«Честью подобный Дарию»

Перемена власти в Стамбуле — Мехмеда III Герая решено сместить с трона — Шахин Герай усмиряет знать и готовит оборону — На службу к хану приглашены запорожские казаки — Джанибек Герай прибыл в Кефе и осажден там — Переговоры османов с ханом и калгой — Нападения казаков на Стамбул

Многое изменилось при крымском дворе за месяцы, прошедшие с воцарения Мехмеда III Герая, — но еще больше перемен свершилось в Стамбуле. В августе 1623 года с везирской должности был снят Хусейн-паша, а в следующем месяце лишился трона и сам султан: вместо безумного Мустафы I падишахом объявили юного Мурада IV. Османская верхушка вновь обновилась сверху донизу, а некоторые посты вернулись к своим прежним обладателям, как это сталось, например, в дворцовом гареме, где опять стал начальствовать вернувшийся из ссылки евнух Мустафа.

Евнух не забыл обидных слов, брошенных ему Мехмедом Гераем на Родосе, и задумал отомстить хану — тем более, что к Мустафе уже обратился Джанибек Герай, предложивший своему давнему покровителю огромную взятку в двести тысяч гурушей, лишь бы тот помог ему вернуться на ханский трон.¹ Охотно взявшись за это дело, гаремный начальник стал распускать слухи, будто Мехмед Герай сговорился с братом напасть на османскую столицу и захватить власть в империи.² Еще серьезнее звучало другое обвинение: должно быть, хан вовсе не случайно списался с шахом и хочет сделать калгой персидского наймита Шахина Герая — наверняка между Крымом и Ираном готовится тайный союз!

Эти подозрения усилились, когда Мехмед Герай наотрез отказался идти на персидский фронт, куда его с осени настойчиво звали османы. Везирь стоял на иранских границах и ожидал 10-тысячного ханского подкрепления, однако Мехмед Герай оставался при своем: крымские татары не пошли в Иран.³ Хан пояснял, что не может оставить Крым, когда ему с Днепра угрожают казаки — но Стамбул не поверил ему, и наветы евнуха обретали правдоподобность.⁴

Крымские беи, недовольные строгостью Мехмеда Герая и уже втайне мечтавшие о возвращении послушного Джанибека, чутко уловили перемену в настроениях османского двора. Они стали писать в Стамбул доносы, жалуясь, что хан не радеет о государственных делах и занят лишь пирушками. Обвиняя правителя в ротозействе, жалобщики ссылались на недавнее возмутительное происшествие: в апреле 1624 года, пока ханские дозорные сторожили Перекоп от запорожцев, в Крым вторглись донские казаки. Полуторатысячная шайка донцов высадилась на безлюдном берегу где-то под Судаком, перебралась через горы к Эски-Кырыму, устроила там резню и невредимой вернулась к морю.⁵ Сообщая об этом, беи многозначительно намекали, что при Джанибеке Герае подобных эксцессов не бывало.⁶

Настойчивость евнуха и жалобы вельмож возымели действие. Весной 1624 года султан объявил о низложении Мехмеда Герая и возвращении ханского титула Джанибеку Гераю.

С Мехмедом III поступили в точности так же, как когда-то с его дедом, Мехмедом II, которого тоже лишили престола за отказ воевать в Персии. Ситуация казалась знакомой, и султанские везири ожидали, что события будут разворачиваться по накатанной стезе: этот хан был не первым, кто лишался престола по воле падишаха. Конечно, следовало ожидать, что он попытается сопротивляться, — но столетний опыт усмирения мятежных ханов убеждал, что, во-первых, исход дела всегда зависел от воли беев (и эта воля была хорошо известна из их тайных посланий), а во-вторых, что даже самая многочисленная ханская конница неспособна устоять перед турецкими пушками.

Все это было верно — и тем не менее, стамбульские стратеги недооценили, с кем они собрались иметь дело на этот раз.

Наступил май, и в Крыму наконец-то появился Шахин Герай. Он покинул Иран еще осенью, но по пути задержался на Кавказе, ведя там переговоры с черкесскими и ногайскими беями. Прославленного изгнанника встретил взрыв ликования: жители полуострова поздравляли друг друга с его приездом.⁷ Братья снова оказались вместе — и очень своевременно, ибо по другую сторону моря, в Стамбуле, Джанибек Герай уже погружал свое добро на галеры, готовясь отчалить к крымским берегам.

Шахин Герай привез с собой из Ирана богатейший багаж. И главным в нем был вовсе не новый титул калги на персидский лад («величием подобный Феридуну, честью подобный Дарию, подобный солнцу сияющему»⁸), не дорогие дары от шаха, не кызылбашская гвардия и даже не жена-персиянка,⁹ а ценнейший опыт управления страной, приобретенный им при иранском дворе. Шах Аббас, у которого десять лет гостил Шахин Герай, умел добиться от своих эмиров безропотной покорности — и хотя способы, которыми он достигал этого, показались бы изуверски жестокими не только в Крыму, но даже в Стамбуле, они были чрезвычайно действенны: сановники иранского двора боялись даже помыслить что-либо против шаха, не говоря уже об открытом противлении ему.¹⁰

Зная о мятежных настроениях знати, Шахин взялся приводить крымских вельмож к повиновению — да так, что суровость Мехмеда Герая показалась им теперь сущим пустяком. Первым на плаху отправился Хаджи-Ахмед: тот самый гвардейский командир, который еще в 1601 году преследовал Мехмеда с Шахином по приказу Гази II Герая и был причастен к убийству их старшего брата. Вслед за ним распрощались с головой или свободой и многие другие недоброжелатели царственных братьев. Неприязнь Шахина к своенравной и переменчивой аристократии ничуть не уменьшилась с тех пор, когда он, воюя под знаменами шаха, брал в плен крымских мирз и отпускал простолюдинов. «Знатные люди, — говорили в Крыму, — его не любят, потому что он жесток, хочет многих казнить, и прислужиться к нему никто не может», зато простые крымцы души не чаяли в своем кумире, который, по тем же отзывам, «не давал их в обиду».¹¹

Эта горячая симпатия народа распространялась не только на калгу, но и на нурэддина (вероятно, крымским селянам льстило видеть в нем человека своего круга, чудесным образом вознесшегося от овечьих отар к вершинам власти), и, конечно же, на самого хана — ибо твердый отказ Мехмеда губить своих людей в бессмысленном кызылбашском походе принес ему всеобщую признательность простых воинов.

Джанибек с янычарами мог высадиться в кефинском порту со дня на день, и братья приказали беям готовиться к обороне. Те без возражений стали собирать войско, рассчитывая прибегнуть к давнишнему трюку: сразу по прибытии нового хана переметнуться на его сторону. Но Шахин Герай, многому научившийся в Персии, разрушил их замысел. Он разделил крымское войско на две части: беи остались под началом хана, а их сыновья поступили в распоряжение Калги. Было объявлено, что если кто-либо из беев посмеет изменить хану, то его сыновья во втором отряде будут повешены, и наоборот: предательство со стороны сына неминуемо повлечет казнь отца.¹² Это неслыханное прежде нововведение гарантировало верность вельмож куда крепче, чем любая присяга.

Тем временем на помощь к калге прибывали его друзья с Северного Кавказа: отряды черкесских и кумыкских беев, мирзы обеих ногайских орд.¹³ Братьям удалось собрать огромную конницу — однако этого было недостаточно, чтобы смело встретить артиллерию янычар. И все же Шахин Герай нашел, как выйти из этого затруднения.

Недавний весенний шторм выбросил на крымский берег запорожскую лодочную флотилию, промышлявшую в очередном морском рейде. Несколько сотен казаков, избежавших гибели среди волн, были схвачены на берегу, и теперь, без сомнения, ожидали продажи в Турцию на галеры (как это случалось с их предшественниками, попадавшимися в крымский плен). Но этим пленникам посчастливилось: Шахин Герай явился к ним и пообещал запорожцам свободу, если те согласятся воевать против ханских недругов. Казаки, по их собственному признанию, охотно согласились.¹⁴ Так в крымской армии и появился большой отряд стрелков, которого ей недоставало: в отличие от крымских и ногайских лучников, казаки умели на равных поспорить с янычарами и в ружейной, и в пушечной перестрелке.¹⁵

3 июня в Кефинской бухте пришвартовались 12 османских галер. Джанибек Герай со своим братом сошел на берег, чтобы торжественно прошествовать в Бахчисарай — но не тут-то было: путь к ханской столице оказался прегражден двумя линиями войска. Калга стоял под стенами Кефинской крепости, а далее, на подступах к Карасубазару, расставил свои отряды хан.

Султанский чауш объявил о низложении Мехмеда III Герая и передал ему приказ явиться ко двору падишаха. Хан в ответ продемонстрировал, что не враждует с султаном — и, стало быть, тот не имеет законных причин лишать его власти: в знак почтения к османскому правителю Мехмед послал к нему своего единственного сына Ахмеда Герая с подарком из трехсот невольников.¹⁶ Но Стамбул не пожелал принять этого мирного жеста. Напротив: узнав, что Джанибек с Девлетом не могут шагу ступить из осажденного города, совет везирей отправил в Крым капудан-пашу Реджеба с дополнительным флотом и янычарским войском. Теперь в Кефе собралось до 40 османских судов.¹⁷

Оказавшись в Кефе, Реджеб-паша разведал обстановку и понял, что пробиться с ходу к Бахчисараю не получится. Он предложил братьям компромисс: если те опасаются ехать к султану, то пусть, распустив войска, направляются из Крыма в любую провинцию Мореи или Герцеговины.

Мехмед III Герай не удостоил ответом это унизительное предложение. Ради чего ему снова оставлять свою родину? Низкие интриги гаремных взяточников и переменчивое настроение юнца-султана не могут являться основанием к тому. Хан и его брат — не турецкие провинциальные наместники, которых можно перебрасывать из области в область, а законные наследники древних правителей своей земли.

Вместо хана ответ османам дал калга. Шахин Герай предупредил капудан-пашу, что крымское войско с каждым днем увеличивается за счет прибывающих из восточных степей ногайцев, что у него готовы пушки и ружья, и что если османы попытаются покорить крымцев силой, им достанется лишь выжженная земля. «Мы ожидаем от вас, что вы не сделаетесь причиной разорения здешних мечетей и медресе» — с угрозой писал Шахин адмиралу. Чтобы не дать поводов к обвинениям в открытом мятеже, он заключал свое письмо почтительным реверансом: «Мы ожидаем, что вы доложите султану о нашем положении и снова будете считать нас своими верными слугами».¹⁸ Султан (а вернее, придворная клика, стоявшая за его спиной), конечно, прекрасно знал о положении дел в Крыму — но Шахин Герай предоставлял ему последнюю возможность избежать кровопролития.

Реджеб-паша, со своей стороны, тоже не рвался в бой. Похоже, он считал затею со сменой ханов вздорным капризом придворных чиновников, столь несвоевременным сейчас, когда перед империей стоят куда более серьезные проблемы, нежели спор крымских династов за престол.

Противостояние у Кефе продолжалось уже третий месяц: Реджеб-паша не спешил выступать с войском за ворота Кефе, а Шахин Герай не снимал осады. Некоторые из крымских беев, рискуя головой, тайно призывали турок выйти в атаку¹⁹ — но полагаться на них паша не мог: своей угрозой казнить потомство изменников калга крепко взял в узду бейское войско. Простые же воины всецело стояли на стороне братьев. Их приверженность к хану и калге не смог поколебать даже высочайший авторитет Кефинского муфтия Эбу-Бекра: ему было поручено разуверить крымских татар в «бессмысленных словах мятежников» — однако несправедливость, учиненная над ханом, была слишком очевидна, чтобы муфтий мог убедительно оправдать ее в глазах мусульман.²⁰ В конце концов, Реджеб-паше, несмотря на все его нежелание, пришлось двинуться в сражение против крымцев — и причиной тому стали события, развернувшиеся тем временем в Стамбуле.

Новость о том, что крымские правители восстали против султана и зовут казаков на подмогу, моментально донеслась до Днепра — и вскоре Стамбул был потрясен устрашающим зрелищем.

В конце июля у Босфора появилось около сотни казацких чаек. Они вошли в пролив, и высадившиеся на берег запорожцы стали жечь и грабить селения в предместьях Стамбула. В городе поднялась тревога: казаки еще никогда не подбирались так близко к османской столице. Как назло, почти весь султанский флот был отправлен в Кефе усмирять хана, и Стамбул оказался, по сути, беззащитен перед нападением. Галер в столице не осталось; султану пришлось наспех собирать для защиты Стамбула все суда, какие нашлись в городской гавани, не исключая лодок и торговых барок. Видя это, казаки отошли от берега и встали на середине пролива. Импровизированный столичный флот не решался вступить с ними в бой из опасения, что в случае неудачи налетчики ринутся в город. Простояв так три дня над глубинами Босфора, казаки развернулись и ушли: Стамбул спасся лишь чудом.

Через несколько дней явилась следующая казацкая флотилия, но на этот раз османы сумели отогнать ее и даже захватили нескольких пленных. При их допросе выяснилась ошеломляющая новость: оказывается, казаки действовали, чтобы помочь крымскому хану, мстящему туркам за свое смещение с трона!

Союз непокорного хана с черноморскими пиратами вызвал в Стамбуле страх и стоил жизни отставному везирю Хусейн-паше: его казнили, обвинив, что это именно он привел ко власти Мехмеда III Герая. Что же до Реджеб-паши, то ему было приказано безотлагательно завершить все дела в Крыму и вернуть флот для защиты столицы.²¹

Примечания

1. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 359.

2. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, ed. A. Bennigsen, N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 337.

3. Л.Е. Семенова, Молдавия и Валахия в отношениях стран региона с османами (1618—1634 гг.), в кн.: Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в., Москва 1998, с. 119.

4. J.W. Zinkeisen, Geschichte des osmanischen Reiches in Europa, IV Th., Gotha 1856, p. 488.

5. В.Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, Новочеркасск 1903, с. 125—126; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 143; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 129. Здесь московский царь столкнулся с той же проблемой, с которой нередко сталкивались и польские короли в отношении украинских казаков, и крымские ханы в отношении буджакцев: самовольная военная деятельность подданных ставила под угрозу мир с соседями. Дорожа мирным договором с крымским ханом, который сам не воевал против Московии и запрещал делать это всем прочим в Крыму (А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 150—157), царь написал донским казакам гневное письмо. Он упрекал их, что те своими набегами навлекают на Московское царство угрозу со стороны Крыма («вы в прошлом году взяли Старый Крым и людей высекли, и из-за этого к хану приходили всем Крымом, чтобы он послал воевать наши окраины» — возмущался царь) и строго запрещал донцам впредь нападать на земли хана (Донские дела, кн. 1, «Русская историческая библиотека», т. XVIII, 1898, с. 248; В.Д. Сухоруков, Историческое описание земли Войска Донского, с. 131—133).

6. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

7. E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 144.

8. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 134.

9. По меньшей мере одна из жен Шахина Герая происходила из Персии. Одни источники прямо называют Шахина Герая зятем шаха Аббаса, другие говорят, что он был женат на подданной шаха (Воссоединение Украины с Россией: документы и материалы, т. I, Москва 1953, с. 51; М. Грушевський, Історія України—Руси, т. VII, с. 513, прим. 3). Известно также, что впоследствии, когда Шахин Герай вновь покинул полуостров, несколько его супруг остались в Крыму, а одна перебралась в Персию и Шахин Герай пересылал ей туда ценности (S. Golębiowski, Szahin Giraj і kozacy, «Biblioteka warszawska», t. II, 1852, s. 27; Ukrainne sprawy, s. 52).

В этом свете обретает особый интерес сообщение Палласа, который в подписи к изображению Эски-Юрта в своем описании Крыма упоминает следующее местное предание: «В самом большом здании, называемом Азиз, погребена дочь персидского шаха, бывшая замужем за одним из крымских ханов. Говорят, что этот мавзолей и фонтаны Эски-Юрта воздвигнуты ею на свой счет» (П.С. Паллас, Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничеством Русского государства в 1793—1794 годах, Москва 1999, с. 217). Речь идет о сохранившемся доныне мавзолее Мехмеда II Герая на азизе Малик-Аштера, изображенном на рисунке. См. также Том I, с. 352, прим. 6.

10. Яркие зарисовки нравов иранского двора при Аббасе I и его ближайших преемниках содержатся, например, в труде Адама Олеария, шлезвиг-гольштейнского посла при персидском дворе в 1637 гг. (Путешествие Адама Олеария в Москву и Персию, «Чтения в Императорским обществе истории и древностей российских при Московском университете», кн. IV, 1869, с. 847—883).

11. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 354; А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

При Гази II Герае Хаджи-Ахмед занимал пост капы-агасы (ханского «везиря») и командира отряда ханских гвардейцев, в 1601 г. учинивших расправу над Девлетом Гераем, сыном Саадета II Герая (см. Том I, с. 340—341).

12. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

13. Эти силы перечисляет сам Шахин Герай: «наши давние преданные друзья, старые и новые, собранные нами из черкесов, ногайцев, туманцев, шевкальцев и многих других» (A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and The Zaporozian Cossacks, in Ювілейний збірник Української Вільної академії наук в Канаді, Вінніпег 1976, с. 26). Туманцы — воины из Тюменского улуса на Северном Кавказе; шевкальцы — отряды, присланные шевкалом (правителем Кумыкии).

14. Zrzódla do dziejów polskich, wyd. M. Malinowski, A. Przezdziecki, t. II, Wilno 1844, s. 175; М. Грушевський, Історія України—Руси, т. VII, с. 513.

Источники с крымской и османской стороны сообщают, что казаков было 800 (В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 357; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 56; Wyjątki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe w czasie poselstwa jego do Porty Ottomańskiej od r. 1621 do r. 1628 inclusive, w Zbiór pamiętników historycznych o dawniej Polszczę, wyd. J.U. Niemcewicz, t. V, Lipsk 1840, s. 331), тогда как сам Шахин Герай и казацкий гетман Любович сообщали о 300 (A. Baran, Shahin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, p. 26, 32). Разрешить это противоречие позволяет другая фраза из письма гетмана, где он говорит, что после окончания военных действий свободу получили не только три сотни казаков, но и «еще большее число других пленников» (A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, с. 32—33). Можно предполагать, что «иностранный легион» Шахина Герая включал, наряду с тремя сотнями казаков, и с полтысячи бойцов других сословий, попавших в Крым в разное время как пленники с территорий Речпосполитой.

15. Шахин Герай вскоре писал Зигмунту III, что нуждается в казаках «не потому, что у нас не хватает войск — слава Аллаху, наша армия многочисленна и искусна, — но потому что у турок много мушкетов и пушек, и против такого войска нам нужны ружейные стрелки» (A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and Zaporozhian Cossacks, с. 29—30).

16. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112. Отправка сына либо иного близкого родича ко двору султана — старинный обычай, практиковавшийся в отношениях Гераев и Османов еще с начала XVI в. Лицо, порученное таким образом в распоряжение султана, называлось «рехин» — «заложник». В сути своей этот обычай был призван гарантировать верность хана своим обязательствам перед султаном, но на деле являлся простой формальностью, поскольку султаны не наказывали и не ущемляли этих «заложников», как бы напряженно ни складывались отношения османского двора с крымским. Яркой иллюстрацией к тому служит пример самого Ахмеда Герая: даже когда его отец вошел в открытый конфликт с султаном, Ахмед Герай в полной безопасности пребывал в Стамбуле, первенствовал среди прочих проживавших там членов рода Гераев и даже беспрепятственно получал ценности, которые ему в самый разгар противостояния с падишахом посылал отец (В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 369; Л.М. Савелов, Посольство С.И. Тарбеева в Крым в 1626—1628 гг., с. 16). Это может объяснять, почему Мехмед III Герай, готовясь к военному столкновению с османами, без опаски отправляет сына к султанскому двору в знак своего формального подчинения падишаху. Здесь были, впрочем, и исключения: ниже (в Части «Инает Герай») будет идти речь о гибели в Стамбуле сыновей взбунтовавшихся Инаета Герая и Хусама Герая — однако этот пример является столь же нехарактерным для общей картины взаимоотношений крымского и турецкого двора, как и последовавшая казнь султаном самого Инаета Герая.

Подаренные султану невольники наверняка были адыгами, очень ценившимися в Стамбуле. Их число (300 человек) — это традиционный размер своего рода «живой дани», которую вассальные черкесские беи платили крымским ханам, а те, в свою очередь, пересылали османским султанам. Источником поступления этих невольников были восточноадыгские языческие племена (кабардинцы), против которых совершала походы мусульманская западноадыгская (собственно черкесская) знать.

17. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356; A. Baran, Shanin Girai of the Crimea and The Zaporozhian Cossacks, с. 26; Wyjątki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 325—326; E. Schütz, Eine armenische Chronik von Kaffa, s. 144.

«Капудан» (от итальянского слова «capitano») — звание командующего османским флотом.

18. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356—357; J. von Hammer-Purgstall, Geschichte der Chane der Krim unter Osmanischer Herrschaft, Wien 1856, s. 1105—106.

19. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 112.

20. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты, с. 356.

21. Wyjątki z negocyacyi kawalera Sir Thomas Roe, s. 326—328; В. Остапчук, О. Галенко, Козацькі чорноморські походи у морській історії Кятіба Челебі «Дар великих мужів у воюванні морів», в: Марра mundi. Studia in honorem Jaroslavi Daskevyc septuagenario dedicata, Львів—Київ—Нью-Йорк 1996, с. 370—371. V. Ostapchuk, The Human Landscape of the Ottoman Black Sea in the Face of the Cossack Naval Raids, «Oriente moderno», vol. XX (LXXXI), nr. 1, 2001, p. 70—71. Английский посол Роу, пребывавший тогда в Стамбуле, заметил, что это событие «открыло удивительную истину: это государство, выглядящее столь грозным и могучим, в действительности является слабым и беззащитным». Он отметил также по поводу союза крымцев и казаков: «Если правда всё то, что касается союза этих двух кочевых народов, то он может стать очень опасным для столицы и для всего [Османского] государства».