4. Мавзолей государыни

Средневековый ансамбль главной площади города существенно дополнял хорошо сохранившийся поныне мавзолей Ненекеджан-Ханым. Его монументальный объем господствует на высоте у северного обрыва Джуфт Кале. В плане дюрбе — восьмигранник. К южной его стороне пристроен высокий портал с арочным проемом и двускатным завершением. В боковых стенах портала устроены так называемые сельджукские ниши, украшенные трехчетвертными колонками и резными арабесковыми полукуполами. Лицевые плоскости пилонов, несущих арку, украшены бордюром из геометрически переплетенных валиков (плетенка). Портал покоится на высоком постаменте, завершенном несложным, четкого рисунка подобием карниза. Парадная лестница из семи ступеней подводит к дверному проему, мастерски украшенному профилированной рамкой с резными по камню надписями арабской вязью, возвещающими:

«Мухаммед (да будет с ним мир) сказал: этот мир есть жилище суеты, будущая же жизнь вечна. Да будет прославлен тот, кто вечно велик и милостив к своим рабам смертным и тленным».

«Мухаммед (да будет с ним мир) сказал: эта жизнь есть нива для будущей жизни. Еще он сказал: настоящая жизнь есть час: употребляйте его на служение Богу. Еще он сказал: спешите молиться и покаяться прежде смерти».

Внутри перекрытого куполом мавзолея установлено надгробие с надписью на арабском языке: «Это гробница знаменитой государыни Ненекеджан-Ханым, дочери Золотоордынского хана Тохтамыша, скончавшейся месяца рамазана 841 года (1437).

Произведенными в 1940 году расчистками и вскрытием склепа установлено, что усыпальница не раз разорялась, поэтому праха государыни или других захоронений в склепе не обнаружено.

Время наложило отпечаток на облик Мавзолея. Ремонты и реставрация, приуроченная к посещению Крыма Александром III, изменили первоначальный облик дюрбе, придав ему несвойственные сельджукизму черты. Это касается главным образом входной части дюрбе, верхние элементы которой — полуциркульная арка и гладкостенное щипцовое (то есть двускатное) завершение — чужды сельджукским традициям архитектуры средневекового Крыма.

В русле этих традиций было бы более органичным решение входного портала усыпальницы в виде айвана, аналогичного (или близкого) порталу мавзолея хана Хаджи-Гирая, расположенного внизу, у подножья Джуфт Кале, при бывшем там ханском дворце в парке Ашлама. Формы построенного в 1501 году ханского дюрбе — на 64 г. позже дюрбе Джанике-Ханым на скале Бурунчак — могли быть навеяны (и это логично) обликом нагорной усыпальницы дочери Тохтамыша и получили дальнейшее развитие в устройстве портала.

Основываясь на этих рассуждениях, мы сделали попытку реконструировать облик нагорного мавзолея, присущий сельджукскому, заменив полуциркульную арку на килевидную и щипец — на горизонтальный парапет. По нашему мнению, такая архитектурная версия (см. рис.) имеет право на существование. Это не значит, что надо исправлять нынешний облик дюрбе, ибо это уже история и довольно древняя тоже. А вот обогатить и дополнить эту версию можно и нужно реконструкцией ансамблевой застройки в комплексе дюрбе и мечети, расстояние между которыми составляло 70 метров. Реконструированный таким образом фрагмент общественной площади старого Кале, выполненный после доработки в макете, может стать интересным экспонатом музея на территории Джуфт Кале. А что такой музей стараниями караимской общины со временем появится — в этом нет сомнения. Эта идея давно беспокоит умы и сердца потомков хазар. И, слава Богу. Многочисленные туристы и паломники получат дополнительный источник информации об «орлином гнезде» караев.

С именем ханской дочери связано немало легенд и поверий, рожденных воображением и фантазией, как справедливо заметил краевед XIX в. Кондараки, «некоторых из писателей, жаждущих видеть во всех значительных местах Крыма поэтические или романтическо-героические сцены». Эти предания, якобы взяты из уст народных, а «в сущности, ими навязанные впечатлительному народу».

Современному экскурсанту нет разницы, кто создал легенду, предание — народ, неизвестный или известный писатель. Ему важна легендарная слава памятника, слава, в которую он хочет окунуться, как в воды целебного источника. Кому, скажите, не хотелось бы увидеть воочию Египетские пирамиды, Пизанскую и Эйфелеву башню, иные архитектурные диковины мира, покупаться в лучах их всемирной славы? И кто не любит сказку? Крым — тоже сказка. И не одна — сотни. Несколько из них в Бахчисарае: Ханский дворец, Бахчисарайский фонтан, крепость Джуфт Кале, кенаса. Мавзолей Ненекеджан-Ханым...

Пусть ярче сияет ореол преданий о ханской дочери, нашедшей вечный покой на вершине Джуфт Кале! В этом притягательная сила Мавзолея как архитектурного памятника, у стен которого — будем фантазировать и мы — вероятно, царственно бродит по ночам тень знаменитой государыни, прекрасной женщины. Расскажем кратко о некоторых преданиях, затем попытаемся приблизиться к истине, которая на сегодняшний день установлена историками относительно личности Царицы.

Предание первое. Джанике-Ханым, живя в крепости, возглавляла воинский гарнизон и была убита неприятельским всадником, ворвавшимся в Джуфт Кале во время осады. На месте гибели дочери хан Тохтамыш приказал похоронить ее и построить дюрбе.

Предание второе. Застигнутая с возлюбленным врасплох суровым отцом, ханская дочь, спасаясь от гнева родителя, в отчаянии бросилась в пропасть. Поэтому и похоронена у обрыва.

Больше всего вдохновляло (и будет вдохновлять) поэтические натуры второе предание, связанное с любовью и коварством — этими вечными темами искусства, обновляющимися в творчестве каждого поколения.

На сюжет из старинной татарской рукописи о бахчисарайской легенде малоизвестная поэтесса Лидия Защук создала в начале XX В. яркую поэму «Ненекеджан». В ней красочно повествуется, что дочь Тохтамыше росла в Бахчисарайском дворце отца, безумно любившего ее. Обычно веселая, жизнерадостная, юная Ханым с некоторых пор, к огорчению отца, загрустила, стала печальна и безутешна.

Полночный сон царит в серале,
Сменилась стража у ворот,
А хана дочь, полна печали,
И днем и ночью слезы льет.

Она не может смирить мятежных дум, ибо любит лихого джигита, бея Саладина, не угодного отцу. Вокруг Ханым плетут тонкие нити интриг наложница Тохтамыше Селиме и ее рабыня Гира. По научению Селиме Гира уговаривает страдалицу бежать с любимым из-под отцовского крова сию же ночь — бей во дворце и ждет ее согласия.

Готово все и к бегству даже
Помогут люди в этой страже.

Девушка колеблется: — «Нельзя султанше от отца бежать, как дочери народа!» Гира настаивает: — «Ханым, иного нет исхода!» После долгих уговоров Ненекеджан соглашается:

Да будет мне судьей Аллах!
Люблю его! Гоню свой страх...
Ведь нет любви моей предела,
В ней вижу счастье, дар судьбы
И потому решаю смело!...

Гира торжествует. Но у нее на уме не сочувствие, не сострадание Ненекеджан, а месть, ибо она много лет любит молодого газзана Кара-Беэма из Кырк Йера, у которого в ответ на ее тихую любовь «она встречала лишь презрение, негодование, отвращение», — он был, к несчастью своему, без ума очарован Ненекеджан.

И беспощадно злую месть
В себе рабыня затаила:
Змеиный яд коварства, лесть,
Обман — все в ход пустила,
Чтоб приготовить гибель той,
Кем бредит пастырь молодой.

Собственные коварные замыслы роятся у молодой, резвой и своенравной Селиме:

Мешала ей владыки дочь —
Всегда делить дары, наряды,
Селиме было с ней невмочь...
И никогда, ей в угожденье,
Капризом дочери своей
Не поступился бы Гирей.
И вот с рабой-еврейкой вместе
Она давно желала мести.
Что нужды в том, что Гиры цель
Она не знала и досель?
Хан Тохтамыш в своей гордыне
Султанше бегства не простит —
И лишь наложница отныне
В душе властителя царит!

Западня готовилась исподволь, в тишине. Далее события развиваются стремительно. Словно сорвавшись с цепи, над садами бахчисарайского гарема пронесся грозный, свирепый ураган. Под его страшным напором затрещал платан, посаженный первым ханом, и разбудил Тохтамыша. И тут он узнает от Селиме о бегстве дочери. Он в бешенстве.

Невзвидел света старый хан:
Он проклял дочь и бея тоже,
Сжав кулаки, покинув ложе,
И повелел созвать Диван...
«Кипчакский бей увез обманом
Ненекеджан в орду свою:
Клянусь Аллахом и Кораном
Отнять у бея дочь мою!»...

Беглецы на лошадях направились в степь, но, убедившись, что дорога впереди отрезана и уже всюду по тревоге зажжены огни на каменных столбах, свернули по ущелью наверх, в крепость Кырк Йер. В этот поздний час в кенаса шла предпраздничная всенощная служба. Вдруг до слуха молящихся донесся торопливый стук подкованных коней, несущихся во весь дух к Малым воротам.

Молиться в храме перестали,
А к малым кальским воротам
Спеша, направился гахан.
Вот за стеною кони стали,
Удары грянули, за сим
Раздался чей-то крик задорно:
«Мы ханским именем велим,
Открой ворота, караим!»

Словно предчувствуя беду, старик гахан упорно молчит, и не открывает. Онемев от страха, стоит сбежавшийся на стук народ. Тот же голос за стеной — он принадлежал бею — властно потребовал: «Здесь Ненекеджан-ханым султан, откройте ей!» Услыхав милое сердцу имя, молодой газзан Беэм стремглав растолкал толпу, ринулся вперед и снял с ворот тяжелые засовы. Гости и с ними сорок джигитов, спешившись, вошли в крепость. Остаток ночи и последующие дни беглецы провели в доме Беэма.

Хан Тохтамыш свирепствует, казнит неверных слуг, распекает приближенных, поносит воинов, обзывая их стаей лицемерных трусов, в который раз шлет войска на приступ крепости. Но тщетно: сорок кыпчакских джигитов во главе с удалым беем Саладином стойко защищают стены Кале. Возможно, все кончилось бы перемирием, если бы однажды Безм не подглядел в своем доме сцену бурных порывов любви Ненекеджан и Саладина. Ошалев от ревности, он созвал послушный ему народ и призвал убивать наповал камнями кипчакских джигитов, затем настежь открыл вход в крепость.

На рассвете войска Тохтамыше вошли в беззащитную твердыню. Хан велел взять бея живым, обещая за это богатый дар. Дом Беэма был тотчас окружен с трех сторон, с четвертой — бегству мешал головокружительный отвесный обрыв. Разбуженная криками окруживших дом воинов, милая чета поняла: они погибли, капкан захлопнулся. Ненекеджан сказала милому:

Спасенья нет! Надежду брось,
Отца ужасно будет мщенье.
Я жить с тобой не буду врозь,
Я в смерти вижу наслажденье...
Аллаха ради сжалься, бей,
Всем существом молю, убей!...

Но, не знавший страха в бою храбрый джигит, не в силах поднять руку на возлюбленную и со словами «Клянусь тебе я до могилы, убить тебя во мне нет силы!» бросился с кинжалом во двор к ханским воинам.

Но перед ним в бешмете алом
Стоял сам хан: — «Кыпчакский вор!
Куда направился так прытко?
Иль хочешь смерть найти в бою?
Так нет же, бей! Позор и пытка
Равно ждут голову твою!...»

Вдруг хан смолк, охваченный волненьем: в пяти шагах перед собой он увидел на краю обрыва любимую дочь.

Раздался голос властный, новый,
Еще не слыханный отцом,
Звучал он страстный и суровый,
Звенел разбившимся стеклом:
«Я, дочь надменного Гирея,
Горжуся быть женою бея!
Отец мой! в дочери твоей
Твой гордый дух еще сильней...
Умрем же вместе, сокол ясный,
Скорей за мной, мой бей прекрасный!»

Движеньем легким и прекрасным
Султанша ринулася вниз...

За нею вслед рванулся бей.
Увы! Тут помысла быстрей,
Вмиг ханскими рабами
Обезоружен сотней рук
Был он — и бледными словами
Не описать тех страшных мук,
Что вынес он при истязанье,
Но слышал старый грозный хан,
Как бей, в предсмертном содроганье,
Шептал: «моя Ненекеджан!»

...Высится ныне среди руин одинокий, продуваемый ветрами Мавзолей — сверкающая на солнце плоскостями восьмигранника каменная легенда, будто пришедшая сюда из сказок Шехрезады.

Тропою, солнцем раскаленной,
Войдете вы в тот Мавзолей,
Пятью веками освященный,
Который Тохтамыш-Гирей
Над прахом дочери несчастной
Воздвигнул на Чуфут Кале,
Где бережет его бесстрастный
Воздушный остров на скале.

И хотя из уст экскурсовода вы услышите, что праха ханым в Мавзолее нет и что вообще многое — плод народной фантазии, душа ваша отвергнет истину, усомнившись в ней, и горячо примет вымысел. Покидая Мавзолей, оглядываясь на высокую арку портала, вы будете думать о том, каково-то здесь ночью, при лунном свете, под перекличку филинов и тихие вздохи ночного ветра, шуршащего опавшими листьями на каменных ступенях Мавзолея. Клочок легкого тумана, взвешенного над краем обрыва за гробницей — как знать — не примете ли вы за обрывок фаты Ненекеджан — прощальный след летящей в вечность со своей любовью царевны. Да, велика честь архитектурному памятнику, овеянному густым ароматом легенд. Вспомним хотя бы: был бы так знаменит собор Парижской Богоматери, если бы Гюго не спаял с его обликом судьбу Квазимодо и Эсмеральды?

Вряд ли уступает вымыслу подлинная биография Ненекеджан, полная драматических коллизий, которые могут послужить основой совершенно иной литературной версии. О том, что стало известно историкам о Ненекеджан-Ханым, как о незаурядной личности, — наш следующий рассказ.

23. Мавзолей Ненекеджан-Ханым. Современный вид

24. Виды мавзолея: вверху — до ремонта 80-х годов XIX в., внизу — реконструкция авторов в формах сельджукизма