Сонъ въ деревнѣ Скели

И снится мнѣ морозная, лунная, петербургская ночь! Полный мѣсяцъ плыветъ по голубому, звѣздному небосклону, освѣщая своимъ тихимъ, ровнымъ сіяніемъ, окутанную снѣжнымъ покровомъ, дворцовую, гранитную набережную Невы.

Льетъ цѣлые потоки золотистаго свѣта черезъ свои громадныя, цѣльныя, зеркальныя стекла ярко освѣщенный барскій, двухъ-этажный домъ! Къ высокому, мавританскаго стиля, съ каріатидами подъѣзду подкатываются карета за каретой.

визжа по мерзлому снѣгу желѣзными шинами колесъ; дверцы каретъ хлопаютъ, выпуская укутанныя фигуры приглашенныхъ; согбенный старикъ швейцаръ едва успѣваетъ закрывать и открывать массивныя входныя двери, защищая вестибюль отъ врывающагося бѣлыми клубами морознаго воздуха.

Вереницей поднимаются толпы гостей по мраморной, устланной тяжелымъ, краснымъ, бархатнымъ ковромъ, лѣстницѣ съ массивными, золочеными, желѣзными, рѣзными перилами.

Льетъ матовый свѣтъ изъ своихъ артистически выполненныхъ фарфоровыхъ люстръ и жирандолей — бѣлая, съ голубою отдѣлкой аванзала. Направо сіяетъ зимній садъ, освѣщенный а giorno фонариками; налѣво — все залитое въ огняхъ, блестящее золотомъ и зеленью тропическихъ растеній, поддерживаемое громадными лѣпными колоннами по сторонамъ, въ два свѣта, зало.

Звуки превосходнаго оркестра мелодическимъ каскадомъ падаютъ съ хоръ то бравурнымъ, гремящимъ рокотомъ, то сладострастнымъ замираніемъ въ гармоническихъ мотивахъ моднаго вальса.

Атмосфера залы наполнена тонкимъ ароматомъ тысячи раздушенныхъ, роскошныхъ женскихъ туалетовъ и чистымъ благоуханіемъ разставленныхъ во множествѣ клумбъ живыхъ цвѣтовъ.

Бѣлые, голубые, розовые туалеты женщинъ мелькаютъ передъ глазами, какъ живыя гирлянды изъ лилій, розъ, и васильковъ! Роскошь утонченнаго вкуса и красота самой природы заключили здѣсь союзъ и создали волшебное великолѣпіе бала!

Толпа, шумъ, говоръ, блескъ и чары! Кого здѣсь нѣтъ!.. Люди государственные, военные, финансовые, знаменитые и именитые промышленники, ученые, поэты, артисты — всѣ здѣсь, всѣ въ своихъ привычныхъ маскахъ! Одинъ въ маскѣ своего равнодушія ко всякимъ почестямъ, другой въ маскѣ своего высокаго положенія въ свѣтѣ, третій — благотворителя сирыхъ и убогихъ, тотъ — въ аристократической родовитой спѣси, а этотъ — въ неподкупной честности души и въ неуклонной прямотѣ характера!.. За этою фалангою кормчихъ свѣтскаго корабля толкутся люди, громко говорящіе, развязно махающіе руками, замѣчательные развѣ только или своимъ умственнымъ ничтожествомъ, или своею необычайною неизвѣстностью. Ихъ никто не знаетъ, но всѣ ихъ узнаютъ, ихъ всюду приглашаютъ, чтобы они на другой день трубили всюду по городу: «Балъ у NN былъ блестящъ! Тамъ былъ весь Петербургъ!»

Вотъ зазвучала увлекательная прелюдія вальса. Роскошная блондинка — царица бала, стоитъ окруженная своими поклонниками подъ широколиственною сѣнью группы пальмъ. Привычнымъ жестомъ свѣтской женщины опирается она своимъ прелестнымъ, обнаженнымъ локтемъ на плечо подошедшаго къ ней кавалера и уносится съ нимъ въ вихрѣ вальса. Удаляясь, она оставляетъ за собою открытою козетку, на которой полулежитъ красавица-женщина, вся залитая въ брилліантахъ, въ блестящемъ туалетѣ. Строго-правильной формы лице ея среди всеобщаго оживленія бальнаго люда подернуто какою-то затаенною грустью; черные, мечтательные глаза ея, окруженные темною синевою, устремлены вдаль, а мысли ея далеко, далеко... не здѣсь... не на балу!

Но какъ знакомо мнѣ это очертаніе ея тонкихъ губъ?!. Я подхожу къ ней. Она приподнимается... она меня узнала... Скели!.. горы!.. говоритъ она. — Горная татарка!.. здѣсь!.. Я беру ея маленькую, безъ перчатки, руку... жму... она отвѣчаетъ мнѣ легкимъ пожатіемъ. Въ моемъ воображеніи встаетъ вся картина первой встрѣчи съ нею въ горахъ, на берегу горнаго потока. Меня охватываетъ какое-то томительное волненіе!.. — А я теперь здѣсь... шепчетъ она мелодическимъ голосомъ. Съ ея волшебнымъ чарующимъ шепотомъ доносится до меня ея горячее дыханіе... Я чувствую...

— Кха! ха! ха! загрохоталъ вдругъ надо мною не то адскій хохотъ, не то безумный крикъ. Предъ глазами пронеслась какая-то черная, безобразная фигура, тяжело хлопая широкими крыльями.

— Donnerwetter! неожиданно гаркнулъ прямо мнѣ въ ухо рѣзкій, крикливый голосъ. Я невольно отпрянулъ и оглянулся. Передо мной торчало бѣлое привидѣніе съ поднятыми вверхъ руками, волосы на головѣ его были растрепаны, глаза на выкатъ, ротъ широко раскрытъ...

— Что такое? крикнулъ я, перепугавшись спросонья, и инстинктивно схватилъ привидѣніе за руки.

— О! шортъ возьми! отвѣчалъ мнѣ сердитый голосъ: — питухъ прогуливалъ на мой лице и царапалъ свой нога!..

Я, наконецъ, очнулся отъ сна и, при чуть-чуть брезжущемъ свѣтѣ начинающагося утра, узналъ своего заспаннаго сосѣда-нѣмца и тутъ только понялъ всю происшедшую кутерьму.

О, проза жизни! Вмѣсто прелестнаго образа красавицы-татарки, сидѣлъ подлѣ меня разсерженный нѣмецъ; пронесшееся передъ моими глазами страшное чудовище былъ деревенскій пѣтухъ, которому, вѣроятно, вздумалось совершить свою обычную, утреннюю прогулку по галлереѣ и который при этомъ такъ неожиданно для себя шагнулъ на грозную, вулканическую почву нѣмецкой физіономіи. Перепуганный, онъ съ неистовымъ крикомъ бросился уже летѣть съ нея куда попало!..

Я не выдержалъ и громко расхохотался. Нѣмецъ сначала было еще больше разсердился и обидѣлся, но тотчасъ же все разъяснилось, и онъ увидѣлъ, что я-то самъ въ этой исторіи ни причемъ.

— Schadet nichts! произнесъ успокоившійся, добродушный нѣмецъ, и въ знакъ примиренія, пожалъ мнѣ руку.

Сонъ у меня совершенно прошелъ, да и засыпать снова было уже некогда. Неистовый крикъ испуганнаго пѣтуха, грозныя восклицанія моего сосѣда-нѣмца и мой хохотъ разбудили спавшихъ въ комнатѣ. Наступила пора собираться въ путь.