Борьба за Крым: раунд первый — 1775—1779 гг.

Рассмотрев проблемы судостроения, теперь перейдем к анализу военной деятельности Азовской флотилии в 1775—1783 гг.

Не успела Россия в июле 1774 г. заключить мирный договор с Турцией, закончивший войну 1768—1774 гг., как последняя уже приступила к попыткам изменить его условия. Началось затягивание ратификации договора. Гаджи-Али-паша, высадившийся в июле в районе Алушты, но потерпевший поражение при попытке поднять восстание крымских татар, делал все возможное, чтобы затянуть свою эвакуацию с полуострова. А благодаря ошибке В.М. Долгорукова он еще и получил возможность перейти с флотом в Кафу. Упорно тянули турки и с выплатой контрибуции, и с передачей России крепости Кинбурн.

На что рассчитывала Турция, добиваясь пересмотра Кючук-Кайнарджийского договора? Как и во многих других случаях, она надеялась на дипломатическое вмешательство западноевропейских держав, которые с явным неудовольствием взирали на такое существенное усиление Российского государства. И надеялась не зря. Русский поверенный в делах Х.И. Петерсон доносил Румянцеву, что сама мысль о пересмотре договора была подсказана Турции иностранными дипломатами. Французский посол, писал он, «приметил Порте, что может она без видимого нарушения трактата откладывать ратификацию оного, искать главным образом перемены некоторых артикулов, пока войска наши совсем не выступят, а тогда уже и силою все можно будет обдержать...».¹

Представитель Франции в подкрепление своих доводов указывал на «внутренние в России замешательства» и напоминал, что предыдущие требования России были гораздо меньше того, что она получила по Кючук-Кайнарджийскому договору. Он уверял, что русское правительство легко согласится пожертвовать тем, что получило «сверх собственных желаний». Кроме того, учитывалась и болезнь Румянцева, которая, по мнению турок и их советчиков, должна была неминуемо внести дезорганизацию в русские войска и побудить к уступчивости русское правительство.

Новый визирь Иззет-Мегмет паша не успел еще с остатками турецкий армии дойти до Константинополя, как Порта обратилась через Цегелина к прусскому королю с просьбой ходатайствовать перед русским правительством об изменении условий Кючук-Кайнарджийского мира.

Кроме Пруссии, Турция обратила свои взоры и на нового вероятного союзника — Англию. Прося английское правительство о содействии в смягчении условий мирного договора, Турция соглашалась даже на смягчение политики в двухсторонних торговых отношениях.

Таким образом, перед Россией предстала весьма непростая задача: добиться от Турции ратификации мирного договора в том виде, в каком он был подписан. И она ее успешно выполнила: 13 января 1775 г. Османская империя объявила о ратификации Кючук-Кайнарджийского мира в полном объеме.² А вслед за ратификацией договора 2 февраля 1775 г. состоялась, наконец, передача России турецкой крепости Кинбурн, которая тотчас же стала приводиться в порядок. Наконец, 19 марта 1775 г., убедившись, что все формальности выполнены, Екатерина II опубликовала манифест о заключении Кючук-Кайнарджийского договора.³

После этого летом 1775 г. в Москве состоялись широкие торжества по случаю одержанной над Турцией победы. Екатерина II так описывала их госпоже Бьельке: «...на другой день после первого праздника в честь мира я захворала... это заставило меня отложить увеселение на 8 дней, так что народный праздник дан был только во вторник на этой неделе, а вчера, в четверг, все окончилось маскарадом и фейерверком. Все эти увеселения удались превосходно; для устройства народного праздника была избрана обширная равнина, в двух верстах за городом, которую наименовали Черным морем; к нему вели две дороги, названные: одна — Доном, а другая — Днепром; по бокам этих дорог были расставлены виды усадеб, ветряных мельниц, деревень, харчевен и проч. Море было усеяно кораблями: на холмах, окаймляющих поле, воздвигли строения, которые получили названия Керчи и Еникале. Это были танцевальные залы, Азов был столовой, а Кинбурн — обширным театром; были бьющие вином фонтаны, канатные плясуны, качели и другие увеселения для народа, [которые] помещались по ту сторону моря; в Таганроге устроили ярмарку; фейерверк устроили за Дунаем; остальное пространство было украшено иллюминацией; наконец от 60 до 100 тыс. человек, а может быть и более, во вторник и четверг веселились, как только можно, в этом очаровательном местечке, вид которого был, кроме того, великолепен...».⁴ Столь большой размах празднований свидетельствовал как о значимости достигнутой победы, так и о ее долгожданности после стольких лет войны.

Однако борьба за Крым отнюдь не завершилась. Подписав с Австрией в конце апреля 1775 г. договор, по которому Турция соглашалась с проведенной австрийцами осенью 1774 г. оккупацией Буковины, она все внимание вновь сосредоточила на Крыме, решив вернуть его под свой полный контроль. Проводником этого плана должен был стать объявленный турками еще в 1773 г. крымским ханом Девлет-Гирей, перебравшийся после вывода российских войск осенью 1774 г. из Тамани в Крым. Добиваясь поддержки Порты, он выражал готовность ликвидировать независимость Крыма. И он ее получил. В результате уже в начале 1775 г. Девлет-Гирей объявил себя ханом. Султан незамедлительно прислал ему богатые подарки. Между тем, законный крымский хан Сахиб-Гирей в апреле 1775 г. покинул Крымский полуостров. Далее возникла пауза.

Дело в том, что Оттоманская Порта все же медлила пока с официальным утверждением Девлет-Гирея, скрывая свое участие в его действиях. Промолчала и Россия, поскольку бывший крымский хан Сахиб-Гирей не являлся кандидатурой, которая отвечала бы ее интересам. Его считали слабохарактерным, безличным и действовавшим в зависимости от сложившейся конъюнктуры. Инцидент с поддержкой восстания крымских татар в 1774 г. и выдачей П.П. Веселицкого туркам еще больше ухудшил его взаимоотношения с Россией.

Правда, в качестве кандидата в правители Крыма Петербург имел калгу-султана Шагин-Гирея, который мечтало действительной и полной независимости Крыма от Оттоманской империи. Было известно, что он отнесся с крайним неудовольствием к сохранению над Крымом духовной власти турецкого султана. Более того, еще осенью 1774 г. Шагин-Гирей обратился к русскому правительству с просьбой помочь ему деньгами и войском, чтобы он мог сделаться крымским ханом. Причем этой цели нетрудно было достичь в виду популярности Шагин-Гирея среди ногаев.

И Совет сначала сочувственно отнесся к такому плану, но в конце возобладало другое мнение, а именно, что, поставив своей целью реализацию Кючук-Кайнарджийского договора, Россия сама не должна нарушать его условий, а следовательно, не должна вмешиваться в татарские дела. В соответствии с этим решением в декабре 1775 г. Е.А. Щербинину, представлявшему Россию в Крыму, был послан рескрипт «о неисполнении ныне плана калги-султана».

Однако Порта все же признала Девлет-Гирея крымским ханом. Более того, Константинополь поставил вопрос о превращении его власти в наследственную. Россия, которая до этого сама продумывала эту идею, сразу же отклонила турецкое предложение: закрепить власть на полуострове за столь враждебно настроенным к России ханом было не в ее интересах.

Тем временем турки продолжали все дальше отходить от выполнения Кючук-Кайнарджийского договора. Они приостановили платежи контрибуции, возобновили назначения крымских судей и таможенных чиновников. Готовясь к военным действиям в Крыму, Турция посылала таманскому военачальнику деньги и артиллерийские орудия.

Поступали сведения и о действиях Девлет-Гирея: он готовил лодки для предполагаемых десантов в Еникале и Керчь с таманской стороны. Отказавшись признать договор, заключенный между Россией и Крымским ханством в 1772 г., он объявил кабардинцев своими подданными, лицемерно сославшись при этом на Кючук-Кайнарджийский договор. Наконец, летом 1776 г. в Петербург поступило сообщение коменданта Еникале о прибытии в Крым переодетых французских офицеров для осмотра и укрепления крымских крепостей.⁵

Одновременно с военной подготовкой в Турции велась соответствующая пропаганда. Шведский дипломат Мураджа д'Оссон услужливо разрабатывал для турок теорию «османского халифата», причем из «духовного» господства султана над мусульманами «всего мира» выводилось более реальное — политическое господство. Русским дипломатам приходилось бороться и против этой теории. Когда турки/ссылались на то, что не только Крымское ханство, но и все мусульманские страны, в том числе Индия, признают духовную власть турецкого султана-халифа, Н.И. Панин резонно возражал: «Когда турки сами ссылаются на пример Могола, признающего калифство в особе султана, то б мы весьма не прочь были, чтоб с ханами крымскими не более духовного сопряжения заведено было, как сколько может настоять у Порты с Моголом индейским».⁶

Наконец, Османская империя вполне раскрыла свои карты. Угрожая разрывом, она потребовала от русского правительства «отступить от независимости татар, возвратить Кинбурн и оставить ей во владение Таман».⁷ Только после этого Петербург приступил к ответным активным действиям. 23 ноября 1776 г. Россия ввела свои войска в Перекоп. В то же время она решила оказать поддержку и Шагин-Гирею.⁸

Очевидно, что в сложившейся ситуации преимущество было на стороне России: после Кючук-Кайнарджийского мира ее позиции стали еще более сильными, чем прежде. Владея Керчью, Еникале и Кинбурном, русское правительство могло в любое время направить оттуда свои войска в центр Крымского полуострова. Было нетрудно также подтянуть войска с Украины на линию Перекопа. Турция же имела небольшой гарнизон в Тамани и более значительный в Очакове; для подвоза вооруженных сил по морю ей требовалось значительное время. Кроме того, в результате переселения части ногаев на Кубань во время войны 1768—1774 гг. заметно ослабела военная мощь татарского войска.⁹

Однако в планы Петербурга не входило возобновление военных действий. Слишком трудным оказался путь как к миру в недавно закончившейся войне, так и к его ратификации, слишком сильно потрясла господствующий класс крестьянская война Е.И. Пугачева, чтобы правительство решилось рисковать уже достигнутыми результатами. Оно избрало другой путь — мирного урегулирования конфликта. Движение войск на Перекоп и сопровождавшая его концентрация русских войск на границах Крымского ханства и на Дунае носили, по логичному мнению Е.И. Дружининой, характер только военной демонстрации.

В связи с вводом войск в Перекоп русское правительство 22 ноября предъявило Турции декларацию. Здесь излагались все нарушения Кючук-Кайнарджийского договора со стороны Турции: Порта позволила себе, говорилось в декларации, «не только вмешиваться прямым образом и под разными предлогами в суверенное правление крымских татар, смещать их ханов, назначать судей и таможенных сборщиков, посылать войска в эту страну и распространить свою власть на ногайские орды, утвердить в качестве крымского хана Девлет-Гирея с подчинением ему кабардинцев, которые никогда не принадлежали ни Порте, ни Крыму, — она позволила себе также требовать в заявлениях султана и великого визиря, сделанных послу князю Репнину, чтобы свобода и независимость татарских народов в их политическом и гражданском состоянии была совершенно упразднена и чтобы под власть султана были возвращены места, уступленные России: Керчь-Еникале и Кинбурн».¹⁰

Аналогичные декларации за подписями генералов А.А. Прозоровского и П.А. Румянцева были посланы и в Крым. Во всех этих актах занятие Перекопа объявлялось временной и вынужденной мерой. От имени русского правительства заявлялось, что русские войска будут выведены из Крыма, как только Порта пришлет своих депутатов к Румянцеву для урегулирования конфликта.

Одновременно с движением русских войск от Перекопа вглубь Крымского полуострова другие отряды двигались с востока (со стороны Кубани), сопровождая русского ставленника на ханский престол, Шагин-Гирея. Последний, в частности, уже был признан ханом со стороны ногайских татар. Укрепившись на Кубани, Шагин-Гирей занял затем Тамань, а оттуда с помощью Азовской флотилии был в марте 1777 г. переправлен в крепость Еникале. В Крыму в этот момент было уже все готово к его принятию: А.В. Суворов, возглавивший временно русские войска в Крыму вместо заболевшего А.А. Прозоровского, сумел быстро привести крымских татар к признанию Шагин-Гирея.

28 марта 1777 г. крымский диван вынес решение об отстранении Девлет-Гирея от власти и о признании ханом Шагин-Гирея. После этого татарское правительство официально обратилось к России с просьбой об оставлении в Крыму русских войск. В Константинополь была послана депутация с извещением об избрании нового хана.

Штаб русских войск расположился в Бахчисарае, где находилось и правительство Шагин-Гирея. Русские войска заняли побережье от Евпатории до Балаклавы, а также степную часть Крыма. Суворовский лагерь находился в районе города Ак-Мечеть.

Турецкие войска оставались в Кафе, не решаясь выступить против Суворова. Вскоре они отплыли обратно в Константинополь. В апреле 1777 г. Девлет-Гирей покинул Крым и тоже отправился в Константинополь.

Из данных историка В.С. Лопатина о роли А.В. Суворова в утверждении в Крыму Шагин-Гирея¹¹

Суворов прибыл в Крым 17 декабря 1776 г. Через месяц он вступил во временное командование корпусом вместо заболевшего Прозоровского и деятельно готовился к встрече Шагин-Гирея, избранного при поддержке русских войск ханом на Кубани. Турецкий ставленник хан Девлет-Гирей пытался оказать сопротивление, но Суворов одним маневрированием пехоты и конницы рассеял его сторонников. Вскоре Девлет-Гирей бежал из Крыма на турецком корабле. Большинство крымских мурз переметнулось на сторону победителей. 23 марта 1777 г. в Карасубазаре Суворов торжественно встретил Шагин-Гирея. Через шесть дней диван в Бахчисарае утвердил его на ханском престоле. Порта, занятая войной с Ираном и столкновением со своей бывшей союзницей Австрией, захватившей Буковину, не решилась на новую войну. Но Румянцев спешил подстраховаться и приказал войскам в Крыму и на Кубани занять стратегические пункты для предотвращения десантов.
После выздоровления Прозоровского Суворов с двумя полками пехоты и несколькими эскадронами расположился лагерем на реке Салгир близ Ак-Мечети. Его задача заключалась в том, чтобы наблюдать за стороной Бахчисарая, занять важнейшие проходы в горах и не допустить десанта в Алуште. Затишье и мелочная опека Прозоровского заставляют Суворова взяться за перо. «Ныне по окончании здешней экспедиции, исключая неожидаемой Стамбульской высадки, — пишет он 1 июня 1777 г. Потемкину, — Вашей Светлости всевозможная милость сколь бы велика ко мне была, есть ли б меня удостоить соизволили препоручением какого корпуса, каковым до сего я начальствовал без порицания». Суворов просит самостоятельной команды, прибавляя, что он «единственно к Высокой особе» Потемкина прибежище приемлет. Характерно, что Суворов обращается за новым назначением не к Румянцеву, своему непосредственному начальнику, а к Потемкину. Он побаивается напомнить о себе строгому фельдмаршалу и предпочитает обходной маневр.
У Потемкина были свои заботы... Ему не до Суворова. Тот обращается к Прозоровскому с просьбой об отпуске. Чувствуя себя не очень уютно рядом с Суворовым, Прозоровский поспешил удовлетворить просьбу. Причина была уважительной: Суворов страдал от приступов лихорадки, подхваченной в Крыму.

25 августа 1777 г. Екатерина II послала Шагин-Гирею официальное поздравление в связи с его вступлением на ханский престол. После этого наступила полоса затишья.

Теперь, когда больше не возникало опасности, что хан снова поставит Крым в зависимость от Порты, и, напротив, были основания ожидать более тесного сближения Крымского ханства с Россией, русское правительство выдвинуло вопрос об установлении наследственной власти крымского хана. Самому же Шагин-Гирею в Петербурге решили предоставить полную самостоятельность во внутренних делах.

Между тем, Шагин-Гирей, сделавшись ханом, поставил своей целью укрепление военных сил Крымского ханства. Оценив огромное превосходство русской военной техники перед турецкой и татарской, Шагин-Гирей обратился к русскому правительству с просьбой прислать ему мастеров для отливки пушек и лафетов, разрешить купить в Туле ружья, сабли, пистолеты и пики. С другой стороны, он предпринял военную реформу — создание регулярной армии.

Но военная реформа проводилась поспешно, она не была подготовлена ни в финансовом, ни в других отношениях. Новое механически переносилось в крымскую действительность без учета местных особенностей. Даже при благоприятной обстановке военная реформа, предпринятая Шагин-Гиреем, вызвала бы значительную оппозицию. В условиях же острой борьбы между Россией и Турцией за влияние на Крым дело осложнилось еще более. Всякое уязвимое место в политике Шагин-Гирея немедленно использовалось Турцией для разжигания внутренней борьбы в Крымском ханстве с целью подрыва власти русского ставленника.

В погоне за материальными средствами для проведения реформы Шагин-Гирей чрезвычайно усилил налоговое бремя. Широкое распространение получила откупная система. Все это сразу же вызвало недовольство простых крымских татар, которым турки моментально воспользовались.

Используя недовольство народных масс, турецкие агенты пустили слухи, что Шагин-Гирей продался русским, что он крестился — в доказательство приводились факты, что он «на кровати спит, на стуле садится и молитв должных по закону не делает». Мусульманское духовенство Турции призывало татар выступить против «отпадшего от магометанского правоверия злодея и мятежника».

2 октября 1777 г. против Шагин-Гирея вспыхнуло восстание, о котором П.А. Румянцев 9 октября писал Г.А. Потемкину: «Восстал бунт в Крыму по поводу будто вводимого ханом регулярства, но причина сия случайная, а прямая работа турецкая». По мере выяснения дела Румянцев все больше убеждался, «что, без сумнения, турки и весьма искусно сработали татарской бунт, и к времени не упустили их (татар. — Авт.) подкрепить...».¹² Но уже сразу по началу бунта Румянцев направил срочный ордер А.А. Прозоровскому, в котором требовал быстрого и жесткого подавления восстания: «Я ожидаю за сим вскоре или покорения, или поражения. Опыты частых измен татарских делают их недостойными всякого милосердия, и ежели бы еще сие и хан сам признавал, то нелишне было бы их поумерить — я разумею, прямо побить. А особливо в настоящее горячее время, где и турецкая помощь не скоро или вовсе подоспеть к поре не может».¹³

Здесь, правда, нужно отметить, что П.А. Румянцев явно не учитывал, что, кроме турецкого следа, в начале восстания крымских татар был повинен и сам Шагин-Гирей, а следовательно, подавление всего народа не могло быть быстрым. Именно эту сторону причин бунта, кстати, весьма справедливо отметил А.А. Прозоровский, заодно запросивший у П.А. Румянцева и подкреплений.

Из рапорта командующего русскими войсками в Крыму генерал-поручика А.А. Прозоровского о начале бунта

Весь простой народ бунтует против хана и правительства, что приписываю я тиранскому сердцу хана, который — сколько я ни уговаривал — не соглашался послать к ним человека с увещеванием, а теперь, после драки, хотя и отправил, но сомневаюсь я, будет ли какой успех, ибо они жестоким его тиранством так все озлоблены, что, как и прежде, посланным от меня говорили, что требуют его с первыми чиновниками в свои руки. А если не получат, то лучше пропадут до последнего человека, чем покорятся хану... Судите меня, сиятельнейший граф, как человека, что такое непредвидимое зло вдруг постигло нас здесь. Конечно, если б хан послушался меня и не набирал войск, то никогда бы сего случиться не могло. Но что мне делать с его упрямым и странным нравом?

Между тем, сама Турция вначале решила воспользоваться начавшимся восстанием в Крыму исключительно в своих интересах (ведь Крымское ханство даже до 1772 г. являлось не ее собственной территорией, а лишь вассалом). В частности, пользуясь дестабилизацией обстановки на полуострове, Османская империя присоединила к своей территории земли, принадлежавшие раньше Крымскому ханству: был создан новый пашалык в Бессарабии с включением в него Каушан, Балты, Дубоссар и прочих земель до реки Буга. Ханские правители были изгнаны из этих земель.

Тревожные сведения поступали также из Дунайских княжеств. 9 октября 1777 г. пришло известие об убийстве молдавского господаря Григория Гики. Примерно в то же время был смещен господарь Валахии, вместо которого был назначен ставленник Турции Каллимахи. В направлении Дуная беспрерывным потоком двигались турецкие войска. Очевидцы сообщали, что «жители молдавские и волошские бегут во все стороны, спасая себя от грозящего им истребления».¹⁴

Тем временем, А.А. Прозоровскому пока не удавалось покончить с восстанием на Крымском полуострове. Хотя татары несли чувствительные потери (в частности, при атаке Бахчисарая их потери составили 362 убитых и до 700 раненых, у деревни Бишуи — до 500 убитых и раненых, в Судаке и Чермалике — более 200 человек, наконец, у Салгирского ретрашемента — до 600 убитых), борьба продолжалась. Главным пристанищем восставших стали Крымские горы, для проведения экспедиций в которых у А.А. Прозоровского явно не хватало сил. Кроме того, наступила поздняя осень, и русским войскам на враждебной территории самим приходилось весьма несладко, Более того, максимального напряжения требовала и защита собственных позиций: стоило оставить мятежникам какое-нибудь селение, как они начинали резню всех заподозренных в близости к Шагин-Гирею, а это сокращало число сторонников России.

Оценивая обстановку, А.А. Прозоровский уже в конце октября 1777 г. написал следующее: «Я осмеливаюсь В.С. доложить, что на таком основании, как ныне, никогда татары покойны не будут и империи нашей больше вреда, нежели пользы принесут... Разве когда большая часть их истребится и другое правление здесь сделано будет...». Что же касается Шагин-Гирея, то о нем он писал так: «Каковым неосторожным со всеми поступком доказал он довольно, что недостает в нем проницания, и знания управлять людьми он не имеет, а много малодушия. Собрание войск веселило его, как малого ребенка. В случаях спокойных — неприступен для всех чинов правительства, а во время смутного положения — совсем нерешителен и отчаян... Правда, он теперь признается в своей ошибке, но поздно».¹⁵

Тем не менее, в начале ноября А.А. Прозоровский получил выговор от П.А. Румянцева за то, что так долго возится с плохо вооруженными бунтовщиками. В упрек командующему Крымским корпусом было поставлено промедление с началом ответных действий, позволившее мятежным татарам вывести свои семьи в горы. Кроме того, Генерал-фельдмаршал отказал и в помощи, указав, что у А.А. Прозоровского и своих сил достаточно. В конце же ордера П.А. Румянцев писал так: «Ежели по сие время не преуспели ни строгие, ни кроткие меры к приведению сих нелюдей в познание их собственного добра и покорения настоящему хану, то ополчитесь, В. С., на них, преследуйте и поражайте их... В. С. искусством своим и знанием тамошних мест положения найдет способы где-либо в горах татар запереть и голодом поморить или, отрезав их от гор, наголову разбить».¹⁶ Однако бунт крымских татар продолжился и в ноябре, и в декабре 1777 г., хотя А.А. Прозоровскому все же удалось к началу 1778 г. подавить наиболее сильные его очаги.

Тем временем, ввиду того что восстание все же продолжалось, Константинополь решил продолжить акции по укреплению своих позиций в Северном Причерноморье и, в частности, попытаться полностью восстановить влияние на Крымском полуострове. Поэтому Порта, во-первых, в начале декабря 1777 г., назначила на крымский престол нового хана — Селим-Гирея, брата свергнутого Девлет-Гирея. Более того, в том же месяце Селим-Гирей прибыл в Крым на турецком корабле и высадился в Кафе. Правда, Шагин-Гирею удалось взять штурмом этот город, но Селим-Гирей бежал в Балаклаву.¹⁷ Во-вторых, тогда же в Ахтиарскую гавань вошли турецкие корабли Гаджи Мегмет-аги с янычарами на борту. И в-третьих, в самой Турции начали готовить войска и флот для следующей кампании.

Таким образом, кризис принимал совершенно другой оборот, явно скатываясь к войне, в которой многое вновь должно было решаться на море. Как докладывал Екатерине II вице-канцлер И.А. Остерман, «прибытие к тамошним берегам турецких кораблей есть преддверие будущего десанта. Весной, вдруг или по частям, турки высадятся в помощь татарам...». Что последовало бы в результате, особых комментариев не требует.

* * *

В этой связи мы и обратимся к морским силам России на Черном море. А их вновь представляла Азовская флотилия, практически замершая в своем развитии на стадии 1775—1776 гг. Ведь все силы в это время, как мы видели, были брошены на поиск возможностей постройки линейных кораблей, хотя под руками была возможность создания линейных фрегатов. Но этого, с одной стороны, явно не видели, а с другой — Петербург и особенно Н.И. Панин катастрофически боялись чем-либо взбудоражить Турцию, которая совершенно открыто все дальше и дальше уходила от выполнения условий Кючук-Кайнарджийского мира. Хотя общеизвестно, что угроза адекватного возмездия чаще всего и является лучшим сдерживающим фактором для агрессора.

Однако это был не тот случай. Работы в Таганрогской гавани прекратились, строительство новых судов не производилось. Даже введение в строй уже построенных было отложено. Поиски места для предполагаемой новой верфи шли черепашьими темпами. В результате основные силы флотилии оставались прежними, но при отсутствии нормального базирования корабли, и без того не отличавшиеся высоким качеством постройки, быстро ветшали, однако на их поддержание в исправном состоянии средств старались тратить поменьше. В общем, как говорится в пословице, «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Вместо этого, практически забросив все остальные дела, занимались созданием линейного флота. Опыт только что закончившейся войны оказался невостребованным.

Из Высочайшего указа Адмиралтейств-коллегии от 31 мая 1776 г.¹⁸

В обеспечение Крымских наших крепостей Керчи и Еникале со стороны твердой ноги войск наших поставленной в оных, и со стороны удержания непрерывного с ними сообщения, по представлению Новороссийского и Азовского генерал-губернатора князя Потемкина высочайше повелеваем сей коллегии содержать навсегда во всякой готовности при упомянутых крепостях 8 больших транспортных судов, как для переправы войска, так провианта и лесных припасов, в которые бы суда мог 5-ти саженный лес вмещаться, да для содержания почты между Еникалем, Петровской крепостью и Таганрогом имея 4 способные для того судна; для переправы ж всякого звания людей и других на непредвиденный случай нужд, к прикрытию тех судов, содержать при Таганрогском порте вооруженный фрегат и 2 морские бота или какие на том море суда способнее признаются.

Из рапорта контр-адмирала Ф.А. Клокачева И.Г. Чернышеву от 15 февраля 1777 г.¹⁹

Указом Адмиралтейств-коллегии от 14 октября 1776 года во исполнение именного Е. И. В. указа данного оной коллегии того же месяца в 12 день, повелела: все состоящие в ведомстве моем суда привесть в исправное состояние к действительному в службе употреблению...

Таким образом, когда кризис в Крыму стал нарастать, Азовская флотилия располагала практически теми же основными силами, что и в кампанию 1774 г. Правда, с другой стороны, в 1774—1775 гг. она, как мы видели, получила существенное число вспомогательных судов, а ее моряки на протяжении 1775—1776 гг. сохраняли морскую практику. Так, «новоизобретенные» корабли «Хотин», «Азов», «Таганрог», «Корон» и «Журжа» использовались для перевозки турецких пленных в Черноморские порты Турции (А.Н. Сенявин предписал командирам следовать «к Синопу, а в случае противного туда ветра к Амастру или Триполю»²⁰), доставив, вместе с палубным ботом, 967 человек, чем, кстати, была подтверждена реальность их использования для десантных операций, в том числе и в Черном море. Стоит отметить еще один момент данного плавания, который определялся абзацем из нижеприведенного рескрипта Екатерины II А.Н. Сенявину от 21 мая 1775 г.: «Сколько мы не желаем, чтоб все сии (турецкие. — Авт.) пленные водою и в разные турецкие порты перевезены были, дабы тем лучше спознать можно Черное море во всех его частях (курсив наш. — Авт.), но по великому их числу нельзя однако ж сего исполнить, и для того поручаем вам постараться развесть их сколько возможно более в ближние уже турецкие ж порты...». То есть именно с посещением «новоизобретенными» кораблями портов Османской империи на Черном море началось полноценное освоение этого моря российским флотом.

Кроме того, фрегаты «Первый» и «Второй» приняли участие в коммерческих плаваниях, а малые суда занимались транспортными и почтовыми перевозками. Однако главного это все равно изменить не могло: реального усиления флотилии не произошло, при том что в 1775 г. у Суджук-Кале еще и погиб фрегат «Первый».²¹

Из материалов о первых послевоенных действиях Азовской флотилии

1. Из рескрипта Екатерины (I вице-адмиралу А.Н. Сенявину от 2 апреля 1775 г.²²

...Нашему вице-адмиралу Сенявину. По рассмотрении представленных вами о состоянии Азовской нашей флотилии ведомостей, за потребно признали мы учинить ныне в оной следующие сходные с возстановленным спокойством и нужною всегда осторожностию распоряжения.
1) К заведению и производству по Черному морю торговли определяем два первые фрегата и все четыре галиота, и потому соизволяем, чтоб вы их к сему приготовили непременно для нынешней кампании. Сняв с фрегатов пушки и заделав порты должно оставить для могущей случится нужды только шканечные пушки, на фрегатах по шести, а на галиотах по две; флаги ж на всех оных иметь купеческие.
2) Построенные по Нольсову чертежу фрегаты повелеваем поправить и сделать к плаванию способными; два из последних фрегатов, кои уже готовы, содержать во всей исправности, а третий дестроить; остающиеся же в Балаклаве суда, ежели можно, починить и привесть к Таганрогу: и все сие исполнить, конечно, к будущему году.
3) На случай надобности и дабы удержать татар страхом в покое и от своевольств соизволяем вооружить к сей кампании три или четыре судна, для временного по Азовскому морю плавания, и два для бытия брандвахтами в проливе из Черного моря и у Таганрога.
4) К всегдашнему между Таганрогом и Керчью и между Керчью и Константинополем перевозу писем назначиваем четыре судна, которые, как почтовые, должны иметь флаги пакетботные.
5) Оставляя вам выбор назначенных к вооружению и вместо пакетботов судов из новоизобретенных или иных по вашему искусству и лучшей их к одному и другому способности, поручаем и прочие суда в ваше ж единственное распоряжение. По сему и можете вы употребить некоторые из них к перевозу припасов и других потребностей из места в место по Азовскому морю, и один прам на киленбанк, а остальные за тем, содержа в непрестанной готовности, хранить на будущее время...

2. Из рескрипта Екатерины II вице-адмиралу А.Н. Сенявину от 21 мая 1775 г.²³

Нашему вице-адмиралу Сенявину. Вице-президент наш граф Чернышев представлял нам поданный ему вами рапорт, которым вы, донеся, что свезено в крепость Святого Димитрия для перевоза водою до пяти тысяч турецких пленных, испрашивали указа о употреблении к тому всех судов Азовской флотилии, не исключая назначенных к торговле и вооружению, также и о возложении прокормления оных на коменданта помянутой крепости, и в решение на сие объявляем вам наше соизволение.
Сколько мы ни желаем, чтоб все сии пленные водою и в разные турецкие порты перевезены были, дабы тем лучше спознать можно Черное море во всех частях, но по великому их числу нельзя однако ж сего исполнить, и для того поручаем вам постараться развесть их сколько возможно более в ближние уже турецкие ж порты, и нимало не касаясь татарских жилищ.
К перевозу оных можете вы употребить все суда, кроме назначенных нами к торговле, определи сколько возможно для доставления в крымские и другие наши крепости пропитания и прочих надобностей и содержания брандвахт.
На всех тех судах, кои повезут пленных, надлежит согласно с заключенным с Портою трактатом, оставить только шканечные пушки и иметь торговые флаги...

3. Из материалов о гибели фрегата «Первый» осенью 1775 г.²⁴

Фрегат «Первый» под командованием капитана 2 ранга Ф.С. Федорова осенью 1775 г. вышел из Константинополя в Керчь. 30 ноября он приблизился к крымским берегам, но начавшимся крепким северо-западным ветром у него сломало грот-мачту, фор-марс и бизань-рею, а также изорвало паруса. Лишенный возможности управляться фрегат снесло в район Суджук-Кале. Здесь давший сильную течь фрегат стал тонуть, и Федоров принял решение выброситься на берег для спасения экипажа. Однако поскольку делать это пришлось ночью (3 декабря) у незнакомых берегов, много членов экипажа погибли, так и не добравшись до земли. Среди них были капитан 2 ранга Ф.С. Федоров, мичман Д. Анненков, штурман Леонов и 55 матросов. Спаслись 2 офицера, штурман, лекарь и 95 нижних чинов. Правда, затем многие из спасшихся попали в плен к местным горцам и только спустя время были выкуплены российским правительством.

Говоря конкретнее, к началу 1777 г. флотилия имела 6 «новоизобретенных» кораблей («Хотин», «Азов», «Таганрог», «Корон», «Модон» и «Журжа»), 5 фрегатов («Второй», «Третий», «Четвертый», «Архипелаг», «Почтальон»), 2 бомбардирских корабля, 3 шхуны, 3 поляки, 7 палубных ботов, 5 галиотов, 5 транспортных судов, один волик, несколько лодок и флашхоутов. Однако наиболее боеспособным для действий на Черном море являлся лишь фрегат «Второй». Остальные суда были в разной степени годности: часть являлась совсем не годной из-за конструктивных причин (фрегаты «Третий» и «Четвертый»), часть требовала серьезного ремонта, (фрегаты «Архипелаг» и «Почтальон», а также «новоизобретенные» корабли), наконец, еще одна часть имела весьма слабое вооружение (шхуны, поляки, палубные боты, галиоты). В результате возможности флотилии оказались существенно ограничены, будучи даже меньше, чем в начале 1774 г., когда флотилия при 9 полностью годных к действиям единицах основного корабельного состава (3 фрегата, 4 «новоизобретенных» корабля, 2 бомбардирских корабля) испытывала трудности с полноценным прикрытием всех крымских берегов.

Состояние кораблей и судов Азовской флотилии к началу 1777 г.²⁵

В то же время турецкий флот, несмотря на дальнейшее развитие внутреннего кризиса в стране, к началу 1777 г. смог существенно увеличить свою численность. Так, в начале 1777 г. русский агент доносил из Константинополя, что в тамошнем порту находятся 15 линейных кораблей, 12 фрегатов и 7 галер.²⁶ Таким образом, недостаточность наличных сил Азовской флотилии становилась еще более очевидной.

Однако уже в феврале 1777 г. от нее потребовали приступить к действиям на море. В частности, обер-комендант Еникальской и Керченской крепостей генерал-майор Борзов в начале февраля дал ордер командовавшему судами флотилии в Керчи капитану 2 ранга Я.Т. Карташеву о немедленном пресечении всяких контактов между Крымом и Таманью. В результате позицию в Керченском проливе, ниже Керченских садов, заняли шхуна «Вечеслав» и палубные боты «Хопер» и «Битюг». Командование ими было поручено лейтенанту П. Таганову.²⁷ Кроме того, флотилия в начале марта 1777 г. осуществила и переброску в Крым с Кубани новоизбранного Крымского хана Шагин-Гирея со свитой: 10 марта Шагин-Гирей совершил переезд на боте «Санбек» из Тамани в Еникаль. Но это было только начало.

Командный состав Азовской флотилии в кампании 1777 г.

В апреле 1777 г., по распоряжению генерал-поручика А.А. Прозоровского (в его оперативном подчинении находились действующие силы флотилии), уже в Черное море из Керчи должны были направиться 3 фрегата («Второй», «Архипелаг» и «Почтальон»), шхуна «Вечеслав» и бот «Битюг» под командованием самого Я.Т. Карташева. Этим силам надлежало положить начало крейсерствам флотилии от Суджук-Кале через Кафу, Балаклаву до Очакова. Контр-адмирала Ф.А. Клокачева же А.А. Прозоровский просил поспешить со скорейшей подготовкой остальных сил вверенной ему флотилии.

Таким образом, на Азовскую флотилию вновь возлагались задачи: 1) прикрыть Керченский пролив; 2) постараться не подпустить турок к берегам Крыма и Тамани или, по крайней мере, своевременно предупредить войска о месте появления флота противника. В своем ордере Ф.А. Клокачеву от 4 марта 1777 г. П.А. Румянцев-Задунайский достаточно четко сформулировал их следующим образом: «На рапорт ваш от 15 числа прошедшего месяца о мореплавании вашем предположить не будучи точно в состоянии по неполучению при оном известия о судах флотилии вашей, какие из них в готовности состоят и к каким действиям по ходу и образу их способны, предлагаю только, чтобы вы на защищение Еникальского пролива и препятствие турецким десантам на Крымский полуостров и остров <Так!> Таманский все употребили, что только силы и искусство ваше вам делать позволяет и для лучшего открытия и примечания на турецкие движения в Черном море держали непрестанно крейсеров, а в рассуждении ваших содействий с сухопутными войсками поступали сходственно моему повелению от 16 октября прошлого 1776 года и сносились с генерал-поручиком князем Прозоровским, генерал-майором Борзовым и бригадиром Бринком».²⁸

Из распоряжений генерал-поручика А.А. Прозоровского по Азовской флотилии

1. Копия с ордера А.А. Прозоровского капитану 2 ранга Я.Т. Карташеву от 5 апреля 1777 г.²⁹

Непостоянная Порта явными и тайными эмиссарами через все прошедшее время, ища поработить в прежний плен татарскую область, довольно показала своего вероломства и нарушения положения в трактате мирном о независимости их изображенные; наконец сами сии народы, ощутя тяжесть оков, решились сбросить с себя иго подданства свержением Девлет-Гирея и избранием и утверждением на ханском троне друга России Шагин-Гирея.
Е. И. В., покровительнице их вольности угодно было через генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского повелеть мне для безопаснейшего утверждения их благоденствия оградить сей полуостров от всяких Порты оттоманской покушений к развращению их или иногда противу общего желания и к нарушению с Россией блаженного мира; составляющее барьер между сими областями Черное море должно быть неотменно занято для прерывания всяких непредвиденных ее намерений. Я сообразуясь в сем с повелением Е.С. и по руководству оного с данным вам от контр-адмирала Клокачева наставлением, до пришествия Е.П. со всею флотилиею, поручаю вам с вооруженными во всем порядке военном тремя фрегатами, шхуною Вечеслав и ботом Битюг выйти в Черное море и присоединяя к ним 2 бота, отправленные к заграждению устья реки Кубани, крейсировать, зачиная от Суджук-Кале и продолжая за Козлов прямою линиею до места противу которого лежит Очаков. Поелику же объясняете вы, что фрегат Архипелаг должен килеваться, а Почтальон требует только некоторого исправления, то по крайней мере как наискорее, починяя хотя сей последний, с двумя фрегатами, шхуной и ботом Битюгом, по нужным в нынешнее время обстоятельствам, должны вы немедленно спешить выступить и, Почтальон отрядя к Суджук-Кале, самим с остающимися взять правую сторону крейса; в прибавлении к сим, по извещению меня контр-адмиралом Клокачевым, из шести нового рода кораблей, за оставлением двух у генерал-майора Борзова на место поступающих к вам фрегата и шхуны, 4 препровождены будут в море к вашему крейсерству, также пребудет к вам из Царьграда шхуна Измаил. По обширности дистанции в ограждении вам поручаемой разделить ваш нынешний случай по малому числу судов разделить ваш нынешний случай по малому числу судов полагаю я таким образом: препоруча фрегат с двумя ботами, заграждающими Кубань и третьим, заступающим место шхуны у мыса Таклы старшему по себе капитан-лейтенанту Кунаковскому; укажите расстояния крейсирования от Суджук-Кале мимо Кубани и пролива Еникальского до города Кафы, который будет предметом своей стражи иметь Суджук-Кале, заграждение устья Кубанского, Еникальский пролив и город Кафу; бот Битюг отправить в Балаклавскую гавань и велеть пришедши командиру оного ко мне явиться, дабы я через него мог в виду обстоятельств какие открываться будут великое число всякое нужное повеление вам преподать; за тем же с фрегатом и шхуною сами вы продолжить будете свой крейс от Кафы до Балаклавы и Козлова прямою линиею в море к берегам дунайским до места против которого лежит Очаков, делая всегда свой оборот, чтобы могли вы видеть сей город; предметом стражи вашей будут, горы, Балаклава, Козлов и остающаяся часть Крыма; крейсируя нет нужды вам держаться берегов, как напротив газардировать не должно потерянием иногда без осмотрения судна; я оставляя сие собственному вашему искусству и благоразумию и все прочие подробности отношу на единственное ваше испытание в мореплавании и почитаю должностью только- преподать вам генеральные примечания какие при сем брать вам нужно; дело ваше есть:
1) надзирать над всеми обращающимися в море судами, и как вам довольно сведомо азиатское мореплавание, то и должно наиприлежнейше разбирать, чтоб под купеческими флагами не прокрались турки с военными кораблями к здешним и тамошним берегам;
2) по одиночке или в малом числе идущие обыкновенные их купеческие суда останавливать нет нужды и только спрашивать и испытывать, и ежели усумнитеся по примечанию в их конструкции или увидите вместо товара наполненное вооруженными людьми судно, то изведав обстоятельно об их намерении, ежели бы шли к Очакову, нет долгу задерживать, а буде в здешние места, то представить им сколь противно мирному положению таковое военных людей переселение в область, где новый хан на законах вольности и независимости своим народом избранный не требует и нужды не имеет в пособии, почему и возвратилися бы они вспять; ежели бы упорно хотели стремится к сим берегам, то сказав, наконец, что сим самым нарушится блаженное постановление между двумя высочайшими империями мира и, препроводя их к берегу, не допускать их к высадке, а меня со обстоятельством извещать;
3) как вы должны свой крейс продолжать под военным флагом, яко закрывая все купеческие суда российские суда, то хотя и запрещается наистрожайше ни делать никаких призов, ни приступать без крайней нужды к военным действиям, но когда к тому действительно приведены противу общего чаяния и желания откровением начала от встретившихся с вами и понудивших на защищение, не должны делать над собой поверхности, а делать безбоязненный дерзости их отпор;
4) с известий полученных мною сей день чрез полномочного нашего министра из Царьграда вы приметите новые Порты замыслы напасть на сей полуостров на изготовленных от 8 до 9 военных фрегатах; вы хотя, по прибытии к вам шхуны Измаила и двух 2-х плоскодонных кораблей (ибо из 4-х два полагаю я отделить для крейсу к Суджук-Кале в команду означенного капитан-лейтенанта и надеюсь безсомнительно до времени сего предполагаемого их покушения соединиться) и не имеете причины их нимало опасаться, соразмеряя свое искусство и науку с их невежеством; но ежели бы Порта решилась, наконец, приумножа свою флотилию, сделать в сей полуостров Тамань и Суджук-Кале десант, то в таком случае силами обязаны вы не допускать их никак до приближения к сим берегам, а между тем как наискорее и вернее по способности чрез расположенных по берегу моря деташементам начальников меня извещать, давал о сем знать и самим им, также обеспечивая, при умножении превосходной неприятельской силы, свою ретираду.

2. Ордер князя Прозоровского контр-адмиралу Ф.А. Клокачеву от 5 апреля 1777 г.³⁰

Выполняя повеление генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского с каким наставлением отпустил я в море для крейсирования флота капитана 2 ранга Карташева, увидите в приобщенной копии; между тем как из прилагаемых известий, кои сей день мною из Царьграда получены, усмотрите опасность в крейсировании толь малым числом судов, для чего поспешайте В.П. препровождать из Таганрога, сколь можно не теряя времени, изготовленные и вооруженные 6 нового рода кораблей, в которых 2 назначите в распоряжение генерал-майора Борзова на место взятых от него фрегата и шхун, а прочие отправьте для крейсирования в море; не меньше нужно, чтобы В.П. поспели и с последними фрегатами, которые вооружаются в Таганроге, дабы усилением флотилии отвратить великие предполагаемые с противной стороны покушения на сей полуостров.

Однако сделать это сразу флотилия оказалась не в состоянии: фрегат «Архипелаг» требовал капитального, а фрегат «Почтальон» — текущего ремонта. Таким образом, боеготовыми в Керчи были только шхуны и боты. Пришлось срочно латать указанные фрегаты, что потребовало времени, за которое, правда, в Керченский пролив из Таганрога успели подойти 2 «новоизобретенных» корабля.

За это подкрепление самых лестных слов заслужил Ф.А. Клокачев. Получив предписание П.А. Румянцева, он бросил все силы на быстрое введение в строй и отправку судов флотилии из Таганрога в Керчь. А ведь проблем было более чем достаточно. Во-первых, при попытке отправить в Керчь в ноябре 1776 г. для заблаговременного усиления тамошней эскадры 3 «новоизобретенных» корабля, они от внезапных сильных морозов вмерзли в лед и с большим трудом были затем введены в гавань; при этом «Модон» получил повреждения.³¹ Во-вторых, Азовской флотилии остро не хватало средств, о чем Ф.А. Клокачев так писал в Петербург 22 октября 1776 г.: «Во исполнение Адмиралтейств-коллегии данного мне июля от 19-го указа, прибыл я в Таганрогский порт минувшего сентября 28 числа, а сего октября 1-го числа осматривал всю вверенную мне команду, которую нашел сожаления достойной; по одному с января месяца сего года не удовольствию жалованьем во всем претерпевают нужду, а паче мастеровые, кои, не получая мундиров, некоторые и в работу употребляются совсем без одежды и терпя по нынешнему осеннему времени стужу, тем больше из больных; и как в приезд мой сюда денег в казне находилось весьма малое число...».³² Тем не менее, уже 19 марта 1777 г. на Таганрогский рейд были выведены для вооружения «Модон» и «Журжа», а 30 марта — «Хотин», «Азов», «Таганрог» и «Корон». 4 апреля «Азов», «Модон» и «Журжа» отправились из Таганрога в Керчь.³³ Несколько дней спустя туда же были направлены Клокачевым и 3 остальных «новоизобретенных» корабля.³⁴

Князь А.А. Прозоровский. Генерал-фельдмаршал русской армии

И все же время было потеряно: только 21 апреля Я.Т. Карташев с фрегатами «Второй» и «Почтальон», кораблями «Модон» и «Журжа», шхуной «Измаил» и ботом «Битюг» смог выйти в море в район Балаклавы. Правда, Ф.А. Клокачеву удалось в этот день отправить в Керчь еще один фрегат («Третий»), малый бомбардирский корабль и 2 поляки. На Таганрогском рейде спешно готовили к переходу в Керчь остальные суда, в том числе и фрегат «Четвертый» (последний смог выйти в Керчь только 4 июня).

Иначе говоря, флотилия постепенно раскачивалась, но силы ее были явно на пределе. Серьезное же усиление могло быть получено лишь осенью! Дело в том, что только в мае удалось доставить для достройки фрегат «Пятый». Фрегат «Шестой» в это время ждал в устье реки Кутюрьмы своей очереди, а фрегат «Седьмой» спешно следовал по Дону от Новохоперской верфи.

Тем не менее, в мае для крейсерства в Черном море вышел еще один отряд под командованием капитана 2 ранга И.А. Михнева. Таким образом, в мае — начале июня 1777 г. крейсерство вели отряды капитанов 2 ранга И.А. Михнева (фрегаты «Третий», «Архипелаг», корабль «Азов», шхуна «Вечеслав», поляка № 55, палубные боты «Хопер» и «Санбек») и Я.Т. Карташева (фрегаты «Второй» и «Почтальон», корабли «Хотин», «Журжа», «Модон», шхуна «Измаил», поляка «Патмос»), охватив район от Суджук-Кале до Очакова. На защите Керченского пролива оставались фрегат «Четвертый», корабли «Корон» и «Таганрог», малый бомбардирский корабль «Второй».

«Ведомость о судах Азовской флотилии, крейсирующих в Черном море в июне 1777 г.»³⁵

Однако уже в июне произошли изменения, Во-первых, в общее командование всеми силами флотилии на Черное море вступил прибывший из Петербурга в связи с болезнью Ф.А. Клокачева капитан бригадирского ранга А.И. фон Круз. Во-вторых, отряды вследствие штормов понесли потери: из строя, в частности, выбыли фрегаты «Архипелаг», «Третий», «Почтальон», корабли «Азов» и «Журжа» (чего, впрочем, и следовало ожидать в связи с их состоянием). Они оказались настолько ослабленными, что флотилия смогла оставить в море только один отряд в составе фрегата «Второй», кораблей «Хотин» и «Таганрог», а также шхун «Измаил» и «Вечеслав» под командованием самого А.И. фон Круза. Остальные же корабли сосредоточились у Керченского пролива. Вот как описывал сложившуюся обстановку А.И. фон Круз.

Выписка из донесения капитана бригадирского ранга А.И. фон Круза генерал-поручику А.А. Прозоровскому. 20 июня 1777 г.³⁶

Во исполнение государственной Адмиралтейств-коллегии данного мне указа, за болезнью контр-адмирала Федота Алексеевича Клокачева, для командования Азовской флотилией я сего месяца 12 числа прибыл в Керчь благополучно и в командование того флотилией вступил, где стоя за противным ветром, в бытность мою при Керчи, флота капитан 1-го ранга Опочинин по дошедшему к нему от капитана 2-го ранга Михнева рапорту представил, что сего месяца 15 числа во время крейсирования с вверенными ему, Михневу, фрегатами Третьим, Архипелагом, также и кораблем Азовом при WSW ветре против Кафинского пролива в 11 часов пополуночи сделался ветер риф-марсельный крепкий с находящими шквалами, а в 8 часу пополудни унтер-зейль, и от великого кренгования фрегата и большого волнения оказалась в оном не малая прибыль воды; в фрегате Архипелаг также умножилась течь воды в час по 5-ти дюймов и у грот-мачты на правой стороне порвалась передняя пара вант, для чего он Михнев с обоими фрегатами для исправления показанных худостей прибыв в близ Павловской батареи остановился на якорях; прибыль же воды во фрегате Третьем происходит не от чего иного, как от гибкости его и в бытность на волнах от раздавления пазов, который де в крепкие ветры в открытом море быть и не способен, и тем предвидится не малая опасность; корабль Азов 15 числа пополудни в 7 часов лежал в дрейфе, который и закрылся от них ночною темнотою, а 16 числа на рассвете уже оного совсем не видно стало и где остался, совсем он, Михнев, был не известен; а после сего он же Михнев особым рапортом представил, что тот корабль Азов 17 числа после отправленного о сем рапорта пришел в пролив и командующий оного лейтенант Тиздель объявил, что он в пролив прибыл с великими повреждениями, которые последовали по разлучении его с фрегатом Третьим в случае лавирования в море по 17 число, при чем от великой качки и волнения не малое число перервало такелажа, почему тот корабль для спасения оного и на нем команды, а более для поправления такелажа в Еникальский пролив и прибыл; того ради для осмотра показанных судов в их худостях и отправлен от г. Опочинина корабельный подмастерье Пешев, и как за прибытием показанного г. Михнева с теми судами в пролив, порученный ему пост принужден был оставить без крейсирующих судов, напротив ж сего показанные суда тамо исправлениями при здешнем порте заме, длятся, то как я тот пост считаю без крейсирующих судов оставить не возможным, командировал на оный его ж г. Михнева на корабле Таганрог, препоруча в его команду бывший на брандвахте корабль Корон, а на его место, по неспособности в крейсировании в море, определил фрегат Четвертый, с тем подписанием, когда показанные поврежденные фрегаты и корабль починками поправятся и к г. капитану Михневу в команду явятся, тогда корабль Корон возвратится на брандвахту к мысу Таклы, а фрегат Четвертый станет на брандвахту при Павловской батарее в узком проходе.

Тем не менее, получив от А.А. Прозоровского распоряжение провести крейсерство западнее Балаклавы, А.И. фон Круз совершил в июле—августе 1777 г. поход по маршруту Балаклава — Кинбурн — Кафа — Керченский пролив. При выходе из пролива отряд получился крайне разношерстным: фрегаты «Второй» и «Почтальон», корабли «Хотин», «Таганрог», «Журжа», шхуны «Измаил» и «Вечеслав» составить линию баталии в случае необходимости практически не могли. Тем не менее, А.И. фон Круз сумел добраться до Кинбурна. Но здесь потек «Почтальон», и Круз направился в обратный путь, придя 5 августа на вид Кафы. Отсюда пришлось отправить в Керчь и безостановочно потекшую «Журжу». Правда, взамен А.И. фон Круз получил гораздо более сильное судно — фрегат «Пятый». После этого он вновь направился к Балаклаве, где решил попытаться перейти к наиболее экономичным (а в условиях флотилии и сберегающим материальную часть) действиям: в частности, для сбора данных о турецком флоте на Черном море фрегат «Пятый» был направлен к Синопу, шхуна «Вечеслав» — к мысу Тарханкут, шхуна «Измаил» — «на вид Кафы». Остальные силы отряда А.И. фон Круза сосредоточились в Балаклаве в ожидании известий.

Безусловно, эффективность такой тактики была выше, но она требовала большего числа фрегатов, ведь в одиночном плавании слабо вооруженные суда в случае войны стали бы легкой добычей для противника. Отметим, что и оставшееся с Крузом ядро его эскадры — фрегаты «Второй» и «Почтальон» (который сумели временно вернуть в строй) и корабль «Хотин» — также нуждалось в серьезном усилении.

При этом нельзя не сказать, что и сами возможности действий у Круза были весьма ограничены: поскольку Петербург явно не хотел начинать новой войны, то русским морякам рекомендовалось при встрече в море с турецкой эскадрой соблюдать дружелюбие, выяснять, куда турки пойдут, стараться мирными путями отвести их от намерения приблизиться к берегам Кубани или Крыма, а при необходимости твердо объявить, что такое движение не может быть допущено. И это должны были делать в большинстве своем небольшие суда флотилии в отношении намного более крупных неприятельских судов, да еще и при подавляющем превосходстве последних в численности!

Из ордера генерал-поручика князя А.А. Прозоровского капитану бригадирского ранга А.И. фон Крузу о его задачах и правах при противодействии туркам. Бахчисарай, 22 августа 1777 г.³⁷

Ежели случиться увидеть крейсирующую к берегам Анатольским или в глубине моря турецкую военную эскадру, то поскольку сего права отнять у них нельзя и не должно спрашивать их, а тем меньше запрещать сие, а напротив оказывать им всякие дружелюбные знаки, держась всегда высочайшей Е. И. В. воли о свято сохраняемом с Оттоманской Портой мире... примечать же по пути за сообщением их в которую сторону курс свой имеют необходимо нужно, дабы по сведомому вам больше искусству той части службы могли вы из примечаний по оборотам или маневрам турецкой эскадры предузнать всегда их намерение и через то самое предохранить себя, чтобы иногда ими отрезаны или атакованы не были...
На случай приближения к вам военной турецкой эскадры прежде сделать надобно, послав спросить о причине их прибытия, и ежели бы намерение их было идти к Крымским или Кубанским берегам, то отводить от сего по благоразумию вашему сколько можете хотя и открыв им, наконец, что сего им позволить вам никак нельзя. Впрочем же как и предмет вашего крейсирования есть тот, чтобы не допустить, когда в силах найдетесь, десанту к берегам крымским и кубанским, то во всяких непредвиденных случаях и остается вам руководствовать себя искусством вашего ремесла, осмотрительностью и проницанием всякой нечаянности; а что касается до сухопутных войск, они у меня по набрежности расположены, что неприятель куда не устремит свое покушение, везде найдет готовый отпор; мне только нужно иногда чрез вас предузнать о приближении турецкого флота...

Стараниями А.И. фон Круза в июле—августе 1777 г. флотилии удалось создать более-менее надежную морскую завесу у берегов Крыма, отрезав его жителей от Турции и Кубани. Однако приближалась осень. Кризис вокруг Крыма продолжал нарастать, а большинство кораблей флотилии совершенно не годились для осенних крейсерств. Среди таковых, по данным Ф.А. Клокачева, можно назвать фрегаты «Третий», «Четвертый», «Архипелаг» и «Почтальон», все «новоизобретенные» корабли и поляки. Но даже и их число сократилось: в связи со срочным ремонтом в Таганрог в разное время перешли «Почтальон», «Хотин», «Журжа», «Азов», «Модон», причем последний уже приступил к тимберовке. Кроме того, в начале сентября у Ахтиарской бухты погиб посланный для ее описания палубный бот «Курьер».

Из письма контр-адмирала Ф.А. Клокачева генерал-поручику А.А. Прозоровскому о ситуации с корабельным составом флотилии накануне осеннего времени. Август 1777 г.³⁸

Прибыв сего течения 12 числа к вверенной мне команде в Керчь, крайне сожалею, что не мог иметь честь с В.С. свидеться и о судах Азовской флотилии персонально и общегласное распоряжение сделать, ибо я из оных фрегаты Третий, Четвертый, Архипелаг, Почтальон и все корабли новоизобретенного рода, а равно и поляки нахожу в глубокое осеннее время к мореплаванию весьма неблагонадежными и полагаю возвратить фрегаты Третий и Четвертый в Керчь, равно и все новоизобретенного рода корабли и поляки в Таганрог. Затем же к осеннему крейсированию может быть четыре регулярных фрегата, две шхуны и когда из распоряжения генерал-майора Борзова исключены будут все бота, числом 7, а всего 13 благонадежных судов.

Правда, в августе—октябре 1777 г. вошли в строй 42-пушечные фрегаты «Шестой» и «Седьмой». Это несколько улучшило ситуацию и, более того, четко обрисовало состояние, которое должна была иметь флотилия для успешных действий. В частности, для службы в море требовалось подготовить достаточное число фрегатов и судов обеспечения, оставив остальные суда («новоизобретенные» корабли, поляки, боты) для вспомогательных действий, причем все суда должны были быть полностью отремонтированы. Но этого в 1775—1776 гг. так и не сделали, за что теперь и приходилось расплачиваться.

Кстати, ссылки на финансовые трудности здесь несостоятельны: ведь находившаяся в еще более тяжелом положении Турция сумела восстановить к 1777 г. свой флот. При этом, что очень важно отметить, турки построили в основном 50—60-пушечные корабли, для противостояния которым вполне годились и фрегаты с тяжелым артиллерийским вооружением!

А.И. фон Круз. Адмирал русского флота. Неизвестный художник

Тем временем в октябре 1777 г. в Крыму вспыхнуло открытое восстание татар. В этой связи фрегаты «Пятый», «Шестой», «Седьмой» под командованием капитана 2 ранга И.А. Михнева были срочно направлены в крейсерство у крымских берегов. Еще четыре фрегата («Второй», «Третий», «Четвертый», «Архипелаг»), малый бомбардирский корабль «Второй», поляка «Екатерина» и 4 бота («Самбек», «Елань», «Карабут» и «Битюг») у Керчи были готовы оборонять Керченский пролив и обеспечить безопасность Таганрога. Однако наступление зимы заставило И.А. Михнева вернуться в Керченский пролив. Кампания 1777 г. для Азовской флотилии закончилась.

Турок же зима, как мы видели, не остановила. В декабре 1777 г. в Крым прибыли назначенный Османской империей Крымским ханом Селим-Гирей и эскадра поддержки из 14 турецких судов под командованием Гаджи Мегмет-аги.³⁹ То есть первая же пауза в действиях по прикрытию Крыма с моря закончилась весьма неблагополучно.

Тем не менее, подводя итог действиям Азовской флотилии в рассматриваемый период, нужно сказать, что в целом она выполнила возложенные на нее задачи, в том числе и почти до конца 1777 г., создав практически в течение всей кампании необходимую завесу у крымских берегов. Однако сил катастрофически не хватало, а они еще и сокращались.

* * *

Начался 1778 год. Открыл его жесткий выговор П.А. Румянцева А.А. Прозоровскому, дополненный требованиями любой ценой покончить с мятежом в Крыму до наступления весны. В ордере А.А. Прозоровскому, в частности, значилось: «Решительно и наистрожайше В.С. предлагаю, чтоб вы употребляли все старание и силы к приведению всех неблагодарных и зломыслящих нам и особливо обитающих в горах татар в нищету, лишив их лошадей, всего скота и хлеба, и в такое состояние, чтоб они не помышляли далее на неприязнь к нам, с нуждою отыскивали для себя пропитание, а турки тем самым потеряли бы не только удобность, но и охоту на общее с ними противу нас дело».

Здесь стоит отметить, что хотя П.А. Румянцев обвинял исключительно А.А. Прозоровского в разрастании мятежа, последний, несмотря на проявленную пассивность, все же имел весьма веские аргументы в свою пользу. Мятежный народ — это не регулярная армия, которую собрали для отпора неприятелю в одно место и которую можно атаковать по всем правилам военного искусства. У татар армии не было — вместо нее по всему полуострову сновали большие и малые отряды, тревожа своими налетами и главные силы корпуса, и деташементы, и отдельные посты. После тяжелых осенних поражений они избегали вступать в открытый бой, а совершив нападение, легко уходили от преследования, скрываясь в лесистых горах. Там, в дальних и труднодоступных деревнях, татары залечивали раны, подкармливали лошадей, выжидали удобного случая для новых наскоков. Преуспеть в борьбе с такими отрядами можно было только при условии лишения их поддержки местных жителей, дававших воинам пищу, кров и свежих лошадей. А для этого российским войскам приходилось разорять едва ли не каждую деревню: жечь дотла дома и постройки, уводить скот, уничтожать заготовленные на зиму припасы, казнить самим или отдавать на расправу Шагин-Гирею всех способных носить оружие.

Получив ордер, А.А. Прозоровский решил пойти на крайние меры. Была задумана масштабная экспедиция по полуострову, а в качестве рычагов воздействия выбраны, как и предписывалось, меч, огонь и голод. В итоге распределенные на несколько деташементов полки должны были, слаженно двигаясь вперед, тщательно прочесать все тамошние места и оттеснить мятежников в сторону Ахтиара. Такое наступление позволило бы зажать татар между непроходимыми горами с юга и полками генерала Трубецкого с севера, оставив только два пути: назад — к морю или вперед — под пули и ядра главных сил корпуса.

Первым в дело вступил генерал-поручик Трубецкой, продвинувшийся со своим деташементом от деревни Сарабуз к устью Булганака. Захваченный на марше в плен татарин на допросе сообщил, что выше по реке под охраной двухсот татар стоит большой, в пятьсот арб, обоз с припасами и скарбом, а на реке Альме расположился один из отрядов Селим-Гирея численностью в триста сабель.

Трубецкой спешно выслал к Булганаку полковника Денисова с казаками, но тот нашел там всего два десятка арб, остальные татары успели отвести в другое место. Тогда по приказу полковника казаки перебили всех пленных. Затем Денисов повел полк к Альме и с ходу атаковал затаившийся там неприятельский отряд. Удар оказался совершенно неожиданным — большая часть мятежников, не принимая схватки, в панике, рассыпалась по окрестным лесам, а тех, кто замешкался и не успел укрыться, казаки безжалостно порубили.

В этот же день генерал-майор П.С. Потемкин прошелся со своим деташементом по склонам гор у реки Качи. Его продвижение легко можно было проследить по черно-седым дымам горящих деревень.

Перед самим же А.А. Прозоровским неприятеля не было, и корпус, извиваясь между невысоких плоских гор, два дня двигался без неожиданностей. Но впереди него уже неслась устрашающая молва, рассеиваемая бежавшими от Денисова и Потемкина татарами. Их рассказы о чинимых русскими казнях и разорениях повергли в смятение всех бахчисарайских жителей, вселив в их души тягостный ужас. Видимо, поэтому во время переправы через Альму в корпус А.А. Прозоровского приехали татарские депутаты и, обещая сложить оружие и разойтись по домам, просили прекратить военные действия. В итоге в присутствии Прозоровского часть татарской знати даже принесла Шагин-Гирею свою повинную.

Однако Денисов все же получил приказ двигаться на Бахчисарай, правда, с жесткой оговоркой: в город не входить, а остановиться у его окраины. Денисов быстро выполнил предписание и вскоре уже стоял перед пепелищем Бахчисарайского форштадта, сожженного еще осенью 1777 г.

Эти февральские события сильно напугали татар. Отступая под напором наседавших российских войск, теряя каждую ночь десятки замерзших и умерших от голода, бунтовщики в открытую заговорили о капитуляции. Не имея крова, тепла, пропитания, они были обречены на гибель, и чтобы спастись, отправили к А.А. Прозоровскому еще несколько депутатов с раскаянием.

Узнав об этом, начальники мятежников во главе с Селим-Гиреем стали торопливо отходить к Ахтиарской бухте, где находились турецкие суда. Здесь, озлобленные бегством руководителей сопротивления, простые мятежники попытались даже учинить расправу над Селим-Гиреем, но тот сумел вырваться из Крыма. После этого с мятежом фактически было покончено. А.А. Прозоровский послал П.С. Потемкина к Инкерману, а Трубецкого на Бельбек, чтобы принять оружие от сдающихся татар.

А на следующий день, 6 февраля, к Шагин-Гирею явилась с повинной представительная депутация — до полусотни татар, которым не хватило места на турецком корабле. Хан долго их не принимал, но потом смягчил свой гнев — принял, обругал за измену, нехотя простил и отправил в горы уговаривать оставшихся сдать оружие и разойтись по своим деревням.

Между тем, в Инкермане и у Бельбека сложили оружие более 4000 бунтовщиков, изголодавшихся, обмороженных, едва державшихся на ногах. Таким образом, татарский мятеж, длившийся долгих четыре месяца, был задушен!

С чувством исполненного долга А.А. Прозоровский поспешил сообщить об этом утешительном, а главное — сулящем значительные политические выгоды событии, не только П.А. Румянцеву, но и в Петербург.

«Разноместно войсками нашими побито их до 12 000 человек, — отметил он в рапорте фельдмаршалу. — Во время стужи множество гибло без крова престарелых, жен и младенцев, множество лишились жизни от холоду, как то и я самовидец сему — застал в деревне, где ныне стою, старика с женою и двумя детьми при последнем издыхании от голоду и холоду, будучи наги и третий день уже не евши. Множество у них потеряно людей и от междоусобия, яко с некоторого времени нужда заставляла друг друга грабить и из-за куска хлеба умертвлять, прибавя напоследок и то, что ежели бы еще продолжалось сие возмущение некоторое время, то все бы без изъятия от голоду и холоду и наведенного им войсками нашими ужаса погибнуть должны были...».⁴⁰

А вот в письме к Г.А. Потемкину, рассказав о достигнутой победе, А.А. Прозоровский заметил, имея в виду постоянные придирки П.А. Румянцева: «Сие самое разрешает меня теперь оставить дела и избавиться от налогов и шиканов начальника, на которого недостает и недостанет никогда сил моих угодить...». А в конце покорно просил светлейшего князя поднести Екатерине II его нижайшую просьбу о переводе из Крыма: «Призрите, милостивый князь, на мое состояние, сжальтесь над моей немощью и болезнью и великодушным своим представительством помогите мне избавиться отсюда и из-под начальствования его сиятельства графа Петра Александровича».⁴¹

Таким образом, только в феврале 1778 г. А.А. Прозоровскому удалось справиться с мятежом Крымских татар. Такая медлительность уже вызвала недовольство его деятельностью у П.А. Румянцева. В результате 23 марта 1778 г. новым командующим русскими войсками в Крыму был назначен генерал-поручик А.В. Суворов; одновременно за ним оставалось и командование Кубанским корпусом. Кроме того, к нему в оперативное распоряжение поступила и Азовская флотилия.

Прозоровский Александр Александрович (1733—1809 гг.), генерал-фельдмаршал русской армии (с 1807 г.)

Князь А.А. Прозоровский родился в 1733 г. Учился в Сухопутном кадетском корпусе и в 1754 г. был произведен в подпоручики. Участник Семилетней войны 1756—1763 гг., а также войн с Турцией 1768—1774 и 1806—1812 гг. В 1780—1782 гг. являлся управляющим Орловско-Курским генерал-губернаторством. В 1790—1795 гг. А.А. Прозоровский был назначен главнокомандующим в Москву с подчинением ему войск не только московских, но и Смоленской губернии и Белоруссии. Павел I назначил его командиром Смоленской дивизии, а в 1797 г, уволил в отставку и сослал в деревню. Возвращен на службу Александром I и в 1807 г. произведен в генерал-фельдмаршалы. Умер А.А. Прозоровский на посту главнокомандующего Дунайской армией в своем лагере близ Мачина.
В рассматриваемое время являлся генерал-поручиком и командиром Крымского корпуса. Одни авторы считают А.А. Прозоровского тупым и невежественным солдафоном, генералом, который командовал небольшими отрядами и не обладал полководческими способностями, добиваясь чинов угодничеством и интригами. Другие называют его одним из образованнейших генералов своего времени, стоявшим во главе крупных войсковых соединений, от корпуса до армии, отмечают личную храбрость, а также манеру держаться независимо даже по отношению к очень влиятельным персонам.
Объективно обладал военными дарованиями, сумев в 1772—1774 гг. обеспечить вполне надежную оборону Крыма, а в начале 1778 г. утопив в крови восстание крымских татар. Однако к числу выдающихся военных личностей его отнести явно нельзя. Умудрился испортить отношения с П.А. Румянцевым, Г.А. Потемкиным, А.В. Суворовым (хотя состоял с ним в родстве), А.Н. Сенявиным. В начале 1778 г. заменен А.В. Суворовым на посту командующего Крымским корпусом, с официальной формулировкой «для восстановления здоровья», а в действительности — из-за весьма пассивных действий.
Не показал А.А. Прозоровский крупных достижений в области военного искусства и позднее, в том числе и во время Русско-турецкой войны 1806—1812 гг., во время которой возглавлял русские войска на протяжении 1808—1809 гг. В частности, вновь действовал весьма медленно и непродуктивно, поскольку не придерживался принципа принуждения противника к полевому сражению для его разгрома, а полагал, что победа будет достигнута в результате овладения всеми турецкими крепостями. Последнее же показало свою бесперспективность еще в войнах с турками в XVIII в., да и А.В. Суворов и Наполеон всегда делали ставку именно на разгром живой силы неприятеля.
Тем не менее, вклад А.А. Прозоровского в покорение Россией Крыма был достаточно весом, что, кстати, оценили и в Петербурге. За штурм Перекопа в 1771 г. А.А. Прозоровский был награжден орденом Св. Анны I степени, в апреле 1773 г. он получил звание генерал-поручика, а 10 июля 1775 г., во время торжественного празднования первой годовщины Кючук-Кайнарджийского мира, Екатерина II наградила его золотой шпагой, усыпанной бриллиантами. Кроме того, в 1778 г. за подавление мятежа в Крыму он, несмотря на увольнение от должности командующего Крымским корпусом, получил орден Св. Георгия II степени.

Заметим, что с вышеупомянутыми должностями А.В. Суворов, по мнению исследователя В.С. Лопатина, наконец-таки получил большое самостоятельное дело. И великий русский полководец сразу же решил подвести итоги своей деятельности на Кубани и сделать достоянием каждого офицера и солдата приобретенный опыт. 16 мая 1778 г. он отдает знаменитый приказ по Кубанскому корпусу. В нем подробно разбираются меры по организации службы, обучению войск, по сбережению здоровья воинских чинов. Главная часть этого приказа — боевое наставление о том, как строить батальонные каре (своего рода подвижные крепости, удобные и при обороне, и при наступлении), как учить войска стрельбе и штыковому удару, как учить конницу сабельной атаке, а казаков — атаке с дротиками-пиками. «Пехотные огни открывают победу, — наставляет своих подчиненных Суворов, — штык скалывает буйно пролезших в карей, сабля и дротик победу и погоню до конца совершают».

Таким образом, в нескольких строках этого приказа уже проступают идеи «Науки побеждать». Красной нитью проходит наставление о дружбе россиян с мирным населением, о гуманном отношении к пленным. «С пленными поступать человеколюбиво, стыдиться варварства», — приказывает А.В. Суворов, придававший огромное значение развитию в подчиненных чувства чести, нравственного долга, патриотизма. Этот приказ несколько позже был повторен дословно и для войск Крымского корпуса.⁴²

Готовилась к кампании 1778 г. и Азовская флотилия. Правда, судя по запискам В. Тизделя, в Керчи зимой 1777/1778 г. царила совсем не военная атмосфера. «Керчь, это маленькое местечко, — писал В. Тиздель, — отстоящее от столицы империи более 2000 верст, не представляло для нас никаких развлечений или занятий, а потому явилась праздность и породила пороки; начались ссоры, пьянство и все другое. Порядок и дисциплина были совершенно забыты. Страшно вспомнить, что происходило в этой маленькой самоуправной республике. Всякий делал что хотел, а делать было нечего, как только пить, да драться. Били всех, даже начальнику досталось однажды за то только, что он вздумал сделать какое-то распоряжение. Я тоже был жертвою потому только, что во всей русской компании — один я был иностранец. Капитан Александр Муромцев питал как бы врожденную ненависть ко всему иноземному, и все подчиненные следовали примеру своего достойного начальника. Эту общую ко мне ненависть я заслужил только тем, что был произведен в капитан-лейтенанты ранее некоторых, стоявших выше меня по списку. Мои товарищи, русские офицеры, сами мне говорили, что прибытие к ним иностранцев очень замедлило их повышение в чинах. Сперва я обращался к капитану Муромцеву, ожидая найти защиту в силе законов, но все мои жалобы были оставляемы без внимания, а потому я решился прибегнуть к своей собственной силе. Однажды капитан-лейтенант Никита Иванович Баскаков, начал попросту бить меня, я дал ему такой хороший отпор, что он четыре дня лежал в постели. Это случилось в присутствии капитана Михнева и капитан-лейтенанта Ивана Ивановича Кунаковского.

Генералиссимус А.В. Суворов, граф Рымникский, князь Италийский. Выдающий русский полководец

С Кулаковским я жил на одной квартире. Однажды поздно вечером пришел к нему капитан-лейтенант Егор Раткеевский,⁴³ и найдя меня уже спящим, начал будить и дразнить. Напрасно Кулаковский убеждал его оставить свои глупые шутки; этого ему было недостаточно; он взял меня за ноги и стащил с кровати. Я вскочил, схватил его за плечи и так принялся бить об стойку, что он кричал, прося прощения, — и эти оба случая памятны и Раткеевскому и Баскакову; они не только сами удерживались от дерзостей, но и другим советовали меня не трогать. Итак, мое право я нашел в своей физической силе. Теперь спрашивается: что если бы ее не было, то под какую защиту мог бы я прибегнуть?

В этот год зимовали в Керчи суда: фрегаты: два 44 пуш. один 32 пуш., три 28 пуш., один 24 пуш. и многие другие мелкие суда».⁴⁴ Не имея возможности проверить, насколько в описанных столкновениях виновен сам В. Тиздель, прославившийся позднее как весьма жестокий командир, тем не менее, приходится признать, что описанная им атмосфера была вполне реалистична для того времени.

Но вернемся к упомянутой подготовке к кампании. На 30 марта Азовская флотилия располагала по списку 28 военными и 18 транспортными судами, в том числе, 8 фрегатами — «Вторым», «Третьим», «Четвертым», «Пятым», «Шестым», «Седьмым», «Архипелагом» и «Почтальоном». Правда, список и реальность значительно отличались: от морской службы были окончательно отстранены фрегаты «Третий» и «Четвертый», а фрегаты «Архипелаг» и «Почтальон» могли начать действия только после ремонта. С учетом состояния дел с «новоизобретенными» кораблями реальные силы флотилии составляли, таким образом, лишь 4 фрегата («Второй», «Пятый», «Шестой», «Седьмой») и 3 шхуны («Победослав Дунайский», «Вечеслав», «Измаил»).

Командный состав Азовской флотилии в начале 1778 г.⁴⁵

Тем не менее, задачи перед флотилией вновь стояли большие. Так, А.А. Прозоровский уже в середине января 1778 г. затребовал от Ф.А. Клокачева возможно скорейшего начала действий. В частности, он писал: «Из приложенной копии ордера моего г[осподину] генерал-майору Борзову с приобщением выписки полученных на сих днях из Царьграда от министра нашего г[осподина] Стахиева известиев и прочего, В. П. увидите, сколь нужно в теперешнее время умножать вверенную вашему руководству флотилию, колико можно больше благонадежными судами, и как уже день от дня приближается время к весне, то и не думаю, чтобы пролив сию зиму замерзнуть мог, а для того и прошу,

В. П. войдя во уважение сих предначертаний Порты, поспешить сколько можете прибавить судов в Керчь, не отлагая времени до настоящей весны, ибо они, пользуясь и зимой хорошею погодою, упреждают нас приплытием упомянутые эскадры к здешним берегам, а потому уже ожидать должно и дальнего от них покушения».⁴⁶

Но приступить к действиям флотилия Ф.А. Клокачева смогла лишь в марте, ставшем уже традиционным временем начала кампании. А вскоре командование действующими на Черном море силами вновь принял А.И. фон Круз. Прибыв в Керчь, он сделал следующие шаги. Капитану 1 ранга А.П. Муромцеву был поручен ремонт и вооружение не годных для крейсерства фрегатов «Третий», «Четвертый», после чего они должны были с малым бомбардирским кораблем стать севернее южной Таманской косы и Павловской батареи так, чтобы защищать Керченский пролив, не повреждая друг друга и свободно пропуская возвращающиеся с моря суда. Кроме того, А.П. Муромцову поручались корабли «Таганрог» и «Корон».

Сам же А.И. фон Круз планировал, взяв с собой И.А. Михнева на случай командования отдельной эскадрой, выступить в крейсерство с благонадежными судами. При этом шхуны, поляки и боты предполагалось направлять в разведку, в том числе и «на вид Синопа», а фрегаты и корабль «Модон» (после его прибытия) должны были вести патрулирование в районе Кафа — Суджук-Кале, разбившись по определенным квадратам, В случае появления турок следовало с помощью сигналов оповестить сухопутные войска и сосредоточиться в назначенном месте.

Далее, согласно полученным инструкциям, А.И. фон Круз мог или вступить в бой, или, в случае явного превосходства неприятеля, отходить к проливу и защищать его как важнейший пункт. О том, как планировалось организовать такую защиту, говорит нижеприведенный отрывок из донесения А.И. фон Круза Ф.А. Клокачеву.

Кстати, над мерами усиления обороны Керченского пролива задумались в начале 1778 г. даже в Петербурге, подтверждением чему служит также представленное нами ниже письмо И.Г. Чернышева Ф.А. Клокачеву.

Из документов о подготовке обороны Керченского пролива

1. О состоянии крепостей Керчь и Еникале и обороны Керченского пролива к 1778 г. по данным генерал-майора П.С. Потемкина⁴⁷

Ениколь, будучи укреплен с нагорной стороны, требует укрепления от моря, ибо с сей стороны одной только каменной ограды не довольно, да и самая сия ограда хотя-б и не ветха была, весьма обнажены. Керчь, укреплением вновь сделанным кругом замка, усилена гораздо и могла бы много противостоять нападению, но укрепление ее, будучи смазано только глиною, не довольно крепко, чтоб от упорного нападения разрушилось. Сверх того, локальное положение сей крепости есть под самою горою, которою овладев неприятель может командовать совершенно крепостью. Не представляю я сие В.С. в лице опасности, ибо настоящее положение дел наших с турками и известная поверхность нашего оружия над войском их не может предвещать оной; а паче по расположению войск наших, занимающих ныне Крымский полуостров и с противу лежащий стороны остров Тамань и представляет воспрещает, чтоб турки могли предпринять учинить нападение на сии крепости... а форсировать им пролив между Черного и Азовского морей, тем совершенно кажется невозможно, что флотилия наша, которая хотя слаба для того, чтоб действовать в Черном море, но постыдно-б оной не удержать пролива, который от твердого берега до косы с Таманского острова расстоянием только две версты с половиною и четыре фрегата могли-б и должны удерживать всякое покушение неприятельское.

2. Из донесения капитана бригадирского ранга А.И. фон Круза контр-адмиралу Ф.А. Клокачеву из Керчи от 21 мая 1778 г.⁴⁸

При бытности в Керчи вновь поступившего к командованию по левую сторону Днепра и Кубани и Крыма войсками генерал-поручика Суворова по некоторым рассуждениям о заграждении флотилией нужных по Черном морю мест, купно и со словесным мне от Е.В. П. о приступлении к тому в начале приказанием, что мог по краткости времени исполнить, равно и в чем именно резолюции требовал...
И со стороны плана от меня к Е.В. П. представленного на случай превосходного турецкого флота прибытия в пролив, по наличию суда расположил так: Павловской батарее первой тогда встретить турецкий флот, потом от оной фрегаты на шпринге: Третий, Четвертый, Второй, Пятый, Шестой, Седьмой, Почтальон, корабли Таганрог, Корон; у первой перешейки Южной Таманской косы: шхуна Измаил, поляки Патмос, Св. Екатерина, № 55, у второй — 3 бота; и все оные суда расставлены будут по фарватеру по остовую сторону Южной Таманской косы, ибо ежели оттоманская Порта с тем превосходным флотом приблизиться к Керченскому проливу, тогда в рассуждении довольно известной да и в точную команду вверенной мне В.П. Азовской флотилии слабо уже искусство будет на свободной глубине иметь с ними дело, а ежели есть к отогнанию их место, так самое то с стороны наших судов расположение, как выше донес В.П.

3. Из письма вице-президента Адмиралтейств-коллегии И.Г. Чернышева контр-адмиралу Ф.А. Клокачеву⁴⁹

Пожалуй ежели можно постарайся, чтоб один из тех прамов, которые у вас есть, можно было перевести в проход к Керчи, хотя буксиром или завозами, а буде того конечно не можно, то не можно ли какого-нибудь из старых наших новоизобретенных кораблей, приведя туда, поставить где-нибудь на мель, так, чтоб из оной батарею с большими орудиями сделать было можно, или, наконец, не можно ли большую батарею сделать на каменьях, что на косе к Кубанской стороне. Сие место, то есть самый конец оной косы, кажется, всех способнее не только по узкости прохода, но с оного и встретить большими орудиями можно, ежели бы кто и попытаться хотел. Сии три способа или каждый из них особо более бы всего воспрепятствовали проходу неприятельскому и великую бы помочь сделали судам для того поставленным; пожалуйста, подумайте о сем и постарайтесь, чтоб что-нибудь из сего сделать и мне мысли свои сообщить.

Между тем, турки отказались от переговоров. В Константинополе 25 апреля 1778 г. состоялся большой совет у муфтия, на котором Оттоманская Порта окончательно решила послать свой флот к берегам Крымского полуострова под командованием самого капитан-паши, который по пути должен был зайти в Синоп и взять на борт 40-тысячный корпус под предводительством Гаджи-Али паши. На том же совете сам Гаджи-Али паша был сделан сераскиром, а его сын произведен в трехбунчужные паши с обязанностью исполнять губернаторскую должность во время отсутствия отца.⁵⁰

Предпринятая Россией в том же апреле месяце попытка добиться через своего посланника А.С. Стахиева признания Турцией Шагин-Гирея успеха, естественно, не имела. Более того, когда рейс-эфенди было сообщено о том, что крымские мятежники принесли Шагин-Гирею искреннее раскаяние и спокойно возвратились в свои жилища и что в Крыму установилась тишина, тот откровенно вознегодовал. А драгоман Порты еще и заметил, что «до присланного от Шагин-Гирея пакета, то Порта никогда не признавала, да и не будет признавать его ханом».⁵¹

Таким образом, становилось все более очевидно, что Турция хочет попытаться силой пересмотреть Кючук-Кайнарджийский договор 1774 г. И действительно, уже 26 апреля 1778 г. турецкая эскадра, состоящая из 11 линейных кораблей, 15 галер и полугалер и 20 дульциниотских шлюпок под командованием самого капудан-паши, начала выдвигаться из Босфора в Черное море.⁵² Правда, сразу же по выходу из пролива она принуждена была остановиться: на море установился штиль.

Тем временем, А.С. Стахиеву удалось выяснить, что весь турецкий флот, с уже вышедшими в Черное море судами, должен будет состоять из 33 линейных кораблей и фрегатов, а также 46 галер и полугалер. Планировались следующие его действия: после разделения на три эскадры первая из них должна была направиться к Очакову, вторая — к Козлову, а третья — на кубанские берега. Таким образом, удар намечался по всем основным русским позициям в Северном Причерноморье: по Кинбурну, Крыму и Кубани.

Вся эта информация своевременно поступала к генерал-фельдмаршалу П.А. Румянцеву-Задунайскому, определявшему в это время управление войсками и флотилией по защите Крыма и Кинбурна. Следствием стало предписание А.В. Суворову о недопущении турок на крымские берега: сначала по возможности мирным путем, затем в случае высадки — и силой оружия.

Кроме того, направил он и решительный протест великому везиру Мегмет-паше, на который в конце мая 1778 г. получил следующий ответ: «Порта за нужно сочла назначить к отправлению в Крым с флотом своим и армию регулярных войск славного визиря Гази Гассан-пашу, теперешнего великого адмирала, в качестве генералиссимуса на море, щедрого Гаджи-Али пашу эрзерумского и трапезундского губернатора в качестве генералиссимуса над сухопутными войсками. Они имеют совершенную полную мочь утвердить постановленный уже мир и привести дела в твердое положение, если российский двор из любви к миру освободит Крым от войск своих, приложит старание изобрести средство, которое бы выводило татар из опасности, и покажет таким образом доброе и искреннее свое расположение к сохранению мирной тишины... Если российский двор искренно желает покоя, то не может найти лучше сего случая к утверждению того...

Блистательная Порта ни на шаг не уступала Черного моря ни России, ни татарам, будучи оною ее область и собственность, почему и в трактате постановлено, что, кроме купеческих судов, никакой военной корабль, какого бы он качества ни был, не может по оному морю плавать, почему и поручено обоим помянутым визирям, если они усмотрят на оном море, кроме купеческих суден, какое другое военное вопреки капитуляции, не почитая оное российским, но просто иностранным, сперва дружеским образом принуждать из того моря выйти, и в случае упрямства старалися бы всеми своими силами оное выгнать и удалить, постановляя то наблюдением наисущественнейшего артикула».⁵³

Становилось ясно, что турки собираются пойти далеко и только жесткий ответ способен заставить их остановиться. В частности, ни в коем случае нельзя было допустить их ни к Крыму, ни в Керченский пролив. И А.В. Суворов быстро принял действенные меры. Для контроля над побережьем полуострова его разделили на четыре сектора, в каждый из которых направили по бригаде войск. Внутри самих секторов командующий лично выбрал участки, по его мнению, наиболее удобные для высадки, где оборудовали специальные укрепленные пункты. При этом главным пунктом обороны была справедливо определена Ахтиарская бухта, вокруг которой должна была сосредоточиться 2-я бригада, состоящая из трех полков, егерского батальона и двух казачьих полков. Защита Керченского пролива полностью оставалась прерогативой флотилии.

Однако сразу же возникла серьезная проблема. Большую тревогу вызывал тот факт, что, несмотря на голод и лишения, еще одна турецкая эскадра по-прежнему оставалась в Ахтиарской бухте. Она вполне могла послужить причиной новых возмущений татар. На турок не возымело действия даже обращения Шагин-Гирея с требованием незамедлительно покинуть бухту.⁵⁴ В этих условиях А.В. Суворову потребовалась помощь Азовской флотилии.

13 июня он запросил помощи у А.И. фон Круза: «7 турецких судов, в Новоахтьярскую гавань прибывших суть провиантские; сию гавань хочется нам с обеих сторон укрепить; не знаю как удастся, а намерение к тому приступить завтра; не благоволите ли ваше крейсерство продолжить к стороне Балаклавы или и Козлова». А.В. Суворов вполне обоснованно рассчитывал, что появление русской эскадры поможет заставить турок покинуть бухту.

При этом параллельно он и сам решил попытаться надавить на них. 15 июня на берегах бухты развернулись по три батальона пехоты с артиллерией и конницей, которые начали сооружать батареи и укрепления. Гаджи Мегмет-ага осведомился о причинах такой активности, а 17 июня, чтобы не оказаться в ловушке, турецкие суда на буксире вышли из бухты и встали в трех верстах от берега; 18 июня два судна отправились в Константинополь, однако семь больших и пять малых по-прежнему оставались на якоре.

Из агентурной информации о событиях у Ахтиарской бухты⁵⁵

А третьего дня прибыла сюда одна идриотская полугалера... Оная полугалера есть одна из тех девяти, кои пред тем некоторым временем отправлены были с провиантом отсюда в Авлиту (Ахтиару. — Авт.). По прибытии их туда, командующий там ханский офицер присылал к командующему на турецких 7-ми фрегатах спросить: зачем те полугалеры туда пришли и получа в ответ, что привезли провиант на фрегаты, вторично прислано было сказать, чтоб не только оные, да и сами бы фрегаты немедленно шли прочь, почему турецкий командир и велел было полугалерам оттуда удаляться; но за сильною противною погодою они того дня подняться не возмогли, а на завтра бывшие на берегу чауши увидели уже там его светлость хана Шагин-Гирея в черном платье, разъезжающего с 500 человек, и как чауши спросили, для чего хан в черном платье, некоторые из татар отвечали, что пока не освободится от оттоманов, почитает себя невольником. На другой же день, на рассвете, турки увидели на берегу с обеих сторон противу себя вооруженные батареи с множеством конного и пехотного войска; находящийся на фрегатах сын Гаджи-Али-паши послал на берег спросить о причине такого ополчения и нет ли намерения сжечь или же потопить фрегаты, на что ответствовано, чтоб они шли прочь, инако же несумненно одно или другое с ними воспоследует и что они уже довольно постояли; почему сын реченного паши, сев на баркас, приказал полугалерам всевозможным образом в обратный путь идти, угрожая смертною казнию экипаж оных оных в случае ослушания. Итак оные пошли к Синопу, а фрегаты, вышед на открытое море, на сорока саженях глубины стали на якоре, отправя на полугалерах одного чауша с доношением капитан-паше, что не точию Балаклава, но и все другие способные к вылазке на берег Крымские места укреплены и заняты уже российским войском...

Более того, положение в Ахтиарской бухте продолжало обостряться. 7 июля турки, высадившиеся на берег, убили русского казака, А.В. Суворов дважды требовал от Гаджи Мегмет-аги выдать убийц, но турки каждый раз уходили от прямого ответа, продолжая отстаиваться в бухте.

Тем временем А.И. фон Круз, получивший письмо А.В. Суворова, собрал 19 июня консилиум с командирами трех фрегатов и поляки, составлявших его эскадру. Совет рассмотрел обращение Суворова и постановил, оставив на стратегическом посту у Керченского пролива А.П. Муромцова, с надежными судами идти к Балаклаве, где и ожидать дальнейших указаний генерал-поручика. Об этом А.И. фон Круз сообщил как Ф.А. Клокачеву, так и А.В. Суворову, добавив, что в эскадру войдут 4 фрегата и 2 поляки.

Но уже на следующий день ситуация резко поменялась. Сначала, еще ночью, прибыло новое письмо А.В. Суворова о выходе турецких судов из Ахтиарской бухты. Но одновременно поступил секретный рапорт А.П. Муромцова о появлении турецкой эскадры в Суджук-Кале.

А.И. фон Круз вновь собрал совет, который теперь решил отказаться от похода к Балаклаве, вместо этого направив к устью Кубани И.А. Михнева с фрегатом «Седьмой» и ботом «Карабут», в поддержку уже бывшей там шхуны «Измаил».

Здесь стоит сделать небольшое отступление и охарактеризовать действия флотилии до этого момента. В связи со скудностью источников вновь обратимся к «Запискам...» В. Тизделя, который пишет следующее; «19-го марта мы вышли в крейсерство под командою капитана Михнева. В исходе апреля мне было сказано находиться на станции, у устья Кубани. Тогда я имел несчастье стать на неизвестную банку, находящуюся в расстоянии 7½ миль на SSO от устья. Но это кончилось благополучно, хотя и не без труда, потому что мне нужно было вылить всю воду и выгрузить большую часть тяжестей; а последнее я должен был исполнить своими шлюпками, так как посторонней помощи мне не откуда было иметь. Снявшись с мели, я вошел в устье налиться водою и вышел опять в крейсерство, как ни в чем не бывало, а дней через 12-ть я встретил фрегат "№ 5", пришедший ко мне на смену, и, к своему удовольствию, узнал, что им командует мой друг Егор Тет, переведенный на службу в Черное море. Это обстоятельство ободрило меня, я перестал считать себя одиноким сиротою. Тет сообщил мне, что командиром нашей эскадры назначен бригадир Круз, и что эскадра стоит в проливе против Соленых озер. Поговорив с ним еще некоторое время, я пошел на присоединение к эскадре. В исходе мая вся наша эскадра вышла в крейсерство между мысами Суджук-Кале и Кафа, а иногда спускаясь ниже устьев Кубани и становилась на якорь близ этих мест. Так продолжалось до 2 июня. Тогда мы перешли опять к Соленым озерам, и опять начались наши очередные крейсерства, продолжавшиеся по две и по три неделим. Очередь опять началась с меня; 5-го июня я вышел в море...».⁵⁶

Картина получается следующая. Вначале И.А. Михнев занял позицию с эскадрой в Керченском проливе, выслав несколько судов для дозора, в том числе и фрегат «Шестой» под командованием В. Тизделя. Далее эскадру возглавил А.И. фон Круз, с которым она некоторое время крейсировала перед проливом в указанных Тизделем границах. Но затем и Круз вернулся к схеме И.А. Михнева, причем особое внимание вновь было обращено на наиболее опасный район Суджук-Кале — Керченский пролив. В результате сначала туда опять вышел В. Тиздель с фрегатом «Шестой», затем его сменила шхуна «Измаил», и вот теперь ее было решено дополнить указанными выше фрегатом «Седьмой» и ботом «Карабут».

Между тем, Ф.А. Клокачев в ордере Крузу от 28 июня подтвердил, что защита Керченского пролива является важнейшей задачей флотилии. При этом он все же рекомендовал, оставив часть эскадры в проливе, с 4 фрегатами, шхуной и полякой исполнить приказ А.В. Суворова.

В свою очередь Круз, еще не получивший последний ордер, 2 июля рапортовал Ф.А. Клокачеву о предпринятой им концентрации сил для обороны Керченского пролива, о построении которой и говорит представленный им рапорт: «К приумножению судов для защищения пролива фрегат Третий и корабль Корон определил взять к себе, дабы на первый случай приходу турецкого флота мог противиться, а ежели при первом их покушении принять ретираду к Павловской батарее с судами, тогда от Таклы мыса до садов Керченских берег будет непрепятственен десанту Оттоманской Порты.

Впрочем, вверенной В.П. Азовской флотилии с фрегатами Вторым, Пятым, кораблем Модоном, полякой Патмос, шхуной Победослав-Дунайский нахожусь у Таклы мыса; фрегат Седьмой, шхуна Измаил, бот Карабут у устья реки Кубани, фрегат Шестой пред проливом в крейсерстве».⁵⁷

Тем временем, вопрос с турецкой эскадрой у Ахтиарской бухты разрешился и без флотилии. Гаджи Мегмет-ага послал А.В. Суворову запрос, являются ли его действия свидетельством разрыва русско-турецких отношений. А.В. Суворов отвечал, что Россия стремится к миру, но предостерег от попытки высадиться на берег. Своим войскам он приказал не допускать турок брать воду на берегу. Генерал-поручик все еще рассчитывал на появление Круза, чтобы побудить турок удалиться, и потому сообщил письмом об их выходе в море. 22 июня он писал Крузу о желательности демонстрации флота. 25 июня турки все же запаслись водой, но при их высадке на берег в одной из шлюпок был замечен фальконет, что послужило предлогом для запрещения 26 июня последующих высадок; в устье реки Бельбек встала рота с пушкой. Экипажи турецких судов страдали от голода и жажды. С судов дезертировало 292 янычара; остававшиеся на судах четыре сотни военных были больны и роптали, требуя вести их в бой либо эвакуировать. Гаджи Мегмет-ага писал в Синоп капитан-паше Гассану, что ему не позволяют брать воду, и просил разрешения удалиться от Ахтиарской бухты. Гассан-паша, в свою очередь, предлагал потерпеть несколько дней, пока он прибудет с кораблями и войском. Наконец, 2 июля турецкие суда пошли в сторону Балаклавы и 3 июля направились к Синопу, о чем Суворов сообщил в А.И. фон Крузу.⁵⁸

Однако русско-турецкое противостояние не только не уменьшилось, но и возросло. 4 июля 1778 г. турецкое судно доставило в Кафу послания русскому сухопутному и морскому командованию. В письме А.В. Суворову Гаджи Мегмет-ага возмущался, что ему не дали запастись водой, и грозил вернуться, взяв воду в Очакове. В письмах же командующего турецким флотом Гази Гассана-паши и трапезундского и эрзерумского губернатора Гаджи-Али паши вообще содержалось запрещение российским кораблям плавать по Черному морю под угрозой уничтожения.⁵⁹ Ультиматум был поддержан силой флота, который капитан-паша ввел на Черное море.

Но неожиданностью для русского командования это не стало. П.А. Румянцев, пользуясь сведениями из Константинополя, своевременно информировал А.В. Суворова о планах турок, указывая, что турецкий флот должен сначала идти в Синоп для соединения с Гаджи-Али пашой и далее в Крым, чтобы там или на Очаковском рубеже провести «конгресс»; Генерал-фельдмаршал полагал, что турки сначала направятся к Тамани для возмущения кубанцев и черкесов, чтобы затем высадить десанты у Кафы и Судака, возбудить мятеж и отвлечь войска от занимаемых ими пунктов. Рекомендовал он и план ответных действий. В случае, если бы Суворов получил послание капитан-паши или другого турецкого начальника, он должен был избегать переговоров, одновременно не допуская турок к берегу под предлогом защиты от эпидемии. Относительно же возможных претензий по плаванию кораблей Азовской флотилии, П.А. Румянцев предлагал дать такой ответ: «...A о кораблях этих укажите, что они плавают в море омывающем часть границ наших и дружеской ни от кого не зависимой области татарской».

Об этих указаниях П.А. Румянцева А.В. Суворов сообщил и А.И. фон Крузу. Однако последний 9 июля донес А.В. Суворову, что уводит свои суда от Кубани и оставляет в море только фрегат «Шестой», крейсирующий у Керченского пролива; он заявил, что в условиях появления турецкого флота пользуется свободой действий, предоставленной ранее самим А.В. Суворовым и не может рисковать отдельно плавающими судами, ибо в силе оставалась основная задача — оборона Керченского пролива. В донесении от 18 июля А.И. фон Круз просил А.В. Суворова в ситуации, когда он вынужден рисковать кораблями, дать более четкие указания. Капитан бригадирского ранга оправдывал действия И.А. Михнева тем, что Суджук-Кале — неизвестная турецкая гавань, и войти в нее нельзя, ибо в ней собирались превосходящие неприятельские силы; поэтому А.И. фон Круз повторял, что возвращает отряд И.А. Михнева.

Таким образом, основные силы флотилии вновь, как и в 1774 г., сосредоточились для охраны Керченского пролива — важнейшей стратегической позиции России. Остальными же пунктами, как и тогда, пришлось пожертвовать из-за нехватки сил (подчеркнем, что имевшихся у Круза сил было не только мало для реальных действий на море, но последние еще и практически не годились для совместных действий в составе эскадры). И такое поведение А.И. фон Круза надо признать вполне логичным.

Вот как состояние Азовской флотилии описал прибывший в конце июля 1778 г. к Керчи Ф.А. Клокачев. «...Я конечно не сомневаюсь, — писал он, — ежели б все оные наши суда имели калибр пушек равный, и во все к военному действию способные ветры в линии лежать, и к ветру регулярно и равно держаться, и в дистанции на те неприятельские орудия равенственно соответствовать могли, мог бы господин Круз и таким числом судов, как Е.С. в своем и господин генерал-поручик и кавалер Суворов ордере упоминать соизволит превосходное турецкое количество заменить, но у него против линейных кораблей и фрегатов при всех ветрах к произведению пальбы удобных только Второй фрегат и корабль Журжа, да и те один с другим по неодинаковости конструкции в равной линии лежать не могут, а Пятый, Шестой и Седьмой фрегаты, хотя и новые и к мореплаванию благонадежные, но по чрезмерной их к воде портов низкости и валкости, кроме тихих ветров с нижних деков палить не могут; шхуны ж, поляка и бот в линии лежать и при всяких ветрах палить могут, но по малости орудий, кроме равных им судов с кораблями и фрегатами в бой вступить не могут. Если же и ветер на способную к действию наших пушек дистанцию и неприятельским судам спуститься позволит, опасаясь по нестройству в ходу наших судов быть большим неприятельским флотом атакованным, на крайнюю отвагу пустится, чтоб тем последнее к крейсированию способных число судов не подвергнуть в бедствие не можно; следственно, какое из крейсерства господина Круза успеха ожидать можно, В. С. сами рассудить соизволите, из числа ж оставших в проливе к крейсерству и к военному на море действию способных только один перетимберованный корабль Модон, а затем прочие все по их худости к вытерпливанию не только неприятельского поражения, но и своей пальбы сумнительны...».⁶⁰

Между тем, А.В. Суворов потребовал не прекращать наблюдения за Кубанью и Суджук-Кале.⁶¹ Тогда 22 июля А.И. фон Круз собрал новый консилиум командиров, который, оценив состояние флотилии, постановил: направить четыре фрегата, две шхуны, поляку для крейсирования от Суджук-Кале до Судака и Кафы, а немореходные фрегат и четыре корабля оставить под командованием капитана 1 ранга Т.И. Воронова у мыса Такла. Прибывший 23 июля на Керченский рейд Ф.А. Клокачев, предложил А.И. Крузу взять только что отремонтированный корабль «Журжа», а после ознакомления с ситуацией, 26 июля написал А.В. Суворову, что А.И. фон Круз после погрузки провианта пойдет выполнять приказ П.А. Румянцева, но при появлении превосходящих сил противника отойдет к мысу Такла для защиты пролива. Сам Ф.А. Клокачев намеревался принять под свое командование силы флотилии, находящиеся у мыса Такла.

Из протокола консилиума, учиненного в присутствии капитана бригадирского ранга А.И. фон Круза с командирами судов его эскадры. 22 июля 1778 г.⁶²

Получа сего числа два ордера от генерал-поручика Суворова, слушали мы при внимании, особенно гласящего от 13 числа при копии с повеления Е.С. генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, определяем: по количеству удобства и числа судов наличных, також по благонадежности, с фрегатами Вторым, Пятым, Шестым и Седьмым, с двумя шхунами и с плавающей в виду нас полякой Патмос, отправиться в крейсерство ко ограждению Таманского берега до Суджукальской гавани и по прямой линии до Суджука и Кафы, а по неудобству фрегату Третьему, кораблям Журже, Модону, Корону, Таганрогу в конструкции, а потому уже и по неспособности вступления оных в Черное море, остаться у мыса Таклы при защищении пролива под командою капитана 1 ранга Воронова, чему и быть.

Расписание присутствовавших на консилиуме командиров кораблей

Из донесения контр-адмирала Ф.А. Клокачева Адмиралтейств-коллегии из Керчи от 29 июля 1778 г.⁶³

Отбыв 19-го из Таганрогского порта, в Керчи прибыл я 24 числа. Капитан Круз к стоящей у Таклы мыса эскадре 25 числа из Керчи отбыл и 27 числа, оставя у Таклы мыса под командованием флота капитана Воронова фрегат Третий, корабли Модон, Корон и Таганрог, да бот, а у Южно-Таманской косы под командованием капитана Муромцева фрегат Четвертый и малый бомбардирский корабль, сам с фрегатами Второй, Пятый, Шестой и Седьмой, с кораблем Журжею, шхунами Победославом и Измаилом да полякой Патмос и одним палубным ботом пошел в Черное море и будет к ограждению Таманского берега крейсировать до Суджукальской гавани и по прямой линии до Судака и Кафы; при отбытии ж его отсюда приказал я ему ежеле турецкий флот принудит его к бою, то хотя надеюсь, что отпор дать может, но когда несравненно против его числа судов большему турецкому флоту жестокого отпора дать будет не в силах, в таком случае отступом ближиться к Таклу мысу и соединенными силами защищать пролив, куда и я ежели успею, то сегодня, а по крайней мере завтра, на шхуне Вечеслав и пойду и там как ради ближайшего из крейсирующей эскадры, так и из Таганрога получения дел под моим флагом вступлю в командование всей флотилией.

В результате 27 июля А.И. фон Круз вышел, наконец, с четырьмя фрегатами, кораблем, двумя шхунами, полякой и ботом. Целью его было, крейсируя от Суджук-Кале до Кафы и Судака, дать отпор туркам, если они навяжут бой, а при превосходстве сил противника отойти на соединение со второй частью эскадры и совместными усилиями оборонять Керченский пролив.

Тем временем Гаджи-Али паша (губернатор Трапезундский и Эрзерумский, а также сераскир Крымский) и Гассан-паша (капитан-паша) вновь направили письма русскому сухопутному и морскому командованию с запрещением российским военным судам плавать по Черному морю. В ответ на это заявление А.И. фон Круз писал, что удивлен турецкими претензиями, на которые уже даны ответы, и что попытки пристать к берегам Крыма и высадить людей на берег будут восприняты как начало войны и отражены силой оружия, особенно ввиду опасности занести с турецких судов эпидемию. Вести переговоры капитан бригадирского ранга предлагал в Константинополе, где присутствовал полномочный представитель России.

У самих же турок в августе возникли серьезные проблемы. Их флоту дважды пришлось выдержать сильные шторма, что резко отразилось на его боеспособности. Первый шторм они выдержали на подступах к Суджук-Кале в начале августа 1778 г. Вот как докладывал об этом информатор А.С. Стахиеву: «Августа 2-го числа приблизились к Суджукскому берегу и увидели гору Верада, но в последующую ночь поднялся с северной стороны превеликий шторм, который рассеял до 53 транспортных суден с войском, занесши несколько в Трапезунд, а несколько в Керасунт и 6 обратно в Синоп, а прочие в другие разные места; на оных судах было более 12 000 человек. А в Суджукском заливе полуденным вихрем корабль Реалу и один идриотский бригантин, выброся на каменистый берег в мелкие куски разбило, причем немалую нужду претерпели и те 6 кораблей, на которых Ахмед-паша пред тем в Суджук приехал, да и бывшие с ним транспортные суда много повреждены».⁶⁴

Тем не менее, Гассан-паша все же смог собрать свои корабли в Суджук-Кале. Однако опасаясь Суджукской бухты, которая была опасна в непогоду, он провел осмотр Анапской и Геленджикской бухт. Но и они оказались непригодными по причине значительного прибрежного мелководья и открытости многим ветрам.

Кроме того, у прибывших турецких пашей, судя по всему, была и еще одна причина для недовольства. «Суджук — есть малая, в Азии лежащая, весьма ветхая и опустошенная крепость, — сообщал впоследствии Стахиеву уже упоминавшийся информатор, — в которой нет никакого другого строения, кроме двух или трех досочных изб, несколько шалашей для прикрытия турецкого коменданта с небольшим малочисленным и ободранным гарнизоном, который там постоянно содержался, так что не токмо для выше сего упомянутого двухбунчужного Мегмет-паши, прибывшего с Ахмед-пашою для исправления мугафизской должности, но и для заима Сулейман-аги в ней квартир не доставало. Трехбунчужный же Ахмед-паша возле оной в стану стоял с своим войском, из коего абазинцы до прибытия флота до 200 человек уже в неволю утащили в свои горные жилища».⁶⁵ Иными словами, для долгого размещения крепость была слишком бедной и опасной. Гаджи-Али паша и Гассан-паша решили ускорить проведение операции против Крыма.

Однако как только турецкий флот вышел к крымским берегам, он попал во второй, еще более жестокий шторм. Хранитель печати капитан-паши, Мегмет-ага, в своем письме к Селахору Гассан-аге так описывал происходящее: «Превеликий шторм жестокостию своею весь флот разметал по морю. У иново корабля якори совсем оторваны, у инова не удержались на грунте и волочились за оным. Многие расшатались от ударов волн и пустили в себя воду, однако остались безвредны. Но попущением Божьим корабль Гассан-паши, называемой Морской Змей, сорвясь с якорей, несколько саженей тянул их за собою. Потом открылись внизу превеликие щели; все севшие на том корабле старались выливать натекшую воду, но не успевали за умножением от часу на час. По сигналу съехались со всего флота капитаны и одиннадцатью машинами тянули воду, но и то ничего не пособило; посылали нырцов, чтоб снизу законопатить щели — бесполезно. Семь дней и восемь ночей сряду сие продолжали без всякого успеху. Пороховые снаряды все превратились в грязь. Паша держал консилиум со всеми капитанами морскими и, не найдя способу к спасению онаго корабля, паша с превеликим сожалением вышел с него вон, потом пушки и все припасы свезли на другие корабли, а пустое судно предали волнам на волю.⁶⁶ Капитан-паша пересел на корабль, называемый Капитании».⁶⁷ Уцелевшие же корабли были сильно повреждены: у одних вдребезги разбило руль, у других сломаны мачты и поврежден такелаж. Почти все имели течь.

Вышедший из бури флот с трудом смог собраться обратно в Суджук-Кале. Он представлял собой жалкое зрелище. Гассан-реиз уведомлял своего хозяина Хаджи Мустафа, что «судно его, нагруженное пушками и лафетами, беспрестанно натекает водой. Притом не осталось из людей ни одного живого человека. Припасы растеряны, разобраны и провианта нет». На кораблях вспыхнула эпидемия дизентерии. Один из капитанов писал: «Смертным поносом многие страдают, и... весьма много померло. Кто с вечера заболел, то до утра умирает... Войск много, провианта нет. При Суджуке одной водой питаются. Войско голодное и нагое денно и нощно помышляет о побеге, притом болезнь весьма усилилась, мертвых тел выносить уже некуда».⁶⁸ При таком раскладе экспедицию против Крыма туркам пришлось отложить. Но отказа от нее, как мы увидим далее, все равно пока не последовало. Тем более что пришедшее из Константинополя судно доставило сведения о недовольстве Османского правительства медлительностью командующих экспедицией.⁶⁹

Между тем, в августе 1778 г. произошли перемены и в Азовской флотилии: в частности, из-за болезни вынужден был оставить командование капитан бригадирского ранга А.И. фон Круз. Его сменил капитан 1 ранга И.А. Михнев. Именно ему и довелось 6 сентября встретить добравшийся наконец до берегов Крыма турецкий флот.

Поскольку события этого дня отражены в отечественной историографии весьма поверхностно, нам представляется важным свести воедино доступные данные как с русской, так и турецкой стороны. Картина вырисовывается следующая.

Из документов о событиях 6 сентября 1778 г. у Керченского пролива

1. Русский взгляд: Донесение капитана 1 ранга И.А. Михнева контр-адмирала Ф.А. Клокачеву о встрече с турецкой эскадрой у Керченского пролива. 8 сентября 1778 г.⁷⁰

Сего месяца 6 числа пополудни в пятом часу при NO риф-марсельном ветре показался от Суджук-Кале идущий турецкий к проливу флот, а я с эскадрой был перед проливом не в близком от Таклы мыса расстоянии под прусами, и увидя оный и построив свою эскадру в линию, пошел контр-галсом, пересекая их курс к проливу, а кораблям и шхуне, находившимся между мысов Таклы и Таманского сделал сигнал, чтоб со мной соединились, и так продолжал свой галс пока сделался у них на ветре, и не поравнялся еще с турецким передним кораблем сделал всею эскадрою поворот и пошел тем же каким и турецкий флот лежал галсом, в линии ж у них в самом близком расстоянии на ветре, заграждая путь к проливу; а подходя к мысу Таклы турецкий флот не оказав никакого неприятельского вида пошел от меня к стороне Кефы и подошед к горе Кинчигир у берега стал на якорях, то для уведомления В.П. послал я шхуну Победослав, а как у меня в эскадре было только 4 фрегата, 2 шхуны и 2 бота, то опасаясь, чтоб столь великим числом не отрезали от пролива, к горе Кинчигир спуститься не посмел, а не в дальнем от них расстоянии крейсировал; в турецком же флоте состояло больших линейных кораблей 16, фрегатов 5, шебек 6, поляк 3, трекатров 7, больших галер 3, воликов 3, полугалер 37, соколев 3, фелюк 18 и на трех турецких кораблях на грот-стеньгах были флаги.
А 7-го числа, пополуночи в 8 часу, оный флот снялся и пошел на румб WtS, и в том же часу закрылся.

2. Турецкий взгляд: Описание событий, сделанное посланником России в Турции А.С. Стахиевым в письме главе Коллегии иностранных дел Н.И. Панину на основе агентурных сведений. 22 октября 1778 г.⁷¹

2-го числа (сентября. — Авт.). Джаныкли-Али-паша с новою своею супругою вошел на корабль Патрону, а сын его Ахмед-паша на Риалу.
3-го числа сел и капитан-паша на свой адмиральский корабль, называемый Капитания.

4-го числа поднялись из Суджука, но несколько спустя за повеявшим с полуденной стороны ветром, возвратились опять и стали на якорях на Суджукском рейде, где фрегат вышеупомянутого капитана Абдул-Рахмана опять сел почти на туже самую мель, на которой и прежде был, но чрез всю ночь трудясь его с мели сняли; был однако обнят великою течью, за что
5-го числа капитан-паша, услав в заточение реченного капитана, отдал его место бывшему на том корабле второму капитану, а по унятии течи, приказал проводить тот корабль в Константинополь, чтоб не быть подвержену какой вящей опасности, если с прочими пойдет в предпринимаемый в Кафу поход.
А сам между тем занемог, и пустили ему кровь.
6-го числа, пустясь из Суджука с северным ветром, прошли устье Азовского моря и пополудни подошли к Крымскому мысу Таклы-Бурну,⁷² от Керчи на 6, а от Еникале на 18 миль расстоянием.⁷³

Тут показался идущий на парусах российский флот, состоящий в восьми фрегатах, между коими два были большие сорока-пушечные, а прочие шесть малые, имея при себе один небольшой бомбардирский корабль с транспортным судном.⁷⁴ Капитан-паша, увидя оный флот, направил на него ход своих кораблей, а он, быв сперва по левую руку под ветром, перешел на правую на ветер и так близко, что один из двух больших чуть не дотронулся до капитан-пашинского корабля. На обоих больших фрегатах все пушечные окна были заперты, а людей едва до 15-ти человек видно было и прошли они без учинения по обыкновению салютации, напротив чего на следующих за ними шести малых пушки были обнаружены и более 300 человек экипажа в одноцветном мундире видно было.
Капитан-паша в тот день принял слабительное, однакоже вышел из своей каюты смотреть и говорил, что если бы он здоров был, то атаковал бы их.
Тут примечено: 1) что флагманский российский фрегат, приближась к адмиральскому кораблю, подобрал нижние паруса и оставил только верхние, а прошед оный, опять распустил их; 2) что немного повыше означенного Таклы-Бурунскаго мыса стояли у берега на якорях еще пять кораблей. Итак, российский флот плавал около онаго мыса, а наш мало спустя, стал на якоре пред Крымским берегом (у урочища. — Авт.) Тузла, на месте глубиною 25 сажен...

Таким образом, турецкий флот появился в районе Керченского пролива, как и ожидалось, со стороны Суджук-Кале. В его составе находились 16 линейных кораблей, 5 фрегатов, 6 шебек и 66 меньших судов. Крейсировавший же в районе пролива И.А. Михнев располагал всего 4 фрегатами («Второй», «Пятый», «Шестой», «Седьмой»), 2 шхунами и 2 ботами. Тем не менее, увидев турецкие корабли, он сразу построил линию баталии и направился наперерез их курсу, одновременно сделав сигнал судам, дежурившим в устье пролива, немедленно присоединиться.⁷⁵ Более того, чтобы занять более выгодную позицию и выиграть у турок ветер, он пересек курс турецкой эскадры прямо под носом у ее головных кораблей.

Выполнив этот маневр, русские корабли совершили поворот, и вскоре противники лежали на параллельных курсах, находясь на траверзе Керченского пролива, причем И.А. Михнев, будучи теперь на ветре, закрывал для турок возможность свободного пути в пролив. Отсутствие привычного салюта, открытые пушечные порты и взятые на гитовы нижние паруса со всей красноречивостью свидетельствовали о полной боевой готовности эскадры И.А. Михнева.

Стоит отметить и еще один ход И.А. Михнева, показавший образец тактической грамотности: как следует из данных турецкого информатора, выйдя на параллельный с турками курс, русская эскадра сосредоточилась против флагманских турецких кораблей, чем в случае начала боя могла легко парализовать управление с них остальными турецкими кораблями. Такое использование опыта прошедшей Русско-турецкой войны можно только приветствовать.

Таким образом, стороны оказались буквально на грани войны. Но пушки так и не заговорили: турки, не решившись ни на какие действия (ссылка на прием слабительного капитан-пашой в качестве причины отказа от нападения не может быть убедительной), проследовали мимо пролива по направлению к Кафе. Правда ушли они недалеко, встав на якоря у горы Кинчигир (при урочище Тузла).

Однако уже утром 7 сентября турецкий флот снялся с якорей и направился дальше вдоль крымского побережья. Угроза Керченскому проливу миновала. А вот для крымских берегов она сохранялась, поскольку флотилия с имеющимися силами при всем желании не смогла бы атаковать противника.

Но удары стихии и жесткая позиция русской эскадры, по всей видимости, не прошли для командования турецкого флота даром: оно явно оказалось психологически надломленным. В частности, Гаджи Али-паша в новом письме А.В. Суворову от 9 сентября уже не грозил, а просил разрешения набрать в Крыму воды. Генерал-поручик ответил отказом, выразив свое удивление по поводу неуважения турками карантина. Тогда 10 сентября турецкое командование обратилось к бригадиру П.Х. Петерсону, командовавшему войсками у Кафы, за разрешением сойти на берег для прогулки и пополнения запасов воды, но вновь безуспешно.

В итоге турецкий флот ушел в море, так ничего и не добившись. Демонстрация провалилась. 11 сентября, когда в бухту Кафы вошел посланный все же Ф.А. Клокачевым отряд И.А. Михнева, было замечено лишь одно турецкое судно, стоявшее у деревни Гурзуф.

Из донесения генерал-поручика А.В. Суворова генерал-фельдмаршалу П.А. Румянцеву о пребывании турецкого флота у Кафы⁷⁶

Сего с 7-го турецкий флот, примерно до 170 больших и малых судов, облег крымские берега из-за Джавадинской пристани, заворотя Балаклаву по разным местам, истиною силою в близости Кафы... Господина генерал-поручика князя Багратиона войск команды его с Козловским пехотным полком господин бригадир Петерсон, вперед Е.С. прибывший в Крым, приблизился тогда к Кафе, а отряды третьей бригады распространил на оба крыла под нужные заставы в сравнение с турецким эволюциям. Е.С. князю Багратиону сообщено было, чтобы он, выступи от Шангирея, перешед Перекоп, расположился под Мамшиком на Чертолике в резерве.
Дальних подозрений в татарах, но и в светлейшем хане, не примечено.
Реченного 7-го, 8-го и 9-го числа турецкие разъездные корабли и иные суда непрестанно оказывались вдоль берега близ российских укреплений разноместно. Против того чинил господин бригадир маневры свои с потребнейшим благоразумием, також и протчие ему подчиненные военачальники.
10-го числа требовали у него турки сходить на берег для прогулки, — отказано под карантином; нескольким чиновным посидеть на керченской бирже — отказано; набрать на суда пресной воды — отказано; той воды несколько боченков с полной ласковостью отказано. Не дождавшись моего ответа, вдруг начали они стрелять во всем флоте сигналы и надувши паруса, отплыли в открытое море из виду вон; разные их суда с пунктов берега примечены уклоняющиеся к Константинополю. Вслед за их правым крылом отряженный господином контр-адмиралом и кавалером Клокачевым, флота капитан Михнев, с пятью кораблями прибыл в Кафинскую бухту...

Кроме того, к середине сентября А.В. Суворов закончил переселение из Крыма в степи Северного Причерноморья христианских жителей полуострова — членов армянской и греческой общин (всего более 30 000 человек). Тем самым, с одной стороны, они защищались от возможных актов возмездия за постоянную помощь русским, а с другой — Крымское ханство было лишено основной трудовой части населения, что сразу серьезно ослабляло его экономику, фактически поставив в прямую зависимость от России.⁷⁷ Напомним, что именно греки и армяне издавна занимались в Крыму торговлей, соляным промыслом, рыболовством, виноградарством и земледелием, а уплачиваемые ими налоги давали значительную часть всех доходов казны крымского хана. Возразившему же было Шагин-Гирею Г.А. Потемкин быстро напомнил, на чьих штыках держится его власть.⁷⁸ Все это еще более усилило впечатление как крымских татар, так и турок от продемонстрированной Россией мощи.

Видимо, не случайно вскоре после этого в Константинополе лишились власти сторонники войны. 29 октября А.В. Суворов писал Ф.А. Клокачеву, что турецкая эскадра ушла в Синоп, где высадила войска, после чего шторм причинил ей большой ущерб. В тот же день генерал-поручик обращался к П.А. Румянцеву с просьбой разрешить турецким торговым судам заходить в крымские порты. Положение нормализовалось, и 8 октября А.В. Суворов дал ордер А.П. Муромцову отправить корабли на ремонт в Керчь и Таганрог, оставив на его усмотрение отправку фрегатов в крейсерство.

Благодаря решительным, но осторожным действиям русского командования на суше и море в 1778 г. столкновения не произошло. Более того, противостояние с турками еще раз показало, что они теряются при встрече с жестким отпором, что фактор силы на них действует лучше, чем все попытки апелляции к разуму и договоренностям исключительно с помощью переговоров. Этим нельзя было не пользоваться. Тем не менее, зимой 1778/1779 г. обстановка оставалась нестабильной. 25 февраля П.А. Румянцев вновь предписал Азовской флотилии быть готовой поддержать сухопутные войска и не допустить турецкий флот к Суджук-Кале.

В результате уже в феврале 1779 г. были начаты мероприятия по подготовке сил флотилии в Керченском проливе к выходу в море. А.И. фон Круз, в частности, писал: «Из состоящих при Керчи фрегатов Шестой, Седьмой, Третий и Четвертый, корабли Журжу и Азов, шхуну Победослав, бота Санбек, Хопер, Битюг по получении сего ордера вооружением начаты; из ботов же Елань для брандвахты в узкий проход под командованием лейтенанта Шешукова отправлен; фрегаты ж Второй и Пятый состоят открытыми, которые исправляются починками, а корабль Модон за неприсылкою бушприта и бизань-мачты не вооружается».⁷⁹ Из этого донесения Ф.А. Клокачеву становится понятно, насколько малыми средствами обладала флотилия к весне 1779 г. Ситуацию еще более усугубил взрыв 23 марта фрегата «Третий», произошедший из-за возгорания в крюйт-камере. Тем не менее, эскадра была подготовлена и даже вышла к мысу Таклы.

Из материалов о гибели 58-пушечного фрегата «Третий»

1. Из рапорта контр-адмирала Ф.А. Клокачева И.Г. Чернышеву от 10 апреля 1779 г.⁸⁰

К крайнему сожалению .командующий в Керчи капитан Муромцев меня рапортовал, что состоящий там под командой капитана Воронова фрегат Третий 23-го марта порохом взорвало и при том разных чинов служителей погибло 20 человек, а леса, артиллерию и все припасы разметало.

2. Письмо контр-адмирала Ф.А. Клокачева И.Г. Чернышеву от 23 августа 1779 г.⁸¹

О сгоревшем в Керчи фрегате Третьем следствие произведено и кончено, которое с согласным моим мнением ныне и послано в коллегию на рассмотрению и конфирмацию, по которому первоначальной причины такого злоключения не найдено, равно от чего в крюйт-камере при исправлении оной возродился огонь, поелику из бывших во оной служителей в живых нет, а спаслись только бывшие в средней палубе и на верху, кои все и показали: только, что вспыхнул из крюйт-камеры густой дым с пламенем, от чего они для спасения своей жизни принуждены броситься в воду; комиссия заключает, равно и я, что огонь тот взялся не от чего иного, как только от неосторожного прибивания новой или отдирания старой парусины произошла искра; хотя камера была вымыта и вычищена, однако может быть в том месте была пороховая пыль и от оной учинился огонь, который затушить не трудно б кажется, если б поспешить туда литьем воды, но бывшие на верху служители расторопности сей не употребили, чаятельно потому, что на оном фрегате был порох и снаряды чиненные, и воспрепятствовали им страх и удаление от судна, которые по мнению комиссии и моему не почитаются виновными.

Но уже 10 марта 1779 г. была подписана Айналы-Кавакская «изъяснительная» конвенция, согласно условиям которой Турция отказывалась от дальнейших нарушений Кючук-Кайнарджийского договора и подтверждала взятые на себя обязательства. На некоторые уступки пошла и Россия, согласившись на увеличение влияния Турции на политическую жизнь Крымского ханства (посредством выдачи благословения крымским ханам после их избрания, а в их лице и всем крымским татарам) и на присоединение ею земель между Бугом и Днестром. Однако и Турция полностью признала крымским ханом Шагин-Гирея. Первый послевоенный кризис вокруг Крыма миновал, а Россия сохранила свои позиции на полуострове и на Черном море. Вышедшая было в крейсерство перед Керченским проливом эскадра Азовской флотилии под командованием капитана 1 ранга И.А. Михнева вернулась в Керчь.

Из документов о действующих силах Азовской флотилии в 1779 г.

1. Из письма И.Г. Чернышева контр-адмиралу Ф.А. Клокачеву от 21 февраля 1779 г.⁸²

Контр-адмирал Сухотин уже неделю как отсюдова к вам поехал на место Круза.

2. Донесение контр-адмирала Я.Ф. Сухотина контр-адмиралу Ф.А. Клокачеву из Керчи от 12 июня 1779 г.⁸³

В. П. предписать изволил, чтоб бывшую под командованием капитана Михнева эскадру всю возвратить в Керченскую бухту, а Четвертый фрегат по известной его худости, разоружить и потом весь его такелаж, артиллерию и припасы, что в какой готовности находятся приказать освидетельствовать, во исполнение которого от меня повеления и даны, по которым с эскадрою стоящею против м. Ак-Бурун капитан Михнев сего числа в здешнюю бухту прибыл, а Четвертый фрегат оттянулся на зимнее место, где и разоружается.

* * *

Каковы же выводы следуют из событий 1777—1779 гг.? Несмотря на то, что флотилия располагала лишь старым корабельным составом, она смогла в целом выполнить возложенные на нее задачи: 1) в 1777 г. прекратить связь Крыма с Таманью; 2) в 1777—1779 гг. организовать оборону Керченского пролива. Все это сыграло весьма важную роль в сохранении позиций России в Крыму и отказе Турции от развязывания открытого конфликта.

Кроме того, в эти годы именно фрегаты вновь стали главной силой флотилии. Поначалу, в 1777 г., они были распылены по отдельным отрядам, но в конце 1777—1778 гг., в связи с массовым выходом из строя «новоизобретенных» кораблей и части фрегатов, их собрали уже в одной эскадре. Иными словами, фрегаты флотилии по-прежнему использовались в качестве линейных сил. И, между прочим, встречи с эскадрой И.А. Михнева, имевшей лишь 4 фрегата и 2 шхуны, оказалось достаточно, чтобы намного больший турецкий флот не рискнул предпринять действия против Керченского пролива. Это не было случайностью, поскольку напрямую вытекало из логики, основанной на принципе: «воюют не числом, а уменьем».⁸⁴ Поэтому прав был П.А. Румянцев, писавший А.В. Суворову еще в июле 1778 г.: «Что ж до нашего флота (заметим, опять именно этот термин использован современниками. — Авт.),⁸⁵ то нимало не сомневаюсь, что начальствующие оным... заменят превосходное турецкое количество своим искусством и не допустят никогда, чтоб сии невежды в сем ремесле могли сделать нашему флагу и малейшее оскорбление».⁸⁶

И все же ситуация для Азовской флотилии была очень опасной. Более того, слабость сил привела к естественному сокращению возможностей флотилии (в 1778 г., в частности, пришлось отказаться от крейсерства у побережья Крыма) и увеличению нагрузки на сухопутные войска. Не случайно Петербург уже по ходу кризиса приказал приступить к постройке целой серии фрегатов, что начало приносить свои плоды уже в 1779 г. Это была правильная, но запоздалая оценка сложившегося положения.

Фактически в 1777—1779 гг. повторилась ситуация времен Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Так, в 1772—1773 гг. наличие у флотилии достаточного количества относительно равноценных боевых единиц позволяло дробить силы на отряды, способные противостоять противнику, но уже в 1774 г. из-за потери сразу нескольких кораблей пришлось ограничиться объединением всех сил в одной эскадре, что делало проблематичной охрану всего крымского побережья. Более того, тем самым становилась невозможной и дальняя разведка, поскольку имевшиеся малые суда (палубные боты) для нее явно не годились (слишком слабое вооружение и малая автономность).

Несмотря на это, необходимых изменений к 1777 г. произведено не было. И это при том, что многие суда флотилии пришли к 1777 г. в ветхое состояние, в первую очередь «новоизобретенные» корабли, бывшие в 1771—1774 гг. второй после фрегатов по значимости силой. Как следствие, попытка вновь сформировать несколько отрядов провалилась уже летом 1777 г., когда стали выходить из строя исчерпавшие ресурс «новоизобретенные» корабли и малые фрегаты. В результате в 1778 г. флотилия опять выставила только один отряд, фактически оголив побережье Крыма. Но и этот единственный отряд из фрегатов страдал серьезными недостатками: разношерстные суда были далеки от силы, достаточной для морского боя. На это с горечью и указал Ф.А. Клокачев, отмечавший в своем письме И.Г. Чернышеву от 28 июля 1778 г., что «при всех ветрах к произведению пальбы удобных только Второй фрегат и корабль Журжа, да и те один с другим по неодинаковой конструкции в равной линии лежать... не могут».

Правда, у флотилии теперь имелись необходимые крейсерские суда, но и здесь не обошлось без проблем: качество и вооружение большинства из них оставляли желать много лучшего. Об этом в августе 1777 г. писал Ф.А. Клокачев («...Фрегаты Третий, Четвертый, Архипелаг, Почтальон и все корабли новоизобретенного рода, а равно и поляки нахожу в глубокое осеннее время к мореплаванию весьма неблагонадежными»), это подтвердил в 1778 г. и А.И. фон Круз, которому пришлось отправить на помощь шхуне «Измаил», находившейся близ Кубани, фрегат «Седьмой». Однако и при таком раскладе, как мы указывали выше, флотилия по-прежнему оказалась весьма полезной.

Степень боеспособности Азовской флотилии в 1777—1779 гг. (оценка по состоянию фрегатов, «новоизобретенных» и бомбардирских кораблей)

Видимо, поэтому и после 1777—1779 гг. нужные изменения опять не последовали. Более того, в 1779—1781 гг. к Глубокой Пристани, в Днепровско-Бугский лиман, где планировали обустроить базу флота, перевели все основные силы флотилии: фрегаты «Второй», «Пятый», «Шестой», «Седьмой», «Восьмой», «Одиннадцатый», «Архипелаг», «Св. Николай», а также бомбардирский корабль «Страшный». Поскольку базы там, естественно, никакой не построили, то большинство из них было попросту погублено.

Кроме того, перевод этих сил, а также решение о консервации остававшихся во флотилии кораблей лишали русских моряков столь необходимой практики. Между тем, умение быстро и четко работать с парусами, слаженно маневрировать в составе эскадры, вести эффективный артиллерийский огонь именно в парусном флоте в огромной степени зависело от регулярных тренировок мирного времени. Таким образом, Азовская флотилия не только теряла основную часть своих сил, но и существенно снижала свою боеготовность, что было шагом назад даже по сравнению с 1775—1776 гг.

Из распоряжений Петербурга по Азовской флотилии после подписания Айналы-Кавакской конвенции

1. Из журнала Адмиралтейств-коллегии за 12 сентября 1779 г.⁸⁷

...Приказали: с прописанием вышеписанных-именных Е. И. В. указов и коллежского положения к господам генерал-поручику Ганнибалу и контр-адмиралу Клокачеву послать указы, предписав при том к господину контр-адмиралу и кавалеру Клокачеву:
1-е. из находящихся в Керченском проливе фрегатов отправить в Днепровский лиман №№ 2, 5, 6 и 7, как который готов будет, не упуская нынешнего удобного к плаванию время, укомплектуя всем как по штату должно; команду определить по комплекту из штата Донской экспедиции, определяя командиров капитанов Муромцева, Михнева, Воронова и Селифонтова; на сию команду морской провизии отпустить на три месяца.
2-е. Фрегат № 4, который в обе прошедшие кампании за совершенной негодностью в море посылан не был и все стоял в проливе, то ежели господин контр-адмирал Клокачев может надеется, что оный в лиман без подвержения людей опасности перевести будет можно, то отправить его туда с таким вооружением и грузом, какие имеет состояние его позволить... а ежели совершенно провести оный туда не можно или опасно, то оставить его в проливе для ограждения пролива, а когда придет в совершенную негодность, то превратить в киленбанок.
3-е. Шести новородным судам быть в Таганроге и ежели которые теперь находятся в море, препроводить в Таганрог и сделав на мысу у старой гавани назначенной к засыпке, где прежде положены были эллинги для галер и мелких судов или в другом месте, где заудобнее найдено будет эллинги, вытащить на оные из коих Журжу и Модон привесть в такое же состояние к бою, как и прочие.
4-е. Для почт, описей и брандвахт суда распределить по усмотрению Клокачева.
5-е. Назначенные в Херсон для почты и брандвахты суда стараться господину контр-адмиралу Клокачеву отправить туда наискорее и конечно прежде фрегатов...
7-е. Оставшие за распределением суда, ежели оные в Херсоне надобны не будут, вытащить в Таганроге на эллинги...
8-е. Как построенные и спущенные в прошлом 1778 и 1779 годах 4 фрегата, бомбардирский корабль и 6 транспортных судов полагается вытащить на эллинги, то, что принадлежит до фрегатов, в вытащении оных и в деле эллингов поступить по особо учиненному коллежскому 12-го числа сего месяца определению, касательно ж до транспортных судов, то оные вытащить на том месте, где прамы стояли...
9-е. У всех тех судов, кои на эллинги вытащены будут, отнять обшивку, дабы воздух проходить мог и не было б сырости.
10-е. Строящиеся на Гнилой Тоне фрегаты достроить так, что положа надлежащие скрепления, оставить без обшивки, и ежели которые уже обшиты, то как они новые, обшивку снять через два пояса.
11-е. Из поставленных нынешним летом из Казани и Павловска казною также и по обязательству ротмистра Агарева лесов, коих быть должно более как на 5 фрегатов, заложа по времени на Гнилой Тоне, строить таковые же, как и ныне строимые фрегаты...
14-е. При Гнилой Тоне верфь обнести плитною стеной, где можно, ибо это удобнее канала...
Господину генерал-поручику Ганнибалу: [пришедшие в Лиман фрегаты разоружить и провести до Херсона, где построить для них эллинги, куда и вытащить оные]...
5-е. А как из них №№ 5, 6 и 7 фрегаты по низкости портов должно исправить, а Второй перетимберовать, то оное по вытащении на эллинги сделать.
6-е. Что принадлежит до строения в Херсоне кораблей, то по поставке лесов, коих заготовляется на 8 кораблей, те корабли строить прочною работой, доводя их до таких частей, что положа надлежащие скрепления, оставить без обшивки...

2. Из рапорта контр-адмирала Ф.А. Клокачева вице-президенту Адмиралтейств-коллегии И.Г. Чернышеву о выполнении предписанных задач. 9 октября 1779 г.⁸⁸

«Во исполнение от 12 сентября мною полученным того ж месяца 28 числа Адмиралтейств-коллегии указа и В.С. предписания в Днепровский лиман велел я оправить фрегаты Второй, Пятый, Шестой, Седьмой и Архипелаг да два палубных бота и каков о том мой к господину контр-адмиралу и кавалеру Сухотину сего месяца 1 числа с приложением по отдаче оных судов командирам и инструкции послал ордер...
Затем в повеленное число туда ж ко отправлению назначил фрегат Святой Николай, но оный ныне в Таганрогской гавани из которой без довольно прибылой воды вывесть и отправить ныне не можно, а преположил как скоро возможно будет будущего 780 года весной ему отправление сделать.
Четвертый фрегат по совершенной ево худости не только в лиман отправить не можно, но и в Керченском проливе онаго на защищение разве со всекрайней нуждою и с меньшим калибром пушек, а не с положенными на нем орудиями и то едва ль одно лето простоять сможет...».

3. Выписка из донесения генерал-цейхмейстера И.А. Ганнибала Адмиралтейств-коллегии от 17 ноября 1780 г.⁸⁹

«Прибывшие ныне из Таганрога 2 фрегата и бомбардирский корабль, по учинении оным депутатского смотра, разоружены и поставлены против Глубокой Пристани, где хотя как самым опытом в прошедшую зиму оказалось, что прежние фрегаты простояли от ветров и льда безопасными, однако на всякий... случай положил я сею зимой у Глубокой Пристани на глубине 15 фут побить сваи и сделать палы, к чему и леса потребные туда уже доставил.»

Примечания

1. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 311.

2. Там же. С. 316.

3. Там же. Подробности борьбы России за ратификацию договора см. в указанном труде. С. 308—316.

4. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве МИД // Сб. РИО. Т. XXVII. 1880. С. 47—49.

5. Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения / Под ред. Н.Ф. Дубровина. СПб., 1885. Т. 1. С. 73; Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 323.

6. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 323.

7. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1 С. 324.

8. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 323.

9. Там же.

10. Там же. С. 324.

11. Лопатин В.С. Светлейший князь Потемкин. М., 2003. С. 35—37.

12. Чтения ОИДР. Одесса, 1875. Кн. IV, Отд. II. С. 12.

13. Ефанов Л.А. Трудный выбор империи. М., 2002. С. 348.

14. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 327.

15. Ефанов Л.А. Указ. соч. С. 356.

16. Там же. С. 369.

17. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 327.

18. МИРФ. Ч. 6. С. 480—481.

19. Там же. С. 493—494.

20. Сказать точно, куда ходили в итоге «новоизобретенные» корабли, ныне не представляется возможным.

21. Кроме него, в 1775 г. погиб транспорт «Тарантул», а в 1776 г. разбилась поляка № 53.

22. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве МИД // Сб. РИО. Т. XXVII. 1880. С. 34.

23. Там же. С. 40—41.

24. Кротков А.С. Повседневная запись знаменательных событий в русском флоте. С. 510.

25. РГАВМФ. Ф. 212. Канцелярия II отдел. Д. 478. Л. 76—79; Ф. 168. Оп. 1. Д. 31. Л. 259—262; Ф. 172. Оп. 1. Д. 20. Л. 181—183 об.

26. Овчинников В.Д. Святой адмирал Ушаков. С. 86. Кстати, отметим весьма интересный момент: разбитая и ослабленная Османская империя за два года практически восстанавливает свой флот, а победившая Россия остается на Черном море на том же месте!

27. МИРФ. Ч. 6. С. 490.

28. Там же. С. 495.

29. Там же. С. 496—499.

30. Там же. С. 496.

31. РГАВМФ. Ф. 212. Канцелярия II отдел. Д. 478. Л. 46.

32. МИРФ. Ч. 6. С. 483. Из донесения Ф.А. Клокачева о состоянии финансов Азовской флотилии: «...Представленной в приезд мой ко мне от Конторы на что определенная в жалованье, провиант и мундир на Азовскую флотилию на сей год сумма изошла и о долгах ведомости и приказал к яснейшей ведомости в моей канцелярии из оной выбрав, разделить на... касающиеся по званиям, что до какого расхода принадлежит, а по разделении оной на четыре, каковы при сей ведомости, и соображая с расходом денег на здешние штаты, нахожу вышеписанную в год на Азовскую флотилию 161 248 рублей сумму единственно на жалованье, морскую провизию, сухопутный провиант и мундир определенною, и потому, оставляя на сей первый и крайне нужный случай прежние годы, в одном только ныне текущем из третьей ведомости вижу весьма за многие и необходимо надобные на перемену вместо в негодность пришедшего и в запас... такелажа, парусов и прочия ко исправлению судов, на покупку дров, уголья и железа и тому надобные материалы и припасы следовало из той же в жалованье определенной по не положению особой суммы поставщикам оных выдать 102 249 рублей в число как из наличной до сего года в остатке бывшей, так и вновь под образ займа на возобновление гавани и порта сего года и настоящей на флотилию определенной вступившей суммы выдано 43 880 рублей; затем еще додать надлежит 58 509 рублей, почему и определенная на здешнюю флотилию сумма год от года и дошла в приумножительный недостаток...» (Там же. С. 483—484).

33. Там же. С. 499—500.

34. Там же. С. 500.

35. Там же. С. 505.

36. Там же. С. 508—509.

37. Там же. С. 513.

38. Там же. С. 511—512.

39. Скрицкий Н.В. Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом... С. 191. Правда, по другим данным, сначала туда вошли лишь два турецких фрегата и лишь затем число судов превысило десять.

40. Ефанов Л.А. Указ. соч. С. 408.

41. Там же. С. 409.

42. Лопатин В.С. Указ. соч. С. 41.

43. В материалах РГАВМФ он проходит как Сергей Раткеевский: РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 20. Л. 12—13 об.

44. Записки командира корабля «Мария Магдалина» капитана Тизделя // Морской сборник. 1863. № 10. С. 14—15. Отметим, что под 44-пушечными фрегатами подразумеваются фрегаты типа «Третий», под 32-пушечным — типа «Первый», под 28-пушечными — типа «Пятый». А вот что скрывается за «24-пушечным фрегатом», сказать сложно, непонятен подход В. Тизделя к классификации русских фрегатов: если 28- и 32-пушечные фрегаты определяются хотя бы по числу 12-й 6-фунтовых пушек (3-фунтовые автор записок не засчитывает), то какие критерии использованы для 44- и 24-пушечных, вовсе не ясно.

45. Таблица составлена по документу: РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 21. Л. 153—155.

46. Присоединение Крыма к России... СПб., 1885. Т. 2. С. 96—97.

47. Там же. С. 375—378.

48. МИРФ. Ч. 6. С. 545.

49. Там же. С. 546. Правда, ни один из предложенных И.Г. Чернышевым вариантов не пригодился: прамы, по данным Клокачева, было уже просто не дотащить до Керчи, «новоизобретенные» корабли проходили ремонт и командующий флотилией не хотел ими жертвовать, а сама мель оказалась непригодной для обустройства батареи.

50. Овчинников В.Д. Святой адмирал Ушаков. С. 72.

51. Там же. С. 72—73.

52. Там же. С. 73.

53. Там же. С. 74.

54. Там же. С. 75.

55. Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 544—545.

56. Записки командира корабля «Мария Магдалина» капитана Тизделя. С. 16—17.

57. МИРФ. Ч. 6. С. 551.

58. «За вытеснение турецкого флота из Ахтиарской гавани и от крымских берегов» Екатерина II пожаловала А.В. Суворову золотую табакерку, богато украшенную бриллиантами, со своим портретом.

59. Турецкие военачальники, в частности, указывали, что Черное море — «наследственная область величайшего и могущественнейшего монарха, в которой никто другой и малейшего участия и никакого права не имеет».

60. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 40. Л. 53—53 об.

61. Для этого имелись все основания: о том, что турецкий флот проследует к Крыму через Синоп и Тамань говорилось выше. А 18 июня 1778 г. эскадра капитан-паши действительно прибыла к Синопу, после чего, взяв на борт десантное войско, проследовала в Самсон. Так что за Суджук-Кале следить нужно было непременно, как за местом неизбежного появления и сосредоточения турецкого флота перед броском к Крыму.

62. МИРФ. Ч. 6. С. 557—558.

63. Там же. С. 558—559.

64. Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 786.

65. Там же. С. 786—787.

66. По другим данным, этот корабль турки после разгрузки в итоге сожгли (Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 792).

67. Овчинников В.Д. Святой адмирал Ушаков. С. 76.

68. Там же. С. 76—77.

69. Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 792.

70. МИРФ. Ч. 6. С. 563—564.

71. Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 798—801.

72. Поскольку мыс Таклы находится в створе устья Керченского пролива, то слова о встрече с русскими кораблями после прохождения пролива неточны.

73. Столь пристальное внимание к Керчи и Еникале на фоне общего отношения в тексте к другим конкретным объектам, на наш взгляд, является не случайностью, а констатацией истинных намерений турецкой экспедиции.

74. Состав русской эскадры указан неточно. Так, верно отмечено наличие 8 русских судов, но все они названы фрегатами, а далее следует еще и непонятная приписка о наличии у эскадры Михнева также бомбардирского корабля и транспорта. Более того, хотя первые два судна справедливо указаны в качестве больших фрегатов, об остальных говорится как о малых судах, но с экипажами по 300 человек! Такое описание наводит на мысль о том, что человек, давший А.С. Стахиеву эти сведения, плохо разбирался в морских вопросах и к тому же находился не на головном турецком корабле. Иными словами, информатор, видимо, наблюдал за происходящим с середины турецкой эскадры, почему его показания уточнялись по мере приближения к месту событий.

75. И хотя они не смогли выйти на помощь, но, будучи заранее оповещены, заняли выгодную позицию у м. Ак-Бурун. В частности, здесь расположились фрегаты «Третий», «Четвертый», «Почтальон», корабли «Корон» и «Таганрог», поляки «Патмос» и «Екатерина».

76. Андреев А.Р. История Крыма. М., 1997. С. 187—188.

77. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 328.

78. Елисеева О.И. Указ. соч. С. 222.

79. Там же. С. 574—575.

80. Там же. С. 576.

81. Там же. С. 581—582.

82. Там же. С. 574.

83. Там же. С. 580.

84. Достаточно вспомнить, какими силами русские в Днепровско-Бугском лимане в июне 1788 г. нанесли тяжелое поражение намного более сильному турецкому флоту.

85. Напомним, что также называли флотилию уже и И.Г. Чернышев в 1771 г., и в Адмиралтейств-коллегии в 1772 г.

86. Присоединение Крыма к России... Т. 2. С. 535.

87. РГАВМФ. Ф. 212. Канцелярия II отдел. Д. 443. Л. 23 об. — 27.

88. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 24. Л. 8—10.

89. МИРФ. Ч. 6. С. 719.