Отношения с местным населением. Военная подготовка в корпусе

К моменту назначения командующим корпусом М.С. Воронцов уже имел достаточный опыт общения с гражданским населением государств, на территории которых проходили военные действия.

Воронцов особо подчеркивал, что смысл сношений Русского оккупационного корпуса с Францией заключается не только в том, чтобы никто не смел нарушать соответствующих французских законов, но и в том, чтобы каждый, в случае необходимости, оказывал помощь французским властям. «Я никак не полагаю, чтобы Российский Офицер мог забыть честь мундира своего и звания до того, чтобы делать самому контрабанду, но сего не довольно; всякой из нас заинтересован в том, чтобы никто из принадлежащих к нашему корпусу, как-то: подрядчики, маркитанты, жиды и прочие не могли бы под покровом имени русского делать таковые постыдные выигрыши».

М.С. Воронцов обратился к местным властям с просьбой специально проверять проезжающих из Российского корпуса, независимо от их звания и цели путешествия.

Запрещая своим подчиненным самовольно пользоваться подводами местных жителей, М.С. Воронцов еще раз напоминал, что корпус оставлен во Франции не на короткий срок и находится не на военном положении, поэтому следует строго соблюдать законность и порядок. М.С. Воронцов не оставляет без внимания ни одной жалобы местных жителей, ни одного нарушения общественного порядка со стороны солдат и офицеров корпуса.

Проблемы во взаимоотношениях возникали не только между местным населением и представителями Русского оккупационного корпуса, но и среди самих русских военных. Так, М.С. Воронцов утверждает приговор суда расстрелять унтер-офицера Нарвского пехотного полка Михаила Челышева за преднамеренное убийство из пистолета в лесу рядового того же полка Григория Николаева, у которого убийца отобрал крупную сумму денег. Приказ был прочитан в каждом эскадроне и во всех ротах корпуса в присутствии всех чинов.

Воспитанный с детских лет в духовных принципах православия, М.С. Воронцов прекрасно осознавал необходимость поддержания духа своих подчиненных, находящихся вдали от России, традициями православного вероисповедания. «Быв отдален с вверенным мне корпусом от Отечества и находясь следующего другой с нами религии, я весьма желаю, чтобы сие не было препятствием к соблюдению обрядов нашего православного исповедания...», — пишет в приказе Воронцов и говорит о том, чем он готов помогать верующим.

В феврале 1816 г. М.С. Воронцов разрешает командирам, в связи с началом Великого поста, договариваться с поставщиками таким образом, чтобы желающие отговеть могли это сделать. Заранее предусматривалось, каким порядком и на какой неделе священникам нужно будет объехать полки и артиллерийские роты.

Необходимо отметить и проявления дружелюбных отношений между Русским оккупационным корпусом и местными жителями. Воронцов с удовольствием принял благодарный отзыв от жителей селения Сар-Лотери о капитане Нарвского пехотного полка Атамонове, предпринявшем все меры для тушения пожара в этом селении.

Воронцов рекомендует всем начальникам смотреть, чтобы люди не ходили и не ездили по вспаханным полям; в одном из апрельских распоряжений Михаил Семенович строго запрещает воинским чинам его корпуса рыбную ловлю в реке Самбре и всякую охоту, особенно псовую: первое — потому, что река отдана на откуп французу, который понес бы убыток; второе — для охоты отводится определенное время года, к тому же необходимо оберегать хлеба на полях.

Приведенные выдержки из приказов М.С. Воронцова по корпусу являются проявлением тех принципов, на которых он строил свои отношения с подчиненными. Главной целью каждого являлось достойное выполнение обязанностей.

«Одна из самых главных и самых нужных вещей есть, чтобы солдат знал, что за хорошее поведение в службе, честность, усердие и ревность в учении он должен надеяться на хорошее обращение с ним начальников, как противное поведение немедленно приведет его к строгому и справедливому наказанию», — считал он.

В Докладной записке Императору Воронцов перечисляет правила, по которым следует:

1. Искоренение бесчеловечия, то есть жестокости по отношению начальников к подчиненным;

2. Строжайшее наказание за крупное преступление, но при этом солдаты должны ясно видеть различие, зависимость, меры наказания от степени тяжести (каждого) совершенного преступления;

3. Каждое телесное наказание, произошедшее в полку, должно было строго фиксироваться в специально предназначенной для этого книге.

М.С. Воронцов подводит итоги нравственно-воспитательной работы в корпусе в результате принятых мер. Практически было искоренено воровство, при этом М.С. Воронцов обращает внимание Императора на то, что во время расследования им строжайше было запрещено «в каком бы то случае ни было употреблять наказание и пристрастные допросы». М.С. Воронцов подчеркивает, что истязание невиновного рождает в каждом солдате мысль о возможности быть безвинно наказанным за чужой проступок. А это приводит к тому, что «слабые умы, привыкая к возможности наказания, легко привыкают и к возможности преступления».

Судя по неоднократному возвращению М.С. Воронцова к теме справедливого наказания и «недопущения жестокого обращения с подозреваемым», этот вопрос волновал его действительно серьезно, он не желает ограничиваться только рамками корпуса, которым он командовал. В той же Докладной записке Императору он пытается обратить внимание Александра I на решение данной проблемы в целом по Империи.

Испытывая справедливое, но при этом строгое и требовательное отношение к себе, солдаты Корпуса невольно сравнивали свое положение с тем, что происходит в войсках союзников. Они видели, что телесные наказания применяются в Русском корпусе значительно реже, чем в английском. В британской армии были издавна широко распространены суровые меры укрепления дисциплины — розги, плеть, а в иных случаях — расстрел. Наказание в 1000 ударов считалось обычным явлением. Именно Веллингтон опустил «потолок» наказания розгами до 300 ударов, но до конца своих дней оставался принципиальным противником отмены телесных наказаний.

Обстановка в корпусе, созданная Воронцовым, сказалась на общих его потерях (с учетом возвращенных бежавших): с 1 сентября 1815 г. по 20 декабря 1818 г. они достигли 917 человек, что составило примерно 3% от общего числа военнослужащих. Количество дезертиров в Русском корпусе при выводе наших войск из Франции оказалось значительно меньше, чем предполагало командование. И это при том, что в корпусе были оставлены, согласно приговору суда, 130 дезертиров основной армии.

М.С. Воронцову удалось наладить в корпусе дисциплину, от которой во многом зависела военная подготовка.

В марте 1818 г. в присутствии Великого Князя Николая Павловича состоялись маневры русских войск, причем национальная гвардия Мобежа стояла под ружьем вместе с нашими частями. Николай Павлович благодарил командование за состояние войск и, судя по отзывам современников, остался доволен увиденным.

В тот же вечер М.С. Воронцов дал бал августейшему брату Императора, окна Мобежа украсились русскими и французскими флагами, собрались все офицеры корпуса и представители высшего общества Шампани.

В течение 1816—1817 гг. во время большого смотра в Русском корпусе М.С. Воронцов удостоился одобрения за его состояние Великого Князя Николая Павловича и главнокомандующего герцога Веллингтона.

Но, несмотря на это, отношение официальных властей Петербурга к деятельности М.С. Воронцова во Франции было далеко не однозначно.

«Твои дела хорошо идут, ибо ты почитаем, уважаем и завидуем: последнее не меньшое обстоятельство здесь (в Петербурге), следственно, и неприятелей у тебя много: они нападают на учреждение твое. Но мне кажется, любимым быть подчиненными есть первое благополучие в свете, а ты его сыскал», —

сообщал в 1817 г. своему другу И.Ф. Паскевич.

В приказе от 15 июня 1816 г. М.С. Воронцов с большим удовольствием отмечает положение, в котором он нашел 3-ю драгунскую дивизию, располагавшуюся в окрестностях Ретеля. Он отмечает выправку людей, порядок и знание в маневрах, особенно скорость, живость и дух, «без коих один порядок, — как отмечает М.С. Воронцов, — Не что иное, как педантство, и которые при оном будут непобедимы».

М.С. Воронцов обещает принять все зависящие от него меры, чтобы доставить в дивизию лучшее оружие по сравнению с имеющимся. Во время маневров М.С. Воронцов старался «приучать войска к одинаковому шагу, к равнению и соблюдению дистанции между батальонами, каковы бы сии дистанции ни были, то есть целое, половинное и так далее, и к скорому и точному исполнению всех перемен линии и дирекции во все стороны на марше и на месте».

Необходимость столь подробного описания деталей строевой подготовки становится понятной, если учитывать особое отношение к ней Императора, Великих Князей и всей русской армии.

В период прохождения Ахенского конгресса Александр I и король Фридрих-Вильгельм произвели смотры стоявшим во Франции войскам. 10 октября 1818 г. союзные государи присутствовали на смотру русских войск при Киеврене, Император сказал М.С. Воронцову, что полки двигались ускоренным шагом.

«Ваше Величество, этим шагом мы пришли в Париж», —

отвечал Воронцов. На следующий день главнокомандующий герцог Веллингтон устроил маневры союзных войск, занимавших с 1815 г. северную часть Франции.

Главнокомандующий герцог Веллингтон остался доволен всем виденным, мнение Императора Александра Павловича было не столь однозначно. По отзывам современников, Император был недоволен многими нововведениями М.С. Воронцова, но не высказывал открыто своего отношения, дорожа мнением Веллингтона, хвалившего русский корпус. Газета «Московские ведомости» сообщала, что Император был доволен состоянием своих войск во Франции.

Однако есть свидетельство, что на совместных маневрах союзных войск, прошедших на следующий день после смотра корпуса, продолжавшегося восемь часов, Александр I и цесаревич Константин Павлович «не были удовлетворены выправкой войск Русского оккупационного корпуса».

Император не выразил лично Воронцову своего отношения к результатам его деятельности, но наградил его орденом Святого равноапостольного князя Владимира. Михаил Семенович полагал, однако, что

«мог надеяться на получение чина, ибо в мирное время никакого случая нельзя найти подобного тому, который представился в мою пользу, и, потеряв теперь и остатки куража и надежды, не могу не видеть особливое против меня неблаговоление».

Таким образом, мы видим, что оценки строевой подготовки корпуса были противоречивыми.

Нельзя сказать, что образованием и дисциплиной своих подчиненных М.С. Воронцов не занимался, но он имел свое мнение о способах решения данных вопросов. Еще от отца М.С. Воронцов унаследовал особое отношение к русским солдатам, более требователен он был к офицерам, считая, что от их знаний и поведения зависит подготовка частей в целом.

В «Правилах обучения стрелков в пехотных и егерских полках» Воронцов писал, что:

«Офицеры... не подготовлены и одною чрезмерною храбростию думают заменить нужные для сей службы познания».

Они не только сами становятся первыми жертвами своей необдуманной храбрости, но и «наводят на своих тот страх и недоверчивость, кои с беспорядком нераздельны». Будучи противником бездумной муштры на плацу, Воронцов считал, что учения должны развивать

«как тело, так и ум солдат: видя же пользу в том, что ему показывают, он учится с особенною охотой и усердием».

Подобные взгляды были, по сути, продолжением суворовских традиций в русской армии, которые начинали вытесняться прусскими методами обучения и воспитания войск, что подтверждает и высказывание И.Ф. Паскевича:

«Это экзерцицмейстерство мы переняли у Фридриха Второго, который от своего характера наследовал эту выучку. Хотели видеть в том секрет его побед, не понимая его гения, принимали наружное за существенное. Фридрих был рад, что принимают то, что лишнее, и, как всегда случается, перенимая, еще более портят».

Естественно, нежелание М.С. Воронцова превращать «солдат в машины» могло вызвать раздражение высшего военного командования в Петербурге. В то же время недовольство Императора могло объясняться и другими, главным образом, политическими причинами.

Уже упоминалось о ланкастерской системе обучения, введенной Михаилом Семеновичем в корпусе. Но еще в 1814 г. в Париже данной системой обучения заинтересовались Ф.И. Глинка и Ф.Н. Толстой, которые по возвращении в Россию взялись за устройство школ по методу взаимного обучения Белля и Ланкастера. Результатом их трудов стало появление в Санкт-Петербурге «Общества учреждения училищ по методу взаимного обучения». Нужно заметить, что лица, входящие в его состав, были масоны и занимали в нем должности в соответствии с положением их в ложе Избранного Михаила, основанной в сентябре 1815 г. в Санкт-Петербурге под главенством верховной ложи «Астреи». Ф.И. Глинка был товарищем председателя. Мы не имеем сведений о членстве Воронцова в какой-либо из масонских лож.

Однако в мае 1820 г. статс-секретарь граф Каподистрия передал Императору записку от графа М.С. Воронцова и князя А.С. Меншикова, подписанную Александром и Николаем Тургеневыми, о намерении создать общество под руководством управляющего Министерством внутренних дел, целью которого

«должно быть изыскание способов к улучшению состояния крестьян и к постепенному освобождению их от рабства».

Таким образом, Императору открыто сообщалось о намерении создать общество для поиска путей освобождения крестьян.

В «Записках» С.Г. Волконского содержатся сведения, что М.С. Воронцов подписал вместе с М.Ф. Орловым, И.В. Васильчиковым и Д.Н. Блудовым адрес о ликвидации крепостного права, представленный Императору Александру Павловичу в 1815 г. М.Ф. Орловым. Этот документ до нас не дошел.

Учитывая традиционные, присущие семье Воронцовых понятия о чести, верности и долге, можно предполагать, что М.С. Воронцов не состоял в этот период в каком-либо тайном обществе, но его деятельность, направленная на просвещение нижних чинов корпуса, смягчение телесных наказаний, сочувствие идеям постепенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, и при этом умение и желание доводить любые начинания до конечного результата не могли не насторожить власти, подозревавшие М.С. Воронцова не только в участии, но и в лидерстве в одном из тайных обществ.

Однако вернемся к Русскому оккупационному корпусу во Франции.

Следует заметить, что одной из первостепенных проблем, решаемых на Ахенском конгрессе 1818 г., была возможность вывода армии союзников из Франции.

Данный вопрос был решен положительно, поскольку союзники беспокоились, что пребывание войск во Франции может окончательно заразить их «якобинством». Этот мотив впоследствии был раскрыт Меттернихом в его полемике с бывшим министром иностранных дел Австрии. «А знаете ли вы, — заявил Меттерних, — единственный и истинный мотив нежелания Императора Александра видеть хотя бы один только корпус армии<...> расположенным за границей? Это его убеждение, что корпус перейдет на сторону врагов».

Подозрение властей, что Русский корпус «офранцузился», то есть в нем сильны революционные настроения, было также одной из причин внимания Санкт-Петербурга к деятельности М.С. Воронцова. Он был крайне уязвлен недоверием властей, которое, с одной стороны, оскорбляло его нравственные принципы, а с другой — ставило под сомнение всю его последующую карьеру как военного и государственного деятеля. Так, в письме Закревскому от 4 (16) мая 1818 г. из Мобежа он буквально выплескивает старому другу боль, вызванную несправедливым к нему отношением, упрекая друга в нежелании признать, что он подвергается гонению. Михаил Семенович Воронцов пишет:

«Я совсем не думаю, чтоб я нужен был по службе, напротив, она мне нужна, потому, что я к оной привык, что, проведши в оной лучшее время жизни моей, всякое другое состояние мне сперва покажется скучным, но нельзя с нею не расстаться, когда она сопряжена с унижением, и мне лучше будет не только быть вне оной, но хоть в пустыне, нежели всякий день ждать неприятность и быть трактованным как последний человек».

Это один из немногих документов, где Воронцов подробно рассказывает другу о служебных неприятностях, что в принципе не было свойственно Михаилу Семеновичу. О сложностях во взаимоотношениях с властями Воронцов не пишет никому, кроме Закревского, он старается не говорить на эту тему с родными и с окружающими, которые заметили его плохое настроение.

Портрет И.Ф. Паскевича. Д. Доу

Такое поведение М.С. Воронцова было вызвано не только опасениями, что его недовольство оценкой своих действий станет известно. Он исходил из своих принципов в отношении к службе, а именно: верховная власть — это прежде всего Император, который для русского человека того времени являлся первым защитником Отечества и Веры. Служить и одновременно подвергать критике высшую власть — значит прежде всего наносить оскорбление Государю, что равносильно нарушению присяги и измене Отечеству. Как уже отмечалось, Воронцов возлагал свои надежды на приезд Императора, который должен был справедливо оценить все сделанное им в корпусе.

Уже говорилось, что Михаил Семенович особенно щепетильно относился не только к оценке своей деятельности властями, но и к мнению друзей и сослуживцев, что неоднократно подчеркивал в письмах на Родину.

«...И ежели надо уже было бы выбирать из двух одно, т. е. чтобы наградили одного меня, а другим отказ, или чтобы меня забыть, а довольно число товарищей моих наградить, то я бы, конечно, выбрал последнее, ибо на что мне и чин, коли с оным мне было бы стыдно показаться сослуживцам моим? Вне службы все чины почти равны».

М.С. Воронцов был назначен главнокомандующим Русским оккупационным корпусом в результате признания Императором особого уважения, которым он пользовался в офицерской среде. Дух корпоративности был силен в этот период в русской армии. С одной стороны, это укрепляло армию, а с другой — способствовало все большему развитию тайных обществ. Об отношении к последним лучше всего за себя и близких сказал А.П. Ермолов в письме к А.А. Закревскому:

«Много раз старались меня вовлечь в общество масонов, я не опровергаю, чтобы не было оно весьма почтенно, но рассуждаю как простой человек, что общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимость быть тайным».

В этом же письме, датированном февралем 1819 г., А.П. Ермолов высказывает А.А. Закревскому сожаление по поводу неприятностей Воронцова:

«Надобно беречь подобных ему людей: у вас нет таковых излишних! Не по дружбе к нему, но по самой справедливости оцените его, и, без сомнения, найдете, что люди с его достоинствами редки. Прибавьте и ту выгоду, что он молод и государство долго может пользоваться его услугами. Во всем свете люди на высокие ступени по большой части восходят поздно, тем лучше, что человек способный может достигнуть их в молодости».

Ранимость Воронцова в отношении критики в свой адрес была известна его друзьям и вызывала у них неоднозначное отношение. В одном из писем к А.А. Закревскому П.Д. Киселев передает свою беседу с Понсетом о графе:

«Мы много говорили о делах их, и он согласился, что Воронцов не прав во многом, и особенно в том, что полагал геройством не скрывать пренебрежение ко всему, что свыше происходило, и порочить явно все постановления, которые по званию своему обязан был представлять не на посмешище, но на уважение подчиненных своих, либо не служить».

Но именно к такому выводу пришел и сам М.С. Воронцов, так как еще в письме, датированном маем 1818 г., он сообщает А.П. Ермолову о решении «просить Императора об отставке».

Михаил Семенович был прав, утверждая, что даже хорошо знающие его люди, в том числе некоторые из друзей, имеют ложное представление о его деятельности во Франции, поэтому не приходится удивляться негативной оценке властей.

«Совесть меня ни в чем не упрекает, корпус поддерживал в течение трех лет и даже возвысил честь имени русского, при том остался совершенно русским, не потерял ни в чем привычек, ни обычаев своей родины», —

писал М.С. Воронцов.

Стоит подробнее остановиться на последнем замечании Воронцова, так как современники, побывавшие в то время в Мобеже, отмечали особую царившую там атмосферу. Так, Ф.Ф. Вигель вспоминал, что все, начиная от слышимой повсюду русской речи до малейших деталей быта (русская кухня, двойные рамы и печи с лежанкой в квартирах), заставляло его думать, что

«как бы волшебным прутиком в одне сутки перенесен я был в Россию из центра Франции».

С этим впечатлением не расходится и рассказ Ф.В. Ростопчина, который в июне 1818 г. гостил у Воронцова в Мобеже. В одном из писем он воссоздает своеобразную обстановку, которая сложилась во Франции в это время, когда, по его словам, в одно утро можно найти русских в Мобеже, датчан в Бушене, англичан в Валансьене и казаков в Брикете. Рассказывая о посещении Михаила Семеновича, он пишет:

«Я был очень доволен своею поездкою: со мной ездил Орлов, и я у графа Воронцова побыл шесть дней, воображая, что я был в России, ибо Мобеж столько же русский, как Клин и прочее; квас, сбитень, везде речи русские; брань наша. Дрожки разъезжают, песни, пляска и даже вывески на лавках русскими литерами и словами написаны. Воронцова боготворят и наши и жители, он строг, но справедлив и доступен».

4 ноября полки потянулись на Родину.

Лично М.С. Воронцов получает разрешение отправиться с корпусом в Германию, где он имел право оставить войска, когда сочтет необходимым, и уйти в отпуск на любой срок по своему желанию.

Считая себя незаслуженно обиженным властями, он окончательно решил выйти в отставку. Для человека, который, по отзывам современников, был рожден для службы, этот шаг требовал определенного мужества.

В России корпус Воронцова был расформирован.

Возвратившиеся из Франции части оккупационного корпуса были вовлечены в процесс общих военных реформ в русской армии. Поэтому вряд ли стоит говорить о каком-либо особом отношении к судьбе корпуса; вызвано оно исключительно политическими взглядами военнослужащих его состава.

Что касается боевой и строевой подготовки частей корпуса, то она неизменно отмечалась как Императором, так и военачальниками. В 1820 г. Император высказал особое одобрение Кинбурнскому драгунскому полку; несколько раз Александр Павлович благодарил полк за вид и подготовку на высочайших смотрах 1824 г. Во время этого смотра особой оценки за стрельбу удостоился и Нарвский пехотный полк. В сентябре 1819 г. главнокомандующий 2-й армией генерал от кавалерии Витгенштейн отметил Смоленский полк. На смотре 1820 г. Смоленский полк был признан лучшим в дивизии. Смотры 1821—1822 гг. подтвердили отличную репутацию полка. Подобные успехи не могли не сказаться на отношении Императора к Воронцову.

В ноябре 1820 г. Михаил Семенович сообщает А.А. Закревскому, что встретился с Императором, и упоминает опубликованный в газетах рескрипт с хвалебными отзывами о корпусе и своих действиях во Франции на посту командующего:

«Сей рескрипт совершенно должен успокоить меня и товарищей моих, имевших причину думать, что нами Гос ударь не доволен, Его Величество еще лично мне изволил сказать, что поведение всех полков, возвратившихся из Франции, везде есть отлично и что все корпусные командиры оные весьма хвалят. Все сие делает, что мне не стыдно будет со старыми товарищами встретиться, ежели служба когда-нибудь меня к тому приведет, я больше и желать не был прав».

Во время личной встречи с Императором М.С. Воронцов окончательно принял решение не уходить в отставку:

«Отпуску меня остается, и в чужие края на полтора года, после чего я готов служить Государю Его Величеству, только просил милости, чтобы это было в южных провинциях, что угодно было Государю обещать».

Друзья Воронцова были искренне рады такому решению. Приведем слова Н.Н. Раевского:

«Кому же служить можно, если не служить графу Воронцову? Его воспитание, его счастливые способности всегда уважаемы будут достойно, и, конечно, никто затмить его не в состоянии».

В каждом историческом периоде государства мы находим имена своих героев. На протяжении столетий в Российской империи ими становились в первую очередь представители армии. Принадлежность к элите русской армии не зависела от высокого чина или участия в громких боевых операциях. Прежде всего имелось в виду нравственное влияние личности, сила ее морального воздействия на окружающих. Мнение таких людей ценилось в обществе очень высоко, на них равнялись. К их числу принадлежал и М.С. Воронцов, о котором Ф.Ф. Вигель говорил, что он и А.П. Ермолов были кумирами русской армии, хотя им не суждена была роль Потемкина и Суворова. Такому отношению во многом способствовали полученное Воронцовым воспитание и образование, нравственные принципы, заложенные в основе его мировоззрения, основной смысл которого во многом заключен в словах М.И. Платова: «...мы должны показать врагам, что помышляем не о жизни, но о чести и славе России».

С 1823 г. начнется новый этап военной и государственной деятельности М.С. Воронцова в качестве генерал-губернатора Новороссийского края.