Путеводитель по Крыму
Группа ВКонтакте:
Интересные факты о Крыме:
Согласно различным источникам, первое найденное упоминание о Крыме — либо в «Одиссее» Гомера, либо в записях Геродота. В «Одиссее» Крым описан мрачно: «Там киммериян печальная область, покрытая вечно влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет оку людей лица лучезарного Гелиос». |
Главная страница » Библиотека » Н. Калинин, М. Земляниченко. «Романовы и Крым»
Глава 3. Император-Миротворец Александр III на Южном берегу Крыма«В этой дорогой по воспоминаниям Ливадии...» Неожиданная смерть цесаревича Николая Александровича в апреле 1865 года круто изменила судьбу великого князя Александра Александровича, второго сына Александра II. Он, готовившийся согласно традициям семьи Романовых к карьере профессионального военного, с этого момента становился наследником престола огромной страны, ставшей по воле его отца на путь решительных преобразований. С начала 1870-х годов и вплоть до русско-турецкой кампании 1877—78 гг. семья цесаревича ежегодно приезжала в Крым, и каждое пребывание в имении, принадлежавшем его матери, приносило радость общения с близкими в окружении чудной природы. Вот, например, дневниковая запись Александра Александровича от 30 сентября 1871 года: «...B ½ 11 утра бросили якорь против Ялты у берега Крыма и сейчас же отправились на катере на берег к пристани, где ожидали Мама, Мари, Сергей, Павел и моя душа Минни1. Было еще очень много прочих. Я отправился с Минни вдвоем прямо в Большой дом и зашли в церковь, а потом уж направились в наш дом2, обнять душек маленьких <...> В 2 ч. отправились с Минни, гр. Апраксиной, Стюрлером и Козловым3 кататься верхом и заехали на ферму, где мы с Козловым накинулись с жадностью на все молочное, т. к. давно не имели порядочного молока. Вернулись в 6 ч. к общему обеду <...>. После обеда рассматривали с Минни фотографии Кавказа у меня в кабинете».
Но вскоре Ливадия стала для него не только любимым местом семейного отдыха, но и своеобразной школой освоения сложнейших вопросов европейской политики. Восстание, вспыхнувшее летом 1875 года в Герцеговине против притеснений турецких властей, положило начало «восточному кризису», в большей или меньшей степени затронувшему интересы шести ведущих европейских держав и в итоге приведшему к русско-турецкой войне 1877—78 гг. Во время Высочайших приездов в южнобережное имение перемещался центр политической жизни страны. Здесь формировалась балканская политика России, отсюда в «Правительственный вестник» поступали сообщения о взглядах русского Двора, стремившегося найти условия мирного выхода из кризиса, на события в европейском Востоке, отсюда Александр II руководил переговорами в Константинополе российского посла в Турции генерал-адъютанта Н.П. Игнатьева. В Ливадию на встречу с императором приезжали английский и румынский послы, представители многочисленных славянских комитетов, и здесь же Александр II проводил важнейшие совещания с канцлером князем А.М. Горчаковым.
Цесаревич был неизменным участником этих встреч и переговоров, занося потом в дневник свои впечатления о них. Записи этого периода не только фиксируют события тревожных месяцев, предшествовавших объявлению войны Турции, но и полны интересных и верных наблюдений, собственных раздумий о сложной миссии графа Игнатьева при Дворе турецкого султана. Несомненно, что столь близкое знакомство с западной дипломатией, ее эгоизмом и постоянной боязнью усиления России, впоследствии сказалось на том недоверии и осторожности, с которыми император Александр III проводил внешнюю политику по отношению к Англии, Германии и Австрии4. Итак, осенью 1876 года, когда уже стало совершенно очевидно, что вряд ли удастся избежать войны с Турцией, Александр II 12 октября в Ливадии принимает решение о подготовке к мобилизации дивизий нескольких военных округов. А 19 октября из Крыма прозвучало грозное предупреждение Порте: если последняя не прекратит военные действия против Сербии, то дипломатические отношения России с Турцией будут прерваны. 26 октября царская семья выехала из Ливадии в Москву. В начале апреля 1877 года страна стояла уже на пороге войны. Управляющему имением Н.П. Горбунову направляется утвержденная 5 апреля Министром Императорского Двора и Уделов «Инструкция о порядке управления имением во время нахождения Южного берега Крыма на военном положении»5. Ему предоставлялось полное право «действовать самостоятельно, не испрашивая предварительного разрешения Департамента Уделов, но донося о всех сделанных распоряжениях к сведению и ответствуя за правильность, быстроту и целесообразность распоряжений». Все ценные личные вещи, принадлежавшие царской и великокняжеским семьям, живопись, предметы искусства, документы, денежные суммы, церковную утварь надлежало перевезти специально предназначенными для этой цели вагонами по железной дороге из Севастополя в Киев и хранить там до особого распоряжения в императорском дворце. Часть имущества из Большого и Малого дворцов укрыли в менее доступном Эреклике. Тогда совершила вынужденное «путешествие» из Ливадии в Киев и бесценная икона Иверской Божьей Матери византийского письма X века в золотой ризе, окаймленной драгоценными камнями, украшавшая аналой Крестовоздвиженской церкви, и с нею другие реликвии православной веры, в продолжение многих веков находившиеся в грузинском царском роде и преподнесенные грузинскими князьями в середине XIX века в дар императорской семье6. Царское имение тщательно подготавливалось к военному положению, объявленному по Южнобережью. Все здания охранялись усиленными нарядами солдат 51-го пехотного Литовского полка; служащих, владевших огнестрельным оружием, снабдили винтовками; организовали круглосуточное наблюдение за движением судов по Черному морю. Позаботились и о раненых, которых стали привозить с фронта: казачья и музыкальная казармы были переоборудованы под лазареты.
Александр Александрович лично участвовал в войне — с самого ее начала до конца, командуя 40-тысячным Рущукским отрядом. Хотя в задачи последнего в основном входила охрана тылов действующей армии, однако во время наступления наших войск на Адрианополь отряду пришлось непосредственно вступить в схватки с турками, и под Мечкою 30 ноября 1877 года цесаревич одержал свою первую военную победу. Неудачи русской армии в первые месяцы войны, огромные потери, кровь, страдания оставили глубокий след в душе наследника, навсегда внушив ему глубокое отвращение к войнам. «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избежать ужасов войны...», — говорил император Александр III, вспоминая русско-турецкую кампанию 1877—78 гг. Как напоминание о войне за освобождение Болгарии от османского ига в Ливадии до сих пор стоит мраморная колонна, привезенная сюда из крепости Рущук на Дунае. По распоряжению в. кн. Александра Александровича архитектор А.Г. Венсан в 1879 году установил ее в парке вблизи Большого Дворца7. 1 марта 1881 года вошло в русскую историю как день трагической гибели императора-реформатора, ставшего жертвой заговора террористов. В памяти непосредственного свидетеля его страшной смерти, в. кн. Александра Михайловича, навсегда запечатлелся момент полного преображения цесаревича Александра в волевого, мужественного Монарха: «Мы все опустились на колени. Влево от меня стоял новый Император. Странная перемена произошла в нем в этот миг. Это не был тот самый цесаревич Александр Александрович, который любил забавлять маленьких друзей своего сына Никки тем, что разрывал руками колоду карт или же завязывал узлом железный прут. В пять минут он совершенно преобразился. Что-то несоизмеримо большее, чем простое сознание обязанностей Монарха, осветило его тяжелую фигуру. Какой-то огонь святого мужества загорелся в его спокойных глазах... Толпа, собравшаяся перед дворцом, громко крикнула «ура». Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о Царе, как этот богатырь с русой бородой».
Удивительно, насколько наблюдение, сделанное 15-летним юношей, совпадает с описанием императора Александра III Александром Бенуа. Выдающийся художник тоже сумел разглядеть в этом человеке Государя «от Бога». Позволим себе привести выдержку из «Воспоминаний» Бенуа, которую наши историки до сих пор избегают цитировать дословно:
«...И тут я впервые увидел Александра III совершенно близко. Меня поразила его «громоздкость», его тяжеловесность и — как никак — величие. До тех пор мне не нравилось что-то «мужицкое», что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам. И прямо безобразною казалась мне на этих портретах одежда (мундир) государя, — особенно в сравнении с элегантным видом его отца и деда. Введенная в самом начале царствования новая военная форма с притязанием на национальный характер, ее грубая простота, и хуже всего, эти грубые сапожищи с воткнутыми в них штанами возмущали мое художественное чувство. Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того самое лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то и грозное, и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд. Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и за жизнь самых близких! В последующие годы мне довелось несколько раз быть вблизи императора, отвечать на задаваемые им вопросы, слышать его речь и шутки, и тогда я не испытывал ни малейшей робости. В более обыденной обстановке Александр III мог быть и мил, и прост, и даже... «уютен». Но вот в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное, — я бы даже сказал, странное и грозное». Дореволюционные биографы императора особо отмечали его привязанность к семье, стремление избегать в частной жизни пышности и внешнего блеска. И даже в скромной Ливадии, уже став ее полноправным владельцем, Александр Александрович не пожелал поменять полюбившийся ему дом наследника (Малый дворец) на гораздо более просторный и богатый Большой Императорский дворец, предоставив последний для приема Высочайших гостей. Мария Федоровна пользовалась неизменной любовью своего царственного супруга, он относился к ней с особой нежностью и всегда считался с ее мнением в семейных делах. «Дай Бог всякому, — записал он в дневнике сразу по отъезде из Ливадии в 1876 году, — так счастливо провести эти 10 лет, как мы провели с женой».
...18-летняя дочь датского короля Христиана IX Дагмар, невеста цесаревича Николая Александровича, после его смерти в 1865 году оказалась в довольно деликатной ситуации. Хотя, как и все династические браки, заключавшиеся в основном во имя интересов правящих королевских фамилий, ее союз с новым наследником российского престола, видимо, так или иначе бы состоялся, — к счастью для молодых, между ними быстро возникло чувство взаимной симпатии. Красивая, живая, веселая датская принцесса так очаровала цесаревича Александра, что вскоре вытеснила из его души страстную, казалось бы, любовь к княжне М.Э. Мещерской. Дагмар же покорили его трогательная влюбленность и обожание. Приняв в православии имя Мария Федоровна и став в октябре 1866 года женою будущего самодержца России, «красавица Минни» отвечала Александру Александровичу искренней преданностью и восхищением. Она так высоко ценила способности супруга, что не могла допустить и мысли давать ему советы или поучать: «ее Саша» знает, как править страной8. Заботы о муже и детях, внутрифамильные дела Романовых, благотворительность стали главными в ее жизни. Строгость и аскетизм, в которых императрица воспитывала своих пятерых детей, даже дали повод великосветским сплетникам несправедливо обвинить ее в отсутствии любви к ним.
Мария Федоровна, несомненно, была одарена талантом художника. Известный маринист А.П. Боголюбов, руководивший занятиями цесаревны по рисованию, с искренним восхищением отмечал успехи своей ученицы9 и ее благотворное влияние на приобщение Александра Александровича к западноевропейскому искусству. Впоследствии дар художника проявится у Марии Федоровны и в совершенно новой сфере творчества: когда вся Россия, от царской семьи до простых людей, стала увлекаться фотографией, императрица и здесь достигла большого успеха10. Единственное, что омрачало семейную жизнь Августейших супругов в первые годы их царствования — взаимоотношения со светлейшей княгиней Юрьевской, морганатической женой Александра II. За несколько месяцев до смерти, находясь в Ливадии, Александр Николаевич составил завещание, касающееся материального и юридического положения своей второй семьи. Трезво оценивая возможные последствия «охоты», устроенной на него народовольцами, он обратился к сыну-цесаревичу с просьбой позаботиться о Долгорукой и ее детях: «Дорогой Саша! В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружественное расположение к ним, проявившееся с первого же дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком...». «Дружественное расположение» было, конечно, вынужденным: Романовы всегда стремились не превращать в открытые столкновения возникающие в семье распри, тем более не мог позволить себе этого цесаревич, воспитанный в духе непререкаемого подчинения воле императора.
В душе Александр Александрович так никогда и не смирился с любовной связью отца, унизившей и причинившей столько страданий обожаемой им матери11. Лучшее свидетельство тому — запись, сделанная императором в дневнике по прибытии после четырехлетнего перерыва в Ливадию осенью 1884 года: «...(с пристани) отправились в Ливадию в дом Папа12, где были встречены в комнатах Мама: кн. Долгоруковой с детьми!, просто не верится глазам и не знаешь, где находишься, в особенности в этой дорогой по воспоминаниям Ливадии! где на каждом шагу вспоминаешь о дорогой душке Мама! Положительно мысли путались и находились мы с Минни совершенно во сне. <...> Вообще все наше пребывание в Ливадии нельзя назвать веселым и приятным: были тяжелые минуты, были разные столкновения, недоразумения и щекотливые объяснения, но в конце концов устроились наилучшим образом и надеюсь, что теперь больше не будет никаких недоразумений и что все пойдет как следует». После этого инцидента княгиня Юрьевская больше не появлялась в Ливадийских дворцах, а в 1892 году продала свое Биюк-Сарайское имение одному из местных жителей.
В течение месяца, проведенного царской семьей в тот год на Южнобережье, стояла в основном дождливая, сырая погода, что, однако, не помешало им много ездить и ходить по окрестностям: «Ездили мы с Минни и целым обществом на 4 дня в горы в монастырь Косьмы и Дамиана, на охоту с 14 по 18 октября <...>. Эти дни, проведенные на охоте в горах, были лучшими воспоминаниями всего нашего пребывания в Крыму. <...> Часто мы ездили верхом, катались на лодках, ходили пешком. Были два раза у Воронцовых — раз в Массандре и раз в Алупке». Обычно приезды Александра III в Крым отличались многочисленностью сопровождавших его и Марию Федоровну родственников и приближенных. Для размещения последних пришлось даже часть так называемой «оранжереи Потоцкого» переоборудовать под жилые комнаты. Чаще всего императрица приезжала первой в начале лета вместе с младшими детьми. Александр Александрович прибывал позднее, ближе к осени, сопровождаемый обер-прокурором Синода К.П. Победоносцевым, министром иностранных дел Н.К. Гирсом, министрами Д.А. Толстым, И.Н. Дурново, С.Ю. Витте и другими известными деятелями того времени, необходимыми ему здесь, в Ливадии, для решения вопросов государственного управления.
Братья императора, великие князья Владимир, Сергей, Алексей также обычно отдыхали в Ливадии. Уместно сказать насколько слов о порядке охраны Ливадийского имения во время Высочайших приездов. Волна терроризма 70-х — начала 80-х годов не могла не вызвать ответных мер со стороны правительства. Еще при жизни Александра II, после страшного взрыва в Зимнем дворце, дерзко осуществленном 5 февраля 1880 года С. Халтуриным13, Министерство Императорского Двора и Уделов разработало дополнительные меры по проверке политической благонадежности служащих имений. Распоряжением Министра Двора учреждалась должность заведующего охраной всех императорских дворцов с возложением на него полной ответственности за постоянный политический надзор за всей прислугой, мастеровыми и рабочими, а также частными лицами, являющимися во дворцы (вплоть до тех, которые являются на балы и т. п.). Всем управляющим имениями было предложено в срочном порядке составить списки служащих и рабочих — постоянных и временных, и провести фотографирование каждого из них для выдачи особых пропусков14.
При Александре III увеличилось и число воинских подразделений, несших охрану имения. «В Ливадии были для караулов сначала Эриванская рота, а потом прибыла Кабардинская, кроме того стояла все время рота Виленского полка», — записал он в дневник в 1884 году. Примечательно, что и должность управляющего имением стали занимать военные — с 1882 года полковник В.А. Плец, с 1890 — генерал-майор Л.Д. Евреинов. В 1891 году было решено отметить 25-летний юбилей свадьбы Августейшей четы в любимой всеми Ливадии. Незадолго до торжества Мария Федоровна отправила в Копенгаген к своим родителям — королю Христиану IX и королеве Луизе — цесаревича Николая, великих княжон Ольгу и Ксению и великого князя Михаила. Туда же прибыла английская королева Александра, родная сестра Марии Федоровны, и принцессы Мод и Виктория, племянницы русской императрицы. После краткого визита в датскую столицу они вместе направились в Крым: до Данцига на императорской яхте «Полярная звезда», затем по железной дороге до Севастополя, откуда крейсер «Орел» доставил почетных гостей в Ливадию.
Из кавказского имения «Абас-Туман» срочно прибыли на торжество брат Николая — Георгий и в. кн. Александр Михайлович. 28 октября все собрались за праздничным столом. Цесаревич Николай Александрович записал тогда в своем дневнике: «28 октября. Понедельник. Радостный день 25-летия свадьбы дорогих Папа и Мама; дай Бог, чтобы они еще много раз праздновали подобные юбилеи. Все были оживлены, да и погода поправилась. Утром они получили подарки от семейства: мы пятеро подарили Папа золотые ширмочки с нашими миниатюрами, а Мама брошку с цифрою 25! Кроме подарков было поднесено много замечательных красивых образов; самый удачный по-моему — это складень от всех служивших в Аничкове до 1881 г. А.Н. Стюрлер обратился от имени всех с кратким приветствием. Главное, что было приятного в этом торжестве то, что не было ничего официального, все были в сюртуках, вышло совершенно патриархально! После молебна был завтрак, и тем дело закончилось. Гуляли у берега моря, день был совсем хороший». Перед Высочайшими родственниками из Европы предстало уже окончательно сформировавшееся южнобережное имение, с развитыми службами и прекрасно организованным хозяйством. До введения военного положения в 1877 году, о котором мы рассказывали выше и из-за которого на полтора года прервались все намеченные в Ливадии строительные работы, кроме ремонтных, в имении была возведена еще одна церковь — Вознесенская (или Кладбищенская, т. к. рядом находилось старое Ливадийское кладбище)15. Необходимость ее постройки диктовалась возросшим штатом служащих и рабочих, а также солдат и казаков, несущих охрану Ливадии.
Проект церкви в византийском стиле, составленный архитектором А.Г. Венсаном, был одобрен императрицей Марией Александровной, которая самолично выбрала место для ее строительства. К закладке фундамента приступили в мае 1872, а через четыре года в присутствии императорской семьи состоялось ее освящение епископом Таврическим и Симферопольским Гурием. Строительство Вознесенской церкви велось подрядчиками Е. Дюкро и Э. Бушаром под непосредственным наблюдением А.Г. Венсана. По предложению удельного архитектора В.А. Шретера в первоначальный проект была включена существенная деталь: по трем фасадам храма сделали крытую галерею, что позволило присутствовать на службах вдвое большему числу молящихся. Храм из белого инкерманского камня, с цинковым куполом и золоченым крестом, изящной звонницей с шестью колоколами над входом, выглядел весьма эффектно. Внутреннее убранство его и роспись были выполнены известными мастерами и художниками (К.Е. Керем, Р. Изелла, академики М.П. Клодт и М.Н. Васильев).
Продолжала обустраиваться конюшенная часть хозяйственного двора: в дополнение к конюшне, построенной И. Монигетти, архитекторы А.А. Пако в 1868 и А.Г. Венсан в 1880—82 по собственным проектам возвели еще две — с сеновалами и флигелями для конюхов16. В 1879 году закончилось прерванное русско-турецкой войной строительство второго винподвала по проекту Венсана, т. о. общая вместимость подвалов составляла уже около 120 тысяч ведер отменного ливадийского вина. Из описи всех построек имения «Ливадия», составленной при передаче дел от Н.П. Горбунова новому управляющему В.А. Плецу, следует, что к середине 80-х годов на его территории находилось уже 210 зданий и строений различного назначения. И главное внимание управляющих и архитекторов было теперь направлено на то, чтобы поддерживать их в хорошем состоянии своевременным ремонтом или реставрацией. Самые масштабные по объему работы в этом направлении были проведены в конце 80-х годов: полная реставрация Малого дворца, реставрация внутренней росписи Крестовоздвиженской церкви и устройство дренажа вокруг Большого дворца.
В сентябре 1886 года управляющий имением полковник Плец, обеспокоенный появлением трещин в стенах Малого дворца, направил в Департамент Уделов рапорт с просьбой командировать в Ливадию архитектора для определения, насколько серьезны повреждения дворца и «турецкой» беседки, возникшие в результате оползня. Прибывший вскоре в имение профессор Д.И. Гримм провел тщательный осмотр здания и пришел к выводу, что оно находится в аварийном состоянии: сквозные трещины идут от фундамента до карниза. Александр III, получив донесение об этом от Министра Императорского Двора графа И.И. Воронцова-Дашкова, согласился с предложением Д.И. Гримма и А.И. Резанова полностью разобрать здание и построить новое, однако распорядился восстановить его затем в том виде, в каком оно было построено И. Монигетти.
Архитектор В.А. Шретер, которому было поручено составление проекта нового здания Малого дворца, полностью выполнил пожелание царской семьи: в нем все, вплоть до мельчайших деталей, повторяло облик так любимого государем «нашего Дома». В конце марта 1887 года дворец разобрали, в мае забутовали укрепленный фундамент, и уже к лету следующего года он был готов к приему Высочайших хозяев. Одновременно со строительством нового Малого дворца проводилась реставрация живописи и фресок Крестовоздвиженской церкви. Александр Александрович доверил провести полный осмотр церкви и дать рекомендации по необходимым работам своему любимому живописцу — А.П. Боголюбову и профессору Д.И. Гримму. Просочившаяся через поврежденную крышу влага серьезно повредила часть главной иконы — «Воздвижения Честного Креста», написанной А.Е. Бейдеманом клеевыми красками. Во избежание повторения разрушительного воздействия на нее сырости, было принято оптимальное решение: заказать итальянской фирме, возглавляемой знаменитым мастером А. Сальвиати, воспроизвести икону в мозаике. Контракт с Сальвиати был заключен в апреле 1887 года с указанием срока исполнения заказа 3 марта 1888 года17. В успешном проведении реставрационных работ большую роль сыграл академик А.Н. Попов: он не только сделал для Сальвиати копию иконы «Воздвижения» на картоне, идеально сохранив верность оригиналу, но и полностью восстановил фресковую и орнаментальную живопись в интерьере церкви, а также несколько икон. Д.И. Гримм в это время руководил строительством, по собственному проекту, звонницы рядом с дворцовой церковью. Прекрасные орнаменты, украшавшие ранее стены этой звонницы, вытесал по инкерманскому камню крестьянин Орловской губернии Т.А. Костиков, заслуживший за свое мастерство особую похвалу управляющего имением. Нельзя обойти вниманием и еще одну интересную сторону жизни имения 70—90-х годов. Успехи в управлении хозяйством не только приносили доход его владельцам, но и позволили принимать участие в престижных выставках по виноделию, садоводству, овощеводству, цветоводству, устраиваемых в России и за рубежом, и завоевывать на них награды.
Александр Александрович, большой ценитель хороших вин, всячески способствовал развитию виноградарства в своих южнобережных имениях18. В 1887 году площадь виноградников Ливадии составляла более 34,5 десятин, причем выращивали лучшие сорта, идущие на производство таких знаменитых вин, как Бордо, Мускаты, Алеатико, Мадера, Сотерн, Рислинг, Токай, Пино-Гри и др. Обустройство собственного императорского имения проходило на фоне бурного развития Ялты как первоклассного российского национального курорта: в 80-х годах XIX века город застраивался такими темпами, что в газетах Ялту стали называть «русским Чикаго», а ее крестным отцом — Санкт-Петербург, тактично намекая этим на особую роль царствующих особ в расцвете столицы Южного берега Крыма. Многие школы, училища, санатории и другие общественные здания строились благодаря крупным денежным пожертвованиям Романовых, а также знатных и богатых людей, следовавших примеру царской семьи.
И если для всего огромного государства символом экономического прогресса стало начало строительства при Александре III уникального Великого Транссибирского железнодорожного пути, то для маленькой Ялты короткое царствование Императора-Миротворца связано с постройкой, по его прямому указанию, современного порта19, набережной, усовершенствованной инфраструктуры города-курорта и ставшего впоследствии знаменитым на весь мир Массандровского винподвала. Но именно этому прекрасному южнобережному городу суждено было первому прощаться со скончавшимся в Малом Ливадийском дворце осенью 1894 года любимым в народе императором. ...В тот год царская семья прибыла в Крым в начале сентября. Чудесная погода, казалось, приободрила очень плохо себя чувствовавшего государя. Внезапно 5-го октября наступило резкое ухудшение. При больном находились выдающиеся медики России и Германии — Вельяминов, Захарьин, Лейден, Попов, Клейн, Белоусов и др., однако все усилия спасти его были безуспешны, и 20 октября 1894 года в муках, но поистине с царским достоинством, 49-летний Александр III тихо скончался в кресле своей спальни. После вскрытия и бальзамирования тела консилиум врачей обнародовал акт о причине смерти: «...мы полагаем, что Государь Император Александр Александрович скончался от паралича сердца при перерождении мышц гипертрофированного сердца и интерстициальном нефрите (зернистой атрофии почек)». Многие дореволюционные историки справедливо считали, что преждевременная смерть царя, всегда отличавшегося могучей физической силой и здоровьем, была, отчасти, следствием тех ушибов, которые он получил, возвращаясь из Крыма в октябре 1888 года, при крушении императорского поезда у станции Борки под Харьковом. По свидетельству очевидцев, удар в правое бедро был такой силы, что серебряный портсигар, лежавший в кармане, оказался сплюснутым, а верхняя одежда настолько порванной, что ее пришлось снять там же. Сказалось и нравственное потрясение, которое ему пришлось пережить: если к членам царской семьи судьба оказалась милостивой, то несколько приближенных, прислуга, погибли в этой страшной катастрофе. Говорили, что «во время панихиды по ним Государь неудержимо плакал». Из дневника Николая II от 20 октября 1894 года: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого дорогого горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобным ужасная действительность. Все утро мы провели наверху20 около него! Дыхание было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины третьего он причастился св. Тайн; вскоре начались легкие судороги... и конец быстро настал! О. Иоанн21 больше часу стоял у его изголовья и держал его голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мама!..
Вечером в 9½ была панихида — в той же спальне! Чувствовал себя как убитый <...>. Вечером исповедался!». На следующий день панихида по покойному императору прошла в Крестовоздвиженской церкви, и там же наследник, великий князь Николай Александрович, присягал на верность престолу Российскому. 25 октября газета «Ялта» в особом приложении известила жителей города и всех собравшихся для прощания с покойным об утвержденном церемониале перевезения тела императора сначала в Москву, а затем в столицу, где в Петропавловском соборе должно было произойти его захоронение.
Похороны Александра III оказались для русской истории последними, проведенными для главы династии Романовых с соблюдением вековых традиций. Было решено, что «тело в Бозе почившего Государя Императора будет перенесено из Ливадии в Ялту на руках; затем из Ялты проследует до Севастополя, в Москву и далее в Санкт-Петербург на особом траурном поезде». Однако море штормило, и церемония откладывалась. Чтобы дать возможность проститься с покойным всем сословиям, гроб перенесли в более просторную Вознесенскую Ливадийскую церковь, а 27 октября, когда море немного успокоилось, траурная процессия двинулась к ялтинскому молу. Весь трехкилометровый путь был устлан венками из вечнозеленых растений, при приближении шествия стоящие вдоль него войска отдавали честь, играли траурную музыку, барабаны били поход, а по вступлении в Ялту начался перезвон трех городских церквей и пальба из орудий с минутными промежутками между выстрелами.
Последняя панихида на пристани, совершенная Преосвященным епископом Таврическим и Симферопольским, и гроб с телом покойного был перенесен на крейсер «Память Меркурия» и установлен на шканцах под тентом из Андреевского флага. «Чудная, красивая, но грустная картина», — записал тогда Николай II в дневнике. С приспущенным штандартом Его Величества, под конвоем крейсера «Орел» и эскадренного броненосца «Двенадцать Апостолов», крейсер «Память Меркурия» отошел от Ялты и взял курс на Севастополь. В то время, как российская черноморская крепость отдавала последние воинские почести умершему императору, а затем Николай II с ближайшими родственниками внесли гроб в вагон траурного поезда, жители Ялты собрались на набережной, где стояли многочисленные столы, накрытые для поминального обеда. Так Крым простился с царем Александром III. В историю Александр III вошел как «Император-Миротворец»: за 13 лет его правления Россия ни разу не воевала. Единственное вооруженное столкновение с отрядами афганского эмира при селе Кушка в далеком Памире, вызвавшее крайнюю напряженность во взаимоотношениях с Великобританией — т. н. «афганский кризис середины 1880-х» — российская дипломатия сумела блестяще разрешить мирным путем. Две великие державы, стоявшие, казалось бы, на грани неминуемой войны, с честью вышли из опасной ситуации. Преждевременная смерть царя во многом предопределила дальнейшую судьбу России. По свидетельству в. кн. Александра Михайловича, находившегося тогда в Ливадии, «каждый в толпе присутствовавших при кончине Александра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице Государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть». В течение многих десятилетий нравственный облик этого императора и его вклад в историю государства преподносились в клеветническом и искаженном свете. Резкая оценка Александра III некоторыми кругами либеральной интеллигенции, вызванная действиями его правительства в области просвещения, цензуры и земской политики, выдавалась за общее мнение российской и мировой общественности. «Забывалось» при этом главное: целью своего правления Александр поставил экономическое возрождение России, для чего стране нужно было обеспечить длительный мир и внутреннюю стабильность. Личность этого императора была популярна не только в самых разных слоях российского общества — от промышленников и поместного дворянства до простого люда22, но даже в странах Западной Европы, известных своими демократическими традициями. Князь С.Н. Трубецкой свидетельствует, насколько при Александре III в России был велик престиж монархии, и как монархический дух народа стал резко падать уже через несколько лет правления его сына. Вскоре после смерти Александра III в Ливадию, в Малый дворец, началось паломничество со всей страны. Сохранились любопытные описания того, как встречали в имении всех желающих почтить память Императора-Миротворца. Среди них — небольшая книга А.П. Лопухина «День в Ливадии», изданная в конце XIX века в Петербурге. Она написана человеком, лично совершим для этой цели путешествие в Крым. Особенно интересны в ней сведения о порядке пропуска в имение и впечатления посетителей от дворца и личных комнат Александра Александровича. В случае отсутствия в Ливадии Высочайших хозяев, каждому гражданину России разрешалось после предъявления паспорта в конторе управляющего осмотреть Малый дворец в составе небольших организованных групп паломников. Среди последних более всего было представителей среднего класса, т. е. людей, обладающих скромными, но достаточными средствами для того, чтобы совершить такое путешествие в Крым, и достаточным образованием для того, чтобы понимать значение для народного самосознания таких мест на карте огромной страны, как Ливадия. Это были чиновники, учителя гимназий, священники, врачи, предприниматели. Все поражались той простоте обстановки, в которой проходила жизнь царской семьи. Вот, в частности, описание комнат Малого дворца, где жил и умер Александр III: «Домик состоит из 2-х этажей, в нижнем помещаются общие комнаты — зало и столовая, а по сторонам — комнаты царственных детей. Наилучшее и просторнейшее помещение есть зало, но и оно так просто и скромно, что положительно можно было бы забыть, что находишься во дворце могущественнейшего из властелинов мира, а не на даче средней руки помещика, украсившего свое зальцо несколькими фотографическими снимками, портретами, гравюрами. <...> Нижний этаж Малого дворца все еще говорил нам о жизни и стремлении к ней. Но вот поднимаемся наверх, и среди посетителей пробегает какой-то подавленный глухой шепот. Это верхнее помещение <...> занимали Их Величества, и в нем царит такая же, если еще не большая скромность и простота. Самое место23 находится неподалеку от двери и отмечено теперь крестом». ...Прошло уже более 100 лет после кончины Александра III, и по тому интересу, который проявляют сейчас российские и западные ученые к периоду его царствования, можно судить, насколько прав был выдающийся историк В.О. Ключевский, высоко оценивший деятельность императора на пользу Отечества. В речи, произнесенной 28 октября 1894 года в Московском университете, Ключевский подвел главный, на его взгляд, итог 13-летнего правления Александра: «...каждый из нас почувствовал, что в историческом сознании образованного мира совершается глубокий перелом, в высшей степени важный для судеб цивилизации: этот перелом изменяет взаимоотношения народов, прежде всего западноевропейских народов к русскому и русского к ним...». Примечания1. Императрица Мария Александровна, Мария, Сергей и Павел Александровичи (сестра и младшие братья цесаревича) и в. кн. Мария Федоровна, супруга цесаревича. 2. Малый Ливадийский дворец. 3. Апраксина А.А., графиня, фрейлина цесаревны, впоследствии императрицы Марии Федоровны; Стюрлер А.Н., генерал-майор свиты, командир лейб-гвардии Уланского полка; Козлов А.А., генерал, в 1870-х годах московский, в 80-х петербургский обер-полицеймейстер, начальник штаба отдельного корпуса жандармов. 4. «Во всем свете у нас только два верных союзника, — любил он говорить своим министрам: — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас». 5. В известной нам литературе по истории русско-турецкой войны 1877—78 гг. ранее не встречались какие-либо упоминания о существовании такой инструкции и порядке ее выполнения. 6. Императрица Мария Александровна, которой Александр II подарил эту великолепную коллекцию, в 1871 году распорядилась перевезти ее в Ливадию и хранить в особой витрине Крестовоздвиженской церкви слева от иконостаса: Животворящего Древа Крест в золотом ковчеге царя Теймураза, Животворящего Древа частицы, собранные в XIII веке царицею Тамарой, золотой ковчег, украшенный драгоценными камнями, с частицами святых мощей Великомученика Георгия Победоносца, сопутствовавший грузинским царям во всех их походах, древний золотой крест царицы Дареджани, супруги царя Ираклия и другие христианские реликвии. В 1878 году эти святыни были возвращены в Ливадию и некоторые из них затем хранились в кабинете императрицы в Большом дворце. 7. На колонне выгравированы 14 полустиший, из них одно на арабском, остальные на турецком языках. В них восхваляется султан Махмуд II (1785—1839), посетивший Рущук в 1253 году по арабскому летоисчислению (соответствует 1832 году). 8. Однако врожденная способность Марии Федоровны «слышать время» и принимать к действию рекомендации серьезных политических деятелей (чем, к сожалению, впоследствии так пренебрегала императрица Александра Федоровна) — после смерти Александра III сделала ее Двор довольно влиятельным в сановных кругах, т. к. Николай II в первые годы царствования многие свои решения согласовывал с вдовствующей императрицей. 9. О живописной манере будущей императрицы А.П. Боголюбов писал: «Увлекаясь прекрасными видами, Государыня Цесаревна начала работать с натуры. Выбор ее сюжетов меня всегда удивлял. Она сознавала очень хорошо, что с большим кругозором ей не справиться, а потому всегда делала уголки с ярко освещенною частью этюда в середине и темных по краям тонов. Все это явно говорит о ее врожденном вкусе и добром смысле». 10. Сохранилось любопытное свидетельство, что она была приглашена редактором популярного тогда в Европе мюнхенского журнала «Фотографический мир» профессором Шнерлем для участия в издании альбома «Фотографическое искусство Высочайших Особ». Доход от продажи альбома поступил на образование фонда помощи нуждающимся талантливым молодым фотографам без различия национальности. 11. В одном из писем к Марии Федоровне он признался, что «если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно нашей дорогой, милой Мама. <...> Сколько было разговоров самых разнообразных, задушевных; всегда Мама выслушивала спокойно, давала время все высказать и всегда находила, что ответить, успокоить и побранить, одобрить и всегда с возвышенной христианской точки зрения...» 12. Большой императорский дворец. 13. Проникнув во дворец под видом рабочего-плотника, Халтурин ловко усыпил бдительность охраны своим «усердием» и «хорошим поведением». По счастливой случайности никто из царской семьи тогда не пострадал, однако взрывом трех пудов динамита, подложенного террористом, были убиты 11 и ранены 56 человек. Погибшие были погребены на Смоленском православном кладбище в С.-Петербурге. Могила их сохранилась. 14. Договор Н.П. Горбунова с ялтинским фотографом Ф.П. Орловым «о снятии фотографических портретов в размере визитных карточек» со всех лиц, указанных в представленных ему списках служащих, был составлен на два месяца ранее поступившего из Департамента Уделов распоряжения. Это дает право предположить, что управляющий имением «Ливадия» проявил в этом деле собственную инициативу, полностью поддержанную затем Министром Двора графом А.В. Адлербергом. 15. Церковь была разрушена землетрясением 1927 года. 16. А.А. Пако и А.Г. Венсан состояли архитекторами при Ливадийском имении соответственно в 1868—71 и 1871—79 гг., причем в последующие годы Венсан еще несколько раз приезжал в Ливадию по распоряжению Удельного ведомства для проведения очередных строительных работ. 17. Этот шедевр мозаичного искусства чудом сохранился до наших дней без серьезных повреждений, хотя при советской власти в церкви поочередно устраивались клуб, склады, мастерская по сварочным работам. 18. Выдающийся государственный деятель С.Ю. Витте, высоко оценивая место Александра III в истории России, указывал, среди прочих, на такую существенную черту личности последнего: «Император Александр III был хороший хозяин не из-за чувства корысти, а из-за чувства долга». 19. Высочайший приезд 1886 года был отмечен событием, которое положило начало становлению города как удобного современного черноморского порта. Когда крейсер «Орел», на котором прибыли Александр III и Мария Федоровна с детьми и свитой, подошел к Ялте, в море разыгрался такой сильный шторм, что к кораблю не смогли подойти катера для перевозки людей. Всю ночь крейсер «болтало» в море и только к утру стихло и, наконец, удалось сойти на берег. После этого происшествия последовало личное указание императора о строительстве в Ялте мола. Работы начались в конце 1888 года, а уже в 1891 году была сдана первая его очередь, и к новому молу стали причаливать корабли. 20. В спальне Малого дворца. 21. Знаменитый протоиерей Иоанн Ильич Сергиев (Иоанн Кронштадтский), приехавший к больному императору из Петербурга. 22. Как пример спонтанно проявившихся, искренних чувств простых людей к своему монарху, можно привести энтузиазм, охвативший всех жителей Харькова при вести о спасении царской семьи, возвращавшейся в октябре 1888 г. из Ливадии, в железнодорожной катастрофе под Борками. В этот неожиданный и никем не предвиденный визит Александра III в их город огромная восторженная толпа, оттеснив охрану, выпрягла лошадей из его экипажа и на руках везла Государя, Марию Федоровну и царских детей полверсты до самого вокзала. 23. Имеется в виду место, где стояло кресло, в котором скончался император. Пожеланию Марии Федоровны, в паркетный пол спальни там был врезан большой кленовый крест.
|