Иностранцы в Тавриде во время мира и войны

Будучи местом паломничества русских путешественников, Крым продолжает привлекать и внимание иностранцев, которые устремляются в Северное Причерноморье после крушения там османской власти по стопам аргонавтов и Одиссея¹. Это не было европейским открытием Тавриды, поскольку о присутствии европейцев, главным образом генуэзцев и венецианцев, в Крыму в эпоху средневековья не было забыто. Неоднократно с дипломатическими миссиями, а также в качестве пленников или наемников европейцы посещали и крымское ханство, но путешествия с познавательными целями начались, в общем-то, после окончания эпохи русско-турецких войн за обладание Северным Причерноморьем. Так же, как и россиян, европейцев влечет восточная экзотика, остатки античных и средневековых древностей, но, может быть, в наибольшей мере их привлекало то, что было менее интересно нашим соотечественникам — динамика русского освоения новых пространств, становление империи на юго-востоке Европы. Причем не всегда этот интерес был бескорыстным. Например, леди Элиза Кравен отправилась в 1786 году в Крым с заданием премьер-министра Великобритании Уильяма Питта с целью сбора информации о русских укреплениях, войсках и флоте на северном побережье Черного моря. Миледи посетила несколько крымских городов, в том числе и только что основанный Севастополь. Считается, что сообщенные путешественницей британскому премьеру сведения были переданы туркам, которые использовали их при высадке осенью 1787 года своего десанта между Днепром и Перекопом, как раз в тех местах, где миледи отметила отсутствие русских крепостей. Возможно, впрочем, что этот факт говорит лишь о том, что шпиономания отнюдь не была исключительной болезнью советского времени, а обострялась всякий раз на фоне ухудшения международных отношений. И много раньше на путешественников ложилась тень подозрения в «работе на иностранные разведки». «За некоторое время до войны (Крымской 1853—56 гг.), — вспоминал, например, известный крымский помещик И.Н. Шатилов, — разъезжал по Крыму иностранец художник, выдававший себя за глухонемого... Только после того, как он внезапно исчез, когда была объявлена война, все в один голос заговорили о том, что он был шпион»².

В свите путешествовавшей на юг в том же 1787 году императрицы Екатерины II также было несколько высокопоставленных иностранцев, в том числе австрийский император Иосиф II, путешествовавший инкогнито, однако им показывали лишь то, что считали возможным показать.

Русское правительство, впрочем, снисходительно относилось к вниманию иностранцев и стремилось привлечь их как можно больше, надеясь, что вслед за путешественниками здесь появятся и поселенцы из стран Европы. Испытывая недостаток в колонистах, правительство стремилось привлечь сюда не только жителей внутренних губерний России, но и европейцев, которые, став русскими подданными, могли бы содействовать освоению новых пространств. Поощрялись и поездки известных ученых с целью создания научных описаний новоприобретенных земель. Так, в частности, в 1793 году в Крым отправился академик петербургской академии наук, выдающийся немецкий ученый П.С. Паллас, который впервые основательно и подробно исследовал Крым. «Он, — как писал посетивший его в Симферополе другой путешественник В. Измайлов, — объехал... цепь крымских гор, там, где нет никакой другой дороги, кроме одной узкой тропинки, висящей по хребтам скал над ужасными пропастями, над пучиной Черного моря, и где должно пробираться по камням пешком или верхом на татарской лошади, которая одна знакома с сими страхами»³. Полуостров так понравился Палласу, что он пожелал здесь провести остаток своих дней и даже получил от императрицы Екатерины II обширные земельные владения в Крыму, однако остаться здесь ему было не суждено, и умер он на родине, оставив нам свой знаменитый труд, которым как путеводителем пользовались все путешественники первой половины XIX века.

Пожалуй, наибольшее количество иностранных путешественников по Крыму составляли подданные британской короны, эти прирожденные первопроходцы.

Де Палдо. Имение П.С. Палласа. Гравюра из альбома П.И. Сумарокова, нач. XIX в.

В 1800—1801 гг. жившего в Крыму Палласа посетил его просвещенный британский коллега профессор Э. Кларк, совершавший обширное путешествие по России, Азии и Африке. Лишенный возможности постоянно общаться с коллегами, Паллас сердечно принял путешественника, приказав приготовить все необходимое для удобной жизни и ученых занятий. Кларк почтительно отозвался в своем обширном труде о гостеприимстве и личности Палласа, хотя вообще его труд полон желчной неприязни к большинству того, с чем он столкнулся в Крыму. Климат Крыма не подошел путешественнику, который заболел здесь лихорадкой, местные жители и власти также вызывали у него неприязнь, как, впрочем, и почти все, что было связано с Россией. Его книга полна желчных и тенденциозных заметок о нашей стране и ее народе, почему она и не была издана на русском языке. Между тем по своей обстоятельности труд Э. Кларка вполне заслуживает перевода и русского издания.

В противоположность Кларку другой британский путешественник Роберт Лайелл был вполне доброжелателен к России и русским, хотя также порицал коррупцию, царившую в среде мелкой и средней бюрократии, и часто основанную на обмане торговлю южных купцов. Лайелл — член королевского азиатского общества Лондона, общества естественной истории Эдинбурга и других не менее уважаемых ученых обществ — посетил Крым в 1822 году. До этого он издал несколько книг о современной ему России. Путешествие по югу империи — Крыму, Кавказу и Грузии — также было опубликовано. Лайелл подробно описывает успехи европейской цивилизации на азиатской окраине России и сожалеет, что это приводит к потере восточного колорита. Он обращает внимание на то, что по отношению к большинству населения тогдашнего Крыма — татарам — государственная власть применяет мягкую политику, не обременяя их ни экономически, ни культурно, правда, система взяточничества и коррупции местной администрации, по его мнению, приводит к извращению самых добрых проектов российских монархов⁴.

До начала Крымской войны на полуострове побывало множество англичан, что позволило будущим противникам России неплохо изучить театр предполагаемых военных действий, которые развернулись в 1853—55 гг. Вот далеко не полный перечень лишь тех из них, кто оставил нам свои путевые заметки и воспоминания: Г. Форстер (1801), Э. Гендерсон (20-гг.), Э. Александер (20—30 гг.), Г. Джонс (1823), Д. Вебстер (1827), А. Слейд (1829), Э. Спенсер (30-е гг.), Г. Бутланд (40-е гг.), Л. Олифант (1852) и другие.

Среди английских путешественников встречались и женщины, или более верным было бы сказать, что путешественницами в начале XIX века по преимуществу были дочери Туманного Альбиона. О миледи Кравен нами уже было сказано, но она не составляла исключения. В 1795—96 гг. Крым посетила Мария Гутри (жена британского посланника в Стамбуле), в 1816—20 гг. здесь находилась родственница одного из миссионеров Библейского общества Мэри Холдернесс. Она оставила огромный по объему — 400-страничный труд о Новороссии и Крыме, содержавший обширные статистические, географические, исторические, этнографические сведения о полуострове⁵. Особенно интересовали путешественницу жизнь, нравы и обычаи крымских татар, так отличавшиеся от того, что привыкли видеть представители просвещенной Европы. Известное внимание Холдернесс уделила и новым поселенцам — русским крестьянам, которых она называла «бурами», болгарам — прекрасным огородникам и немцам-колонистам. Ей не казалось, что прогресс распространяется в Крыму семимильными шагами, даже построенные русскими города, по ее мнению, росли медленно.

К. Кюгельхен. Монастырь св. Георгия. Лит. 1806 г.

В своих путешествиях по югу России французы стремились не отстать от англичан, перед которыми они имели два преимущества. Во-первых, они раньше начали интересоваться Северным Причерноморьем и поддерживали контакты с Крымом еще в XVII веке, а во-вторых, они имели здесь более прочную исследовательскую и материальную базу. После Великой революции множество представителей французской знати оказывается в России, где русские власти их довольно активно вовлекают в дело освоения Новороссии и где они пополняют среду новороссийской бюрократии. Несколько крупных одесских администраторов — Ланжерон, А. Э. де Ришелье, граф де Мезон и другие были французами. Вокруг них сформировалась целая колония чиновников, исследователей, торговцев, авантюристов, художников и т. п. В Одессе начала XIX чаще можно было услышать французскую, нежели русскую речь. Обитатели французской колонии (здесь были не только собственно французы, но и франкоговорящие швейцарцы) нередко пускались в путешествия, результатом которых становились описания Крыма и сопредельных территорий. В отличие от англичан, у французов на юге России были вполне реальные коммерческие интересы. Поэтому их путешествия часто являлись не столько путешествиями туристов, сколько вояжами негоциантов. Таким негоциантом был, например, К. Сикар, опубликовавший в 1812 году свои «Одесские письма», и другие.

Обстоятельный труд о Новороссии оставил Габриэль де Кастельно, долгое время живший здесь в 1810-х годах и изучавший не только историю этого края, но и различные аспекты его хозяйства.

Вопросами коммерции на юге России интересовался и кавалер Ж.-Ф. Гамба (1763—1833). Покинув свою родину во время революционных событий и потеряв все фамильное состояние, Гамба отправился скитаться по Европе, где издал несколько трудов по различным вопросам экономики. После восстановления Бурбонов Гамба вернулся во Францию. Здесь на него обратил внимание первый министр в правительстве Людовика XVIII А.-Э. Де Ришелье, который до этого был генерал-губернатором Новороссийского края. Ришелье направляет в 1817 г. Гамба в Южную Россию с целью исследования возможных выгод для французской торговли. Его записки были опубликованы по возвращении в одном из парижских журналов. Вскоре Гамба повторно командируется в Россию, на этот раз на Кавказ, а потом назначается французским консулом в Тифлисе. В 1824 году Гамба опубликовал воспоминания о своем пребывании на юге России в 1817 и 1819—20 гг., многие страницы которых посвящены Тавриде.

Французы имели возможность подолгу находиться на юге России и нередко использовали это время для составления подробных описаний своих путешествий и даже для серьезных научных изысканий. Одним из таких ученых-вояжеров был Ф. Дюбуа де Монпере. Собственно, он был не французом, а франкоязычным швейцарцем. Свое путешествие по Крыму и Кавказу он осуществил в 1831—34 гг. в одиночку благодаря поддержке русского правительства, о чем он с благодарностью отметил во введении к своему труду: «Часто без предшественников, без путеводителя, я должен был полагаться на себя»...Правительство «оказало мне самое обширное покровительство, сколь возможно было дать: все, что могло способствовать безопасности моего путешествия — проводники, эскорты, конвой, приказы, отданные повсюду, — ничто не было забыто. Чиновники всех рангов и простые подданные наперебой спешили помочь мне в моих изысканиях; повсюду находил я искреннее и радушное гостеприимство»⁶. Результатом путешествия Дюбуа стал шеститомный труд «Путешествие вокруг Кавказа и в Крым», посвященный геологии, природе и древностям посещенных им мест, два тома из которого содержали описание Крыма, этого «уменьшенного подобия Кавказа, истинного места соприкосновения Европы и Азии, великого торжища античной Греции, которое еще таит столько сокровищ»⁷. Изданный в Париже вместе с обширным Атласом изобразительных материалов, он, к сожалению, до сих пор не переведен на русский язык. Парижское географическое общество присудило этому труду Большой приз, а Николай I наградил путешественника орденом Св. Станислава с приложением 20 тысяч ливров.

К. Боссоли. Балаклава. Лит. 1842 г.

Швейцарцем был и автор первого в истории Крыма туристического путеводителя — К. Монтандон. Он принадлежал к одесской торговой колонии французов и имел обширные коммерческие интересы на Крымском полуострове. Часто путешествуя по городам и весям Крыма, он блестяще изучил даже самые глухие места Крымских гор. В 1834 году при поддержке Воронцова он выпустил в Одессе на французском языке свой путеводитель, который на долгое время стал незаменимым спутником любого, кто отправлялся в путешествие по Крыму.

В дальние путешествия отправлялись иногда не только ученые и негоцианты, но весьма состоятельные и известные люди. Так, в том же 1834 году Крым посетил герцог Рагузский, маршал Франции Мормон. В России он был личным гостем императора Николая I.

Путешествие высокопоставленного, хотя и опального в тот момент француза было организовано хозяином Новороссии М.С. Воронцовым, который постарался не только показать гостю все, что тот посчитал нужным увидеть, но и предоставил ему всевозможные удобства при передвижении и остановках, часть маршрута герцог проделал в обществе графа. Страницы записок маршала полны излияний благодарности своему «гиду» и восторгов по поводу его устроительной деятельности в южной России. Герцог не только весьма высоко ценил труды М.С. Воронцова, но и в целом благоприятно характеризовал уровень российского освоения Тавриды. Его записки способны весьма существенно скорректировать взгляд, общий для русских путешественников того же времени: придирчивый к недостаткам и часто невнимательный к достижениям своих соотечественников.

К путешествиям ученых французов мы должны отнести и вояж, организованный А.Н. Демидовым, князем Сан-Донато, известным меценатом и покровителем наук. В 1837 году он снарядил на юг целую экспедицию, включавшую французских ученых Левелье и Ле-Пле, художника О. Раффе а также профессора Ришельевского лицея в Одессе А. Нордмана и М. Барба-Кристи. Задачей экспедиции было описание Причерноморского региона и донецкого угольного бассейна. В следующем году в Париже вышло богато иллюстрированное описание путешествия, которое вскоре удостоилось обширной рецензии на русском языке. От ее автора не укрылось то обстоятельство, что, несмотря на ученый замысел, путешествие оказалось, по существу, туристической поездкой образованных людей, описание которой именно благодаря своей простоте и неспециализированности было встречено с большим интересом европейской читающей публикой. Спустя два десятилетия оно было переведено и на русский язык.

Балаклава. Фото Р. Фентона, 1855 г.

Вслед за своим знаменитым соотечественником П.С. Палассом Крым нередко посещали и немецкие путешественники, как из Германских государств, так и находившиеся в русском подданстве. Их записки отличались традиционной для немцев обстоятельностью, а замыслы — размахом. Большей частью это были путешествия с сугубо научными целями. Так, в 1811 году Крым посетили два ученых русскоподданных немца Фридрих Паррот и Мориц Энгельгарт. Они исследовали флору Крыма и Кавказа и даже совершили попытку восхождения на Казбек, которая, однако, закончилась неудачей. Свою книгу они издали в Берлине в 1815 году. (Reise in der Krym und den Kaukasus von Moritz von Engelhardt und Friedrich Parrot. Berlin. 1815.)

Другие задачи ставил перед собой немец И.Г. Коль, путешествовавший по полуострову в 1837 г. Его интересовала прежде всего этнография, причем очень много внимания он уделил жизни и обитателям немецких колоний, что и было поставлено ему в вину одним из его русских комментаторов, поскольку на жизнь в южной России Коль нередко смотрел глазами его немецких соотечественников. Большую популярность приобрели в Европе записки о Крыме и Одессе Карла Коха, переведенные в 50-е годы на основные европейские языки.

К описаниям путешествий на немецком языке мы должны причислить и сочинения, вышедшие из-под пера германоязычных швейцарцев. Один из них — доктор медицины и член Совета пятисот — высшего законодательного органа Швейцарии С. Бруннер посетил Крым в 1831 году. Свои записки он посвятил Одессе, Северному Причерноморью и Крыму, который произвел на путешественника чрезвычайно сильное впечатление. Он сравнивал полуостров по условиям сельскохозяйственного производства с Верхней Италией, а по климату — с островами Борнео. То и дело он сопоставлял крымские виды с западноевропейскими: часть долины Альмы напоминала ему местность в Лангедоке, Чуфут-Кале заставлял вспомнить о городах горной части Апеннин, Корсики и Сардинии. Подъем на Ангарский перевал показался ему ничем не хуже прославленных апеннинских видов. Бруннер заканчивает свои записки большим стихотворением «Тоска по Тавриде», в полной мере выразив в нем свои чувства к этой земле. Вообще же его записки изобилуют многочисленными подробностями крымской этнографии, климатологии и т. д.⁸

В числе любопытных европейцев, посещавших Крым, следует упомянуть и нескольких ученых итальянцев, описавших места, некогда колонизированные, но утраченные их предками, генуэзцами и венецианцами.

Британские офицеры на отдыхе. Фото Р. Фентона, 1855 г.

Несмотря на кажущееся обилие туристов, в первой половине XIX века Крым посещали все же единицы европейских путешественников, для которых он сохранял всю прелесть неизведанного еще уголка.

Перелом произошел в середине столетия, когда Крым за короткое время пережил небывалый бум посещений со стороны европейцев (как, кстати, и русских). С классическим туризмом этот бум имел мало общего, его вызвала Восточная (Крымская) война.

И начался он с высадки в сентябре 1854 года англо-французской армии у Евпатории. Вправе ли мы рассматривать англо-франко-сардино-турецкую интервенцию 1853—55 годов как явление из «мира путешествий»? Безусловно. Путешественника XIX не всегда можно отделить от завоевателя или колонизатора. Если мы признаем путешественника в Ливингстоне, то почему мы должны отказать в праве называться туристом английскому или французскому офицеру, с любопытством осматривавшему в промежутках между боями крымские достопримечательности? Несмотря на всю свою кровопролитность, «севастопольская кампания» оставляла место для путешествий, и эту эпоху мы никак не сможем вычеркнуть из истории «туристического Крыма».

Сами участники военной экспедиции воспринимали ее как далекое и опасное путешествие. При этом географическая близость Крыма и Кавказа вызывала у них ассоциации с аргонавтами, а длительная осада Севастополя войсками, высадившимися с кораблей, заставляла вспоминать Трою и, следовательно, Одиссея. Иные из высокопоставленных офицеров союзных войск ощущали себя по преимуществу туристами и старались обставить свое пребывание в Крыму с наивозможным комфортом. Так, печально известный неудачно отданным под Балаклавой приказом командир бригады легкой кавалерии лорд Кардиган жил не в расположении своих частей, а на собственной роскошной яхте, стоявшей в балаклавской бухте, в сопровождении свиты и повара-француза. Каждое утро он отправлялся на фронт, чтобы на закате вернуться обратно в свой плавучий дворец"⁹.

В. Симпсон. Балаклава зимой. Лит. 1855—56 гг.

Не только офицеры, отдыхая от сражений, совершали экскурсии в различные доступные для них места полуострова. Время от времени театр военных действий посещали настоящие экскурсанты из воюющих европейских держав, которые, не страшась лишений, эпидемий и пуль, приезжали только для того, чтобы своими глазами увидеть беспримерную в истории осаду. Англичанин Дж. Тейлор, оставивший обширные записки о театре военных действий в Крыму, пишет об «огромном скоплении туристов», живших на кораблях в Балаклаве, поднимавшихся каждый день в район боевых действий и вечером возвращавшихся обратно. С другой стороны, русские барыни из Симферополя в сопровождении кавалеров прибывали на Северную сторону Севастополя специально для того, чтобы с безопасного расстояния понаблюдать за обстрелом города вражескими батареями.

Десятки иллюстрированных изданий разносили по всей Европе многочисленные «картины театра военных действий», где война представлялась в приукрашенном, романтическом свете. В конце концов, на службу ее популяризации было поставлено и недавно возникшее фотографическое искусство. В 1855—56 годах обширные фоторепортажи о войне составили сразу два британских фотографа Р. Фэнтон и Дж. Робертсон.

Однако истинный наплыв иностранных туристов Крым пережил после заключения мирного договора, когда целые кавалькады англичан, французов, итальянцев, ведомые их вчерашними смертельными врагами — русскими, ринулись осматривать достопримечательные или просто красивые места полуострова.

Весьма любопытные воспоминания об этом послевоенном «туризме» оставил русский офицер Н. Берг. «В последнее время по заключении мира, — писал он в своих «Крымских заметках», — стало появляться в Бахчисарае множество французских и английских офицеров, особенно последних. Они приезжали осматривать город, ханский дворец... Чуфут-Кале и... окрестности Бахчисарая. Англичане отправлялись даже в Симферополь и там кутили»"¹⁰. Вместе со знакомыми французскими военными Берг отправился на верховую экскурсию по Крыму. Они посетили Симферополь, затем через Карасубазар проследовали в Феодосию, вернулись обратно, после чего французы пригласили Берга осмотреть свои позиции под Севастополем и в Байдарской долине. Описание дороги от Бахчисарая до Симферополя Н. Берга очень непохоже на привычный нам образ крымского проездного пути времен Восточной войны. «Дорога, — пишет Берг, — была сухая и ровная; местами шло прекрасное шоссе, еще недавно устроенное кн. Горчаковым (главнокомандующий русской армией в Крыму — А.М.)»¹¹. Вдоль дороги путешественникам несколько раз попадались трактиры с традиционными надписями «Здравствуй!» над входом и «До приятного свидания!» с обратной стороны (одна из таких надписей дала название населенному пункту близ Симферополя — деревни Приятное Свидание). Попытка получить место в какой-либо из симферопольских гостиниц долго не удавалась. «Все гостиницы были набиты битком», — свидетельствует Берг. Кое-как удалось отыскать место в гостинице «Таврида», занятой английскими офицерами. Затем путешественники выехали в сторону Карасубазара, где остановились в гостинице «Одесса», которая «оказалась недурною: были порядочный нумер и еще порядочная гостиница». В Феодосии путешественников также ждала «славная гостиница». Показав бывшим противникам Крым, Н. Берг сам из гида становится туристом и отправляется осматривать позиции союзных войск под Севастополем. Это путешествие стало для него своеобразным посещением Европы, в которую в какой-то степени превратились занятые противником территории. Балаклава — английский порт и штаб-квартира британской армии поразила Берга своей «европейской суетой». «Улицы, полные народом, конным и пешим; лес мачт, встававший из-за домов... Мы незаметно очутились в городе, как-то вдруг. Меня оглушил шум его деятельности, разнообразное население запестрело глаза. Англичане в разных мундирах, голоколенные шотландцы, французские офицеры и солдаты, сардинцы, наконец купцы или кто их знает, кто такие в сюртуках и черных шляпах, фабричные работники в блузах, в рубашках, в картузах, в колпаках, в фесках; лошади, мулы, огромные фуры, тяжело гремевшие по улицам, — все это двигалось, как будто по заказу, спешно, суетно. Ничего русского я не заметил в Балаклаве», — писал Берг¹². То же впечатление и при посещении французской штаб-квартиры в Камыше: лагерь, напоминающий французский городок, разделенный улицами, носящими громкие названия и освященные фонарями. На площади в центре лагеря — театр, представляющий большой балаган, где давали представления для солдат и офицеров заезжие из Парижа труппы. «Камыш, — писал Берг, — род Макарья в ярмарку. Вы видите ряды беленых вывесок с яркими черными буквами. Нет дома без вывески. Вы идете, и вам мелькают в глаза разные товары: головы сахару... посуда, ряды бутылок, сабли, шпоры, ботфорты... Вот магазин эстампов. Вот различные иллюстрации, желтые и зеленые книжки, на которые так и бросается глаз, и тут же зеркала, гребни, щетки для усов, ликеры и портер... Глаза разбегаются: такая пестрота, блеск, разнообразие... Между лавками попадаются часто рестораны и кафе. Их чуть ли не столько же, сколько лавок. Улица пестреет разнообразным населением, звучат всевозможные языки, гремят телеги, несутся дилижансы...»¹³ Здесь же было несколько гостиниц, занятых офицерами. Главный же отель Камыша находился на улице Наполеона. Берг был поражен этим городом, возникшим как по мановению волшебной палочки на совершенно пустынном ранее берегу. Совсем рядом с ним лежали мертвые развалины Севастополя. Их также с любопытством осматривали как русские, так и их недавние противники. По заключении мира в 1856 году союзнические войска отправились в Европу, и недавно бурлившие места вновь вернулись к своему полусонному бытию русских провинциальных местечек, через которые прокатилась война.

Остатки путевого дворца Екатерины II во время Крымской войны. Худ. листок Тимма. 1856 г.

Хотя Крымская кампания и была одной из самых кровопролитных в XIX веке и вкрай расстроила только что начинавшее становиться на ноги местное хозяйство, за ее событиями все же нельзя отрицать известного положительного значения в дальнейшей судьбе полуострова как туристского региона. Во-первых, война потребовала улучшения дорожных коммуникаций, которое проводили с разным успехом обе воюющие стороны во время кампании, и русские власти в первое десятилетие по ее окончании. Во-вторых, большое количество войск так или иначе способствовало развитию того, что мы называем инфраструктурой, появлению, в частности, новых трактиров и гостиниц. Наконец, война привлекла к Крыму огромное внимание как в России, так и в Европе, что затем очень сильно сказалось на интересе к нему путешественников.

Начало новой эры в курортном развитии Крыма по окончании Крымской войны ознаменовалось посещением полуострова гостями из-за океана. В 1866—67 гг. в Европу прибыли выходцы из Северо-Американских соединенных штатов, которые совершили большой круиз на пароходе «Квакер-Сити» вокруг Европы с посещением России. Мы знаем об этом путешествии благодаря одному из его участников — корреспонденту сан-францисской газеты «Альта Калифорния» Сэмюэлу Клеменсу, ставшему известным вскоре как Марк Твен, который изложил впечатления в иронической книге «Простаки за границей».

С русской стороны воспоминания о посещении американцами Южного берега Крыма оставил нам В.Х. Кондораки, известный исследователь Крыма, занимавший тогда пост чиновника в ялтинском порту. В некоторых деталях и, главное, в манере отношения к описываемым событиям эти воспоминания серьезно различаются, но и те и другие доносят до нас неподдельную атмосферу фактически первого в истории крымского туризма приема большой «иностранной делегации». Американцы прибыли в Крым в августе 1867 года, на следующий год после того, как их восторженно встречали в Петербурге, а затем в Москве (атмосфера встречи американцев в России должна быть отнесена, помимо традиционного гостеприимства, к тому, что Россия, только что проигравшая Крымскую войну, видела в Соединенных Штатах естественного союзника, противостоящего Европе).

Прибытие американцев оказалось полной неожиданностью для ялтинцев, которые досадовали на то, что не смогли подготовиться к радушной встрече гостей. Тем не менее им была предоставлена полная свобода действий и передвижений в городе и его окрестностях.

«На следующий день, — вспоминал Кондораки, — все путешественники сошли на городскую пристань и пешком направились с женами и сестрами в Ливадию»¹⁴. Твен утверждал, напротив, что туда путешественники поехали в каретах, тем не менее и тот и другой сошлись во мнении, что визитерам был оказан теплый и радушный прием. Их приняли с приветом и показали все достопримечательности ливадийского имения, причем в качестве гида выступил сам император и приближенные к нему вельможи. Его Величество соблаговолил выйти к путешественникам навстречу и поздравить с приездом, после чего монарх лично повел американцев по ближайшим аллеям, обращая их внимание на наиболее интересные растения и предметы в своем парке. Такое неожиданное внимание монарха не только несколько удивило Кондараки, но и совершенно очаровало туристов, которые поднесли своему августейшему гиду пышный адрес и присвоили ему особый титул «Украшения рода человеческого».

Что касается ялтинских обывателей, еще не избалованных в то время западными туристами, то их особенно поразило то, что американцы, в отличие от любящих покой их соотечественников, «не оставались ни минуты в городе, а ездили по дачам, окрестным деревням и на горы»¹⁵. Путешественники посетили великокняжеский дворец в Ореанде, который произвел на них более сильное впечатление, чем довольно скромное царское жилище. Вообще, судя по запискам Марка Твена, Южный берег понравился американцам, которые нашли его похожим на Сьерра-Неваду.

В дальнейшем посещение Крыма иностранцами становится делом обыденным, они приезжают сюда как в одиночку и небольшими группами, так и представительными туристическими делегациями в сопровождении гидов. Нередко в западных изданиях появлялись отзывы об этих путешествиях.

Примечания

1. К сожалению, обширный корпус записок западноевропейских путешественников, посещавших в к. XVIII — п.п. XIX Крым, мало изучен и практически не переведен. Фрагментарный обзор этих трудов см.: Непомнящий А.А. Записки путешественников и путеводители в развитии исторического краеведения Крыма. К., 1999. Здесь же библиография. Мы не ставим себе целью исследовать эту интереснейшую, но чрезвычайно объемную тему и в кратком экскурсе в развитие «иностранного туризма» на полуострове опираемся на исследования предшественников.

2. Цит. по: Ищенко Н.А. Крымская война 1853—1856 годов: Очерки истории и культуры. Симферополь, 2002, с. 66.

3. Измайлов В. Указ. соч., ч. З, с. 41.

4. Колесникова Н.Н. Путешествие в Крым Роберта Лайелла в 1822 году // Пилигримы Крыма — Осень-99. Материалы, Симферополь, 2000, т. 1 с. 22—28.

5. В.М. Калашникова. Крым в начале XIX века в описании английской путешественницы Мери Холдернесс // Пилигримы Крыма. Международная научная конференция. Материалы. Симферополь, 1999, с. 92—96.

6. Фадеева Т.М. Дюбуа де Монпере — ученый-путешественник // К 150-летию Алупкинского дворца, Первые крымские Воронцовские чтения. Материалы. Симферополь, 2000, сс. 53—61, с. 57.

7. Там же, с. 55.

8. Андриевский И. Путешествие Бруннера через Одессу в Крым // Библиотека для чтения, 1836, т. 18, с. 152—175.

9. Ищенко Н.А., Указ. соч., с. 44.

10. Берг Н. Из крымских заметок. // Современник, 1856, т. 58, с. 131.

11. Там же, с. 132.

12. Там же, с. 172.

13. Там же, с. 194.

14. Кондараки В. Жизнь императора Александра II на Южном берегу Крыма. // Русская старина, 1915, август, с. 277.

15. Там же, с. 278.