Убійство и грозная кара

Ни зги не видно!.. Даже сидящій на облучкѣ фаэтона ямщикъ представляется мнѣ въ видѣ какой-то безформенной кочерыжки... Жутко ѣхать въ темную ночь по незнакомой дорогѣ! Каждая ямка, въ которую соскальзываетъ колесо экипажа, каждый бугорокъ, заставляющій накрениться вашъ экипажъ на бокъ, невольно заставляетъ васъ опасаться быть опрокинутымъ куда-нибудь въ канаву или въ оврагъ. Такое безпокойство чѣмъ дальше, тѣмъ сильнѣе и сильнѣе охватываетъ васъ и вынуждаетъ пристальнѣе и пристальнѣе вглядываться въ густую, окружающую васъ тьму, напрягать до послѣдней степени ваше зрѣніе и работать воображеніе, чтобы хоть сколько-нибудь вѣрно опредѣлить пробивающіеся изъ бездны мрака какихъ-то смутныхъ формъ и очертаній силуэты!..

Кругомъ могильная тишина!.. Но вотъ, вдругъ пронеслись какіе-то тихіе, глухіе, жалобные стоны, похожіе на стонъ покинутаго, одиноко умирающаго человѣка. Я невольно встрепенулся, мнѣ даже почудилось, что эти стоны раздались здѣсь, гдѣ-то вблизи фаэтона, какъ будто изъ глубины канавы или оврага. Стоны едва пронеслись и моментально исчезли. Я сталъ было вслушиваться — мертвая тишина кругомъ, только раздавался глухой стукъ копытъ, мѣрно переступавшихъ съ ноги на ногу, лошадей, да по временамъ. фырканье той или другой изъ нихъ. Я успокоился.

Но вотъ опять раздались тѣ же стонущіе звуки теперь уже гораздо яснѣе, отчетливѣе и въ нихъ уже слышался оттѣнокъ мольбы, призыва на помощь. Я взглянулъ на ямщика, чтобы спросить его: слышитъ-ли онъ? Но такой вопросъ становился излишнимъ: по движеніямъ различавшейся въ темнотѣ фигуры ямщика было замѣтно, что онъ снялъ шапку и крестился.

— Что это за стоны? Какъ будто кто умираетъ? спросилъ я и, самъ не зная почему, вполголоса.

— Здѣсь это часто бываетъ, отвѣтилъ онъ со вздохомъ: — это убивство!..

— Какъ убійство?.. Я не слыхалъ, чтобы здѣсь по дорогѣ было неспокойно, переспросилъ я.

— Я не про то говорю, отвѣчалъ ямщикъ: — у насъ на счетъ этого ни въ жисть ничего такого не бываетъ. Это старики гуторятъ, что здѣсь давно-давно, лѣтъ, можетъ, тысячу назадъ, было убивство, и вотъ теперь стоны и слышатся — земля, значитъ, не принимаетъ убивцу.

— Какое же это такое убійство?.. Ты знаешь?..

— Знаю, отвѣчалъ ямщикъ. — Въ этихъ мѣстахъ, началъ онъ: — жила какая-то вдова, красивая-раскрасивая баба. Гулящая была, страхъ! Никому проходу не давала — холостой парень или женатый ей всё равно — всѣхъ тащила къ себѣ и всѣхъ умащивала и всѣхъ ублаготворяла такъ, что всю свою казну, сколько ни на есть, оставляли у ней въ домѣ — всѣхъ разоряла! Мужей отъ женъ отбивала, парней отъ дѣвокъ — никто и жениться даже не хотѣлъ. Гульбинки да пиры шли у нея кажинный день — дымъ коромысломъ!.. Тутъ же, неподалеку, жилъ святой старецъ, Иванъ Готскій. Женское сословіе пошло жалиться ему на вдову, что обездоливаетъ она всѣхъ женъ и дѣтей и разоряетъ семьи. Старецъ и почалъ ходить по здѣшнимъ селеніямъ и укорять распутныхъ мужей и парней, чтобы они образумились и бросили знаться съ блудной вдовой. Разозлилась на него вдова — страсть! Узнала она, что старецъ долженъ былъ проходить тутъ ночью съ святыми дарами къ одному умирающему человѣку, вотъ она возьми камень, да и стань подкарауливать его. Ночь была темная, хоть, вотъ, какъ теперь. Чуть лишь поравнялся съ нею старецъ, она и хватила его камнемъ, только попала-то не въ голову, а въ плечо. Старецъ упалъ на землю съ святыми дарами и проговорилъ:

— «Ты злодѣй, поднявшій руку на святые дары, ты камень, а не человѣкъ, да будешь ты проклятъ! Да будешь ты навсегда камнемъ!..»

— Какъ проговорилъ это старецъ, вдова пропала, а на мѣстѣ ея очутился вдругъ черный камень. Онъ тутъ гдѣ-то и до сихъ поръ стоитъ, и вотъ въ темныя ночи этотъ камень стонетъ по-человѣчьи, это значитъ приходитъ сюда изъ ада душенька вдовы; чтобы посмотрѣть, приняла-ли въ себя земля ея грѣшное тѣло или нѣтъ. Когда этотъ камень скроется въ землю, то, значитъ, близокъ конецъ свѣту и тогда душа перестанетъ стонать по темнымъ ночамъ. — Озорники изъ здѣшнихъ пытались-было зарыть въ землю этотъ камень — значитъ грѣшное тѣло вдовы-красавицы, такъ не могли, — какъ только станутъ подходить къ камню, такъ сейчасъ же нападаетъ на нихъ куриная слѣпота, походятъ, походятъ кругомъ, а все таки не найдутъ камня, съ тѣмъ и вернутся назадъ!.. Значитъ, зарокъ старца крѣпокъ и положенъ былъ до свѣтопредставленія, закончилъ свой разсказъ ямщикъ.

Позднѣе южнобережскіе туземцы мнѣ разсказывали, что, будто бы, дѣйствительно существуетъ здѣсь такой камень, издающій именно въ темныя, безлунныя ночи стоны, какъ умирающій человѣкъ, и этотъ камень они называютъ плачущимъ камнемъ.

Само собою разумѣется, что причина этихъ звуковъ чисто физическая и, по всей вѣроятности, тутъ играетъ роль движеніе охлажденнаго на горахъ воздуха, стекающаго въ долину въ видѣ легкаго горнаго вѣтерка. Этотъ-то вѣтерокъ, проходя мимо какого-нибудь полаго камня, и вызываетъ въ немъ тихіе, похожіе на жалобный стонъ, звуки.

На счетъ этого стонущаго камня у татаръ разсказывается своя, тоже не менѣе характерная легенда.

У одного могущественнаго Байдарскаго бея — разсказываютъ татары — была когда-то красавица дочь, по имени Мелисса, которая со дня своего рожденія, по древнему мусульманскому обычаю, была просватана за сына сосѣдняго, тоже властительнаго, бея.

Красавица выросла, не видѣвши своего нарѣченнаго жениха, но, по слухамъ, она знала о немъ, какъ о безобразномъ тѣломъ и душою человѣкѣ, а потому никакъ уже не могла полюбить его заочно; тутъ же, вдобавокъ, подвернулся молодой пастухъ, красавецъ собою, отважный и гордый, какъ будто сынъ самого падишаха. Молодые люди страстно полюбили другъ друга, но видѣться могли весьма рѣдко и только подъ темнымъ покровомъ воробьиныхъ ночей находили для себя свѣтлыя минуты жизни.

Родители красавицы ни за что и слышать не хотѣли, чтобы отказаться отъ выгоднаго жениха, а самъ женихъ объ этомъ и не помышлялъ, зная, что обреченная ему въ жены дочь бея слыветъ единственною, невиданною красавицей во всемъ Крыму.

Наконецъ, наступила ему пора взять свою невѣсту, и тогда суровый князь-женихъ пріѣхалъ за нею. Мольбы красавицы отказаться отъ нея не тронули жестокаго сердца князя, а еще болѣе разожгли его страсть. Онъ рѣшилъ во что бы то ни стало узнать, кто его соперникъ, котораго полюбила красавица. Скрывъ въ глубинѣ души свой замыселъ, князь не подавалъ вида и тайно слѣдилъ за своею невѣстой.

Когда въ темную ночь красавица Мелисса вышла на послѣднее, прощальное свиданіе съ своимъ возлюбленнымъ, и оба они стояли обнявшись, сливаясь въ послѣднемъ навѣки прощальномъ поцѣлуѣ, тогда подкарауливавшій ихъ князь-женихъ мѣткою рукою выпустилъ съ своего крѣпкаго лука каленую стрѣлу, которая, пронизавъ два бившихся любовью сердца, соединила ихъ навѣки.

Убійца хладнокровно возвратился въ домъ родителей Мелиссы, какъ ни въ чемъ не бывало, и лишь на другой день обнаружилось исчезновеніе невѣсты. Повсюду разосланы были гонцы розыскивать ее, и вотъ тогда-то, наконецъ, родители узнали, что ихъ дочь навѣки соединена съ своимъ возлюбленнымъ не брачными узами, а стрѣлою убійцы!.. За нѣсколько минутъ до погребенія убитыхъ, въ таинственномъ пастухѣ, возлюбленномъ Мелиссы, былъ узнанъ сынъ скиѳскаго царя Скирула...

Закоченѣвшіе въ объятіяхъ другъ друга, два трупа влюбленныхъ были на томъ же самомъ мѣстѣ преданы землѣ и на могилѣ ихъ поставленъ камень, который съ тѣхъ поръ и издаетъ въ темныя ночи свои стонущіе, плачевные звуки, какъ вѣчный укоръ за нарушеніе священныхъ правъ любящаго сердца женщины...

Во время своего разсказа извощикъ раза два путалъ въ темнотѣ проселки, пока, наконецъ, не замелькали путеводные огоньки изъ оконъ байдарскихъ «гостинницъ для пріѣзжающихъ», какъ громко гласятъ вывѣски на двухъ-трехъ домикахъ деревни.

Объ удобствахъ байдарскаго ночлега я былъ уже заранѣе предупрежденъ. Одна моя знакомая туристка разсказывала мнѣ, что когда она попросила въ одной изъ байдарскихъ гостинницъ перемѣнить постельное бѣлье, то служанка, укоризненно покачавъ головой, замѣтила: этакъ вѣдь и бѣлья не напасешься! Простыни совсѣмъ еще чистыя, вчера только одинъ разъ всего и проспалъ — то на нихъ купецъ изъ Москвы.

Я, впрочемъ, никогда не путешествую безъ достаточнаго запаса въ своемъ дорожномъ пледѣ бѣлья, а потому, заполучивъ конурку во второмъ этажѣ гостинницы, самъ сдѣлалъ себѣ постель. Затѣмъ, выпилъ стаканъ плохаго молока и скоро заснулъ крѣпчайшимъ сномъ, несмотря на безпрерывный отчаянный хохотъ подъ окномъ моей конурки цѣлой компаніи изъ какихъ-то нѣмецкихъ буршей, расположившихся на открытой галлереѣ за самоваромъ и за одною на всю компанію Flasche Woronzower. Они, видимо, старались самымъ добросовѣстнымъ образомъ увеселять другъ друга всякаго рода остротами и анекдотами; вѣдь поѣздка къ Байдарскимъ воротамъ считается за partie de plaisir, а безъ громкаго хохота какой же это plaisir? Тогда ужь лучше остаться дома, гдѣ у каждаго навѣрное имѣется своя Pauline, als die Dame, die Dame zum Plaisir!