Крым-Гирей, дэли-хан

Черные и улусные татары и те, которые ковыряли землю Крыма самодельным плугом и бороной (занятие презренное, годное лишь для рабов), — все ждали дня, когда наконец затрубит рог посланцев сераскира и можно будет собирать табуны, отощавшие в сухих степях, и седлать коней военным снаряжением. Всю зиму, лето и осень только и жили россказнями о богатом ясыре прошедших войн, когда вся семья, считая и женщин, ежедневно ела мясо, а пленники, связанные попарно или закованные в колодки, обрабатывали поле и лепили из самана новые загоны для овец. Было время! А теперь дети с раздутыми от всякой дряни животами играют заржавевшими колодками и ремешками, которыми когда-то связывали. пленников. Люди голодают. Дошли до того, что даже главе семьи пекут лепешки только к пятнице, да и то из ячменных высевок. Все остальные хлебают тощую кашицу из проса и грызут чеснок.

— Алла, алла, алла, — провозглашает муэдзин, как будто хочет сказать: «мужайтесь, братья!». Мулла, который хорошо знаком с самим карасубазарским муфтием Сеид-Ахмед-эфенди, говорит с его слов, что всё дело в недостатке молитв и что, когда народ был богомольнее, всё шло хорошо: были благословенные пророком войны против неверных, землю возделывали пленные и всем хватало того, что привозили с войны и что давали поля. А ведь по всей стране было более двухсот тысяч кибиток и ста пятидесяти тысяч домов. Муфтий несомненно говорит правду, потому что он ученейший человек и кроме священного корана всегда читает огромную книгу о землях Крымского ханства, написанную от руки на татарском языке шейхом Махамедом еще 200 лет тому назад.

Многие же из бывалых людей винят во всем тех султанских капуджиев, которые распоряжаются всеми татарами Крыма, запрещая им под страхом смертной казни ходить к русским селениям за ясырем и другой поживой. Татары должны терпеливо ждать, пока султан пришлет хану «саблю и кафтан» (что означает: «собирайся в поход!»).

Нет, народ татарский, и особенно ногайцы, недовольны такими порядками. Ропот слышится повсюду, и в глухих балках уже находят обезглавленные трупы ханских и султанских чиновников.

Наконец по степям пронесся тот ветер, который предвещает бурю.

Разнесся слух, что дни хана сочтены и что буджакские мурзы поднимают восстание за нового хана, сераскира Буджакских орд, Крым-Гирея. Этот Гирей, по словам посланцев от Буджакской орды, могуч и страшен, как горный поток весной. Он стремится всей своей силой обрушиться на неверных, которые еще не отмщены за поход 1737 года.

Буджакские мурзы распространили в народе слух, что Крым-Гирей не намерен сидеть у Порога Счастья и ждать милостивого соизволения, что при нем турецкие солдаты перестанут хозяйничать в стране. Главное же, что обещали буджакские мурзы, — это войну. Ведь Крым-Гирей знает: парод татарский войной живет. Так сказал еще в давние времена хан Сахыб-Гирей.

Весной 1758 года ногайцы оставили свои очаги и сели на коней, чтобы помочь такому хану, как Крым-Гирей. Турецким солдатам и страже и, наконец, самому хану Мухамед-Гирею ничего не оставалось как бежать, и Крым-Гирей был провозглашен ханом всех татарских народов: «крымских, буджакских, кубанских, едисанских, жамбуйлукских и едичкулских без изъятия...»

Нового хана встречали пушечной пальбой. Сотни баранов румянились на вертелах в его честь. В шербеты добавили столько виноградного соку, что все были пьяны, не исключая улемов и шейхов, которые, как известно, больше держались буквы закона Магометова, чем его существа.

Султану Мустафе ничего не оставалось, как прислать халифскую грамоту тешрифат, в которой «милостиво подтверждалось и гарантировалось ханское достоинство» Крым-Гирея.

Крым-Гирей был из тех людей, которые, однажды поставив перед собой цель, добираются до нее любыми путями.

Целью этого Гирея была война с Россией, война сокрушительная, уничтожающая. Еше будучи сераскиром Ногайских орд, он хаживал в русские пределы, уничтожал приазовские крепости и даже грозился «повесить свою плеть на столице русской, в Петербурге», заставив русских вновь платить дань, как было при его отцах и дедах. Вот каковы были намерения Крым-Гирея. За победой должны были следовать новые войны, ибо этот Гирей вообразил себя новым Батыем или Чингизханом.

Войны ждало с нетерпением всё мужское население Крымского ханства потому, что война была верным средством насытиться до отвала.

Война была средством разбогатеть. И татарский народ приветствовал нового Батыя или Чингизхана, как такого правителя, который заботится о народном благе.

Поэтому, говоря о политике Крым-Гирея, вовсе незачем делить ее на внутреннюю и внешнюю. Достаточно лишь кратко рассказать о замыслах этого последнего из сильных Гиреев.

Крым-Гирей собирался принять под свою руку кавказские племена. Русские должны были забыть пути к Черному морю.

Священная война (джихат) против России, страны, которую Крым-Гирей ненавидел лютою ненавистью, могла сделать хана свободным, самостоятельным. Долго ли крымские ханы, благородные отпрыски настоящих ильханов из рода Чингизидов, будут пресмыкаться в Стамбульском серале? Разве не мог Крым-Гирей вернуть Крымскому юрту могущество Золотой Орды и разве Гиреи не могут быть защитниками Мекки и Медины подобно властителям Порты?

Подумать только, что не он, всеми признанный «кладезь премудрости», «доблестный» Крым-Гирей, а жалчайший угодник гарема Мустафа¹ имеет власть падишаха!.. Чтобы казаться величественным, этому Мустафе приходится сильно белить свое багровое лицо и чернить свою рыжую бороду, и всё равно он кажется жалким рядом с Крым-Гиреем.

Крым-Гирей говорил о себе, что он только воин. Действительно, он мог довольствоваться куском вяленого мяса и спать, положив под голову седло. Но то, чем довольствовался Крым-Гирей в походе, совсем не устраивало его в Бахчисарае.

Турецкие историки отдают должное Крым-Гирею как «последнему татарскому богатырю» (Ресми-эфенди), но они порицают его за чересчур «богатырские» замашки — разгул и пьянство.

Громозвучный хохот и оглушительные звуки дасула и дарие (двух инструментов, от которых непривычный может оглохнуть) возвещали о том, что идет хан.

Вокруг него всегда толпились шуты, фокусники, комедианты, и сам он любил огорошить важного посетителя какой-нибудь забавной хронограммой или замысловатой шуткой. Хан не довольствовался ни татарской кухней, ни своим гаремом. Ему нужно было разлизанное море вина, разнообразнейшие кушанья и такие увеселения, о которых скромные люди говорили только шёпотом и при закрытых дверях.

За все эти проделки хан Крым-Гирей носил вполне заслуженное прозвище дэли-хана,² которое и осталось за ним в истории.

Чем обширнее были честолюбивые замыслы хана, тем больше средств он тратил на свой дворец, мечети, роскошные бани, фонтаны и памятники.

Никогда еще Бахчисарай не украшало такое количество лазури и позолоты. Ханский дворец был заново перестроен, и блеск его слепил глаза.

Во время больших приемов хан сидел на оранжевых сукнах (цвет ханского достоинства, подобный солнечному), и золотой полумесяц горел над его престолом среди синей лазури и золотом прочерченных звёзд.

Хан был облачен в султанский халат, обшитый соболями, тот самый, который «приносит счастье».³ На голове его была соболья шапка с «миропобедительными соргуджами»,⁴ скрепленными алмазом. Вокруг хана стояли его телохранители — капычеи и сеймены, вооруженные луками и стрелами.

Хотя Крым-Гирей и был вознесен на ханский престол волной мятежа и дорогу в Бахчисарай очищали для него пики ногайских конников, — в Бахчисарае он был окружен сановниками, беями четырех знатнейших фамилий и улемами самого высшего достоинства. Их нельзя было назвать придворными. Все они считали себя не ниже хана и терзали его советами, доносами, интригами, заговорами. Крым-Гирей был осторожен и таил про себя самые сокровенные из замыслов. Они приоткрывались лишь в сношениях с иностранными дипломатами.

У Крым-Гирея была мания величия. Но не следует думать, что он был наивен и рассчитывал только на свои силы. Нет, ему нужна была поддержка и он искал ее совсем не в магометанских странах. Он добивался популярности у дипломатов Западной Европы и это ему удавалось.

Послы и консулы, являвшиеся в Бахчисарай, находили здесь зрелища дикие и фантастические, роскошь Востока, щекотавшую их пресыщенное воображение. Особенно любопытен был сам хан Крым-Гирей. Достаточно сказать, что он, который носил длинную бороду и ел руками, мог неожиданно заговорить о философии Монтескьё или комедиях Мольера. Это было забавнее, чем услышать говорящего попугая или увидеть обезьяну в кринолине и пудреном парике. «Образованность» не требовала от хана больших усилий. Он не знал языков и не умел читать книг, о которых рассуждал, но у него была прекрасная память, сметливость и природный ум. При нем состояли два-три ученых магометанина, хорошо знавших, что Лондон, Париж и Петербург находятся в разных странах и их не следует путать, если хочешь делать политику.

Но если Крым-Гирей и не был образованным человеком и, быть может, не всегда хорошо знал географию страны, с которой вел переговоры, то он обладал острым нюхом охотника: слышал запах войны на громадном расстоянии. У него были свои кумиры в Западной Европе.

В 1750 году он послал от Буджакской орды посла к прусскому королю Фридриху II, именуемому Великим. Посольство не имело другой цели кроме восторженного удивления, которое Крым-Гирей выразил цветистым слогом.

В 1751 году, когда «великий» завоеватель Фридрих был в самом жалком положении после того, как русские взяли Берлин и подступили к Померании, — Крым-Гирей снова подал голос, уже в качестве хана и, так сказать, собрата по профессии. На этот раз Крымское посольство явилось для того, чтобы предложить пруссакам помощь, в виде 16 000 татарских всадников. За это, разумеется, надо было заплатить звонкой монетой, но хан надеялся и на другую плату: Союз с Пруссией казался ему не плохим началом. Так открывался путь к могуществу, и будущая империя представлялась уже совсем реальной.

Для Фридриха помощь хана была очень своевременной: являлась надежда отвлечь русских от Курляндии. К тому же: «Древний Херсонес Таврический, окруженный роскошнейшими цветами античной мифологии и поэзии, мгновенно оказался новой исходной точкой для самых смелых планов среди непрерывной цепи военных соображений и расчетов короля». Другими словами, Фридрих был непрочь сделаться опекуном крымских татар и освободить Турцию от излишних забот. Прусский король уже мысленно спускал корабли в Черное море и представлял себя хозяином прекрасных гаваней. Тогда Англия...

Но не будем вдаваться в эти недоступные нам миры воинственных фантасмагорий. Напрасно прусские послы томились в Бахчисарае в ожидании договора с ханом. Напрасно посол Гольц проявил столько ловкости, затрагивая самые чувствительные струны. Союз Пруссии с Крымским ханством не состоялся потому, что переменился ветер, и король нашел поддержку в новом русском императоре Петре III, давнем поклоннике прусской военщины.

Не только план великого союза оказался иллюзорным, цель, которую преследовал хан, неожиданно отдалилась.

В 1764 году Крым-Гирей был лишен ханского достоинства. Это значило, что не только Стамбул был недоволен политикой хана, но и в Бахчисарае обнаружились враги Крым-Гирея, таившиеся до времени. Верные ногайцы были готовы к мятежу, но хан не пожелал возглавить мятеж и покорился Высокой Порте. Крым-Гирей был слишком уверен в своей силе, чтобы считать отъезд из Крыма окончательным.

Хан был свергнут с престола потому, что, как утверждали турецкие историки, «принятыми на себя неуместными притязаниями потерял свой престиж и авторитет». Другими словами, он проявил чрезмерную самостоятельность, тогда как должен был оставаться послушным.

Вернула Крым-Гирея на ханский престол война, и этим он был обязан Франции. Дело в том, что Людовик XV воодушевился теми же иллюзиями, которые увлекли прусского короля, с той разницей, что французский план был более обдуманным и выразился в серьезной работе дипломатов в Константинополе и Бахчисарае. Для предполагаемой войны с Россией избрали благовидный предлог: польские дела. Порта должна была рыцарски выступить на защиту конфедератов. Франция хотела руководить этим благородным делом. Но подоплека войны была другая: Людовик XV, подобно Фридриху II, уже видел себя хозяином южных морей.

Так или иначе, всё шло к войне. В Крым был отправлен достаточно ловкий консул на место нерешительного синьора Форнетти. Это был барон де Тотт, впоследствии написавший воспоминания о своей деятельности в Крыму.

Барону помогли события. В июле 1768 года отряд казаков потрепал татар в Балте (город принадлежал хану). Некий Якуб-ага, которого нетрудно было взять лестью или золотом, поддался на уговоры барона и отправил к Порогу Счастья донесение, в котором казачий набег изобразил как вторжение русских войск.

Донесение заставило встрепенуться ленивого Мустафу III, проводившего свои дни в гареме.

Факел войны был зажжен! (Так выразился историк Ресми-эфенди).

В день Рикеаб, когда министры стоят у стремени властителя Порты, могущественный Мухсинзаде был превращен в ничто, а бывший кондитер осыпан милостями и возведен на пост верховного визиря.

4 августа 1768 года, по словам турецкого историка Ресми-эфенди, «верховный визирь Эмин-паша со священным знаменем в руках торжественно выступил из внешних ворот Сераля», другими словами: война была объявлена.

Тогда-то в Стамбуле вспомнили об опальном Крым-Гирее. Никто не мог заменить его по части ненависти к России. Он был назначен главнокомандующим и тотчас, несмотря на холода, отправился в поход. Консул Людовика XV со своей канцелярией сопровождал хана.

Хан выступил из Стамбула во главе почти стотысячной армии и направился в пределы Новороссии, предполагая, что такая же армия двинется одновременно к Дону и левому берегу Днепра.

План ближайших операций состоял в том, чтобы взять Елизаветинскую крепость (Елизаветград) и оттуда направиться в Польшу, где и должны были произойти встреча хана с конфедератами, триумф спасителя, посрамление России и, быть может, дальнейшие походы и триумфы.

Стотысячная армия Гирея состояла из двадцати колонн турецких спагов и татарской конницы. Во главе девятнадцатой были султаны-сераскиры, двадцатую вел главнокомандующий хан. Пестрота одежд, блеск лат, колчанов и сабель, разукрашенных позолотой и камнями, сочетались со строгой мрачностью европейской амуниции. За колоннами воинов двигалась свита. Священное знамя пророка и новенькие французские пушки замыкали торжественное шествие армии Гирея.

Таково было выступление. Война же началась в том порядке, или на взгляд европейца беспорядке, который всегда сопутствовал движению татарско-турецких войск.

Но скоро всё перемешалось. Татарская конница с обычным воем стремительно понеслась целиной, не разбирая дорог, всё сметая на пути своем и унося всё, что можно было унести. Там, где пролетали ханские отряды, вспыхивали пожары; города и сёла сгорали дотла. Армия, как смерч, прошла по степям Украины и, достигнув польских пределов, продолжала всё жечь, грабить и увлекать за собой. Спасаемая Польша была залита кровью не меньше, чем наказуемая Украина.

Чем глубже на северо-запад забиралась армия, тем более громоздким становился ее обоз: тысячи пленных и всевозможный скарб. Каждый конный татарин гнал за собой стадо и несколько пленников.

Армия отяжелела и, пресыщенная грабежом, уже помышляла о возвращении. Чего же более? Ясырь был велик, и войну можно было назвать счастливой, хотя тысячи воинов остались погребенными в оледеневшей пустыне степей.

Но Крым-Гирей не мог считать войну законченной, она только начиналась. Предстояло не только двигаться вперед, но и закрепиться на пройденных землях. И хан казнил тех, кто проявлял трусость, и тех, кто удалялся в поисках пропитания. Казнил простых спагов и важных эмиров. Хан показывал чудеса выносливости и смелости со своими любимыми ногайцами, но ничто уже не могло воодушевить его армию. Пыл стяжательства погас, а с ним вместе и то, что стремило войска вперед. Пыл погас раньше, чем было дано настоящее сражение. Крепость Елизаветы, казалось, была уже в руках Крым-Гирея. Разведка показала, что укрепление было преодолимо. Но осаду даже не начинали. Никакая сила не могла заставить турецких спагов идти на штурм. Они предпочитали самоубийство, если нельзя было бежать. Даже ногайцы не хотели идти вперед, их вполне устраивало то, что они уже получили в этой войне.

Как всегда бывает в таких случаях, когда для солдат потерян смысл дальнейшего движения, — армия стала слабеть. Находилось множество причин, которые вели к отступлению. Трусость турецкой кавалерии, опаздывающее снабжение, лютые морозы, и вот будущий «Батый» вынужден был отступить.

Консулу Людовика XV было сказано, что армия нуждается в отдыхе и подкреплении, и что вскоре она с новыми силами пойдет к Дунаю. Но для хана этот поход оказался последним.

Вместе с тем это было и последнее нашествие крымцев на Русь.

В то время как Крым-Гирей, «развернувший свое знамя на крайних пределах доблести», умирал в Каушанах от приступов геморроя (такова одна из версий) или от яду, подсыпанного ему велением Стамбула (другая версия), готовились события, которые показали всю иллюзорность замыслов Людовика XV.

Было бы несправедливо умолчать о том, что Крым-Гирей умер как человек, любивший радости жизни и тем не менее стоик. Он велел музыкантам исполнить самый веселый танец и за минуту до смерти хохотал.

Примечания

1. Султан Мустафа III правил Турцией с 1757 по 1774 гол.

2. Сумасшедшего хана (турецк.)

3. Слова из фирмана, присылаемого хану Стамбулом.

4. Род султанов из перьев. О них говорится в том же фирмане.