«У Крыма много рук и глаз...» (1589—1592)

Схватка с казаками в Гёзлеве и ханская экспедиция на Украину — Отмена планов похода на Хаджи-Тархан — Гибель Мурада Герая в Астрахани — Поход Гази II Герая на Москву — Возвращение хана в Крым и беседа с московским послом

Перемена на крымском престоле принесла хлопоты не только виновникам гибели Мехмеда II Герая, но и московским боярам, которые уже считали покорение Крыма делом скорого будущего и даже, как упоминалось, заверяли в этом польских соседей. Прекращение крымской смуты спутало и рассыпало тот политический пасьянс, который столь старательно выстраивала в последние годы Московия.

Но если боярам пришлось отменить свои воинственные планы, то запорожские казаки, уже приглашенные Москвой в крымский поход,¹ не захотели отказываться от прибыльной экспедиции и решили напасть на Крым независимо от того, пойдут ли туда русские.

В начале лета 1589 года в крымском порту Гёзлев проходил большой ярмарочный торг, собравший купцов со всего Причерноморья, и городские склады ломились от всевозможных ценных товаров. В эту пору на гёзлевском побережье и высадилась лодочная флотилия атамана Кулаги из восьмисот запорожцев. Пока крымские гонцы мчались сообщить о нежданном десанте хану и калге, ярмарка превратилась в побоище: казаки успели разграбить триста лавок, перебив либо взяв в плен их владельцев — турок и караимов.² Фетх Герай срочно привел в Гёзлев войска, и бой с казаками завязался на улицах города. Отстреливаясь, налетчики отступили к своим лодкам и ушли в море, оставив в Крыму тридцать пленных сотоварищей и убитого в перестрелке атамана.³

Хан выступил к польским пограничьям. Выследить и истребить прячущихся в днепровских плавнях запорожцев было невозможно, и за доходную вылазку казаков расплатились селяне окрестностей Львова и Тарнополя, где ханская армия в сентябре 1589 года причинила немалые разрушения. На обратном пути крымцы встретились-таки и с казаками, которые подстерегали отяжелевшее от трофеев войско на днестровской переправе. В схватке погибло немало ханских воинов — но и казакам пришлось убедиться, что Гази Герай, не в пример прежнему хану, очень опасный противник.⁴ После этой встречи казацкие флотилии надолго оставили крымские побережья в покое — тем более, что польский король обязался наблюдать за своими подданными, дабы они без его ведома не нарушали перемирий Польши с Турцией и Крымом.

Крымский удар по польским владениям был на руку Московии, и хан не упустил возможности напомнить царю об этом. Он сообщал Федору о своих успехах на польском фронте, просил у него средств для снаряжения войск, но главное — настаивал, чтобы царь скорее вернул в Крым Мурада Герая.⁵ Кроме того, подчеркивал Гази Герай, Московия крупно обязана ему отменой османского похода на русскую Астрахань.⁶

Это было сущей правдой: турецкие солдаты, уже ожидавшие в Кефе отправки на Волгу, сразу после воцарения Гази Герая были переправлены на иранский фронт, галеры вернулись в Средиземное море, а свинцовые покрытия, снятые с куполов кефинских бань для переплавки на пули, были возвращены владельцам.⁷

Причиной отмены похода были, конечно, не симпатии хана к царю, а трезвый стратегический расчет. Крыму больше не угрожали с Нижней Волги ни ордынцы, ни покоренные Москвой хаджи-тарханцы и ногайцы, а для того, чтобы усмирить астраханских воевод, под прицелом следовало держать вовсе не Астрахань, а саму Москву.⁸ В 1569 году шестнадцатилетний Гази Герай уже участвовал в знаменитом хаджи-тарханском походе своего отца⁹ и, похоже, пришел к выводу, что Крыму нет никакого смысла сражаться за земли Поволжья. Что же до пресловутой «славы», которая вела к берегам Волги ханов прошлых лет, то на этот счет Гази Герай имел особое мнение.

Несмотря на дружелюбие крымского правителя по отношению к Московии, его старания вернуть в Крым племянника оставались напрасными. Хотя Москва и заявляла, что не держит Мурада Герая силой, тому не удавалось покинуть Астрахани, хотя он и желал этого.¹⁰ Бояре оказались в очень непростой ситуации: с одной стороны, дальнейшая задержка «владыки четырех рек» грозила испортить отношения с Крымом, но с другой, Мурад Герай за последние годы столько узнал о тайной русской политике на Кавказе и достиг такого влияния среди местных правителей, что отпускать его, вооруженного этими знаниями и связями, было немыслимо.

Истомившись безрезультатным ожиданием, в 1591 году Мурад Герай решил отправиться на родину без царского позволения. Его не стали удерживать силой и даже дали собраться в путь, но накануне дня отъезда Мурад Герай и его сын Кумык Герай скоропостижно скончались.¹¹ Их постигла та же странная внезапная смерть, что недавно унесла и Саадета Герая.

Чтобы отвести подозрения от себя, астраханские воеводы устроили громкий показательный процесс, во время которого были найдены, подвергнуты пыткам и сожжены на костре «колдуны», якобы наведшие на крымских гостей роковые чары. Разумеется, «виновники» досадного происшествия отыскались не среди царских служителей, а среди татар, якобы подосланных из Крыма и Малой Ногайской орды.¹²

Жена Мурада, Ес-Туган (которая прежде была замужем за Саадетом Гераем и, стало быть, потеряла совершенно сходным образом уже второго супруга) писала в Крым, что ее мужа и пасынка опоили ядом¹³ — но, кроме слов женщины, других доказательств преступлению не имелось.

Гази Гераю очень не понравилось, как обошлись в Московии с его родственником. Не меньшее негодование хана вызвало и то, что русские начали новое наступление на Кавказ, строя там крепости и увеличивая гарнизоны. К Кавказу у Гази Герая было особое отношение: здесь жили родственники, вассалы и союзники Гераев; здесь в семьях черкесских князей воспитывались ханские дети; через Кавказ пролегала дорога между Кефе и Ширваном, от которой во многом зависел успех османских кампаний; да и в целом, здешние края были той частью ордынского наследства, от которой Гази Герай не был намерен отказываться.¹⁴

Крепости возводились и по окраинам Московии на крымском направлении. Стремление русских защититься от крымских походов было понятным — но вместе с тем на память крымцам приходила Казань, где подобные же укрепления на границе использовались для наступления на волжский юрт.

Возникало все больше подозрений, что Москва бросает Крыму дерзостный вызов со всех направлений, хотя и не заявляет об этом открыто. Это подтверждали и беи, убеждая хана напомнить боярам о крымской силе и добавляя, что среди Гераев уже сложился достохвальный обычай, когда каждый крымский правитель считает своим долгом хотя бы раз повидать берега Оки.¹⁵

Гази Герай наверняка уже дважды видел окский берег, сопровождая своего отца в его знаменитых походах на Московию,¹⁶ но не отказался побывать в тех краях еще раз: гибель Мурада Герая была к тому достаточным основанием.

К лету 1591 года Гази Герай собрал 150-тысячную армию и повел ее к русской столице. Хан строго запретил грабить по пути земли неприятеля, чтобы не замедлить продвижения к цели.¹⁷

Войско без помех перешагнуло заветный берег Оки и 13 июля подошло к Москве. Гази Герай поставил свой походный шатер на Поклонной горе, чтобы следить с высоты за передвижениями армии. Город оказался хорошо подготовлен к обороне: Борис Годунов (первый боярин и фактический правитель Московии при недееспособном царе) заранее выставил артиллерию, ружейные полки и деревянные укрепления наподобие гуляй-города, чтобы не дать крымцам приблизиться к московским кварталам и зажечь их, как это сделал Девлет Герай.

При первом же штурме, который повели ханские братья, обнаружилось роковое несоответствие между вооружением двух армий: крымцы и ногайцы по старинке стреляли из луков, тогда как навстречу им летел рой пуль и ядер. Обстрел мешал ханским воинам приблизиться к вражеским линиям вплотную — и искусство сабельного боя оказалось бесполезным.

Царя Федора не стали эвакуировать из столицы. Первую половину дня он старательно молился в своих покоях, а затем подошел к окну и с непостижимым равнодушием наблюдал за полем битвы, которое хорошо обозревалось вдали из высокого царского терема. Придворный боярин, объятый ужасом, рыдал у него за плечом, но царь оторвал бессмысленный взгляд от окна и обернувшись, вымолвил: «Будь спокоен! Завтра не будет хана!».¹⁸ Напрасно гадать, что породило такую уверенность в неясном рассудке Федора, но слова блаженного царя сбылись с поразительной точностью.

Гази Герай перенес свой наблюдательный пункт на Воробьевы горы и смотрел, как море крымской армии наступает и откатывается перед линией огня, напрочь отрезавшей подступы к городу. Хану не впервые приходилось брать укрепленные города и он, конечно, уже давно понял, что для взятия этой крепости требовались не ногайские стрелы и крымские сабли, а турецкие пушки и мушкеты. Пока Крым лихорадило от внутренних потрясений, русские успешно осваивали европейское стрелковое вооружение, и в первых рядах защитников Москвы стояли их учителя — наемные немцы и поляки. Оставаться здесь далее означало попусту губить людей.

Наступил вечер, и хотя вести прицельный огонь в темноте было уже невозможно, русское войско ради устрашения продолжало безостановочную пальбу в воздух. Под грохот этих выстрелов в ханском шатре всю ночь шел военный совет. Оценив итоги прошедшего дня, беям оставалось лишь согласиться с ханом, что армии следует отступить — и не просто отступить, а уходить прочь стремительным маршем, чтобы ее не настигли пули преследователей.

За час до рассвета по крымскому лагерю прозвучала команда сниматься с места и скакать на юг. Русские пустились в погоню, и это оказалось тяжким испытанием для крымской армии: под обстрел попал даже сам хан, который получил ранение в левую руку, а отставшие крымские отряды были истреблены под Тулой. Походный строй нарушился, войско отступало в беспорядке, и когда калга Фетх Герай 5 августа прискакал в Бахчисарай, то не мог дать внятного ответа, где же находится хан. Через неделю ночью в столицу прибыл и сам Гази Герай, едущий на телеге с подвязанной рукой. Ранен был и Бахт Герай, а Сафа Герай вернулся из похода тяжело больным и умер, не прожив и месяца.¹⁹

Последний в истории Великого Улуса поход на Москву закончился поражением.

Гази Герай не был бы поэтом, если бы не умел усмехнуться над превратностями судьбы. Вызвав царского посланца Бибикова, пребывавшего тогда в Крыму, хан посетовал: «Был я у Москвы, и меня не угощали: гостям там не рады!». Бибиков набрался духу, чтобы ответить в тон хану: «Хан повелитель!.. Ведь ты у Москвы постоял лишь немножко, а если бы постоял подольше — тогда наш государь сумел бы тебя и угостить». Шутка была весьма дерзкой, но Газайи оценил находчивость посланника, пригласил его к своему столу и подарил парчовый кафтан.²⁰

Затем с остроумным дипломатом беседовали крымские беи, задавшие ему вопрос: для чего царь строит крепости по всей границе с Крымом? Посол, уверовав в силу своего красноречия, пытался отделаться наивным объяснением, что, мол, в Московском царстве от множества народу наступила теснота, оттого и строятся новые города, — но беи не приняли словесной игры и всерьез предостерегли царского слугу (тоже, впрочем, не без изящества слога): «Ваш царь хочет поступить с Крымом, как с Казанью: там тоже вначале поставили город у границы, а потом и Казань взяли. Но Крым — не Казань: у Крыма много рук и глаз...».²¹

На следующий год Фетх и Бахт Гераи постарались загладить горечь поражения, подвергнув опустошению окрестности Рязани, Каширы и Тулы и доставив оттуда, среди прочего, немало пленных для продажи, однако это было не попыткой повторного похода, а лишь обычным набегом за трофеями, средством восполнить убытки прошлого года. Гази Герай, хотя и не препятствовал этому выступлению, все же объявил его самовольной вылазкой султанов: события вокруг Крыма разворачивались таким образом, что теперь хану требовалось загасить старые конфликты с соседями и заключить с ними мир.

Примечания

1. A. Bennigsen, M. Berindei, Astrakhan et la politique des steppes nord pontiques, p. 86—87.

2. В источниках жертвы набега названы «турками и жидами» (С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, Москва 1870, с. 321). Под «жидами», несомненно, следует разуметь местных караимов, чья община проживала в Гезлеве и занимала видное место в торговой и финансовой жизни Крыма.

3. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 321; С.А. Леп'явко, Козацькі походи на татар у 1570—1580-х роках, «Південна Україна», вип. 5, 1999, с. 197.

4. С.А. Леп'явко, Козацькі походи на татар, с. 197—198.

5. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 321.

6. Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 80.

7. Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова, с. 69, 80; A. Bennigsen, M. Berindei, Astrakhan et la politique des steppes nord pontiques, p. 91.

8. H. İnalcık, The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry and the Volga-Don Canal (1569), «Ankara Üniversitesi Yıllığı», vol. I, 1947, p. 96.

9. Посольство Ивана Новосильцева в Турцию (1570), в кн.: Записки русских путешествеников XVI—XVII вв., Москва 1988, с. 190.

10. Московские послы имели точные сведения, что Мурад Герай намерен вернуться в Крым (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века, Москва — Ленинград 1948, с. 37, прим. 110).

11. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 37.

12. Подозрение в том, что гибель Мурада Герая была делом рук крымских агентов, выглядит совершенно несостоятельным уже по той причине, что Гази Гераю (независимо от его истинного отношения к деятельности Мурада Герая на русской службе) в любом случае было выгоднее заполучить хорошо осведомленного племянника в Крым, нежели убивать его, едва тот собрался ехать к хану.

Материалы «следствия по делу колдунов» любопытны с точки зрения представлений того времени о колдовстве и магии, поэтому приведу здесь их пересказ. Видя, что Мурад Герай с излишним усердием служит русским в Астрахани, «бусурманы» прислали к нему из Крыма и из Малой Ногайской орды колдунов, которые и навели на него порчу. Астраханский воевода привел к Мураду Гераю лекаря-араба, и тот сказал, что излечить его возможно, если будут найдены виновные в порче колдуны. Воевода взял свой отряд и пошел в местные татарские улусы, где разыскал и задержал колдунов. Во время пытки злоумышленники признались, что пили кровь Мурада Герая и его родичей, пока те спали, и если эта кровь еще жива, то несчастных можно спасти, помазав их ею. Тогда араб приказал колдунам выплюнуть всю проглоченную ими кровь в лохань, и они сделали это. При ближайшем рассмотрении оказалось, что кровь Мурада Герая и его жены уже мертва. Царь прислал в Астрахань для расследования Остафия Михайловича Пушкина и велел снова пытать колдунов. Но ничего более добиться от них не удавалось. Тогда араб пришел на помощь воеводе, вложил колдунам в зубы конские удила и велел подвесить их за руки, но бить не по телу, а по стене напротив них — и тогда они заговорили и признались в своем злом намерении. Затем воеводы приказали сжечь колдунов на костре, что араб и исполнил, причем гибель чародеев сопровождалась зловещими знамениями (Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, прим. 254).

13. Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, прим. 254.

14. A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, La poussée vers les mers chaudes et la barrière du Caucase. La rivalité Ottomano-Moscovite dans le seconde moitié du XVIe siècle, «Journal of Turkish Studies», vol. 10, 1986, p. 32—40; C.M. Kortepeter, Ottoman Imperialism During the Reformation, p. 109.

15. Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, с. 84.

16. Следует заметить, что участие Гази Герая в походах на Москву 1571 и 1572 годов не подтверждено четкими указаниями источников. Московские документы говорят лишь о некотором числе «царевичей», сопровождавших Девлета Герая. Однако, принимая во внимание тот факт, что в 1569 году Гази Герай следовал за отцом в Хаджи-тарханской кампании, причем во главе отдельного отряда, можно с высокой вероятностью предполагать и его участие в походах 1570-х годов.

17. Цифру в 150 тысяч человек подают русские источники (Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, с. 85). Двумя годами позже, в 1593 году, сам хан говорил о 200 тысячах войска в его распоряжении (Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государствам в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, изд. Ф.Ф. Лашков, Симферополь 1891, с. 29), что подтверждал и московский посланник (Статейный список московского посланника в Крым в 1593 году Семена Безобразова, изд. Ф.Ф. Лашков, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 15, 1892, с. 77). Состав этой армии помогает уяснить еще одно высказывание Гази Герая: в первый год своего правления он сообщал, что его силы увеличились на 100 тысяч человек за счет примкнувших ногайцев (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 36).

18. Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, с. 87—88, прим. 265.

19. Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, с. 85—90, прим. 267, 269. Московские послы сообщали, что людей в Крым вернулось «с треть». Это не может означать, что 100 из 150 тысяч ханского войска погибли в московском походе. Следует понимать, что ногайские отряды (насчитывавшие, по словам хана, около сотни тысяч), возвращаясь, повернули не в Крым, а в свои улусы на Дону и Кубани. Доводом в пользу этого объяснения можно принять и то, что через два года хан вновь собрал армию с участием ногайцев, значительно превышающую 100 тысяч человек (см. предыдущее Примечание).

20. Н.М. Карамзин, История государства российского, кн. III, т. X, прим. 269; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 324. Выражением «Хан повелитель!» я передаю фразу оригинала «Вольный человек царь!». «Вольный человек» — одно из принятых в крымско-московской переписке выражений для обозначения суверенного государя.

21. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VII, с. 324.