Опять на вершинахъ Яйлы

Еще заря даже не румянилась, а небо только-что начинало бѣлѣть на востокѣ, когда мы тронулись въ обратный путь. Бодро несли своихъ всадниковъ отдохнувшія за ночь лошади, а сами всадники что-то покряхтывали, стараясь поудобнѣе усѣсться въ сѣдлѣ, какъ будто что-то имъ мѣшало. Понятно, что! мы всѣ, непривычные къ такимъ длиннымъ верховымъ экскурсіямъ, понатерли-таки нѣкоторыя части своего тѣла до такой степени, что нужно было порядочное время, чтобы снова освоиться съ сѣдломъ.

Дорога вилась между густымъ кустарникомъ узкою тропинкой въ гору. Влажный утренній вѣтерокъ обдавалъ насъ легкою, пріятною дрожью. Проѣхали съ версту. Воздухъ все свѣтлѣлъ, свѣтлѣлъ; небесная лазурь блѣднѣла, голубѣла; вотъ на краю горизонта зардѣлась узкая розовая полоска, вотъ она расширяется, озлащается, и тихо всплываетъ на горизонтъ багровое солнце, озаряя весь небосклонъ и проснувшуюся землю милліонами огненныхъ сіяній. Вольно дышетъ грудь; бодрость, крѣпость охватываетъ всѣ члены въ этомъ, напоенномъ благоуханіемъ дѣвственной природы горъ, свѣжемъ воздухѣ ранняго утра! Когда мы подъѣхали къ горной лѣстницѣ, ведущей на гору Карадагъ, уже чуялось приближеніе жары. Тутъ только я вспомнилъ, что мы забыли наше прежнее рѣшеніе взять въ помощь Курбэдину проводника изъ деревни Скели.

— Какже это такъ? спросилъ я генерала.

— Я не забылъ, отвѣчалъ генералъ: — но Курбэдинъ призывалъ и Аллаха, и пророка въ свидѣтели, что отлично знаетъ этотъ путь, и вотъ-таки уговорилъ меня не брать другого проводника.

— Смотрите, какъ бы намъ не пришлось поплатиться! замѣтилъ я. — Проводники татары изъ одного только своего честолюбія рискнутъ искать на удачу путь въ горномъ лабиринтѣ. Имъ-то все равно блуждать, а намъ-то, въ-особенности съ дѣтьми, хорошо ли будетъ!

— Ну, ужь теперь дѣло непоправимо! отвѣтилъ досадливо генералъ. — Не возвращаться же назадъ. Авось, не заблудимся! Твердо-ли знаешь дорогу?! окликнулъ онъ Курбэдина.

— По горы, какъ по свой деревня! самоувѣренно откликнулся татаринъ.

Горная лѣстница, ведущая на Карадагъ, устроена въ родѣ лѣстницы Мердвенъ. Она, какъ и Мердвенъ, циклопической постройки и относится, вѣроятно, въ одному и тому же періоду времени; эта лѣстница, хотя и нѣсколько болѣе полога, чѣмъ Мердвенъ, но за то гораздо длиннѣе; она тянется часа на полтора пути. Верхомъ по ней ѣхать трудно, потому что вся она поросла кустарниками, и чтобы не наткнуться на торчащіе поперегъ пути сучья, приходится то ложиться на шею лошади, то сгибаться съ сѣдла совсѣмъ въ сторону.

Поднимаясь по этой лѣстницѣ, мы всѣ до крайности утомились, такъ что когда наконецъ добрались до зеленой площадки за послѣднею ея ступенью, то съ наслажденіемъ спѣшились и растянулись на травѣ отдыхать.

Подкрѣпившись виномъ и отдохнувши съ четверть часа, мы тронулись дальше. Въ путеводителѣ Сосногоровой сказано, что, «взобравшись на гору Карадагъ, вы увидите у источника, между кустами, два обыкновенныхъ дольмена, которые поросли мхомъ. Площадка у источника покрыта камнями отъ построекъ и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ на ней попадаются обломки каменной посуды очень грубой работы. Далѣе тропа идетъ лѣсомъ до небольшаго озерка, вода въ которомъ не высыхаетъ даже и въ самые сильные жары; подлѣ этого озерка находится древній колодезь съ отличною на вкусъ водою; подлѣ нихъ на площадкѣ растутъ фруктовыя деревья и разбросаны камни отъ какихъ-то строеній, между которыми попадаются также черепки грубой посуды».

Ѣхали мы, ѣхали, но никакихъ ни дольменовъ, ни источниковъ, ни посуды не встрѣтили! Курбэдинъ велъ насъ, то подъ тѣнью лѣсныхъ деревъ, то полянами, обросшими по окраинамъ кизилевыми и разными одичавшими фруктовыми деревьями. Картины дикой горной природы были, восхитительны, въ особенности, когда мы вступили въ густую чащу дѣвственнаго лѣса и двигались тамъ между громаднѣйшаго объема стволами деревьевъ, очевидно нѣсколько столѣтій остававшихся неприкосновенными. Но когда, послѣ часоваго блужданія въ разныхъ направленіяхъ по этому дѣвственному лѣсу, мы усомнились въ твердомъ знаніи нашимъ проводникомъ того пути, по которому онъ велъ насъ, то, признаюсь, стало какъ-то жутко и было всѣмъ намъ ужь не до горныхъ пейзажей! Да, вдобавокъ, всѣхъ насъ началъ морить голодъ, а наши запасы, мы знали, были очень скудны.

Генералъ принялся распекать Курбэдина. Курбэдинъ, хоть и не переставалъ утверждать, что онъ ведетъ насъ самою вѣрною дорогою, но въ тонѣ его голоса зазвучала уже нѣкоторая неувѣренность. Еще полчаса блужданій въ этомъ густомъ лѣсу и мы, наконецъ, забрались въ такую чащу, что никакихъ признаковъ, никакого слѣда тропы! Мы заблудились — это было уже несомнѣнно!

Курбэдинъ остановилъ свою лошадь и сталъ кругомъ озираться. Очевидно, онъ старался сообразить по различнымъ примѣтамъ, куда вѣрнѣе направить путь.

Мы уже перестали его и ругать, а молча тронулись за нимъ, когда онъ, наконецъ, выбралъ себѣ одно изъ направленій. Выборъ направленія пути, очевидно, былъ сдѣланъ имъ наудачу, такъ какъ мы не ѣхали по какому-либо опредѣленному направленію, а какъ-то все продолжали блуждать, пока, наконецъ, не наткнулись на заваленное сухими сучьями, листьями и лѣснымъ перегноемъ широкое, крутое, обсохшее ложе горнаго потока. По этому ложу и повелъ насъ теперь уже смѣлѣе Курбэдинъ. Ѣхали, ѣхали, опять углубились въ непроходимую чащу лѣса. Еще съ полчаса блуждали, поднимаясь все вверхъ, какъ вдругъ лѣсъ оборвался и у нашихъ ногъ разостлалась отрадная намъ картина конца нашихъ блужданій. Крутые склоны известковыхъ горъ падали внизъ бѣлыми уступами, принимая то форму террасъ, то конусовъ, то различнаго вида красивыхъ выступовъ. Лѣсъ кончился, мы выѣхали на хребетъ Кикинеизской Яйлы. Мы были въ восторгѣ!

Курбэдинъ былъ въ восторгѣ еще больше нашего. Онъ сохранилъ ореолъ своей славы проводника. Мы теперь поуспокоились, хотя все же не могли не ругать Курбэдина за то, что онъ, заблудившись, измѣнилъ весь предположенный нами маршрутъ. Теперь намъ приходилось ѣхать наудачу и быть самимъ Колумбами новаго пути, тогда какъ прекрасный путь черезъ Карадагъ открытъ уже давно и живописно намѣченъ въ путеводителѣ Сосногоровой.

Страшно утомленные продолжительными блужданіями, мы, конечно, первымъ дѣломъ поспѣшили выбрать удобное мѣстечко подъ тѣнью маленькой группы сосновыхъ деревьевъ и тотчасъ же стали уничтожать остатки нашего запаса провизіи.

Дальнѣйшій путь по плоскогорью вершинъ Яйлы былъ нѣсколько однообразенъ, хотя, конечно, не безъ своеобразной прелести. Обнаженныя геологическія породы известняка, діорита и базальта складываются здѣсь мѣстами въ чрезвычайно живописномъ безпорядкѣ въ формѣ призмъ, мѣстами же выдвигаются нависшими утесами. Дальше встрѣчаются голыя скалы, которыя, выдѣляясь изъ рѣдколѣсья, висятъ въ воздухѣ надъ пропастями и оврагами. Тутъ же попадаются пещеры, глубокія расщелины и снѣговые провалы. Вообще видъ всего плоскогорья вершинъ Яйлы производитъ впечатлѣніе бурно взволнованнаго, застывшаго, каменнаго моря, надъ которымъ въ глубинѣ величественнаго, безпредѣльнаго небосклона парятъ и рѣютъ только одни пернатые цари-хищники.

Путь былъ длинный и подъ палящими лучами солнца очень утомительный. Только къ шести часамъ вечера мы кое-какъ добрались до какого-то пригорка, на склонахъ котораго зеленѣло пастбище, а на вершинѣ чернѣла своею открытою пастью громадная пещера. Эта пещера, очевидно, служила чобанамъ для загона отары овецъ во время зимнихъ вьюгъ и метелей. Курбэдинъ объявилъ намъ, что по близости ея должно быть и самое жилище чобановъ.

Мы возликовали! Томительная жара дня, накалявшая почву и свалы, съ наступленіемъ вечера начала спадать. Солнце клонилось уже къ закату. Высокій сводъ неба подернулся предвечернею синевою. Горячій воздухъ освѣжѣлъ, ободрились и мы, а вмѣстѣ съ бодростью сталъ напоминать о себѣ и пустой желудокъ.

Вотъ почему мы и возликовали, узнавъ о близости чобановъ. У насъ сейчасъ явилась увѣренность, что мы можемъ купить барана и утолить свой голодъ шашлыкомъ, который Е. Марковъ такъ аппетитно называетъ конфетой. Запахъ жаренаго шашлыка уже почуялся намъ въ воздухѣ, хотя самый баранъ былъ далеко и еще живой бѣгалъ въ отарѣ! Мы сдѣлали на лужайкѣ привалъ и сейчасъ же послали Курбэдина купить барана у чобановъ.

Черезъ четверть часа вдали показался Курбэдинъ; его сопровождалъ чобанъ въ своемъ характерномъ головномъ уборѣ — высокой, остроконечной, мерлушковой шапкѣ. За спиной Чобана болтался предметъ нашей теперешней мечты — связанный живой баранъ.

Оба татарина летѣли къ намъ стрѣлой на своихъ скакунахъ. Какъ картинны эти прирожденные наѣздники!.. Сколько граціи въ ихъ посадкѣ! Какая изящная непринужденность въ движеніяхъ и какая спокойная небрежность въ манерѣ управленія благороднымъ животнымъ!..

Чобанъ, приблизившись къ намъ, приложилъ, по обычаю мусульманъ, вмѣсто поклона, ладонь ко лбу, ловко соскочилъ съ своего скакуна, сбросилъ съ плечъ блеявшаго барана и, не проронивъ ни слова, вынулъ изъ-за пазухи ножъ и въ тоже мгновеніе перерѣзалъ барану горло. Затѣмъ быстро распоролъ ему задніе пахи, спустилъ съ него шкуру и умѣлою рукою живо докончилъ обѣловку барана. Къ сожалѣнію, мы не догадались во время предупредить Чобана и не дали ему приказанія приготовить жареный шашлыкъ. Чобанъ же самъ не догадался, а можетъ быть, и для скорости приготовленія онъ поступилъ совсѣмъ иначе. Водою изъ сосѣдняго ручья онъ наполнилъ до половины, привезенный имъ съ собою котелокъ, набросалъ въ него надрѣзанные куски баранины и, не спрашивая насъ, сталъ варить мясо надъ разведеннымъ на лужайкѣ костромъ. Это было немножко досадно; мы мечтали о настоящемъ шашлыкѣ, т. е. о небольшихъ кусочкахъ баранины, зажаренныхъ на вертелѣ въ собственномъ соку. Впрочемъ, по правдѣ сказать, и вареная баранина оказалась совершенной конфетой. Мясо было такое сочное и нѣжное, и такого тонкаго вкуса, что мы въ семеромъ уплѣли почти всего барана. Положимъ, мы сильно проголодались, но вѣдь за то и порція на долю каждаго приходилась такихъ размѣровъ, что нужно было быть или настоящимъ обжорой, или уже черезчуръ увлечься необыкновеннымъ вкусомъ мяса. А такъ какъ мы всѣ обладали аппетитомъ обыкновенныхъ смертныхъ, то огромное количество съѣденнаго нами мяса можно объяснить развѣ что увлекательнымъ его вкусомъ.

Еще часа полтора пути и вся кавалькада наша уже омывалась съ наслажденіемъ въ прозрачныхъ струяхъ Симеизскаго залива. Эта верховая экскурсія хоть и оставила на всѣхъ насъ дня на два слѣдъ, напоминавшій намъ нѣкоею частью тѣла Дарвиновское родство съ чимпанзе, но мы объ этомъ нисколько не тужили. Нѣтъ розы безъ шиповъ! говорили мы себѣ въ утѣшеніе, а маленькія непріятности не должны мѣшать большому удовольствію сорвать хоть одну изъ такихъ розъ!