Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Интересные факты о Крыме:

Единственный сохранившийся в Восточной Европе античный театр находится в Херсонесе. Он вмещал более двух тысяч зрителей, а построен был в III веке до нашей эры.

Главная страница » Библиотека » О. Гайворонский. «Повелители двух материков»

Хроника соколиного полета

Мехмед III Герай переселяет Буджакскую Орду к Крыму — Противоречия между Крымом и Речпосполитой — Мехмед III Герай ограничивает полномочия крымской знати — Нурэддином назначен бывший пастух Девлет Герай — Шахин Герай приглашен в Крым, его прощание с иранским шахом

Справедливость, которой давно добивались сыновья Саадета II Герая, восторжествовала: их семейство, некогда насильственно отстраненное от власти, наконец вернуло себе ханский престол.

Едва отгремели праздничные салюты в столице, как Мехмед III Герай взялся за дело, ради которого Хусейн-паша и возвел его в ханский сан: требовалось отвести из Буджака Кан-Темира. Хан стал собираться к Ак-Керману и крымские беи с готовностью поддержали это начинание: недовольные чрезмерным возвышением мансурского мирзы, они были рады укротить его непомерную гордыню.

В начале 1623 года Польша и Турция заключили между собой окончательный мирный договор,1 на стражу которого и был поставлен новый хан, но Кан-Темир, ничуть не заботясь об этом, продолжал громить владения короля, с каждым набегом пробиваясь все ближе к Кракову и Варшаве.2 В конце июля везирь лишил Кан-Темира поста силистрийского паши, а Мехмед Герай со всей крымской армией выступил в Буджак.3 Попутно хан разослал стражу на днепровские переправы, чтобы она встречала отряды, возвращавшиеся в Крым из самовольных вылазок с Украины, и отбирала у них невольников.4 Хотя Мехмед Герай и вел с собой значительную военную силу, он предпочитал решить вопрос миром: ведь Кан-Темир, у которого Мехмед когда-то нашел прибежище, вовсе не был его врагом. Вместе с тем, их нельзя было уже назвать и друзьями, поскольку в прошлом году тесть Мехмеда Герая, знатный черкес, по какому-то поводу убил ногайского мирзу, приходившегося Кан-Темиру дядей.5 И хотя Мехмед Герай, пребывая тогда на Родосе, не имел никакого отношения к их ссоре, вскоре ему пришлось полной мерой пожинать плоды кровной вражды двух семейств.

Подробности встречи хана с буджакским вождем неизвестны. Переговоры были долгими и, вероятно, непростыми, но в итоге Кан-Темир уступил: к октябрю того же года он вместе со всей своей ордой откочевал из Буджака к реке Сют-Су — поближе к ханскому оку и подальше от польских границ.6

Добиться покорности от самого Кан-Темира, которого побаивались даже турки, было нешуточным успехом. Теперь Мехмед Герай был вправе требовать от Зигмунта III ответного шага в отношении запорожцев. Но тот был не в силах выполнить свои обязательства: до сих пор не выплатив казакам обещанного жалования за участие в Хотинской битве, король не мог рассчитывать и на их послушание. Запорожцы же не прекращали своих вылазок: пока хан с Кан-Темиром вели свою долгую беседу под Ак-Керманом, казаки настойчиво пробивались в Крым. Одни отряды угоняли стада из-под Перекопа, другие сумели прорваться через Ор-Капы, разграбили селения внутри Крыма и едва не достигли Бахчисарая, а третьи тем временем громили с моря османские владения: Балаклаву, Синоп и окрестности Стамбула.7

Прочного мира с Польшей, на котором настаивал Хусейн-паша, не получилось. Хан попросил у везиря позволения отомстить за разорение Крыма казаками.8 Была ли удовлетворена эта просьба или нет, но к зиме Али-бей, глава крымских Мансуров, ударил на польскую Украину и захватил там столько пленных, что изобилие живого товара привело к обвалу цен на невольничьих рынках.9

Во взаимоотношения Бахчисарая с Варшавой добавлял остроты и старый спор об упоминках. Как и его предшественник, Мехмед III Герай резко требовал от короля регулярной выплаты дани, тогда как Зигмунт соглашался слать дары лишь в награду за услуги хана в борьбе с общим врагом: Московией.

Польский посол убеждал хана при встрече:

— Дорого обошлась такая алчность предку Вашей Ханской Милости, хану Золотой Орды: лишился он и отцовского престола, и Астрахани, и Казани, и чувашей с черемисами, и Сибири, а теперь и Крым как на нитке подвешен. Стыд вам от этого перед всеми соседями. Ведь московцы, такой грубый народ, изменники повелителя моего, мужики, — а такие славные орды взяли в ярмо, словно буйволов или верблюдов! Как только не стыдно вам и не жаль их!

— Москва от нас откупается, каждый год хорошую дань дает, — заметил хан в ответ.

— И правильно дает: ибо это откуп с покоренных орд ваших! — парировал посол. — Принимая его, навлекаете вы проклятие на себя согласно вашему же Писанию; ибо можете освободить своих братьев, но не заботитесь о том...10

Упоминание о Казани и Астрахани прозвучало из уст королевского посланца не случайно. Польский двор интересовался: не близка ли Мехмеду III Гераю мечта его предков об освобождении волжских юртов из-под русского господства? Не грезит ли он о былой славе «повелителей двух материков»? В этом случае хан мог бы стать ценным союзником Польши в альянсе против Московии. Но нет: староордынские идеалы, вдохновлявшие ханов предыдущего столетия, не находили отклика в душе Мехмеда III Герая. Казаки на Днепре беспокоили его гораздо больше, чем воеводы на Волге, и антимосковский союз Польши с Крымом не состоялся. Напротив: получив при воцарении обильные подарки от русских, хан заверил царя Михаила, что запретит своим людям тревожить границы Московского царства.11

Шли месяцы; подданные ближе знакомились со своим ханом. Было видно, что годы скитаний и тюрем выковали в Мехмеде Герае твердый характер: он предстал перед придворными как человек бывалый, проницательный и жесткий. Вельможи, привыкшие помыкать Джанибеком, с трудом привыкали к властному и самостоятельному правителю. Как говорили они, «Джанибек Герай-хан был смирен и во всем полагался на нас, приближенных. А нынешний хан, Мехмед Герай, сам обучен грамоте и умеет писать. И когда он скрывался от Джанибека Герай-хана, то много где побывал и ничто ему не в новинку».12

Так, например, когда во дворце утверждался мирный договор с Московией, хан в присутствии русских послов и своих первых беев принес шерть — торжественную клятву соблюдать соглашение. Русские ожидали, что вслед за ханом, согласно традиции, шерть по очереди принесут и предводители знатных родов, — но Мехмед Герай отменил былой обычай: «Мои приближенные мне не товарищи, как было при Джанибеке Герае, а рабы!» — отрезал он.13 Времена ордынской военной демократии, когда родовые старейшины принимали решения наравне с ханом, миновали. Подобно своему далекому предшественнику Саадету I Гераю, воцарившемуся в Крыму ровно сто лет назад, Мехмед III Герай следовал блистательному примеру османских султанов, которые правили государством единолично и самовластно.

Урезая полномочия родовой знати, хан, тем не менее, избегал настроить ее против себя. Надеясь, что золото поможет вельможам смириться с ограничением их давних привилегий, он существенно расширил список тех, кому причиталась доля поступавшей ко двору московской дани, для чего и потребовал у царя, чтобы сумма ежегодных выплат в Крым была увеличена. Щедро раздавая дары, Мехмед Герай не мелочился: сравнивая его с предшественником, придворные заключали, что если Джанибек был рад получить и копейку, то «новому хану и сто рублей за копейку сойдут».14

И все же, сколь бы ни был хан самостоятелен, он, конечно, нуждался в надежных помощниках — не в услужливых лицемерах, а в людях по-настоящему преданных. Таким помощником на первых порах стал его дальний родич — нурэддин Девлет Герай, человек удивительной судьбы, заслуживающей, чтобы изложить ее подробнее.

Когда-то в гареме Фетха Герая (запомнившегося крымцам своей отвагой на венгерском фронте и неудачным мятежом против Гази II) появилась знатная польская девушка, захваченная в плен крымскими войсками в очередном походе. Фетх пожелал взять ее в жены, но та отказалась изменять своей вере, и тогда польку решили вернуть отцу за выкуп. Придворный служащий Хаджи-Мустафа повез пленницу в Польшу, чтобы доставить ее на родину и забрать выкупные деньги. Спустя некоторое время прошел слух, что по дороге домой у польки родился сын. Некий слуга Фетха Герая, рассчитывая на вознаграждение за добрую весть, донес этот слух до своего господина и поздравил его с прибавлением в ханском семействе. Тот с возмущением отверг всякую свою причастность к беременности панночки, в гневе избил сплетника и послал за путниками погоню, дабы истребить их обоих за блуд, опозоривший его имя. Но выяснилось, что пленница уже умерла при родах, а Хаджи-Мустафа бежал, захватив с собой и ребенка. После гибели Фетха Герая Хаджи-Мустафа вместе с мальчиком, названным Мустафой, вернулся в Крым и поселился близ Ак-Месджида.

Вырастя, Мустафа стал пастухом и вел жизнь простого селянина; в его семье появилось двое детей. Ничто не предвещало перемен в жизни неприметного скотовода, но вот его разыскали в степях ханские посланцы и велели срочно явиться в столицу. Здесь Мехмед III Герай ошеломил Мустафу невероятною новостью, объявив, что признаёт его сыном Фетха Герая и назначает своим нурэддином. Единственным условием, которое хан поставил перед новообретенным троюродным братом, была смена имени — и отныне Мустафа стал зваться Девлетом Гераем (в точности как покойный старший брат Мехмеда и Шахина), а его дети вместо прежних нищенских кличек Кул-Болды и Чул-Болды обрели благородные имена Фетха и Адиля Гераев (впрочем, прозвище Чобан — «Пастух» — навсегда прилепилось к этому семейству).15

Нетрудно понять мотивы такого выбора: приблизив к себе вчерашнего чабана, всецело зависимого от хана и безмерно ему благодарного, Мехмед Герай обретал по-настоящему верного соратника.16

Однако первым, на чью помощь и поддержку мог бы с полной уверенностью положиться Мехмед, был не нурэддин, а родной брат, Шахин Герай. С ранней юности они вместе делили тяготы и опасности — а теперь настал час разделить и торжество общей победы. Мехмед Герай готовил для брата пост калги, и потому, едва прибыв в Крым, обратился к шаху Аббасу с просьбой отпустить Шахина Герая на родину. Это одобрял и Хусейн-паша: везирь опасался, что усердными стараниями Шахина Герая весь Северный Кавказ скоро подчинится Ирану, и желал, чтобы крымский гость Аббаса поскорее покинул персидскую службу.17

Письмо Мехмеда III Герая открыло перед шахом заманчивую перспективу: Ирану еще никогда не доводилось иметь союзника на вершине власти Крымского государства. Охотно исполнив просьбу хана и снабдив Шахина двухтысячным отрядом кызылбашской гвардии, Аббас отправил его в путь. Когда Шахин Герай уселся в седло и уже собирался тронуться, шах придержал рукой его стремя и спросил:

— А что, если падишах пошлет тебя, будешь ли ты с нами сражаться?

Вопрос был не из простых. Аббас достаточно хорошо узнал Шахина Герая, чтобы не сомневаться: этот человек никогда не станет «невольником падишаха». Но персидский правитель не дождался и клятвы верности, на которую, вероятно, рассчитывал: Шахин Герай предпочел сослаться на кодекс чести свободного воина, предпочитающего хранить верность лишь своей собственной сабле:

— Когда волк завидит ягненка — достанет ли у него терпения? Когда Сокол завидит голубочка — разве хватит у него сдержанности?18

Ответ был дерзок, но изящен. Похоже, он пришелся по душе Аббасу, для которого была важнее не преданность Шахина персидскому двору, а его ненависть к двору османскому. Аббас отпустил стремя Шахина Герая — и тот тронулся в путь.

Его ждал родной Юрт, в истории которого крымскому Соколу предстояло запечатлеть хронику своего стремительного полета: череду невероятных событий, сделавших Шахина главным героем краткой, но искрометно яркой эпохи, которую десятилетия спустя крымские татары и их соседи будут вспоминать как «Шахин-Гиреево время».

Примечания

1. Османская империя в первой четверти XVII в., Москва 1984, с. 44—50, 191—194.

2. В июне 1623 г. войска Кан-Темира, пройдя Галичину, вышли к Висле и разграбили окрестности городов Тарнов и Сандомир в Краковском воеводстве — то есть, проникли в границы Речпосполитой не до Украины, как обычно, а до самой Польши (M. Horn, Chronologia i zasiąg najazdów tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej w latach 1600—1647, w: Studia i materiały do historii wojskowości, t. VIII, cz. 1, Warszawa 1962, s. 42).

3. M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600—1637, «Harvard Ukrainian Studies», vol. I, nr. З, 1977, p. 292; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в., Москва—Ленинград 1948, с. 110; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa aus der erste Hälfte des 17. Jahrhunderts, «Acta Orientalia Academiae Scientarum Hungaricae», vol. XXIX, nr. 2, 1975, s. 143.

4. Жерела до історії України—Руси, т. VIII, ч. 2, Львів 1908, с. 280.

5. Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, изд. А.Л. Бертье-Делагард, «Записки императорского Одесского общества истории и древностей», т. XXIV, 1902, с. 107. В этой публикации говорится о «зяте хана», но поскольку крымские принцессы не выдавались замуж за черкесскую знать, остается заключить, что в действительности речь должна идти не о «зяте», а о «тесте». Это подтверждают и русские посольские источники, где говорится о черкесе Гази, ханском тесте (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 119, прим. 82). У Мехмеда III Герая было четыре жены: Зулейха, Халиме, «Невхархан-султани» (очевидно, Гевхер-Хан-султани), имя четвертой неизвестно, как неизвестно и то, которая из них приходилась дочерью Гази (Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбеева в Крым в 1626—1628 гг., «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 39, 1906, с. 90).

6. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 143. Река Сют-Су известна ныне как река Молочная в Запорожской области.

7. М. Грушевський, Історія України—Руси, т. VII, Київ—Львів 1909, с. 510; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 143; M. Berindei, La Porte ottomane face aux cosaques zaporogues, 1600—1637, p. 293.

8. Османская империя в первой четверти XVII в., с. 49; D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593—1623, Warszawa 2004, s. 252—253.

9. M. Horn, Chronologia i zasiąg najazdów tatarskich na ziemie Rzeczypospolitej Polskiej, s. 45; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110—111. Цена на пленника упала до 10 золотых (при обычной цене от 20—30 до 50 золотых, что, для наглядности, можно соотнести с порядком цен на дюжину лошадей). См. материалы к таким расчетам в: A. Fisher, Muscovy and the Black Sea Slave Trade, «Canadian-American Slavic Studies», vol. IV, nr. 4, 1972, p. 583; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 436; А. Бертье-Делагард, Ценность монетных номиналов в Крымском ханстве, «Известия Таврической ученой архивной комиссии», № 51, 1914; Описание Черного моря и Татарии, с. 152, прим. 33. Коснувшись темы работорговли, уместно отметить, что согласно османским налоговым регистрам Кефе (главного невольничьего рынка Крыма, где аккумулировался поток «живого товара» со всего Причерноморья) налог с торговли невольниками составлял лишь 15% всего городского налогового сбора, значительно уступая таким статьям торговли, как сельскохозяйственная продукция, рыба, соль, ткани (A. Fisher, Sources and Perspectives for the Study of Ottoman-Russian Relations in the Black Sea Region, «International Journal of Turkish Studies», vol. I, nr. 2, p. 82) — вопреки распространенному в популярной литературе заблуждению о работорговле как «основе экономики Крыма».

10. Жерела до історії України—Руси, т. VIII, ч. 2, с. 275—276. Посол называет русских «изменниками короля» по той причине, что в 1610 г., в период борьбы за московский престол, русские бояре заочно признали королевича Владислава (сына Зигмунта III) своим правителем, но впоследствии избрали себе другого царя. Владислав претендовал на титул великого князя Московского до 1634 г., пока не отрекся от него по окончании Смоленской войны.

11. D. Skorupa, Stosunki polsko-tatarskie, 1593—1623, s. 252—253; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 110, 111; Ф. Лашков, Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском главном архиве Министерства иностранных дел, Симферополь 1891, с. 47—50. Как и его предки, Мехмед III Герай использовал старинный титул всеордынского правителя: «Великой Орды и Великого Юрта, Кипчакской Степи, Крымского государства, несчетных татар и бесчисленных ногайцев, и горских бесчисленных черкесов великий падишах».

Примечательно, что среди юртов, упомянутых польским послом в числе великоордынского наследствия династии Гераев, наряду с Казанским и Астраханским ханствами появляется и Сибирское ханство. Насколько известно, в XVI в., т. е. в период, когда крымские ханы активно стремились к установлению своего верховенства над Поволжьем («Белой Ордой», западной частью бывшей Золотоордынской империи), они никогда не предъявляли претензий на Сибирское ханство (ибо оно, пребывая под влиянием Бухарского ханства, относилось к восточному крылу — т. н. «Синей Орде», на которую Гераи не претендовали; см. об этом в предыдущем томе: Том I, с. 182—183, прим. 18). Тем не менее, в XVII в. Сибирь прочно вошла в традиционный перечень династических претензий Гераев, и свидетельства этому участятся к середине столетия. Остается признать, что включение Сибири в список юртов, якобы подвластных ранее крымскому престолу, было своего рода историческим анахронизмом, усвоенным идеологией крымского двора в сравнительно поздний период.

12. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 109. Данное высказывание Ибрагим-бея Яшлау указывает, по-видимому, на то, что Джанибек Герай был неграмотен. Если это и было так, то не представляло собой чего-то экстраординарного, ибо неграмотность в ту эпоху порой встречалась даже на самом верху общества и не считалась чем-то зазорным. Однако в другом источнике имеются сведения, что Джанибек Герай был поэтом и писал стихи и прозу (Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, Симферополь 2004, с. 53), хотя его произведений и не сохранилось. Возможно, бей подразумевал здесь неспособность или нежелание Джанибека Герая самостоятельно составлять официальные документы и государственные распоряжения, что выглядело резким контрастом на фоне склонности Мехмеда III Герая вникать во все дела самому.

13. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 111.

14. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 109—111.

15. Имена Qul Boldı и Çul Boldı означают, соответственно, «стал рабом» и «стал оборванцем». Историю происхождения этого семейства подают многие старинные труды по истории Крыма, объясняя происхождение побочной ветви Чобан-Гераев («Пастух-Гераев»), к которой принадлежал хан Адиль Герай (бывший Чул-Болды), правивший в 1666—1671 гг.: см. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 365—368; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 57—58; L. Langlès, Notice chronologique des khans de Crimée composée principalement d'après les auteurs turcs et persans, in G. Forster, Voyage du Bengale à Petersbourg, vol. 3, Paris 1802, p. 417.

16. В позднейших исторических трудах причины этого выбора объяснены иначе: якобы после прибытия Мехмеда III Герая все находившиеся в Крыму члены ханского семейства покинули родину и у хана не осталось иного выбора, кроме как назначить нурэддином лицо с сомнительной родословной (В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 364—365; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 55). Однако источники XVII в. указывают (хотя и не называя имен), что при хане все же пребывало несколько других членов династии: во-первых, отчет русских послов сообщает о его прибытии в Крым с «царевичами и их семьями», а во-вторых, сам хан, утверждая мирный договор с Москвой, приносит обязательство не только от своего имени, но также от имени «царевичей», «детей» и «племянников» (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 108; Ф. Лашков, Памятники дипломатических сношений, с. 49).

17. S. Przyłęcki, Ukrainne sprawy. Przyczynek do dziejów polskich, tatarskich i tureckich w XVII wieku, Lwów 1842, s. 2.

18. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 354. В оригинале это стихи, построенные на игре слов: слово «Сокол» («Şahin») одновременно является и личным именем Шахина Герая.


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь