Жив Севастополь

Ушаков принадлежал к тем людям, на долю которых достается самое трудное. Словно Ивану-царевичу в русской сказке, судьба подсовывала ему всё новые испытания, — одно сложнее другого. По окончании войны достались ему починка и оснащение вконец разболтавшегося флота, притом требовалось привести его в порядок не позднее мая, когда эскадре можно будет выйти в море. Корабли были плохи. Рангоуты растрескались, паруса изорвало в клочья, в обшивке бортов, источенной червем и облепленной ракушками, зияли щели. Пришлось конопатить, красить, смолить, перебирать заново. Надо было ставить новые паруса, блоки, канаты и т. п. Для всего этого требовались лес, краска, смола и многое множество разного материала. Наконец нужны были новые мундиры, рубашки, фуфайки, сапоги, потому что команды вовсе износились. Нужны были одеяла и белье для госпиталя, нужен был провиант. Из всего, что затребовал Ушаков, привезли в Севастополь небольшую часть, а затем дело остановилось из-за бездорожья и осенних бурь. После смерти Потемкина «на верху» не было никого, кто хотел бы всерьез заниматься нуждами Черноморской эскадры и порта.

Снарядившись, Ушаков сам отправился в Херсон, где надеялся взять кое-что с верфей и складов. Наступила осень, и суда поставлены были на кренгование. Адмирал не хотел рисковать большими кораблями. Он составил караван из наиболее увертливых на волне катеров и отправился за материалами, невзирая на погоду.

Матросы принялись за старые севастопольские дела — пошли в леса, на починку дороги и на городскую стройку, которую Ушаков затеял согласно своим усердно разработанным планам. Главной заботой его был госпиталь. Его строили из хорошего камня, о двух этажах, с большими окнами и красивым фронтоном. Ушаков настаивал на том, чтобы здание было непременно красивым, хотя по скромности и непритязательности своей никогда не видел смысла в различных ухищрениях зодчества и осуждал Потемкина за пышность его сооружений. Но госпиталь он хотел видеть красивым.

Весной здание госпиталя не только было готово и возвышалось над Корабельной так, что были видны все три его светлые стенки, но и заполнялось уже больными, перенесенными из старых бараков.

Зимой 1797 года в Севастополь явился посланный адмиралтейством для особого осмотра контр-адмирал Карцев. Он подробно докладывал о состоянии военного порта и работах, в то время производимых. Несмотря на сухое изложение, мы легко можем представить себе Севастополь таким, каким видел его адмирал:

«При входе в залив, на северном и южных мысах, также возле города и при самой воде построены были для защищения входа довольно сильные каменные батареи... Адмиралтейство, с его магазинами и разными мастерскими, построено с заведения порта, при входе в гавань, на низменности берега. Киленбанк с магазинами помещен в другой бухте. Корабли, фрегаты и прочие суда расположены на якорях подле берега, в который врыты в месте палов также якоря для закрепления швартовов. Все суда содержатся чисто и со всевозможною бережливостью. В некоторых местах по бухте, где стояли швартованные корабли и прочие военные суда, уравнивался берег для построения магазинов и удобного положения на нем корабельных вещей. Против многих судов такие пристани уже окончены и на них сложены артиллерия и запасный рангоут, а в магазинах помещены все припасы и такелаж. Казармы для служителей построены на высотах берегов против гавани и против каждого корабля; они каменные, покрытые черепицею, а иные землею; некоторые же достраиваются и все вообще весьма сухи и чисты... Пороховых погребов не имеется, но порох удобно хранится в прибрежных пещерах, нарочно вырытых большей частью в Инкермане. Каменная двухэтажная госпиталь на триста человек построена на высоте берега в южной бухте против города и содержится в лучшем порядке; при ней имеется казарма для госпитальной прислуги...»

Карцев отметил в своем донесении, что «строение казарм, корабельных магазинов и отделка берегов производились корабельными служителями без всякой платы от казнь; и только с небольшим употреблением казенных материалов».

Беспристрастный доклад Карцева явился лучшей оценкой деятельности Ушакова: Каждый человек, хотя бы самый равнодушный, самый придирчивый, не мог не удивляться этой деятельности и этому «разжалованному» городу.

Адмиралтейство и портовые постройки составляли центр Севастополя по берегам Южной и Корабельной бухт. Вверх по склону, от моря поднимались широкие улицы, застроенные офицерскими домами, а выше лепились домики матросов. Кроме тех, кто служил в эскадре, здесь селились рыбаки и мастеровой люд из беглых крестьян или отпущенных солдат. Они занимались корабельным делом, плетением сетей, слесарной и шорной работой. Кроме потемкинских «невест» появились и новые хозяйки — выкупленные у помещиков жены севастопольских слобожан. Какая-нибудь рязанская или тамбовская с целым выводком ребят терпеливо тащилась на возах с чумаками или пешая и в конце концов находила своего севастопольского новосела, делалась морячкой, а дети ее становились потомственными севастопольцами.

Ушаков радовался, если кто-либо из мастеровых находил себе подругу, и в этих случаях оказывал помощь из собственных средств.

Так вырастали Артиллерийская и Корабельная слободки. Ушаков любил бродить по Севастополю, появлялся и в матросских слободах, в балке, где сооружались беседки и качели для народных гуляний, в «Голландии» у больших сараев, где хранился корабельный лес. Он был очень доволен, что пустынные земли близ «Голландии» занял предприимчивый арнаут Бардаки, и теперь его семейство занималось здесь садоводством. Это придавало Севастополю вид города с предместьями, окружало его зеленью, делало приятным для глаз прибывающих с моря.

В одной из лощин, названной Ушаковой балкой, как-то сам собой, вместо дикой рощи, явился тенистый сад для общего гулянья. Был в Севастополе и клуб, в котором, как рассказывает Павел Сумароков, «куда ни оглянешься, к кому не подойдешь, всё это моряки».

Как только умер Потемкин и адмирал Мордвинов, давний противник Севастополя, получил власть на Черном море, начались злоключения Ушакова, а с ним вместе и его любимого города.

Ушаков, подлинный начальник Черноморского флота, поступил в подчинение Мордвинову. От Ушакова была отнята всякая самостоятельность, так что даже производство в чины офицеров Севастопольской эскадры предоставлялось Мордвинову. Мордвинов не одобрял особых забот Ушакова о Севастополе потому, что, как уже было сказано, не одобрял самого начинания. Он был уверен, что жизнь неизбежно обречет Ахтиар на положение ничтожного портового городка, и почитал своим долгом препятствовать его росту или, во всяком случае, установившемуся порядку строительства этого порта. Ему казалось недопустимым превращение корабельных команд в команды рабочих и даже лесорубов: всё это расшатывало военную дисциплину и мешало военной выучке. Мордвинов считал, что Ушаков покровительствует беззаконию.

У Мордвинова было особое отношение к адмиралу, которого Потемкин в свое время предпочел ему — Мордвинову. Этого он не мог простить Ушакову. Не мог простить он и того, что во время войны Ушаков сделал всё, чего он, Мордвинов, не сделал. Поэтому подвергал он сомнению даже самые подвиги Ушакова. Ему неприятен был этот коренастый, неловкий с виду человек с богатырскими плечами и девичьим румянцем. Что такое был Ушаков, откуда он взялся? В качестве начальника Мордвинов искал случая придраться к Ушакову, и случай не замедлил представиться. Выяснилось, что Ушаков, без ведома Мордвинова, взял для ремонта эскадры кое-какие материалы из херсонских складов. Ушаков доказывал что «не возьми он этих материалов своевременно, старые корабли могли погибнуть». Мордвинов объяснений Ушакова не принимал и считал его поступки противозаконными. Начальствующий адмирал давал понять севастопольскому адмиралу, что прежняя, домашняя распорядительность его по флоту не может быть терпима. Придирки Мордвинова были особо оскорбительны потому, что и починка кораблей и новые здания в городе стоили казне ничтожно мало. По заведенному в этом удивительном городе обычаю и безмолвному уговору всякий севастополец трудился на пользу города, независимо от того, платили ему какие-либо гроши или не платили.

Мордвинов всего этого не хотел знать, имея собственные понятия о дисциплине и порядке. Отныне учредил он строгую отчетность в делах, которая и должна была установить этот хороший порядок. На самом деле строгая отчетность, заведенная Мордвиновым, служила препятствием к быстрым распоряжениям и самостоятельным действиям, привычным для Ушакова. По всякому поводу Ушаков теперь должен был испрашивать разрешения. Правда, военная слава Ушакова была так велика, что делала его неуязвимым, во всяком случае сместить его было нелегко. В 1798 году он был назначен командовать русско-турецким флотом в ионической кампании. С воцарением Александра I Ушакова отозвали на Балтийский флот.

Черноморская эскадра и Севастополь лишились многолетнего своего устроителя.

Севастополь осиротел.

Но и оставленный без попечительного хозяина, Севастополь продолжал жить и расти.