Глава 2. Владение императрицы Марии Александровны

«Завидую о милой Ливадии...»

«...А взял я, Феодосий, у него, графа Льва, за то проданное мною имение 150 тысяч рублей ассигнациями, которые все сполна и получил». Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, какие обстоятельства заставили командира прославленного в истории русской армии Балаклавского греческого батальона Ф.Д. Ревелиоти расстаться с удобно расположенным вблизи местечка Ялта имением «Ливадия» — крупным земельным участком, названным так в память древнего поселения в этой местности (в переводе с греческого «луг», «лужайка»). По купчей, совершенной 9 января 1834 года, во владение графа Л.С. Потоцкого переходило полностью все имение площадью 209 десятин 1900 кв. саженей (около 229 га) с находившимися в нем фруктовыми садами, виноградниками, лесом, хлебопахотными землями.

Императрица Мария Александровна. 1824—1880

К этому времени граф Лев Северинович (1789—1860) стал уже одним из самых влиятельных сановников при Высочайшем Дворе. Он происходил из той ветви старинного польского аристократического рода Потоцких, представители которой издавна симпатизировали России. Его отец, известный деятель Министерства просвещения и духовных дел при Александре I, граф С.О. Потоцкий, был одним из основателей Харьковского университета, мать, бывшая княгиня А.А. Сангушко, урожденная Сапега, также принадлежала к высшим кругам польской знати.

Дворец в Ливадии (дом Л.С. Потоцкого). Акварель. Л. Премацци. 1860 г.

В царствование Александра I Л.С. Потоцкий поступил на службу в Коллегию Иностранных дел и успешно выполнял различные дипломатические поручения Русского правительства.

Недолгое пребывание в Неаполе в самом начале дипломатической карьеры в составе русской миссии оставило у Л.С. Потоцкого незабываемые впечатления: он стал страстным поклонником и коллекционером античного искусства. Впоследствии, когда в 1841 году граф был назначен «чрезвычайным посланником и полномочным министром при Неаполитанском Дворе», это увлечение счастливо отразилось на Ливадийском имении. Путешественники, посещавшие тогда Южный берег Крыма, отмечали, что Ливадия Потоцкого походила на маленький античный музей: парк украшали подлинные, прекрасно сохранившиеся мраморные скульптуры и саркофаг раннехристианского периода, весь покрытый барельефами¹, а в доме, построенном архитектором Ф. Эльсоном, в одном из кабинетов хранилась коллекция древностей из Помпеи.

Ливадия. Главная оранжерея Л.С. Потоцкого. Фотография 1863 г.

Раскинувшийся на 40 десятинах парк и три оранжереи были предметом особой заботы и гордости владельца имения. Любопытно описание парка французом Бланшаром: «Я увидел тут растения из глубин Востока, из Америки, Новой Голландии, Японии, а также растения, известные нам в Европе, но тут они много крупнее — магнолии, например, в 2,5 сажени высоты (более 5 метров. — Н.К., М.З.)». При этом автор упоминает о ливанских и гималайских кедрах, земляничниках, багряниках, клематисах, и, конечно, о вечнозеленых кипарисах и лаврах, встречавшихся на каждом шагу. Все они произрастали среди представителей местной флоры — могучих дубов и ясеней. Но, пожалуй, еще более ценно следующее наблюдение Бланшара: «То, что каждый путешественник может оценить и чем может восхититься — это здоровый смысл и вкус, с которыми здесь отобраны и размещены деревья для создания зеленых куртин, лужаек, цветочных композиций разнообразных тонов и оттенков. Для всего этого понадобились годы, в течение которых владельцы, обладающие безукоризненным вкусом и достаточным состоянием, могли осуществить свою мечту как ценители прекрасного в природе».

Планировка и украшение парка, подбор декоративных растений, выполненные садовниками Э. Делингером и И. Ташером, оказались столь удачными, что впоследствии, если в них и вносились какие-либо изменения, то только в связи с расширением строительства в Ливадии или желанием ее новых хозяев увеличить количество редких красивоцветущих видов и хвойных деревьев.

К концу 50-х годов XIX века Ливадия Потоцкого представляла собой прекрасно обустроенную усадьбу с Большим и Малым двухэтажными жилыми домами. В первом было 30 комнат, в основном личные покои и салоны, обставленные со свойственным владельцам имения тонким вкусом; во флигеле дома располагалась и католическая часовня (капелла), а вдоль его стен устроены галереи для отдыха. Зимний сад украшал фонтан «в стиле Альгамбры» из белого каррарского мрамора². Все водопроводы в Ливадии были из литого чугуна и только в Большом доме — свинцовый.

Среди хозяйственных построек выделялись винодельня с винподвалом³, в котором хранились высококачественные вина собственного изготовления. За счет приобретения земельных участков, соседствовавших с Ливадией, Потоцкий ежегодно увеличивал площади виноградников и фруктовых садов, приносивших ему неплохой доход⁴.

Император Александр II. 1818—1881.

В 1856 году Л.С. Потоцкий, уже имея высшие гражданские чины действительного тайного советника и обергофмейстера, подал в отставку с дипломатической службы и стал членом Государственного Совета.

Скончался он в Петербурге 10 марта 1860 года, завещав Ливадию своей супруге, графине Елизавете Николаевне, урожденной Головиной. Последняя, однако, сразу же отказалась от прав наследования в пользу дочерей — Леонии Ланцкоронской и Анны Мнишек. А уже в конце апреля Управляющий Департаментом Уделов Министерства Императорского Двора Ю.И. Стенбок начал переговоры с поверенным в делах покойного графа о покупке Ливадии для царской семьи.

Наследницы согласились навсегда расстаться с любимым имением только учитывая высокую личность покупателя. По словам графини А. Мнишек «то, что Ливадия сейчас продается, вызвано единственно тем, чтобы сделать приятное Императору»⁵.

С августа 1860 года имение было принято в Управление Уделами, хотя купчая официально вступила в силу 10 марта следующего года.

Незадолго до первого приезда Александра II с семьей в Ливадию Департамент Уделов получил указ царя: «Купленное <...> недвижимое в Крыму имение Ливадия со всеми строениями и принадлежностями <...>, предоставляя в дар Любезнейшей супруге Моей Государыне Императрице Марии Александровне, повелеваю Департаменту Уделов зачислить это имение в собственность Ея Императорского Величества».

Итак, Мария Александровна стала первой из Романовых владелицей «Ливадии» — одного из самых крупных на Южном берегу Крыма имений⁶. К этому времени у 37-летней императрицы проявились все признаки самой беспощадной болезни XIX века — чахотки: непривычный климат Петербурга и частые роды подорвали и без того слабое здоровье Марии Александровны. Врачи надеялись, что целительный климат Южнобережья окажется для нее более полезным, чем пребывание на знаменитых курортах Европы.

Дочь великого герцога Гессенского Людовика II, Максимилиана-Вильгельмина-Августина-София-Мария в апреле 1841 года вышла замуж за наследника российского престола великого князя Александра Николаевича, старшего сына Николая I. Брак был по любви, и некоторое время семейное счастье супругов ничем не омрачалось⁷.

Личность новой владелицы прекрасного имения — одна из самых привлекательных в истории династии Романовых. Редкий случай, когда воспоминания всех людей, окружавших или встречавшихся с нею, сходятся в едином мнении — императрица Мария была человеком незаурядным и по своему уму, и по высоким нравственным качествам. Даже известный критик самодержавия анархист князь П.А. Кропоткин воздавал должное образованности, доброте, искренности и благотворной роли, которую Мария Александровна сыграла в судьбе многих выдающихся людей России.

Ее портреты 1850—60-х годов привлекают одухотворенностью облика. На одном из лучших, работы художника Ф. Винтерхальтера⁸, удачно передано подмеченное современниками то «высшее изящество всего ее существа, которое гораздо лучше красоты».

Императрица Мария Александровна. 1870-е гг.

Внешность Марии Александровны идеально гармонировала с ее душевными качествами. «Она создана гораздо более для внутренней жизни, душевной и умственной, чем для активной деятельности и для внешних проявлений. Честолюбие свое она обращает не на искание власти или политического влияния, но на развитие своего внутреннего существа», — писала фрейлина А.Ф. Тютчева, составившая удивительные по глубине психологические портреты Александра II и Марии Александровны.

Мнение знатной придворной дамы полностью совпадает с наблюдениями известного крымского общественного деятеля, историка и писателя В.Х. Кондараки: «Ея Величество постоянно подает собою пример скромности и простоты. В нарядах этой в полном смысле слова святой матери никогда не замечали ничего резко отличительного, никаких дорогих безделушек, которыми так любили тщеславиться в то время приезжие из высшего круга <...>. Для всех было ясно, что Ея Величество смотрела на высокое положение свое самыми смиренными очами и никогда наверно не придавала ему того значения, которое почувствовали бы другие. Чуждая славолюбия и ничтожной суеты, она смотрела на человека как на одинаковое по природе и чувствам существо, и, казалось, никогда не мечтала присваивать себе никаких преимуществ пред Божеством по отношению даже с теми, которые тяжким трудом и горькою судьбою прокладывали себе жизненный путь».

Архитектор Высочайшего Двора И.А. Монигетти. 1819—1878

При жизни императрицы мало кто знал о ее непосредственном участии в освобождении крестьян, а такие важные события в жизни России, как реформа женского образования или создание Общества Красного Креста, состоявшиеся по личной инициативе и во многом на личные средства Марии Александровны, обставлялись как некая благотворительная деятельность.

Эстетические взгляды Марии Александровны в полной мере проявились при создании прекрасного дворцово-паркового ансамбля в «Ливадии» — имении, занявшем в ее трагической жизни особое место.

Въезд в имение «Ливадия». Ворота с декоративной аркой и сторожка.

Первый Высочайший приезд сюда состоялся в конце августа 1861 года. Уже с ранней весны Департамент Уделов начал подготавливать имение к приему Августейшей семьи. Удельному архитектору В.С. Эсаулову было поручено выехать в Ливадию и совместно с садовником Потоцких Л. Гейслером и ялтинским городским архитектором К.И. Эшлиманом провести работы по приведению всех зданий и парка «в надлежащий вид».

Ливадия. Большой Императорский дворец. Северный фасад. Архитектор И.А. Монигетти. 1862—1863 гг.

Царская чета была в восторге от своего нового приобретения. Этот прелестный уголок Южнобережья совершенно очаровал Марию Александровну. Впоследствии императрица в письмах к близким свое имение называла не иначе, как «моя милая Ливадия».

Пребывание в Крыму семья посвятила знакомству с Ялтой и ее окрестностями: интересовались бытом и традициями народов, проживающих в Крыму, ездили в татарскую деревню на свадьбу, посетили древнюю греческую церковь в Аутке, встречались с представителями разных сословий. Внешне простая жизнь ежедневно наполнялась новыми, необычными впечатлениями.

Ливадия. Большой императорский дворец. Декоративное оформление лестницы, соединявшей покои второго этажа с парком.

Тогда же стало очевидным, что бывшее имение графа Потоцкого придется основательно реконструировать, чтобы приспособить его к условиям жизни во время Высочайших приездов. По желанию императрицы проведение работ, связанных со строительством новых и перестройкой старых зданий было возложено на архитектора Высочайшего Двора и Царскосельских дворцов И.А. Монигетти⁹, которому «известен вкус Их Величеств».

С энтузиазмом принял архитектор новое назначение: судьба как будто ниспослала ему Ливадию, чтобы испробовать свои силы в условиях, так живо напоминавших колорит южных стран.

Ливадия. Малый дворец (Дворец наследника). Архитектор И.А. Монигетти

Монигетти предоставлялась большая свобода действий; единственное ограничение, поставленное архитектору владелицей имения, — расходы на строительство не должны были превышать сумму примерно в 260 тыс. рублей¹⁰, и все должно быть как можно проще: ведь Ливадия предназначалась для лечения императрицы и семейного отдыха, а не для официальных приемов.

В планах обновления имения Мария Александровна приняла самое живое участие. В первую очередь было намечено расширить Большой дом, обязательно отделив от него церковь в самостоятельное здание, построить Малый дом для великих князей, дома для свиты, садовника, новую кухню.

Перед отъездом в Крым Монигетти представил на утверждение императрице составленные им планы фасадов основных предполагаемых построек в Ливадии.

Ливадия. Дворцовая Крестовоздвиженская церковь. Западный фасад. Эскиз И.А. Монигетти 1862 г. (В 1910—11 гг., Н.П. Краснов, увеличив придел, сделает здесь вход в храм, а виднеющийся слева полуоткрытый переход-галерею из дворца превратит в полностью закрытый)

Архитектурный стиль, предложенный зодчим для ансамбля дворцовых зданий, нашел полное одобрение Марии Александровны: своей простотой и утонченной изысканностью он отвечал всем ее требованиям.

Впоследствии в отчетах о строительных работах Ипполит Антонович постоянно подчеркивал, что большинство зданий выполнено им в «татарском вкусе» или «во вкусе татарской избы»¹¹. Проект же дворцовой Крестовоздвиженской церкви¹² основывался на синтезе архитектуры культовых сооружений Закавказья и Византии.

Свободная, живописная компоновка построек дала возможность архитектору каждую из них решать своеобразно, с включением каких-либо иных, отличных от соседней, мотивов, сохраняя при этом единый созданный им стиль.

Четыре года жизни, полностью отданных строительству в имении Ее Величества «Ливадия», отмечены огромным напряжением всех сил выдающегося художника. Отдаленность от России, от основных поставщиков, сложности с доставкой строительных материалов и подбором рабочей силы в тогда еще малолюдном Крыму, — дали о себе знать уже в начале строительства.

Лето 1862 года ушло на энергичную организацию строительных работ: заготовку и доставку камня, кирпича, черепицы, древесины, наем рабочих. Наконец, 8 сентября торжественно отметили закладку фундаментов церкви и дома для великих князей (Малого дворца), а с октября начались перестройка дома Потоцкого в Большой дворец, старой оранжереи и дома управляющего имением и строительство домов для свиты, военно-походной канцелярии, кухни, конюшни, дома садовника, бани и госпиталя.

Ливадия. Свитский дом. Архитектор И.А. Монигетти

Трехмесячную командировку за границу Монигетти использовал для размещения заказов для Ливадийского имения. В Италии, в Карраре, он заказал украшения из мрамора для церкви и дворцов, в Париже — мебель, отделочные и обивочные материалы для оформления интерьеров Большого и Малого дворцов и дома для свиты.

Ливадия. Министерский дом и кухня. Архитектор И.А. Монигетти

Период 1862—63 гг. был самым сложным для архитектора и его верного помощника П.И. Останищева-Кудрявцева: им пришлось следить за ходом строительства и реконструкции более чем 20 построек. В Ялту начали прибывать многочисленные грузы из-за границы, Одессы и других городов России со строительными материалами, мебелью, утварью для церкви и дворцов. В довершение всего, зима выдалась крайне неблагоприятной для строительства, холодной и снежной, дороги обледенели, и Ливадия оказалась отрезанной от важнейших источников строительных материалов¹³.

Из-за задержки с доставкой из Италии мраморных украшений пришлось перенести сроки внутренних работ в уже возведенной к лету 1863 года Крестовоздвиженской церкви, а приехавшему для написания в ней 36 икон известному художнику Александру Егоровичу Бейдеману на некоторое время вернуться в Петербург. Приведем интересный отрывок из отчета Бейдемана именно этого периода — как свидетельство человека, находившегося под впечатлением увиденного в Ливадии: «Церковь снаружи совершенно окончена и представляет счастливое решение задачи в византийском стиле: необыкновенно изящного небольшого храма, но внутри надо бы работать еще 4½ недели, если не более. Нельзя пройти молчанием и не изумляться тому, что г-ном Монигетти здесь произведено в десять месяцев его пребывания! Дворец совершенно готов снаружи и внутри для того, чтобы принять Государыню Императрицу. <...> У г-на Монигетти всякая деталь обработана до восхитительной степени совершенства, одно жаль, что церковь еще в таком положении, что надо ждать...»

Ливадия. Конюшня для верховых лошадей. Архитектор И.А. Монигетти

Оставил нам свое восприятие Ливадии 1863 года и приехавший по приглашению императорской семьи австрийский художник Р. фон Альт. На двадцати очаровательных акварелях, написанных им за время пребывания в царском имении, запечатлены все основные постройки Монигетти и несколько уголков парка. Художнику удалось передать не только цветовую гамму построек Ливадии, но и их тончайшие архитектурные детали. Жилые и большинство хозяйственных зданий, возведенных из местного камня, имели гладкие, ровные стены — либо простой полигональной кладки, сохранявшие естественный цвет гаспринского камня, либо оштукатуренные в светло-коричневые тона. Главным украшением всех построек были резные элементы из дерева: стрехи крыш («сталактиты»), карнизы и подпирающие их кронштейны, колонки балконов, решетки, пинакли¹⁴.

На их фоне ослепительной белизной сверкал дворцовый храм, возведенный из инкерманского камня, с византийской орнаментацией по этому камню и резными вставками из гаспринского.

Высочайший приезд 1863 года оправдал уверенность И.А. Монигетти в том, что его труд будет по достоинству оценен владельцами имения. «Ея Императорское Величество, — писал он, — по-видимому была поражена успехом и исполнением работ и благодарила меня в самых лестных выражениях. Государь Император <...> по осмотре работ изволил поблагодарить меня словами: «Все, что сделано до сих пор, сделано превосходно, надеюсь, что такое же будет и окончание».

Ливадия. «Турецкая беседка» в парке. Архитектор И.А. Монигетти

Монигетти надеялся закончить работы к осени 1864 года, но заказы от царской семьи следовали один за другим, и завершилось строительство только в 1866 году.

Общность творческих идеалов архитектора и «удельного садовых дел мастера» Климентия Геккеля¹⁵, прибывшего в Крым из подмосковного имения Марии Александровны «Ильинское», привела к созданию ими в Ливадии прекрасного дворцово-паркового ансамбля, связанного единым художественным замыслом.

К. Геккель приехал в Ливадию в самый сложный период строительства. В его лице Монигетти нашел поддержку и дружеское участие, в которых он тогда так остро нуждался. Даже в деловой переписке архитектор не скрывал радости от того, что обустройство парка поручено такому талантливому, трудолюбивому и исключительно честному человеку: «Какое счастье, что Геккель здесь! И мы понимаем друг друга...».

Фонтаны Ливадийского парка. Казаки охраны у фонтана «Ливадия»

Среди многих заслуг выдающегося садовника прежде всего следует отметить значительное расширение розария, устройство пергол, увитых плетистыми сортами роз, и, самое главное, крупные посадки всевозможных хвойных деревьев: по совету врача С.П. Боткина последние он в основном высаживал в тех местах парка, где любила бывать больная императрица.

Из более 70 зданий различного назначения, возведенных на территории имения под руководством Монигетти, к настоящему времени сохранилось совсем немного. По разным причинам большинство из них либо навсегда утрачены, либо подверглись перестройкам, исказившим первоначальный замысел¹⁶. К счастью, в относительно неплохом состоянии находится сейчас дворцовая церковь Воздвижения Честного Креста. Хотя ее экстерьер, и особенно интерьеры, существенно пострадали за многие десятилетия государственной политики борьбы с религией, однако до сих пор она неизменно вызывает общее восхищение изяществом форм и красотой орнамента.

Ливадия. Мавританский фонтан

Большое значение придавал Монигетти созданию малых архитектурных форм. Им были найдены удачные решения беседок, пергол с вьющимися растениями, подпорных стен, изящных фонтанов. До сих пор сохранилась «турецкая беседка» над тоннелем в парке, ставшая своеобразным символом Ливадии, фонтаны «Мария», «Мавританский» и несколько мраморных чашеобразных.

К проектированию фонтанов архитектор приступил после того, как в Ливадийском имении удалось решить сложнейшую проблему водоснабжения. История появления на его территории нескольких крупных водных резервуаров и реконструкции водопроводной сети весьма поучительна не только в техническом, но и в нравственном отношении.

Интерьер столовой Большого Императорского дворца. Оформление стены с дверными проемами, ведущими в парк. Рис. И.А. Монигетти

Из доклада управляющего имением Я.М. Лазаревского, составленного в 1862 году для Департамента Уделов, следовало, что довольно маломощные источники воды, пользовавшие ранее имение Потоцкого, вовсе иссякают в случае особо жаркого лета, и тогда дефицит воды вообще сделает невозможным Высочайшие приезды. Решение вопроса Лазаревский видел в отведении воды из источника Биюк-Су, который принадлежал гаспринским татарам. В этом его поддержали и Министр Двора В.Ф. Адлерберг, и Таврический генерал-губернатор Г.В. Жуковский. Однако Александр II сразу отверг эту идею. В Ливадию был направлен специалист-гидролог К.О. Янушевский с заданием изыскать на территории имения новые источники водоснабжения, независимо от стоимости поисковых работ¹⁷.

Янушевский не только прекрасно справился с этой задачей, но и разработал целую систему резервуаров-накопителей, связанных с водопроводной сетью.

Столовая в Ливадийском дворце. Акварель. Л. Премацци. 1872 г. (Слева виден камин, впоследствии перенесенный архитектором Н.П. Красновым в парадный кабинет императора в Новом дворце)

Многогранность таланта И.А. Монигетти проявилась и в художественном оформлении интерьеров дворцов и церкви. Им лично были сделаны чертежи и эскизы мебели и убранства Большого дворца в стиле Людовика XVI и в восточном стиле для Малого дворца, рисунки посуды, заказанной специально для Ливадии. Только эскизов церковной утвари и одеяний, мастерски выполненных художником, насчитывалось более 900!

Итак, строительство близилось к завершению. В июле 1865 года для инспекции построенных Монигетти казарм, конюшен и прочих сооружений, предназначенных для воинских частей, охранявших имение, в Ливадию прибыл знаменитый герой обороны Севастополя генерал-адъютант Э.И. Тотлебен. Все осмотрев, генерал отправил императрице в Петербург телеграмму, что нашел Ливадию в превосходном состоянии и восхищен ею. Мария Александровна, выезд которой в Крым в том году постоянно откладывался, сразу же ответила: «Завидую о милой Ливадии».

А в 1866 году, после приема всех построек комиссий, возглавлявшейся архитектором Высочайшего Двора А.И. Резановым, состоялось награждение орденами и ценными подарками лиц, особо отличившихся на работах в императорском имении. И.А. Монигетти был представлен к ордену Св. Анны 2-й степени, т. е. со знаком «возвышенного достоинства» — алмазным украшением в виде императорской короны; академик А.Е. Бейдеман¹⁸, выполнивший основные иконописные работы в дворцовой церкви, награжден орденом Св. Станислава 2-й степени, следовавшим в общем порядке старшинства российских орденов сразу за орденом Св. Анны, и присваивавшимся за полезные деяния в пользу Отечества, в том числе и в области искусства и ремесел. Интересно, что Министр Двора лично хлопотал о награждении серебряной медалью для ношения в петлице на Станиславской ленте крестьянина села Гламоздино Курской губернии Семена Бордакова за великолепное исполнение плотничьих работ¹⁹.

Ливадия. Кабинет Александра II в Большом Императорском дворце. Архитектор И.А. Монигетти

Наконец, в августе 1867 года состоялся большой Высочайший приезд в полностью обустроенное имение. За исключением наследника престола, в. кн. Александра Александровича, в Крым прибыла вся царская семья.

Заранее было решено, что в день тезоименитства Александра Николаевича, 30 августа, в обновленном имении будет устроено народное гуляние.

Интерьер Крестовоздвиженской церкви. Мраморный иконостас и бронзовые царские врата. Архитектор И.А. Монигетти

Очевидец всех событий, происходивших в тот памятный для крымчан царский приезд, В.Х. Кондараки, оставил ярко написанные воспоминания «Жизнь Императора Александра II на Южном берегу Крыма». «Государь Император, — сообщает историк, — ежедневно совершал прогулки по утрам — в Ореанду, Кореиз, Гаспру, Алупку, Гурзуф, в лесничество и к водопаду Учан-Су — в коляске или верхом, купался в море, ходил пешком. В минуты отдыха слушал прекрасные стихи поэта Вяземского, который в это время еще состоял при Дворе и, несмотря на свои 75 лет, казался бодрым и впечатлительными...».

Интерьер Крестовоздвиженской церкви. Роспись купола и арки витражированных окон. Рис. И.А. Монигетти

Вспомнил Кондараки и весьма пикантный эпизод, связанный с визитом к Александру II министра иностранных дел Турции Фуад-паши. Последний прибыл в Ялту на великолепном новом пароходе «Султанэ», вызвавшем восторг жителей города. Министра и его свиту разместили в гостинице, принадлежавшей предводителю ялтинского дворянства С.Н. Галахову, после чего Фуад-паша потребовал от хозяина показать свою красавицу жену. Через два часа ему была представлена прелестница, специально заранее приглашенная из Петербурга.

Интерьер Крестовоздвиженской церкви. Памятный знак в честь Царя-Освободителя Александра II. Архитектор И.А. Монигетти.

Но, конечно, самым любопытным из многочисленных приемов 1867 года была встреча царской семьи с большой группой американских туристов, путешествовавших на пароходе «Квакер-Сити» по странам Старого Света. Подробное описание этого события оставили два активных его участника — с американской стороны знаменитый впоследствии писатель Марк Твен, бывший тогда корреспондентом двух крупных газет, а с российской — В.Х. Кондараки.

Интерьер Крестовоздвиженской церкви. Настенная роспись над колоннами. Рис. И.А. Монигетти

В Соединенных Штатах только что закончилась гражданская война, и американское правительство и общественность высоко оценили позицию России, занятую ею в вопросе сохранения единства и мощи этой страны. Лорд Пальмерстон признал в английском парламенте, что его правительство не начало интервенции отчасти из опасения, что США могли бы в этом случае «заключить военный союз с Россией».

Поэтому можно представить волнение пассажиров и команды «Квакер-Сити», узнавших от американского консула в Одессе, что русский император пожелал с ними встретиться в своем южнобережном имении: они почувствовали себя участниками необычной миссии, представляя могущественному монарху дружественной державы народ Америки. Срочно было решено написать приветственный адрес и в Ливадии вручить его лично императору²⁰.

Пароход «Квакер Сити» (с рисунка 1868 г.).

Гости, а их было приглашено 55 человек, нашли в царском имении самый радушный прием. Неожиданным для американцев оказалось и то, что император Российский и члены его семьи с видимым удовольствием сами показывали им дворцы и парки Ливадии и Ореанды. Кондараки тоже свидетельствует, что Государь «соблаговолил выйти к ним навстречу и поздравить с приездом. Этого мало! Монарх лично повел их по ближайшим аллеям, обращая внимание на наиболее интересные растения и предметы²¹. Такое внимание монарха очаровало американцев, не смевших, разумеется, ожидать от царя такой чистосердечной расположенности к частным лицам».

Осмотр имения завершился завтраком, данным гостям в Ореанде братом царя в. кн. Михаилом Николаевичем.

Американский писатель Марк Твен.

И, конечно, нельзя не вспомнить хотя бы вкратце о веселом народном празднике в Ливадии 30 августа, о котором уже было упомянуто выше. После традиционного молебствия и приветствий императору, сопровождаемых пароходными гудками, пушечными выстрелами и разноцветьем флагов военных кораблей, жителей Ялты и окрестностей известили, что в Ливадии все готово к большому празднику, на который приглашаются все без исключения²². Весть эта мгновенно распространилась по уезду, и постоялые дворы заполнились людьми, требующими лошадей и колясок²³.

Великий князь Александр Александрович, второй сын Александра II и Марии Александровны

Празднество состоялось на большой поляне склона горы Могаби. Сбоку от нее был холм, на котором собрались все татары из окрестных деревень. Масса народа с энтузиазмом приветствовала появление под звуки полкового оркестра Их Величеств с сыновьями Владимиром, Сергеем, Павлом Александровичами и дочерью, юной великой княжной Марией Александровной, а также братьев императора — великих князей Николая и Михаила Николаевичей с семьями.

Дети Александра II — великие князья Павел и Сергей и великая княжна Мария

В стремительных скачках соревновались наездники — татары, казаки, кавалеристы крымскотатарского эскадрона. Общее веселье вызвали лазанье по гладко отшлифованным шестам и бег в завязанных на ногах мешках. Победителей щедро награждали, но и остальным участникам вручали памятные подарки. По завершении игр и аттракционов всех присутствовавших пригласили к угощению.

Александр II с дочерью, великой княжной Марией Александровной (1853—1920). Фотография начала 1870-х

Этот веселый и радостный праздник потом долго вспоминали жители Ялты. Однако на последующие Высочайшие приезды в Крым уже легла тень постоянной угрозы жизни членам царской семьи от рук террористов: имение стало более тщательно охраняться, и допуск посетителей во время пребывания Александра II по распоряжению Министра Двора ограничили.

Здесь, на Южном берегу, сложился свой, отличный от петербургского, ритм жизни императора, который почти не изменялся в последующие приезды. Вот как его описал корреспондент «Московских ведомостей»: «В Ливадии придворный этикет насколько возможно устранен. Утром царь по обыкновению встает рано, прогуливается по парку пешком, потом занимается делами; иногда садится на лошадь и спускается к морю, к купальне. Обыкновенно он ходит в белом кителе, императорская свита тоже. Обедают, как в деревне, в 2 часа, ужинают в 9 часов. После обеда подаются экипажи и предпринимаются поездки по ближайшим живописным местностям. Государь по обыкновению садится с Императрицею в плетеный из соломы фаэтон. Иногда они ездят со свитою экипажей, а чаще вдвоем, как простые туристы. Местные жители не тревожат их восклицаниями и не сбегаются к их пути, благоговейно сознавая, что и царям отдых нужен. Вечер царская семья проводит большей частью в тесном кругу приближенных. Мирный день кончается рано, и день следующий повторяет предыдущий. По воскресеньям некоторые известные лица приглашаются слушать обедню в придворной церкви. Ливадия с каждым днем становится все красивее и цветистее, не только Южный берег, но и весь Юг, все Черное море смотрит на нее с любовью и надеждой».

Императрица Мария Александровна в последние годы жизни

А в это время внутри царской семьи стремительно разыгрывалась драма, поначалу скрытая от всех, кроме самого близкого окружения. Романтическое увлечение уже немолодого императора юной княжной Екатериной Долгорукой вскоре переросло в страстную любовь к ней. Рождение внебрачных детей, появление у Александра Николаевича второй семьи было жестоким ударом для императрицы и обожавших ее детей. С этого времени болезнь легких стала необратимо прогрессировать.

И в Ливадии, сначала очаровавшей Марию Александровну только красотой, экзотичностью окружающей природы, она теперь находила облегчение и физических страданий, и тяжких душевных мук от сознания своего унижения. Вдали от столицы она вела простой, замкнутый образ жизни, занимаясь детьми, чтением, благотворительностью, совершая прогулки к морю. Обычно императрица приезжала в Крым вместе с младшими сыновьями Сергеем и Павлом, дочерью Марией и небольшой свитой весной либо в августе, и старалась пробыть в Ливадии до последних теплых дней. Напоминания о необходимости возвращения в Петербург вызывали у нее раздражение и явное неудовольствие. В этой связи характерен эпизод, описанный В.Х. Кондараки.

В 1870 году пребывание императрицы на Южном берегу затянулось настолько, что Министр Двора вынужден был несколько раз телеграфировать сопровождавшим ее лицам с требованием ускорить возвращение в Зимний дворец. Поскольку никто из свиты не решался обратиться к Марии Александровне с вопросом о времени отъезда из Крыма, последовала телеграмма от самого Александра. Но на нее был дан сухой ответ: «О времени выезда моего сообщу заблаговременно».

Ливадия. Дом Марии Александровны в Эреклике. Архитектор А.И. Резанов. 1873 г.

Строгий придворный этикет вынуждал даже таких доверенных лиц царской семьи, как Фрейлина А.А. Толстая²⁴ хранить молчание и не обсуждать, кроме как с близкими людьми и за закрытыми дверьми, положение императрицы и ее законных детей. Она могла только с горечью наблюдать, какое разлагающее действие на мораль высшего общества оказала эта многолетняя любовная связь монарха и сколько душевных мук и унижений пришлось вынести его семье и прежде всего императрице Марии Александровне.

В своей книге «Записки фрейлины», посвященной описанию драматических событий, происходивших в жизни царской семьи с конца 60-х годов и до вступления на престол Александра III, Толстая говорит о некоторых тревожных тенденциях в жизни страны, связанных с падением престижа Государя: «В глазах многих он перестал, как прежде, служить предметом обожания и восторженного почитания. Он прожил последние четырнадцать лет своей жизни вне Божеских и нравственных законов, так сказать, на острие иглы, и это остудило даже самые пламенные сердца. Впереди также не было никакой надежды». Последнее было, пожалуй, самым печальным, т. к. Александр Николаевич все больше стал замыкаться «в приятностях частной жизни». В конце 70-х он уже не был тем полным энергии и замыслов Императором-Реформатором, каким был в 60-х годах.

Положение воспитательницы единственной дочери царской четы ставило графиню Толстую в ряд лиц, особо приближенных к императрице. Как и другая незаурядная личность Русского Двора того времени, фрейлина А.Ф. Тютчева, Толстая была искренне привязана к Марии Александровне, ценя в ней прежде всего нравственную чистоту и благородство души, а потому глубоко сочувствовала тщательно скрываемому горю несчастной императрицы.

Ее оценка главных действующих лиц разыгравшейся драмы разительно отличается от романтического описания любовной связи монарха в широко известной книге французского дипломата М. Палеолога. Созданный им образ юной и нежной Екатерины Долгорукой, бескорыстно и преданно любящей своего могущественного покровителя²⁵, во многом теряет свою привлекательность в свете наблюдений, с беспощадностью зарисованных умной и проницательной придворной дамой.

С некоторых пор Долгорукая стала сопровождать Александра Николаевича и в Крым. Неподалеку от Ливадийской слободки для нее было куплено Департаментом Уделов небольшое имение «Биюк-Сарай» и построен двухэтажный особняк, в котором по приезде поселялась Екатерина Михайловна. Но, как с возмущением писала А.А. Толстая, инкогнито не входило в планы княжны, и она часто открыто появлялась в Ялте, что, конечно же, вскоре становилось известным и императрице.

Княжна Екатерина Михайловна. Долгорукая. С 1880 г. — Светлейшая княгиня Юрьевская. Морганатическая супруга императора Александра II. 1849—1922

Воспользовавшись советом врачей — больше находиться на воздухе, насыщенном ароматом хвойных деревьев, Мария Александровна распорядилась построить на северной окраине имения, в горном сосновом лесу, дачу «Эреклик»²⁶. По проекту петербургского архитектора А.И. Резанова в 1872—73 гг. был возведен скромный, но очень уютный дом, в отдалении от которого располагались молочная ферма, птичники и фазанник, построенные еще И.А. Монигетти²⁷. Дорога из Ливадии на дачу проходила мимо прекрасного лугопарка, заложенного К. Геккелем в 1860-х годах специально для выпаса породистых швейцарских коров²⁸.

Итак, начиная с 1873 года Мария Александровна, приезжая в Ливадию, старалась бо́льшую часть времени проводить теперь в Эреклике, где можно было уединиться и не чувствовать так остро двусмысленность своего положения.

Весной 1879 года состоялся последний кратковременный приезд смертельно больной, задыхающейся до обморочного состояния императрицы в свое любимое имение. Уже без всякой надежды на выздоровление, она вскоре выехала отсюда в Киссинген, а затем в Канн. Александр Николаевич, проводив ее, вернулся в Ливадию и оставался там до самой зимы, открыто встречаясь с Екатериной Долгорукой.

3 июня 1880 года императрица Мария Александровна тихо скончалась в Зимнем Дворце. А уже 18 июля в Царском Селе прошло весьма скромно обставленное тайное венчание Александра II с Екатериной Михайловной Долгорукой. К моменту бракосочетания у них уже было трое детей — Георгий, Ольга и Екатерина. Морганатическая супруга царя по его указу отныне стала именоваться Светлейшей княгиней Юрьевской, а ее дети защищены всеми правами по обеспечению своего будущего, кроме права престолонаследия.

Цесаревич Александр Александрович и цесаревна Мария Федоровна

Через полтора месяца, в конце августа Александр вместе с молодой женой отправился в свою последнюю поездку в Ливадию. Вот как об этом пишет М. Палеолог: «Впервые Екатерина Михайловна ехала в царском поезде. Свита Государя, адъютанты, церемониймейстеры и другие придворные чины были изумлены честью, оказанной царем княгине Юрьевской и не понимали ее причины. Изумление еще более усилилось, когда княгиня Юрьевская остановилась не в Биюк-Сарае, как раньше, а во дворце. Она уже была раньше там однажды, но тогда ее пребывание скрывалось».

Из Ливадии Александр Николаевич направил своей сестре, Ольге Николаевне, королеве Вюртембергской²⁹, письмо, в котором объяснял ей, а через нее — и всем родственникам, мотивы заключения морганатического брака. Письмо знаменательное: в нем и предчувствие близкой трагической смерти, и полное ослепление любящего человека, видящего в предмете своей страсти только чистоту и благородство, и явное непонимание того, какую тяжкую обиду за оскорбленное достоинство матери носит в душе наследник престола. Оно настолько важно для истории династии Романовых, что представляется интересным привести его полностью³⁰.

«Ливадия 20 окт. / 1 ноября 1880

Моя совесть и чувство чести настойчиво обязывают меня заключить второй брак. Я, конечно же, и во сне не решился бы совершить это раньше, чем через год траура, если бы время, в которое мы живем, не было эпохой кризиса, когда я подвергаюсь все новым покушениям, — это время кладет конец всем моим колебаниям. Для меня речь идет прежде всего о том, чтобы обезопасить, и как можно быстрее, судьбу особы, которая вот уже 14 лет живет только для меня, а также судьбу трех детей, появившихся у меня от нее. Княжна Екатерина Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех радостей и удовольствий света, обычно таких привлекательных для молодежи ее возраста, и посвятить все свое существование тому, чтобы окружить меня своей любовью, своими заботами. Так она решила к моему счастью и уважению, к моей благодарности.

Никого не посвящая в это, кроме единственной сестры, никогда не вмешиваясь ни в одно дело, несмотря на многочисленные ходатайства, с которыми к ней обращались³¹, несмотря на распространение гадостей вокруг ее имени, оскорблений, она жила только для меня и занималась только воспитанием наших детей, которые нам до сих пор приносили только радость.

Наше бракосочетание состоялось 6/18 июля в моей походной церкви, находящейся в одном из залов Большого Царскосельского дворца, и благословлено придворным священником Никольским³², тем же, что меня сопровождал в ходе войны 1877 года, в присутствии моего генерал-адъютанта графа Баранова³³, графа Адлерберга³⁴, Рылеева³⁵, мадемуазель Барби Шебеко, преданной подруги княжны.

Акт по форме, констатирующий факт нашего бракосочетания, был составлен отцом Никольским и подписан нашими тремя свидетелями. В тот же день я подписал Указ Сенату, извещающий о моем морганатическом браке с княжной Екатериной Долгорукой, которой я по этому поводу дал имя княгини Юрьевской с титулом Светлости; тот же титул присвоен нашим детям: сыну Георгию 8 лет, нашим дочерям Ольге и Екатерине, 7 и 2 лет со всеми правами законных детей от морганатического брака членов Императорской Семьи с особами, не относящимися к правящей (царствующей) семье, на основании статей Свода законов Российской Империи и законов специальных, регламентирующих Императорскую Семью, — Учреждения об Императорской фамилии³⁶.

Те же права действительны и для детей, могущих последовать за ними в будущем. Эти два акта временно депонированы в архив Министерства Императорского Двора.

Моим намерением было хранить состоявшийся новый брак в секрете до мая будущего года. Но затем я передумал и представил мою жену и моих детей собравшимся графу Лорис-Меликову³⁷, моему сыну Саше, возвратившемуся из Гапсаля, а также Минни³⁸ и другим. Я решил, пусть они узнают правду из моих уст, чтобы никто не смог уже позже воспользоваться случаем во вред нам, несмотря на все мое доверие и к высшему свету и его чувствам.

И я могу сказать по совести, собравшиеся полностью оправдали мои надежды, они глубоко тронули меня тем, как они приняли мою исповедь, и той дружбой, которую они выявили по отношению к моей жене и нашим детям.

Это произошло за 4 дня до моего отъезда в Крым, куда должна была меня сопровождать моя жена с детьми в тот же день, но обычным курьерским поездом для того, чтобы разместиться в собственном доме³⁹ неподалеку от Ялты. Но за два дня до этого она получила анонимное письмо, в котором ей угрожали покушением на нее и детей во время путешествия. Это решило вопрос, чтобы им ехать в моем поезде и дать крышу в Ливадии. Стало, таким образом, невозможным прятать правду от Двора и от всех, кто нас видел вместе.

Графы Адлерберг и Лорис-Меликов держались мнения, что не надо отрицать брак перед теми, кто им задаст вопросы, но официально объявлять об этом не следует; поэтому я и решился всех разместить в Ливадии, где у жены уже была возможность раньше познакомиться со свитой и где мы вели очень замкнутый образ жизни, ужиная время от времени только с самыми близкими, с которыми вечерами я играл несколько партий.

Мне остается лишь надеяться на благословение Господне, на то, что оно нас не покинет в будущем, что члены семьи, всегда проявлявшие по отношению ко мне столько любви, последуют все вместе за Сашей и Минни и не откажут в своей дружбе моей жене и детям, зная, как мне они дороги и как я привержен единению в семействе, которое наши дорогие Родители нам так завещали...

Я могу заверить семью в том, что моя жена понимает прекрасно свое положение морганатической супруги и никогда не выскажет претензий, идущих вразрез с моей волей главы Фамилии и Самодержца. Я хотел бы только, чтобы все другие члены семейства об этом помнили и не заставляли им это напоминать»⁴⁰.

Великий князь Александр Александрович и великая княгиня Мария Федоровна с первенцем, великим князем Николаем Александровичем

Еще до отправления этого письма в Германию воля «главы Фамилии и Самодержца» проявилась довольно жестко по отношению к цесаревичу. Александр Николаевич настоял, чтобы наследник и в. кн. Мария Федоровна с детьми прибыли на отдых в Ливадию в то же время, когда там находился он с княгиней Юрьевской.

Упорное стремление царя сблизить свою новую семью и старшего сына, в лице которого он видел в случае смерти верного защитника княгини и ее детей, обернулось тяжелейшими душевными страданиями для Александра Александровича и Марии Федоровны.

В Большом Ливадийском дворце, построенном для покойной императрицы и так любимом ею, уже на полных правах супруги распоряжалась Екатерина Михайловна Юрьевская. И если цесаревич сохранял самообладание, то для впечатлительной Марии Федоровны жизнь рядом с «этой дамой» походила, по ее словам, на непрекращающийся кошмар. К тому же обстановка накалялась постоянной бестактностью Светлейшей княгини и поведением ее сына Георгия, а также необходимостью давать ответы на недоуменные вопросы двенадцатилетнего Ники, на которые родителям, воспитывавшим будущего Николая II честным и правдивым, приходилось зачастую просто лгать.

Эта ситуация отчасти повторится в Ливадии через четыре года, но тогда в Крым приедет уже не вынужденный беспрекословно подчиняться воле отца наследник престола, а Император...

Байдарские ворота. Архитектор К.И. Эшлиман

А для Александра Николаевича и Екатерины Михайловны осенние дни 1880 года пролетали спокойно и счастливо, в обратный путь они собрались только 1 декабря.

«По дороге в Севастополь Александр приказал остановить экипаж у Байдарских ворот. Оттуда открывался чудесный вид на Черное море, голубоватые вершины Яйлы. Небо было чистым, и последний день здесь был сказочно прелестен. Очарованный открывшимся перед ним видом император приказал накрыть стол на воздухе <...>. Прислуживал единственный слуга. Обед прошел весело и оживленно, и счастье сияло на всех лицах».

Так закончился последний приезд Александра II в Крым...

Согласно завещанию Марии Александровны, Ливадия после ее смерти должна была перейти «в пожизненное распоряжение и владение» Александру Николаевичу, а в случае его кончины — наследнику цесаревичу.

Со вступлением императора Александра III в права наследования началась новая страница в истории имения «Ливадия».

Примечания

1. По желанию Л.С. Потоцкого саркофаг сделали чашей фонтана, вода в который поступала из кувшина в руках мраморной статуи полулежащей нимфы. Этот фонтан, а также статуя античного героя исчезли из парка после войны, когда Ливадийский дворец стал дачей И.В. Сталина.

2. Фонтан «Ливадия» сохранился. С небольшими дополнениями — новым навершием и основанием он был перемещен впоследствии архитектором Монигетти на площадку возле Крестовоздвиженской церкви. Всего же в описываемое время имение Потоцкого украшали около дюжины фонтанов, большинство которых выполнялось итальянскими резчиками по мрамору в Карраре.

3. Здание винподвала, построенное еще в 1849 году, сохранилось до наших дней без особых изменений. Сейчас оно принадлежит винсовхозу «Ливадия», входящему в объединение «Массандра».

4. К 1860 году плантации виноградников в Ливадии занимали 20 десятин 120 кв. саж. и в хорошие годы давали до 4 тыс. ведер вина. О качестве последнего путешественник Бланшар был очень высокого мнения, отметив, что в действительности «вина Крыма стоят гораздо больше, чем их репутация».

5. Л. Ланцкоронская еще более откровенна. «Мы далеки от мысли продавать Ливадию, — писала она поверенному в делах д-ру Э. Петерсу, — но мы понимаем, что признательность за милости, которыми Император почтил последние дни моего отца, обязывает нас уступить желанию Его Величества».

6. К 1862 году его площадь превысила уже 300 десятин.

7. В этой связи интересно письмо юной невесты русского цесаревича, написанное отцу в сентябре 1840 года. Она только что вступила на землю своей новой Родины, направляясь в Петербург, где примет православие и будет готовиться к свадьбе:

«Мой дорогой, мой добрый отец. Это первые мои строки из той страны, которая должна стать теперь моим вторым отечеством. (Что оно будет мне столь же дорого, как и первое — в этом я сомневаюсь и даже едва ли могу желать этого, так как мне кажется, что мы должны всегда отдавать предпочтение той стране, в которой родились).

Тем не менее я чувствую себя чрезвычайно привязанной к России. На границе встретили нас казаки; мы ожидали Сашу (т. е. в. кн. Александра Николаевича. — Н.К., М.З.) около получаса; без него Государыня (императрица Александра Федоровна, супруга Николая I. — Н. К., М.З.) не желала, чтобы я переступила русскую границу; я воспользовалась этим временем, чтобы бросить последний взгляд на мою милую Германию и еще раз возобновить в своей памяти те радостные и счастливые дни, которые я в ней пережила... Вторым взгляд мой упал на русскую землю, и я подумала, что теперь только начинается труднейшая часть моей жизни, и просила у Бога Его святой помощи...».

Завершающая фраза этого письма звучит пророчески: надо было обладать большой внутренней силой, чтобы пережить в дальнейшем, уже став царицей огромной страны, интриги Двора, тяжелую болезнь и душевные муки, нанесенные ей открытой изменой любимого мужа...

8. Гравюра с этого портрета находится в экспозиции Массандровского дворца-музея.

9. Ипполит Антонович Монигетти, выдающийся зодчий России середины XIX века, автор многих проектов оригинальных построек в Петербурге, Москве и загородных императорских резиденциях, талантливый художник-декоратор. Еще будучи совсем юным выпускником Петербургской Академии художеств, И. Монигетти сначала по собственной инициативе, а затем на стипендию, специально выделенную Академией, побывал во многих странах Средиземноморья, где с увлечением изучал богатейшее архитектурное наследие их народов. За альбомы с прекрасно выполненными зарисовками зданий и орнаментальных украшений, которые он делал во время этих путешествий, художник по возвращении в Россию удостоился звания академика.

10. Однако вскоре стало ясно, что для выполнения проекта реконструкции в полном объеме потребуется увеличить эту сумму примерно вдвое.

11. Действительно, ни одно из них не было похоже на какие-либо западные образцы стилизованных под «восточные мотивы» построек. Не повторился в них и первый опыт обращения Монигетти к архитектуре Востока — построенного в 1852 году в Царскосельском парке павильона «Турецкая баня». В Ливадии он проявил себя как талантливый интерпретатор мотивов архитектуры народов Крыма, Закавказья, Ближнего Востока. В его постройках гармонично сочетались элементы самобытных крымскотатарских домов и орнаменталистика Ближнего Востока.

12. Императрица пожелала назвать будущий храм в честь одного из наиболее почитаемых двунадесятых православных праздников. Согласно легенде, в начале IV века мать византийского императора Константина, Елена, совершила паломничество в Иерусалим, где обрела подлинный крест, на котором был распят Иисус Христос, и вновь воздвигла его на горе Голгофе — там, где совершилось распятие. Позднее, 13 сентября 335 года на месте обретения был поставлен первый храм в честь Воздвижения Креста Господня, и с того далекого времени это событие ежегодно отмечается.

13. С горечью писал тогда Монигетти графу Ю.И. Стенбоку: «Сколько в это время мне пришлось перенести самых мельчайших, самых тревожных, никому неизвестных неприятностей с подрядчиками, рабочими, может (понять) только тот, кому судьба судила в одно время столько разных построек <...>, работы останавливались подчас из-за неимения самых простых материалов, как, например, гвозди, кровельное железо и прочее». Описывая многочисленные неурядицы, которые он вынужден был терпеть на строительстве в Ливадии, Монигетти, однако, не терял присутствия духа и твердо верил в свой успех: «Одно только меня поддерживает и побуждает к новой деятельности, что мои труды и заслуги будут оценены!».

14. Отчасти представление об архитектуре старой Ливадии могут дать сохранившийся на ее территории дом садовника (ныне гостиница) и некоторые здания в Ялте, построенные в подражание стилю, разработанному Монигетти, например, дом Лищинской на Екатерининской улице.

15. Теккель Климентий Иванович (1810—1885). В 1820-е гг. жил в Дрездене. В 1832 г. прибыл в Россию, уже имея звание королевского придворного садовника при Саксонском Дворе. Сначала работал в Петербурге, где создал несколько садов и парков, а с 1840 г. стал садовым мастером в Ропшинском имении. Главной обязанностью К. Геккеля было круглогодичное снабжение Императорского Двора лучшими сортами фруктов, а также наблюдение за оранжереями и парком в Ропше и Дудергофе. С 1858 г. — главный садовник Красносельского Управления, при Удельном земледельческом училище и Департаменте уделов, а в 1864 г. назначен заведующим Московской удельной конторой.

В 1868 г. Геккель с женой и старшими сыновьями принял российское подданство и за особые заслуги возведен в потомственное почетное гражданство.

Место упокоения знаменитого мастера на долгие десятилетия было забыто, и только в 1995 г. группа специалистов ландшафтной архитектуры под руководством А.Л. Реймана обнаружила семейный некрополь Геккелей в дер. Малые Горки близ Ропши (Ленинградская обл.).

16. Первым в печальном списке потерь Ливадии по праву можно поставить дворец наследника, или так называемый Малый дворец, сгоревший в конце 1941 года, перед самым вступлением немецких войск в Ялту. В отличие от Большого Императорского дворца, где архитектор вынужден был в основном заниматься капитальной реконструкцией старого дома графа Потоцкого, — Малый дворец от фундамента до пинаклей на крыше полностью его творение. Это был настоящий шедевр И.А. Монигетти. Путешественники, посещавшие Ливадию, и авторы путеводителей по Крыму оставили нам полные восторга описания этого прелестного здания, неизменно подчеркивая его восточный колорит.

17. Как не вспомнить в этой связи наставления воспитателя юного цесаревича Александра Николаевича, замечательного русского поэта В.А. Жуковского, внушавшего будущему царю мысль о том, что «привычка повиноваться закону — главное в жизни как для собственного счастия, так и для пользы другим».

18. Написанным А.Е. Бейдеманом в Крестовоздвиженской церкви образам дал очень высокую оценку известный маринист А.П. Боголюбов, сопровождавший в поездках в Ливадию цесаревича Николая Александровича, а после его смерти в 1865 году — наследника престола в. кн. Александра Александровича и в. кн. Марию Федоровну.

19. Среди участников строительства, награжденных ценными подарками, были и иностранные подданные: подрядчики Э. Бушар и Е. Дюкро, непосредственно производившие большую часть работ по постройкам зданий, художник-орнаменталист Р. Изелла, мастер по мраморным работам А. Рампини и др.

20. Строки из послания, обращенные к будущим поколениям граждан США: «...Америка многим обязана России, она состоит должником России во многих отношениях, и в особенности за неизменную дружбу в годины ее великих испытаний. С упованием молим Бога, чтобы эта дружба продолжалась и на будущие времена. Ни на минуту не сомневаемся, что благодарность России и ее Государю живет и будет жить в сердцах американцев. Только безумный может предположить, что Америка когда-либо нарушит верность этой дружбе предумышленно несправедливым словом или поступком».

21. Таким образом, с полным основанием можно считать, что волею судьбы граждане США стали первыми «организованными туристами», посетившими Ливадию, а первым гидом по своему имению — самодержец всероссийский Александр II. С жадным интересом Марк Твен вглядывался в русского императора, его окружение. Внешний облик, манера поведения, доброжелательность и искренность хозяев поразили его. Об Александре II он записал: «Он выглядит много величественнее императора Наполеона и в сто раз величественное турецкого султана».

22. Покушения на жизнь Александра II только начались, и никто еще не предполагал, что «Народная Воля» уже приступила к организации настоящей кровавой охоты за Царем-Освободителем. Поэтому праздник в Ливадии, когда вход на территорию имения был открыт любому желающему присутствовать на нем, — представляется последним эпизодом быстро разрушавшейся старой русской идиллии — добрый царь среди возлюбленного им народа.

23. А извозчики, воспользовавшись ажиотажем, охватившим ялтинцев и жителей близлежащих поселков, стали запрашивать с них немыслимые по тем временам деньги — за экипаж 25, а за верховую лошадь 6 рублей.

24. Двоюродный племянник Александры Андреевны, Лев Николаевич Толстой, с восхищением отзывался о ней: «Прелесть Александрии, отрада, утешенье. И не видал я ни одной женщины, доходящей ей до колена».

25. Книга М. Палеолога «Роман императора» выдержала в России за последние годы несколько изданий. Однако, несмотря на живость изложения и стремление автора к объективности, нельзя не обратить внимание на его признание, что основой для ее написания стали отрывочные сведения, собранные им в бытность послом Франции в Петрограде, несколько писем, попавших в его руки, и рассказы подруги княжны Долгорукой Варвары Шебеко. На этом фоне выгодно отличается достоверностью описание событий, которые непосредственно наблюдала автор «Записок фрейлины», в том числе и тех, которые происходили в Крыму, а также личных встреч и содержание бесед практически со всеми членами царской семьи, высокопоставленными придворными и с самой Екатериной Михайловной.

26. Эреклик — «долина слив» (тюрк.), созвучно шотландскому «воздушный звон». Именно там гениальный художник Ф. Васильев по заказу в. кн. Владимира Александровича написал одну из последних своих картин «Вид на Ялту из Эрекпика».

27. Дом императрицы Марии Александровны не сохранился, а напоминанием о некогда процветавшем хозяйстве служат сейчас только остатки построек с оригинальными украшениями на стенах и карнизах, выполненными по эскизам Монигетти.

28. Мария Александровна любила сама присваивать клички этим красавицам, в шутку используя для них пантеон древнегреческих и римских богов: Веста, Амфитрита, Юнона, Марс и т. д.

Ливадийское стадо неизменно вызывало восхищение всех, кто получал разрешение осмотреть имение императрицы. Знатная петербургская дама, совершившая в начале 1880-х длительное путешествие по Южному берегу Крыма, так описала свои впечатления от вида этих необыкновенных животных: «Коровы были замечательной породы и отличались не только красотою форм и величиной, но и оригинальным цветом своей масти: все без исключения были телесного цвета, и одна из них даже ударяла в бледно-розовый. Сопровождавший меня офицер сказал мне, что несколько лет тому назад она была совершенно розовая и что посещающие ферму не могли ею налюбоваться; теперь с каждым годом шерсть бледнеет. Несмотря на окружающих ее молодых соперниц, она озиралась на нас так осмысленно и величаво, что глядя на ее прекрасные глаза я вспоминала миф о Юпитере и Ио».

29. Великая княгиня Ольга Николаевна (1822—1892), вторая дочь Николая I и Александры Федоровны. Получила блестящее образование. С 1846 года супруга Вюртембергского наследного принца Фридриха-Карла-Александра, впоследствии короля Карла I (1823—1891).

30. Это письмо и ответ на него Ольги Николаевны впервые опубликовала А.А. Толстая в упоминаемой выше книге. Мы же приводим черновой набросок этого послания, хранящийся в фондах Государственного архива Российской Федерации. Несмотря на, казалось бы, идентичность письму, отправленному в Германию, черновик не только несколько больше по объему, но и содержит ряд существенных деталей, измененных или вообще отсутствующих в отредактированном затем царем варианте. Причем некоторые из них были, видимо, столь важны для него, что он даже подчеркивал отдельные слова или целые фразы. Последнее приобретает особое значение для понимания душевного состояния, в котором находился Александр Николаевич в Ливадии. (Перевод текста письма с французского языка Т.А. Лещенко).

31. В письме, отправленном из Ливадии в Штутгарт, эта часть фразы исключена, тем самым Александр сознательно вводит в заблуждение своих родственников. Свидетельства современников прямо говорят о сильном и, по большей части, отрицательном влиянии, которое оказывала Юрьевская на Александра II. Разве можно, например, не доверять С.Ю. Витте, занимавшему в начале своей карьеры самые высокие должности в Министерстве путей сообщения, а потому знавшему досконально всю подноготную заключения концессий на строительство железных дорог в России? Основываясь на конкретных примерах, он прямо указывает на весьма неблаговидную роль Екатерины Михайловны: «Через княжну Долгорукую, а впоследствии через княгиню Юрьевскую, устраивалось много различных дел, не только назначений, но прямо денежных дел довольно неопрятного свойства».

32. Никольский Ксенофонт Яковлевич (ум. 1886 г.), протоиерей придворного собора Зимнего дворца; венчал Александра II и княжну Е.М. Долгорукую.

33. Баранов Эдуард Трофимович (1811—1884), граф, генерал-адъютант, член Госсовета.

34. Адлерберг Александр Владимирович (1818—1888), граф, генерал-адъютант; в 1872—81 гг. Министр Императорского Двора и Уделов; с детства был близким другом Александра II.

35. Рылеев Александр Михайлович (1830—1907), генерал-адъютант; племянник декабриста К.Ф. Рылеева, личный друг Александра II.

36. Краткие сведения о дальнейшей судьбе Светлейшего князя Георгия Александровича Юрьевского (1872—1913) и двух морганатических дочерей Александра II и княжны Е.М. Долгорукой — Ольги (1873—1925) и Екатерины (1878—1959) приводятся в книге шведского историка Стаффана Скотта «Романовы». Интересно, что через Светлейшую княжну Ольгу Александровну Юрьевскую дом Романовых вторично породнился с А.С. Пушкиным: ее муж, граф Георг-Николай Меренберг был сыном дочери поэта Наталии Александровны и принца Николая-Вильгельма Нассауского.

37. Лорис-Меликов Михаил Тариэлович (1825—1888), граф, генерал-адъютант. С 1880 года начальник Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка и общественного спокойствия с чрезвычайными полномочиями. После ее упразднения — с августа 1880 по май 1881 — Министр внутренних дел, член Госсовета.

38. В. кн. Мария Федоровна, супруга наследника российского престола в. кн. Александра Александровича. Дочь датского короля Христиана IX принцесса Дагмар. С 1881 года — Императрица Всероссийская.

39. Александр II имеет в виду дом Долгорукой в Биюк-Сарае.

40. В письме, отправленном в Германию, последний абзац полностью исключен: император явно хотел остаться честным перед самим собой. Как свидетельствует А. Толстая, ссылаясь на высокопоставленных лиц Двора, имевших доступ к секретным архивам, Александр Николаевич имел намерение в недалеком будущем увенчать короной свою новую супругу. «Это страшное событие, — пишет фрейлина, — готовилось, разумеется, тайно, но слишком многие лица оказались замешанными в это темное дело, чтобы оно не предалось огласке. <...>. Будущая императрица заказала в Париже мантию для своей коронации, и многие приближенные Государя видели шифр для фрейлин Екатерины III, придуманный им самим...».

(Шифр — особый знак отличия для фрейлин. Представлял собой золотую, украшенную бриллиантами брошь с вензелем императрицы или великих княгинь, при которых они состояли, и носился под короной на банте из андреевской голубой ленты на левой стороне груди).