5.5. Митридат VIII и Боспорская война 45—49 гг.

Аспург ушел из жизни в сложный момент смены власти в самом Риме, когда после смерти Тиберия она досталась Калигуле. Это обстоятельство получило отражение в его монетных выпусках, где на золоте 334 г. босп. эры (= 37/38 г.) продолжает помещаться портрет умершего Тиберия, а на медных ассах мы видим голову Калигулы с обозначением его полного имени (Анохин, 1986. С. 95. Табл. 12, 317, 320). У нового императора, требовавшего, чтобы ему поклонялись как богу, были свои виды на Боспорское царство, решение судьбы которого затянулось. Данные нумизматики свидетельствуют, что контроль над царством, по крайней мере на полтора года, перешел не к наследнику трона Митридату, а к вдове Аспурга, продолжавшей чеканить на своих золотых монетах портрет покойного Тиберия (Фролова, 1977. С. 166—174)¹. В любом случае возможные ссылки на то, что Митридат в 37 г. еще не достиг совершеннолетия и поэтому не мог получить царскую власть, уязвимы, т. к. «неопытный по молодости лет» (Tac. Ann. XII, 15) Котис получил ее без всяких затруднений.

Можно высказать предположение, что такая ситуация стала возможной только в условиях отсутствия молодого Митридата на родине. Мы знаем о стремлении Тиберия и его преемников держать руку на пульсе событий, происходящих в понтийском регионе. Верность тамошних вассальных правителей должно было обеспечивать пребывание в Риме, фактически в качестве заложников, их наследников, призванных в будущем стать проводниками римской политики на подвластной им территории. В отношении совоспитанников Калигулы, Реметалка III, Котиса IV и Полемона II, это точно известно (Орешников, 1921. С. 3), но вряд ли в данном отношении был обойден вниманием такой важный для империи стратегический район, как Боспор. Ведь личные симпатии императора во многом должны были определять судьбы царств и народов (Braund, 1984. P. 58). Не исключено, что и молодой Митридат был вынужден провести в Риме довольно продолжительное время, вполне вероятно, уже с 23 г., когда были расширены полномочия его отца. На эту мысль наводит использование глагола «вернулся» в словах царя, обращенных позднее к императору Клавдию: «Non sum remissus ad te, sedreversus...» (Tac. Ann. XII. 21) (Дьячков, 1993. С. 245; 1997. С. 62). Ничего необычного в этом не было. Ведь даже обласканный Калигулой иудейский царь Агриппа I был вынужден отправить своего сына на воспитание при императорском дворе (Ios. Fl. Ant. XIX. 9, 2). Скорее всего, судьба боспорского трона была определена одновременно с решениями, вынесенными в отношении ряда зависимых восточных государств (Голубцова, 1951. С. 125 сл.). Т. Рейнак убедительно доказал, что это произошло в октябре 38 г. (Reinach, 1902. P. 147). Так, Агриппа стал правителем двух тетрархий, а затем и царем Иудеи (Ios. Fl. Ant. XVIII. 6, 10). По соседству была образована Иудейская Аравия, а царская власть над ней дарована Соэму. Антиоху Коммагенскому вернули владения его отца (Suet. Calig. 16). Реметалку III достался фракийский престол, Котису IV — Малая Армения, получил наследственные владения и Полемон II, внук Полемона I (Dio Cass. LIX. 12. 2)². Впрочем, сохранивший эти сведения Дион Кассий не уточнил, какие именно области в данном случае имелись в виду. Многие зарубежные и отечественные исследователи полагали, что среди них был и Боспор (см., напр., Magie, 1950. P. 514; Моммзен, 1995. С. 217; Гайдукевич, 1949. С. 326; Голубцова, 1951. С. 127). Такая не находящая опоры в источниках точка зрения, согласно которой «неправомерно понимать под "отцовскими владениями" исключительно Понтийское царство» продолжает бытовать до сих пор (Панов, 2007. С. 160), хотя в таком случае непонятно, почему тогда вне юрисдикции Полемона II оказалась принадлежавшая его деду и территориально более близкая Киликия, присоединенная к Понту только при Клавдии (Dio Cass. LIX. 12. 2). Более оправданным представляется говорить об утверждении власти Полемона только в пределах Понта, где правила его мать, Антония Трифена (Сапрыкин, 1995. С. 200), и повторить прозвучавший у Д. Браунда, правда, по другому поводу, призыв не искать «конфликтные ситуации там, где их на самом деле не было» (Браунд, 1991. С. 34).

Видимо, после некоторых колебаний, права на боспорский трон официально были утверждены за Митридатом VIII (Сапрыкин, 1993. 37—39; Горончаровский, 2002. С. 197 сл.; он же, 2003. С. 129 сл.). В пользу этого свидетельствует помещение на аверсе его золотых статеров 39—41 гг. изображения правящего императора (Фролова, 1977а. С. 172—174; Анохин, 1986. С. 96—97. Табл. 12, 327). Несомненно, молодой царь на первых порах должен был рьяно демонстрировать лояльность своему благодетелю и поддерживать все пропагандистские акции, которыми было так богато правление Калигулы. В этом отношении он вряд ли отличался от других вассальных царей и правителей, быстро уяснивших, что с помощью лести от молодого императора можно добиться многого и воздвигавших в его честь алтари и статуи (ср.: Fl. Ios. Ant. Jud. XVIII, 8, 1; Фрибус, 2002. С. 121). Это касается, прежде всего, требования божественных почестей самим Калигулой и установления культа некоторых членов императорской семьи (Trillmich W., 1988. S. 173ff.; Burnett, 1987. P. 29—30). В частности, Светоний сообщает, что он учредил в честь покойной матери ежегодные поминальные обряды и цирковые игры, на которых изображение Агриппины Старшей везли на особой колеснице (Suet. Calig., 15). Таким образом, молодой принцепс пытался склонить общественное мнение в свою пользу, подчеркивая легальность своей власти, поскольку был кровно связан с Августом через свою мать, его внучку Очевидно, в данном случае обожествленная мать императора, могла быть представлена в образе Фортуны с рогом изобилия в руках, как и ее дочери на монетах Калигулы (Абрамзон, 1995. С. 375. Рис. 52; Wood S., 1988. P. 409ff.; idem, 1995. P. 458. Fig. 1).

He исключено, что отражением нововведений такого рода в культовой практике Боспора является единственное для местной погребальной живописи изображение Тихе-Фортуны с рогом изобилия и рулевым веслом на темно-коричневом пьедестале в пантикапейском склепе 1891 г. Напомним, что дату сооружения этого склепа, предложенную М.И. Ростовцевым — не позднее середины I в., — подкрепляет находка «в земле, наполнявшей вход в катакомбу», монеты Митридата VIII (АДЖ. С. 195, 198). Склеп принадлежал представителю верхушки столичного общества, возможно, выходцу из аспургиан, ставших военной опорой династии боспорских Тибериев Юлиев. Среди аспургиан образ Фортуны мог иметь особую популярность из-за ассоциаций с иранским божеством Hvareno (воплощения понятия «фарн»), олицетворением счастья, судьбы (см.: Сокольский, 1975. С. 40, 104. Рис. 31; Яценко С.А., 2000. С. 260)³.

В данном отношении обращает на себя внимание уникальная терракотовая статуя I в. н. э., обломки которой были обнаружены в некрополе Илурата (Кубланов, Хршановский, 1989. С. 18—20. Рис. 6; Горончаровский, 2001. С. 255—257). Глина терракоты — боспорская, но составная форма, в которой она была изготовлена, — явно не местного происхождения. При совпадении ряда деталей со статуарными образами, восходящими к раннеимператорскому времени (Amelung, 1903. S. 79. Taf. 9, N 59; S. 101—103. Taf. 13, N 86), ее можно атрибутировать как изображение Фортуны. Учитывая быструю смену женской моды в Риме, оригинал, послуживший моделью для коропласта, с определенной долей вероятности можно отнести к числу изображений обожествленной Агриппины Старшей. Дело в том, что прическа с вьющимися, уложенными на пробор волосами и двумя длинными волнистыми локонами по обе стороны шеи запечатлена только на ее скульптурных портретах (West, 1933. Taf. XLV, N 191). На скульптурных бюстах дочери Агриппины Старшей, Друзиллы, упомянутые локоны уже либо закручены в тугую спираль, либо перевязаны в нескольких местах по горизонтали (Wood, 1995. P. 470—474. Fig. 15—23). Такие официальные изображения могли копироваться, в том числе средствами коропластики, для провинций и знати вассальных государств. Судя по всему, на короткий период производство такой продукции было налажено и на Боспоре⁴.

Впрочем, видимо, уже тогда у наследника имени великого противника Рима зрели мысли о более самостоятельной, а в перспективе и независимой политике. Судя по манумиссии 41 г. из Горгиппии (КБН. 1123), с учетом данных рыбницкой надписи (Болтунова, 1954. С. 176), он ввел в свою официальную титулатуру такие патриотические элементы, как «друг отечества и друг союзников»⁵. Такой элемент титулатуры Митридата VIII, как φιλόπατρις, не являлся уникальным для античной эпиграфики. Как следствие определенных политических установок и сакрализации патриотических устремлений он был принят в I в. до н. э. Антиохом I, царем Коммагены, и Архелаем, царем Каппадокии (Функ, 1992. С. 89—90).

Первая часть этой формулы обращена к населению собственного государства, вторая — к тем силам, которые находились за его пределами. Термин «отечество» в связи с царской титулатурой зафиксирован и в недавно найденном декрете из Танаиса. По предложению «проэдров Совета [танаитов], что на Боспоре», в нем чествуется некий сын Матиана, воспитанный приемными родителями, явно занимавший видное место при дворе и оказавшийся, судя по сохранившимся фрагментам надписи, полезным для «царя царей и отечества» (Беттгер, Виноградов 1994: 68; Arsen'eva, Böttger, Vinogradov 1995: 222, 223: Abb. 6). Представляется достаточно вероятным, что эта формула также связана с Митридатом VIII. Во всяком случае восстановление им титула «царя царей», восходящего к знаменитому предку, Митридату VI Евпатору, было бы вполне естественным в период его открытого противостояния Риму.

Авторы публикации текста декрета предложили датировать его временем правления Савромата I (93—120), когда Танаис в полной мере возродился как урбанистический центр и был обнесен оборонительными стенами, но это мнение нельзя считать окончательным. Как известно, общественная и экономическая жизнь города возобновилась уже через несколько десятилетий после погрома, учиненного Полемоном (Шелов, 1972. С. 268—269). К тому же танаисский декрет демонстрирует дальнейшее развитие курсивного письма, использовавшегося на Боспоре около рубежа н. э., и вряд ли был издан значительно позднее. Учитывая редкость имени Матиан для боспорской просопографии, можно предположить, что в нем упоминается сын того самого Матиана, память о котором была в свое время увековечена царицей Динамией.

Видимо, боспорский царь с самого начала делал главную ставку на неограниченные воинские ресурсы соседних варварских племен. Как отражение предпринятых им дипломатических шагов в отношении скифов и тавров, можно рассматривать фрагмент серебряной тарелки царицы Гепепирии из Неаполя Скифского,⁶ а также отчеканенные в его правление монеты из святилища на Гурзуфском седле, которых насчитывается 28 (см.: Новиченкова, 1994. С. 54—55). Впрочем, в число даров Митридата VIII, как показывает клад из Сукко (Крушкол, 1978. С. 61—63), могли входить и присутствовавшие одновременно в обращении монеты Аспурга и Гепепирии — в святилище их соответственно 29 и 7. Несомненно, уже тогда среди союзников мятежного царя находилось и могущественное сарматское племя сираков на восточных границах государства. Все это вполне согласуется с историческим опытом, накопленным его предшественниками.

Вместе с тем, он не стремился раньше времени обострять отношения с Римом. Когда после убийства Калигулы императором стал Клавдий, чтобы выразить от лица брата верноподданические чувства, к нему отправился Котис, имевший свои виды на эту поездку Глава посольства постарался «открыть глаза» императору на истинную подоплеку деятельности Митридата, обвинив его в подготовке к войне. Очевидно, его подталкивала к такому решению политическая оппозиция брату в лице матери и части состоятельных боспорских горожан, не заинтересованных в конфликте с империей. Об этом вполне определенно говорит восходящий к Диону Кассию (Dio Cass. LX. 28. 7) отрывок из сочинения византийского автора VI в. н. э. Петра Патрикия: «Митридат задумал повернуть дело и стал готовиться к войне против римлян. Когда же мать воспротивилась этому и, не сумев убедить его, захотела бежать, Митридат, желая скрыть задуманное, но продолжая свои приготовления, посылает брата Котиса послом к Клавдию с дружескими изъявлениями. Котис же, презрев посольские обязанности, все открыл Клавдию и стал царем...». Насколько серьезными были аргументы Котиса, трудно сказать. При известной подозрительности Клавдия (Suet. Claud. 37) вызвать его резкую реакцию на действия вассальных правителей могло даже просто накапливание оружия (ср.: Fl. Ios. Ant. Jud. XVIII. 7, 2) или усиление крепостных стен (Fl. Jos. Ant. Jud. XIX. 7, 2)⁷.

Так или иначе, обострение боспоро-римских отношений произошло, что существенно повлияло на монетное дело периода правления Митридата VIII. Вместо оживления выпуска золотых статеров, как это обычно происходило при восшествии на престол нового императора и получении «даров» от него при возобновлении договора о дружбе (Зограф, 1951. С. 203; Фролова, 1971. С. 63; она же, 1982. С. 57—58; она же, 1997. Ч. I. С. 72; Смекалова, Дюков, 2001. С. 94), чеканка золота после 41/42 г. прекратилась, а на реверсе медных монет, по-видимому, именно в это время вместо бюста Гепепирии (рис. 127) появились атрибуты божественных предков боспорских царей — Геракла и Посейдона: лук в колчане, палица, львиная шкура и трезубец (Анохин, 1986. С. 151. Табл. 12, 330). Официально провозглашенный независимый политический курс, судя по тому, что Клавдием еще долго владели «горечь нанесенных ему оскорблений и жажда мести» (Tac. Ann. XII. 20), вполне вероятно, сопровождался рядом антиримских акций, например, демонстративным уничтожением памятников искусства, связанных с представителями династии Юлиев-Клавдиев, подобно тому, как это сделали жители Эфеса со статуями римлян в начале Первой Митридатовой войны (App. Mithr. 21).

Рис. 127. Медная монета с изображением Митридата VIII и Гепепирии (по П.О. Бурачкову)

События, связанные с Боспорской войной 45—49 гг., существенно повлияли на военно-политическую ситуацию в Причерноморье и поэтому неоднократно привлекали внимание исследователей (Гайдукевич, 1949. С. 326—328; он же, 1955. С. 129; Каллистов, 1952. С. 228; Блаватский, 1985. С. 228; Цветаева, 1979. С. 16; Щукин, 1994. С. 205—206; Зубарь, Шмалько, 1993. С. 225—231; Зубарь, 1998. С. 31—35), хотя и без детального анализа ситуации,⁸ что побуждает нас попытаться еще раз рассмотреть отдельные аспекты данной проблемы в связи с теми данными, которые могут пролить дополнительный свет на конфликт Боспора и Рима в 40-е гг. I в. н. э. (Горончаровский, 2003а. С. 161—170).

С.Ю. Сапрыкин считает, что ответные действия Рима последовали сразу, и смещает традиционную дату начала Боспорской войны — 44/45 Г. — на год-два ранее, т. е. на 42 или 43 гг., хотя затем соглашается с мнением о том, что «это важное для римлян военное мероприятие готовилось тщательно и заранее» (Сапрыкин, 2002. С. 250—251). Далее, противореча сам себе, он упоминает «длительный и упорный военный конфликт Рима с Митридатом в 45—49 гг.» (Сапрыкин, 2002. С. 259). Действительно трудно представить, чтобы какая-то крупная внешнеполитическая акция началась одновременно с вторжением римских легионов в Британию в 43 г. К тому же мы знаем, что поход на Боспор с целью утверждения там царем проримски настроенного Котиса возглавил один из участников военной операции в Британии, Авл Дидий Галл, ставший в 44 г. наместником провинции Мёзия. Титул dux, с которым он упоминается у Тацита (Tac. Ann. XII. 15), обычно применялся к лицу, не принадлежавшему к сенаторскому сословию, но осуществлявшему высшее командование (Ле Боэк, 2001. С. 54). Считается, что из Мёзии против Митридата были отправлены военные силы числом не менее легиона (Блаватский, 1985. С. 228;). Вероятно, основу армии вторжения составил переведенный в Мёзию в 45 г. VIII Августов легион (Ritterling, 1925. Sp. 1647). К нему нужно добавить несколько когорт, прибывших из Вифинии. Считается, что здесь стояло не менее трех когорт пехоты и вспомогательный конный отряд, а также вспомогательные войска из местных уроженцев (см.: Зубарь, Шмалько, 1993. С. 227). Это вполне согласуется с указанием Вегеция, что при небольших войнах римляне «считали достаточным один легион с присоединением к нему вспомогательных отрядов, т. е. 10000 пехоты и 2000 всадников» (Veget. III. 1).

Сборным пунктом переправленных морем в Таврику военных сил, видимо, стал Херсонес, всегда тяготившийся зависимостью от Боспора и, скорее всего, выделивший отряд вспомогательных войск для участия в походе (Кадеев, 1981. С. 19; Зубарь, 1994. С. 22). В любом случае переброска армии вторжения и дальнейшие военные действия должны были потребовать привлечения значительного количества не только военных, но и транспортных кораблей. Часть их, несомненно, была затребована у греческих городов понтийского побережья, ведь Равеннский флот, видимо, не располагал в это время достаточными силами, а Понтийский был создан не ранее 64 г. (Starr, 1960. P. 125—129; French, 1984. P. 53ff.). В этой связи заслуживает упоминания сообщение Тацита об освобождении на пять лет от податей жителей Византия, потому что они были истощены боспорской и фракийской войнами (Tac. Ann. XII. 63).

Далее армия А. Дидия Галла вытеснила Митридата VIII с европейской стороны Боспора, где он, судя по всему, не пользовался всеобщей поддержкой⁹. Тогда же боспорский царь мог лишиться и флота. По крайней мере, одно морское сражение должно было состояться, ведь позднее Митридат произнес фразу о том, что его «на протяжении стольких лет на суше и на море преследуют римляне» (Tac. Ann. XII. 18). Отчетом о предпринятых в тот период военных действиях мог пользоваться Плиний Старший при написании своей «Естественной истории», поскольку он прямо указывает, что при исчислении расстояний между городами и поселениями Боспора дает «размеры, определенные в наше время, когда даже в самом Киммерийском устье велась война» (Plin. Hist. Nat. VI. 3)¹⁰. М.В. Скржинская, анализируя приведенную им информацию, отметила достаточно высокую точность ее для европейской части, тогда как описание городов азиатской стороны Боспора отличается неконкретностью и значительно меньшей определенностью (Скржинская, 1977. С. 65—66). Данное обстоятельство представляется неслучайным. Ведь в римской армии точно составленным планам тех местностей, где идет война, придавалось огромное значение (Veget. III. 6). Это нужно было для того, чтобы знать путь следования от одного населенного пункта к другому и иметь представление о естественных препятствиях — реках и горных местностях. Вероятно, демонстрация римлянами военной силы оказалась настолько убедительной, что города и ряд зависимых племен на другой стороне пролива поспешили выразить свою покорность. Теперь ничто не мешало получившему боспорский трон Котису начать чеканку золотых статеров, самые ранние из которых датируются 45/46 г. (Анохин, 1986. С. 151). Так, не позднее 46 г., завершился первый этап Боспорской войны, связанный с Авлом Дидием Галлом. Именно в этом году Фракия стала римской провинцией, а часть бывшего Одрисского царства вошла в состав провинции Мёзия (Златковская, 1951. С. 51). Такое развитие событий, конечно, требовало присутствия самого легата, которого в 47 г. сменил на этом посту Туллий Темин (Сапрыкин, 2002. С. 250—251). Для поддержания спокойствия и укрепления власти нового, неопытного по молодости, царя на Боспоре были оставлены несколько когорт под командованием Гая Юлия Аквилы, а общий контроль был возложен на администрацию провинции Вифиния, которая вскоре перешла под управление императорского прокуратора (Harris, 1980. P. 878 ff.). К сожалению, та часть «Анналов» Тацита, где содержался рассказ о низложении Митридата и воцарении Котиса, была утрачена, и дальнейший ход войны, вплоть до ее завершающей фазы, может быть реконструирован только приблизительно.

После потери трона Митридат совсем не собирался складывать оружие. В это время соперник Котиса в борьбе за власть, скорее всего, находился у своих союзников сираков (Виноградов, 1963. С. 147). Обращает на себя внимание фраза Тацита применительно к последующим событиям 49 г. о том, что царь сираков Зорсин «возобновил враждебные к ним [Аквиле и Котису — В.Г.] отношения» (Tac. Ann. XII. 15). Это заставляет предполагать военную поддержку сираками антиримской борьбы Митридата VIII в начальный период, впрочем, скорее всего, непродолжительную. Далее, по словам Тацита, царь «блуждал по разным местам», очевидно, далеко за пределами своих бывших владений. Не исключено, что в конце концов он обосновался в области, которая в «Географии» Птолемея (Ptol. Geogr. V. 8. 23—24) обозначена как «страна Митридата» (ή Μιθριδάτου χώρα). Определенным ориентиром в локализации этой «страны Митридата» и «савроматов», к которым бежал непримиримый противник римлян,¹¹ служат указания Плиния Старшего. Со слов самого Митридата, он сообщает, что они живут за сарматским народом епагиритами, обитающими в Кавказских горах недалеко от Питиунта (Plin. Nat. Hist. VI. 15—16), т. е. речь, видимо, идет о районе среднего течения Кубани.

Оставшихся римлян и Котиса Митридат не считал серьезными противниками. Дальнейшие его действия фактически укладываются у Тацита в одну фразу: «он принимается возмущать племена и сманивать к себе перебежчиков» (Tac. Ann. XII. 15). Очевидно, речь идет о племенах на восточных границах Боспора, а также о связанных с правящей династией аспургианах. После того как под началом Митридата оказалось достаточно большое войско, был предпринят следующий шаг, создавший непосредственную угрозу для римлян и их ставленника: он «прогоняет царя дандариев и захватывает его престол». На волне этих успехов ему удалось вновь привлечь к антиримскому союзу царя сираков Зорсина. В 49 г. создалась ситуация, когда Котис со дня на день мог ожидать вторжения, ведь область дандариев находилась в низовьях Кубани, в непосредственной близости от городских центров Азиатского Боспора. Чтобы избежать нападения соперника, Котис и его союзники должны были выступить первыми. В «Анналах» Тацит, говоря об объединенном войске, помимо римлян, упоминает только о вооруженных по римскому образцу боспорцах. Для успешного ведения военных действий этого было явно недостаточно. Римский историк пишет, что молодой боспорский царь и Аквила, «не рассчитывая на свои силы... стали искать поддержки извне и направили послов к Евнону, правившему племенем аорсов» (Tac. Ann. XII, 15). Необходимость такого союза, очевидно, диктовалась отсутствием у римлян и сторонников Котиса всадников, способных по численности и качеству вооружения противостоять коннице противника. В том, что аорсы все-таки примкнули к союзу, направленному против Митридата, конечно, сыграли свою роль не столько заверения в ничтожности сил мятежника и выгодах союза с Римом, сколько давнее соперничество этого племени с сираками (Виноградов, 1963. С. 161; Щукин, 1994. С. 201—202; Марченко, 1996. С. 134). Основные кочевья аорсов в это время, видимо, располагались где-то в районе Присивашья (ср.: Tac. Ann. XII, 20) и, соответственно, попасть на территорию Боспора они могли только через Перекоп (Мачинский, 1974. С. 129; Костенко, 1990. С. 30; Скрипкин, 1997. С. 89—90; Глебов, 2001. С. 197).

Рис. 128. Портрет императора Клавдия на гемме из пантикапейского слепа Юлия Каллисфена

После удачного завершения переговоров все было готово к походу, в котором аорсы должны были противостоять вражеской коннице, а римляне — заниматься осадой городов. Походный порядок союзной армии был следующим: «впереди и в тылу находились аорсы, посередине — когорты и вооруженные римским оружием отряды боспорцев» (Tac. Ann. XII. 15). В таком тактическом построении, несомненно, был учтен военный опыт действий против кочевников, накопленный боспорской армией. Вероятно, одним из участников похода 49 г., имевших такой опыт, был Юлий Каллисфен,¹² погребение которого, с набором предметов наступательного и защитного вооружения, было открыто в одном из склепов пантикапейского некрополя в 1894 г. (Мацулевич, 1941. С. 61 сл.). Иначе трудно объяснить наличие на левой руке этого имевшего римское гражданство боспорца золотого перстня с портретом императора Клавдия на аметистовой гемме работы мастера Скилакса (рис. 128), ведущего резчика при дворах Клавдия и Нерона (Неверов, 1976. С. 38. № 131; он же, 1979. С. 105).

Вряд ли Аквила и Котис могли выступить против основных сил Митридата, оставив у себя в тылу территорию, контролируемую аспургианами (Горончаровский, 2000а. С. 229 сл.; он же, 20006. С. 54—58). С развернувшимися на их землях военными действиями, видимо, следует связывать разрушение целого ряда укреплений Азиатского Боспора: погибшей в огне пожара крепости у ст. Запорожская (Сокольский, 1963. С. 179 сл.), поселения на Семибратнем городище, усадьбы у хут. Рассвет (Крушкол, 1968. С. 219; Кругликова, 1975. С. 133), домов-башен около ст. Анапской, на поселениях Цемдолинское и Владимировка близ Новороссийска (Калашников, 1987. С. 64—65; Паромов, 2001. С. 79—84), а также зарытый в районе Сукко клад монет времени Митридата VIII (Крушкол, 1978. С. 61—63)¹³.

Возможно, война затронула и соседние земли торетов, поскольку среди препятствий, которые преодолело римское оружие в период этой войны, Тацит упоминает «труднодоступные и высокогорные местности» (Tac. Ann. XII. 17). В данной связи можно упомянуть случайно обнаруженный в районе Сочи бронзовый имперско-галльский шлем середины I в. н. э. характерной полусферической формы, с плоским вытянутым назатыльником (Сударев, 1991. С. 143—145. Рис. 1). Интересно отметить, что два бронзовых нащечника от шлемов того же типа были найдены в святилище на Гурзуфском седле. Они относятся ко второй хронологической группе предметов римского происхождения (40-е гг. I в.), в которой, помимо нащечников, представлены детали мечей типа Майнц, две стрелы от катапульты, фрагменты норико-паннонских поясов, шпоры, шарнирные фибулы-броши, монеты Клавдия и др. (Новиченкова, 2002. С. 81—82, 87, 134. Рис. 35—36; 40, 1—4). Эти находки можно сопоставить с сообщением Тацита о том, что после окончания войны несколько возвращавшихся римских кораблей «выбросило к берегу тавров, и их окружили варвары, убившие префекта когорты и множество воинов из вспомогательного отряда» (Tac. Ann. XII. 17). Из этого следует, что поход против Митридата VIII с самого начала был задуман как совместная операция сухопутных частей и флота.

Видимо, дальнейший маршрут римлян пролегал через населенные пункты в землях дандариев и сираков, располагавшихся недалеко от морского побережья. При любом исходе событий корабли сопровождения могли обеспечить быстрое возвращение, и, кроме того, давали возможность бесперебойной доставки провианта, а, в случае необходимости, — организации переправы через реки. Вероятно, несмотря на наличие конницы аорсов, командование экспедиционного корпуса не решилось углубиться в степные владения сираков, или же в этом просто не было необходимости (Черняк, 1992. С. 101).

На пути в страну дандариев римско-боспорская армия успешно провела одно или несколько сражений с войском Митридата VIII. Когда она подошла к городу Созы, царя там уже не было из-за ненадежности его жителей. Римляне без особого труда овладели городом и оставили здесь свой гарнизон. Только тогда военные действия переместились на земли сираков¹⁴. Поворотным моментом в ходе всей кампании стала осада города Успы, точное местонахождение которого до сих пор неизвестно. Тем не менее, дать хотя бы приблизительную привязку этого населенного пункта к современной карте, на наш взгляд, вполне возможно. Из рассказа Тацита мы знаем, что Успа находилась на возвышенности, за рекой Пандой, в трех днях пути от Танаиса (Tac. Ann. XII. 16—17). Конечно, «день пути» — расстояние достаточно условное, но, по Вегецию, скорость движения римских подразделений военным шагом составляла около 5,9 км/час (Veget. I. 9), что при продолжительности дневного марша 6—7 часов дает до 35—40 км в сутки. Таким образом, с учетом крайнего разброса цифр, Успа находилась в 105—120 км от дельты Дона. Если сопоставить эти данные с археологической картой Восточного Приазовья, то в указанных пределах оказывается группа городищ по реке Кирпили (Панда?), а между ней и Доном поселения этого периода вообще отсутствуют (Каменецкий, 1989. С. 226, 242). К тому же к северу от Кирпили местность, в отличие от более южных равнинных районов, становится пересеченной, с высотными отметками до 50 м. Расположенные здесь городища представляют собой холмы с четко выраженной цитаделью и глубоким рвом. В свое время на этот район в связи с событиями Боспорской войны обратил внимание М.Б. Щукин, но он связывал группу городищ у ст. Ново-Джерелиевская с областью дандариев, куда был направлен первый удар Аквилы и аорсов (Щукин, 1994. С. 206).

Расположенный на возвышенности главный город сираков, судя по наличию в нем десяти тысяч рабов (Tac. Ann. XII. 17), был достаточно населенным. Его окружали рвы и стены «не из камня, а из сплетенных прутьев с насыпанной посередине землей» (Tac. Ann. XII. 16). Высота подобных оборонительных сооружений, в качестве основы которых использовались турлучные конструкции, вряд ли превышала 4 м.¹⁵ Несмотря на известную примитивность таких укреплений, не рассчитанных на правильную осаду, сходу взять их не удалось. Согласно римской тактике захвата городов, если попытка первого штурма не завершилась успехом, начинали развертывать инженерные работы под прикрытием легковооруженных войск и метательных машин (Разин, 1955. С. 430). Под Успой они заняли лишь часть дня. Город был обложен со всех сторон, но, прежде чем пустить в ход высокие башни, которые упоминает Тацит, осаждающие должны были засыпать рвы, подготовив таким образом штурмовые площадки (ср.: Ле Боэк, 2001. С. 203). Подвижные башни высотой от 15 м сооружались, как и штурмовые лестницы, достаточно быстро из заранее заготовленного материала, перевозившегося в обозе. Добившись с их помощью господства над оборонительной стеной Успы, римляне забросали ее защитников пылающими факелами и копьями. Надо полагать, что такие действия вызвали повреждения деревянных укреплений, потери среди осажденных и падение их морального духа. Сражение прервало только наступление темноты. На следующий день, отвергнув мирные предложения, римляне проникли в город с помощью штурмовых лестниц, которые обычно приставляли к стене или спускали с осадных башен (Apollod. 175—193), и все закончилось санкционированной командованием беспощадной резней¹⁶. Массовое истребление жителей Успы заставило сираков задуматься о том, стоит ли продолжать эту войну В конце концов Зорсин «дал заложников и простерся ниц перед изображением Цезаря, что принесло великую славу римскому войску», которое одержало победу почти без потерь (Tac. Ann. XII. 17). Такой исход дела в условиях, когда военные действия пришлось бы вести «в труднодоступной местности и вдали от морских путей...», где цари «воинственны, народы — кочевые, земля — бесплодна» (Tac. Ann. XII. 20), вполне устраивал римлян, поскольку они прекрасно понимали, что полностью подчинить кочевников чрезвычайно трудно¹⁷.

Утрата сиракской конницы в скором времени вынудила Митридата VIII к капитуляции, что лишний раз подчеркивает значение контингентов союзной варварской кавалерии для ведения масштабной войны близ границ Боспора. Бывший царь был вынужден прибегнуть к милосердию вождя аорсов Евнона, который стал добиваться от императора согласия не вести пленника в триумфальном шествии и сохранить ему жизнь (Tac. Ann. XII. 19—20). На это вполне можно было рассчитывать, так как Клавдий любил демонстрировать свое великодушие по отношению к особам царского рода (Щукин, 1991. С. 92; Фрибус, 2002. С. 122). Характерным примером в данном случае является дарование им в 43 г. прощения побежденному царю Каратаку, объединившему под своей властью племена юго-восточной части Британии (Tac. Ann. XII. 37).

Император согласился на условия, предложенные Евноном, и доставленный в Рим знатный пленник прожил там почти двадцать лет, пока его не казнили за участие в заговоре префекта претория Нимфидия Сабина против императора Гальбы (Plut. Galba. 13). Так завершилась последняя попытка Боспора отстоять независимую от Рима позицию. В конечном итоге она способствовала формированию более взвешенной политики империи по отношению к этому вассальному государству и отказу от постоянного присутствия здесь римских войск.

Примечания

1. О различных точках зрения на причины ее прихода к власти см.: Сапрыкин, 2002. С. 242.

2. Относительно критики взглядов сторонников того, что Полемону II был передан и Боспор, а также якобы предпринятых им военных действий, см.: Яйленко, 1990. С. 175; Сапрыкин, 2002. С. 238—239.

3. Ср. роль Тихе в качестве богини, освящающей царскую власть в парфянской нумизматике: Варданян, 1983. С. 20.

4. К ней можно отнести обломок головы терракотовой статуи того же типа и таких же размеров из раскопок городища у с. Михайловка в 2 км от Илурата (Петерс, 1970. С. 113. Табл. 53, 1).

5. О дискуссии по поводу реконструкции надписи см.: Сапрыкин, 2002. С. 244—246.

6. Ср.: Яценко, 1962. С. 101—113 (дипломатический дар царицы на переговорах со скифами); Пуздровский, 1991. С. 101 (допускает, что скифы в это время были независимы, и Митридат VIII предпринял попытку заключить с ними военный союз); он же, 2001. С. 213 (в 46 г. «Гепепирия могла обратиться за помощью в столицу крымских скифов с целью привлечь последних к борьбе за трон»); Виноградов, 1992. С. 139 (это дар «скифо-сарматскому вассалу» в связи с просьбой об оказании военной помощи в борьбе с Полемоном II); Колтухов, 1993. С. 218 (зависимые от Боспора скифы выступили на стороне Митридата VIII). Наконец, не исключено, что «тарелочка с именем Гепепирии могла попасть в Неаполь гораздо позже и вне всякой связи с ее деятельностью» (Алексеев, Коциевский, 1982. С. 43), поскольку она найдена в слое горизонта А конца II — первой половины III в. (Пуздровский, 2001а. С. 102; Зайцев, 2003. С. 44).

7. Со строительной деятельностью Митридата можно предположительно связать возведение на западных подступах к Пантикапею крепости Илурат (Горончаровский, 2002. С. 69) и усиление оборонительных сооружений Китея (Молев, 1985. С. 55).

8. Наиболее полно они освещены только в одной монографии: Сапрыкин, 2002. С. 243—259.

9. В данном отношении интересную параллель можно провести с историей присоединения к Риму при Тиберии Коммагенского и Киликийского царств, сопровождавшегося внутренней борьбой: «У народов их происходили смуты: большая часть населения [курсив наш — В.Г.] желала римского, другая — царского управления» (Тас. Ann. II, 56).

10. С этими военными действиями можно сопоставить разрушение в ходе массированного вражеского штурма крепости на городище Артезиан, датирующееся по монетному кладу серединой I в. н. э. (Винокуров, 2005. С. 51—58).

11. В.П. Яйленко даже считает, что он мог стать царем этих савроматов (Яйленко, 1990. С. 181).

12. Имя этого человека говорит о принадлежности к привилегированному социальному слою Боспора (см.: Яйленко, 1987. С. 109).

13. С участием в этой акции аорсов С.Ю. Сапрыкин предположительно связывает погребение воина у пос. Мысхако (Сапрыкин, 2002. С. 254), датирующееся прекрасной сохранности золотым статером Котиса I чеканки 48/49 гг. (Онайко, 1983. С. 84—85. Рис. 2, 8). Действительно, среди предметов погребального инвентаря обращают на себя внимание характерные для тяжеловооруженного всадника втульчатый наконечник копья с большим ланцетовидным пером (длина — 0,46 м) и железный кавалерийский меч длиной 0,95 м, при этом длина рукояти составляет 0,21 м (Онайко, 1983. С. 83. Рис. 4).

14. Видимо, с ними можно связать присутствие в погребальных комплексах на территории Усть-Лабинского района Краснодарского края трофейного навершия римского знамени (Гущина, Засецкая, 1994. С. 58. № 269) и бронзовой пластины от перекрестья римского меча первой половины I в. н. э. (Беглова, Эрлих, 1998. С. 173—176).

15. Ср. реконструкцию подобных сооружений более раннего времени: Марченко, Житников, Копылов, 2000. С. 76—77. Рис. 13.

16. Согласно традиции, если понадобился штурм, вся добыча доставалась солдатам (Ле Боэк, 2001. С. 208). Какими ужасами сопровождался такой грабеж, продолжавшийся не один день, мы знаем из описаний взятия Иотапаты в Иудее (Ios. Flav. Bell. Iud. III. 7, 34) и Кремоны в Италии, когда «ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти», «в руках у всех пылали факелы и, кончив грабеж, легионеры кидали их, потехи ради, в пустые дома и разоренные храмы» (Tac. Hist. III. 33).

17. Применительно к совсем другому региону, пограничью Китая и Монголии, подобную ситуацию хорошо охарактеризовал О. Латтимор: «Мобильность монголов, отсутствие в Монголии «нервных центров» в виде городов, которые можно захватить, парализуя этим экономическую и политическую жизнь, приводило к тому, что экспедиции с целью оккупации и подчинения страны не давали результата. Монголы, с другой стороны, ...всегда могли совершать очень эффективные рейды внутрь Китая, захватывая уязвимые города и перерезая жизненно важные артерии: дороги и каналы» (Lattimore, 1962. P. 415).