Байдарскія ворота

Около трехъ часовъ ночи служанка гостинницы разбудила меня; коляска уже была заложена и стояла у крыльца; я, наскоро умывшись, тронулся въ путь къ Байдарскимъ воротамъ.

Влажный туманъ сѣрымъ покрываломъ застилалъ путь; непривѣтливо встрѣтила и холодно провожала байдарская деревушка своихъ ночлежниковъ. Легкая дрожь пробѣгала по членамъ; сонное воображеніе еще не разсталось съ теплотою постели и мысль забѣгала впередъ, на южный берегъ, гдѣ ждетъ тепло и гдѣ путь уже пойдетъ среди лавровъ, тополей, маслинъ и кипарисовъ.

Начинался подъемъ въ гору. Гладкая луговина постепенно стѣснялась и съуживалась. Вдоль горныхъ уступовъ возвышался густой лѣсъ. Все это было картинно, живописно, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, все это казалось нестоющимъ затраты особеннаго вниманія, въ ожиданіи будущихъ чудесъ южнаго берега, который уже былъ такъ близокъ-близокъ!..

Проѣхали въ гору уже верстъ пять. Лѣсъ начиналъ, мало-по-малу, рѣдѣть, а изъ-за сѣраго покрова тумана стали вырисовываться двѣ исполинскія горы, покрытыя по своимъ склонамъ зеленымъ кустарникомъ. Еще нѣсколько вверхъ, и передъ глазами появляется саженей въ восемь длиною и сажени въ четыре шириною, сложенный изъ гранита и кирпича, мостъ, упирающійся своими концами въ склоны двухъ гигантовъ горъ. Проѣздъ подъ сводомъ этого моста, или, вѣрнѣе сказать, весь этотъ мостъ, перекинутый съ уступа одной горы на уступъ другой, съ устроенною наверху моста площадкою для туристовъ и есть тѣ знаменитыя Байдарскія ворота, видѣть которыя считается священною обязанностью для каждаго посѣтителя Крыма. Здѣсь нѣкогда стояла Екатерина Великая, окруженная своими блестящими сподвижниками, и здѣсь-то она, очарованная открывшеюся ей перспективой величественной природы южнаго берега, назвала Крымъ лучшею жемчужиною своей короны.

Теперь, конечно, я долженъ бы приступить къ описанію величественной картины живописнѣйшаго вида, открывающагося съ Байдарскихъ воротъ на южный берегъ Крыма. Но вотъ тутъ-то... изволите-ли видѣть... и запятая! Мой уважаемый другъ, хорошо знакомый съ моею обычною манерою писанія, считаетъ меня окончательно неспособнымъ къ восторгамъ чистой поэзіи! Я бы, пожалуй... рискнулъ описать видѣнную мною чудную картину, конечно, описать по-своему. Прелесть вида южнаго берега съ Байдарскихъ воротъ отъ моего даже протокольнаго описанія, само собою разумѣется, не измѣнилась бы ни наіоту, — прелестный видъ останется все тѣмъ же прелестнымъ видомъ, но... я только опасаюсь, что мои неудачныя холодныя выраженія, вдругъ, пожалуй, вызовутъ въ читателѣ досаду, а то такъ, пожалуй, еще хуже — заподозриваніе самого автора въ недобротѣ, въ злобности, въ чемъ я вовсе не желаю быть заподозрѣннымъ. Вѣдь одинъ и тотъ же предметъ можно назвать двумя, кажется, совсѣмъ однородными именованіями, а получатся, наоборотъ, два совершенно разныхъ представленія. Хорошенькую женщину маленькаго роста назовите колибри — она вамъ сдѣлаетъ глазки, а назовите ее пигалицей — она страшно обидится. Опишетъ-ли очаровательный видъ южнаго берега пламенный пѣвецъ Крыма, Е. Марковъ, или начнетъ описывать тотъ же видъ такой протоколистъ, какъ я, совсѣмъ получатся разныя картины. Я бы, напр., описавъ какими-нибудь двумя-тремя плохими штрихами грозное величіе горно-морскаго пейзажа, сейчасъ бы непремѣнно перешелъ на толпу веселыхъ нѣмецкихъ буршей, которые съ громкимъ хохотомъ лѣзли другъ за другомъ по совсѣмъ отвѣсному склону горы, и лѣзли затѣмъ только, чтобы насладиться съ верхушки коротенькимъ моментомъ, когда восходящее солнце покажется изъ-за скалы и яркимъ своимъ блескомъ ослѣпитъ имъ на нѣсколько секундъ глаза и заставитъ нѣкоторыхъ изъ нихъ чихнуть!..

За вереницей этихъ буршей тутъ же тянулась и парочка двухъ нѣжныхъ супруговъ, тоже одновременно съ нами пріѣхавшихъ сюда любоваться видомъ, открывающимся съ Байдарскихъ воротъ. Бурши, на то и бурши, чтобы выкидывать всякія штуки! Терпѣливо дождавшись, на верхушкѣ, когда, наконецъ, восходящее солнце ослѣпило ихъ глаза и заставило ихъ наклоняться и чихать цѣлымъ хоромъ, они сейчасъ же, веселые и довольные, нетерпѣливо начали скатываться внизъ чуть не кувыркомъ!..

Нѣжная парочка супруговъ не успѣла еще оточхаться и протереть свои ослѣпленные солнечнымъ восходомъ глаза, какъ уже и слѣдъ простылъ всей шумной толпы ихъ камрадовъ по влѣзанію. Супруги заметались по площадкѣ горы. Спускаться внизъ было уже не такъ легко и безопасно, а разсчитывать на чью-либо помощь совсѣмъ уже нельзя было. И вотъ, наконецъ, они рѣшились взять примѣръ съ нѣкоторыхъ современныхъ прогрессистовъ... Къ тому же самому свѣтилу, взглянуть на появленіе котораго стремились съ такими усиліями и съ такимъ нетерпѣніемъ, они обернулись уже совсѣмъ другою частью тѣла. Обернулись того частью, которая обыкновенно осуждена оставаться въ тѣни, когда обращаются къ солнцу. Нагнувшись чуть не до земли своими носами, цѣпляясь со страхомъ за хрупкіе уступы камней и хватаясь съ трепетомъ за попадавшіяся вѣтви кустовъ, они представляли, при яркомъ освѣщеніи утренняго солнца, тоже въ своемъ родѣ величественную картину поступательнаго рачьяго движенія впередъ съ одновременнымъ опусканіемъ внизъ...

Ну, развѣ мыслимо изображать такую картину въ Байдарскихъ воротахъ?! Ну, а послѣ того пришлось бы разсказывать, какъ меня раздосадовала неряшливость и невнимательность станціонныхъ хозяевъ, у которыхъ вы не находите на станціи ни стакана молока, ни стакана вина, ни даже куска чернаго хлѣба, чтобы освѣжиться послѣ утренней на-тощакъ прогулки. Причина такого оскудѣнія, конечно, самая уважительная — все наканунѣ вечеромъ было выпитой съѣдено налетѣвшею саранчею-проѣзжими!..

Конечно, прочитавши и подобное протокольное описаніе, можетъ быть, кто-нибудь, и воспользовался бы кое-чѣмъ и, быть можетъ, если бы онъ вздумалъ когда-нибудь наслаждаться восходомъ солнца съ Байдарскихъ воротъ, то запасся бы въ Севастополѣ или гдѣ-нибудь по дорогѣ бутылкою вина и хлѣбомъ, но все-таки едва-ли бы кто былъ удовлетворенъ подобнымъ протокольнымъ описаніемъ.

А посему, въ виду вышеизложеннаго и принявъ въ соображеніе воображеніе читателей, развертываю «Очерки Крыма» Е. Маркова:

«Васъ чуть не отбрасываетъ назадъ отъ внезапности, отъ изумленія; весь строй прежнихъ мыслей уносится мгновенно, какъ пыль, вихремъ, словно вы вдругъ попали изъ одного міра въ другой. Вы проѣхали сквозь Байдарскія ворота. Кончилось подъятіе, трудность и тѣснота; горы вдругъ широко разступились; глубоко разодрались нѣдра земли, и ты, до сихъ поръ тяжко карабкавшійся вверхъ, вдругъ повисъ, какъ на крыльяхъ птицы, надъ необъятною бездной. Эта бездна — цѣлое море, цѣлая страна. Южный берегъ Крыма съ своими лѣсами, скалами и деревеньками лежитъ распростертый глубоко подъ вашими ногами. Вамъ вдругъ открываются волны Азіи и далекіе горные мысы, до которыхъ нужно ѣхать многіе дни. Декорація перемѣняется мгновенно и неожиданно, словно въ какой-нибудь волшебной оперѣ. Голова, неприготовившаяся къ нежданному контрасту, смущается и туманится надъ этою чарующею бездною; не вѣрится, что нужно, что можно спускаться туда внизъ; оттуда цѣлыя поселенья кажутся бѣлыми точками, а скалы камушками. Но помимо крайней неожиданности и рѣзкости перехода, панорама, открывающаяся изъ Байдарскихъ воротъ, сама по себѣ одна изъ грандіознѣйшихъ, какія гдѣ-либо можно увидѣть. Я знаю знаменитыя живописныя мѣста Европы и думаю, что врядъ-ли въ ней найдется болѣе счастливое сочетаніе самыхъ противоположныхъ элементовъ пейзажа. Гигантская скала Фароса, переливающая всѣми цвѣтами яшмы, голая, обглоданная вѣтрами и водами, выдвинулась въ море направо отъ васъ, кажется, всего въ нѣсколькихъ шагахъ отъ васъ до макушки видная вамъ, загораживая все, что за нею — море, небо и скалы. Восходящее солнце ударяетъ своими лучами прямо въ грудь ея. На голой вершинѣ, на голыхъ бокахъ сверкаетъ солнце, а пята ея еще закутана въ бѣлые туманы, курящіеся надъ моремъ. Какъ клубы дыма, туманы эти свиваются и спалзываютъ съ неподвижной морской поверхности и яркая утренняя синева волнъ прорывается озерами сквозь рѣдѣющую дымку тумана, разростаясь все шире, сливаясь все ближе. Налѣво отвѣсная стѣна Яйлы, увѣнчанная лѣсами сосенъ, упирается въ самыя облака и отрѣзаетъ отъ вашего взгляда весь горизонтъ дѣвой стороны. Слѣва эта неприступная, подоблачная стѣна, на которой еще покоятся тѣни ночи, справа — страшный утесъ Фароса, облитый огнями восхода, составляютъ чудную рамку этой чудной картины. Угрожающая, надвинутая близость этихъ твердынь, ихъ рѣзкія краски и громадность очертаній составляютъ поразительную противоположность съ мягкими, туманными тонами, въ которыхъ видишь отсюда на безконечное разстояніе море и зеленые скаты южнаго берега, будто вставленные въ каменную раму» и т. д., и т. д., и т. д.