Кампании 1773—1774 гг.

Кампании 1773—1774 гг. стали временем активного противодействия Азовской флотилии турецкому флоту при защите Крыма и фактического выполнения ею функций флота. Особая значимость для Турции потерянных в 1771 г. позиций заставляла ее предпринять все возможное для их возвращения. Это прекрасно понимало и русское командование, в том числе А.Н. Сенявин. В 1773—1774 гг. турки сосредоточили основные усилия именно на черноморско-крымском театре войны, пытаясь добиться здесь успеха.

Так, уже в январе 1773 г. русская агентура в Крыму сообщила командующему Крымским корпусом А.А. Прозоровскому об активных разговорах среди крымских татар о готовящейся турками высадке десанта на полуострове. В своем дневнике он так отразил полученные от агента сведения: «Чернь болтала только, что весной будут в Крым турки. Сей посланной сказывал мне, что в бытность его в Карасу-Базаре в одном кофейном доме слышал недавно в Крым с Тамана, а также из Царьграда приехавшего татарина, разговаривавшего с здешними татарами, что будто турки намерены быть в Крым к половине марта месяца и что де они, хотя сорок лет с Россиею будут битца, а Крыму не отдадут (курсив наш. — Авт.)».¹ Получил сведения о подготовке турками высадки десанта в Крыму и сам командующий 2-й армии В.М. Долгоруков (по этому поводу он дважды писал в Петербург).² Более того, поступили сведения, что турки, воспользовавшись перевозом, который был оставлен татарам при Еникале для связи с жившими на Кубани ногаями, уже в январе стали перебрасывать из Тамани в Крым отряды янычар. А ведь мирные переговоры в это время еще не закончились.

Однако и Россия в деле обороны достигнутых здесь позиций, которые было очень важно сохранить, имела теперь весомый аргумент в виде военно-морской силы — Азовской флотилии. На нее, таким образом, ложилась огромная ответственность: она должна была защищать Керченский пролив (важнейшая задача, лежавшая только на флотилии) и, взаимодействуя с армией, охранять Крымский полуостров.³ К началу 1773 г. в состав флотилии входили: один 32-пушечный фрегат, 11 «новоизобретенных» кораблей, 3 палубных бота, 5 транспортных судов, 4 флашхойта, поляка, шаития и 30 военных лодок. Почти готов был еще один 32-пушечный фрегат.⁴

Расписание командиров судов Азовской флотилии в кампании 1773 г.

В турецком же флоте (основные силы которого находились в Константинополе) на март 1773 г., по агентурным данным, насчитывалось 9 линейных кораблей (старых и вновь построенных) «со множеством тартан, шебек, галер и других мелких судов».⁵ То есть превосходство по числу кораблей, их рангам, вооружению и экипажам турки имели подавляющее.

О том, насколько важна была флотилия в деле обороны Крыма, свидетельствует следующее. Когда в начале февраля 1773 г. с базирующимися на Керченскую бухту кораблями флотилии случилось серьезное происшествие (крепким NNW ветром в Керченской бухте взломало лед, и все находившиеся в ней корабли сдвинуло со своих мест и раскидало версты на 3—4, а «Хотин» даже вынесло на фарватер и унесло со льдом к югу за 6 верст), это вызвало самое серьезное беспокойство и у А.А. Прозоровского, и у В.М. Долгорукова. Получив известие о готовящемся турецком десанте в Крым, последний с тревогой писал И.Г. Чернышеву: «...И когда перед полуостровом Крымским крейсирования наших судов не будет, то и о приближении оных (вражеских судов. — Авт.) прежде узнать нельзя, как только тогда когда сухопутные посты увидят».⁶ А обнаружить корабли противника последние могли только на небольшом расстоянии от берега, да и то в хорошую видимость. А самое главное, пока было бы оповещено командование, пока войска в условиях горного Крыма начали бы выдвижение, противник мог спокойно высадиться и укрепиться. Да и бороться со связью татар с турками (и проникновением в Крым турецких агентов), осуществлявшейся посредством одиночных судов, сухопутным войскам тоже было неудобно. Между тем, А.Н. Сенявин своими инструкциями 1771—1774 гг. требовал не только выполнения дозорной службы, но и уничтожения или пленения неприятельских судов.

Что касается официальных задач флотилии, то высочайшим рескриптом Екатерины II от 6 марта 1773 г. они были сформулированы так: «В рассуждении чаемых от неприятеля десантов, которые вы и будете стараться состоящею в вашем ведомстве и предводительстве флотилиею (отражать. — Авт.), употребляя для стражи пролива из Азовского в Черное море потребное число судов, а протчими защищая и Крымские берега».⁷ Сохранялась и транспортная функция флотилии.

Здесь необходимо особо отметить, что тревога сухопутного командования по поводу своевременного оповещения о появлении турецкого флота с десантом и пресечения каких бы то ни было связей между татарами и турками была абсолютно обоснованной: учащение разведсообщений, активизация действий неприятельских судов у крымских берегов весной 1773 г., усилившаяся враждебность крымских татар и, наконец, информация о договоренности между турками и татарами, что последние при появлении турецкого десанта поднимут восстание, явно говорили о серьезности складывавшейся вокруг Крыма ситуации.

Проиллюстрируем тезис о развитии напряженности вокруг Крымского полуострова в начале 1773 г. В течение февраля—марта русская агентура все активнее сообщала о намерении турок высадить десант в Крыму. Более того, с этого времени также упоминался и Таманский полуостров. При этом все сведения говорили, что этот десант ожидается в обоих местах и что при появлении турок крымские и ногайские татары поднимут восстание.⁸

О больших планах турок свидетельствовала и информация из Константинополя. В частности, приведем крайне важную выдержку из записей, сделанных А.А. Прозоровским на основе сообщенных ему П.П. Веселицким данных: «Прошлого же года послан был от султана турецкого в Румелию... Осман-эфендий, бывший во время первого примирения уполномоченным для трактования о мире. Коему дано было тайное повеление в поездке своей видеться со всеми в той провинции проживающими сверженными ханами и с протчими султанами татарскими для изведания непреметным образом в разговорах их мысли об отторгшейся Крыме и ногайцах.

Сей посланной по краткому знакомству с Девлет-Гиреем, бывшим в хотинской кампании ханом, заехав к нему вступил в разговор об обстоятельствах войны... Девлет-Гирей открылся ему: крымцы де и нагайцы принуждены были поступить по требованию российских войск предводителей для спасения жен и детей своих от неминуемой гибели. Но он, Давлет-Гирей удостоверяет, естьли б сильная помощь от Порты к ним прислана была, то де крымцы, присоединясь с турками, напали бы на российския войски и выгнали бы оныя из всего Крыма. А сия область по-прежнему подверглася бы султану турецкому. Он, Давлет-гирей, ко умножению в определенной от Порты помощной корпус военных людей из охотников все свое движимое и недвижимое имение употребить готов. А ежели бы и все протчие, в Румелии находящиеся в отставке ханы и проживающие султаны, равным образом имущество свое для службы султанской жертвовать захотели, то немалая бы сумма собралась на произведение достаточного жалования вновь охотно определяющимся военным людям для учинения с многочисленным войском тем сильнейшего в Крыму на россиян нападения, о овладения оным, ибо тогда и нагайцы, прямыя махометани по единоверию, к Порте прислонятся...

Султан турецкой, сведав таким образом о мыслях татарских султанов, а при том зная, что все нагайцы преданнейшими были Крым-Гирей хану, и что сына его Бахты-гирей султана над меру любят и почитают, послал к нему в Румелию нарочного, чтоб он прибыл в Царьград и явился у него, Бахты-гирей, исполняя повеление, явился у двора и допущен султану, от коего весьма милостиво принят. А между протчем вопрошен наедине, какого он мнения о нагайцах? Можно ли их денежными дачами, другими подарками и прелесными обнадеживаниями преклонить на прежнем основании подвергнутся Порте...

Бахты-гирей султану ответствовал: "Во всенижайшее исполнение монаршего повеления, сколько он во обхождении с нагайцами приметить и познать мог, объявить должен, что оной народ непостоянен, склонен к хищничеству и корыстолюбив, ибо деньгами и подарками делать все у них можно, а в законе магометанском весьма тверд. И естьли б султан турецкой изволил для преклонения оного ему комиссию поручить, то он по имевшемуся его у нагайцов кредиту, обещал желанного достигнуть. А как султан намерен был ево по сему делу потребить, то ему оное и вверенно. Почему Бахты-гирей, испрося у султана одного салахера, назначил с оным брата своего Махмет-гирея, кои не токмо знатною денежною суммою и многими другими по татарскому вкусу и употреблению вещьми для подарков, но и письмами Бахты-гирея от имени турецкого султана с наисильнейшими обнадеживаниями и уверениями к начальству и духовенству нагайских орд снабдены и в Суджук-кале отправлены. Откуда они рассылкою чрез нарочных писем увещевали знаменитых начальников приезжать к ним или поверенных присылать с их печатьми для приему подарков. Удостоверяя, что султан турецкой, буде они свой магометанский закон не пременили, преступление их во отторжении от единоверия великодушно прощая, по прежнему их под свою защиту приемлет. Такого содержания письмы и к здешним (крымским. — Авт.) ширинам присланы были. От коих и ответ получили, яко они всеусердно желают быть на прежнем основании под Портою, только ожидают сильного сикурса для избавления их от россиян (курсив наш. — Авт.). О нагайцах же, хотя Мегмет-гирей султан с салахиром и разгласили, якобы от них секретно чрез явившихся у них мурз и муллов уверены, что готовы по единоверию подвергнуть[ся] Порте, однако то еще сумнительно. Потому что с осторожности в народе поговаривают, будто явившияся нагайских орд у подсыльщиков мурзы Наги с словестным уверением о охотном всего Нагайскою общества сами собою по алчному их корыстолюбию для получения подарков отлучились. Но как бы то ни было, время скажет. А Мегмет-гирей султан и салахир взял их с собою. Отправились было на корабле в Царьград для представления их султану турецкому депутатами нагайских орд. Только сильным противным ветром занесены опять в Суджук-Кале, где Мегмет-гирей публично отзывался, что он во что бы то ни стало, а на зиму в Суджук-Кале не останется. Но намерен отправиться сухим путем в Царьград, не взирая на дальнее расстояние весьма и неудобное и опасное предприятие оного. Однако об отправлении его еще подлинного известия нет"».⁹

Увеличение числа судов у Крыма и Тамани также связывали с подготовкой десанта и помощью турками татарам: на судах действительно прибывали турецкие агенты, привозились порох, оружие, деньги, но слухи говорили и о таком способе переброски в Крым татар, бежавших в свое время оттуда и оставшихся верными Турции. Так, арестованный в апреле татарин указывал, что «все... шатающиеся купеческие суда... получали от хана повеление о возврате на прежние жилища с тем умыслом, что когда побольше их под видом купечества в Крым пристанет, тогда уже и турецкий флот, крейсирующий в море, мог приближиться к здешним берегам и, соединясь с ними, обще сделать десант».¹⁰

Интересно и сообщение из Тамани: 4 апреля туда пришло некрасовское купеческое судно с посланием великого визиря абазинцам, черкесам, таманцам и некрасовцам о том, что «в мае верно в Крым войско на судах прибудет. Но чтоб в ожидании того, жители, как крымские, так и все (прочие) показывали себя склонными России. А когда узнают о приближении войска к Крыму, то б старались во всех местах по берегу моря припасти волов и лошадей... к поднятию войска и турецкой артиллерии. А сами б прежде отнюдь не трогались, пока не увидят десанту».¹¹ Но вот о месте появления турецкого флота агентура сообщала абсолютно разные сведения. Неясно даже было, откуда пойдет турецкий флот с десантом: из Синопа или со стороны Очакова.

Анализ данной информации может говорить: 1) о ведении турками информационной войны; 2) о колебаниях противника при выборе места главного удара или же о стремлении поднять восстания ногаев и крымских татар, только подогревая ожидания ими десанта и помощи оружием и боеприпасами. Однако как первое, так и второе таили в себе большую угрозу позициям России в регионе.

Нужно также отметить, что опасения Долгорукова и Прозоровского по поводу невозможности без Азовской флотилии своевременно узнать о появлении турецкого флота и уберечь Крым от турецких агентов, прибывавших на отдельных судах, вызвали даже конфликт между ними и А.Н. Сенявиным, разгоревшийся весной 1773 г. В марте—апреле В.М. Долгоруков написал И.Г. Чернышеву несколько писем с резкой критикой А.Н. Сенявина, обвиняя его, в частности, в том, что войска в Керчи и Еникале остались практически без припасов, а корабли флотилии все никак не могут выйти в море.¹² В ответ Сенявин указал, что бездействие флотилии вынужденное: осенью 1772 г. она была парализована вспышкой чумы в Таганроге, унесшей множество жизней моряков и мастеровых, а весна 1773 г. выдалась слишком затяжной и холодной, что задержало ремонт кораблей. Но как только первые корабли будут готовы, они сразу же выйдут в море. Сенявин даже заявил, что просит отставки, если ему перестали доверять.¹³

Но Чернышев принял позицию Сенявина, и конфликт удалось погасить, однако напряженные отношения между Долгоруковым и Прозоровским с одной стороны, и Сенявиным — с другой остались до конца войны. Этот кризис наглядно продемонстрировал как всю важность поддержки с моря русских войск в Крыму, так и непонимание сухопутным командованием специфики морской деятельности.

Кстати, генералы «бомбардировали» письмами о необходимости срочного выхода флотилии в море не только Петербург и А.Н. Сенявина. А.А. Прозоровский постоянно запрашивал также Я.Ф. Сухотина, находившегося с эскадрой флотилии в Керчи. Здесь уместно привести несколько выдержек из их переписки, которые прекрасно иллюстрируют сложившееся положение.

В ответ на запросы о времени выхода судов флотилии в море Я.Ф. Сухотин в начале марта направил А.А. Прозоровскому рапорт, в котором писал, что «он от его высокопревосходительства господина вице-адмирала и кавалера Сенявина получил повеление, дабы вооружить фрегат и четыре корабля. И по окончании перемирия следовать ему для крейсерства в Черное море. А как он до получения еще сего повеления о приуготовлении на первой случай четырех кораблей имел старание, в чем хотя продолжающимися стужами крепкими, северными ветрами и за многими недостатками предуспеть не мог. Но ныне продолжает неусыпное старание, дабы оныя, хотя не все вдруг, к выпуску в море приуготовить. Касательно ж до вооружения фрегата, то как со оного за мелкостию Керчинской бухты не токмо артиллерия с ея снарядами, но и балласт из оного выгружен на берег, отведя его способом мелких судов на довольную глубину, пока оной повелит по надлежащему вооружить и нагрузить. А два бомбардирские корабля для постановления в проливе при узком проходе по возможности исправлены и, по прочищении в проливе льда, на стражу поставлены быть имеют. Как лее скоро приуготовит назначенное число кораблей, то нимало не мешкав со оными отправиться в Черное море для крейсерства на определенную дистанцию».¹⁴

На это А.А. Прозоровский ответил так: «Что принадлежит до занятия узкого в проливе прохода, то оное по тогдашним обстоятельствам находил я очень изрядным. Касательно ж скорейшаго исправления протчих затем кораблей и фрегатов, возобновил мою просьбу, чтоб он, как по долгу к высочайшей службе усердия, так не меньше и для общего добра, усугубил свое старание и как наискорее выступил в море. Поелику хотя его сиятельство граф Петр Александрович и до того времени еще не уведомил меня о разрыве перемирия, но как я от верной руки имел уже известие о угрожающем в Крым сильном десанте, то сие было тем вероятнее, что уже на сих днях между Кефы и Керчи противу Текильской пристани показалось с противной стороны одномачтовое судно, которое, стояв целой день на якоре, потом пустилось опять в море. А при том к Таману в недавнем времени прибыли из Синапа два купеческие одномачтовы ж судна. Все сие означало не иное, что, как только подсылки с письмами для сделания переговоров с здешним народом, как удобнее десант произвести. На каковой случай нужно самое скорейшее, как только можно, в море выступление, ибо сим только способом пресечь можно таковой вредные для нас подсылки и соглашении».¹⁵

Наконец, 24 марта, как значится в дневнике А.А. Прозоровского, он направил следующее письмо Я.Ф. Сухотину: «Я представил ему (Сухотину. — Авт.), сколь нужно, чтоб наша флотилия крейсировала, ибо естли хотя малая часть оной в море находилась, то бы они не посмели так близко к берегам приближаться. Ныне же, видя открытое для себя море, делают предерзость, которой я сам воспрепятствовать не могу, поелику вся возможность моя состоит в том, чтоб не допустить их на берег. Но они, не приближаясь ко оному, останавливаются в такой дистанции, что не подвержены уже пушечным нашим выстрелам».¹⁶

Однако все тревоги Прозоровского и Долгорукова за флотилию оказались напрасными: февральский инцидент обошелся без крупных повреждений русских кораблей, и вскоре все они были возвращены на свои места. А уже 14 марта 2 русских бомбардирских корабля встали на оборону Керченского пролива.¹⁷ В Черное же море для транспортировки грузов были направлены палубные боты. Один из них (№ 4), под командованием лейтенанта Б. Шиш-марева, применив артиллерийский огонь, даже захватил 26 марта около Кафы двухмачтовое турецкое судно.¹⁸ Тем временем, 27 марта для крейсерства в районе Керченский пролив — Кафа из этого пролива вышли первые три готовых корабля 2-го рода («Новопавловск», «Корон» и «Морея») под командованием капитан-лейтенанта И. Баскакова.¹⁹ Наконец, 11 апреля в море вышли фрегат «Первый» и корабль «Таганрог», под командованием капитана 1 ранга Я.Ф. Сухотина.²⁰ Присоединив три ранее вышедших корабля, он совершил поход до Балаклавы, положив начало полноценным крейсерствам флотилии около Крыма.

Копия с сообщения командующего палубного бота № 4 флота лейтенанта Б. Шишмарева от 29 марта 1773 г.²¹

По нагрузке из Кафинских магазинов для отвозу в Керчь сухопутного провианта, отправился я из Кафы сего месяца 26 числа и будучи в пути по выходе из Кафийской бухты, увидел я идущее от Анатолического берега двухмачтовое судно за которым я учинил в тож время погоню и по достижении оного, которое хотя и имело желание, чтоб не допустить себя до атаки, но ускорив я [смог] к нему подойтить на действительный пушечный выстрел и наипервее... я принужден гремя пушечными выстрелами, чтоб оно убрало паруса для облегчения (так в тексте. — Авт.) о себе, но тем не принудил, почему я начал производить по нему военную пушечную пальбу и по немногим выстрелам оно опустило паруса и стало на якорь, и по взятии с оного судна к себе трех человек для отбору от них [сведений] какое судно... и из разных ответов и по множеству на том судне приличествующим быть туркам народу подали думать, что оно неприятельское быть может, почему я нашел за долг, как к тому был способный ветер ититть с ним в Кафу с которым и прибыл вчерашнего числа к здешней крепости...

Поход русских кораблей к Балаклаве был обусловлен еще одним письмом А.А. Прозоровского Я.Ф. Сухотину, где, как отметил в своем дневнике Прозоровский, он написал: «Я того ж числа (6 апреля. — Авт.) флота капитану Сухотину послал сообщение, чтоб он скорее вышел в море и возвысился б против Балаклавы для очищения моря. Есть ли ж против чаяния зачем-либо он промешкает, то хотя б приказал вышедшим уже трем кораблям до Ялты крейсировать, где всегда с противной стороны намереваются приставать (неприятельские суда. — Авт.)».²² Это письмо А.А. Прозоровского лишний раз показывает, какое значение имела флотилия в обороне Крыма. Но Сухотину ничего не помешало закончить подготовку фрегата «Первый» и корабля «Таганрог», и он совершил поход до Балаклавы с отрядом кораблей Азовской флотилии.

Надо сказать, что поход оказался оправданным. По пути были захвачены два судна: первое взял корабль 2-го рода «Морея», второе — фрегат «Первый». Но если «Морея» обошлась без погони, то фрегату «Первый» пришлось прибегать к ней дважды, да еще и с применением артиллерии.²³

Из записок князя А.А. Прозоровского о призе, взятом кораблем «Морея»²⁴

Того ж числа (1 мая. — Авт.) получил от полковника Кохиуса рапорт, что корабль Морея, на коем капитан-лейтенант Басов²⁵ находится, догнав верстах в 60 от стороны Ялты судно, оное заарестовал и содержит при себе на якоре не в отдаленности от гавани... И при том прислал допрос двум грекам, взятым кораблем Морея, кои показали, что оне на судне из Царьграда отправились 1-го, а прибыли к здешним берегам, по причине противных ветров, 30-го числа, остановясь от Ялты в 5 верстах с намерением ночью в сем месте пристать. Куда для узнания способного к выгрузке места подсылали на лодке трех человек, но приближась усмотрели на берегу из российских войск людей, кои не допущая стреляли, чего устрашась возвратились к судну. На коем по прибытии предприняли путь к деревне Ускют, чтоб также пристать в глухом месте, но противным ветром до того не допущены. И судно отбыло в глубину моря, откуда увидели уже вдали российский корабль, от коего хотя и старались уйти, однако ж пойманы. На том судне турков 32, татар 4, греков 5, а всего 41 человек. А сверх того показал, что они слышали, будто Аджи Алибей находится в Анатолии в городе Менсыре, имея при себе 4000 и ожидая еще двух тысяч войска, чтоб с оными быть в Крым.

Из записок князя А.А. Прозоровского о взятии судна фрегатом «Первый»²⁶

Того ж числа (4 мая. — Авт.) получил от флота капитана Сухотина рапорт, что он, быв с эскадрою под парусами апреля 26-го числа недалеко от мыса Аюды, который лежит между Ялты и Судака, лавируя к весту при самом противном ветре, увидел неподалеку от берега к Кафе идущее под парусами не в ближнем от эскадры расстоянии судно. И чтоб оное узнать, стал за оным чинить погоню, которое то приметило, несмотря на сильный ветер пошло от крымского берега на противную сторону. Почему он, предвидя, что оное хочет уйтить, чинил погоню. И, догнав оное версты за две, выпалил из пушки, но не мог принудить его чрез то опустить паруса, ибо оно не токмо того учинить не хотело, но старалось всякими образами удалиться и, не взирая еще на два выстрела, парусов не опустило. Напоследок, дошед на пушечный выстрел, приказал палить с ядром, а потом из картечи. Которые выстрелы хотя и пущены были мимо судна, а последний в паруса, но страх их принудил опустить паруса. Подошед к оному с фрегатом, лег он в дрейф, а судну приказал держаться у фрегата. Но как они приметили, что фрегат ход свой остановил, то вдруг отделяясь от них, поставив паруса, намерились опять бежать. Но действие небольшой пушки принудило их остановиться. А потом посланная вооруженная шлюпка его заарестовала. На нем было людей 11 человек. И находящийся на оном реиз объявил, что сие судно прибыло из Синопа с товарами и шло в Тамань, люди же на оном все крымские жители. Но он, господин Сухотин, имея сомнения, приказал всех порознь допросить, допросы прислал ко мне.
Поелику я видел из сих допросов великое их разноречие, то потому велел господину капитану Сухотину пристрастно их допросить, ибо довольно уже опытом примечено, что и на других прежде прибывших к здешним берегам судах большая половина людей была турков, требуя от него, чтоб он впредь приходящие с противной стороны какого б роду ни были суда признавал не иначе, как неприятельскими, как в рассуждении продолжающейся у нас с Портою войны, так особливо и потому, что никаким образом распознать неможно, что люди на них будут крымской области, а не с противной стороны. Почему и просил его, чтоб он поступил с ними на основании военного права. После чего и получил от него рапорт, что оные, как реиз, так и матросы, все турки имеют на левой руке знаки, натираемые порохом.

Между тем, побывав в Балаклаве, в середине мае отряд Сухотина вернулся к проливу, около которого встретил прибывших к флотилии: младшего флагмана контр-адмирала А.Ф. Баранова и назначенного командовать отдельным отрядом капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена.²⁷ А.Ф. Баранов, исходя из решения Сенявина, разделил отряд Сухотина надвое: 3 корабля Кинсбергена должны были крейсировать от Кафы до Балаклавы, а сам Баранов планировал после захода в пролив крейсировать в районе Керченский пролив — Кафа — Суджук-Кале — Керченский пролив.²⁸ 1 5 мая русские корабли разделились: Кинсберген с кораблями «Хотин», «Таганрог» и «Корон» направился к Кафе, а Баранов с фрегатом «Первый», кораблями «Морея» и «Новопавловск» и 2 пленными судами пришел в Керченский пролив.²⁹ Но здесь в ночь на 19 мая А.Ф. Баранов скоропостижно скончался, и его отряд вновь возглавил Я.Ф. Сухотин.

И в это же время от русской агентуры была получена информация о том, что Гаджи-Али паша с турецкими войсками должен появиться в ближайшие дни у Тамани, причем на купеческих судах. В частности, посланный генерал-майора Якоби на Тамань конфидент сообщил, что «на Таманской стороне слышал от приехавших из Синопа турок, будто бы через 10 дней Гаджи али бей прибудет к Таману с войском на купецких судах, приготовленных для перевозу войск. Сколько же числом войска с ним будет заподлинно не знает, а только велено купецких; какой бы препорции не были, малой или большой, наловить до 30».³⁰ Более того, эта информация прекрасно сопоставлялась с данными, полученными в первой половине мая. Сперва появились сведения о жестком приказе султана Гаджи-Али бею высадиться в Крыму в начале мая 1773 г. В частности, в сообщении конфидента от 2 мая говорилось о данных, полученных через прибывших в Казылташский залив купцов, что «сераскер Гаджи Алибей заготовляет сухари для провизии назначенному при нем в Крым войску. И назад тому дней за 10 получил повеление от султана турецкого, чтоб оное заготовление как можно скорее стараться окончить и следовать в Крым конечно майя в первых числах... Выступление оного Аджи Алибея думают очень скоро последует, ибо он уже оканчивал заготовление сухарей».³¹ Далее последовала информация, что вначале Гаджи-Али бей собирается прибыть к Тамани и лишь затем оттуда атаковать Крым, совместно с ударом из района Очакова.³² И вот теперь поступило вышеуказанное сообщение.

Естественно, Я.Ф. Сухотин принял решение немедленно выйти в море для проверки этой информации, а в случае ее достоверности — для уничтожения судов противника (промедление русских в сложившейся ситуации действительно могло очень дорого обойтись). В результате в крейсерство к Таманскому полуострову под командованием Сухотина вышли фрегат «Первый» (командир — капитан-лейтенант М. Фондезин), корабли «Азов» (лейтенант С. Раткеевский), «Новопавловск» (капитан-лейтенант И. Баскаков), «Модон» (капитан-лейтенант П. Хвостов), «Морея» (лейтенант Ф. Денисон) и бот «Темерник» (мичман А. Тимашев).³³

Уже 25 мая у Казылташской пристани были обнаружены суда противника. Я.Ф. Сухотин немедленно направился к ним, но из-за неблагоприятной погоды смог подойти к Казылташскому лиману только 29 числа, около 15 часов. Однако идти всей эскадрой, да еще с фрегатом, к устью реки Кубани, где была пристань, через лиман с неизвестными глубинами было рискованно. К тому же было необходимо обеспечить прикрытие с моря. Поэтому к пристани направились только корабли «Азов» и «Новопавловск» и бот «Темерник» под командованием командира «Новопавловска», капитан-лейтенанта И. Баскакова.³⁴ Остальные же два корабля и фрегат остались в море около входа в лиман, заняв для прикрытия позицию в форме полумесяца. В журнале фрегата «Первый» записано так: «В ¾5 часа пришед мы на глубину 10 сажен, убрав паруса, положили якорь. Следуя нам, корабли Модон и Морея легли на якорь по фигуре рогами в море».³⁵

Тем временем отряд И. Баскакова вошел в лиман и у устья Кубани обнаружил 18 неприятельских судов, в том числе 6 больших. Уже при сближении с ними русские корабли открыли огонь из гаубиц, а подойдя на выгодную дистанцию и также встав на якоря, продолжили огонь. Баскаков тоже построил свои корабли полумесяцем, но изогнутым к берегу, только русские корабли были направлены к противнику не бортом, а носом. Турки даже не пытались сопротивляться. Их малые и средние суда бежали вверх по реке, но все 6 больших остались на мели. Тогда Баскаков, несмотря на наступавшую темноту, направил к ним вооруженные шлюпки, с приказом попытаться вывести эти суда в море. Русские же корабли перенесли огонь на близлежащие берега, дабы не допустить противодействия турок шлюпкам (налицо артиллерийская поддержка). Однако снять с мели упомянутые суда противника не удалось, и все их пришлось сжечь (одно из них было вооружено 8 пушками, остальные пять имели по две пушки). Заметим, что действовали шлюпки темной летней ночью. 30 мая отряд И. Баскакова вернулся к эскадре.³⁶

Плавание соединения Я.Ф. Сухотина стало «первым действием русского флага на Черном море».³⁷ По способу проведения атаки это была операция с выделением отряда нападения и отряда прикрытия, причем последний занял у входа в Лиман позицию в форме полумесяца, обращенного концами в море, а ударный отряд для атаки использовал комбинацию из артиллерийского удара на первом этапе и выдвижения вооруженных шлюпок при поддержке артиллерийского огня кораблей для довершения дела — на втором. Наконец, майские события в Казылташском лимане стали еще одним примером ночных действий в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. Отдельно отметим, что за время операции «Азов» сделал 21 выстрел из гаубиц, а «Новопавловск» — 37.³⁸

Между тем, 30 же числа с эскадры увидели еще два турецких судна, шедших к Тамани. К ним немедленно был выслан корабль «Морея» (лейтенант Ф. Денисон). После непродолжительной погони он вскоре настиг их и, открыв огонь, заставил сдаться одно из судов, однако второе продолжало уходить. Высадив на первое судно призовую партию, Денисон бросился за ним и заставил сдаться артиллерийским огнем. В итоге вечером того же дня (30 мая) оба взятых судна были приведены «Мореей» к эскадре, на них находился 81 пленный.³⁹

31 мая 1773 г. эскадра Я.Ф. Сухотина снялась с якорей и продолжила крейсерство около таманских берегов. Почти сразу она обнаружила в море еще одно судно, за которым в погоню был выслан корабль «Новопавловск». 2 июня он вернулся к эскадре вместе с взятым призом.⁴⁰ Затем все три турецких судна были отправлены в Керчь.

А утром 8 июня с эскадры увидели еще одно неприятельское судно, идущее к Казылташу. За ним в погоню немедленно направился «Модон», который, подойдя к лиману, обнаружил там 2 больших, 5 средних и 13 малых судов. Сближаясь с ними, «Модон» открыл артиллерийский огонь и продолжал его, став на якорь. Турецкие суда на этот раз попытались оказать сопротивление, но продолжалось оно недолго. Как и в мае, средние и малые суда бежали вверх по реке Кубань, оставив 2 больших на мели. П. Хвостов направил к ним вооруженную шлюпку, но турки ружейным огнем попытались ее остановить. Тогда «Модон» огнем артиллерии разогнал противника. Однако снять суда и в этом случае не удалось: как и 29 мая, оба они были сожжены.⁴¹ Между тем, услышав открытую «Модоном» артиллерийскую стрельбу, Я.Ф. Сухотин направил к нему на помощь корабль «Новопавловск». Но когда тот подошел к лиману, все было уже кончено. 12 июня корабли вернулись к эскадре. И хотя прибытия турецких войск обнаружено не было, эти действия русских кораблей нанесли противнику чувствительный урон и на время прервали переброску турками боеприпасов, оружия, денег и агентов на Тамань. Кроме того, своим видом и успехами они ослабили влияние антирусских сил на Кубани. После этого эскадра Я.Ф. Сухотина продолжила крейсерство в Черном море, направившись на соединение с отрядом Кинсбергена (оно произошло 3 июля недалеко от Балаклавы).⁴²

Тем временем успешно действовал и Кинсберген. Отделившись с кораблями «Хотин» (лейтенант П.В. Пустошкин), «Таганрог» (лейтенант А. Колычев) и «Корон» (капитан-лейтенант И. Басов) от отряда Сухотина 15 мая и взяв курс на Кафу, он вскоре также захватил турецкое судно.⁴³ Однако далее его стали преследовать неприятности. В Кафе из-за течи пришлось оставить самый сильный корабль отряда — «Хотин».⁴⁴ Остальные же 2 корабля перешли к Балаклаве, где и предприняли крейсерство в районе Балаклава — Козлов.⁴⁵ Но в это время серьезная течь появилась у «Таганрога». Кинсберген был вынужден зайти в Балаклаву. Здесь в абсолютно неприспособленных условиях и за короткие сроки (6—17 июня) моряки «Таганрога» сумели провести с помощью кренгования починку корабля.⁴⁶ «Корон» все это время находился на рейде.

Выписка из шканечного журнала корабля «Таганрог» за 1—21 июня 1773 г.⁴⁷

Между тем, в июне 1773 г. И.Г. Кинсберген высказал предложение о переходе флотилии к наступательным действиям на Черном море, и, в частности, выдвинул идею о проведении флотилией десантной экспедиции на Синоп. Обосновывая необходимость наступательных действий в письме И.Г. Чернышеву, он так указывал на недостатки чисто оборонительных мероприятий: «Хотя купеческие суда, взятые нашими эскадрами, составляют для неприятеля потери, но не могут привести ни к чему серьезному... оборонительной войной, какую мы ведем около берегов, мы даем неприятелю время приготовиться, исправить свои ошибки и может быть воспользоваться теми и другими обстоятельствами». Для удара же по Синопу И.Г. Кинсберген предлагал выделить 2 фрегата, 4 корабля 2-го рода, бомбардирский корабль и одно взятое у турок судно, а также 1000 гренадеров, 200 охотников и 8 полевых орудий. Исходя из допросов пленных, он был полностью уверен в успехе предприятия и считал, что «нападение произведет сильную тревогу в Константинополе». Кроме того, И.Г. Кинсберген предлагал провести и вспомогательные десанты сил первой армии и запорожских казаков в Манглии и около Варны или Сизополя. Наконец, в качестве минимальной угрозы для турок указывал на необходимость отправки в крейсерство к Анатолии одного из фрегатов Азовской флотилии, что сразу же заставило бы турок разбросать свои морские силы на Черном море для защиты купеческих судов.⁴⁸ Обо всем этом он написал И.Г. Чернышеву, А.Н. Сенявину и А.А. Прозоровскому. Ожидая ответов, И.Г. Кинсберген продолжил действия по уже утвержденному плану.

Из переписки капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена с вице-президентом Адмиралтейств-коллегии И.Г. Чернышевым

1. Перевод письма И.Г. Кинсбергена графу И.Г. Чернышеву с корабля «Таганрог» от 12 июня 1773 г.⁴⁹

Я надеялся встретить неприятельские корабли; по крайней мере по сообщенным мне сведениям они должны были находиться на высотах Балаклавы; но я искал их безуспешно в продолжении 8 дней; в это время Таганрог потек, так, что принуждены были откачивать в сутки по 12 фут и более, смотря по состоянию ветра и волнения; я решился, наконец, идти на Балаклавский рейд и ввести Таганрог в гавань для осмотра и исправления к принятию такого решения меня еще более побудило заявление офицеров о том, что корабль уже три раза стоял на мели и не был килеван в продолжении трех лет (тогда как это должно производить по крайней мере раз в год, в особенности для кораблей). Два корабля ходят дурно, имеют ужасный дрейф и едва поворачивают в самую хорошую погоду; все это вынудило меня увеличить их парусность.
Как только получу здесь муку для печения сухарей, в которых у нас недостаток, то пойду в море с одним Короном в ожидании, пока другой исправится; я думаю, что все это возможно сделать; надеюсь, что контр-адмирал, видя мою деятельность тем скорее решится прислать мне фрегат и бот.
Ежели бы В.С. содержать у Анатолии в крейсерстве один фрегат, что, как я имел честь вам докладывать, я предлагал, то неприятель не имел бы столько кораблей у Очакова, сколько он имеет теперь.
Указания опыта убеждают меня в том, что я уже сообщил В.С., что плоскодонные корабли вовсе неспособны для этого моря, а я осмеливаюсь советовать для пользы службы в другую войну иметь в этом море шебеки.

2. Выдержка из перевода письма И.Г. Кинсбергена графу И.Г. Чернышеву с корабля «Таганрог» от 18 июня 1773 г.⁵⁰

...Пользуясь позволением, данным мне В.С. изложить вам мои мысли о состоянии дел.
Хотя купеческие суда, взятые нашими эскадрами, составляют для неприятеля потери, но не могут привести ни к чему серьезному, ни иметь последствий для блага государства.
Оборонительной войной, какую мы ведем около берегов, мы даем неприятелю время приготовиться, исправить свои ошибки и может быть пользоваться теми или другими обстоятельствами. Болезни и чума, между тем, истребляют наши храбрые войска, и мы ежедневно теряем людей, не видя неприятеля.
Не лучше ли бы было В.С. произвести какое-нибудь решительное движение и идти прямо на них, вместо того, чтобы ежедневно опасаться десанта с их стороны? Мой план, В. С., состоит в следующем: взять два фрегата, 4 двухмачтовых судна, 2 бота, бомбарду и судно взятое у неприятеля, снабдить их провизией и посадить на них 1000 пеших храбрых гренадеров и 200 охотников с восемью полевыми орудиями; с этим отрядом я пошел бы, чтобы высадить десант в Синоп, так как в порте находятся суда, то следует приготовить два небольших судна брандерами. Сколько можно судить по сведениям, порученным мною от пленных, дело должно иметь успех и я уверен, что такое нападение произведет сильную тревогу в Константинополе. Теперь настоящее время для того, чтобы сделать что-нибудь; в это время года можно употреблять наши двухмачтовые суда не рискуя подвергаться сильным ветрам; с хорошим ветром можно быть в Синопе через два дня. Так как Сухотин имеет чин капитана 1 ранга, я же имею в виду только благо государства и честь нашего оружия, то я предлагаю служить под его командою за волонтера и помогать ему во всем моими советами и лично во всякой должности в какую он найдет нужным меня употребить; я отложу все в сторону для пользы службе.
Так как вход в бухту защищается фортом, я беру на себя встать против него с кораблем для облегчения прохода эскадре. Потом, так как не имеется сведений о береге, я сдав мою эскадру кому-нибудь другому, беру на себя идти совершенно одному на боту для ознакомления с берегом и положением крепости, с условием, чтобы мне предоставили вооружить и оснастить бот, как я найду лучшим, и чтобы мне не делали крючков.
Если в то же время со стороны первой армии можно бы было сделать десант близ Мангли с 300 человек, а другой около Варны или Сизополя с 1500 запорожскими казаками для того, чтобы произвести опустошения, я полагаю, что это могло бы живо все решить.
Не имея сухопутных войск нельзя ничего сделать, потому что раз взявши Синоп, они могли бы идти далее с уверенностью, имея в случае несчастья верное место, куда отступить.
Много обязан содействию, оказанному князем Прозоровским для починки Таганрога. Генерал-майор Кохиус, командующий здесь, помогал мне о всем, как в работе, так и в снабжении провиантом, в котором на кораблях оказался недостаток, в особенности в хлебе, потому что его у меня вовсе нет; западные ветра вероятно препятствуют прийти ботам назначенным к эскадре с провизией.

17 июня «Таганрог» был готов к продолжению действий и вышел на рейд Балаклавы. Кинсберген вернул на него свой вымпел и стал готовиться к новому выходу двух своих кораблей в море. Но налетевший шторм вновь причинил повреждения «Таганрогу», теперь уже в рангоуте. Это заставило Кинсбергена задержаться на Балаклавском рейде до 21 июня, когда в половине третьего часа дня он получил сообщение через нарочного сержанта от генерал-майора Кохиуса, что береговые казачьи форпосты видели в море судно.⁵¹ Но выйти в море вечером того же дня не позволила погода; это удалось И.Г. Кинсбергену, с «Таганрогом» и «Короном» только рано утром 22 июня.⁵²

Однако крейсерство 22 июня ничего не дало: горизонт оставался чистым. Ночь на 23 июня русские корабли также провели в крейсерстве. На рассвете 23 числа с востока неожиданно нашел густой туман, «которым прикрыло весь Крымский берег». Но когда около 6 ч утра он рассеялся, с «Корона» увидели идущее на румбе ZW судно. Об этом тотчас же было доложено И.Г. Кинсбергену, который приказал обоим судам взять курс навстречу этому судну. «Таганрог» и «Корон» направились к нему. По мере сближения сначала удалось рассмотреть один за другим силуэты четырех трехмачтовых судов, а затем и определить их классы: перед русским отрядом были 3 линейных корабля и одна шебека.

Тем не менее, вопрос о составе турецкой эскадры требует комментария. Традиционно в историографии указывается, что турки имели три 52-пушечных линейных корабля и одну 24-пушечную шебеку. Такие утверждения основываются на донесении И.Г. Кинсбергена А.Н. Сенявину и А.Н. Сенявина Адмиралтейств-коллегии.⁵³ Кроме того, в обнаруженном нами в РГАВМФ шканечном журнале корабля «Таганрог» отмечено, что три из четырех турецких кораблей были двухдечными, а значит, могли быть только линейными кораблями.⁵⁴ Однако в литературе иногда приводятся данные, что турки имели два 52-пушечных линейных корабля и 36- и 24-пушечную шебеки.⁵⁵ Но эта версия возникла вследствие неверно прочитанного письма Кинсбергена И.Г. Чернышеву, где командующий русским отрядом пишет о наличии у турок двух 54-пушечных кораблей, одного 36-пушечного корабля и одной 24-пушечной шебеки.⁵⁶ То есть речь идет опять же о трех неприятельских кораблях. Да и по ходу описания боя Кинсберген все время указывает наличие у турок трех кораблей. Но здесь есть внутреннее противоречие: 36-пушечное судно не могло быть линейным кораблем, а являлось, скорее всего, фрегатом, однако описывая бой, Кинсберген говорит именно о трех кораблях у турок.

Наконец, есть и еще один интересный документ: письмо русского резидента в Крыму П.П. Веселицкого А.А. Прозоровскому с описанием боя, которое тот получил от грека.⁵⁷ В документе приводятся другие данные о составе русской и турецкой эскадр: так, первая имела «корабль и одномачтовое, при оном находящееся, небольшое судно», а вторая — два галиона и две бригантины. При этом, кстати, потери на русских кораблях, по данным грека, также были другими: один грек убит «и человек до семи с ружья ранено, да убито». По составу русской эскадры, таким образом, сразу же видна неточность. Такая же ситуация и со сведениями о ее потерях. Что же касается данных о турецкой эскадре, то здесь можно отметить, что турки и греки часто называли большие двух- и трехпалубные корабли галионами (а галион был действительно подобным кораблем), и, таким образом, в данном документе речь, практически, идет о наличии у турок 2 больших кораблей и 2 меньшей величины. Но никаких других подтверждений этих сведений нет. На наш взгляд, можно считать наиболее обоснованными данные о наличии у турок 3 линейных кораблей 50-пушечного ранга и одной шебеки с 20-пушечным вооружением.

Итак, обнаруженные корабли были опознаны и классифицированы. Сомнений в том, что это неприятель, не оставалось. Вот как отмечено это в шканечном журнале корабля «Таганрог»: «В начале 11 часа увидели мы на вышеписанных от ZW идущих судах красные, зеленые в 9 штуках флаги, гюйсы и вымпелы красные, которые показали нам, что неприятельские корабли 3-мачтовые из оных передний на фор-стеньге имеющий флаг того ж колера красный и при том... на всех стеньгах красные вымпелы, а на прочих трех кораблях того ж колера вымпелы, из которых 3 корабля видно о двух деках, а четвертый наподобие шебеки».

Между тем, противники сближались. Турки, очевидно, также рассматривали корабли И.Г. Кинсбергена, определяя, кто им противостоит, а разобравшись, что превосходят русских по всем статьям (особенно подавляющим это превосходство было в артиллерии), устремились на противника. Имели турки еще одно преимущество, существенное во времена парусных флотов, — они были на ветре. Однако Кинсберген не собирался отступать. «Таганрог» и «Корон» продолжали сближение с турецким отрядом.

В начале первого часа дня по «Таганрогу», на котором находился И.Г. Кинсберген, с неприятельского флагмана открыли артиллерийский огонь. В начальной фазе боя турки предприняли попытку окружить «Таганрог», который оказался один, так как «Корон» отстал. Однако И.Г. Кинсберген своевременно разобрался в ситуации и предпринял контрманевр: удачно развернув «Таганрог» носом к турецкому флагману, он сумел огнем из носовых гаубиц зажечь на последнем блинда-рей, который туркам пришлось обрубить. После этого турецкий флагманский корабль отказался от попыток окружить «Таганрог» и присоединился к остальным турецким кораблям. К «Таганрогу» же, наконец, подошел «Корон». Стороны начали бой в линиях баталии на параллельных курсах «правого галса». Об этих ключевых событиях боя в журнале «Таганрога» записано следующее: «Высходе (первого. — Авт.) часа поворотили мы оверштаг на правый галс и, следуя нам, на корабле Корон чинили то ж. В начале (второго. — Авт.) часа по приказу эскадренного командира стали действовать из гаубиц бомбами и брандскугелями в лежащий с нами в неприятельский флагманский корабль, а из пушек пальбу прекратили, в то время видно нам, что на переднем корабле во время действия от нас из гаубиц зажжен на оном корабле блинд, который на оном корабле отрублен и опущен в море, который и поворотил чрез фордевинд на левый галс... В ½ (второго. — Авт.) часа действовать из гаубиц прекратили, а стали палить из пушек с ядрами, картечами и книпелями в неприятельскую линию, лежащую с нами в линии правым галсом».

Однако около 14 ч, из-за возросшей дистанции, противники прекратили огонь. Наступила пауза. Так закончился первый этап боя, когда «Таганрог» получил наиболее серьезные повреждения в результате нескольких попаданий в борт и батарею, включая вызвавшее поломку одной из пушек, другую же от прямого попадания разорвало, что привело к гибели мичмана А. Рейниена и одного матроса, еще 6 человек были ранены. Кроме того, отмечена на этом этапе и гибель на «Таганроге» грека.

В 14 ч 30 мин бой возобновился. Положение сторон оставалось тем же, что и к началу паузы. Теперь бой принял еще более упорный характер. Продолжая двигаться параллельными курсами, противники развили сильный артиллерийский огонь. При этом дистанция была очень незначительной (для русских кораблей, на которых стояли 12-фунтовые пушки, наиболее эффективная дистанция боя составляла 100—150 м⁵⁸). В один из моментов турки даже предприняли попытку взять русские корабли на абордаж, но «Корон» артиллерийским и ружейным огнем (истратив 661 ружейный заряд) отразил эту атаку.

Тем временем, было видно, что турецкие корабли от огня русской артиллерии получали все большие повреждения и несли чувствительные потери, В шканечном журнале корабля «Таганрог» была сделана следующая запись: «В начале 5 часа... видно нам во время неугасимого огня от нас и с корабля Корон неприятельская линия вся разбита и приведена в большой непорядок, а особливо лежащий с нами в линии де баталии правым галсом противо нас флагманский корабль на который беспрестанно от нас с корабля из пушек с ядрами, картечами и книпелями (палили. — Авт.), который в линии уже больше с нами видно лежать не мог, стал придерживаться ближе к ветру. В ½ (пятого. — Авт.) часа видно нам на идущем позади нас неприятельском корабле во время пальбы от нас с корабля из пушек, на котором попавшим от нас ядром подшибли крюйс-стеньгу, которая со всеми принадлежащими ея снастями упали в море». Итоговое же состояние турецкой эскадры в журнале «Таганрога» описано так: «На неприятельских кораблях видно нам было... от нас во время производимой из пушек пальбы множество людей побитых которых они бросали в море, а особливо на флагманском корабле мачт[ы], стеньг[и], ре[и], парус[а], такелаж и корпус корабля име[ю]т повреждение не малое, так, что у которого в верхнем деке пушки видно из своих мест упали в море, и приведен был в непорядок». О серьезных повреждениях турецкой эскадры к концу боя написал в своем донесении и Кинсберген: «...В продолжение сего с обеих сторон чрезвычайного огня, в глазах наших бросаемы были от них в море многое число убитых, на кораблях их сбиты с двух крюйс-стеньги, а у шебеки бушприт с блиндою и сверх того... по разбитии на одном (турецком корабле. — Авт.) борта с своих мест выпали пушки».

Наконец, около половины шестого, не выдержав продолжения боя и не сумев разбить русский отряд, неприятель вынужден был отступить и, подняв все паруса, бежал в море «тем же следом, откуда пришел».⁵⁹ Таким образом, первый морской бой на Черном море русские моряки выиграли — и выиграли блестяще. Противник, имевший ощутимое превосходство в числе кораблей, количестве пушек и их калибрах, не сумев разбить два русских 16-пушечных корабля, ретировался, отказавшись от продолжения боя. Это стало «добрым почином» молодой Азовской флотилии, а также фактически и первой победой флота России на Черном море.

Повреждения же, полученные русскими кораблями, в целом были незначительными, что позволило И.Г. Кинсбергену до 25 июня оставаться в море, ожидая возможного возвращения противника. Но турки так и не появились ни утром 24 июня, ни в течение этого дня. И 25 июня И.Г. Кинсберген пришел в Балаклаву для исправления тех поломок, которые не удалось устранить в море.

Итак, на «Таганроге» в бою 23 июня 1773 г. оказалось 3 убитых (в том числе мичман А. Рейниен), 8 раненых тяжело и 12 легко. Всего выбыли из строя 23 человека. Одна пушка была полностью разбита и две повреждены. Кроме того, из находившихся на «Таганроге» пленных греков двоих убило и четверых ранило (они погибли, сражаясь вместе с русскими моряками, так как нехватка людей заставила Кинсбергена в бою поставить к пушкам даже пленных, естественно, под строгим контролем, но те проявили себя молодцами). На «Короне» был убит лишь один человек, еще 6 были ранены, в том числе 3 тяжело. Всего на «Короне», таким образом, выбыло 7 человек. На обоих кораблях было много поврежденных парусов и снастей.⁶⁰ И.Г. Кинсберген отмечает также повреждения мачты и стеньги, но не указывает, на каком корабле. Однако это позволяет уточнить шканечный журнал «Таганрога», заодно дающий возможность и в целом охарактеризовать повреждения данного корабля. В частности, в журнале «Таганрога» записано: «Во время вступления нами в бой с неприятелем имеем повреждения: грот-мачту несколько у бизань-штага повредило ядром, грот-стеньгу между марсом и эзельгофтом ядром пробило насквозь, грот-марсель пробит ядрами, картечами и книпелями в 12 местах, крюйсель то ж в 4-х, гротзейль (грот. — Авт.) в 11 местах, в палубе на правой стороне карленц вышибло вон из места, вант перебитых: бизань-ванта с правой стороны одна, крюйс-стеньг-ванта одна, крюйс-брам-фордуны, грот-стеньг-вынтреп, грота-топенанты на обеих сторонах, шлюпбалку с правой стороны в двух местах повредило... одну пушку разорванную (имеем. — Авт.) на корабле, потом еще у двух винград отбит от неприятельских ядер, у которых дула имеют трещины из которых палить опасно».⁶¹ Таким образом, эти потери оказались весьма небольшими по сравнению с видимым уроном турок, учитывая их громадное превосходство в артиллерии.

Балаклавский бой 23 июня 1773 г. Художник И. Родионов

Особо следует отметить храбрость и умелые действия всех русских моряков в бою 23 июня, в том числе командиров «Таганрога», лейтенанта А. Колычева, и «Корона», капитан-лейтенанта И. Басова, а также самого И.Г. Кинсбергена. Успех русских моряков становится еще более впечатляющим, если учесть, что никто из них до этого не имел опыта морских боев. Кинсберген был в восторге от увиденного. В донесении Сенявину он так оценил действия подчиненных ему русских офицеров: «Справедливость требует от меня достойного засвидетельствования о мужественной храбрости гг. командовавших означенными кораблями и прочих бывших под командою их обер-офицеров, которые, будучи первый раз в действительном огне не только не мало не устрашились, но еще примером своего усердия и расторопностью возбуждали своих подчиненных к отважному всех неприятельских нападений отражению».⁶² В письме же И.Г. Чернышеву Кинсберген дал уже общую характеристику моряков русских кораблей: «Я весьма доволен обоими кораблями и на коленях умоляю В.С. выразить всем офицерам и нижним чинам, что вы довольны их поведением и храбростью», после чего добавил: «С такими молодцами В.С., я выгнал бы черта из ада».⁶³ Сам И.Г. Кинсберген за этот бой получил орден Святого Георгия IV степени.⁶⁴

Подводя итог разбора данного боя, необходимо остановиться на следующем. Победа была одержана благодаря грамотному ведению боя И.Г. Кинсбергеном (он сумел не только избежать охвата своего корабля, но и нанести при этом повреждения турецкому флагману), слаженной работе экипажей русских кораблей, высокому моральному духу русских моряков, отважно дравшихся с многократно превосходящим противником, и мастерству русских артиллеристов. О последнем отлично говорят повреждения и потери противника. Кстати, во время боя «Таганрог» истратил 320 зарядов, а «Корон» — 240. Исходя из того, что бой длился около 5 часов (300 мин), а у «Таганрога» на борт имелось 7 орудий, причем одна пушка вышла из строя спустя полтора часа, в среднем на один выстрел уходило примерно 6 мин. Особое же удовлетворение у Кинсбергена вызвало действие гаубиц, с помощью которых удалось поджечь турецкий флагманский корабль в важный момент боя.⁶⁵

При этом, безусловно, нельзя не отметить и низкий уровень командования турецкой эскадры, не сумевшей использовать ощутимое превосходство в силах, а также абсолютно никудышную стрельбу турецких артиллеристов. Говоря о турецких корабельных артиллеристах, следует иметь в виду два момента. Во-первых, турки, будучи верными себе, вели огонь в основном по рангоуту и парусам русских кораблей, что способствовало умеренным потерям на них личного состава и небольшим повреждениям корпуса, но при низкой точности стрельбы не смогли лишить их хода. Во-вторых, уже в этой русско-турецкой войне определилась формула, которую в 1807 г. Д.Н. Сенявин выразил так: «Чем ближе к неприятелю (турецким кораблям. — Авт.), тем от него менее вреда».⁶⁶ Однако все это абсолютно не умаляет подвига русских моряков.

Результатами Балаклавского боя были: 1) поражение турецкой эскадры и отражение ее попытки приблизиться к берегам Крыма; 2) моральный удар по туркам: после этого боя турецкий флот так больше и не решился на серьезную атаку флотилии. Но здесь возникает уместный вопрос о цели появления турецкой эскадры у берегов Крыма. Исходя из данных имеющихся в нашем распоряжении источников, можно судить, что она могла заключаться или в проведении турками поисково-демонстрационных действий⁶⁷ (разведка сил флотилии, нанесение поражения ее отрядам при одновременной демонстрации крымским татарам силы своего флота), или в высадке ими небольшого десанта⁶⁸ (при этом и то, и другое служило решению одной задачи — поднятию крымских татар на восстание⁶⁹). Таким образом, поражение турецкой эскадры означало срыв данного плана.

Между тем, в конце июня турки потерпели еще одну чувствительную неудачу. Зашедший в Ахтиарскую бухту 28 июня турецкий 60-пушечный линейный корабль был обстрелян артиллерией берегового отряда Кохиуса, которая нанесла ему ряд повреждений и вынудила утром 29 июня удалиться. Восстановить развитие событий нам помогут письмо И.Г. Кинсбергена И.Г. Чернышеву и донесение Кохиуса А.А. Прозоровскому.⁷⁰

И.Г. Кинсберген. В период службы в Азовской флотилии капитан 2 ранга

Вечером 27 июня береговые посты сообщили о появлении у крымских берегов со стороны Очакова двух неприятельских кораблей. Кинсберген попытался со своими кораблями выйти в море, но противный ветер не позволил ему сделать это. Тем временем, утром 28 июня один турецкий корабль вошел в Ахтиарскую бухту, и начальник участка генерал-майор Кохиус с частью своего отряда немедленно выдвинулся туда. С ним отправился и Кинсберген, не желавший сидеть без дела. Прибыв к Ахтиарской бухте, они обнаружили стоящий вблизи от берега турецкий корабль, по виду не менее чем 60-пушечного ранга. Сразу же удалось пленить пытавшихся высадиться на берег для установления связи с крымскими татарами четырех турок (в том числе чауша). После этого Кохиус решил открыть по противнику огонь, чтобы заставить его уйти в море и заодно продемонстрировать силу русских войск.

О дальнейшем Кохиус так сообщил А.А. Прозоровскому: «Отдав их (арестованных турок. — Авт.) под караул, приказал порутчику Ларионову из полукартаульного единорога бросать в корабль бомбу, которою у него отбита часть носа. Почему и они, оборотя его стороной, зачали со всего борта производить из пушек и ружей стрельбу. Такой огонь и продолжался с 6-го до 8-го часу. Но по искусству артиллерии поручика Ларионова от бросаемых бомб и брандскугелей зажигался раз с пять корабль (Кинсберген говорит о двух разах. — Авт.) и во многих местах пробиваем был. От чего восчувствовав неприятель свою опасность, поднял сильный крик и шум и, усугубя канонаду, в великом мятеже, будучи чрезвычайно наполнен людьми, бросался везде ко исправлению поврежденного и к утушению зажегшегося, беспрестанно наливая и насосом почерпая воду, а другие пылающие вещи и мертвые тела метая в море, которых сколько можно было усмотреть нащитано более 15-ти. С другой стороны, подполковник Бок, вышед на берег с командою и тремя орудиями, производством из оных выстрелов старался также его вредить. Сие продолжалось до ночи. На другой же день... часу в 12-м сей поврежденный корабль, несмотря на противную погоду, употребив все силы, вытянулся из гавани и взял ход прямо к Очакову».

Видневшийся же в эти дни на горизонте второй подобный корабль турок так и не рискнул приблизиться к берегу. Таким образом, успешное изгнание турецкого корабля сухопутными войсками продемонстрировало их высокую боеготовность. Выходу же русских кораблей Кинсбергена, как было сказано выше, помешала погода. А когда 29 июня ветер, наконец, позволил это сделать, турецкого корабля в море уже не оказалось.

После двух последних неудач Турция практически на два месяца прекратила какие-либо действия на Черном море (с июля до середины августа 1773 г. русские моряки не засекли около Крыма и Тамани ни одного судна противника). Более того, все дальнейшие действия турок были связаны только с Таманью и Керченским проливом: кроме района последнего, в других местах к Крымскому полуострову до конца войны они больше не приближались. Это стало большой удачей для России, так как, располагая превосходством в силах, турецкий флот имел гораздо больше возможностей создать проблемы именно при действиях против всего побережья Крыма. Безусловно, основную роль в изменении поведения турок сыграла победа Азовской флотилии в Балаклавском бою 23 июня 1773 г. Таким образом, косвенные итоги данного боя также имеют огромное значение, поскольку они фактически заставили турок действовать не в своих интересах.

Так завершилась первая половина кампании 1773 г. Успешные действия отрядов Я.Ф. Сухотина, выигранный Кинсбергеном бой и изгнание турецкого корабля сухопутными войсками позволили отразить все попытки турок отдельными вылазками спровоцировать на восстание крымских и ногайских татар. Первый раунд борьбы на Черном море турки проиграли. Турецкому командованию стало ясно, что нужна серьезная операция против Крыма и флотилии. Однако неудачи надломили моральный дух турок и направили большинство их действий по ошибочному пути. Уверенность же русских моряков флотилии и войск в Крыму в своих силах, наоборот, возросла.

3 июля эскадры Сухотина и Кинсбергена объединились западнее Балаклавы и 4 числа пришли на Балаклавский рейд.⁷¹ И.Г. Кинсберген вступил в командование фрегатом «Второй», а общее командование эскадрой, состоявшей теперь из 2 фрегатов, 4 кораблей и 2 палубных ботов, принял Я.Ф. Сухотин. И хотя Сухотин, исходя из разведданных, получил предписание Сенявина совершить поход к Суджук-Кале,⁷² до 22 июля эскадре пришлось простоять в Балаклаве. Причиной тому стал сильнейший шторм с 8 по 11 июля, в результате которого был серьезно поврежден рангоут стоявших на якоре кораблей: «Морея» лишилась обеих мачт, «Корон» потерял грот-стеньгу, «Журжа» лишилась грот-стеньги, имелись поломки и на «Таганроге».⁷³ Особенно сильно пострадали два первых корабля, у которых еще и открылась серьезная течь. В результате «Морея» и «Таганрог» вышли из строя. Затянулся ремонт и на «Журже».

Тем временем решилась судьба июньских предложений Кинсбергена. Указывая на то, что подготовка похода (в связи с необходимостью ремонта кораблей) приведет к ослаблению крейсерской службы у берегов Крыма, а сам поход (в связи с задействованием в нем практически всех сил флотилии) и вообще оставит их, а также Керченский пролив без морской защиты, А.Н. Сенявин выступил против него, но при этом оставлял право окончательного решения вопроса о ее организации за П.А. Румянцевым. В частности, он писал: «...Что хотя все состоящие на море корабли обращаются в крейсерстве, но так как при своих берегах случающиеся повреждения исправляют, возвращаяся в Керченскую или Балаклавскую бухты. Когда же иттить им к берегам неприятельским, то надобно и починивать все корабли, а паче те, коих продолжавшаяся в марте и апреле месяцах стужа по настоящему исправить не допустила, кои в таком состоянии для крейсерства на Черном море вышли. Почему за нужное тогда почитал взять их тогда от крейсерства в пролив и по дефектам исправить и удовольствовать. Вся же, назначаемая для сей Экспедиции, эскадра должна состоять из осьми кораблей новоизобретенного рода и двух фрегатов, да одного малого бомбардирского, и трех ботов палубных, на коих определенного к транспорту сухопутного войска со всеми начальниками поместиться может до тысячи человек без тягостей. А когда вышеозначенные фрегат[ы] и корабли выступят к Синапу, то в проливе на страже останется один бомбардирский корабль "Ясы". А как в данном ему от Е. И. В. рескрипте предписано не упускать никогда из виду и обеспечивания Азовского моря и Крымских берегов, то в следствии того... изъясняясь, что и никак им к Синапу иттить неможно, ибо чрез то должен будет отлучаться от пролива и от крымских берегов на другую сторону моря, почему они и останутся от него невидимыми, а потому и несохраняемыми».⁷⁴

В результате Румянцев принял решение отказаться от проведения данной экспедиции. При всей выгодности идеи активных действий флотилии риск действительно был очень большим. Не прошла и идея крейсерства отдельных судов флотилии у вражеского побережья, хотя ее осуществление было вполне реальным. Остается только сожалеть об этом, так как, еще по утверждению П.А. Толстого, Турция в начале XVIII в. очень активно использовала Черное море для торгового судоходства. В частности, он писал тогда: «Товары, которые приходят из Черного моря в Константинополь и расходятся по всей турецкой земле, пшеница, ячмень, овес, масло коровье, сало, конопли, мед, сыры, мясо соленое, кожи, воск во христианах расходятся, также и шерсть».⁷⁵ Более того, П.А. Толстой подчеркивал, что «ежели того с Черного моря не будет, хотя един год, оголодает Константинополь».⁷⁶ Справедливости ради, заметим, что полноценную крейсерскую войну в Петербурге практически всегда недооценивали.

Между тем, с 22 июля действия флотилии активизировались. Сухотин с отрядом судов (сначала из 2 фрегатов и 2 кораблей, затем только из фрегатов) совершил поход к Суджук-Кале, но, не обнаружив там никаких судов противника, вернулся в Балаклаву.⁷⁷ Здесь он узнал, что флотилия лишилась 3 кораблей: «Морею» и «Новопавловск» из-за сильной течи поставили на мель в Балаклавской бухте, чтобы не затонули, а «Таганрог», еще способный к переходу, отправили на ремонт в Таганрог.⁷⁸

Тем временем Сенявин стянул свои суда к Керченскому проливу. К вечеру 19 августа практически все корабли флотилии собрались у мыса Таклы. Здесь находились фрегаты «Первый» и «Второй», корабли «Хотин», «Азов», «Журжа», «Модон» и «Корон» и 3 палубных бота.⁷⁹ За все время после 23 июня русские корабли пока ни разу не встречали турецких судов. Однако в то, что турки отказались от своих целей, поверить было сложно.

И турки действительно не отказались от намерения вернуть Крым. В середине июля в Петербурге получили из Константинополя сообщения о принятом Портой решении: «лучше продолжать войну, нежели согласиться на (русские. — Авт.) кондиции». Но теперь нанести удар по Крымскому полуострову турки решили через район Суджук-Кале — Тамань. Турецкая эскадра с десантом на борту должна была проследовать от Синопа к Суджук-Кале, поднять против России расположившихся на Кубани ногайских татар, а затем нанести удар по Крыму в районе Керченского пролива.⁸⁰ Помощь в этом должны были оказать восставшие ногаи. Чтобы возглавить восстание ногайских татар, а затем, по занятии Крыма, стать во главе всего ханства, в Константинополе был назначен новый Крымский хан Девлет-гирей.⁸¹ Иными словами, турки хотели убить двух зайцев сразу: укрепиться на Кубани и вернуть Крым. И в августе началась активная агитационная обработка ногайских татар: турецкие агенты распространяли слухи о крупном поражении русской армии на Дунае и о скором прибытии турецкого флота, с конечной целью нанесения удара по Крыму.⁸² Не спадало напряжение и в Крыму. Как писал в Петербург 17 августа В.М. Долгоруков, крымские татары по-прежнему ожидали появления турецкого флота с десантом.⁸³

Между тем, А.Н. Сенявин также получил сведения, что «турецкий флот с десантом, пошедший от Синопа, находится за противным ветром на якоре у Самсона, и как де скоро будет ему благополучный ветер, то намерены (турки. — Авт.) идти к Суджуку, а оттуда и для нападения на Крымские берега».⁸⁴ Ознакомившись с донесением, он сразу же дал Я.Ф. Сухотину ордер о немедленном направлении к Суджук-Кале для крейсерства отряда капитана 2-го ранга И.Г. Кинсбергена в составе фрегата, 4 «новоизобретенных» кораблей и 2 ботов.⁸⁵

Из ордера вице-адмирала А.Н. Сенявина капитану 1 ранга Я.Ф. Сухотину от 17 августа 1773 г.⁸⁶

Рапорты ваши... я сейчас получил и как из них не вижу того, чтоб вы были у Суджука, а сейже час дошедшие ко мне известия открывают, что турецкий флот с десантом пошедшей от Синопа находится за противным ветром на якоре у Самсона, и как де скоро будет им благоприятный ветер, то намерены идти к Суджуку, а оттуда и для нападения на Крымские берега. По каковым известиям предписываю вам 1-е: флота господину капитану 2-го ранга Кинсбергену к имеющемуся у него фрегату Второму препоручить в ево же команду корабли Журжу, Корон, Модон и Азов, да ежели есть прибывшими два палубные бота в числе коих у него был и брандер и идти ему к Суджуку, для чего и дать ему имеющуюся у вас карту Черного моря, 3-е на фрегате Первом мачту неотменно укрепить... как для того что здесь фрегатских мачт запасных нет, как и ради ожидания неприятеля, коего в пролив не впустить; чего для вам на том фрегате и кораблю Хотин крейсировать между мыса Таклы и Таманского острова...

21 августа 1773 г., после непродолжительной подготовки, отряд капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена в составе фрегата «Второй» (под командованием самого капитана 2 ранга И.Г. Кинсбергена), кораблей «Модон» (капитан-лейтенант П. Хвостов), «Корон» (капитан-лейтенант И. Басов; данный корабль вернется в Керчь 22 августа из-за повреждения грот-мачты), «Азов» (лейтенант С. Раткеевский) и «Журжа» (капитан-лейтенант С. Токмачев), а также палубных ботов «Битюг» (мичман А. Аклечеев) и «Миус» (мичман М. Орелли, бот использовался в качестве брандера) вышел в море в сторону Суджук-Кале.⁸⁷ И уже 23 августа, находясь в районе указанной крепости, Кинсберген встретил идущую от ZW турецкую эскадру.

По данным донесения А.Н. Сенявина, турки имели 3 линейных корабля, 4 фрегата и 3 шебеки, которые шли впереди, а также 8 транспортов с десантом, шедших чуть сзади⁸⁸ (эти цифры в основном фигурируют и в отечественной историографии). Однако в шканечном журнале корабля «Азов» указывается, что турецкая эскадра насчитывала 4 линейных корабля, вооруженных по виду 60—80 орудиями, а также еще 6 военных и 7 транспортных судов.⁸⁹ В журнале же Кинсбергена зафиксированы 4 линейных корабля, 2 фрегата и одна шебека, но при этом в документе отчетливо прослеживается, что это только часть турецкой эскадры, поскольку общее количество турецких судов определено в 17 единиц.⁹⁰ Наконец, в отечественной историографии иногда фигурируют и такие цифры: 4 линейных корабля, 4 фрегата, 3 шебеки и 8 транспортов.⁹¹ Таким образом, в общем данные схожи, но наиболее достоверным выглядит наличие у чурок 4 линейных кораблей, 6 других военных судов и 7 транспортных. В любом случае превосходство противника на этот раз было еще ощутимее.

Несмотря на такое превосходство турок, И.Г. Кинсберген, как и 23 июня, не уклонился от схватки с противником, которая вошла в историю как бой при Суджук-Кале 23 августа 1773 г. Особую интригу ему придает то, что при малой известности он имеет большое количество трактовок в популярных работах, преимущественно XIX в. На основании широко используемого донесения А.Н. Сенявина об этом бое, обнаруженных в РГАВМФ шканечного журнала корабля «Азов», а также фрагмента флагманского журнала самого И.Г. Кинсбергена ниже мы попытаемся восстановить обстоятельства этого боя. Но вначале рассмотрим существующие в историографии версии.

Первая группа авторов (В.Ф. Головачев, Р.С. Скаловский, Н.В. Новиков, А.В. Висковатов) рисует, в целом, следующую картину боя.⁹² Обнаружив турецкую эскадру, Кинсберген, несмотря на ее превосходство, принял решение атаковать, избрав объектом нападения головные корабли турок. В данном выборе он опирался на два преимущества русской эскадры: она была на ветре, что в противоборстве парусных флотов имело очень большое значение, а русские моряки, особенно артиллеристы, были лучше подготовлены, чем турки⁹³. В последнем, по мнению указанных авторов, И.Г. Кинсберген уже мог убедиться в бою 23 июня 1773 г., поэтому очень на это рассчитывал. Описывая же предпринятую Кинсбергеном атаку, упомянутые авторы единодушно указывают на применявшийся в ее ходе новый тактический прием, но расходятся, излагая его суть. В.Ф. Головачев и Н.В. Новиков пишут о сосредоточенной атаке авангарда противника, причем со взятием его в два огня, тогда как Р.С. Скаловский и А.В. Висковатов отмечают только сосредоточенную атаку авангарда, но при этом последний пишет, что она производилась последовательным приближением к нему русских кораблей. Это явный абсурд, так как такой прием мог обеспечить лишь поочередный расстрел русских кораблей (достаточно вспомнить пример боя у острова Менорки в 1756 г.).

Схема боя у Суджук-Кале 23 августа 1773 г. Составлена автором по данным шканечного журнала корабля «Азов» и флагманского журнала И.Г. Кинсбергена

Далее, согласно данным авторам, разгорелся упорный бой с применением даже ружейного огня, то есть происходивший на самых коротких дистанциях (не более 200 шагов, или 140 метров⁹⁴), при этом в центре боя находился фрегат «Второй» под командованием И.Г. Кинсбергена. И русские артиллеристы вновь показали себя с лучшей стороны: «...Сбитые паруса, повреждения в рангоуте и такелаже, масса убитых — все это произвело полное смятение среди турок».⁹⁵ Более того, В.Ф. Головачев и Н.В. Новиков отмечают следующий интересный эпизод: расстройство турок вскоре оказалось настолько большим, что у них два передних корабля наскочили друг на друга. Но когда И.Г. Кинсберген приказал брандеру атаковать их, неожиданно переменился ветер, и уже турки оказались на ветре. Положение русского отряда ухудшилось, однако турки и не думали атаковать. Наоборот, они вышли из боя.⁹⁶

В итоге, как доносил Кинсберген А.Н. Сенявину: «Неприятель, не стерпя больше жестокого от наших огня и почувствовав знатное повреждение, с обыкновенной своей робостью обратился в бег к Суджук-Кале, куда и прочие 8 судов, не вступавшие за отдаленностью в бой, бежали под защиту ж крепости...».⁹⁷ Русская эскадра преследовала турок, но у входа в Суджукскую бухту вынуждена была остановиться из-за невозможности бороться с береговыми батареями противника. Так закончился двухчасовой бой у Суджук-Кале, увенчавшийся новой блестящей победой Азовской флотилии.

Таковы события боя у Суджук-Кале по наиболее популярной в отечественной историографии версии, в целом сводящейся к атаке Кинсбергеном турецкой эскадры. Но существует и вторая версия данного боя, гласящая, что не Кинсберген атаковал турок, а они сами атаковали его (на это, в частности, указывается в работах Ф.Ф. Веселаго⁹⁸ и «Морском Атласе»⁹⁹). Тем не менее, упорный характер боя и его итог по этой версии такие же, за исключением того, что И.Г. Кинсберген из-за повреждений, полученных русскими кораблями, не проводил преследования отступившего к Суджук-Кале противника.

А теперь обратимся к имеющимся источникам. Их анализ дает основания для другой интерпретации событий. Версия о том, что атаковали турки, отпадает сразу же, но и атаки Кинсбергеном турецкого авангарда, да еще и с постановкой его в два огня и подготавливаемой атакой брандера, здесь тоже не просматривается.

Исходя из указанных материалов, можно нарисовать следующую картину боя. Крейсируя в районе Суджук-Кале, около 4 ч утра 23 августа эскадра И.Г. Кинсбергена усмотрела к западу или северо-западу корабли, а в 4 ч 30 мин опознала в них неприятеля: «уповательно следует быть по видимости кораблям от 80 до 60 пушек». Тогда же на горизонте были обнаружены еще 6 неприятельских судов. После этого русская эскадра направилась навстречу противнику, перестроившись в начале 10-го часа в линию баталии правого галса. В это же время, как записано в журнале корабля «Азов», с эскадры «увидели еще к SW 5 неприятельских судов и в отдаленности стоящих без парусов 2 (судна. — Авт.)». Около 12 ч фрегату «Второму», значительно вырвавшемуся вперед, пришлось убирать паруса и ложиться в дрейф, чтобы дождаться отставших судов. Впрочем, и позднее он сохранял место впереди строя (сказывалась тихоходность русских «новоизобретенных» кораблей).

К 14 ч 30 мин противники сблизились, после чего турки открыли огонь по фрегату «Второй». Тот сразу же ответил. Остальные русские корабли вступали в бой по мере продвижения мимо них турецкой эскадры. Атаковать их противник и не стремился, и не мог: русские были на ветре. В итоге бой на контркурсах между растянувшимися линиями эскадр продолжался около двух часов, и в районе 16 ч 30 мин турки начали отход к Суджук-Кале. Стоит отметить, что наиболее напряженный артиллерийский бой с проходящими турецкими судами, по всей видимости, имел только фрегат Кинсбергена, сближавшийся на самую короткую дистанцию. Остальные русские корабли держались на большем расстоянии. Отходящих же турок, судя по данным шканечного журнала корабля «Азов» и флагманского журнала самого И.Г. Кинсбергена, русская эскадра не преследовала.

Сражение у Суджук-Кале по шканечному журналу «новоизобретенного» корабля «Азов»¹⁰⁰

[В первом часу пополуночи 23 августа] маловетрие, небо малооблачно, светлость луны, блистание звезд. Фрегат «Второй» поворотил оверштаг на левый галс, за ним и вся эскадра. В ¼ часа увидели мы идущих от W 4 судна, а каких за дальностью рассмотреть неможно. В пятом часу ветер марсельный, небо малооблачно. В ½ пятого часа вышеписанные суда оказались неприятельскими, уповательно следует быть по видимости кораблям от 80 до 60 пушек, которые повортили и пошли к W, в тож время увидели мы еще 6 неприятельских военных кораблей.
В шесть часов на фрегате Второй поднят с фор-стеньги флаг белый с красным Андреевым крестом, чтоб приготовиться к сражению, в начале седьмого часа на фрегате Второй поднят был с фор-стеньги флаг белый с красным Андреевым крестом, чтоб лечь в линию правым галсом, в тож время фрегат Второй поворотил оверштаг на правый галс, мало спустя и мы поворотили оверштаг на оной же галс, тож чинили и прочие корабли.
В начале восьмого часа с неприятельских судов палено из пушки. Мало спустя с фрегата Второй палено из пушки...
В девятом часу ветер марсельный, небо малооблачно, сияние солнца.
В начале 9 часа с видимых судов палили из пушки, в тож время с фрегата Второй палено из одной пушки. В начале десятого часа на фрегате Второй при выстреле из пушки поднят был сигнал, чтоб всей эскадре лечь в линию дебаталии правым галсом, в тож время увидели еще к SW 5 неприятельских судов и в отдаленности стоящих без парусов еще 2. В ½ 11 часа на фрегате Второй палили еще из одной пушки.
[В 12 часов пополудни] идущие под парусами в Черном море против Абазинских гор выше местечка Суджук-Кале, лежа в линии баталии правым галсом против неприятельского флота в 15 судах мы в эскадре с фрегатом 1, 2 кораблями и с 1 палубным ботом и одним брандером. Ветер марсельный, легкий, небо малооблачно, сияние солнца, над берегами и горизонтом мрачность. Паруса имеем марсели, грот-стень и мидель-стаксели, апсель и бом-крюйсель.
В ½ третьего часа зачалось с идущих неприятельских судов... сражение пальбою из пушек с ядрами. Мало спустя с Божьей помощью с нашей стороны стали с фрегата Второй палить из пушек с ядрами, також и с прочих кораблей и палубных ботов чинено было, тож в начале четвертого часа поверставшись против нас 2 неприятельских военных корабля, которые были от нас под ветром, по которым палено от нас из четырех пушек с ядрами и со оных в нас, також точно ж ядра через нас перелетали от чего вреда нам не учинилось. В ½ часа, подходя к нам неприятельский флагманский корабль и с ним еще 2 корабля, с которых стали по нас палить из пушек с ядрами, на что от нас во время прохождения оных по возможности выпарено [из]
18 пушек с ядрами, а со оных палено по нас залпами, только от них никакого вреда не учинилось. В исходе пятого часа неприятельские суда прошед нас стали держать к крепости Суджукской, а мы, держа путь свой за фрегатом Второй в линии дебаталии правым галсом. В ¾ шестого часа на фрегате «Второй» поднят был с крюйс-стеньги флаг по которому, чтоб быть со всех кораблей командующим.
В шесть часов поехал наш командующий на фрегат Второй с рапортом.
В начале седьмого часа, прошед мы фрегат Второй для поджидания со оного нашего командующего положили крюйсель в обстеньг, в ½ часа взяли грот на гитовы, спустили стеньг-стаксели и апсель. В ½ восьмого часа приехал наш командующий обратно. В девятом часу ветер марсельный средний, небо малооблачно, светлость луны, блистание звезд.

Таким образом, утверждения В.Ф. Головачева и Н.В. Новикова о применении И.Г. Кинсбергеном новых тактических приемов в сражении 23 августа (в частности, сосредоточенной атаки авангарда турецкой эскадры и взятия его «в два огня») архивного подтверждения не нашли.¹⁰¹ Равно как и описанная А.В. Висковатовым атака противника с последовательным выходом кораблей русской эскадры на линию, параллельную туркам, что, как нами уже говорилось выше, в принципе не могло быть «новым тактическим приемом». Нет свидетельств и о существовании плана Кинсбергена использовать брандер.

Интересно, что в донесении в Адмиралтейств-коллегию о данном бое, составленном со слов И.Г. Кинсбергена или с документа, составленного им, А.Н. Сенявин ни словом не упоминает о деталях этого боя, хотя Балаклавский бой был им разобран. Отсутствуют и сведения о каких-либо повреждениях и потерях на русских кораблях.

Всеподданнейший рапорт вице-адмирала А.Н. Сенявина от 30 августа 1773 г. Екатерине II о событиях 23 августа¹⁰²

В. И. В. всеподданнейшим моим 29-го числа сего месяца рапортом доносил об отправленной мною 17-го сего месяца с капитаном второго ранга и кавалером Кинсбергеном эскадре к Суджуку, который 23-го числа не доходя одной с половиной мили немецкой Суджукской бухты усмотрел с моря идущих неприятельских 4 корабля, к коим обратив он свой путь, напоследок обозрел всех осмнадцать судов, из них с ближними к нему тремя кораблями, четырьмя фрегатами и тремя шебеками был атакован и два часа имел пушечный и ружейный бой, которого неприятель, не стерпя больше жестокого от наших огня и почувствовав знатное повреждение, с обыкновенной своей робостью и беспорядком обратился в бег к Суджук-Кале, куда и прочие восемь судов, не вступавшие за отдаленностью в бой, бежали вслед своего начальника под защиту крепости, которых, ему, Кинсбергену, случившиеся на судах повреждения преследовать не позволили, и он, исправляя свои повреждения, и в рассуждении неприятельских превосходных сил шел в сближение к проливу и сей день находится уже в моем виду: а об уроне с нашей стороны, как не получил еще обстоятельных рапортов, затем и умалчиваю.

Подводя итог анализу данного боя, необходимо остановиться на следующих моментах. Описывая бой при Суджук-Кале, В.Ф. Головачев ссылается на какие-то бывшие в его руках документы и карту боя.¹⁰³ Однако при сравнении с другими источниками, сразу несколько пунктов его версии противоречат всем имеющимся в нашем распоряжении документам, Турецкая эскадра двигалась не с юго-востока (то есть вдоль Кавказского побережья), а с запада-юго-запада. Новые сигналы никак не отмечаются в журнале «Азова»,¹⁰⁴ равно как и какие-либо маневры русской эскадры во время боя. Судя по шканечному журналу этого корабля, во время боя 23 августа не менял своего направления и ветер (он устойчиво показан в период с 12 до 21 ч как северо-западный!). И, наконец, А.Н. Сенявин, знавший о движении турецкого флота к Суджук-Кале и пославший туда Кинсбергена, не направлял на казацкой лодке адъютанта с приказом «избегать сражения».¹⁰⁵ Небезынтересен и запрос А.Н. Сенявина И.Г. Чернышевым об этом бое в 1775 г., на который Сенявин ответил, что ему нечего добавить к уже сказанному.¹⁰⁶

Тем не менее, в любом случае бой при Суджук-Кале имел очень большое значение, и его итоги очевидны. Это, безусловно, был новый успех русской эскадры, закрывшей туркам путь на Крым и своевременно обнаружившей появление противника в этом опасном районе. Он еще больше поднял моральный дух русских моряков. Для турецкой же эскадры такой итог боя, учитывая отказ атаковать значительно уступавшую ей русскую эскадру, стал новым психологическим ударом. Кроме того, турки увидели, что Крым прикрыт и от Суджук-Кале. Внезапного и стремительного проведения задуманной ими операции не получилось.¹⁰⁷

Между тем, отряд Кинсбергена, исправляя по пути повреждения, отходил к Керченскому проливу, где уже ожидала попутного ветра для выхода в море эскадра под командованием самого вице-адмирала А.Н. Сенявина, в составе фрегата «Первый», кораблей 1-го рода «Хотин», 2-го рода «Корон», малого бомбардирского корабля и 3 палубных ботов. А.Н. Сенявин спешил соединиться с бывшем в море отрядом И.Г. Кинсбергена, так как 27 августа получил сообщение о пришедших с десантом к Суджук-Кале 110 турецких судах (проверить эту информацию Сенявин, естественно, не мог, а сведений от Кинсбергена он еще не имел). А.Н. Сенявин торопился, опасаясь за отряд И.Г. Кинсбергена и желая не допустить турок к Крыму.¹⁰⁸ Однако остается не совсем понятной причина медленного отхода Кинсбергена от Суджук-Кале к Керченскому проливу, расстояние между которыми меньше 150 км! Данные шканечного журнала корабля «Азов» за 24—30 августа 1773 г. рисуют следующую картину.¹⁰⁹

Судя по приведенным в таблице сведениям, движение к Керченскому проливу происходило лишь с 29 августа. О том, что было до этого, может быть несколько версий: задержка из-за противных ветров, потеря ориентации, намеренное крейсирование в данном районе в ожидании других турецких судов (кстати, так Кинсберген уже делал после боя 23 июня 1773 г.).

Так или иначе, 31 августа И.Г. Кинсберген и А.Н. Сенявин соединились около пролива, а 1 сентября объединенная русская эскадра в составе 2 фрегатов («Первый» и «Второй»), 5 кораблей («Азов», «Модон», «Журжа», «Корон» и «Хотин»), малого бомбардирского корабля и 5 палубных ботов (2 палубных бота вскоре были отправлены обратно к проливу, и в эскадре осталось только 3 таких судна: «Битюг», «Миус» и «Темерник») под общим командованием А.Н. Сенявина направилась к Суджук-Кале.

Первыми были осмотрены Казылташский лиман и пристань, но кроме лодок, других военных судов здесь обнаружено не было, да и те лодки, завидев русские корабли, бежали вверх по реке Кубани. После этого русская эскадра лавировала к Суджук-Кале и днем 3 сентября обнаружила вдали, напротив Суджукского залива, неприятельское судно. Однако подойти в этот день ближе из-за крепкого ветра так и не удалось, и эскадра легла на якорь. 4 же сентября действиям русских кораблей мешало маловетрие. А вечером и вовсе наступил полный штиль, так что эскадре пришлось лечь на якоря в расстоянии около 2 «немецких»¹¹⁰ миль до Суджукского мыса.

На рассвете 5 сентября при слабом ветре русские корабли продолжили движение и в «десятом часу увидели с салинга из Суджукской гавани выходящих неприятельских судов 6», а чуть позднее и еще 5, которые лежали «от Суджук-Кале в море правым галсом».¹¹¹ А.Н. Сенявин немедленно перестроил свою эскадру в линию, параллельную туркам, и пошел на сближение с кораблями противника, приказав поднять на «новоизобретенных» кораблях все паруса. В шканечном журнале фрегата «Первый» так описан маневр Сенявина на сближение: «В третьем часу ветер марсельный крепкий... в ½ (третьего) часа поворотили фордевинд ближе к неприятельскому флоту, содержа себя на линии бейдевинда правого галса, тож чинил и весь флот, опустили грот-марсель на эзельгофт, потом крюйсель для соблюдения линии. В 3 часа поднят был на грот-стеньге флаг красный с белым овалом (означал: "всей эскадре прибавить парусов". — Авт.)».¹¹² Но турки, хотя и имели вновь ощутимое превосходство (их эскадра насчитывала 5 линейных кораблей, 2 фрегата, 2 шебеки, одну галеру и один транспорт), бой не приняли и на всех парусах стали уходить к Анатолии. Сенявин сразу же начал преследование. В указанном шканечном журнале это описано так: «В ½ 4 часа усмотрели мы, что неприятельский флот в 5 кораблях, в 2 фрегатах, 1 шебеке, 1 галере и 2 транспортных трехмачтовых судах (видим расхождение с официальным указанием Сенявина в донесении о 2 шебеках и 1 транспорте у турок) стал от нас спускаться к Z, чего для подняли мы марсель и крюйсель фалы до места, посадили фок и учинили за оными погоню».¹¹³

Русская эскадра преследовала турок до самой темноты, но догнать так и не смогла, во многом из-за тихоходности «новоизобретенных» кораблей.¹¹⁴ С наступлением темноты А.Н. Сенявин прекратил погоню и лег с эскадрой на ночь в дрейф, полагая, что на следующее утро противник может возвратиться, и тогда станет возможно завязать с ним бой. Однако турки ночью, с потушенными огнями, ушли в неизвестном направлении, и утром 6 сентября ни одного турецкого судна уже не было видно на горизонте.¹¹⁵ Кстати, тот факт, что турецкая эскадра ушла в ночное время без огней, свидетельствует о ее стремлении во что бы то ни стало избежать боя и оторваться от русской эскадры: по турецким инструкциям турецкие корабли были обязаны ночью зажигать огни.¹¹⁶

Однако нужно отметить, что не только тихоходность «новоизобретенных» кораблей помогла туркам оторваться в тот день. Способствовали этому и действия русской эскадры: вновь применив принцип построения эскадры в линию баталии до начала сближения с турками (на чем терялось много времени), А.Н. Сенявин дал им возможность оторваться. Догнать же турецкую эскадру с тихоходными «новоизобретенными» кораблями уже не удалось.

Из записей шканечного журнала фрегата «Первый» за 5 сентября 1773 года¹¹⁷

[В 12 часов пополудни] идучи под парусами к мысу Суджуку со флотом (состоящим из. — Авт.) фрегатов двух, кораблей пяти, бомбардирским кораблем одним, ботами тремя, да видимых неприятельских судов одиннадцать, которые лежат от Суджук-Кале в море правым галсом. Ветер марсельный, небо облачно, сияние солнца, над берегами мрачность... в ½ (первого. — Авт.) часа поднят был с грот-стеньги флаг синий с красным прямым крестом (означал: «эскадре лечь в линию бейдевинда правым галсом». — Авт.) и поворотили на правый галс, легли в бейдевинд в паралель неприятельских судов и приготовились к сражению... высходе часа для вхождения в линию кораблей положили грот-марсель на стеньгу...
В третьем часу ветер марсельный крепкий. В начале часа поднят был с фор-стеньги флаг белый с красным пополам (означал: «передним кораблям сомкнуть линию». — Авт.). В ½ часа поднят был с грот-стеньги флаг синий с белым прямым крестом (означал: «идти на линии бейдевинда правого галса указанным курсом». — Авт.) и поворотили фордевинд ближе к неприятельскому флоту содержа себя на линии бейдевинда правого галса, тож чинил и весь флот, опустили грот-марсель на эзельгофт, потом крюйсель для соблюдения линии.
В три часа поднят был на грот-стеньге флаг красный с белым овалом (означал: «эскадре прибавить парусов». — Авт.), в ½ четвертого часа усмотрели мы, что неприятельский флот в 5 кораблях, в 2 фрегатах, 1 шебеке, 1 галере и 2 транспортных трехмачтовых судах стал спускаться к Z, чего для подняли мы марса и крюйсель фалы до места, посадили фок и учинили за оными погоню. Поднят был с крюйс-стеньги флаг белый с красным прямым крестом (означал: «эскадре гнать меж Z и O». — Авт.), а с грот-стеньги вымпел ординарный (означал: «недостаток провианта». — Авт.), мало спустя поднят был с грот-стеньги флаг красный с белым овалом.
В пятом часу ветер риф-марсельный, небо малооблачно, сияние солнца.
В ½ пятого часа неприятельский флот, поставя все свои паруса... стал от нас по легкости в ходу удаляться, для чего не имев случай оной нагнать, оставя по оному ход идти, приведя мы фрегат в бейдевинд правым галсом легли под малыми парусами, следуя нам весь флот чинил тож. В пять часов взяли фок на гитовы и гордени. В шесть часов в предосторожность ночного времени у марселей взяли по рифу... В седьмом часу ветер марсельный крепкий, небо облачно, неприятельский флот закрылся к ZZO.

Увидев утром 6 сентября пустой горизонт, А.Н. Сенявин взял курс к Суджук-Кале и, не обнаружив и там никаких судов противника, кроме нескольких небольших лодок, вернулся к Керченскому проливу. Так закончился этот поход объединенной эскадры под командованием А.Н. Сенявина. Он имел огромное военное и психологическое значение: была окончательно сорвана турецкая попытка высадить десант в Крыму в 1773 г., а турецкие моряки получили новый моральный удар — при таком преимуществе без боя вновь бежали от русской эскадры. Таким образом, результатом боя 23 августа и встречи русской эскадры 5 сентября 1773 г. стали отказ Турции до конца этой кампании от каких-либо действий против Крыма¹¹⁸ и боязнь турецких моряков атаковать силы флотилии.

Но в начале сентября флотилия понесла и неожиданные потери: вышедшие из Керченского пролива на соединение с эскадрой А.Н. Сенявина палубные боты «Кагальник» (мичман И.Ф. Лазарев) и «Челбаш» (мичман И.С. Лисовский) были захвачены турками при невыясненных обстоятельствах. А.Н. Сенявину их судьба в 1773 г. так и останется неизвестной.¹¹⁹

Между тем, то обстоятельство, что Турция больше ничего в 1773 г. не предпримет, в середине сентября, естественно, еще не могло быть известно. Поэтому, вернувшись к Керченскому проливу, Сенявин нисколько не ослабил боевую готовность флотилии, и корабли находились в море до ноября.¹²⁰

Сначала, по возвращении к проливу, эскадра осталась у м. Таклы в полном составе, только вместо съехавшего на берег А.Н. Сенявина ее вновь возглавил Я.Ф. Сухотин. Пребывание у входа в Керченский пролив оказалось сложным. Практически все время было сильно ветрено, а 18—20 сентября эскадре и вовсе пришлось выдержать шторм. Между тем, убедившись, что турки не возвращаются, Сенявин разделил эскадру. 26 сентября в район Балаклавы ушли фрегат «Второй» и корабль «Модон», а для крейсерства у пролива остались фрегат «Первый», корабли «Хотин», «Азов», «Журжа» и «Корон».

И уже 27—30 сентября им пришлось перенести сильнейший шторм, в результате которого корабли получили чувствительные повреждения. На «Короне» были сломаны грот и крюйс-стеньги, на «Азове» — грот-стеньга и крюйс-стеньги флагшток, на «Журже» — грот-мачта и крюйс-стеньги флагшток, на «Хотине» — грот-стеньги и крюйс-стеньги флагштоки. Кроме того, на всех судах эскадры сильно пострадал такелаж (состояние погоды в эти дни прекрасно описывают повторяющиеся в шканечном журнале корабля «Азов» записи: «шторм и превеликое волнение, отчего имелась великая качка» или «крепкий шторм и великая качка».) В результате Я.Ф. Сухотин принял решение отказаться от продолжения дежурства у входа в Керченский пролив, в него ввести эскадру, после чего отправить особенно пострадавшие корабли 2-го рода в Таганрог для ремонта. 4 октября, когда, наконец, позволила погода, эскадра пришла к мысу Ак-Бурун, после чего разделилась: фрегат «Первый» и корабль «Хотин» перешли в Керченскую бухту для разоружения, а корабли «Азов», «Журжа» и «Корон» ушли к Еникале, откуда 10 октября вышли к Таганрогу.¹²¹

На этом проблемы у флотилии не закончились. Побывавший в начале октября в Балаклаве А.Н. Сенявин выяснил, что из-за сильного повреждения подводной обшивки корабли «Новопавловск» и «Морея» пришлось поставить на мель в Балаклавском заливе. Они нуждались в капитальном ремонте, а поскольку на месте ничего не было, то Сенявину пришлось весь материал заказать в Таганроге. Стало ясно, что войти в строй корабли смогут лишь в августе 1774 г.¹²² Это стало чувствительной потерей для флотилии.

А вскоре она лишилась еще одного корабля. Осмотр зашедшего, в Балаклаву корабля 2-го рода «Модон» также показал, что у него серьезные проблемы с подводной обшивкой. Но Сенявин решил сделать все возможное, чтобы попытаться сохранить его в строю. Назначив на «Модон» командиром лейтенанта Ф.Ф. Ушакова, Сенявин дал распоряжение во что бы то ни стало попытаться привести его в Таганрог для капитального ремонта. Ушаков дважды выходил в море, но оба раза вынужден был возвращаться: первый раз из-за противных ветров, а второй — из-за открывшейся вновь течи.¹²³ В результате «Модон» также пришлось поставить на мель в Балаклавском заливе.

Донесение вице-адмирала А.Н. Сенявина Адмиралтейств-коллегии от 11 октября 1773 г.¹²⁴

Рапортом моим от 29-го августа сего года имел честь доносить о кораблях новоизобретенного рода Новопавловск и Морея, что от проедения червями наружной обшивки находятся в Балаклавском заливе совсем в море без исправления вновь обшивкою безнадежными, а по возвращении моем со флотом с моря, сделав нужнейшие мои распоряжения, 1 числа сего месяца из Еникале отбыл, а 5-го числа сюда (в Балаклаву. — Авт.) прибыл и нашел означенные корабли за чрезвычайной в них течью поставленными на мель, а по отлитии из них с превеликой трудностью воды свидетельствованы и найдено, что во всей подводной части наружная обшивка червями проточена и вода сквозь нее бьет фонтанами, из коей от каждого корабля обшивки вырубленные по небольшой штуке доски для усмотрения при сем в Адмиралтейств-коллегию отправляются, за каковою негодностью следует у них при кильгелевании всю подводной части обшивку переменить вновь; и которое я хотя было и желал ныне же сделать, но как в здешних местах досок, гвоздей и прочего к тому надобного материала не только готового к покупке не нашлось, но и по учиненным публикам к поставке оного желающих не явилось, по каковому обстоятельству помышляли было приступить к заготовлению досок из здешних лесов, объявляемых от здешних же обывателей лучшими ялтенские леса, которые для того сам и осматривал, но годных деревьев не только на доски таких судов, и ниже на шлюпочные не нашел, почему для оных кораблей, как доски дубовые толщиной от 3 до 5 дюйм, всего до 300, так и весь прочий к тому надобный материал должен доставить из Таганрогского порта, куда от меня о заготовлении и писано, но ныне за поздним осенним временем к доставлению оного и надежды не имею, и как все то доставление судами будет будущей весной, почему и полагаю, как бы ни стараться, но ранее августа месяца будущего 1774 года тех судов исправить не возможно, а дабы на толь не малое время находящиеся на тех кораблях служители не были праздны, оставил ныне на каждом корабле по 2 обер-офицера и третью часть их комплекта служителей, за тем из прочих, укомплектовав здесь находящиеся фрегат Второй и достальных для такового ж других судов укомплектования отправляю в Таганрогский порт на корабле Модон, который, крейсируя при здешних берегах, за течью зашел сюда, а по освидетельствовании и у него оказалась та течь от проедения обшивки червями, но как еще не столь много, то приказал его выкренговать, и получив при том всевозможнейшее вспомоществование потом велел ему идти в Таганрогский порт...

Наконец, сильным штормом, разразившимся в Керченском проливе в ночь с 5 на 6 ноября 1773 г., были повреждены сразу несколько судов флотилии: бомбардирский корабль «Яссы», палубный бот «Темерник» и 4 транспортных судна — они оказались выброшенными на берег.¹²⁵

Положительным моментом в конце 1773 г. было только прибытие поздней осенью в Керчь вступившего в строй 58-пушечного фрегата «Четвертый», который значительно усилил флотилию. 58-пушечные фрегаты «Третий» и «Четвертый», построенные на Новохоперской верфи, были спущены на воду 28 и 29 апреля 1773 г. соответственно. Далее началась их проводка по Хопру и Дону к Таганрогу. В результате фрегат «Четвертый» удалось своевременно доставить туда и достроить, а «Третий» не сумел пройти по «большой» воде и застрял летом на Дону из-за его обмеления. Там он и остался зимовать. Кроме того, флотилия в 1773 г. пополнилась 4 палубными ботами, получившими названия «Битюг», «Карабут», «Челбаш» и «Кагальник» (два из них даже успели попасть к туркам в плен).

Между тем, продолжение войны и непредсказуемость дальнейшего развития событий на фоне активных действий турецкого флота в заканчивавшуюся кампанию 1773 г. привели к высочайшему решению от 9 октября 1773 г. о дополнительном усилении Азовской флотилии еще тремя фрегатами.

Заканчивая обзор кампании 1773 г., необходимо остановиться еще на двух событиях, случившихся в ее конце. Оба они связаны с поиском наиболее удобной гавани для базирования отрядов кораблей флотилии. Ознакомившись с высокой оценкой Балаклавского залива И.Г. Кинсбергеном, А.Н. Сенявин сам посетил его в октябре и, осмотрев, согласился с ней. Тем не менее, зимой 1773/1774 г. в соседнюю Ахтиарскую бухту, памятную по событиям июня, с оставшихся в Балаклаве кораблей был направлен штурман прапорщичьего ранга И. Батурин (был штурманом корабля «Модон»), который и составил ее первую карту.¹²⁶ Сделана она была достаточно тщательно, особенно в плане промера глубин.

Таким образом, кампания 1773 г. принесла флотилии большой успех. Она полностью выполнила поставленные задачи, заставив турок до конца года отказаться от попыток вернуть Крым, что имело огромное значение для общей победы России в войне 1768—1774 гг. Отражение турецкого флота от Крыма сорвало восстание крымских татар, которые только и ждали высадки турок. В этой ситуации нетрудно представить, какие последствия имел бы для России успешный десант турок в Крыму. О значении флотилии в кампанию 1773 г. прекрасно сказал Н.И. Панин на Совете 23 декабря 1773 г.: «Сколь много Крым ее (Турцию. — Авт.) заботил, доказала она то употребленными ею стараниями возмутить и вовлечь татар опять в войну с нами; что сие не удалось ей единственно за неисполнением обещанной татарам присылки войск (курсив наш. — Авт.)».¹²⁷ А сорвали это обещание именно действия Азовской флотилии. Наконец, в ходе данной кампании ею было уничтожено 8 больших неприятельских судов, а еще 7 захвачено (с последних было продано товаров на 16 438 руб.).

Ведомость плененным и уничтоженным турецким судам (март—июнь 1773 г.)¹²⁸

Две же победы, одержанные флотилией в боях, а также еще одна, достигнутая без единого выстрела, когда турецкая эскадра бежала, отказавшись принять бой, заслуживают отдельного упоминания. Эти успехи Азовской флотилии, кроме собственно отражения турецких эскадр от Крыма, имели еще одно значение: они повлияли на моральное состояние турецких моряков и на дальнейшие действия флота Османской империи на Черном море, а также положили начало славной победной традиции русского Черноморского флота и его девиза: «Бить врага не числом, а уменьем».

Также неудачно складывались для Турции военные действия в 1773 г. и на других театрах войны. На Дунае турецкие войска потерпели ряд чувствительных поражений (дважды под Туртукаем и один раз у Гирсова), однако и русские войска, не сумев взять Силистрию, остались в итоге на прежних позициях. Продолжились неудачи турок и в Архипелаге, где господствовал русский флот. Здесь наиболее тяжелым ударом для Константинополя стало взятие русскими 29 сентября Бейрута — важнейшего города, через который, после установления блокады Дарданелл русским флотом, шел основной поток товаров из Средиземноморья в Турцию.¹²⁹ Кроме того, русские корабли, действуя на морских коммуникациях последней, захватили в 1773 г. 55 торговых судов.¹³⁰ Но при этом полной блокады русским флотом Дарданелл все же не получилось: нейтральные суда по-прежнему не подлежали захватам. И здесь вполне можно согласиться с А.Б. Широкорадом и еще раз пожалеть, что А.Г. Орлов не рискнул дать полной свободы греческим корсарам.¹³¹ Более того, в 1773 г. русский флот в Архипелаге потерпел и две чувствительные неудачи — у Бодрума и Станчо, захватить которые ему не удалось.¹³² Наконец, именно то, что русский флот совсем не угрожал Константинополю, позволило туркам резко активизировать свои действия на Черном море против Крыма и Азовской флотилии.

Подводя, таким образом, общий итог 1773 г. можно отметить: Россия крепко держала достигнутые позиции и, кроме того, по-прежнему обладала стратегической инициативой на Дунае и в Архипелаге. Тем не менее, решающих побед эта кампания не принесла и русской армии. Кстати, Екатерина II, разочарованная еще летними неудачами Румянцева и почувствовавшая бесплодность кампании 1773 г., уже на Совете 19 августа подвергла жесткой критике действия русских вооруженных сил в текущем году и поставила вопрос о подготовке плана действий по достижению победы на следующий год. В частности, она сказала: «Требуете вы от меня рекрутов для комплектования армии. От 1767 года сей набор будет, по крайней мере и сколько моя память мне служит, шестой. Во всех наборах близ 300 000 человек рекрут собрано со всей империи. В том я с вами согласно думаю, что нужная оборона государства того требует, но сжиманием сердца по человеколюбию набор таковой всякий раз подписываю, видя наипаче, что оные для пресечения войны по сю пору бесплодны были, хотя мы неприятелю нанесли много ущерба и сами людей довольного числа лишились. Из сего, естественно, родиться может два вопроса, которые я себе и вам сделаю. Первый: так ли мы употребляли сих людей, чтоб желаемый всем мир мог приближиться? Второй: после сего набора что вы намерены предпринимать к славе империи, которую ни в чем ином не ставлю, как в пользе ее? Оставляя говорить о прошедших, лаврами увенчанных кампаниях, кои неприятеля принудили к мирным переговорам, в ответ на первый мною вопрос скажу о настоящем положении дел, что, к сожалению моему, вижу я, что сия кампания повсюду бесплодно кончится или уже кончилась и осталось нам помышлять не теряя времени, о будущем. Дабы очистить второй мною сделанный вопрос, я повторяю, чтоб, не теряя времени, помышлять о том, что в предыдущую кампанию предпринимать нам занужно почтено будет; разве за полезно почтете, чтобы сухопутные и морские наши против неприятеля силы остались точно в том положении, в каком ныне находятся; положение не действующее, которое я за полезно для приближения желаемого нами мира не почитаю и которое, по моему мнению, нам скорее вторую сзади войну нанесет, нежели настоящую прекратит. Из рекрутского, мне предлагаемого вами набора заключаю я, что вы упражняетесь снабдением армий. Напомнить я за нужно вам нахожу, дабы вы Азовского моря эскадру из памяти не выпускали и оную по возможности привели в наиудобнейшее для дел состояние».¹³³ Последним, кстати, она еще раз указала Совету на флотилию, которая при соответствующем развитии могла стать более весомым аргументом в войне.

Таким образом, отсутствие серьезных победу России в 1773 г. стало, во-первых, одной из важнейших причин затягивания войны, а во-вторых, фактором, существенно придавшим туркам сил. И хотя турецкий военно-экономический потенциал был серьезно подорван, вооруженные силы ослаблены и распылены, в армии свирепствовало дезертирство, флот оказался не в состоянии справиться даже с Азовской флотилией, а в стране назревало недовольство, Турция по-прежнему не собиралась принимать русских условий мирного договора.¹³⁴ Правда, в ноябре 1773 г. в Петербурге были получены сведения, что если Турция готова уступить России Кинбурн, то взамен Керчи и Еникале.¹³⁵ Для России такое решение являлось неприемлемым. Война продолжилась.

Кстати, о том, насколько большое значение для сторон имело обладание Керчью и Еникале, убедительно свидетельствует следующий отрывок из состоявшейся в октябре 1773 г. беседы посла России в Вене Д.М. Голицына с императором Иосифом II. Коснувшись вопроса о заключении мира между Россией и Турцией, Иосиф отметил, что «турки упрямы до невозможности; что мы (австрийцы. — Авт.) не делали, чтоб уговорить их, — один ответ, что русских условий приять нельзя! Ваше требование Керчи и Еникале есть один из главных камней преткновения; они думают, что посредством этих двух мест и флотов, какие у вас там будут, вы будете владеть Черным морем и держать в осаде Константинополь». На это Голицын ответил: «Все эти опасения не имеют никакого основания; положение Керчи и Еникале неудобно для военного флота; да если б и было иначе, то Порте нечего бояться в мирное время, когда наши корабли имеют право плавать по Черному морю; в случае же войны мы приведем в действие верфи Таганрога, Азова и Воронежа, причем Кафский проход, находящийся в руках наших союзников татар, будет всегда нам открыт».¹³⁶

* * *

Смерть Мустафы III и воцарение Абдул-Хамида I в январе 1774 г. фактически ничего не изменили в позиции Константинополя. Однако, понимая слабость Турции и стремясь задержать весеннее наступление русских войск, новый визирь Мухсин-заде все же в марте 1774 г. предложил Румянцеву начать переговоры о мире. Но как только тот ответил, что это возможно лишь на условиях, предъявленных Россией в Бухаресте, турки снова отказались согласиться с независимостью Крыма, выходом России на Черное море и переходом к ней крепостей Керчь и Еникале.¹³⁷ Выраженное П.А. Румянцевым в начале апреля (по повелению из Петербурга) согласие на некоторые уступки тут же вызвало категорический отказ Мухсин-заде от какого-либо признания проекта 1773 г.¹³⁸ Максимум, что был готов «отдать» великий визирь, — это Азов!¹³⁹ Все это только подтверждает позицию турок.

Почему же они так упорствовали? Анализ ситуации, сложившейся зимой 1773/1774 г., дает следующую картину. Во-первых, в Константинополе по-прежнему ждали помощи европейской дипломатии, и ждали не случайно. Франция усилила свою игру, начатую в 1772 г. С одной стороны, она откровенно толкала турок на продолжение войны, рассчитывая побольше ослабить Россию, а с другой — активно предлагала России посреднические услуги, надеясь с их помощью свести на нет все успехи русского оружия.¹⁴⁰ В частности, 15 января 1774 г. в Петербурге была получена информация о том, что «Порта намеревалась возобновить негоциацию о мире, но удерживаема от того французскими обнадеживаниями доставить ей лучшие кондиции, введя нас (Россию) в другую войну или возбудя внутренние у нас замешательства».¹⁴¹ Кроме того, недоброжелательной оставалась и позиция Австрии.

Во-вторых, большие надежды Турция стала возлагать на начавшуюся в России крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачева.¹⁴² В результате до России стали доходить сведения о поддержке этой войны из-за рубежа (в частности, ведомство реис-эфенди разрабатывало тексты негласных соглашений с Пугачевым о снабжении его оружием и деньгами).¹⁴³ Да и Франция проявила к ней огромный интерес. С октября—ноября 1773 г. вплоть до марта 1775 г. буквально в каждой своей депеше в Версаль французский посланник в Петербурге Дюран подробно рассказывал о пугачевщине и мерах правительства по подавлению восстания. Многие депеши вообще начинаются именно с этого вопроса.¹⁴⁴

Наконец, в-третьих, турецкие улемы даже слышать не хотели о потере Крыма.¹⁴⁵ Таков обычно приводимый в отечественной историографии перечень причин.

Однако рассмотрение архивных материалов позволяет выявить еще одну серьезную причину столь упорного сопротивления Турции. А она была в том, что Константинополь еще сохранил надежду отбить Крым, доведя в 1774 г. до конца начатую еще в 1773 г. операцию против Крымского полуострова (сорванную поражением турецкого флота 23 августа и его бегством 5 сентября), теперь несколько скорректировав ее и придав ей самый решительный характер. Успех такой операции мог серьезно осложнить позиции России.

Речь здесь идет о следующем. В августе 1773 года турецкий флот с десантом и Девлет-Гиреем на борту вышел к Суджук-Кале. Там турки и Девлет-Гирей, которого султан назначил крымским ханом, должны были высадиться, поднять восстание находившихся на Кубани ногайских татар и вместе с ними подойти к городу Тамани. Туда же должен был перейти и турецкий флот. Далее планировалась высадка в Крыму.¹⁴⁶ Однако поражение турецкого флота у Суджук-Кале 23 августа 1773 года, а затем и его бегство 5 сентября от эскадры Сенявина сорвали десантную операцию в Крым. Но Девлет-Гирей, оставшийся со своими соратниками и частью турок на Тамани, зимой 1773/1774 года развернул активную агитацию среди ногайцев и повел информационную войну против влияния на них России. В результате к концу зимы Едичкульская орда ногайцев перешла на его сторону, а Джамбулакская заколебалась. Только Едисанская и Буджакская орды сохраняли верность России.¹⁴⁷ Но агитация усиливалась. Русская агентура зимой сообщала об утверждениях турок и татар на Кубани, что весной к Тамани придет с войском турецкий флот, и тогда начнется высадка в Крым.¹⁴⁸ Кроме того, говорилось о диверсионных ударах ногайцев и по низовьям Дона.

Для полноты же понимания возможных последствий необходимо отметить, что успех удара по проливу означал бы еще три больших достижения турок: вытеснение России с Черного моря, уничтожение Азовской флотилии или, как минимум, выдавливание ее с Черного моря, доступ к Азовскому морю — глубоким тылам России. Все это было очень серьезно, особенно если учесть подавляющее превосходство сил турецкого флота над флотилией, успехи турок на Кубани зимой 1773/1774 г. и напряженное отношение к русским значительной части знати крымских татар.

Все это, вместе с отсутствием тяжелых поражений в 1773 г., и вызывало упорство Турции. Дальнейшие затруднения России могли только улучшить позиции турок на переговорах.

Между тем, в российском правительстве по вопросу дальнейших действий зимой 1773/74 г. развернулась острая полемика. Н.И. Панин, ухватившись за информацию о готовности Турции передать России Кинбурн взамен Керчи и Еникале, настаивал на скорейшем мире, даже ценой больших уступок.¹⁴⁹ Г.Г. Орлов же считал, что такие уступки невозможны и Турцию нужно заставить в 1774 г. принять русские условия военным путем.¹⁵⁰ К этому варианту склонялась и Екатерина II, еще в августе 1773 г. высказавшая Совету свое желание довести войну до победного конца и поставившая вопрос о том, что для этого нужно сделать.¹⁵¹ Поэтому в конце 1773 г. активно прорабатывались именно варианты действий против Турции в 1774 г., чтобы как можно быстрее склонить ее к миру на русских условиях. Екатерина II даже активно интересовалась возможностью использования отправляющейся в Архипелаг 5-й эскадры для удара по Константинополю.¹⁵² С этой целью в Петербург был вызван А.Г. Орлов.

3 октября на заседании Совета императрица спросила членов Совета, с какой целью они хотят послать новую эскадру в Архипелаг; содержание находящегося там флота обходится дорого, но он не причиняет неприятелю вреда. «Если он, — сказала Екатерина, — может быть употреблен для какого-нибудь предприятия и надобны будут на него сухопутные войска, то я беру на свое попечение их доставить». Ей отвечали, что эскадра отправляется по требованию А.Г. Орлова для перемены обветшалых кораблей, и если флот не находит способа вредить неприятелю, то все же облегчает действия сухопутной армии, отвлекая от нее неприятеля. Тогда Екатерина попыталась выяснить возможность овладения Галлиполи. Но А.Г. Орлов и И.Г. Чернышев отвергли такую возможность. Они указали, что с малыми силами у турецкой столицы не закрепиться — можно лишь серьезно потревожить турок и на время отвлечь сюда часть их сил. Н.И. Панин же вообще выступил против посылки эскадры, которая лишь возбудит беспокойство турок и помешает возможным переговорам.¹⁵³ На это он тут же получил жесткую отповедь императрицы: «Мое намерение состоит в том, чтобы, не полагаясь на заключение мира, приняты были сильные меры для достижения этого в будущей кампании. Долгая война приводит народ в уныние, и потому никто так мира не желает, как я. Надобны ли во флот сухопутные войска и сколько? Довольно ли 20 тысяч?».¹⁵⁴ Далее Екатерина предложила использовать в качестве войска иностранцев, но Орлов отказался. Тогда, после всестороннего обсуждения вопроса, Екатерина повела отправить 5-ю эскадру, хотя и без войск. Отношение же к ходу военных действий она выразила так: «Флот — не делает ничего, а армия едва действует, а неприятель этим пользуется, и все происходит собственно от нас».¹⁵⁵

В итоге в январе 1774 г. пришли к решению, что главный удар нанесет армия П.А. Румянцева на Дунае, а затем, если понадобится, 2-я армия вместе с Азовской флотилией обеспечит захват Очакова.¹⁵⁶ Однако известия о смерти Мустафы III и предложения Мухсин-заде о переговорах дали возможность Н.И. Панину вновь настаивать на быстром заключении мира, пусть и ценой уступок. После острых споров выработали компромиссный вариант: Екатерина согласилась пойти на мир в случае турецкой инициативы, на условиях уступки Керчи и Еникале, в обмен на Кинбурн, Очаков и земли между устьями Буга и Днепра.¹⁵⁷ Отказываться же от «основанной ныне вольности татар и от плавания но Черному морю» она не желала, «хотя бы война еще десять лет продолжалась».¹⁵⁸ Если же это предложение принято турками не будет, то Румянцев должен был начать военные действия. Поэтому, начав переговоры с турками, Румянцев в то же время готовил армию к кампании. И как только переговоры зашли в тупик (а визирь кроме Азова ни на какие другие уступки идти не собирался), русская армия на Дунае перешла к активным действиям. Достигнутые ею успехи фактически предопределили исход войны. Решающей стала победа отряда А.В. Суворова над 40-тысячной армией Абдур-Резака 9 июня 1774 г. у Козлуджи.¹⁵⁹ Турки, бросив орудия и лагерь, бежали к Шумле. Их спасли от полного разгрома только разногласия между А.В. Суворовым и М.Ф. Каменским, так как последний все время медлил с активным наступлением. В результате только во второй половине июня 1774 г. М.Ф. Каменский достиг Шумлы и заблокировал ее.

Успешно действовали и другие русские отряды. В итоге путь на Константинополь для русской армии был открыт, и 20 июня 1774 г. Великий визирь Мухсин-заде предложил начать мирные переговоры. Он понимал, что война проиграна, но своим уполномоченным приказал делать все возможное, чтобы затянуть переговоры. Объяснить это можно только напряженным ожиданием известий от турецкого флота с Черного моря. Эта была теперь последняя надежда Турции. И не случайно последним боем Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. стал бой в Керченском проливе между Азовской флотилией и турецким флотом.

Таким образом, исход кампании 1774 г. и всей Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. во многом зависел от действий Азовской флотилии. На ней лежала огромная ответственность: ведь если оборона крымских берегов являлась все же задачей армии, то защита Керченского пролива, имевшего, еще раз подчеркнем, важнейшее значение, была целиком задачей флотилии А.Н. Сенявина.

А теперь обратимся непосредственно к действиям флотилии в 1774 г. Состав и расположение ее сил к началу кампании были следующими: при Керчи зимовали 2 фрегата («Первый» и «Четвертый»), корабль 1-го рода «Хотин», 2 бомбардирских корабля и один палубный бот. Пострадавшие здесь в результате шторма, случившегося с 5 на 6 ноября 1773 г., бомбардирский корабль «Яссы», 4 транспорта и палубный бот «Темерник» к февралю 1774 г. были исправлены. В Балаклавской бухте находились фрегаты «Второй», 3 корабля 2-го рода («Новопавловск», «Морея» и «Модон») и 3 палубных бота. В Таганроге же стояли 4 корабля 2-го рода («Азов», «Таганрог», «Журжа», «Корон»), транспорт «Бухарест», 5 транспортных малых судов, 4 флашхоута, поляки и шаития.¹⁶⁰

Из всех этих кораблей небоеспособными оставались только 3 корабля 2-го рода, находившиеся в Балаклаве. Четыре корабля того же рода, зимовавшие в Таганроге, были за зиму исправлены и подготовлены к кампании. Кроме того, А.Н. Сенявин планировал усилить флотилию в течение 1774 г. рядом фрегатов и мелких судов, для чего прибыл на Новохоперскую верфь, чтобы активизировать судостроительные работы.

Расписание командиров судов Азовской флотилии в кампании 1774 г.

Командование действующими силами А.Н. Сенявин пока поручил назначенному 4 ноября 1773 года во флотилию опытному моряку, контр-адмиралу В.Я. Чичагову, которому предписал сразу же следовать в Керчь и с эскадрой из 2 фрегатов и 4 кораблей «крейсировать на Черном море пред проливом возле мыса Таклы и Казылташской пристани, держась всегда на таковой дистанции, чтоб пролив и Крымские берега (в районе пролива. — Авт.) никогда из виду и обеспечивания его удалены не были и чрез то дабы всегда неприятельские к тем местам покушения отражены были, и когда ж верное получит уведомление о стремящемся к крымским берегам неприятеле, онаго стараться ему отражать и к берегам крымским не допущать».¹⁶¹ Таким образом, сохраняя задачу обязательной защиты всего побережья Крымского полуострова, основное внимание в 1774 году Сенявин сосредоточил на защите Керченского пролива, и не ошибся.

Отдельное задание А.Н. Сенявин дал отряду И.Г. Кинсбергена, зимовавшему в Балаклаве: Кинсберген должен был с фрегатом «Второй» и кораблем «Модон» курсировать в районе Козлов—Ялта—Балаклава для прикрытия транспортных судов и наблюдения за противником.¹⁶²

Кампания 1774 г. началась на Азовской флотилии выходом 18 февраля из Керчи в пролив на стражу малого бомбардирского корабля. А 28 февраля в самой узкой части Керченского пролива, недалеко от Павловской батареи, встал и бомбардирский корабль «Яссы».¹⁶³

Тем временем в Таганроге спешно заканчивалась подготовка к компании 4 кораблей 2-го рода. К концу марта работы были завершены, и в начале апреля эти корабли уже были в Керченском проливе.¹⁶⁴ А 15 апреля «Таганрог» направился в Балаклаву с грузом припасов для ремонта находившихся там кораблей 2-го рода. Однако действующие силы флотилии тогда же понесли существенную потерю: для срочного ремонта в Таганрог пришлось отправить корабль «Хотин».

Между тем, в апреле началось крейсерство эскадры В.Я. Чичагова в составе фрегатов «Первый» и «Четвертый» и кораблей 2-го рода «Азов», «Корон» и «Журжа» в районе Керченский пролив — Казылташский лиман. Периодически русские корабли подходили к Керчи для пополнения запасов.¹⁶⁵

В апреле же начал крейсерство в заданном районе фрегат «Второй» под командованием И.Г. Кинсбергена (корабль «Модон» был небоеспособен, а пришедший «Таганрог» в пути получил повреждения рангоута, в результате чего также выбыл из строя).

До середины мая обстановка была спокойной, о чем В.Я. Чичагов и докладывал А.Н. Сенявину, продолжавшему пока заниматься вопросами судостроения.¹⁶⁶ Правда, во время первого выхода эскадры В.Я. Чичагова в море столкновение с турками и ногаями все же произошло. Усмотрев в море, в районе Тамани, суда, русская эскадра последовала за ними и, подойдя к Казылташскому лиману, обнаружила у пристани 25 неприятельских судов (5 больших и 20 малых, все они были торговыми). Но с суши их теперь прикрывала небольшая батарея (турки, видимо, учли опыт 1773 года). Однако В.Я. Чичагов не решился атаковать противника и провел лишь небольшую перестрелку с этой батарее, в которой приняли участие фрегат «Четвертый» и корабль «Азов», после чего эскадра отошла к проливу.

Приведем выдержку об этих событиях из шканечного журнала фрегата «Первый» за 1774 год: «[В полдень 30 апреля] стоя на якоре... при устье реки Кубани на глубине 9 сажен в расстоянии от берега в ¾ верстах, эскадра лавирует под парусами. Стоящих в реке Кубани неприятельских судов 25. Ветер тихий, небо малооблачно, сияние солнца... В начале [первого] часа фрегат Четвертый лег на якорь. В ½ часа корабль Журжа лег на якорь, в то же время с неприятельской батареи палено по кораблю Корон из 7 пушек. В исходе часа помянутый корабль отошел мало к ZW и лег на якорь. В начале второго часа подходя в близость неприятельской батареи корабль Азов по которому было выстрелено из 8 пушек. В ½ [второго] часа послан от нас был на шлюпке мичман Сумароков на корабль Азов от Е[го] П[ревосходительства] контр-адмирала и кавалера Чичагова, чтоб оному кораблю продолжать [идти] левым галсом далее, [а] потом и поворачивать, а фрегат Четвертый снялся с якоря и стал лавировать к неприятельской батареи... В начале четвертого часа корабль Азов подошед ближе к батареи и начал производить действие из оружия из которого и выстрелено из двух гаубиц да из шести пушек, а по оному из неприятельской батареи выпалено было из 9 пушек. Мало спустя корабль Азов поворотил на левый галс, а фрегат Четвертый стал подходить к батареи по которой выпалено из двух пушек. В ½ [четвертого] часа фрегату Четвертому было просигналено чтоб он возвратился к эскадре... Натянув шкоты, подняли фалы и стали сниматься с якоря следуя нам корабли Журжа и Корон делали то же...».¹⁶⁷ Эскадра взяла курс на пролив. Интересно, что записках П.В. Чичагова, где он достаточно подробно рассматривает деятельность своего отца, кампания 1774 г. освещена весьма кратко, а об этом эпизоде вообще ничего не говорится.

И хотя решительным действиям русской эскадры 30 апреля ничто не препятствовало, В.Я. Чичагов, к сожалению, проявил столь ярко обозначившуюся у него в дальнейшем черту: нежелание предпринимать самому какие бы то ни было наступательные действия, даже в благоприятной ситуации. Между тем, достижение успеха, безусловно, дало бы значительный эффект: турки доставляли на Тамань припасы и деньги, а также продолжали попытки поднять на восстание ногайцев.

Здесь уместно будет отметить, что к апрелю ситуация на Кубани резко ухудшилась для турок. Переманить на свою сторону едисанцев и буджаков им так и не удалось, а когда в конце марта — начале апреля 1774 г. назначенный турками крымский хан попытался силой склонить их на свою сторону, дважды атаковав находившийся на землях последних русский отряд Бухвостова, то оба раза был жестоко побит,¹⁶⁸ причем в обоих случаях на помощь русским, хотя и в конце сражения, приходили едисанские татары. После этого джамбулаки вновь приняли сторону России, а едичкулы заколебались.

Непрерывно вел крейсерство в отведенном районе и Кинсберген. Но одного фрегата для прикрытия всех крымских берегов в данном районе было недостаточно. Однако здесь сказывалась нехватка сил флотилии.

В середине мая ситуация резко изменилась. 16 мая В.Я. Чичагов получил уведомление от генерал-майора Якоби о том, что греческий шкипер с арестованного в Козлове судна сообщил о собранном турками в Константинополе большом флоте под командованием Гаджи-Али паши и капудан-паши Мехмет-паши. Турецкий флот должен был сначала зайти в Синоп за десантом, а затем следовать к городу Тамани, что в Керченском проливе.¹⁶⁹

В.Я. Чичагов немедленно послал распоряжение в Таганрог о скорейшем окончании ремонта «Хотина», вводе в строй фрегата «Третьего» и отправке их в Керчь.¹⁷⁰ Было послано предписание следовать с фрегатом к Керченскому проливу и И.Г. Кинсбергену. Сам же Чичагов, выйдя за два дня до получения информации в новое крейсерство, от пролива удаляться не стал, заняв позицию в устье и регулярно выделяя в дозор часть кораблей. Бдительность была усилена. На этой позиции он пробыл до 27 мая, когда отошел к Керченским садам для пополнения запасов. И в этот же день к нему присоединился фрегат «Второй». Все основные силы флотилии теперь были собраны. На дежурстве в устье пролива остался только корабль «Корон».

«От контр-адмирала и кавалера Чичагова в Контору Таганрогского порта предложение от 16 мая 1774 г.»¹⁷¹

Через полученное мною 16 числа от господина генерал-майора и кавалера Якобия письмо уведомлено, что [со] взятого и на сих днях заарестованого в Козлове купеческого небольшого судна, которое прибыло из Царьграда с разными товарами и с паспортом, от находящегося при Порте прусского посланника и чрезвычайного министра, грек Франко, между прочим, о предприятиях Порты показал, что в скором времени отправится из Дарданелл, чрез Синоп в Тамань под командою Мехмет-паши на овладение Крымом флот, состоящий в одиннадцати больших о пятидесяти и шестидесяти пушках кораблей и до шестидесяти малых судов; а по сим обстоятельствам Конторе Таганрогского порта имею предложить о скорейшем отправлении корабля Хотина и фрегата Третьего и чрез то умножить находящуюся здесь флотилию, также требуется господином генерал-майором бароном Дельвихом для подъездов к неприятельскому берегу, а паче для получения языка трех или четырех военных лодок, то буде оные есть и исправны, то их прислать немедля.

Пополнив запасы, В.Я. Чичагов хотел было снова выйти к устью пролива, но 6 июня на фрегате «Первый» была неожиданно обнаружена течь в районе ахтерштевня. Пришлось провести срочный ремонт, создав нужный дифферент фрегата на нос за счет передвижения части балласта, артиллерии и других грузов. Уже вечером того же дня течь была ликвидирована, и 7 июня Чичагов с фрегатами «Первый» (капитан-лейтенант И. Баскаков; на нем держал свой флаг В.Я. Чичагов), «Второй» (капитан 2 ранга И.Г. Кинсберген), «Четвертый» (капитан 2 ранга Н.А. Плоярт), кораблями «Азов» (капитан-лейтенант С.М. Раткеевский) и «Корон» (лейтенант Н. Никанов) и палубным ботом «Битюг» (мичман А.В. Аклечеев) в очередной раз вышел в крейсерство перед проливом.¹⁷² Два дня прошли спокойно (правда, 7 июня у Казылташской пристани были вновь усмотрены 11 судов, но на этот раз равнодушие к ним Чичагова было адекватным), а «в половине второго часа по полудни» 9 июня на горизонте было обнаружено 21 неприятельское судно. Они держали курс к проливу. Вскоре стало ясно, что это — ожидавшаяся турецкая эскадра, в составе которой, по донесению В.Я. Чичагова А.Н. Сенявину, находились 5 линейных кораблей, 9 фрегатов, 26 галер и шебек и несколько мелких судов. На двух турецких линейных кораблях развевались адмиральский и вице-адмиральский флаги.¹⁷³

Несмотря на такое превосходство противника, В.Я. Чичагов не отошел, а приготовился к обороне.¹⁷⁴ В Керченский пролив был направлен бот «Битюг» с приказом оповестить о противнике и вызвать к эскадре все имевшиеся там русские корабли.

Между тем, достигнув траверза пролива, турецкая эскадра разделилась. Один отряд (в составе 7 фрегатов, 6 шебек и 11 галер) направился к русской эскадре, а второй (из 4 линейных кораблей, 6 галер, и 4 шебек) продолжил следовать прежним курсом. Чичагов немедленно построил русскую эскадру в линию баталии («Корон» войти в нее не смог) курсом навстречу первому отряду противника. Однако вначале неприятель проследовал мимо, и лишь затем, будучи на ветре, повернул на обратный курс и лег параллельно русской эскадре. Вскоре турки открыли огонь по фрегату «Четвертый», бывшему в русской эскадре головным. Чичагов немедленно приказал ответить. Завязался бой. Русские артиллеристы действовали отлично. В шканечном журнале фрегата «Четвертый» отмечено, что уже после первых выстрелов с него на турецком фрегате был замечен небольшой пожар, вскоре потушенный (здесь сказывалось преимущество русской эскадры: на ней имелись единороги, позволявшие вести огонь брандскугелями).¹⁷⁵ Но в этот момент сквозь наступившие сумерки Чичагов заметил, что второй турецкий отряд неожиданно повернул и держит курс в пролив. Стало ясно его намерение: турки хотели отрезать русскую эскадру от пролива и поставить ее «в два огня». Разгадав замысел противника, В.Я. Чичагов немедленно повернул в пролив. Однако турки преследовать не стали. В итоге, обменявшись еще несколькими выстрелами, русская эскадра и первый турецкий отряд разошлись. Вслед за первым отошел в море и второй турецкий отряд. Так закончился непродолжительный бой 9 июня. Уже в полной темноте русская эскадра вошла в Керченский пролив и встала у мыса Таклы. Сколько-нибудь серьезных потерь и повреждений на эскадре не было, только на фрегате «Четвертый» был тяжело ранен один мушкатер, да был пробит в двух местах фор-марсель и в одном прострелена бизань, а также перебито несколько тросов такелажа.¹⁷⁶

Таким образом, план турецкой эскадры по разгрому русского отряда и прорыву в Керченский пролив с ходу провалился. Тем самым турки лишились фактора внезапности, и заслуга в этом принадлежит В.Я. Чичагову и всем морякам его эскадры, которая и в этом столкновении со значительно более сильным врагом фактически одержала победу. С точки зрения искусства сторон в бою, у турок нужно отметить оригинальность плана атаки, при слабом исполнении и нерешительности; а у русских — своевременное обнаружение маневра противника Чичаговым и грамотное противодействие.

В.Я. Чичагов. Адмирал русского флота. Неизвестный художник

Что же касается отмечаемой в некоторых работах задачи турок прорваться в Азовское море,¹⁷⁷ то таковая, на наш взгляд, не имела места, потому что, во-первых, главными целями Турции были высадка десанта в Крыму для его возвращения и установление контроля над Керченским проливом, имевшим такое большое значение, а во-вторых, исходя из военной логики, прорываться в Азовское море, не укрепившись в проливе, было абсолютно неразумно, к тому же занятием пролива турки лишали Россию выхода на Черное море.

Рано утром 10 июня к В.Я. Чичагову подошли из глубины пролива корабль «Журжа» и бот «Миус». Однако, обнаружив вскоре неприятельский флот, идущий к проливу, и видя значительное превосходство противника в силе, В.Я. Чичагов отвел свою эскадру вглубь Керченского пролива, расположив напротив керченских садов (в самом узком месте пролива, где, к тому же, можно было использовать Павловскую батарею).¹⁷⁸ Этим туркам был перекрыт доступ к Керчи и далее в Азовское море.

Неприятельский флот встал на якоря у мыса Таклы, причем он «час от часу умножался прибывающими с моря судами».¹⁷⁹ На Таманском же берегу возник турецкий лагерь. Здесь турок ждала еще одна неприятная новость: рассчитывать на ногайцев в борьбе с русскими больше не приходилось. После еще одного поражения от русских войск в мае 1774 г. даже едичкулы отказались от сотрудничества с Девлет-Гиреем.¹⁸⁰

Между тем, В.Я. Чичагов сосредоточил к вечеру 12 июня на занимаемой позиции все наличные силы: фрегаты «Первый», «Второй» и «Четвертый», корабли «Хотин», «Азов», «Журжа», «Корон», 2 бомбардирских корабля (большой бомбардирский «Яссы» и малый — «Второй») и 3 палубных бота («Битюг», «Миус» и «Курьер»), Русский корабли расположились полумесяцем.¹⁸¹

Срыв турецкого плана внезапного удара по Керченскому проливу не менее серьезно помог и русским войскам в Крыму. В частности, В.М. Долгоруков, узнав о появлении турецкого флота в Керченском проливе, также успел вовремя принять необходимые меры по укреплению обороны полуострова в целом и Керченского пролива в частности. «Когда флот турецкий утеснял нашу флотилию при Керче, тогда я, — писал он позднее, — оказал неприятелю на тамошнем берегу три пехотные полка, которые имели резерв, из одного полку и двух легионов состоящий; один еще полк стоял близ Кафы, другой у крепости Ора, а третий был в Балаклаве, где в гавани один наш корабль и военный бот, да неспособные к ходу четыре корабля ж находились, и сей пост подкрепляли другие два легионные батальоны; затем с достальными двумя полками занял я позицию среди Крыма при реке Салгир. Из означенного ж числа войск содержимы еще были многие частные посты, а затем тяжелая и легкая кавалерия и казаки распределены были по лутчей способности к подкреплению войск».¹⁸² Таким образом, и с суши оборона Керченского пролива своевременным усилением приведена в повышенную готовность.

А 13 июня неприятельский флот, снявшийся с якорей, последовал к русской эскадре. В.Я. Чичагов приготовился к бою (русские корабли стали на шпринги правым бортом к противнику). Некоторое время турки приближались, ведя огонь с части фрегатов и со всех галер, но дистанция была велика, и ядра не долетали. Русские же хранили молчание, подпуская противника. Однако на атаку турки так и не решились, психологическая же атака не удалась.¹⁸³ Противостояние в Керченском проливе продолжилось.

События этого дня хорошо представлены в уже цитировавшемся нами шканечном журнале фрегата «Первый» за 1774 год. Обратимся к нему еще раз, тем более что перипетии этого дня также не нашли отражения в отечественной историографии. «[В полдень 13 июня] ветер умеренный, небо малооблачно, сияние солнца, воздух жаркий... В исходе второго часа неприятельский флот, отдав марсели, снялся с якоря [и] стал подходить ближе к нам... В начале третьего часа приметя мы, что неприятельский флот приближается, чего для ударив тревогу и приготовясь к сражению с неприятелем в ½ часа при выстреле у нас из пушки поднят был с грот-рея белый с красным пополам флаг, чтоб всей эскадре лечь на шпринг правым бортом, следуя нам и вся эскадра чинила тож. В исходе часа с идущего неприятельского фрегата одного выпалили из 16 пушек с ядрами. В три часа неприятельские корабли и фрегаты легли на якорь також и шебеки в расстоянии от нас [примерно] в четырех верстах, которых рассмотрено двухдечных кораблей 6, одного дека фрегатов 7, шебек 4, [из них] флагманских кораблей 3: адмирал, вице-адмирал и контр-адмирал флаги имеют первый на грот-стеньге, другой на фор-стеньге, третий на крюйс-стеньге... В тож время галерный вице-адмирал со своей эскадрой снялся с якоря и стал подходить ближе к нашей эскадре, которых [галер] числом 13, на двух галерах имеются флаги на передней мачте красные... В шесть часов приближаясь к нам галерная неприятельская эскадра в числе 13 галер и с флагманской галеры выпалено было из одной пушки с ядром, потом и с прочих галер палили из пушек с ядрами, которых и выпалено было из 44 пушек. В тож время помянутые галеры поворотили ко флоту и стали между своих кораблей и фрегатов на якорь. В начале седьмого часа... на неприятельских флагманских кораблях спустили стеньговые флаги».¹⁸⁴

23 июня из Таганрога в Керчь срочно прибыл А.Н. Сенявин и принял общее командование на себя. 24 июня он осмотрел позицию русской эскадры, расположение береговых форпостов и неприятельский флот в проливе.

А время шло. Турецкое командование, особенно после Козлуджи, с нетерпением ожидало сведений об успехах своего флота. Понимал это и Гаджи Али-паша, но атаковать русскую эскадру не решался, что угрожало Османской империи окончательным поражением в войне. Но 28 июня турецкий флот все же предпринял попытку атаки русский эскадры в Керченском проливе. Таким образом, 28 июня 1774 года стало во многом решающим днем, так как именно бой в Керченском проливе в этот день стал последним боем и, фактически, поставил последнюю точку в войне. Такая значимость этого события, да еще и в ситуации явной недостаточности его освещения, требует самого подробного анализа произошедшего 28 июня 1774 г. столкновения русской и турецкой эскадр.¹⁸⁵

В начале утра 28 июня, казалось бы, ничего не предвещало наступления решающего дня: Керченский пролив был окутан густым туманом, в котором утонули и берега и корабли противостоящих эскадр, к тому же почти не было ветра. Но когда около 9 ч утра туман поднялся, русские моряки увидели, что турецкая эскадра готовится сняться с якорей. В это утро турки имели 6 линейных кораблей, 7 фрегатов, 17 галер и шебек, один бомбардирский корабль и 3 транспортных судна. Русская эскадра оставалась в прежнем составе: 3 фрегата, 4 «новоизобретенных» корабля, 2 бомбардирских корабля, 2 бота, один брандер и несколько военных лодок.

Русские корабли в событиях 28 июня 1774 г.

Обнаружив подготовку противника к движению, В.Я. Чичагов немедленно распорядился приготовить эскадру к бою: корабли должны были встать на шпринги правым бортом к неприятелю. Вскоре это было сделано. И действительно, в 10-м часу турецкая эскадра, при установившемся слабом южном ветре, снявшись с якорей и поставив паруса, начала медленное движение к русским кораблям. Ближе к крымскому берегу шли гребные суда турок, в центре пролива — крупные корабли. Напряжение стремительно нарастало. Слишком высока была цена успеха или неудачи.

Между тем, турецкие фрегаты остановились уже на дальней дистанции. Галеры же и бомбардирское судно продолжали сближение. Наконец, в половине 12-го часа с выдвинувшихся несколько вперед турецких галер и бомбардирского корабля открыт артиллерийский огонь, но он оказался бесплодным. Русская же эскадра пока не отвечала. И только около 12 ч, когда дистанция стала подходящей, с обоих русских бомбардирских кораблей открыли огонь. В это время на фрегат «Первый» из Керчи прибыл А.Н. Сенявин. Он принял командование на себя, одобрив действия В.Я. Чичагова.

Уже первые русские выстрелы удачно накрыли корабли противника. Турецкая эскадра остановилась, а бомбардирский корабль был отбуксирован назад. Артиллерийский же огонь турок вновь оказался неэффективным. К часу дня в проливе наступила тишина: сначала русские корабли прекратили стрельбу из-за возросшей дистанции, а затем и турки — из-за бесполезности. Возникла пауза: психологическая атака турок не удалась, а на решительную они не отважились, видя сильную позицию русской эскадры и ее готовность стоять до конца. В результате, так и не предприняв атаки, турецкий флот в начале 4-го часа стал отходить назад. Линейные корабли и фрегаты вели на буксире, а гребные суда шли на веслах, возвращаясь на исходную позицию.

Таковы были события 28 июня 1774 г. И хотя этот бой оказался не столь ярким и длительным, как, например, Балаклавский, однако он был не менее напряженным, а победа в нем имела наиважнейшее значение. В этой связи непонятно, зачем понадобилось В.В. Шигину и И. Ковниру, даже в художественных целях, так приукрашивать его ход¹⁸⁶.

Керченский пролив с крепостями Керчь, Еникале и Таманью. Рукописная карта 1778 г.

А вот что нужно отметить, так это чрезвычайное происшествие с бомбардирским кораблем «Яссы». Назначенный на него перед боем капитан-лейтенант Н. Веленбаков оказался 28 июня выпившим и вовремя не отрепетовал сигналы В.Я. Чичагова. В 1775 г. он был с позором уволен со службы без чина и пенсиона. В деле о его увольнении сказано: «По определении на корабль командиром, усмотрен в своем поведении слабым, да и в случившемся с неприятельским флотом на эскадру атаку, был также командиром бомбардирского корабля, сделанного ему сигнала не обсервовал и найден пьяным»¹⁸⁷.

Итак, бой 28 июня 1774 г. закончился новой блестящей победой Азовской флотилии над значительно превосходящей турецкой эскадрой. Последняя надежда Константинополя изменить что-нибудь в этой войне окончательно рухнула. Таким образом, можно вполне уверенно сказать, что именно Азовская флотилия фактически поставила последнюю точку в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг.

Между тем, нами отмечалось, с какой надеждой Мухсун-заде ожидал сведений о победе турецкого флота. Однако их все не было, а П.А. Румянцев, перед войсками которого теперь был открыт путь к Константинополю, потребовал немедленного принятия турками условий, сформулированных Россией в 1773 г.¹⁸⁸ В этой ситуации великому визирю ничего не оставалось, как согласиться с ними, и 10 июля в деревне Кючук-Кайнарджи был подписан мирный договор, завершивший Русско-турецкую войну 1768—1774 гг.

Заметим, что на исход войны могла бы заметно повлиять высадка турками десанта в июне 1774 г., подтверждением чему служит депеша французского посланника в России Дюрана от 16 августа 1774 г. Представляя себе серьезность внутриполитических проблем России и будучи в курсе того, насколько в Крыму «мало войск для противостояния турецким войскам и флоту», он неожиданно узнал о заключении мира, что стало для него настоящим потрясением. В результате Дюран написал в Париж: «Мир заключен, и очень странно, что это произошло в тот самый момент, когда мятежники достигли наибольшего успеха, когда имелась наибольшая вероятность переворота, вызванного всеобщим недовольством, когда Крым оказался без достаточных сил, чтобы оказать сопротивление турецким войскам и флоту, когда истощение казны вынудило правительство частично прекратить выплаты. В этих условиях я поражен тем, что Россия получает все то, в чем ей было отказано в Фокшанах. Столь счастливой развязке она обязана вовсе не своей ловкости или стараниям ее союзников, а инертности ее противников».¹⁸⁹

К слову, нельзя полностью согласиться с П.П. Черкасовым, так прокомментировавшим причину столь успешной развязки: «К счастью для России, великий визирь Мухсин-заде Мехмед-паша, блокированной в своей ставке в Шумле, не имел никакой информации о внутреннем положении в России и о трудностях, переживаемых армией Румянцева, а потому сразу же принял продиктованные ему условия мира».¹⁹⁰ Следует учитывать, что великий визирь был заблокирован в Шумле только в конце июня, а до этого ему ничто не мешало получать информацию. Его капитуляция стала следствием побед русского оружия на Дунае, открывших путь на Константинополь, и отсутствием сведений от турецкой эскадры.

Карта противостояния Азовской флотилии и турецкого флота в Керченском проливе в 1774 г. Выполнена автором по подлинной схеме, хранящейся в РГА ВМФ

Другое дело, что турки в конце весны остались без информации от французских друзей, но здесь причина была не в блокаде Шумлы: 10 мая умер Людовик XV, и французская дипломатия, ранее не упустившая бы возможности вмешаться в процесс мирного урегулирования, оказалась временно парализованной.

Однако возвратимся в Керченский пролив. Здесь, естественно, еще не было известно о таком повороте событий, и противостояние продолжалось. Турки по-прежнему были очень сильны и могли предпринять новую атаку, поэтому А.Н. Сенявин продолжал держать свою эскадру в полной боевой готовности (того, что турки окончательно отказались от атаки, он, разумеется, знать не мог).

30 июня в Керченский пролив прибыл корабль «Бухарест», доставивший продовольствие. 1 июля по распоряжению А.Н. Сенявина, который искал любой способ, чтобы хоть немного усилить эскадру, он присоединился к ней.¹⁹¹ Турки тоже получили подкрепление, только более внушительное: 6 июля к ним прибыло свыше 20 гребных и транспортных судов. Напряжение возросло.¹⁹²

Вскоре, однако, получила достаточно серьезное подкрепление и Азовская флотилия. 10 июля в Керченский пролив прибыл, наконец, 58-пушечный фрегат «Третий». В течение нескольких следующих дней он был оперативно переведен через мель в проливе и 14 июля присоединился к эскадре, заняв указанную позицию.¹⁹³ Это было тем более важно, что турки 12 июля несколько сократили свой лагерь на Таманском берегу, и на русской эскадре вновь приготовились к атаке. Особенно же тревожно стало 16 июля, когда турки стали сниматься с якорей. Всего в этот день они имели 6 линейных кораблей, 7 фрегатов, одно бомбардирское судно, 4 шебеки, 20 галер, 21 транспортное судно и 14 лодок, то есть 73 судна! Но вместо атаки, пропустив вперед все транспортные суда и лодки, турецкие линейные корабли и фрегаты снялись с якорей и взяли курс в Черное море.¹⁹⁴ Гаджи Али-паша так и не рискнул атаковать русскую эскадру.

Правда, вскоре стало ясно — турки ушли недалеко. 18 июля турецкая эскадра, покинувшая Керченский пролив, произвела высадку десанта в районе Алушты. Но, во-первых, высадка запоздала, а во-вторых, русские войска давно находились в готовности, и после некоторого первоначального успеха турецкий десант быстро оказался на грани уничтожения. Что же касается места высадки, то оно было выбрано удачно, хотя для пребывания флота годилось мало. Кстати, тот факт, что турецкое командование не рискнуло произвести высадку ни в Балаклаве, ни в Кафе, красноречиво свидетельствует о состоянии турок: они боялись связываться и с флотилией А.Н. Сенявина, и с армией В.М. Долгорукова.

Какими же были действия флотилии? Уже на следующий день после ухода турок из пролива А.Н. Сенявин приказал Чичагову со всеми фрегатами, кораблем «Хотин» и ботами «Миус» и «Битюг» выйти в крейсерство к берегам Крыма, после чего данные корабли сразу же начали выдвигаться к устью Керченского пролива.¹⁹⁵ Остальные силы флотилии должны были остаться на страже пролива.¹⁹⁶ 19 июля эскадра Чичагова вышла в море и взяла курс к Кафе. А 20 числа западнее мыса Меганом с русской эскадры были замечены стоявшие под берегом большие неприятельские суда. Вскоре удалось определить 13 больших трехмачтовых турецких судов и большое число малых. Но поскольку опустилась ночная темнота, более точно осмотреть позицию противника не представлялось возможным. Русская эскадра на ночь осталась крейсировать в море, но к утру 21 июня испортилась погода: риф-марсельный ветер развел сильное волнение. Тем не менее, с русских кораблей удалось установить, что турецкая эскадра стоит на якоре у деревни Алушты, а на берегу разбит лагерь. Затем были классифицированы и сами турецкие суда: 6 линейных кораблей, 7 фрегатов, значительное число шебек, галер и более мелких судов. Стало ясно, что это та самая эскадра турок, которая ушла из пролива 16 июля. Однако предпринять что-либо Чичагов не мог: весь день дул сильный ветер и держалось большое волнение. Тем не менее, русская эскадра продолжала крейсерство в данном районе. При этом был замечен уход от турецкой эскадры 3 линейных кораблей и 2 фрегатов. Сильным ветром на одном из них сломало стеньгу. В ночь на 22 июля Чичагов остался в том же районе, но когда к утру ветер стих, взял курс на Керченский пролив, хотя у противника оставалось всего 8 крупных кораблей. Вечером 25 июля русская эскадра подошла к Керченскому проливу и встала на якорь.¹⁹⁷

Говоря об указанных выше действиях В.Я. Чичагова, нужно отметить два момента: во-первых, наглядно подтвердившуюся необходимость превращения Азовской флотилии в линейный флот для успешного предотвращения подобных высадок противника в будущем (имевшихся сил флотилии для пресечения данной высадки, безусловно, не хватало) и, во-вторых, пассивность командующего русской эскадрой — в обстоятельствах 22 июля, несмотря на мощь турецкого соединения, можно было нанести ему чувствительный вред. Но здесь опять следует отметить отсутствие у В.Я. Чичагова желания предпринять какие-либо наступательные действия.

26 июля корабли эскадры вошли в пролив и встали на якоря у керченских садов, где по-прежнему находились корабли «Азов» и «Журжа», малый бомбардирский корабль, брандер, а также пришедший к эскадре бот «Хопер». Чуть дальше, у Павловской батареи, стоял большой бомбардирский корабль «Яссы». 27 июля Чичагов вновь приказал эскадре построиться перед самой узкой частью пролива полумесяцем, что и было выполнено.¹⁹⁸ Однако затем 28 июля для дозора у входа в Керченский пролив были высланы корабли «Корон» и «Журжа», а корабль «Азов» перешел к Еникале. А 1 августа на эскадре было объявлено о заключении Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией.¹⁹⁹ На этом Русско-турецкая война 1768—1774 гг. для Азовской флотилии А.Н. Сенявина завершилась.

Что же касается турецкого десанта, который был высажен в Крыму, то события там развивались следующим образом. Двигаясь вдоль крымских берегов, Гаджи-Али паша 18 июля подошел в район Алушты и начал свозить войска. Видя, что отбить противника не удастся, командир Алуштинского поста капитан Колычев сумел вывести свой отряд к деревне Янисали.²⁰⁰ Между тем, предупрежденный Чичаговым, что турки ушли из пролива, В.М. Долгоруков, и без того бывший начеку, привел войска на полуострове в полную готовность.²⁰¹ В частности, Прозоровский получил предписание «по ближайшему его обозрению воспринять меры, достаточные к сильному неприятеля поражению».²⁰² Он немедленно выехал для рекогносцировки к Судаку, но турецкий флот уже проследовал дальше. Тогда Прозоровский направил майора Бурнашева с небольшим отрядом дальше по берегу — для наблюдения. Вскоре тот прислал рапорт, что «застал неприятельский флот, протегающийся вдоль берега к Урзуву (Гурзуфу. — Авт.), который остановился против Алушты, Курузени и Кучукузине», а затем дополнил, что «неприятельский флот расположился против Алушты и делает там на берег покушения».²⁰³ При этом он запрашивал, как ему поступить, если неприятель будет высаживаться на берег. Прозоровский ответил, что тот должен препятствовать высадке, сопротивляясь до последнего человека, помощи же решил не посылать, так как из рапорта не было понятно, каковы намерения неприятеля. Между тем, 18 же числа он получил ордер Долгорукова выделить 5 эскадронов гусар и 2 полка пехоты в распоряжение отряда Якобия, который должен был немедленно следовать через Карасу-базар и Бахчисарай к реке Качи. Долгоруков считал, что турецкий флот будет искать для высадки место между Балаклавой и Козловым.²⁰⁴

А 19 июля майор Бурнашев наконец сообщил, что посланный им к Алуште нарочный донес: «Неприятель стоит против Алушты верстах в семи от берега и в 14 линейных кораблях, из коих один сегодня в глубину моря удалился, а неприятельский флот средними своими судами на дистанции пушечного выстрела малыми судами по длине на шесть верст занял весь берег, почему в Алушту для осведомления, что там происходит по берегу пройти неможно. А выходящие из гор, жительствующие в приморских деревнях, объявляют, якобы алуштинский пост уступил назад к Ениколе... При отправлении ж ко мне вчера поутру в 10-м часу 2-го его рапорта, обстоятельства сии ему сведомы не были».²⁰⁵ Поскольку же он охранял важный пост, а вперед с артиллерией пройти все равно не мог, то просил выделить для противодействия туркам войска из отряда Кохиуса.

Между тем, В.М. Долгорукову уже 18 июля стало известно о поражении русского поста у Алушты. Поэтому на следующий день он приказал Прозоровскому перейти к верховьям Салгире, сообщив, что сам уже выступил к Ак-Мечети, а генерал-майор Якобий получил новое предписание соединиться с ним.²⁰⁶ Долгоруков также распорядился привести в полную готовность и остальные береговые посты,²⁰⁷ заодно направив в подкрепление отходившему к Янисале от Алушты капитану Колычеву батальон подполковника Рудена.²⁰⁸

Чтобы дополнительно информировать А.А. Прозоровского, В.М. Долгоруков приложил к своему письму рапорт майора Салтанова, пытавшегося оказать помощь капитану Колычеву. В рапорте говорилось: «После отправленного к вашему сиятельству из Урзова в вечеру рапорта, я всю ночь маршировал к Алуште на подкрепление там имеющегося посту, против которого неприятельский пост ночевал. И, не доходя до Алушты верст за шесть, послал я туда к капитану егерскому Колычеву... девять человек доброконных казаков, велел им о себе объявить, что я иду к ним. А сверх того взять бы от них рапорт о действиях неприятеля, да и что можно ль будет мне к ним берегом пройтить, дабы неприятель не захватил. А между тем по месяцу обозрели, что неприятельские корабли уже позади меня в нескольком числе к Малому Ламбоду прошли, а некоторые уже начали иметь туда движение. Почему я, дабы неприятель позади меня к Ялте не отрезал дороги, предупреждать их возвратился и пришел в Ламбод. Оной неприятель, видя меня, остановился и пробыл у Ламбода часа два. Весь же тот флот, как рассвело, разделился на три части: 1-я в сорока кончебасах — близ самой Алушты; 2-я, большие корабли, по счету 15, трехмачтовые — меж Ламбода и Алушты; 3-я, вышеписанные, остановившиеся у Ламбода. А всех числом 130.

В первых же двух частях с четверть часа канонада у них продолжалась. А для чего неизвестно стоящие у Ламбода последние суда курс свой взяли к Чернету. За коими и я с командой отправился. Но лишь только в Чернет вступил, то неприятель в четырех больших кончебасах отважился на берег делать десант. Однако не смотря на превосходность сил от берегу отбит и ни один человек на берег выпущен тогда не был и принуждены они были ход свой взять опять к Ламбоду. И увидели, что та часть, которая между Ламбода и Алушты стояла к нам близко подвинулась, то четыре кончебаса пристав к береху ламбацко-му вышли вон. И хотя я туда намерен был выгнать их чрез горы иттить, но усмотрел большой их флот подле их же близко, да и что к Алуштемного уже турий по горам кручами бегут. Я гнаться за ними опасся, а решился собрать ломбацкой и партенецкой посты и взять их в Ялту, ибо во множественном числе те посты неприятельским флотом обняты. Да и сошедшие с них турки в близлежащие ко оным деревни вошли, не менее как в 1000 человек, которые нам видны были. А урзовский пост, как еще неприятель к нему не приближался и он от Ялты не далеко, усиля его в 50 человек, оставил в безопасном месте для примечания идущего иногда неприятеля к Ялте.

Вышеписанные ж посланные казаки из Алушты ко мне возвратились, объяви мне, что как капитана Колычева, так и поста моего подпоручика Ачкасова в той Алуште нет, а деревня Алушта вся зажжена и в ней многое число ходит турков. А куды наши от своих мест ретировались, я еще сведения от них не имею. В прибытие ж неприятеля и по отправлении к В.С. моего рапорта, я никаких татарских сборищ и их самих не видел, ибо оные все из домов своих вышли в горы. Теперь ж неприятель против Алушты, Ламбода и Партенета.

При отправлении сего рапорта к В.С., я находился в Урзове, но вдруг прискакали с высоты гор казаки и солдаты часовые, объявляя, что точно вышедшие с кораблей турки, тысяч до двух, горами бегают и хотят дорогу отрезать, то я успешил из оного выпи на высоту, сам, не допустя себя им отрезать, взял дорогу к Ялте. И как только на дорогу вышел, то и неприятель судами идет к Ялте, куда я и поспешаю. А протчие лежащие посты к Балаклаве приказал я всем собираться к соединению в Ялту».²⁰⁹

Но уже в тот же день (19 июля) турки атаковали русский отряд у Ялты. Однако все их атаки были отбиты. Тем не менее, пользуясь большим численным превосходством, они окружили русский отряд. Тогда майор Салтанов принял решение прорываться к Балаклаве, тем более что боеприпасы были почти израсходованы. Прорыв удался, хотя и с чувствительными потерями (погиб и сам Салтанов).

Прозоровский же 19 июля так отозвался в письме Долгорукову о произошедшем у Алушты: «Осмелился я его сиятельству сожаление мое принести, что господин генерал-майор Кохиус не подкрепил алуштинского посту, к чему он весьма великие способности имел».²¹⁰ После чего сообщил и о своих действиях: «А затем по повелению его сиятельства я с находящимся при мне войском, выступи, буду форсировать марш, но в рассуждении жару, дам при Индале отдохнугь пехоте, а к свету достигну Карасбазара и так далее в назначенное место завтрашний день прибыть могу. А, не дождав уже повеления его сиятельства, взять от Ениколя войск, решился послать туда повеление, чтоб Елецкого полка 6 гренадерских рот и четыре эскадрона гусар прибыли на Булзык... ибо я в Ениколе никакой надобности во оных не полагал. А есть ли бы что из Таману могло быть на лодках, то и флотилия наша может удержать. Потому ж в той стороне сверх гарнизонов и два еще пехотных полка останутся с двумя эскадронами гусар».²¹¹ Таким образом, наличие флотилии в Керченском проливе давало возможность сухопутному командованию не опасаться удара из Тамани, что имело огромное значение.

Однако были в адрес флотилии со стороны русского генералитета и обвинения в том, что она не смогла предотвратить высадки в Крыму вообще. Но на этот раз их отмел уже сам Долгоруков, В ордере Якобию, высказавшему этот упрек он написал: «А что флота нашего эскадра, вышед крейсировать, ничего не сделала и ни малейшего неприятелю в его десанте препятствия не учинилась, так нечего на ней взыскивать, ибо большие корабли и фрегат[ы] со стороны неприятельской были на них готовы».²¹² Действительно, помешать высадке флотилия А.Н. Сенявина на этот раз никак не могла, но попытаться нанести удар после этого было вполне возможно (к этому мы еще вернемся чуть ниже).

Между тем, стало известно о поступке подполковника Рудена. Посланный на поддержку капитана Колычева, он без разрешения вошел в горы и атаковал турок. В результате батальон Рудена оказался окруженным и только с большими потерями сумел вырваться.²¹³

После этого известия Долгоруков решил провести атаку высадившихся в Крыму турок только под своим командованием и 21 июля приказал Прозоровскому прибыть к Ак-Мечети для обороны оставляемого вагенбурга. Сам же Долгоруков, узнав о том, что турки укрепились в горах, направился к деревне Янисаль.²¹⁴

Утром 23 июля он направил оттуда через горы к Алуште передовой отряд П.А. Мусина-Пушкина с требованием сбросить противника в море. Остальные войска Долгорукова должны были обеспечить тыл Мусину-Пушкину. Между тем, двигаясь к Алуште, Мусин-Пушкин вышел на турецкий отряд у деревни Шумы, который закрывал спуск с гор к Алуште. Обойти позицию противника не представлялось возможным: края турецкого ретрашемента обрывались в глубокие стремнины. В итоге был произведен лобовой штурм турецкой позиции, и турки отброшены к Алуште. Вот как описывал произошедшее Г.А Потемкину В.М. Долгоруков: «Из отправленной сего числа всеподданнейшей моей реляции Ваше Высокопревосходительство усмотреть изволите единовременный и флота турецкого на Крымский берег десант и взволнование области Крымской, ополчившейся на войски наши, а потому и сделанной мною поиск на турков при деревне Шуме, где они и разбиты и прогнаны были графом Мусиным-Пушкиным, не смотря на превосходные силы, упорное их сопротивление и удобность места, к которому более двадцати верст идти было должно одною ущелиною, пропастьми и горами окруженною, и в сем самом непроходимом месте следовала наша артиллерия, которою с охотой на плечах своих везли солдаты. Опроверженный неприятель поражаем был преследующими его войсками и бежал в неприступный свой лагерь, семью сильными батареями защищаемый. В ознаменованном сражении отбито у неприятеля четыре пушки и несколько знамен».²¹⁵ Однако немалыми были и русские потери (среди тяжелораненых был и молодой подполковник М.И. Кутузов).

Из донесения В.М. Долгорукова Екатерине II от 28 июля 1774 г.²¹⁶

Вследствие донесения моего В.И. В. от 18 числа настоящего месяца о предпринятом мною походе на отражения неприятеля... поставившего лагерь свой при местечке Алуште, поспешил я туда всемилостивейшая государыня, с всевозможною скоростью, присовокупя еще к себе пять батальонов пехоты от войск, расположенных на речке Булзыке. 22 числа прибыл я, всемилостивейшая государыня, к деревне Янисаль, в самую внутренность гор, откуда лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастьмы, что с трудом два только человека в ряд пройти и по крайней мере трехфунтовые орудия везены быть могут, одни же только войски Вашего императорского величества, на собственных своих раменах, открыли ныне там путь двенадцатифунтовым новой пропорции единорогам. 23 числа отрядил я, всемилостивейшая государыня, к поискам над неприятелем генерал-порутчика и кавалера графа Мусина-Пушкина с семью батальонами пехоты, в числе находящихся под ружьем двух тысяч осьми сот пятидесяти человек, сам же я остался с двумя баталионами пехоты и двумя конными полками прикрывать тыл его, чтоб не быть ему отрезану. Между тем турки, отделясь от главного своего при Алуште лагеря, по уверению пленных, тысячах в семи или осьми, заняли весьма твердую позицию в четырех верстах от моря, пред деревней Шумою, на весьма выгодном месте, с обеих сторон которого были крутые каменные стремнины укреплены ретраншементами. Как скоро войски Вашего императорского величества повели на оные свою атаку двумя каре, то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнем. Неприятель, пользуясь удобностию места и превосходством сил, защищался из ретраншементов с такою упорностию, что более двух часов, когда оба каре, подаваясь вперед непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая борьба. По приближении к обеим ретраншементам, генерал-порутчик граф Мусин-Пушкин, которого храбрость и ревностное к службе Вашего императорского величества усердие довольно Вашему императорскому величеству известны, приказал, приняв неприятеля в штыки, пробраться в ретраншемент, что и было исполнено с левой стороны, где самое сильнейшее было сопротивление Московского легиона гренадерским батальонам под собственным приводством храброго господина генерал-майора и кавалера Якобия, с другой же секунд-майором Шипиловым, подкрепляемым от полковника Либгольта столь удачно, что турки, возчуствовав о поражении от ударивших в них войск Вашего императорского величества, бросились стремглав к Алуште, оставя свои батареи и будучи гонимы к обширному лагерю своему, на берегу стоящему. В сем случае генерал-майор Якобий хотя командовал, всемилостивейшая государыня, и второю бригадою, но по ближайшему оныя положению, будучи употреблен ко взятию ретраншемента, в жесточайшем огне поступал с отменною неустрашимостию, получил контузию, застрелена под ним лошадь и близ него убиты собственные его два человека. Господин же генерал-майор Грушицкий, приближаясь с баталионом гренадер, и произведением жестокой канонады делая великий вред неприятию, способствовал войскам, ретраншемент атакующим, скорее оного достигнуть, когда между тем и секунд-майор Преториус разбил И прогнал многочислие неприятеля из деревни Демерджи, из которые удобно было оным зайти в тыл графу Мусину-Пушкину. Числа побитого неприятеля наверное знать не можно, поелику и в пропастях и между каменьями повержены тела их, но на месте осталось более трех сот трупов; взятых же в плен: один байрактар и два рядовых турков, четыре пушки и несколько знамен. Из числа же всего войска Вашего императорского величества убитых: унтер-офицеров, капралов и разного звания рядовых тридцать два. Ранены: Московского легиона подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой баталион, из новых и молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат. Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши между глазу и виска, вышла на пролет в том же месте на другой стороне лица...

Но добивать противника В.М. Долгоруков не стал: восстали крымские татары. 23 июля они атаковали корпус Прозоровского, но были отбиты. Взятый в плен татарин сообщил, что «все сии татары чрез свои такие сборы намерение имеют, чтоб пришедшим туркам делать помощь на истребление российских войск».²¹⁷ А 24 июля в Бахчисарае был арестован, а затем и выдан туркам русский резидент П.П. Веселицкий. Причем вся его свита (за исключением одного офицера и переводчика) и казаки были татарами перебиты. После этого татарские отряды появились практически у всех мест расположения русских войск. Произошел целый ряд нападений на русские войска, но везде безуспешно. Однако основной удар был ими нанесен по обозу, следовавшему из Перекопа к Салгиру. Правда, когда татары уже готовились праздновать победу, подоспел А.А. Прозоровский и нанес им поражение. А когда В.М. Долгоруков приготовился нанести ответные удары, пришло сообщение о заключении мира между Россией и Турцией. В.М. Долгоруков так писал Г.А. Потемкину о событиях этих дней в Крыму: «По разбитии же турок при деревне Шуме и прогнав их к самому морю, возвратясь к тяжелому обозу, удостоверился я совершенно о всеобщем возмущении сих варваров (татар. — Авт.). Зборища их оказались при всех почти постах, а в отсутствие мое нападали они и на сделанной из обозу моего вагенбург, но везде были прогнаны с уроном».²¹⁸ На этом военные действия в Крыму закончились.

Заключение Кючук-Кайнарджийского мира положило конец войне между Россией и Турцией. Однако было очевидно, что противостояние между ними отнюдь не закончилось. Практически сразу же турки взяли курс на затягивание выполнения условий договора, настаивая на его пересмотре. Важнейшим центром противостояния стал Крым. Известие о мире прекратило восстание татар, но не изменило их настроения: они продолжали переговоры с турками. Уже 3 августа в письме к Г.А. Потемкину В.М. Долгоруков отмечал: «Хан и правительство пребывают в полной бесчувственности, не понимая дарованной им вольности в независимости, а приобыкши к несению ига турецкого, надеюсь, что охотно себя поработить оному согласятся, и слышу, что происходят у них переписки с Гаджи Али беем, удобно могущим способствовать им в том намерении».²¹⁹

А в конце августа последовало еще более тревожное сообщение Долгорукова: «Крымская область всеми поступками своими явно оказывает отторжении свои от союзу с Россией, имея крепкую привязанность к туркам, и я чрез надежных конфидентов верные имею известия, что хан и правительство отправили прошение свое к султану о принятии Крыма в свое подданство, а между тем, советуя обо всем с Гаджи-Али пашею, ежедневно представляют они мне разные вымышленные и давние свои претензии, домогаясь сим образом извлечь от меня повод к совершенному отпадению от союза с Империей Всероссийскою».²²⁰ В результате задачей Гаджи-Али паши стало попытаться сохранить свое присутствие на полуострове. И он этого добился: В.М. Долгоруков разрешил турецкому флоту временно перейти в Кафу, так как расположение его у Алушты было небезопасным. Более того, В.М. Долгоруков сразу же по получении известия о заключении мира начал выводить из Крыма войска, чем вызвал естественное недовольство Петербурга. Только скорое вмешательство последнего привело к тому, что Долгоруков остановился у Перекопа и должен был оставаться там до вывода турецкого десанта.

Действия же А.Н. Сенявина были более продуманными. Узнав о заключении мира, он прекратил дежурство флотилии в проливе, но отвел суда только в Керченскую бухту.²²¹ Более того, вице-адмирал поспешил исправить выбывшие из строя «новоизобретенные» корабли. В результате наименее пострадавший «Таганрог» уже в августе перешел из Балаклавы в Керчь.²²² Тогда же фрегат «Первый», палубный бот и 2 галиота доставили в Балаклаву часть материала необходимого для ремонта трех поставленных там на мель кораблей. Однако исправить удалось только «Модон». В начале сентября он был поднят, а 17 числа того же месяца с фрегатом «Первый» вернулся в Керчь.²²³ «Новопавловск» и «Морею» пришлось пока оставить.

Эти действия А.Н. Сенявина вызвали одобрение Петербурга. 27 сентября Екатерина II подписала рескрипт, в котором говорилось: «Мы весьма довольны, что вы, получа известие о заключении мира с турками, оставили до указа Нашего в Керчи все суда вверенной вам флотилии. Вам без сумнения известно, что учинившие в Крым десант турецкие войска там еще остались, а генерал Наш князь Долгоруков, хотя и выдвинул часть войск своих из внутри Крыма, но получа по оному наставления Наши, остался сам и войска остановил в Перекопи. Мы не думаем, чтоб турки похотели жертвовать восстановленную тишину... но и не можем со всем тем взирать спокойно на их там пребывание могущее разрушить сооруженную Нами Татарскую независимость. В сих обстоятельствах предписали Мы Нашему генералу фельдмаршалу графу Румянцеву... размерять возвращение завоеванных земель с выходом из Крыма Турков; а для удобнейшего сего исполнения и поручили мы в его ж главное управление, уволя князя Долгорукова по его просьбе в дом, и остающиеся еще в той стороне войски второй Нашей армии. По такому дел положению равномерно нужно оставить и все суда флотилии Нашей, а по крайней мере большую часть их при Керчи, и содержать их в военной исправности, доколе оные (дела по выводу турок с полуострова. — Авт.) до желаемого конца доведены будут, и сколько то сделать позволит приближающееся зимнее время. Вам надлежит по тому установить частую с нареченным Нашим генерал-фельдмаршалом переписку и исполнять все даваемые от него вам на сей случай наставления».²²⁴

Далее Сенявину предписывалось, по решении вопроса о выводе турецких войск из Крыма оставить при Керчи только фрегаты, отведя все остальные суда для ремонта в Таганрог. В конце же данного рескрипта Екатерина писала: «Наконец, имеем Мы изъявить вам Монаршее Наше благоволение за ревность вашу в исправлении порученных вам от Нас дел и обнадежить вас, что Мы не оставим сохранить то в памяти Нашей и пребудем всегда Нашею Императорскою милостью к вам благосклонны».²²⁵ А 14 ноября 1775 г. А.Н. Сенявин был награжден 3000 руб.²²⁶

Между тем, после ряда проволочек, турецкие войска в октябре отбыли из Крыма, а вместе с ними и Гаджи-Али паша. 21 октября Долгоруков так писал об этом Потемкину: «В присланном от него (Гаджи-Али паши. — Авт.) письме, в котором, упоминая о мирных артикулах и о очном их с своей стороны наблюдении, уведомлял он меня, что держась сего правила, со всею своею свитой отъезжает он из Крымского полуострова, посланный же от меня надежный конфидент был очевидный зритель действительно его отъезда».²²⁷ Отметил он и другое: татары настоятельно требуют вывода и русских войск. А уже в декабрьском письме Потемкину Долгоруков указывал: «О крымских обстоятельствах последним оттуда рапортом от 21 числа ноября нет никаких новых известий, как только в продолжение одних разглашений, что если Порта помогать будет татарам, то охотно желают они истребить войска российские».²²⁸

Получив известие о выводе турецких войск, и А.Н. Сенявин смог, наконец, счесть кампанию оконченной. В итоге «новоизобретенные» корабли, галиоты и транспортные суда были переведены для исправлений в Таганрог, а в Керченском проливе остались 4 фрегата и 5 палубных ботов. Командование над ними было поручено капитану 1 ранга П.А. Косливцеву. На этом кампания 1774 г. завершилась.

Таким образом, успешные действия Азовской флотилии против намного более сильного турецкого флота и срыв тем самым турецких планов по молниеносной высадке в Крыму сыграли важнейшую роль в приближении победного конца Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Победа же 28 июня 1774 г. вовсе стала фактически последней точкой данной войны. И это символично: в борьбе за выход на Черное море финальный аккорд принадлежал флотилии, созданной для содействия этому и в итоге положившей начало русскому Черноморскому флоту — гаранту позиций России на этом море. Неудачные же действия турок, в значительной степени принужденных к этому флотилией А.Н. Сенявина, только придают весомость ее успеху. Кампания 1774 г. стала достойным итогом всей деятельности флотилии в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг.

Примечания

1. Записки... А.А. Прозоровского. С. 471.

2. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 232, 236.

3. Рескрипты и указы императрицы Екатерины II к А.Н. Сенявину. С. 1371—1372, 1386—1387, 1393—1394.

4. РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 4. Д. 1. Л. 660—660 об.

5. Из донесения А.Г. Орлова Екатерине II от 5 марта 1773 г. МИРФ. Ч. 12. С. 133.

6. МИРФ. Ч. 6. С. 422.

7. Рескрипты и указы императрицы Екатерины II к А.Н. Сенявину. С. 1393—1394.

8. Записки... А.А. Прозоровского. С. 471, 538, 565.

9. Там же. С. 483—484.

10. Там же. С. 520.

11. Там же. С. 526.

12. МИРФ. Ч. 6. С. 423, 426, 431—432.

13. Там же. С. 429—430.

14. Записки... А.А. Прозоровского. С. 496.

15. Там же.

16. Там же. С. 501.

17. МИРФ. Ч. 6. С. 427.

18. РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 16. Л. 215—216 об.

19. МИРФ. Ч. 6. С. 427.

20. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 10—11 об.

21. Там же. Ф. 172. Оп. 1. Д. 16. Л. 216—216 об.

22. Записки... А.А. Прозоровского. С. 521.

23. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 10—29.

24. Записки... А.А. Прозоровского. С. 537.

25. Ошибка А.А. Прозоровского: «Мореей» в это время командовал лейтенант Ф. Денисон.

26. Записки... А.А. Прозоровского. С. 539—540.

27. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 29.

28. МИРФ. Ч. 6. С. 428—429. Более того, судя по всему, он имел поручение Сенявина в случае необходимости нанести удар по турецким кораблям у Очакова для превентивной защиты Крыма.

29. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 34 об. — З6; МИРФ. Ч. 6. С. 435.

30. Записки... А.А. Прозоровского. С. 553.

31. Там же. С. 538.

32. Там же. С. 541—542.

33. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 34 об. — 35. В отечественной же литературе указывается, что 30 мая Сухотин имел один фрегат, 3 «новоизобретенных» корабля и один бот, что ошибочно.

34. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 6—6 об.; Д. 1206а. Л. 34 об. — 37; МИРФ. Ч. 6. С. 439.

35. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а, Л. 37.

36. МИРФ. Ч. 6. С. 438—440.

37. МИРФ. Ч. 12. С. 345—346. При росписи наградных денег 7 июля 1776 г. сожжение 6 неприятельских судов в Казылташском лимане 29 мая 1773 г. получило именно такое определение: «Первое действие оказавшегося на сем море российского флага».

38. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 6—6 об.

39. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л 38. Д. 1187. Л. 7—7 об. Однако Я.Ф. Сухотин почему-то указал в донесении, что корабль «Морея» захватил только одно судно, а второе уничтожил. МИРФ. Ч. 6. С. 438—440.

40. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 38—38 об.

41. МИРФ. Ч. 6. С. 438—440.

42. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 42—55 об.

43. МИРФ. Ч. 6. С. 435.

44. Там же.

45. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 35—70.

46. Там же. Л. 65 об. — 68.

47. Там же. Л. 49—69 об.

48. МИРФ. Ч. 6. С. 435—438.

49. Там же. С. 435—436.

50. Там же. С. 436—438.

51. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 70.

52. Там же. Л. 71—71 об.

53. МИРФ. Ч. 6. С. 440—443.

54. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 71 об. — 72.

55. Например: Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. С. 146.

56. МИРФ. Ч. 6. С. 444.

57. Записки... А.А. Прозоровского. С. 564.

58. Исходя из представленных в приложении № 16 данных и следует указанная в тексте дистанция боя между русскими и турецкими кораблями в Балаклавском бою. Поскольку, с одной стороны, 12-фунтовая артиллерия, бывшая основной на «новоизобретенных» кораблях, достигала эффекта уже с 300 м, но условия морского боя — пороховой дым, качка, движение как своего, так и неприятельского судна, делали необходимой сближение на меньшие дистанции, почему и можно утверждать, что Балаклавский бой проходил в среднем на расстоянии 100—150 м.

59. Для реконструкции хода боя использованы следующие документы: 11 записи шканечного журнала корабля «Таганрог» (РГАВМФ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1184. Л. 70—74 об.); 2) донесения И.Г. Кинсбергена А.Н. Сенявину и А.Н. Сенявина Адмиралтейств-коллегии, а также письмо И.Г. Кинсбергена И.Г. Чернышеву (МИРФ Ч. 6. С. 440—443, 452); 3) письмо русского резидента в Крыму П.П. Веселицкого А.А. Прозоровскому с сообщенными ему данными о бое в Черном море (Записки... А.А. Прозоровского. С. 564). Что касается последнего документа, то он, к сожалению, грешит многочисленными неточностями. Возникает вопрос и о его источнике. Тем не менее, он важен для нас, так как основные события боя здесь находят подтверждение: попытка турок окружить одно из русских судов, ожесточенный характер боя («огонь был с обоих сторон жестокой, и даже до мелкого ружья доходило») и финальное отступление турецкой эскадры с чувствительным «уроном» («однако решилась битва тем, что турецкие корабли отступили знатно не без урону»).

60. МИРФ. Ч. 6. С. 441.

61. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 72 об. — 73 об.

62. МИРФ. Ч. 6. С. 442—443.

63. Там же. С. 444—445.

64. Там же. С. 447.

65. Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. С. 146.

66. Шапиро А.Л. Адмирал Д.Н. Сенявин. С. 230.

67. Записки... А.А. Прозоровского. С. 564, 567.

68. История русской армии и флота. Вып. VIII. М., 1912. С. 51.

69. Об активной подготовке турками десанта в Крым и об ожидании его крымскими татарами, как сигнала для начала восстания, А.А. Прозоровскому и В.М. Долгорукову постоянно докладывала агентура: Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 232, 236, 258, 268; Записки... А.А. Прозоровского. С. 471, 517, 526, 538, 564—565.

70. МИРФ. Ч. 6. С. 443—445; Записки... А.А. Прозоровского. С. 565—566.

71. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 88 об.

72. Записки... А.А. Прозоровского. С. 568—569.

73. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 56 об. — 60.

74. МИРФ. Ч. 6. С. 435—438.

75. Русский посол в Стамбуле (Петр Андреевич Толстой и его описание Османской империи начала XVIII в.) М., 1985. С. 31.

76. Там же. Подтверждает эту мысль и англичанин Г. Гренвилл, писавший в марте 1765 г. в отчете английскому правительству: «Черное море есть в буквальном смысле море-кормилец Константинополя и снабжает оный почти всем необходимым — и съестным и продуктами (курсив наш. — Авт.), как то хлеб, пшеница, ячмень, просо, соль, быки, живые бараны, барашки, куры, яйца, свежие яблоки и иные плоды, сливочное масло... Привозят также топленое свиное сало, весьма дешевые свечи, шерсть, бычьи, коровьи и буйволовые шкуры... желтый воск и мед... много поташа, точильных камней... коноплю, железо, сталь, медь, строительный лес, дрова, уголь... икру, рыбу сушеную и соленую». Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. 3. Время мира / Пер. с фр. Л.Е. Куббеля. М., 2007. С. 516—517.

77. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 64—78.

78. Там же. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1184. Л. 92—104 об.

79. Там же. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 77—79. Кроме того, в Керченском проливе, защищая его, по-прежнему неотлучно стояли бомбардирские корабли «Яссы» и «Второй», а у самой Керчи в это время находился корабль 2-го рода «Таганрог», следовавший для ремонта в Таганрог, но задержавшийся.

80. Данный план вырисовывается из агентурной информации, полученной А.Н. Сенявиным с Тамани. РГАВМФ. Ф. 168. Оп. 1. Д. 16. Л. 18—18 об., 91—91 об.

81. Петров А.Н. Указ. соч. Т. 5. С. 91.

82. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 16. Л. 32—32 об., 86—88, 91—91 об.; Петров А.Н. Указ. соч. Т. 5. С. 90—91.

83. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 258.

84. РГАВМФ. Ф. 168. Оп. 1. Д. 11. Л. 28—29.

85. Там же.

86. Там же.

87. Там же. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 89—100 об. Выход отряда состоялся 21 августа, а не 17, как указано в донесении А.Н. Сенявина.

88. МИРФ. Ч. 6. С. 446—447.

89. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 91—92.

90. Там же. Д. 1217. Л. 21—21 об.

91. История русской армии и флота. Вып. VIII. С. 52.

92. История русской армии и флота. Вып. VIII. С. 52—53; Головачев В.Ф. История Севастополя как русского порта. С. 32—35; Головачев В.Ф. Кинсберген И.Г. Извлечения из биографии // Морской сборник. 1866. № 12. С. 22—24; Скаловский Р.С. Жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова. СПб., 1856. Ч. 1. С. 21—22; РГАВМФ. Ф. 315. Оп. 2. Д. 1. Л. 21 об. — 23 об.

93. Первое подтверждается данными шканечных журналов, второе — опытом боя у Балаклавы.

94. История русской армии и флота. Вып. VIII. С. 53.

95. Там же.

96. Головачев В.Ф. Кинсберген И.Г. Извлечения из биографии. С. 24; История русской армии и флота. Вып. VIII. С. 53.

97. МИРФ. Ч. 6. С. 446—447; РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 288. Л. 58—58 об.

98. Веселаго Ф.Ф. Краткие сведения о русских морских сражениях за два столетия с 1656 по 1856 годы. СПб., 1871. С. 32.

99. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 304. И авторы Морского Аталаса, и Веселаго, видимо, опирались непосредственно на донесение А.Н. Сенявина в Адмиралтейств-коллегию о событиях боя 23 августа, приведенное нами ниже.

100. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 91—92 об.

101. Кстати, в отечественной историографии существует точка зрения, относящая данные приемы боя к новой маневренной тактике. Однако следует заметить, что они были далеко не новы и присутствовали и в положениях линейной тактики: взятие противника «в два огня» осуществлялось как в регулярных морских сражениях (Тексельское в 1673 г., у м. Бичи-Хэд в 1690 г.), так и в сражениях, происходивших после преследования (второй бой у м. Финистерре в 1747 г.), а сосредоточенная атака части сил противника применялась, например, в сражении в бухте Солебей в 1672 г., а также в Чесменском сражении 1770 г. Таким образом, даже в случае их применения они не являлись бы новыми приемами ведения боя.

102. РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 288. Л. 58а—58б.

103. Правда, без приведения каких-либо доказательств их существования, например, ссылок.

104. В частности, В.Ф. Головачев говорит в своей статье о сигналах, изобретенных Кинсбергеном «на непредвиденные случаи», но они не нашли отражения в архивном материале. Все же другие изменения в сигнальных сводах, происходившие по ходу остальных кампаний Азовской флотилии, полностью отмечены в шканечных журналах ее кораблей.

105. Между прочим, В.Ф. Головачев пишет о том, что, когда И.Г. Кинсберген уже обнаружил неприятельскую эскадру, на казацкой лодке появился (здесь возникают вопросы; неужели Сенявин рискнул отправить на столь внушительный переход мимо неприятельских берегов при угрозе появления большого неприятельского флота казацкую лодку, и почему факт ее похода к эскадре Кинсбергена остался нигде не зафиксированным?) адъютант Сенявина (которого он, кстати, даже не называет!), передавший устное распоряжение последнего о необходимости избегать боя, но И.Г. Кинсберген ослушался, проявив волю, и арестовал адъютанта на время сражения, после чего высадил его на берег (интересно, на какой? неприятельский?), и больше ничего о нем не слышал. Все это похоже на детективную историю, бросающую тень на А.Н. Сенявина.

106. В ответ на запрос И.Г. Чернышева о бое у Суджук-Кале от 6 октября 1775 г. А.Н. Сенявин докладывал: «В. С. писание от 10-го минувшего сентября я сей день в пути имел честь получить и в сходственность оного по данной ко мне от господина капитана второго ранга Кинсбергена в прошлом 1773 году о происходящем к Суджук-Кале под предводительством его с турками сражении рапорт при сем В.С. представляю; других к тому сведений не имею, кроме что в том же году, я, будучи со флотилией против Суджук-Кале, завидев турецкий флот в числе 13 больших судов гнал их целые сутки, но по легкости их, а по тяжелости новородных наших судов догнать не мог». РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 413. Л. 118.

107. Согласно росписи наградных денег, за победы в Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. от 7 июля 1776 г. эскадре И.Г. Кинсбергена «за бой при Суджук-Кале в августе месяце 1773 года в котором единственный наш фрегат и наших 5 судов восемнадцать турецких судов отбили и прогнали» было назначено «двухтретное жалование» в размере 12 054 руб. 63 коп.

108. МИРФ. Ч. 6. С. 445—446.

109. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1187. Л. 93—99 об.

110. «Немецкая» миля приблизительно равнялась четырем «итальянским» (морским), то есть около 7400 м.

111. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 87.

112. Там же.

113. Там же.

114. МИРФ. Ч. 6. С. 447—448.

115. Там же.

116. Толстой П.А. Описание Черного моря, Эгейского Архипелага и османского флота / Сост. И.В. Зайцев, С.Ф. Орешкова. М., 2006. С. 274.

117. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 87.

118. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 304.

119. МИРФ. Ч. 6. С. 449—450; Общий морской список. Ч. IV. С. 214—215, 243—244.

120. МИРФ. Ч. 6. С. 447—450; РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 90—100.

121. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1206а. Л. 90—100; Д. 1187. Л. 127—140 об.

122. МИРФ. Ч. 6. С. 449—450.

123. Там же.

124. Там же.

125. Там же. С. 453—454.

126. Головачев В.Ф. История Севастополя как русского порта. С. 37—38.

127. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 268.

128. Составлено по: Морской сборник. 1855. Т. 18. № 9. С. 91—113; РГАВМФ. Ф. 168. Оп. 1. Д. 11. Л. 21—23.

129. Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 313.

130. Там же. Карты. Л. 16. Таблица Б.

131. Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. С. 118.

132. Гребенщикова Г.А. Русские военно-морские силы в Эгейском море в 1770—1774 гг. // Вопросы истории. 2007. № 2. С. 128.

133. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774. Кн. XV. Т. 29. С. 21—22.

134. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 503.

135. Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 376.

136. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774. Кн. XV. Т. 29. С. 78—79.

137. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 504; Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 377.

138. Там же.

139. Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 377.

140. Черкасов П.П. Двуглавый Орели королевские лилии. М., 1995. С. 371, 376. В частности, П.П. Черкасов отметил: «Перспектива мирных переговоров впервые стала реальной вначале 1772 г., когда определился очевидный перевес России в войне. Главной заботой французской дипломатии с этого времени становится стремление свести к минимуму неизбежные потери Порты в результате мирного урегулирования с Россией». Но при этом «Дюран, назначенный в 1772 г. посланником в Петербург, буквально осаждает канцлера Панина с предложениями о посреднических услугах Франции». Раскусивший же французов Н.К. Хотинский (русский посол в Париже) писал по этому поводу в Петербург: «Франция подоброходствует больше туркам, нежели России, сколько ни тщится она теперь нашу дружбу приобрести».

141. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 271—272.

142. Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 377.

143. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 129.

144. Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 377.

145. Осман-эфенди, возглавлявший турецкую делегацию на Фокшанском конгрессе в 1772 году, во время обсуждения в Диване предложений великого визиря Мухсин-Заде о возможности уступок для заключения мира восклицал: «Мы московцев видели своими глазами... мы щупали пульс их; мы поняли, насколько мозги их проникнуты злонамеренностью; этот мир не имеет смысла... Независимость татар!.. Помилуй Бог, да одно слово это произносить так грех тяжкий!». Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в XVIII столетии. Одесса, 1889. С 143. Даже после завершения Русско-турецкой войны в 1774 году турецкие реакционеры и улемы не отказались от идеи возвращения Крыма. В результате последовали кризисы 1777—1779 годов, 1782 года и, наконец, война 1787—1791 гг., начатая Турцией. Овчинников В.Д. Федор Ушаков. С. 93. Век Екатерины II. Дела балканские. С. 186.

146. РГАВМФ. Ф. 168. Оп. 1. Д. 16. Л. 10, 18—18 об., 32—32 об., 66—67 об.

147. Там же. Л. 32—32 об., 64, 66—67 об.

148. Там же. Л. 66—67 об.

149. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 255—256.

150. Там же.

151. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1773—1774. Кн. XV. Т. 29. С. 21—22.

152. Там же. С. 30.

153. Там же. С. 31.

154. Там же. С. 31.

155. Там же. С. 31.

156. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 268—269; Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 375.

157. Исабель де Мадариага. Указ. соч. С. 376; Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 266—267.

158. Там же.

159. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 506.

160. МИРФ. Ч. 6. С. 455—456.

161. Там же. С. 457—458.

162. Там же.

163. Там же.

164. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1236. Л. 1—17 об. Д. 1245. Л. 1—19. Д. 1248. Л. 13—20.

165. Подробная информация о крейсерстве эскадры В.Я. Чичагова содержится в шканечных журналах кораблей, участвовавших в нем, в частности фрегата «Первый», корабля «Азов»: РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 1—37. Д. 1245. Л. 14—22 об.

166. МИРФ. Ч. 6. С. 457—458.

167. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 14 об. — 15.

168. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 278, 281. Петров А.Н. Указ. соч. Т. 5. С. 93—95.

169. РГАВМФ. Ф. 168. Оп. 1. Д. 16. Л. 71.

170. Там же.

171. Там же.

172. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 36, 38—38 об.

173. МИРФ. Ч. 6. С. 459.

174. При восстановлении хода боя использовались следующие документы: РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 38—38 об. Д. 1269. Л. 37—38 об. Д. 1271а. Л. 52 об. — 53; МИРФ. Ч. 6. С. 459—460.

175. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1271а. Л. 52 об. — 53.

176. Там же.

177. Например: Морской Атлас. Т. 3. Ч. 1. С. 304.

178. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 38 об.

179. МИРФ. Ч. 6. С. 460—462; РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 38 об.

180. В конце марта — начале апреля 1774 года отряд подполковника Бухвостова нанес два серьезных поражения попытавшимся атаковать едичкульским татарам. А затем в мае уже сам Бухвостов перешел в наступление, еще раз разбил едичкулов и занял город Копыл, о чем 24 мая 1774 года и донес в Петербург В.М. Долгоруков. Едичкулы запросили пощады. Архив Государственного Совета. Т. 1. Ч. 1. С. 278, 281. Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами в 1769—1774 гг. Т. 5. С. 93—95.

181. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 38 об. — 40. Д. 1269. Л. 39 об. — 40.

182. Из Дел московского отделения общего архива Главного штаба // Известия Таврической археографической комиссии. 1914. № 51. С. 14—15.

183. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 40—41. Д. 1269. Л. 39 об. — 40.

184. Там же. Л. 40.

185. Дальнейший анализ боя проведен на основе следующих источников: РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1.Д. 1244. Л. 20—20 об. Д. 1247. Л. 55—55 об. Д. 1268. Л. 47—48. Д. 1269. Л. 56—57 об.; Ф. 315. Оп. 1. Д. 114. Л. 29 об. — 30 об.

186. Шигин В.В. Герои забытых побед: Век XVIII. М., 1993. С. 50; Ковнир И. «Получить Зунд Черного моря в свои руки...» // Под Андреевским флагом: Век XVIII / Сост. В.В. Шигин. М., 1994. С. 377—378.

187. Общий Морской Список. Ч. 3. СПб., 1885. С 278—279. В делах же Адмиралтейств-коллегии есть более полная запись о «службе» Н. Веленбакова в 1774 г.: «Определен по присылке на корабль Корон, но как он усмотрен в своем поведении слабым, затем с того корабля сменен лейтенантом Шишмаревым и на место онаго поступил он на корабль Яссы командиром же. Но во время атаки турецким флотом 28 июня не репетовал сигнал почему послан [был] адъютант Чичагова Александр Ушаков, который нашел его пьяным». РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 139. Л. 271 об. — 272.

188. Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 507.

189. Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. С. 380.

190. Там же. С. 381.

191. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 48 об.

192. Там же. Л. 51.

193. МИРФ. Ч. 6. С. 462; РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1270. Л. 1—13.

194. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 56 об.; МИРФ. Ч. 6. С. 462.

195. МИРФ. Ч. 6. С. 462; РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 56 об. — 57 об.

196. МИРФ. Ч. 6. С. 463—464.

197. Обстоятельства похода эскадры В.Я. Чичагова восстановлены на основе материалов шканечных журналов фрегатов «Первый», «Второй» и «Третий». См. соответственно: РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 57 об. — 61; Д. 1269. Л. 75 об. — 83. Д. 1270. Л. 15—25.

198. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1270. Л. 25 об. — 26.

199. Там же. Д. 1269. Л. 90.

200. Записки... А.А. Прозоровского. С. 579.

201. Из Дел московского отделения общего архива Главного штаба. С. 14—15.

202. Записки... А.А. Прозоровского. С. 571.

203. Там же. С. 572.

204. Там же. С. 572.

205. Там же. С. 573.

206. Там же. С. 575, 579.

207. Там же. С. 576.

208. Там же. С. 579.

209. Там же. С. 579—581.

210. Там же. С. 577.

211. Там же.

212. Там же. С. 579.

213. Там же. С. 585.

214. Там же. С. 586; Андреев А.Р. Указ. соч. С. 180.

215. Из Дел московского отделения общего архива Главного штаба. С. 7.

216. Андреев А.Р. Указ. соч. С. 179—181.

217. Записки... А.А. Прозоровского. С. 596.

218. Из Дел московского отделения общего архива Главного штаба. С. 8.

219. Там же. С. 9.

220. Там же. С. 13.

221. МИРФ. Ч. 6. С. 464.

222. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1268. Л. 74—76 об.

223. Там же. Л. 81—84; Д. 1249. Л. 1—26 об.

224. Рескрипты и указы императрицы Екатерины II к А.Н. Сенявину. С. 1399—1401.

225. Там же. С. 1401.

226. Там же.

227. Из дел Московского отделения общего архива Главного штаба. С. 28.

228. Там же. С. 43.