Героическая оборона

Выйдя на Южную сторону Севастополя, интервенты с изумлением увидели выросшие здесь многочисленные укрепления и, не зная о малочисленности гарнизона города, на немедленный штурм, которым предполагали ранее взять Севастополь, не отважились.

«...Внезапно предстал врагам на суше, будто по манию волшебного жезла, окаменелый флот, — образно писал П. Алабин. — Бортами повернутые к врагу, неподвижно стоят стопушечные земляные корабли, люки открыты, фитили горят, все готово... Идите, дорогие гости!.. Но они, видно, проведали, какой им приготовлен прием, и не решились итти прямо, а пошли траншеями, начали правильную осаду»¹.

Англичане начали строить укрепления и устанавливать батареи против Малахова кургана и прилегающих к нему бастионов. Французы соорудили батареи на горе Рудольфа (ныне гора Матюшенко) и хуторе Уптона, против бастионов № 4 и 5. Всего интервентами за время осады было построено до 150 батарей. На Сапун-горе расположился франко-турецкий корпус. К началу октября интервенты имели под Севастополем 67-тысячную армию (41 000 французов, 20 000 англичан и 6 000 турок). Гарнизон города насчитывал в это время около 30 000 солдат, матросов и офицеров.

Чтобы лишить осажденный Севастополь воды, враг разрушил водопровод, проведенный из окрестностей города. Защитники и население Севастополя вынуждены были пользоваться исключительно колодцами, в большинстве которых, как мы уже отмечали, вода имела горько-соленый вкус от примеси минеральных солей.

Неприятельский флот плотно блокировал город с моря. Корнилов в одном из писем писал о нем: «Флот неприятельский часто двигается; так как мы преобразились в сухопутных, то движение его мало нас интересует, разве перестрелка пароходов с нашими наружными фортами, которая почти ежедневно бывает, но всегда без вреда друг, другу, по крайней мере, нашим».

О положении в городе в эти дни Корнилов в том же письме сообщал: «Севастополь опустел, лавки заперты, кроме некоторых исключений, женщины редки, но продовольствие есть, кроме сена для скота, в котором затруднение. Скоро надеемся восстановить подвоз через Северную сторону, потому что там сообщение совершенно в наших руках»².

Не располагая достаточными силами и опасаясь русской армии, к этому времени пришедшей на Бельбекские высоты и Мекензиевы горы, интервенты не решились блокировать Севастополь с Северной стороны. Все 11 месяцев обороны город держал через Северную сторону постоянную связь с Симферополем.

Интервенты имели на своих батареях 126 орудий, в том числе 18 больших осадных мортир. Кроме того, на кораблях для залпа только с одного борта у французов было 784 орудия, у англичан — 546. Защитники же Севастополя, учитывая дальность укреплений интервентов и меньшую дальнобойность многих своих орудий, могли противопоставить противнику в первые дни лишь 118 орудий с суши и 115 с моря.

С началом осады Корнилов и Нахимов продолжали настойчиво совершенствовать оборону города. Были дополнительно установлены десятки орудий, часть старых заменена более новыми, снятыми с кораблей. «Морские офицеры со своими командами взялись за оборону батарей, для них заменивших корабли: та же прислуга, что и на кораблях, те же командиры, тот же порядок, почти тот же способ командования и управления, та же несокрушимая решимость, что и на море, та же ловкость, что и на реях, та же отвага, что и в борьбе с разъяренною стихией»³.

На 17 октября противник назначил бомбардировку Севастополя, за которой должен был последовать общий штурм. В 7 часов утра вражеские батареи открыли ожесточенный огонь не только по укреплениям, но и по жилым кварталам города. Несколько позже начал боевые действия флот интервентов, стремившийся подавить береговые батареи и прорваться в бухту.

На 113 000 выстрелов интервентов русские могли ответить только 40 000 ядер и бомб. Зато боевая выучка русских артиллеристов была несравненно выше выучки артиллеристов противника. Особенно метко били врага моряки, привыкшие к стрельбе в сложных морских условиях. Своим сокрушительным огнем они подавили многие вражеские батареи. Было взорвано три пороховых склада: два французских и один английский. Французская артиллерия оказалась вынужденной замолчать уже в 11 часов. Большие потери в орудиях и прислуге понесли англичане. В стрельбе по английским батареям принимали участие из Килен-бухты пароходо-фрегаты «Владимир» (капитан 2 ранга Г. Бутаков) и «Херсонес» (капитан-лейтенант И. Руднев). Доблестно сражались против 27 кораблей противника артиллеристы 10-й приморской батареи. Находясь под градом ядер и бомб, они вели по врагу меткий сокрушительный огонь.

«...В несколько часов, — отмечал Энгельс, — русские заставили замолчать огонь французских батарей и в течение всего дня вели почти равный бой с английскими батареями»

Свою полную несостоятельность в первую же атаку Севастополя показал англо-французский флот. Располагая 1320 орудиями против 115 русских и имея возможность маневрировать (парусные линейные корабли противника, не поднимая снастей, находились на буксирах у пароходов), он потерпел позорное поражение.

Вражеские корабли, не решаясь подойти к севастопольским фортам на близкое расстояние, стреляли плохо. Выпустив около 50 000 снарядов, они подбили только 26 русских пушек. Подавить огонь русских батарей им так и не удалось. От меткого огня русских артиллеристов многие корабли получили значительные повреждения, на нескольких из них вспыхнули пожары. Французские линейные корабли «Париж» (получил 50 пробоин), «Шарлемань» и «Наполеон» вынуждены были убраться с боевой позиции. Английские корабли «Альбион» (93 пробоины) и «Аретуза» настолько пострадали, что их отправили для ремонта в Стамбул. Кроме того, сильно пострадали также еще три корабля. В то время как потери на русских фортах составили 138 человек убитыми и ранеными, у интервентов выбыло из строя 526 матросов и офицеров.

В результате англо-французский флот прекратил атаку задолго до конца общей бомбардировки города и поспешил отойти на безопасную дистанцию. Это поражение настолько потрясло англо-французское командование, что в дальнейшем, боясь потерять флот, оно уже не решалось атаковать Севастополь с моря. В связи с этим Энгельс писал: «Морская атака не возобновлялась, — лучшее доказательство уважения, внушенного фортами с казематами»⁴.

Столь же безрезультатной была бомбардировка города с суши, продолжавшаяся до позднего вечера. Понеся большие потери, интервенты отказались от штурма Севастополя.

День 17 октября явился для защитников Севастополя серьезнейшим боевым экзаменом, который они с честью выдержали. Стойкость, мужество и бесстрашие проявили не только бывалые матросы и солдаты, герои Синопа и Альмы, но и необстрелянные рекруты.

Участник обороны поэт Косинский писал об этом дне:

...Пожары в городе. Как пашня
Земля взъерошена кругом;
Малахова разбита башня,
Стон, разрушения кругом!

Ужасней всех с утра страдает
Средь боя третий бастион,
На смерть и гибель обречен;
Но он врагу не уступает.
Уж треть вооруженья сбита,
Прислуга дважды сменена,
И та почти что перебита,
И насыпь вся разорена.

Но пробил час. На бастионе
Взорвало погреб. Треск и крик,
И средства к грозной обороне
Почти иссякли в этот миг.
Сто тел защитников лежало
Обезображенных в пыли;
Лихих начальников не стало,
Останки многих не нашли.

Потери эти возбудили
Сильнее к родине любовь;
И снова полилася кровь,
Едва убитых заменили.
И бастион, совсем разрытый,
Вдруг запылал опять огнем;
Он не был до конца убитым!
И вплоть до сумерок на нем
Стреляли, — смерть встречая грудью,
В ответ на выстрелы врагов,
Из двух оставшихся орудий
Пять уцелевших моряков.

На Малаховом кургане, недалеко от порохового погреба, вражеская бомба с горящим фитилем попала в зарядный ящик. Это грозило взрывом не только ящика, но и порохового погреба. Матрос И.Н. Кандагури, крикнув: «Охотники, за мной!», бросился к зарядному ящику и взялся за его оглобли. На помощь ему кинулись до 20 матросов. Подталкивая ящик сзади и с боков, они быстро оттянули его шагов на сто. Кандагури скомандовыл: «Стой, ложись!» Все упали на землю, и сейчас же раздался взрыв. Находившийся на кургане Нахимов с адъютантом и другие моряки поспешили к месту взрыва. Когда дым рассеялся, они с радостью увидели, что все герои живы. Нахимов обнял и расцеловал Кандагури, затем снял с себя георгиевский крест и приколол его к груди бесстрашного матроса.

Героизм проявили не только солдаты и матросы, но и жители города. Огромную помощь раненым оказали матросские жены и дочери: Ефросинья Прокофьева, Варвара Велижаева, Дарья Ткач, Авдотья Скринникова. Двенадцатилетний сын матроса 34-го флотского экипажа Максим Рыбальченко 15, 16 и 17 октября вместе со взрослыми носил ядра из Аполлоновой балки на Малахов курган и «с примерной неустрашимостью» помогал заряжать орудия.

Защитники Севастополя потеряли 17 октября убитыми и ранеными 1250 человек. Оказались подбитыми десятки орудий. Особенно пострадали укрепления Малахова кургана и четвертого бастиона. В результате варварской бомбардировки интервентами жилых кварталов возникли пожары, среди мирного населения оказалось много жертв.

Самой тяжелой потерей, весть о которой, как гром, поразила защитников города, была гибель вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. В 11 часов 30 минут его смертельно ранило на Малаховом кургане. «Я счастлив, что умираю за отечество... Отстаивайте же Севастополь!» — сказал Корнилов матросам и офицерам, подбежавшим поднять его. Это были его последние слова. Вечером он скончался.

В.А. Корнилов был похоронен рядом со своим учителем М.П. Лазаревым в склепе строившегося тогда в Севастополе Владимирского собора. В завещании Корнилова семье говорилось: «Я со спокойствием готов кончить, как жил для блага моей родины». Он верил, что Россия «станет еще выше в судьбах наций». Завещание было написано им 19 сентября⁵.

В.А. Корнилов

В день первой бомбардировки был легко ранен в голову, но остался в строю Нахимов.

Оценивая итоги первого наступления англо-французских войск на Севастополь, Энгельс указывал, что «защита русских сильно отрезвила победителей при Альме»⁶.

Английская газета «Таймс» писала после 17 октября, что «Севастополь оказался гораздо более сильной крепостью, чем думали», что «запас орудий у русских неистощим и снарядов сколько угодно», что «русские отстреливаются очень хорошо и необычайно быстро исправляют все повреждения». Больше того: «из поврежденных фортов русские почему-то стреляют сильнее, чем когда-либо...»

«Русские далеко превзошли то понятие, которое о них было составлено. Их огонь был убийственен и меток, — вторила «Таймсу» французская газета. — Неутомимость и упорное сопротивление русских доказали, что восторжествовать над ними не так легко...»⁷

18 октября вскоре после рассвета канонада возобновилась, но огонь интервентов был уже слабее, чем накануне. Защитники Севастополя с помощью населения за ночь исправили большинство повреждений на бастионах, заменили подбитые пушки новыми и снова отвечали на вражескую бомбардировку метким огнем.

Так продолжалось неделями. Г.И. Бутаков писал в письме матери: «Вот и 14 дней прошло благополучно!.. Кто поверит, что город держится, несмотря на то, что его 14 дней бомбардируют! Конечно, теперь не та бомбардировка». Он указывал, что «сильнее прочих» были дни 22 и 30 октября, тут же отмечая: «На счет штурма мы очень сомневаемся... Это не бомбардировка. Отведают тогда они и русской картечи и штыков!..»⁸

На штурм интервенты не отваживались. Они надеялись разрушить укрепления и уничтожить защитников города бомбардировками, но каждый раз с изумлением видели, что за одну ночь все повреждения исправляются, вместо подбитых пушек появляются новые. Противник перешел к методам постепенной осады. Энгельс иронически писал: «...В этой и без того странной войне эта осада является самой большой странностью. Характерной чертой этой войны, по-видимому, является положение, что полевые укрепления невозможно взять»⁹.

В эти дни в Севастополе началась знаменитая подземная, или минная и контрминная, война. Французские войска, стремясь овладеть четвертым бастионом, как одной из ключевых позиций защитников города, упорно продвигали свои позиции к Бульварной высоте. К 20 октября они заложили третью линию траншей в 140 метрах от четвертого бастиона, но дальше продвинуться не могли. Тогда они решили идти к русским позициям под землей. Вначале французы предполагали произвести вблизи бастиона в день штурма несколько сильных взрывов, чтобы вызвать у русских панику. Но затем передумали и пошли дальше, решив подобраться непосредственно под бастион и неожиданно подорвать его.

Защитники города быстро разгадали замысел врага. Русские саперы под командованием талантливого минера капитана А.В. Мельникова начали контрминные работы. Велись эти работы так скрытно, что французы узнали о них только после первого взрыва, то есть через четыре месяца. Защитники Севастополя прозвали капитана Мельникова «обер-кротом». Один из участников обороны писал о нем, что это был «отличный минер, что называется великий мастер своего дела. С глубоким пониманием минного искусства он соединял редкую способность проникать в намерения неприятеля в подземной войне»¹⁰.

Во второй половине октября численность русской армии в Крыму достигла 65 000 человек. Кроме того, на подходе были еще две пехотные дивизии. В связи с этим, учитывая растянутость фронта английских войск, русское командование наметило сильным ударом трех дивизий отрезать Балаклаву от района осадных работ противника, захватить балаклавские укрепления турок и англичан, а затем ударить в тыл войскам противника, осаждавшим Севастополь. Это было правильное решение, успешное осуществление которого могло значительно изменить обстановку. Но Меншиков, считая положение Севастополя безнадежным, отказался от первоначального плана и послал в бой лишь одну дивизию с кавалерией, ограничив задачу занятием первой линии английских укреплений.

Батарея на Малаховом кургане. Крестом из ядер обозначено место смертельного ранения В.А. Корнилова. С литографии В. Тимма

25 октября на рассвете русские войска атаковали турок и англичан у деревни Кадыкиой (Кадыковка, ныне Пригородное), вблизи Балаклавы. Интервенты потерпели поражение, потеряв около 1500 человек, главным образом из состава отборной английской королевской кавалерии. Потери русских составили 238 человек убитыми и 312 ранеными. Но достигнутый успех из-за малочисленности войск не был не только развит, но даже закреплен.

В Балаклавском сражении героями показали себя многие русские солдаты. Рядовой Днепровского пехотного полка Клим Ефремов был ранен осколком, но после перевязки отпросился у доктора и вернулся в свою роту. Штуцерника Одесского егерского полка Дементия Комиссарова ранило в руку. Обращаясь к командиру роты, он сказал: «Ваше благородие, позвольте мне сбегать завязать руку, а пока не угодно ли самим пострелять из моего штуцера: знатно попадает! Я же сейчас вернусь». Действительно, через несколько минут Комиссаров с перевязанной рукой снова появился между стрелками и не переставал стрелять из своего штуцера до конца сражения. Рядовой украинец Шульга, раненный пулей в бок, сам перевязал себе рану и не оставлял своего места до конца боя. «Особенно знатно били турка» солдаты Азовского пехотного полка.

Второе сражение в окрестностях Севастополя — Инкерманское, происшедшее 5 ноября, когда Меншиков попытался сбросить интервентов с Сапун-горы, из-за бездарности командования окончилось серьезной неудачей. Русские войска понесли большие потери (около 11 800 солдат и офицеров и 5 генералов против 5 700 солдат и офицеров и 3 генералов у интервентов). Но и в этом сражении русские воины проявили чудеса храбрости, стойкости и мужества.

Прапорщик Соловьев, атакуя со своими солдатами английскую батарею, бросился вперед с возгласом: «Друзья, за мной!» Он и унтер-офицер Яковлев первыми ворвались на вражескую позицию, но оба были заколоты. Увидев это, солдаты с криком «ура!» стремительно захватили батарею и, мстя за смерть двух храбрецов, перекололи всех англичан.

Когда с помощью подоспевших французов англичане снова заняли свою батарею, был убит русский знаменщик. Унтер-офицеры Игнатьев и Барабашев бросились обратно и, заколов нескольких англичан, выручили полковое знамя. Унтер-офицер Зинченко, отбиваясь от наседавших французов, много раз раненный, также спас знамя полка и вынес с поля боя командира своего батальона. Артиллерист Покатилов бил по французам картечью до последней возможности, а когда те ворвались на батарею, взялся за ружье и обратил в бегство нескольких вражеских солдат.

Геройский подвиг совершил рядовой Тарутинского полка Поленов. Во время боя он был ранен и прижат преследовавшими его английскими штуцерниками к краю крутой скалы. Враг намеревался взять его в плен, но русский солдат предпочел плену смерть.

Очевидец сражения, корреспондент английской газеты «Морнинг кроникл» вынужден был признать: «Нельзя поверить, что есть на свете войска, умеющие отступать так блистательно, как русские. Преследуемые всей союзной полевой артиллерией, батальоны отходили медленно, поминутно смыкая ряды и по временам бросаясь в штыки на союзников¹¹. Это отступление русских Гомер сравнил бы с отступлением льва, когда, окруженный охотниками, он отходит шаг за шагом, потрясая гривою, обращает гордое чело к врагам своим и потом снова безбоязненно продолжает путь, истекая кровью от многих ран, ему нанесенных, но непоколебимо мужественный, непобежденный»¹².

Успешному отходу русских войск в значительной мере помогли пароходо-фрегаты «Владимир» и «Херсонес», которые выдвинулись к Инкерману и метким огнем остановили противника. Кроме того, большую роль в отвлечении сил интервентов сыграла вылазка из Севастополя (с шестого бастиона) отряда генерала Тимофеева. Ворвавшись на французские батареи, участники вылазки нанесли противнику серьезный урон и заклепали 15 орудий.

Несмотря на то, что Инкерманское сражение было проиграно, оно имело важные последствия. Понесшие немалые потери и деморализованные, как писал один из офицеров противника, «отчаянной храбростью русских», интервенты вынуждены были отказаться от генерального штурма Севастополя, намечавшегося на 18 ноября. Тем более, что к этому времени Меншиков в связи с подходом подкреплений значительно усилил гарнизон города. Теперь в Крымской армии было 85 000 человек, из них 35 000 находились в Севастополе.

19 ноября в Севастополь прибыл подпоручик Л.Н. Толстой, добровольно переведшийся сюда из Дунайской армии и назначенный младшим офицером в третью батарею леших орудий 14-й артиллерийской бригады. В письме к брату Лев Николаевич писал: «Город осажден с одной стороны, с южной, на которой у нас не было никаких укреплений. Теперь у нас на этой стороне более 500 орудий огромного калибра и несколько рядов земляных укреплений, решительно неприступных. Я провел неделю в крепости и до последнего дня блудил, как в лесу, между этими лабиринтами батарей... Дух в войсках выше всякого описания. Во времена древней Греции не было столько геройства...»

Толстой сообщал: раненый солдат, почти умирающий, рассказывал со слезами обиды, как они брали французскую батарею и их не подкрепили. Рота моряков чуть не взбунтовалась из-за того, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами. Солдаты бросаются к упавшим неприятельским бомбам и вырывают у них горящие фитили, предотвращая взрывы. Женщины носят на бастионы воду. Молодой писатель гордился тем, что видел этих людей, что живет в такое славное время¹³.

Героическую оборону Л.Н. Толстой запечатлел в своих бессмертных «Севастопольских рассказах», которые Россия читала, когда еще шли бои на севастопольских бастионах. Уже в первом рассказе «Севастополь в декабре месяце» он писал: «Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский». Отсюда писатель вынес твердое убеждение в невозможности «поколебать где бы то ни было силу русского народа».

«Севастопольские рассказы» положили начало реалистической батальной повести, которой до Толстого не существовало как самостоятельного жанра. Толстой открыл миру тему будничного повседневного героизма простых рядовых людей. Он говорил о защитниках Севастополя: «То, что они делают, делают они так просто, так мало напряженно и усиленно, что, вы убеждены, они еще могут сделать во сто раз больше... они все могут сделать». Писатель подчеркивал, что «чувство, которое заставляет работать их», не есть «чувство мелочности, тщеславия, забывчивости», а другое, «более властное, которое сделало из них людей, так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти вместо одной, которой подвержены все люди, и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения и грязи. Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина»¹⁴. Эта высокая побудительная причина — патриотизм, любовь к своему отечеству.

Подпоручик Л.Н. Толстой

Л.Н. Толстой на всю жизнь сохранил о Севастополе самые яркие воспоминания и в последующий период жизни трижды побывал в городе (в 1885, 1901 и 1902 годах).

24 ноября в осажденный Севастополь приехал прославленный хирург, выдающийся русский ученый и педагог профессор Николай Иванович Пирогов. Уже через два дня после приезда он писал жене: «Мне некогда, с 8 утра до 6 вечера остаюсь в госпитале, где кровь течет реками, — слишком 4000 раненых. Возвращаюсь весь в крови и в поту. Дела столько, что некогда и подумать о семейных письмах»¹⁵. Прибывшая вместе с Пироговым сестра милосердия А.М. Крупская потом вспоминала: «Как родной отец о детях, так заботился Николай Иванович о раненых и больных. Пример его человеколюбия и самоотвержения на всех действует. Все одушевляются, видя его...»

Пирогов первый в мире ввел в Севастополе институт сестер милосердия, что в то время было очень смелым мероприятием, встретившим большое сопротивление со стороны царских чиновников.

Участник героической обороны Севастополя, военных действий на Кавказе и Балканах, Пирогов явился основоположником военно-полевой хирургии как науки. Он впервые в истории медицины применил на поле боя, предварительно испытав на себе, метод обезболивания парами эфира. Также впервые в военно-полевой практике Пирогов ввел гипсовую повязку для лечения и транспортировки раненных в руки и ноги.

Н.И. Пирогов

Великий врач-гуманист был поборником «сберегательного» лечения. В то время когда в иностранных армиях широко применялись первичные ампутации рук и ног как единственное средство сохранить жизнь раненого, Пирогов, имея в своем распоряжении гипсовую повязку, показал путь к сохранению конечностей даже при огнестрельных переломах. Стремясь избавить раненых от инвалидности, он разработал ряд операций (резекция суставов, костно-пластическое удлинение голени и т. д.), которые позволяли сохранить поврежденную конечность. Эти операции явились основой для современной восстановительной хирургии.

Н.И. Пирогов всегда проявлял глубокое внимание, чуткость и любовь к русскому солдату и матросу, высоко ценя их храбрость, самоотверженность и выносливость. В свою очередь он неизменно пользовался большой любовью и уважением солдат и матросов.

* * *

Стойкость и отвага защитников Севастополя, а также Балаклавское и Инкерманское сражения, показавшие растущую силу русской армии, расстроили планы интервентов, надеявшихся овладеть городом в короткий срок. Англо-французская армия, рассчитывавшая встать в Севастополе на зимние квартиры, вынуждена была зимовать под его стенами. Зима же наступила рано и была необычайно суровой.

14 ноября над Крымом пронесся огромной силы ураган, который по своим последствиям для интервентов был равносилен неудачному сражению. В Качинской и Балаклавской бухтах разбилось и затонуло несколько транспортов, в том числе семь больших английских, как раз накануне подошедших с громадными запасами теплых вещей, пищевых продуктов, боеприпасов, обуви. Они не успели даже начать разгрузку и потонули не только со всем грузом, но и с командами. Немало мелких судов было выброшено на берег. Большие разрушения причинил ураган лагерям интервентов, сорвав сотни палаток. Уже в январе 1855 года в госпиталях Константинополя находилось 800 обмороженных англичан и 300 французов.

В результате ненастной, холодной погоды среди войск противника начались эпидемии, усилилась смертность. Остро ощущались перебои в снабжении. Создавшееся тяжелое положение привело к появлению дезертиров и перебежчиков. В зимние дни к русским перебегало до тридцати вражеских солдат в сутки.

Зима принесла тяжелые испытания и защитникам Севастополя. Запасов теплой одежды оказалось мало. Многие казармы были повреждены. Ощущалась нехватка дров. Наступившая распутица задерживала доставку не только продовольствия, но и пороха. Оттепели, часто сменявшие морозы, создали на многих позициях непролазную грязь. Блиндажи заливало водой. Увеличилось число больных. Все это еще более осложнило оборону города.

Жизнь защитников города протекала в непрерывной опасности, в нечеловеческом напряжении, в тяжелых работах по восстановлению разрушенных и возведению новых укреплений, в ночных боях и вылазках. Но это не снижало боевого духа русских воинов. Солдаты, матросы и офицеры показывали высокие образцы выносливости, стойкости и героизма.

Начальник второй дистанции оборонительной линии вице-адмирал Ф.М. Новосильский жаловался в одном из донесений на невыполнение нижними чинами приказа о том, чтобы они сменялись и отдыхали: матросы не желали уходить от своих пушек, «изъявляя готовность защищаться и умереть на своих местах»¹⁶. Многие легко раненые и контуженные оставались в строю, другие возвращались на бастионы после перевязки в госпитале. Например, комендор 36-го флотского экипажа Зелинский, отличавшийся необыкновенной меткостью стрельбы, был контужен и ранен неоднократно, но не уходил со своего поста.

Герои обороны Севастополя — участники смелых вылазок в стан врага. Слева направо: Афанасий Елисеев, Алексей Рыбаков, Петр Кошка, Иван Димченко, Федор Заика

Возвращение раненых в строй — один из ярких показателей высокого морального духа защитников Севастополя. С октября 1854 по март 1855 года из 15 123 раненых возвратились на свои бастионы и в части 10 561, то есть больше двух третей! Н.И. Пирогов взволнованно писал в одном из своих писем: «Тяжкие раны защитников Севастополя, соединенные иногда с жестокими страданиями, переносятся ими с примерным терпением и твердостью духа. Каждый... одушевлен мужеством до того, что горюет не о потерянной руке или ноге, а скорбит душой о том, что не может остаться в рядах своих товарищей»¹⁷.

Печать того времени мало оставила имен солдат и матросов, героев обороны Севастополя, но и по отдельным эпизодам и подвигам «нижних чинов» можно судить о мужестве и храбрости его рядовых защитников. Особенно прославили они себя смелыми и дерзкими ночными вылазками против неприятеля. Как правило, на вылазки вызывали добровольцев, или, как тогда говорили, охотников. Обычно их находилось больше, чем требовалось.

Первая ночная вылазка была совершена 7 октября с пятого бастиона, против французских траншей у Рудольфовой горы. В вылазке участвовало 155 охотников, в том числе 80 матросов под командованием лейтенанта П.Ф. Гусакова. После первой бомбардировки и особенно в зимние месяцы вылазки следовали одна за другой с многих бастионов и приносили интервентам серьезные потери. Так, в ночь на 21 октября две команды охотников в составе 212 человек под командованием лейтенанта П. Троицкого и мичмана С. Путятина, ворвавшись во вражеские траншеи и переколов находившихся там французов, заклепали 8 мортир и 11 пушек. Иногда в одну ночь производилось несколько вылазок на разных участках, и тогда переполох поднимался во всем неприятельском стане.

Особой храбростью и дерзостью в ночных вылазках отличался матрос 30-го флотского экипажа Петр Кошка, о котором не только наш народ, но и противник сложил целые легенды. Он проявлял редкую смекалку и изобретательность, никогда не возвращался без ценных сведений, пленных и трофеев. Неоднократно раненный, он неизменно в скором времени возвращался в строй. Об этом герое писал в одном из своих писем семье Н.И. Пирогов: «В госпитале на перевязочном пункте лежит матрос Кошка, он сделался знаменитым человеком... Кошка этот участвовал во всех вылазках, да не только ночью, но и днем чудеса делал под выстрелами»¹⁸.

Подвиг матроса Игнатия Шевченко. С картины художника В. Маковского

В одну из вылазок героический подвиг совершил матрос того же 30-го флотского экипажа Игнатий Шевченко. Отряд матросов под командованием лейтенанта Н.А. Бирюлева, ворвавшись в неприятельские траншеи, переколол многих французов, а 3 офицеров и 7 солдат взял в плен. Когда французы опомнились и открыли по матросам ружейный огонь, Шевченко, увидя, что несколько вражеских солдат целятся в Бирюлева, заслонил командира своей грудью. Одна из пуль сразила героя насмерть.

О подвиге Игнатия Шевченко главнокомандующий издал специальный приказ, в котором отмечал его «особенный пример храбрости и самоотвержения» и поздравлял защитников Севастополя с тем, что они «имели в рядах своих товарища, которым должны вполне гордиться»¹⁹.

Рядовой Тобольского полка Андрей Самсонов во время вылазки получил девятнадцать ран, но, поддерживая огнем отходивших товарищей, продолжал драться и ушел последним.

Отличились также в ночных вылазках боцман Алексей Рыбаков, унтер-офицер Афанасий Елисеев, матросы Федор Заика, Иван Димченко, Зубов и Болотников, пластуны черноморских казачьих батальонов Демянко, Горленко, Белобров, Даниленко. Среди офицеров, кроме прославленного Н.А. Бирюлева, выделялись своей смелостью и храбростью капитан 2 ранга Л.И. Будищев, капитан-лейтенант Н.Я. Астапов, лейтенанты Федор Титов, П.А. Завалишин, мичман Н. Макшеев, войсковой старшина Головинский и другие.

Г.И. Бутаков

На строительстве укреплений, а затем в подземной минной войне заслуженной славой среди защитников Севастополя пользовались солдаты-саперы Федор Самокатов, Абрамов, Бакланов, Блудов, Найденко, Петров.

6 декабря по инициативе Нахимова дерзкую вылазку против кораблей интервентов, стоявших в районе Песочной и Стрелецкой бухт, совершили пароходы «Владимир» и «Херсонес» под командованием капитана 2 ранга Г.И. Бутакова. Они нанесли повреждения нескольким кораблям противника и обстреляли неприятельский лагерь на восточном берегу Стрелецкой бухты. Пароходы вернулись в базу без потерь. В сообщении об этом подвиге моряков Нахимов указывал: «Молодецкая вылазка наших пароходов напомнила неприятелям, что суда наши, хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью; что, метко стреляя на бастионах, мы не отвыкли от стрельбы на качке; что, составляя стройные бастионы для защиты Севастополя, мы ждем только случая показать, как твердо помним уроки покойного адмирала Лазарева»²⁰.

Оборона Севастополя все время была активной. От следовавших одна за другой вылазок интервенты не только несли значительные потери и материальный ущерб, но и затягивали осадные работы. Вылазки серьезно подрывали моральное состояние неприятеля. Слава о подвигах севастопольцев гремела в Европе. Корреспондент немецкой газеты, отмечая, что «осажденные оказывают большое искусство в вылазках», сообщал: «Теперь убедились, что русские войска в Севастополе наилучшие»²¹.

Высокую оценку вылазкам защитников Севастополя дали Маркс и Энгельс. «До тех пор, — писал Маркс, — пока вылазкам не будет положен предел, всякая мысль о штурме нелепа. Осаждающие, которые не в силах запереть осажденных в стенах их собственной крепости, еще менее в силах отнять эту крепость в рукопашном бою»²².

* * *

После смерти В.А. Корнилова душой всей Севастопольской обороны стал Павел Степанович Нахимов. Он всегда был близок к матросам и горячо любим ими. Адмирал был убежден, что при хорошем командире каждый матрос может стать героем, способным на подвиг. Теперь, в дни обороны, адмирал пользовался любовью и уважением не только моряков, но и всех защитников Севастополя. Он глубоко вникал в жизнь матросов и солдат, постоянно заботился об улучшении их положения и быта, о питании и обмундировании, о здоровье, многих матросов знал по фамилии, многим помогал не только советом, но и личными средствами, всегда был скромен и прост в обращении.

Нахимов ежедневно появлялся на бастионах, особенно часто на Корниловском (Малахов курган) и четвертом. Его видели в самых опасных местах, в том числе на передовых редутах. Был случай, когда матросы, опасаясь за жизнь любимого адмирала, бесцеремонно сняли его с лошади и отнесли в более безопасное место. Он воодушевлял защитников своим спокойствием, храбростью, презрением к смерти, дружескими беседами.

Раздавая матросам георгиевские кресты, Нахимов говорил:

— Жаль, что мало! Вот и ему следует, и ему... Потерпите. Похлопочу и за вас...

На четвертом бастионе, говоря о подвигах его защитников, Нахимов однажды сказал, что «для черноморда невозможного ничего нет», и это вскоре стало известно всему Севастополю и было величайшей наградой для моряков.

То, что героические защитники Севастополя вершили своим ратным трудом невозможное, должен был признать и Николай I. По указу его от 18 декабря 1854 года один месяц службы на бастионах Севастополя стал считаться за год.

Одним из замечательнейших документов обороны Севастополя является приказ Нахимова, изданный им в связи с присвоением ему звания полного адмирала. Этот приказ ярко характеризует скромность и патриотизм адмирала, его любовь к матросам. В приказе говорилось:

«Завидная участь иметь под своим начальством подчиненных, украшающих начальника своими доблестями, выпала на меня.

Я надеюсь, что гг. адмиралы, капитаны и офицеры дозволят мне здесь выразить искренность моей признательности сознанием, что, геройски отстаивая драгоценный для России Севастополь, они доставили мне милость незаслуженную.

Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту родного вам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по, первому приказанию; мы сдружились давно; я горжусь вами с детства... На бастионах Севастополя мы не забыли морского дела, а только укрепили одушевление и дисциплину, всегда украшавшие черноморских моряков»²³.

Неустанно заботясь о дальнейшем укреплении обороны Севастополя, Нахимов требовал от начальника инженеров Севастопольского гарнизона Тотлебена и начальников дистанций устройства на бастионах блиндажей для сохранения жизни защитников города. Специальным приказом адмирал обязал всех начальников беречь личный состав, требуя, чтобы «при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ было бы ограничено крайней необходимостью...» «Прошу внушить им, — говорилось далее в приказе, — что жизнь каждого из них принадлежит отечеству и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого»²⁴.

П.С. Нахимов

В феврале для защиты подступов к Малахову кургану были построены Камчатский люнет, Волынский и Селенгинский редуты (по имени строивших их пехотных полков). Они находились в 600—1700 метрах от главной оборонительной линии, на возвышенностях между Килен-балкой, Троицкой и Георгиевской балками. Здесь также было установлено несколько батарей. Все укрепления были полевого типа. Впереди и с флангов имелось несколько рядов ложементов (окопов для стрелков). Много энергии в создание этих укреплений вложили контр-адмирал В.И. Истомин и генерал А.П. Хрущов.

Энгельс высоко оценил значение возведенных русскими войсками новых передовых укреплений. В статье «О положении в Крыму», написанной 30 марта 1855 года, он указывал, что осаждающая Севастополь англо-французская армия сама «очутилась в состоянии обороны, тогда как первое существенное условие осады заключается в том, чтобы осаждающие поставили осажденных в положение обороняющихся»²⁵.

По инициативе Нахимова была усилена оборона рейда. В ночь на 25 февраля между Николаевской и Михайловской батареями моряки дополнительно затопили для преграждения пути в бухту линейные корабли «Двенадцать апостолов», «Святослав», «Ростислав», фрегаты «Кагул» и «Месемврия».

Сухопутная оборонительная линия не только каждый раз восстанавливалась, но и улучшалась. Устанавливались новые орудия, снятые с кораблей. В городе строились баррикады. По приказу Нахимова для улучшения сообщения между городом и Корабельной стороной был построен понтонный мост через Южную бухту.

Защитники Севастополя готовились к дальнейшей длительной обороне.

В феврале произошла смена главного командования Крымской армии и Черноморского флота. Последним проявлением оперативной активности князя Меншикова была попытка захватить 17 февраля Евпаторию. Русскими войсками в евпаторийском сражении командовал один из выдающихся генералов, герой боев на Дунае, назначенный в декабре в Крым, — Степан Александрович Хрулев. Тем не менее в результате недооценки Меншиковым действительных сил противника в Евпатории, поддержанного с моря англо-французским флотом, а также вследствие недостатка у русских войск пороха сражение закончилось неудачей.

Меншиков, прозванный солдатами и матросами Изменщиковым, получил отставку. Вместо него Николай I назначил князя М.Д. Горчакова, командовавшего Дунайской армией. Эта замена мало что дала защитникам Севастополя. Как главнокомандующий, Горчаков был не менее бездарен, чем Меншиков, и, так же как он, не верил в возможность отстоять Севастополь. В одном из писем царю он ханжески писал по поводу сохранения Севастополя, что «кроме бога помочь этому теперь ничто не может»²⁶. Это был типичный русский аристократ, не умевший даже как следует говорить по-русски. «Ветхий, рассеянный, путающийся в словах и в мыслях старец... был менее всего похож на главнокомандующего»²⁷, — отозвался о нем один из современников.

Между тем, приближались решающие бои за город. Интервенты непрерывно подвозили в Крым новые силы и боеприпасы. Под Севастополем появилась 15-тысячная сардинская (итальянская) армия²⁸. Неприятель стремился как можно ближе подойти к укреплениям Севастополя. Непрерывно велись подкопные работы, подземная минная война. Немало этих подземных ходов, вырытых интервентами и русскими саперами навстречу им, сохранилось до сих пор, особенно в районе Исторического бульвара.

Севастополь ежедневно подвергался бомбардировкам, в том числе нередко ночным. Напряжение борьбы стало особенно нарастать с постройкой защитниками города укреплений впереди Малахова кургана. Интервенты активно мешали их строительству огнем, а когда укрепления были созданы, неоднократно пытались захватить их, понимая, что без этого нельзя овладеть Малаховым курганом.

В.И. Истомин

19 марта во время бомбардировки, возвращаясь с Камчатского люнета на Малахов курган, был убит ядром контр-адмирал Владимир Иванович Истомин, один из замечательнейших организаторов обороны. Отмечая боевые заслуги Истомина, Нахимов писал: «Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергией и геройской решительностью; даже враги наши удивляются грозным сооружениям Корнилова бастиона и всей четвертой дистанции, на которую был избран покойный как на пост самый важный и вначале самый слабый... Твердость характера в самых тяжелых обстоятельствах, святое исполнение долга и неусыпная заботливость о подчиненных снискали ему общее уважение и непритворную скорбь о его смерти»²⁹.

175 дней Истомин почти неотлучно находился на бастионах. Был ранен, а затем контужен, но своего боевого поста не оставлял. Его кровать стояла в уцелевшем нижнем этаже башни на Малаховом кургане, но отдыхал он редко. Адмирала видели на укреплениях не только днем, но и ночью. Оборонительным работам он придавал огромное значение и лично наблюдал за их ходом. «Лишний удар заступом, — говорил адмирал, — может спасти жизнь человеку».

Истомин всегда и во всем показывал подчиненным пример исключительной точности и аккуратности, высокой внутренней дисциплины и организованности, бесстрашия и самоотверженности. Никогда не терял присутствия духа и ясности мысли, появляясь в самых опасных местах. При одной из попыток матросов увести его в укрытие, он сказал: «Наше общее назначение — умереть, защищая Севастополь. Я живу только за счет плохой стрельбы англичан и французов».

В.И. Истомин был похоронен также в склепе Владимирского собора, рядом с М.П. Лазаревым и В.А. Корниловым.

В ночь на 4 апреля была проведена самая крупная вылазка защитников Севастополя против интервентов, осуществленная под командованием генерала Хрулева. В ней участвовали 11 батальонов. Ворвавшись в английские и французские укрепления перед Камчатским люнетом, Селенгинским и Волынским редутами, участники вылазки разрушили часть укреплений и нанесли врагу большой урон. Насколько жестокой была эта ночная схватка, видно из того, что русские потеряли в ней 387 человек убитыми и около тысячи ранеными. Еще большие потери понесли интервенты.

9 апреля англо-французское командование предприняло вторую всеобщую бомбардировку Севастополя, продолжавшуюся десять дней. Интервенты выпустили по городу из 482 орудий 168 700 снарядов. Защитники Севастополя из 466 орудий ответили лишь 88 700 выстрелами, так как по-прежнему испытывали недостаток в боезапасах. В то время как у противника запас снарядов на пушку достигал 600, у русских их было 150. Потери интервентов за десять дней составили 1852 человека, русских войск — 5986 человек. Но и на этот раз героические защитники города, исправляя по ночам разрушения на бастионах, вынудили противника отказаться от штурма, намечавшегося на 14, а затем на 17 апреля.

Многие матросы и солдаты снова продемонстрировали высокий пример стойкости и самоотверженности. Рядовой Камчатского полка. Егор Мартышин даже перед смертью не забыл о своем долге. Ядро размозжило ему ногу и оторвало кисть руки. Мартышина положили на носилки, и четверо солдат взялись было нести его.

— Нет, братцы, постойте, — сказал раненый, — несите меня только двое. Ежели с каждым, кого зацепит чугунка³⁰, будет уходить по четыре человека, так эдак и Камчатку³¹ стеречь будет некому...

«Приятно видеть, — записал в дневнике капитан Асланбегов, — что пресловутое бомбардирование, на которой они так сильно нажимают, не принесло им далеко той пользы, на которую они так рассчитывали. Севастополь стоит так же гордо, так же величественно, как и прежде, и недоступен и грозен штурмующим колоннам»³².

П.С. Нахимов наводит орудие на Малаховом кургане. С картины художника И. Прянишникова

Интервентам снова пришлось отложить штурм — на 28 апреля, но и в этот день он не состоялся.

Третья крупная бомбардировка Севастополя состоялась 6—11 июня. На этот раз, 8 июня, интервенты предприняли штурм, во время которого им удалось захватить Камчатский люнет, Селенгинский и Волынский редуты. Для этого только французы сосредоточили свыше 35 000 солдат. Общая численность штурмующих более чем вдвое превышала количество защитников города на этом участке. Севастопольцы несколько раз выбивали противника из укреплений, но к концу дня под давлением превосходящих сил врага вынуждены были отойти к Малахову кургану. За время этих боев интервенты потеряли 6200 человек, защитники Севастополя — 5500. Находившийся на Камчатском люнете Нахимов попал в окружение, но вместе с остатками гарнизона люнета, оберегаемый матросами, пробился из вражеского кольца. До последней минуты со своими солдатами оборонял передовые укрепления Малахова кургана генерал Хрулев.

17—18 июня интервенты произвели четвертую бомбардировку, выпустив 72 000 снарядов. Защитники Севастополя смогли ответить лишь 19 000 выстрелов. На этот раз противник предпринял общий штурм всей оборонительной линии, но был повсеместно отбит, во многих местах лишь в 30—40 шагах от русских укреплений. Интервенты потеряли около 7000 человек, русские — 4800. Говоря об этом дне в обороне Севастополя, Энгельс оценил его как «серьезное поражение французско-английской армии»³³.

Во время отражения штурма геройский подвиг совершили генерал Хрулев и рота солдат Севского полка. Подъезжая к Малахову кургану, Хрулев увидел, что противник захватил батарею Жерве и, тесня остатки батальона Полтавского полка, продвигается на Корабельную сторону. Враг уже занял часть домиков на правом склоне Малахова кургана. Войск поблизости не было. Вдруг Хрулев увидел группу солдат, возвращавшихся с оборонительных работ. Это была пятая рота Севского полка в составе 138 человек под командованием капитана Островского. Подскакав к ним, Хрулев построил роту и, крикнув: «Благодетели мои! В штыки! За мной! Дивизия идет на помощь!», повел солдат на неприятеля. Вслед за севцами Хрулев направил в бой остатки полтавцев. После жестокой рукопашной схватки интервенты были выбиты со склона Малахова кургана. С помощью подошедших шести рот Якутского полка была освобождена и батарея Жерве. Немногие французы спаслись бегством. Около 100 солдат и 9 офицеров были взяты в плен. Большие потери понесли и участники контратаки. Из 138 севцев в строю осталось только 33.

Такой же подвиг в этот день при защите переднего края Малахова кургана совершил Нахимов. Когда французы ворвались на подступы к кургану, адмирал ободрил сбившихся в кучу солдат, потерявших своих командиров, и бросил их в штыковую атаку. Французы были отброшены.

Благородный облик Нахимова ярко характеризует также такой штрих. 7 июля ему был вручен указ нового царя Александра II о награждении адмирала «арендой», то есть значительной ежегодной денежной суммой. Узнав об этой награде, Нахимов с досадой сказал:

— Да на что мне аренда? Лучше бы они мне бомб прислали!..

10 июля защитников города постигла невозместимая утрата. Во время ежедневного объезда оборонительной линии на Малаховом кургане был смертельно ранен пулей в висок любимец севастопольцев Павел Степанович Нахимов. 12 июля выдающийся флотоводец, герой Наварина, Синопа и Севастополя, скончался, не приходя в сознание.

Ранение П.С. Нахимова. С картины художника В. Маковского

«Сегодня настала тяжкая, печальная минута, которой Севастополь так долго страшился, — писал участник войны Б.П. Мансуров в морское министерство. — Сегодня Черноморский флот лишился своего героя-вождя и облекся в тот сердечный траур, который не знает ни меры, ни срока! Доблестный наш адмирал незабвенный Нахимов скончался сего числа в 11 часов и 10 минут утра...

Среди общей скорби я едва смею говорить о собственной своей печали; нет матроса и офицера, который бы не оплакивал в Нахимове заботливого отца; нет храброго воина, который бы не потерял в нем путеводителя на пути долга и отваги»³⁴.

Не только защитники города, но и вся Россия была потрясена смертью адмирала. Московский историк Погодин писал: «Нахимов получил тяжкую рану! Нахимов скончался! Боже мой, какое несчастье! Эти роковые слова не сходили с уст у московских жителей в продолжение трех последних дней. Везде только и был разговор, что о Нахимове. Глубокая, сердечная горесть слышалась в беспрерывных сетованиях. Старые и молодые, военные и невоенные, мужчины и женщины показывали одинаковое участие»³⁵.

В склепе Владимирского собора прибавилась еще одна дорогая для всей страны гробница.

Смерть Нахимова еще больше возбудила среди защитников города ненависть к врагу. Новыми доблестными делами украсили они летопись героической обороны. Гремела в Севастополе слава боцмана 45-го флотского экипажа Степана Буденко, сражавшегося на третьем бастионе. Хладнокровие и храбрость в бою, большая физическая сила, ум и смекалка этого «высокого и чрезвычайно красивого молодца», как о нем писал «Морской сборник», заслужили ему всеобщее уважение. «От адмирала до матроса никто не называет его иначе как Степаном Ивановичем». Офицеры бастиона говорили, что «бдительность Буденко удивляла и постоянно удивляет всех: во всякое время дня и ночи он на ногах, — смотрит за всем; знает все и одним своим появлением воодушевляет всякого. Буденко известен, кажется, всему флоту»³⁶.

О квартирмейстере того же флотского экипажа Прохоре Карасикове «Морской сборник» писал, что он славится «совершенным пренебрежением к полученным им многочисленным ранам, необыкновенным усердием к службе и скромностью. Отличный комендор, рослый и красивый мущина»³⁷.

Геройский подвиг совершил квартирмейстер комендор Михаил Мартынюк. Неприятельская бомба, пробив крышу порохового погреба, разорвалась в нем. Порох не взорвался, но в погребе начался пожар. Увидев это, Мартынюк схватил ведро с водой и, взбежав на крышу погреба, стал лить в отверстие. Позвав нескольких матросов, он приказал им лить воду в пробитую крышу, а сам спустился в погреб, полный дыма, и начал раздвигать пороховые ящики. Мартынюк вытащил загоревшийся ящик и залил водой. Пороховой погреб был спасен.

Такой же подвиг совершил на Малаховом кургане мичман Батьянов. А через пять дней он был сильно контужен в голову, с ожогом правой стороны лица, но остался на бастионе. Проезжая верхом на лошади по понтонному мосту через Южную бухту, Батьянов провалился в холодную воду, но выплыл на Павловский мысок, где потерял сознание. Приведенный в чувство и отогревшись, он отправился на свой боевой пост. Вскоре Батьянов был контужен на бастионе осколком бомбы в правое плечо, но, несмотря на боль, снова остался в строю.

Матрос Севастьян Литвинов, герой Синопа, находясь у орудия, был контужен в голову, но не оставил боевого поста. Через два дня он получил две раны — в грудь и голову. Оба раза, перевязавшись, снова явился к орудию. На предложение товарищей отдохнуть заявил: «Пока во мне есть хоть капля крови, я не оставлю своего орудия»³⁸.

Для устрашения врага русские артиллеристы изобретали замысловатые снаряды. Так, один матрос заложил в небольшую жестяную бочку 20 гранат и этим снарядом выстрелил из короткоствольной, большого калибра, мортиры. При выстреле образовался рой светящихся/, раскаленных кусков металла, произведших в неприятельских траншеях страшное опустошение.

Герой Севастопольской обороны боцман 45-го флотского экипажа Степан Буденко

Самоотверженно продолжали подземную контрминную войну с врагом русские саперы. Испытывая большой недостаток в специальном инструменте, работая почти все время на тяжелом грунте (камень-известняк, глины), они, тем не менее, прокладывали галереи значительно быстрее интервентов. Один за другим производились подземные взрывы, разрушавшие неприятельские галереи и причинявшие врагу немалый урон. С 27 мая минерами стал руководить подпоручик П.В. Преснухин, заменивший А.В. Мельникова, окончательно подорвавшего свое здоровье напряженной работой без отдыха при длительном пребывании под землей. Он покинул свой боевой пост, когда уже не мог двигаться.

Героизм стал нормой доведения и жителей Севастополя, в том числе женщин и детей.

О героизме севастопольских женщин свидетельствует такой яркий пример. На Малаховом кургане продолжительное время находилась Прасковья Ивановна Графова. Это была бодрая, добродушная, словоохотливая старушка. Каждому без исключения она говорила: «Ты, мой голубчик, мой родимый». Матросы, солдаты и офицеры полюбили ее за бодрый, веселый нрав, за бесстрашие и заботу о них. Она оказывала раненым первую помощь, поила их, заботилась о быте защитников кургана. В день штурма 18 июня Прасковья Ивановна с помощью двух матросов перевязала 180 раненых. Она первая, сейчас же после ранения, перевязала адмирала Нахимова.

Прасковья Ивановна не терялась под самым губительным огнем. Матросы устроили ей отдельный блиндаж, но она обычно помещалась где случалось, деля хлеб-соль с матросами и солдатами.

Вечером 8 августа бомба упала около Прасковьи Ивановны. Матросы кричали ей: «Матушка, приляг скорее на землю!» Но в это время бомба уже взорвалась, и Прасковья Ивановна погибла³⁹.

Во время боев за Камчатский люнет снова отличился уже упоминавшийся нами 12-летний сын матроса Максим Рыбальченко. На этот раз он добровольно поступил в орудийный расчет и был награжден серебряной медалью «За храбрость» на георгиевской ленте.

Этот юный герой был не одинок. На пятом бастионе комендору Тимофею Пищенко несколько месяцев помогал 10-летний сын Николай. Он остался на батарее и после гибели отца. За бесстрашие и отвагу Николая Пищенко наградили георгиевским крестом и медалью «За храбрость». 12-летний сын матроса Кузьма Горбаньев с первых дней обороны явился на четвертый бастион и стал помогать артиллеристам. Его неоднократно выгоняли, объясняя, что «сей бастион есть самое опасное место на оборонительной линии», но он неизменно появлялся снова. В конце концов Кузьма упросил зачислить его в число артиллерийской прислуги. Все моряки и солдаты уважали и любили его за стойкость и храбрость. 14 апреля юный севастополец был ранен, но после перевязки возвратился к своему орудию. Кузьма Горбаньев также был награжден медалью «За храбрость» на георгиевской ленте⁴⁰.

Героическая оборона Севастополя вызвала в широких кругах русского народа большое патриотическое движение. Как указывается в одном из документов, «все сословия со всех сторон России стремились выразить сочувствие к храбрым морякам Черноморского флота обильными приношениями в пользу раненых». Только за год от разных лиц поступило деньгами 51 775 рублей, 1316 пудов корпии (для перевязок), 86 тысяч аршин бинтов, свыше 40 тысяч аршин холста, около 11 тысяч рубах и т. д.⁴¹.

Нужно отметить, что имущие классы, прежде всего дворянство, а также само царское правительство были не очень-то щедры. Об этом убедительно свидетельствуют списки пожертвователей, публиковавшиеся в «Морском сборнике», а также архивные материалы. В пухлом деле «О разных пожертвованиях в пользу действующих войск и раненых под Севастополем», заведенном канцелярией таврического губернатора, значится лишь несколько фамилий дворян, купцов и чиновников. Наживая на поставках для армии огромные барыши, они жертвовали мизерные суммы. Приведем несколько примеров. Вдова-солдатка Агриппина Стеценкова внесла 5 рублей, а купец Мещеряков только 15. Крестьянин помещицы Олив (Феодосийского уезда) Иван Морозов пожертвовал 50 рублей, а чиновники феодосийского магистрата собрали всего лишь 2 р. 30 к.⁴².

Характерно, что отправляя пожертвования в Севастополь, царские власти отнесли все расходы по доставке за счет дарственных денег, а они составили из указанной выше суммы (51 775 рублей) 14 400 рублей.

Повторялась история Отечественной войны 1812 года: патриотизм проявляли главным образом народные массы, а не дворяне и другие богатеи. Об этом же свидетельствует и такой факт. Начавшееся было среди помещиков движение за освобождение матросов и солдат — героев Севастополя — от крепостной зависимости быстро заглохло. За все время было «отпущено на волю» вместе с членами семей всего лишь 150 человек, причем многие за выкуп от 120 до 750 рублей...⁴³ Помещики боялись, отпустив на волю прославленных воинов-севастопольцев, пошатнуть самые устои крепостничества...

* * *

Несмотря на решимость матросов, солдат, офицеров и многих генералов во что бы то ни стало отстоять Севастополь, Горчаков постепенно вел нового царя Александра II к мысли о неизбежности сдачи города. Смерть Нахимова развязала ему руки. Горчаков приказал приступить к строительству пловучего понтонного моста через Северную бухту, чтобы отвести по нему войска с бастионов. Мост длиною около 900 метров был построен к 27 августа от Николаевской батареи (ныне здесь водная станция флота).

Лишь по настоянию царя, совершенно не веря в успех, Горчаков решил дать противнику еще одно сражение. 16 августа он бросил войска на бессмысленный штурм Федюхиных высот. Являясь хорошей естественной позицией, высоты были сильно укреплены. Силы противника, оборонявшего их, в полтора раза превышали силы атакующих русских. Последовало известное Чернореченское сражение, превратившееся по существу в массовый расстрел интервентами русских войск. Потери русской армии составили до 10 000 человек, в том числе 249 офицеров и 11 генералов, против 1800 у неприятеля. Впоследствии сам Горчаков признал: «На удачу я мало рассчитывал, но не думал понести столь большого урона».

Несмотря на бездарность командования, русские воины и в этом безнадежном бою проявили стойкость, мужество и отвагу. Противник был изумлен, например, стремительностью атаки солдат Одесского и Азовского полков. Французы сравнивали ее с лавиной, обрушившейся с гор. Они спрашивали потом, как называются полки, шедшие в эту славную атаку, и записывали их имена.

При отступлении Вологодского полка тяжело ранило знаменщика. Вслед за тем были убиты оба его ассистента. Знамя упало. Увидев это, лежавший вблизи раненый барабанщик Азовского полка Степан Реутович, превозмогая сильную боль, поднял знамя и вынес его из боя.

Злую песенку о Чернореченском сражении написал Л.Н. Толстой:

Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать...
Собирались на советы
Все большие эполеты...
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...
На уру мы зашумели,
Да резервы не поспели,
Кто-то переврал...
На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
А пошли полки...

Песенка Толстого быстро распространилась в войсках. Д.И. Менделеев, будущий великий русский ученый, работавший в то время учителем Симферопольской гимназии, писал знакомым в Москву: «Веселый батарейный командир Лев Николаевич Толстой: и песни писал веселые, и начальства не боялся...»⁴⁴

Чернореченское сражение еще раз показало неспособность николаевских генералов организовать широкие наступательные действия, чтобы снять осаду Севастополя и уничтожить войска интервентов. Во время боя войсками фактически никто не управлял. Они вводились в бой по частям, что вело к напрасной гибели сотен солдат. Кроме того, несмотря на имевшийся уже опыт действий в стрелковой цепи, полки и батальоны наступали главным образом в колоннах и поэтому несли особенно большие потери.

После Черной речки Горчаков, расценив сражение, как Бородино 1812 года перед оставлением Москвы, «с чистой совестью» стал торопливо готовиться к отходу с Южной стороны. Он совершенно перестал пополнять гарнизон Севастополя. Между тем неприятель уже на другой день предпринял пятую бомбардировку города. Она продолжалась четыре дня. Интервенты выпустили 56 500 снарядов, севастопольцы ответили 29 400 выстрелами. Потери защитников составили до 3000 человек, интервентов — 750. После этого бомбардировка Севастополя в несколько уменьшенном масштабе уже не прекращалась ни на один день. За период с 21 августа по 6 сентября противником было выпущено 132 500 снарядов — в среднем по 9000 в день, а русскими — 51 275, или в среднем по 3000 в день. За это время защитники Севастополя потеряли 8921 человека, интервенты — 3500.

Нужно отметить, что уже тогда интервенты показали свой звериный облик.

Еще при обстреле Одессы они применили отравляющие вещества. Несколько невзорвавшихся снарядов — «вонючих бомб» — было привезено в Севастополь. Присутствовавший на экспертизе при вскрытии бомб Корнилов лишился чувств, а матрос-канонир, производивший вскрытие, через несколько дней умер.

Под Севастополем, взбешенные героическим сопротивлением его защитников, интервенты не гнушались прибегать к таким, например, злодейским приемам. Выбрасывали белый парламентерский флаг якобы для переговоров, а когда защитники города прекращали огонь и выходили на открытые места, интервенты подвергали русские позиции ожесточенной бомбардировке. Неоднократно они предпринимали атаки, заставляя захваченных в плен русских солдат идти впереди своих цепей. Против героических защитников Малахова кургана интервенты готовились применить удушающие газы, сжигая уголь и серу. И совсем не из-за гуманности они это преступление не осуществили.

Н.И. Пирогов в письме, уже цитированном нами, свидетельствовал: «Англичане нашли у себя в траншеях двух⁴⁵ наших убитых, привязали их, чтобы обмануть наших, думая, что их будут считать за часовых...» Это надругательство продолжалось несколько дней, пока матрос Кошка не унес один из трупов на нашу сторону.

Англо-французские интервенты чинили гнусные насилия над мирным населением в захваченных ими Евпатории, Балаклаве, Ялте, Керчи и других пунктах Крыма, грабили и расстреливали жителей. Они обстреливали и сжигали огнем морской артиллерии прибрежные села и деревни.

Английский историк Кинглек в своей книге о Крымской войне посвятил отдельную главу рассказу об убийствах беззащитных русских людей, не принимавших участия в военных действиях.

Шестая и последняя бомбардировка Севастополя, закончившаяся общим штурмом его оборонительной линии, началась 5 сентября. К этому времени оборонительные сооружения города пришли в значительный упадок. С каждым днем они все больше и больше разрушались вражеским огнем, а восстанавливать их в прежнем виде стало трудно; пополнения не прибывали, и сил не хватало. Неприятель был об этом хорошо осведомлен.

Интервенты сосредоточили на узком фронте 807 орудий, доведя их плотность до 150 стволов на километр. Только против Малахова кургана действовали 110 орудий, против второго бастиона — 100. Защитники города отвечали врагу из 540 орудий, но в эти решающие дни особенно сказался недостаток пороха, ядер и бомб. Бомбардировка продолжалась три дня. В результате укрепления Малахова кургана, второй и третий бастионы были разрушены.

8 сентября густые колонны интервентов двинулись на штурм по всей оборонительной линии. Главный удар был направлен против второго бастиона, с тем чтобы, прорвавшись здесь, выйти затем в тыл Малахова кургана. Одновременно ожесточенным атакам подвергся и Малахов курган. Здесь в штурме участвовало 39 000 солдат и офицеров противника, что превосходило силы русских в несколько раз. Несмотря на это, вражеские атаки одна за другой кончались безуспешно. В защите второго бастиона активное участие снова приняли пароходо-фрегаты «Владимир» и «Херсонес». Метким огнем они нанесли неприятелю огромный урон. Шесть раз бросались французы на второй бастион, но каждый раз, оставляя сотни трупов, откатывались обратно.

Жестокие рукопашные бои развернулись во время штурма Малахова кургана. Неся большие потери, французы ворвались в его укрепления и потеснили небольшие силы русских. Вместе с солдатами здесь до последней минуты сражалась группа моряков под командованием капитан-лейтенанта П.А. Карпова. Даже после того, как французы захватили весь курган, несколько русских воинов, засевших в остатках башни, продолжали биться с врагом. Это были тридцать молодых солдат Модлинского полка с тремя офицерами — Юньевым, Данильченко и Богдзевичем и двумя кондукторами⁴⁶ морской артиллерии — Духониным и Венецким. Два часа они оказывали здесь геройское сопротивление почти десятитысячному войску интервентов, пока вражеский снаряд не попал в пороховой погреб.

Во время контратак на Малахов курган был дважды ранен генерал Хрулев, убит генерал Юферов, тяжело ранен генерал Лысенко. Подножье кургана было завалено трупами.

Как и раньше, во время последнего штурма англичане остались верны своему принципу воевать чужими руками. Английские войска должны были атаковать третий бастион. Но они пошли в наступление только тогда, когда французы уже ворвались на Малахов курган. Третий бастион оборонял только один батальон Владимирского полка, но он блестяще отбил натиск англичан. После этого английский командующий, пока французы сражались и умирали у второго бастиона и на Малаховом кургане, снова стал выжидать «прояснения обстановки».

За время шестой бомбардировки и штурма защитники Севастополя потеряли около 12000 человек, интервенты — свыше 10 000.

Захват французами Малахова кургана предрешил исход легендарной обороны. Несмотря на то, что, кроме Малахова кургана, штурм везде был отбит, Горчаков приказал войскам с наступлением сумерек в ночь на 9 сентября оставить бастионы и перейти через пловучий мост на Северную сторону. Одновременно специальные команды приступили к взрыву и уничтожению пороховых погребов, батарей и орудий, к затоплению в бухтах оставшегося флота. Были затоплены линейные корабли «Мария», «Константин», «Париж», «Чесма», «Ягудиил», «Храбрый» и девять других судов. На другой день после эвакуации войск на Северную сторону моряки затопили пароходы «Владимир», «Бессарабия», «Громоносец», «Крым», «Одесса», «Херсонес», «Эльборус», «Грозный», «Дунай», «Корнилов» и транспорт «Гагры».

Вот что рассказывали очевидцы о трагической ночи на 9 сентября.

«Трудно описать, что происходило в эти мгновения в душе защитников Севастополя... Испытываемые чувства невольно вырывались наружу, у многих навертывались на глаза слезы. Другие, в особенности старики-матросы, рыдали как дети»⁴⁷.

Моряки говорили: «Нам нельзя уходить, мы никакого распоряжения не получали; армейские могут уходить, а у нас свое, морское начальство, мы от него не получали приказания. Да как же это Севастополь оставить, разве это можно? Ведь штурм везде отбит, только на Малаховом кургане остались французы, да и оттуда их завтра прогонят, а мы здесь на своем посту!» — «Ну и сидите тут, пока неприятель заберет вас! Ведь говорят вам, что Севастополь очищают!» — «То есть это значит, отдают неприятелю? Об этом мы не слыхали! Армейское начальство этого не может разрешить, потому что у нас здесь все морское, доки, магазины, мало ли еще чего. Мы здесь должны помирать, а не уходить, что же об нас в России скажут?»⁴⁸

Свои «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстой закончил волнующими словами: «Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам»⁴⁹.

В 8 часов утра 9 сентября переправа была закончена. Понтонный мост развели и подтянули к Северной стороне. Опасаясь, что весь Севастополь заминирован, интервенты два дня не осмеливались вступить в город.

* * *

349 дней в тесном боевом содружестве защищали русские матросы и солдаты Севастополь.

Всего за время осады интервенты выпустили по городу полтора миллиона снарядов, 28,5 миллиона пуль. Защитники Севастополя ответили 1027 тысячами снарядов и 17 миллионами пуль. Русская армия и флот потеряли в боях за Севастополь убитыми около 83 500, а считая с умершими от ран и болезней, — 128 669 человек. Потери интервентов убитыми составили около 70 000, а всего вместе с умершими от ран и болезней — до 155 000.

Крымская война, показав неспособность царского правительства организовать оборону страны, вместе с тем продемонстрировала перед всем миром прекрасные морально-боевые качества русской армии и флота, самостоятельность, инициативу, смекалку и новаторство русских солдат, матросов и офицеров в области военного искусства.

Правительство как Николая I, так и Александра II проявило преступное равнодушие к судьбе Севастополя. Располагая в общей сложности более чем миллионной армией, оно не прислало значительных подкреплений, чтобы усилить оборону города и выбросить интервентов из Крыма. Защитники Севастополя всегда ощущали нужду в боезапасах, снаряжении, обмундировании и продовольствии.

В этих тяжелых условиях Севастополь еще раз показал, на что способен русский народ-богатырь в годину грозной опасности для своей родины.

«Будь мы какое-нибудь несчастное племя, без будущности, — писал А.И. Герцен, — то, вероятно, сломились бы под игом императорским, под игом крепостного состояния, чиновничьего растления и не вынесли бы напора неприятельского. Но события обличают зародыш сильный и могучий... Он двигался и заявил себя в блиндажах Севастополя, на его стенах. Разве слабые народы дерутся так?»

Взволнованные, полные глубокого смысла строки посвятил Севастополю Н.А. Некрасов в стихотворении «Тишина»:

Народ-герой! В борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!..

Над всею Русью тишина,
Но — не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она...

Героическая оборона Севастополя представляет собой одну из самых славных страниц в дореволюционной летописи русской армии и флота. Севастополь стал символом немеркнущей славы русского оружия, городом русской славы. Имена героев обороны навсегда остались в памяти народной. Слава о них гремела по всему миру. «Русские солдаты, — отмечал Энгельс, — являются одними из самых храбрых в Европе»⁵⁰.

Доблесть и героизм русских воинов вынуждены были признать даже враги. Английский генерал Вильямс, участник Крымской войны, писал: «Русская армия есть лучшая, какую я когда-либо видел. Это армия из чистой стали». Французский маршал Канробер до конца жизни с восторгом вспоминал о героических защитниках Севастополя. Как писал один из друзей Канробера, маршал даже сорок лет спустя, вспоминая о тех днях, любил восклицать: «С какими противниками имели мы дело!» При этом Канробер поднимался с кресла и, «глядя на вас своими огненными глазами», говорил: «Чтобы понять, что такое были наши противники, вспомните о шестнадцати тысячах моряков, которые, плача, уничтожали свои суда, с целью загородить проход, и которые заперлись в казематах бастионов со своими пушками, под командой своих адмиралов Корнилова, Нахимова, Истомина. К концу осады от них осталось восемьсот человек, а остальные и все три адмирала погибли у своих пушек...»⁵¹

В приказе, по Крымской армии об оставлении Севастополя говорилось:

«Храбрые товарищи, грустно и тяжело оставить врагам нашим Севастополь, но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь Отечества в 1812 году: Москва стоит Севастополя! Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородиным. Тристасорокадевятидневная оборона Севастополя превосходит Бородино!

Но не Москва, а груда каменьев и пепла досталась неприятелю в роковой 1812 год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственною нашею рукою зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству»⁵².

Оборона Севастополя показала, что несмотря на техническое превосходство, вооруженные силы интервентов оказались не на высоте, а их военное искусство в ряде случаев серьезно отставало от военного искусства русской армии.

Обладая, по сравнению с отсталой николаевской Россией, крупными преимуществами во флоте, технике и оружии, интервенты не смогли использовать эти преимущества.

Превосходство русского военно-инженерного искусства над англо-французским неоднократно отмечал Энгельс. Интервентов, например, смутило, что севастопольские укрепления были построены не по стандарту, принятому в их армиях, а в духе прогрессивного русского оборонительного искусства.

«Неправильность линий защиты, — едко писал Энгельс, — ...сбила с толку этих джентльменов, обладающих возможностью сломить по всем правилам искусства фронт правильных бастионов, но попадающих в большое затруднение, как только неприятель отступает от правила, предписанного по этому предмету лучшими авторитетами»⁵³.

Шаблонность военного искусства англо-французов, их нерешительность и пассивность привели к большой потере времени.

Превосходство русской военно-технической мысли над англо-французской ярко показала подземно-минная борьба. Насколько активной была тактика русских войск, говорит уже тот факт, что за семь месяцев минно-подземной борьбы защитники Севастополя пробили в каменистом севастопольском грунте 6889 метров галерей и рукавов, иногда в два яруса, в то время как наступающие англо-французы проложили лишь 1280 метров, то есть в пять раз меньше. Русские саперы взрывали заряды под землей более совершенным электрическим способом, изобретенным в России еще в 1812 году, а англо-французские пользовались дедовским огневым способом. Не случайно у русских неудачи при взрыве составляли всего лишь 1 процент, а у интервентов — 22 процента.

«Нет никакого сомнения, — писала в те дни английская газета «Таймс» о подземно-минной войне под Севастополем, — что пальма первенства в этом роде действий принадлежит русским».

Основы активной и глубоко эшелонированной позиционной обороны, разработанные защитниками Севастополя, также намного превосходили военное искусство англо-французских армий. Это вынуждены были признать сами англичане. Например, 13 апреля 1855 года та же газета «Таймс» писала: «Русские оказали более искусства, силы и изобретательного гения в своей обороне, нежели союзники в своей атаке... Союзные армии оказали слабость в отношении к искусству».

Это прежде всего относилось к английской армии, организация и тактика которой особенно отставали от времени. Английский командный состав безгранично верил в установившиеся шаблоны. «Половина несчастий, постигших английскую армию в Крыму, — писал Энгельс, — имеет своим источником эту всеобщую негодность офицеров»⁵⁴.

В боях под Севастополем русская армия первой в военной истории дала пример позиционных форм войны. Здесь впервые появились оборонительные сооружения траншейного типа и стрелковые окопы. Под Севастополем в русской армии родилась новая тактика пехоты, появилась стрелковая цепь как основная форма боевого порядка, значительно снижающая потери. На севастопольских бастионах русские артиллеристы, намного превосходившие в искусстве стрельбы англичан и французов, первыми применили на своих орудиях щиты. Даже будучи тросовыми, веревочными, щиты эти сыграли большую роль в сохранении жизни тысяч артиллеристов, погибавших до этого от пуль противника.

Огромный англо-французский флот под Севастополем, как мы уже отмечали, проявил свою полную несостоятельность в боевых действиях против приморской крепости. После первой бомбардировки города 17 октября 1854 года англо-франко-турецкий флот занимался исключительно транспортным обеспечением своего десанта и морским разбоем вдоль русских берегов.

Таким образом, занятие интервентами Южной стороны Севастополя стало возможным не благодаря их превосходству в военном искусстве, а вследствие технического и численного превосходства их войск.

* * *

После оставления русскими войсками Южной стороны Севастополя серьезных военных действий ни в районе города, ни в Крыму в целом не было. Русские позиции проходили по Северной стороне и Черной речке, от Чоргуни до Байдарской долины. Несмотря на то, что в русской армии было 115 тысяч человек, а у противника более 150 тысяч, захватчики под впечатлением суровых уроков, данных им героическими защитниками Севастополя, на продвижение вглубь России не осмелились. Нерешительная их попытка продвинуться от Евпатории к Симферополю была отбита.

На Кавказском фронте война с Турцией шла успешно. 26 ноября 1855 года русская армия овладела сильнейшей турецкой крепостью и городом Карс. Эта победа открывала русским войскам путь в Турцию, но уже не могла оказать решающего влияния на исход войны. Крымская война закончилась для России поражением.

По мирному договору, заключенному 30 марта в Париже, Россия лишалась права иметь на Черном море крепости и военный флот за исключением небольших легких сил. Южная часть Бессарабии и крепость Карс возвращались Турции. Турецкой империи гарантировалась целость и независимость, но Сербия, Молдавия и Валахия, принадлежавшие Турции, были поставлены «под покровительство европейских государств». Дарданеллы, Босфор и Черное море объявлялись нейтральными и доступными для плавания торговых судов всех стран. Союзники очищали занятые ими Севастополь, Евпаторию, Керчь, Балаклаву, Кинбурн.

Условия мирного договора были унизительны для России. Они лишали страну результатов ее многовековой борьбы за выход на Черное море, оставляли беззащитными от вражеских нападений Украину, Крым и Кавказ.

Крымская война и оборона Севастополя привели к большим изменениям во внутренней жизни России.

Внешняя торговля сократилась почти в четыре раза. Сельское хозяйство и промышленность были расстроены. Положение народных масс ухудшилось. Помещики и царские власти усилили нажим на крестьян. В ответ вспыхнули крестьянские волнения, которые охватили десятки губерний. Когда весной 1855 года был объявлен набор в ополчение, в его ряды записались сотни тысяч крестьян, так как прошел слух, что добровольцы будут освобождены от крепостной зависимости. Слух этот не подтвердился, и крестьяне массами восставали против помещиков.

Русские революционные демократы А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский и другие считали, что поражение России приблизит революционный переворот и принесет стране избавление от свирепого крепостнического режима. Герцен писал в те дни, что «севастопольский солдат, израненный и твердый, как гранит, испытавший свою силу», не подставит спину палке, не воротится спокойно на барщину. «Все в движении, все потрясено, натянуто...» Страна, «так круто разбуженная», указывал Герцен, не может снова заснуть непробудным сном⁵⁵.

В 1858 году в России было зарегистрировано 86 крестьянских волнений, в 1859—90 и в 1860—108.

«Крымская война, — писал впоследствии В.И. Ленин, — показала гнилость и бессилие крепостной России»⁵⁶. Под Севастополем потерпели поражение не русская армия и флот, а феодально-крепостнический строй России. Война ускорила отмену крепостного права. «Царское правительство, ослабленное военным поражением во время Крымской кампании и запуганное крестьянскими «бунтами» против помещиков, оказалось вынужденным отменить в 1861 году крепостное право»⁵⁷.

Вскоре после войны в результате отмены крепостного права в России начался период широкого промышленного развития. До реформы 1861 года рост промышленных предприятий шел в стране крайне медленно. После же отмены крепостного права развитие капитализма, несмотря на остатки крепостничества, пошло, по словам Ленина, с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века⁵⁸. Если железных дорог в России в 1861 году было всего лишь 1488 верст, то в 1871 году их стало 10 000, а в 1881 году — 21 000. За 25 лет (1865—1890) выработка хлопка в России увеличилась в пять раз, добыча угля — в десять раз, выплавка чугуна — в три раза. Количество рабочих на одних только крупных фабриках, заводах и железных дорогах возросло с 706 тысяч до 1433 тысяч, то есть более чем вдвое. Причем это был уже пролетариат, в корне отличавшийся от рабочих, занятых на крепостнических предприятиях или в мелкой кустарной промышленности.

Тем не менее, несмотря на быстрое развитие промышленности, Россия по своему технико-экономическому уровню значительно отставала от других капиталистических стран. Во многих отраслях народного хозяйства, особенно в машиностроении, царская Россия до конца была в зависимости от западноевропейского и американского капитала.

Эта технико-экономическая отсталость страны сказалась и на восстановлении и строительстве Севастополя, в котором после обороны осталось лишь 14 неповрежденных домов. Город восстанавливался почти полвека.

Примечания

1. П. Алабин. Четыре войны, Походные записки, ч. 3. М., 1892, стр. 30.

2. Корнилов. Сборник документов, стр. 278.

3. П. Алабин. Четыре войны, ч. 3, стр. 30.

4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т X, стр. 194.

5. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т X, стр. 195.

6. Корнилов. Сборник документов, стр. 286.

7. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 195.

8. Сборник известий, относящихся до настоящей войны, XXII, стр. 496—497.

9. Музей Черноморского флота. Бумаги Г.И. Бутакова, 5070 и 5071, VI.

10. Ф. Энгельс. Избранные военные произведения, т. II, 1938, стр. 96.

11. Н. Дубровин. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 2, СПБ, 1900, стр. 398.

12. То есть англичан и французов.

13. Н. Дубровин. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 2, стр. 229.

14. Письма Л.Н. Толстого 1846—1910 гг. Собр. и ред. Сергеенко, 1910, стр. 42—45.

15. Л.Н. Толстой. Избранные повести и рассказы, т. 1, Гослитиздат, Москва, 1945, стр. 161.

16. Н.И. Пирогов. Севастопольские письма, 1854—1855 гг., СПБ, 1899, стр. 25.

17. «Морской сборник», 1855, № 9. Рапорт от 5 ноября 1854 г.

18. Н. Дубровин. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 5, стр. 352.

19. Н.И. Пирогов. Севастопольские письма, стр. 69.

20. «Морской сборник», 1855, № 2, оф. часть, стр. 64—65.

21. Нахимов. Сборник документов, стр. 137—139.

22. Н. Дубровин. История Крымской войны и обороны Севастополя, т. 4, стр. 304.

23. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 296.

24. Нахимов. Сборник документов, стр. 147.

25. Нахимов. Сборник документов, стр. 146—147.

26. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 374.

27. Журнал «Русская старина», т. 39, 1883, стр. 195.

28. Там же, т. 29, 1880, стр. 120.

29. В январе к Англии, Франции и Турции присоединилось королевство Сардиния.

30. Нахимов. Сборник документов, стр. 150—151.

31. Ядро.

32. Камчатский люнет.

33. ЦГВИА, ф. 171, оп. 1, д. 5, л. 78.

34. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 461.

35. Нахимов. Сборник документов, стр. 180.

36. Е.В. Тарле. Крымская война, т. II, Военмориздат, 1949, стр. 409.

37. «Морской сборник», 1855, № 7, стр. 230.

38. Там же, № 8, стр. 384.

39. «Морской сборник», 1855, № 8, стр. 257.

40. «Морской сборник», 1856, № 6, стр. 103—104.

41. Хрестоматия по русской военной истории, Воениздат, Москва, 1947, стр. 423, 445.

42. «Морской сборник», 1856, № 4, оф. часть, стр. 228—229.

43. Крымоблгосархив, ф. 26, оп. 1, д. 20926, лл. 1, 40, 60.

44. Списки помещиков, отпустивших на волю матросов и солдат — героев Севастополя и членов их семей, публиковались в «Морском сборнике» в 1855 году, № 12, оф. часть, стр. 198; в 1856 году, № 2, стр. 235; № 4, стр. 227; № 8, стр. 36; № 12, стр. 83.

45. П.Н. Надинский. Л.Н. Толстой в Крыму, Крымиздат, 1948, стр. 57—58.

46. Ныне мичман.

47. А.Н. Супонев. Сороковая годовщина Севастополя. Журнал «Русский архив», 1895, № 11, стр. 268.

48. М. Богданович. Восточная война, т. 4, стр. 127.

49. Л.Н. Толстой. Цит. изд., стр. 254.

50. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 650.

51. Е.В. Тарле. Крымская война, т. II, Военмориздат, 1943, стр. 178—179.

52. «Морской сборник», 1855, № 9, стр. 251.

53. Ф. Энгельс. Избранные военные произведения, т. II, стр. 108.

54. Ф. Энгельс. Избранные военные произведения, т. I, 1937, стр. 424.

55. А.И. Герцен. Соч., т. VIII, 1917, стр. 170.

56. В.И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 95.

57. История ВКП(б). Краткий курс, стр. 5.

58. См. В.И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 95—96.