Интриги обновленцев. Крестный путь священномученика Димитрия Киранова

В июле 1930 года из Севастополя высланы 44 священнослужителя (из них 40 монашествующих), лишенных избирательных прав, в числе которых был архимандрит Дионисий (Чудновец), заштатный протоиерей Митрофан Василькиоти и другие, с запретом жить ближе, чем в 40 километрах от города. В их числе был двадцатисемилетний обновленческий священник Николай Федотов, который, не мешкая, перебрался во Владикавказ. Но обновленческий епископ Вениамин Молчанов, находившийся тогда в Ялте, сумел договориться с властями и вернуть его в Крым, в ялтинский Александро-Невский собор. Это было оскорбительно для православных очевидцев: совсем недавно архиепископ Дионисий (Прозоровский), которому власти разрешили находиться только в Феодосии, попросил разрешение 7 и 8 мая служить в Ялте, в Александро-Невском и Иоанно-Златоустовском храмах. Ему категорически отказали со ссылкой на то, что «район деятельности священнослужителя должен соответствовать его местожительству».

Архиерей-раскольник Вениамин Молчанов прибыл в Севастополь в 1929 году, 5 января, на место отбывшего в Пензу вдохновенного склочника епископа Николая Розанова. Он часто бывал в Ялте и, как правило, служил в Александро-Невском соборе, в верхнем храме; нижний храм, в честь великомученика Артемия, оставался за православными.

Как многие обновленцы, епископ Вениамин был практичным человеком, плотно общался с работниками НКВД и в случае конфликта интересов готов был переступить через неудобные принципы и руководствоваться тем, что многие называют здравым смыслом. Когда обновленческая община кафедрального Александро-Невского собора в Симферополе сыграла злую шутку со своим митрополитом Иосифом Кречетовичем и обвинила его не только в финансовых злоупотреблениях (у него было восемь детей, и их содержание, как утверждала община, было для собора обременительно), но и в политической неблагонадежности, епископ Вениамин в числе других активистов присоединился ко всем обвинениям. Собственно, это был политический донос, повлекший за собой неожиданные для заговорщиков последствия. На основании этого заявления буквально на следующий день, 18 сентября 1929 года, собор посетила комиссия горсовета и, сославшись на техническое состояние здания, приняла решение о необходимости срочного ремонта: замены паркетных полов, побелки, покраски, починки крыши и так далее... Двадцатка безропотно подписала этот акт. Смета оказалась внушительной, и община в результате задолжала райфинотделу. Для гарантии погашения долгов были затребованы списки всех, кто состоял в двадцатке с 1923 года «для дальнейшего изъятия у них необходимой суммы». Происшедшее настолько огорчило членов двадцатки, что девятнадцать из них сразу же подали заявление о выходе из ее состава. Собор был тут же опечатан, а на его дверях повисло объявление:

«Согласно ст. 37 Постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 8/IV—29 года доводится до сведения граждан, что вследствие отказа верующих (двадцатки и духовенства) от дальнейшего пользования собором Александро-Невский собор ЗАКРЫТ.

16.XII.1929 г.».

25 декабря Президиум ЦИК АССР принял решение о ликвидации собора, и все содержимое было перенесено в Госфонд НКФ Крыма.

Ялтинские обновленцы при поддержке властей употребляли все средства, чтобы завладеть Иоанно-Златоустовским собором. Но начали со Свято-Никольской часовни, которая принадлежала собору и которую не без их подсказки Президиум ЦИК Крыма решил ликвидировать.

В 1931 году в Ялте из-за этой часовни разразился открытый конфликт. Как-то февральским вечером прихожанка собора Набок, проходя мимо часовни, увидела группу мальчишек, которые, взломав решетку на окне и забравшись внутрь, хулиганили с комсомольским задором: сбрасывали иконы на пол, надевали на себя священнические облачения и с папиросками в зубах нецензурно ругались. Православная женщина не испугалась, энергично призвала хулиганов к порядку и, отобрав у них облачения, отправилась в милицию. Там был составлен соответствующий протокол с указанием исчезнувших вещей, в том числе и почитаемой иконы Святителя Николая.

В апреле того же года обновленцы собрали народ и демонстративно направились к часовне с требованием отдать им икону, которой, как было уже известно, там не было. Отец Димитрий Киранов отреагировал на провокацию мгновенно: запер часовню и ушел. К этому времени к часовне подошло уже около 50 православных людей, в основном из Златоустовской общины. Они взволнованно говорили о происшедшем и поругивали завиральную наглость обновленцев. Это происшествие не прошло мимо внимания ялтинских чиновников, которые тут же передали обновленцам оставшееся имущество, а часовню опечатали. Без чьего бы то ни было присмотра здание стало стремительно разрушаться, и в сентябре того же года специальная комиссия составила акт о повреждениях, а вину за это возложила на православную общину.

В самом начале января 1932 года народный суд Ялты счел ответственным за причиненный материальный ущерб государству члена церковной двадцатки Алексея Андреевича Сысоева¹. Взволнованный, полный смущения Сысоев пришел к отцу Димитрию и рассказал, что ему присудили выплатить в пользу государства за оскверненную хулиганами часовню 1200 рублей и что еще до суда его имущество описали в обеспечение иска. Протоиерей Димитрий утешил Сысоева и пообещал, что церковный совет не пройдет мимо его беды и окажет необходимую помощь. 5 января 1932 года состоялось заседание церковного совета, на котором присутствовали Анастасия Попова, Анна Хрипунова, председатель церковного совета Параскев Афанасьевич Афанасиади, Марфа Туманова и другие. Все единогласно решили — необходимая сумма будет собрана.

Обновленческий митрополит Иосиф Кречетович в симферопольской тюрьме. 14.Х.1929 г. Публикуется впервые

В крещенский вечер отец Димитрий проникновенным словом расположил сердца людей к щедрым пожертвованиям. «После моих 2—3 выступлений с амвона, — рассказывал отец Димитрий, — с призывом к прихожанам о пожертвовании, производились кружечные сборы. Спустя некоторое время после производства означенных сборов Сысоев как-то мне сказал, что эти сборы надо прекратить, так как в будние дни малая посещаемость церкви и малое поступление пожертвований. Я ему ответил, что сбор производится по постановлению совета и только совет может его прекратить». Сборы проводила казначей Попова. «Кроме этого, мне Попова сообщила, — говорил Киранов позже, — что ряд лиц ей лично передавал свои личные пожертвования в суммах 3—5—10 рублей и больше. Она же мне сообщила об особо крупном пожертвовании в 400 рублей от неизвестного ей лица, и на ее вопрос, дает ли он эти деньги взаймы или нет, он, неизвестный, по ее описанию, грек по национальности, безразлично ответил, если будут деньги, тогда отдадите, а нет, так и не надо. В результате сборов добытая сумма покрыла иск полностью». В конце 1931 года или в начале 1932-го другой священник Иоанно-Златоустовского собора, Василий Попов, за 2—3 месяца до суда по иску за Николаевскую часовню был приглашен к обновленческому епископу Вениамину Молчанову, который предложил ему объединиться с ними и при этом подчеркнул: «<...> вашему обществу грозит большая неприятность, т.к. вам придется уплатить крупную сумму в 5000 рублей за разрушение Николаевской часовни. А так как община — церковный совет — не сможет из-за отсутствия денег оплачивать такую сумму по иску от государства, то собор ваш Иоанно-Златоустовский будет закрыт»². Провокации со стороны обновленцев и представителей власти не прекращались, так что поневоле складывалось впечатление о едином источнике вдохновения, подталкивавшем их к демоническому соревнованию — кто больше сделает зла Православной церкви.

Власти не прекращали находить различные поводы, чтобы экономически уничтожить православную общину. Протоиерей Василий вспоминал: «В 1929 году нашему обществу было предложено платить страховые суммы, пени и штрафы за нестрахование некоторых служащих при нашей общине, певчих, сторожей и т. д. Общая сумма около 2000 рублей. Так как этих денег у церковного совета не было, то по решению общего собрания прихожан мы проводили сбор этих денег на подписные листки по квартирам прихожан. И я лично имел такие подписные листы, по которым производил сбор. Кроме меня, производился сбор по таким же листам только священником Аверкием Саморяном. Означенные листы в Столе Религиозных культов не были зарегистрированы, и собранные нужные суммы были внесены в кассу страхового комитета.

Кажется, в декабре 1931 года я был оштрафован на 50 рублей от милиции за допущение к богослужению якобы постороннего собору священника. Денег уплатить штраф у меня не было, и само наложение штрафа было обжаловано в надлежащие инстанции. После этого я вечерком зашел <...> к Параскевасу Афанасиади, который, имея двух коров, снабжал мою больную жену молоком. У него были гости, которые выпивали и веселились. Они предложили мне присоединиться к их столу. Потом Афанасиади предложил мне, чтобы я попросил присутствующих помочь деньгами, но я отказался. Через несколько минут Афанасиади вручил мне 30 или 35 рублей на оплату означенного штрафа»³. Это объяснение гонителям церкви казалось недостаточным, и через компетентные органы они не поленились уточнить, какой доход был у священника, о чем получили соответствующие справки: в 1930 году — 200 рублей, а в 1932 году всего 60 рублей.

9 марта 1932 года отец Димитрий был арестован у себя на квартире лейтенантом Шумиловым. Тщательно проведенный обыск не дал желаемых для следователя результатов, ничего компрометирующего у священника найти не удалось. Основанием для ареста, по мнению Шумилова, стало то, что якобы «Киранов <...> среди прихожан вел антисоветскую агитацию и распускал контрреволюционные, провокационные слухи об органах власти как с амвона церкви, так и в частных беседах». И, руководствуясь статьями 128 и 145 УПК, следователь постановил:

«Гр-на Киранова Дмитрия Михайловича привлечь к ответственности и предъявить обвинение в совершенном преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10 УК. Мерой пресечения уклонения от суда и следствия и оказания влияния на раскрытие истины в отношении Киранова избрать содержание под стражей при Ардоме Милиции <...>.

15 марта 1932
Шумилов».

2 апреля 1932 года протоиерей Димитрий в письменной форме категорически отверг все обвинения. «Предъявленные мне обвинения в 1) антисоветской агитации, выразившейся в моих неоднократных выступлениях при большом стечении верующих, с призывом к ним жертвовать деньги для оплаты долга государству, тем самым противопоставление церкви государству в пользу первой и подрыв Советской власти — я не признаю. 2) В распространении провокационных антиправительственных слухов, выразившихся в заявлении членам причта и некоторым прихожанам о том, что обновленцы — это шпионы ГПУ, что они имеют влияние на правительственные органы, что положение духовенства в России в результате чрезмерно налагаемых Советской властью сборов и налогов очень тяжелое и вызывает прекращение религиозного движения церкви и тем самым способствует якобы таковой политике власти к закрытию церкви — я не признаю. И предъявленное мне обвинение в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58, п. 10 Код. РСФСР, — я не признаю.

Значение <...> смягчающих вину обстоятельств, т. е. раскаивания и осознания совершенных преступлений, — мне допрашивающим разъяснено.

Киранов»⁴.

Следователь не успокаивался. Его не устраивала трезвая и бесстрастная позиция священника, отчетливо понимающего происходящее. Он выискивал всякие мелочи, которые могли бы скомпрометировать отца Димитрия и, разумеется, находил... В поле его ненавидящего взгляда попал незначительный факт, из которого Шумилов попытался сделать еще один пункт обвинения. Недавно прибывший на Крымскую кафедру епископ Порфирий (Гулевич)^* разослал по всем православным приходам запрос с вопросами чисто административно-технического характера[1]. Закономерно, что такая бумага пришла и в Иоанно-Златоустовский храм. Настоятель передал ее своей матушке, а та машинистке по фамилии Адамович, проживавшей по ул. Севастопольской, с просьбой сделать несколько копий для других священников. И следователь не постыдился интерпретировать все это как религиозную пропаганду.

У протоиерея Димитрия были все основания не доверять следователю Шумилову, для которого идейные установки в борьбе с церковными людьми заслоняли собой объективную реальность. Киранов обратил внимание на то, что следователь преднамеренно неточно фиксирует его ответы во время допроса, и письменно уточнил свои ответы: «Пояснения по допросу от 6/IV 1932 г. 1) По вопросу о том, кому я сообщил рассказанный мне протоиереем Поповым его разговор с обновленческим епископом Вениамином, следователь записал: "некоторым членам причта", "некоторым прихожанам". Слово "некоторым" растяжимое и не знающим дело может представиться как указывающее на значительное число лиц. Между тем членов причта у нас три — я, Попов, рассказавший об этом, и псаломщик. Под "некоторыми прихожанами" разумеется всего два лица, в том числе моя жена, которую следователь причислил к прихожанам. Вторично прошу следователя допросить протоиерея Попова, который подробно расскажет, что говорил ему обновленческий епископ Вениамин, специально вызвавший Попова к себе, — о Никольской часовне и общине. Показания протоиерея Попова очень важны для меня, так как снимут возводимые на меня обвинения о начале и распространении провокационных слухов против Советской власти. Пояснения приходится делать потому, что следователь лишил меня права собственноручно отвечать на заданные и написанные им вопросы, тогда как некоторым гражданам разрешал.

1932—8/IV

Киранов»⁵.

Настойчивые требования соблюдать законодательство и быть объективным при ведении следствия с социально чуждым и политически «неправильным» протоиереем Димитрием Кирановым следователю Шумилову надоели, и он решил задействовать в этом деле некоего Рыбака Петра Андреевича. Молодой человек, примерно двадцати лет от роду, был в 1930 году выслан в Северный край. Пробыв там до 1932 года, бежал и оказался в Ялте, где его арестовали и поместили в камеру с отцом Димитрием. Свою задачу он понял правильно, как и требовал следователь, и 24 апреля 1932 года написал следующую бумагу:

«Содержащийся со мной в одной камере гр. Хомулин хочет совершить побег. Он говорил по этому поводу с также заключенным в камере священником Кирановым, который, я лично слышал, говорил ему, где можно скрываться непосредственно после побега у каземата Ялтинского ОГПУ, а именно, что ему нужно найти тропинку, по которой местные жители носят разные продукты в Ялту из деревни Озенбаш у Бахчисарая. Киранов говорил, что если он выберется и побежит по этой тропинке в горы, то никакая погоня его не настигнет, так как ему, Хомулину, будет легко скрываться в скалах. А потом можно будет Хомулину скрыться из Крыма вовсе. Киранов делится передачами с Хомулиным и Гробовским, дает Хомулину деньги по 2, 3 рубля, а сегодня дал 1 руб. 50 копеек. Хомулин бежать хочет во время выводки заключенных на оправку в уборную здания ЯГПУ, через двор и изгородку двора <...>. Рыбак».

На основании этих показаний сразу же был допрошен Киранов, но, как и следовало ожидать, он все отрицал. Однако Шумилову не было интересно, насколько те или иные лжепоказания соответствуют действительности. По всей вероятности, он сам убедил Рыбака написать клеветническое заявление. В результате всего 27 апреля 1932 года было составлено пространное обвинительное заключение, начинающееся с того, что «в Ялтинское районное отделение ОГПУ Крыма поступили сведения о том, что священник Киранов Д.М. ведет среди мирян контрреволюционную работу, на основании чего Киранов был арестован». И далее идут энергичные характеристики священника, изобличающие его вину:

«При возникновении делений во внутрицерковном движении Киранов остается в активе старо-православной патриаршей ориентации и собственноручной резолюцией Патриарха Тихона возводится в сан протоиерея. В последующие годы он борется за линию митрополита Сергия.

Посещая квартиры прихожан для исполнения треб, собирания денег на нужды собора по подписным листам, ведя индивидуальные беседы на своей квартире и в соборе, Киранов создал себе среди мирян авторитет. Миряне дарят ему золотой наперсный крест при грамоте: "в последние годы церковных нестроений твердо стоявшему за православную церковь".

Обновленческий епископ Николай Розанов. 21.11.1935 г.

По своим убеждениям Киранов монархист — противник диктатуры пролетариата, и, противопоставляя развертывающемуся социалистическому строительству и деятельности кружков Союза Воинствующих безбожников в городе Ялта, Киранов сгруппировал вокруг себя и церкви мирян, используя свой авторитет и религиозные предрассудки масс для восстановления их против Советской власти.

В противовес всей внешней политики невмешательства в дела церковного совета, настоятель собора Киранов фактически управлял всеми делами общины через подставных лиц — неграмотную Марфу Туманову и малограмотную Анастасию Попову, причем означенная деятельность Киранова распространялась на инспирирование постановлений совета по основным вопросам общины и до устраивания своих лично материальных дел путем обмана госучреждения включительно, как то: вопросы выдачи денежного пособия на уплату налогов епископу и причту; построение защиты ответчика — церковного совета по предъявленным к нему искам; постановление совета о производстве сборов денег от 5.1.1932 г.; составление Кирановым удостоверения за № 4 о своей зарплате в 60 р. в месяц в Бюро принудработ для 50% удержания, тогда как его заработок являлся 200 рублей.

Киранов вел антисоветскую работу контрреволюционного характера, используя свой авторитет в создании и распространении провокационных слухов, а именно: в неоднократных разговорах со вторым священником собора Поповым В.В. Киранов заявил, что якобы обновленцы решили во что бы то ни стало отобрать Иоанно-Златоустовский собор, и поэтому они оказывают влияние на правительственные органы, которые, как выходило по рассказам Киранова, поддерживают обновленческую ориентацию, и что иск, который к собору предъявлен от Райисполкома, есть дело рук обновленцев.

В апреле 1931 года, когда обновленцы были возле Николаевской часовни, чтобы получить икону Николая Чудотворца, Киранов запер часовню на ключ. После ухода обновленческого священника Киранов сказал своим прихожанам, что эти обновленцы шпионы ГПУ, и ушел. После этого среди оставшихся верующих, человек 50, происходили разговоры на эту тему.

В беседе с Поповым В.В. Киранов высказывался о "тяжелом положении духовенства в России, созданном тем, что правительственные органы облагают духовенство непомерными налогами и разного рода сборами и обложениями. Эти меры Киранов квалифицировал как тенденцию к уничтожению сословия духовенства и тем самым прекращения церковного движения".

Обновленческие архиереи — епископ Вениамин Молчанов и митрополит Петр Сергеев. Ростов-на-Дону

В начале 1932 года Киранов еще более активизировал свою контрреволюционную деятельность и использовал для антисоветской агитации с амвона собора нижеследующие обстоятельства.

5/II—1932 года Президиумом ЦИКа Крымской АССР было вынесено постановление о ликвидации Николаевской часовни в Ялте, на основании чего Стол религиозных культов Ялтинского райисполкома приступил к ее ликвидации. Актом комиссии от 4/IV—1931 года был констатирован разгром и расхищение имущества часовни, сданного под ответственность членов "20-ки" религиозной общины Иоанно-Златоустовского собора. В результате предъявленного иска народный суд определил взыскать с оставшихся наличных членов "20-ки" состава 1930—1931 года гр. Сысоева А.А. и др. 1133 р. в возмещение ущерба, нанесенного государству по арендуемому членами "20-ки" имуществу часовни. Предъявление и оплата этого иска ни к общине Иоанно-Златоустовского собора, ни к новому составу "20-ки" 1931—1932 гг. никакого отношения не имели.

За месяц до судебного разбирательства личное имущество ответчика члена "20-ки" Сысоева Алексея Андреевича было описано в порядке обеспечения оплаты предъявленного к нему иска. В тот же день Сысоев А.А. сообщил настоятелю Иоанно-Златоустовского собора Киранову о произведенной у него описи. Киранов его успокоил, сказав ему, что поскольку на него возложена ответственность материальная не за личные дела, как на члена "20-ки" собора, то нравственный долг общины выручить его, и что церковный совет не пройдет мимо этого и изыщет нужные средства. (Свободных от нравственного долга безбожников раздражали даже чужие долги, и не в последнюю очередь нравственные. — Авт.)

5.1.1932 г. Кирановым составляется и собственноручно подписывается по вопросу "о взыскании за материальный ущерб часовни святителя Николая" постановление церковного совета собора: "просить священников объявить сбор добровольных пожертвований в церкви". Киранов вполне уверен, что таковое постановление церковного совета от 5.1.1932 г. легализирует возможность его выступлений перед верующими с амвона собора на эту тему, страхует его от ответственности перед законом за таковые выступления, перенося всю ответственность при случае возникновения преследования на церковный совет, предложивший ему выполнить определенные полномочия. Поэтому на допросах от 26 и 28 марта с.г. Киранов категорически отрицает свое какое бы то ни было участие в постановлении церковного совета от 5-го января.

Однако показаниями свидетельницы, казначея совета Поповой А.Е. и священника Попова В.В. устанавливается, что идею производства сбора денег предложил Киранов, который созвал заседание церковного совета 5-го января, на котором высказал точку зрения, что совет не должен допустить явление, при котором за имущество, находящееся в часовне, отвечали бы отдельные члены церковной "20-ки", у которых уже описаны их личные вещи, и что надо принять меры к погашению иска средствами всей общины. Это вполне соответствует показаниям самого Киранова о его заявлении на своей квартире ответчику Сысоеву до выше указанного заседания совета <...>. Киранов обращался с амвона собора с призывом — воззванием, в котором говорил, что "за имущество часовни, которое расхищено, осуждены некоторые члены "20-ки". Наш нравственный долг не допустить, чтобы ответственность они несли, т. к. они олицетворяют наш приход". "Пришло тяжелое время для нашей церкви православной. На нашу церковь пало несчастие — суд присудил непомерную сумму на нашу церковь <...>, сколько кто может, давайте пожертвования для этого дела". После этого Киранов сам благословлял тарелку, клал первые деньги и производился сбор среди присутствующих.

Священномученик Порфирий (Гулевич), епископ Симферопольский

С такими воззваниями священник Киранов выступал с амвона 5—6 раз в предпраздничные богослужения (Рождество, Новый год, Крещение) при особом большом скоплении верующих прихожан собора, тем самым натравливал религиозно настроенные толпы против Советской власти, якобы притесняющей православную церковь, якобы стремящейся закрыть собор путем наложения непомерно тяжелых денежных взысканий.

Свидетель Попова А.Е. указывает, что "эти выступления вызывали недоброжелательные суждения прихожан по отношению к власти. Эти выступления вызывали мнения верующих, что политика власти сводится к постоянному притеснению церкви и к закрытию". Прихожане думали, что если они не уплатят этот долг, закроют собор, поэтому граждане верующие давали деньги, чтобы сохранить собор от закрытия.

Свидетель Гревцев Л.С. — сторож собора, имеющий большое общение с прихожанами собора, заявляет: "они (прихожане) думают, и я то же самое думаю, что собор облагают большими налогами. Наложили 1200 р. за Никольскую часовню, чтобы церковный совет не смог бы заплатить эти налоги и можно было бы забрать у нас собор и передать его обновленцам".

Выше констатированные настроения против Советской власти явились прямым результатом агитации Киранова, как с амвона собора, так и в личных беседах с причтом и прихожанами, в которых Киранов использовал религиозные предрассудки масс в целях, направленных к подрыву и ослаблению Советской власти <...>.

Привлеченный к следствию в качестве обвиняемого Киранов Д.М. предъявленное ему обвинение не признал и в своих объяснениях ничего существенного для выяснения истины не показал, стремясь, наоборот, запутать нормальный ход следствия»⁶.

Несмотря на то что оперуполномоченный, составивший это пространное «Обвинительное заключение», имел весьма странное представление о «нормальном ходе следствия», документ дает нам возможность ощутить дух того времени. Надо отметить, что протоиерея Димитрия Киранова обвинили не только и не столько за конкретные преступления, а за всю его священническую жизнь, за пастырскую деятельность и духовно-нравственную позицию, что в некотором роде и есть признание его трудов, но только с черного хода.

В итоге протоиерея Димитрия обвинили в том, что он, «будучи враждебно настроенный к Советской власти, в целях подрыва ее авторитета среди трудящихся создавал и распространял провокационные антисоветские слухи, выразившиеся в 1) заявлении, что правительственные органы поддерживают обновленцев; 2) что обновленцы — это шпионы ГПУ; 3) что Советская власть умышленно притесняет церковь; вел систематическую злостную контрреволюционную агитацию, используя для большей успешности таковой религиозные предрассудки масс <...>.

27 апреля 1932 года

гор. Ялта

Оперуполномоченный (Шумилов)
"Согласен" Пом. Нач. по СОЧ (Модин)
"Утверждаю" Нач. ЯРО ГПУ Крыма (Зарин)

Справка: Обвиняемый под стражей КИС.

Вещественных доказательств по делу не имеется»⁷.

4 июня 1932 года внесудебное совещание ОГПУ присудило протоиерея Димитрия Киранова к высылке на три года в Казахстан, считая срок с 9 марта.

Изгнанник в чужом краю всегда отчасти умирает. Но именно там, вдалеке от любимого и родного, человек в большей мере становится самим собой.

Измученный, с больным сердцем, отец Димитрий через три года вернулся в Ялту. Ссылка закалила его дух, укрепила решимость, невзирая на очевидные опасности и грозные предупреждения, жить и служить по совести. И ни при каких, даже извинительных обстоятельствах, не оставлять без пастырского попечения вверенное ему Господом малое стадо. С первых же дней после своего возвращения протоиерей Димитрий с ревностью о славе Божией продолжил священническое служение и пастырское окормление.

Давление власти было так велико и беспощадно, что даже намек на симпатию к православной церкви не проходил бесследно и рано или поздно приводил к печальным последствиям. Надо было обладать глубокой верой, большим личным мужеством и, помимо этого, чувствовать себя свободным от благ этого мира, возможных успехов и даже бытового благополучия, чтобы продолжать ходить в церковь и не скрывать своих религиозных убеждений. Но еще большим самоотвержением надо было обладать, чтобы в тех условиях бороться за храм и свою бессмертную душу. И такие люди в Ялте еще оставались.

По возвращении из ссылки отец Димитрий стал настоятелем Александро-Невского храма. Вокруг него, как наиболее сильного и умудренного скорбями и гонениями, объединились ревнители православия. В первую очередь это была верующая интеллигенция города, внутренне не покорившаяся новым чуждым веяниям и настроениям. Она пыталась сохранить прежний образ мыслей и те живые межличностные отношения, которые в церковном общении стали еще глубже и крепче. Наиболее яркими людьми, продолжавшими открыто посещать богослужения, были: Валентин Федорович Летунов, в прошлом генерал царской армии, профессор Николай Федорович Голубов, Георгий Константинович Харите — до революции крупный миссионер, Петр Андреевич Кузнецов, известный врач из священнической семьи, Карп Ильич Рябоконев и другие.

На протяжении нескольких лет после возвращения из ссылки правой рукой отца Димитрия была мужественная христианка, преданная церковной общине, Лидия Дмитриевна Березовская. Она, как уже немногие, отчетливо понимала, что происходит в стране и каково реальное положение православной церкви в перспективе атеистической идеологии советского законодательства. Естественно, в силу очевидных достоинств, Лидия Дмитриевна была заместителем председателя церковной двадцатки. Она была в курсе церковных событий города, знала о сокровенных планах и намерениях отца Димитрия, и такое положение вещей не могло продолжаться слишком долго. Все ее поступки и даже неосторожно сказанные слова фиксировались агентами НКВД. 24 июля 1937 года Л. Березовская была арестована в своей квартире по ул. Заречной, 19-а, а вместе с ней В.Ф. Летунов, Г.К. Харито, П.А. Кузнецов и другие.

Следователи не стали затягивать дело, и допросы фиксировались предельно кратко. О том, что было с арестованными в промежутках между допросами, можно только догадываться. Первой была допрошена Лидия Березовская.

«— Расскажите о ваших связях в Ялте.

— В Ялте у меня много знакомых, но близких знакомых у меня нет никого. — И подчеркнула: — В гостях ни у кого не бываю».

Следователь пытался уточнить известные ему подробности о ее материальном положении, на что Лидия Дмитриевна ответила:

«— В 1924 году я познакомилась с Кобелевой-Вырубовой Анной Андреевной, владелицей пансиона. С 1929—30 гг. пансион был оформлен на мое имя».

После ряда уточняющих вопросов Березовскую увели в камеру и некоторое время не трогали, занимаясь вплотную ее друзьями. А на последующих допросах ей было выдвинуто обвинение в контрреволюционных «преступлениях», о которых 22 октября того же года с энтузиазмом, достойным лучшего применения, распространялся иеродиакон Павел Черняков.

«Действительно, при церковном совете Александро-Невского собора Ялты, — говорил перепуганный диакон в надежде получить за свои показания свободу, — примерно с мая месяца 1937 года из враждебных Советской власти лиц организовалась контрреволюционная группировка, инициатором создания которой при содействии священника Димитрия Киранова являлась его приятельница и правая рука — Березовская Лидия, арестованная в июле 1937 года <...>.

Группировка до временного закрытия собора 11 сентября 1937 года ставила перед собой задачу: а) проводить среди верующих антисоветскую пропаганду, последним доказывая, что власть против религии в настоящий момент ведет сильное гонение, верующих преследуют, о свободе только пишут на бумаге, поэтому защитить веру и церковь могут только сами верующие, только тогда, когда для этой цели все воедино сплотятся и не будут доверяться власти, иначе собор власть закроет, б) Оказывать арестованным органами советской власти церковникам материальную и денежную помощь. Для этой цели они должны создать особо секретный денежный фонд. <...> Из своих лиц подставных создать новую двадцатку, осуществлять таковой нелегальное руководство, и лиц, не разделяющих их взгляды, к руководству церковными делами не допускать...»⁸.

Л.Д. Березовская, обвиненная в контрреволюционных преступлениях, несмотря на смертельную опасность, держалась спокойно и отвечала предельно лаконично:

«— В своих показаниях я еще раз подтверждаю, что никакой контрреволюционной группы я не создавала и в ней не участвовала».

Следователь настаивал:

«— Вы обвиняетесь в том, что состояли членом контрреволюционной монархическо-фашистской группы, возглавляемой Кузнецовым Петром Андреевичем. Вы признаете себя виновной в предъявленном вам обвинении?

— Виновной в предъявленном обвинении я себя не признаю».

На этих повторяющихся вопросах и ответах допросы закончились. Было очевидно, что большего от Березовской добиться не получится. Но так как человека можно было обвинить и даже расстрелять на основании чужих, ничем не подтвержденных показаний, следствие занялось вплотную другим своим подопечным — художником Иваном Леонидовичем Смирновым, не сумевшим устоять перед оказанным давлением. Родом из семьи почетных граждан Москвы, он оказался в Ялте и по какой-то причине не стал возвращаться в столицу. Его уже арестовывали в 1924 и 1927 годах по обвинению в контрреволюции, и, видимо, новая встреча с ужасами костоломной машины смертельно его испугала. С первого же допроса он стал давать показания.

«Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что являетесь участником контрреволюционной фашистской монархической организации, существующей в Ялте. Признаете себя в этом виновным?

Ответ: Да, признаю себя виновным в том, что являюсь участником контрреволюционной фашистской монархической организации <...>. В состав контрреволюционной фашистской монархической организации входит:

1. Кузнецов Петр Андреевич, врач, происходит из духовной семьи, служил в белой армии, является враждебно настроенным по отношению к Советской власти <...>, враждебность выражал при посещениях мной его квартиры <...>, хвалил Гитлера, высказывал надежду на гибель Советской власти <...>. Жена Кузнецова является дочерью польского помещика-дворянина <...>. Кузнецов в 1924 или в 1925 г. выезжал вместе с женой в Польшу, пробыв в Польше год или полтора, вернулся обратно в СССР.

2. Голубов Николай Федорович — профессор, ярко враждебно настроен по отношению к Советской власти. Внешне подделывается под советского человека, в действительности выражает недовольство против каждого мероприятия Советской власти. Ранее получал деньги из-за границы на Торгсин, а теперь получает посылки. В Женеве, в Лионском кредите, Голубов имеет большие вклады золота, исчисляемые примерно в несколько десятков тысяч рублей.

3. Летунов Валентин Федорович — в прошлом генерал и действительный статский советник. Работает в Ялте на метеорологической станции.

4. Рябоконев Карп Ильич, работает зав[едующим] метеорологической станцией Южного берега Крыма в Ялте.

5. Я — Смирнов Иван Леонидович, в настоящее время нигде не работаю.

Вопрос: Вы назвали не всех участников контрреволюционной фашистской организации, назовите остальных известных вам участников данной организации»⁹.

Среди прочих Смирнов называет Л.Д. Березовскую и дает ей убийственную характеристику: «Выражает надежду на гибель Советской власти и на войну, которая положит ей конец. Она же является рассадником контрреволюционных, провокационных слухов, чем старается разлагать свое окружение». А также называет Н.Г. Полякову, когда-то бывшую дачевладелицей; Гурьян Анну Семеновну — врача и бывшую эсерку; Г.К. Харито, который говорил: «При царе жилось лучше».

Руководителем организации ИЛ.Смирнов называл П.А. Кузнецова, связанного с заграницей. «Например, сестра жены Екатерина Сергеевна Фишер живет в Швейцарии, помогает ему материально. Он говорил о своих отношениях с протоиереем Сергием Николаевичем Булгаковым, с Иваном Алексеевичем Гарднером, своим двоюродным братом, белоэмигрантом, живущим и работающим в Сербской церковной миссии в Иерусалиме; епископом Вениамином Федченковым, живущим в Париже. Рассказывает о своих личных отношениях с голландкой Делианой Кист ван Кнотенбельд и с Лавалем Гостоном, живущим во Франции», и т. д. О задачах «организации» Смирнов говорит следующее: «1. Надежда на гибель Соввласти и реставрация капитализма через интервенцию. 2. Дискредитация Советского Союза. 3. Создание внутри СССР недовольства Соввластью путем распространения различного рода контрреволюционных провокационных слухов и клеветы на Советский Союз.

4. Внедрение пропаганды путем организации слушания речи Гитлера по радио и восхваление фашистской Германии.

5. Обработка в контрреволюционном духе лиц, окружающих нас, с целью создания базы для вербовки новых членов в нашу контрреволюционную фашистскую монархическую организацию» и т. д. со всевозможными интерпретациями. Все эти показания давались, как известно, не по доброй воле. Дело вел печально известный офицер НКВД Германов Михаил Александрович, отличавшийся особой жестокостью и до времени не встречавший препятствий на своем кровавом пути. Он лично практиковал пытки и избиения и вошел в ту меру, которая была уже неприемлема даже в те суровые годы. Впоследствии его арестуют за «нарушение социалистической законности» и «извращенные методы дознания» и осудят[2]. Но это потом... А пока всевластный над беззащитными жертвами садист Германов выбивал нужные ему показания.

В.Ф. Летунов. Публикуется впервые

Уже сломленный пытками и издевательствами, ИЛ.Смирнов сделал заявление и о самом себе: «Я являюсь враждебно настроенным против Советской власти. С целью клеветы на Советский Союз, работая в Торгсине и в институте, вращался среди иностранцев и неоднократно в беседах с иностранцами в тенденциозной форме информировал их о тяжелом материальном положении трудящихся в Советском Союзе, умышленно преувеличивая факты тяжелого материального положения трудящихся в Советском Союзе»¹⁰.

Старший лейтенант НКВД Германов был полностью удовлетворен. На основании смертоносных показаний И.Л. Смирнова можно было действовать дальше и доламывать еще не покорившихся его злой воле невинно заключенных людей. На это потребовалось время. Истощенные, методично избиваемые люди сопротивлялись и вопреки всему находили в себе силы говорить «нет» насильственно навязываемой клевете.

15 сентября 1937 года Германов попросил о продлении срока следствия на два месяца в отношении Л.Д. Березовской, В.Ф. Летунова, К.Г. Харито и Н.Г. Поляковой с выведением материалов в отдельное делопроизводство.

Следующий этап следственных усилий Германова дал идеологически законченную картину предумышленных преступлений Л.Д. Березовской, В.Ф. Летунова и других против рабоче-крестьянской власти. Сломленные товарищи по несчастью дали требуемое следователем лжесвидетельство.

Л.Д. Березовская была обвинена по ст. 58-10-11 УК РСФСР. В «Обвинительном заключении» лаконично сообщалось: «Виновной себя не признала, но изобличается показаниями Смирнова и Чернякова». Виновными себя также не признали В.Ф. Летунов, Г.К. Харито.

Что на самом деле было за этим кратким свидетельством мужества и верности Христу, какие страдания и муки, нам трудно вообразить в полной мере. Но каждая страница уголовного дела предстает перед нами как свидетельство великого подвига стояния в правде или отпадения от нее.

Постановлением «тройки» 10 декабря 1937 года за «распространение слухов о войне и гибели СССР, дискредитацию мероприятий партии и правительства, пропаганду о невозможности постройки социализма в СССР и клевету на компартию» Лидия Дмитриевна Березовская была приговорена к расстрелу и приняла смерть как христианская мученица¹¹.

В свое время Березовская предложила протоиерею Димитрию организовать некую группу из православных людей, способную не только помочь друг другу в трудную минуту, но и оказать влияние на приходскую жизнь, при необходимости отстоять собор от очередного закрытия. С того момента, как Лидия Березовская оказалась в тюрьме, ее место отец Димитрий предложил занять Ефросинии Михайловне Супрун. Это была простая, малограмотная женщина, отца и дядю которой раскулачили в 1931 году, не побоявшаяся остаться явной церковницей, открытой для всех при усиливающемся гонении на христиан. Среди наиболее доверенных и приближенных лиц к протоиерею Димитрию были А.И. Цуканова, К.К. Харченко, П.Р. Шмаринова, М.И. Ильяшевич, Н.И. Дробязко, А.М. Козицкий и уже сотрудничавший с органами иеродиакон Павел Черняков. По предложению протоиерея Димитрия, сформировавшаяся община решила вести посильную проповедь против безбожия и в меру сил использовать для этого каждую возможность. Например, при разговоре с верующими объяснять очевидные вещи: что время сейчас исповедническое и власть осуществляет гонение на православие, преследует верующих в первую очередь за их убеждения, и о свободе декларируется исключительно на бумаге. Поэтому защищать церковь могут только сознательно верующие, способные осмыслить масштаб и специфику происходящего. Они должны перестать доверять пустым обещаниям власти и действовать самостоятельно, но в пределах существующего закона. И если они не объединятся, не сплотятся вокруг собора и пастыря, то безбожники закроют храм, и верующие останутся без Таинств.

Был поставлен и другой жизненно важный вопрос — о посильной помощи заключенным и высланным на поселение священнослужителям. Протоиерей Димитрий побывал под судом, в тюрьме и ссылке (его сын Лев в это время находился в ссылке в Архангельской области) и отчетливо представлял, как это выглядит. Он искренне хотел по мере возможности облегчить тяжелую участь исповедников Христовых. И если материально община могла сделать очень мало, то во всех случаях это малое хранило в себе великую любовь к свидетелям Истины. «Не великие дела угодны Богу, — говорил святитель Василий Великий, — а великая любовь, с какою они делаются. Нет ничего великого, когда любят мало, и нет ничего малого, когда любят много».

Отец Димитрий предложил единомысленным братьям и сестрам, по Евангельской заповеди, своей малой жертвой быть причастными великому подвигу тех, кто сохранял в тюрьмах и лагерях верность Христу и Его Церкви. Для этой цели был создан секретный денежный фонд, собирались продукты и теплые вещи. Первоочередная помощь была оказана Таврическому епископу Порфирию (Гулевичу), недавно высланному в Казахстан на станцию Уш-Тоб.

7 августа 1937 года в доме старосты храма Е.М. Супрун, где проходило тайное собрание, отец Димитрий вдохновенно говорил о гонении на религию, о смысле страдания за Христа и о том, что помощь свидетелям Христовым есть соучастие в их кресте. И каждый из присутствующих может быть арестован, и тогда ему потребуется помощь, которую смогут оказать братья по вере. Собравшиеся единодушно согласились со своим духовником и постановили, что, если и его арестуют в очередной раз, они будут помогать отцу Димитрию и его матушке Анне Львовне до его возвращения. На этом же собрании Киранов предложил помочь арестованной Лидии Березовской, которая «имеет перед нашей общиной неоценимые заслуги <...> и является пострадавшей от Советской власти ни за что, ей необходимо оказать денежную помощь» <...>. Е. Супрун в ближайшие дни выслала в Симферополь на имя Лидии Дмитриевны Березовской посылку и 20 рублей, но все вернулось, так как Березовская была уже расстреляна, о чем церковная община не знала.

Священномученик Виктор Киранов

11 сентября 1937 года собор очередной раз закрывался из-за ареста по уголовным делам членов церковной двадцатки. Все говорило о том, что подобную провокацию власти могут провести и с новым церковным советом. И на очередном собрании было принято решение создать еще одну двадцатку, из устойчивых и проверенных людей, которая бы реально, а не номинально действовала и принимала решения, касающиеся соборной жизни. Для сбора подписей за открытие собора были назначены Е. Супрун и М. Ильяшевич, которые успешно справились с поставленной задачей.

Все церковные люди, и в первую очередь священнослужители, особенно такие, как протоиерей Димитрий Киранов, о котором власть еще в 20-е годы составила мнение как о человеке, непреклонном в вопросах веры и к уступкам малопригодном, подлежали уничтожению. В сущности, поводом служило не конкретное правонарушение драконовского закона, а политическое решение партии. 22 октября 1937 года протоиерея Димитрия пришли арестовывать. Во время обыска у него дома по ул. Слободской, 10, ничего компрометирующего не было найдено, и священник был отправлен в симферопольскую тюрьму, где содержался «по 2-й категории». Киранова обвинили в том, что он, «вернувшись из ссылки в Ялту, установил связь с контрреволюционной группировкой духовенства, возглавляемой епископом Гулевичем Порфирием, которая была ликвидирована в 1936 году, но он, Киранов, в то время не был разоблачен и оставался до сего времени не арестованным потому, что обвиняемые всю вину взяли на себя, оставив в стороне Киранова как резерв для продолжения контрреволюционной деятельности.

После же ареста и высылки всех участников к[онтр] р[еволюционной] группировки Киранов с конца 1936 года использовал религиозные предрассудки масс, среди верующих создал о себе мнение как мученика, пострадавшего от Советской власти за веру, этим привлек на свою сторону много верующих, которые стали посещать собор, в котором он служил священником, одновременно подобрал в состав церковного совета враждебно настроенных к Соввласти лиц из бывших людей и через них стал проводить контрреволюционную пропаганду.

Одновременно примерно в мае месяце 1937 г. из более надежных лиц организовал при церковном совете контрреволюционную группировку, в состав которой вошли: 1. сам Киранов, 2. его правая рука Березовская Лидия, из семьи бывших людей, арестованная в июле м-це 1937 г. непосредственно 3-м отделом УГБ за шпионскую ко[нтр]р[еволюционную] деятельность <...>. 3. Супрун Ефросиния, дочь бывшего кулака, церковный староста, возглавлявшая после ареста Березовской к[онтр]р[еволюционную] группировку церковников; 4. Черняков Павел, архидиакон; 5. Цуканова Агафья, жена б[ывшего] подрядчика, церковница; 6. Козицкий Антон, церковник, б[ывший] кулак, раскулаченный, бежавший с места ссылки с семьей; 7. Харченко Ксения, жена б[ывшего] кулака-кустаря, церковница; 8. Шмаринова Парасковья, церковница, жена врача, по происхождению из кулацкой семьи; 9. Ильяшевич Мария, активная церковница и 10. Дробязко Наталия — церковница.

До ареста Березовской участники к[онтр]р[еволюционной] группировки устраивали нелегальные собрания в квартире священника Киранова, где обсуждали к[онтр]р[еволюционные] вопросы, направленные против Советской власти, пораженчески-повстанческого характера, в защиту врагов народа, и восхваляли фашизм <...>. После ареста Березовской нелегальные собрания к[онтр]р[еволюционной] группировки проводить стали в квартире Супрун Ефросиньи. На одном из таковых по установке священника Киранова 7/VIII с.г. единогласно постановили: повести среди верующих пропаганду против безбожной власти, чтобы все сплотились для защиты веры и церкви, и создать секретный денежный фонд для оказания денежной и материальной помощи всем арестованным церковникам, как пострадавшим за веру от советской власти, для чего выделили две тысячи (2000), которые и были изъяты от Супрун Ефросинии, спрятанными в матраце <...>, наряду с этим по предложению Киранова постановили оказывать денежную и материальную помощь арестованной Березовской Лидии, как невинно пострадавшей от Сов. власти, а также в этой части не забывать Киранова с женой, Супрун и других в случае их ареста <...>.

При арестах от Харченко изъято по содержанию контрреволюционного характера письмо^**, от Цукановой изъят конверт с заграничным адресом г. Афины, Греция, с адресатом которого она поддерживала связь <...>. Киранов же оказывал денежную и материальную помощь высланному епископу Гулевичу Порфирию <...>»¹².

Обвиняемые Супрун Ефросиния Михайловна, Черняков Павел, Харченко Ксения Кирилловна и Ильяшевич Мария Ивановна свою вину в предъявленном обвинении признали, остальные не признали, но «следствием изоблечены во всем полностью».

Протоиерей Димитрий категорически отверг все выдвинутые против него обвинения. Попытка устроить очную ставку с Е. Супрун, которая согласилась оклеветать священника, ни к чему не привела. Допрошенные всего по одному разу подследственные находились в симферопольской тюрьме. И их мнение уже никого не интересовало. Извращенная логика, которой руководствовался следователь, была вполне удовлетворена — церковные люди, в силу своей веры, отличной от официальной идеологии, уже находились за пределами советского закона. Кстати говоря, Мария Ивановна Ильяшевич признала только то, что один раз была на собрании церковной двадцатки, и этого оказалось достаточно, чтобы в обвинительном заключении было написано: «признала себя виновной». Ее отец Иван Исаевич, доживший до 107 лет, проработал 87 лет сторожем в Ливадийском дворце и «умер при служебных обязанностях». Спустя много лет это стало еще одним пунктом в «преступлениях», по мнению следователя, для М. Ильяшевич, получившей в результате 10 лет лагерей.

Местная газета ликовала по поводу разоблачения «шайки провокаторов и врагов народа во главе с попом Кирановым». Однако автор, выполнявший социальный заказ, не захотел поставить свое имя под статьей, полной яда и злобы, а ограничился инициалами Н.Г.:

«Подрывная антисоветская деятельность церковников в Ялте

Реакционная роль религии общеизвестна и в доказательстве не нуждается. На протяжении всей своей истории она является "опиумом для народа", или, как назвал Ленин, "духовной сивухой", при помощи которой эксплуататорские классы угнетали трудящиеся массы.

С первых дней Великой Октябрьской социалистической революции духовенство стало в ряды контрреволюции и ведет борьбу против советской власти, меняя формы борьбы в зависимости от обстановки. Религиозные организации неизменно используются как прикрытие антисоветскими людьми и агентами иностранных фашистских разведок.

За последнее время попы и сектанты оживили свою деятельность, пытаясь использовать расширение советской демократии с целью укрепления своих позиций и усиления реакционного влияния на отсталые слои трудящихся. Враги советского народа за рубежом не случайно поэтому возлагают свои надежды на поповщину в предстоящих выборах в Верховный Совет Союза и в местные советы.

Сейчас, как никогда, необходимо развернуть и систематически вести антирелигиозную пропаганду. Нельзя забывать тот факт, что среди некоторой части трудящихся нашей страны еще не изжиты окончательно религиозные пережитки, соблюдаются религиозные обряды, что используется самими реакционными элементами, а то и прямыми шпионами и диверсантами, находящимися на службе у иностранных разведок.

Об этом достаточно красноречиво свидетельствуют факты антисоветской деятельности церковников в г. Ялте, где совершенно забросили антирелигиозную пропаганду. Недавно органами НКВД выявлена и разоблачена контрреволюционная группа церковников в Александро-Невском соборе во главе с попом Кирановым Д.М.

"Благочинный" Киранов имеет довольно большой стаж своей "деятельности". В 1932 году он был сослан на три года за контрреволюционную работу. Вернувшись из ссылки в 1936 г., он немедленно же снова вошел в подпольную контрреволюционную группу духовенства, возглавляемую епископом Гулевичем Порфирием. Но и это гнездо было ликвидировано органами НКВД. Однако Киранов уцелел. Киранов, как опытный враг, обладающий искусством маскировки и конспирации, в 1937 году снова организует в соборе при церковном совете контрреволюционную группу из враждебных советской власти людей. В нее входят Березовская Л.И. — из "бывших людей", Черняков П.И. — архидиакон из монашествующих, Цуканова А.И. — жена бывш. подрядчика, Козицкий А.М. — кулак, раскулаченный, сосланный и бежавший с места ссылки, Шмаринова П.Р. — из кулацкой семьи, Ильяшевич М.И. — из семьи бывш. владельцев транспорта в г. Ялте и др.

Собирая нелегальные собрания, Киранов создавал на них себе "ореол мученика" за православную веру и призывал нести пропаганду против советской власти. Конечно, крокодиловы слезы были только излюбленной поповской маскировкой. Киранов требовал от своих единомышленников — действовать решительно, сколачивать вокруг себя массы и призывать их к открытому антисоветскому выступлению в защиту собора, который они давно превратили в антисоветский притон.

Помимо общей кассы церковного совета, эта группа успела уже создать и свой секретный фонд в две тысячи рублей для оказания помощи всем заключенным церковникам, осужденным за контрреволюционную деятельность.

Предметом обсуждения были не только вопросы, связанные с тем, как сохранить собор и не дать его закрыть, чего давно требуют массы. Борьба "двадцатки" за сохранение собора, конечно, связана с тем, что он является убежищем и прикрытием для чуждых и враждебных людей, за сохранение легальной организации, вокруг которой сколачивается нелегальная. На нелегальных собраниях распространялась всякая антисоветская клевета, пускались в ход дикие версии и обсуждались вопросы о поддержке фашистских государств против страны Советов. Выражались симпатии и сочувствия кровавым фашистам, цинично убивающим испанских женщин и детей.

Для воспитания своей паствы в духе фашистских настроений на этих же нелегальных собраниях читалась погромная черносотенная литература.

"Мораль" этой вражеской своры ничем не отличается от заправских уголовников. Собор у них служил складом для краденого алебастра и других вещей. А когда горсовет распустил "двадцатку" за участие в уголовных делах, члены ее мошенническим путем сколотили новую группу, подобрав для этого подставных лиц, и повели агитацию за открытое выступление против советской власти.

Кирановская группа имеет идейную общность с фашизмом. <...> Очевидно, они достаточно усвоили "мораль" гитлеровских молодчиков, которых так убийственно разоблачил товарищ Димитров на лейпцигском процессе.

Разоблаченная шайка во главе с попом Кирановым действовала вероломно, как истые провокаторы и враги народа. Она разоблачена благодаря высокой бдительности органов НКВД. Но разоблачены далеко не все враги в рясах и без них. В городе ведут свою подрывную работу церковники, бывшие и настоящие муллы и сектанты, которых надо беспощадно разоблачать перед народом, воочию показывая их прошлое и настоящее гнусное лицо прислужников и защитников эксплуататорских классов, ликвидированных в СССР, разоблачать их действия, направленные на срыв подготовки к выборам в Верховный Совет Союза.

Н.Г.»¹³

1 декабря «тройка» НКВД Крымской АССР вынесла постановление: протоиерея Димитрия Киранова расстрелять¹⁴. Такое же решение было принято и в отношении признавших свою вину иеродиакона Павла (Чернякова) и старосты Ефросиньи Супрун. Остальные, невзирая на возраст, болезни и реальное отсутствие состава преступления, получили по 10 лет лагерей.

Свидетель Истины Христовой протоиерей Димитрий Киранов был расстрелян 4 января 1938 года.

Летом 1937 года в Бердянске был арестован родной брат священномученика Димитрия — протоиерей Виктор. Он прошел через жуткие страдания, пытки и издевательства, но в конце концов отверг все нелепые и беспочвенные обвинения и был сослан в лагерь, где скончался 30 марта 1942 года.

Родные братья, верные служители Престола Божия, по слову Евангелия, претерпели всё до конца и украсились мученическим венцом.

Примечания

*. Священномученик Порфирий причислен к лику святых в 1997 г.

**. Так называемое «контрреволюционное письмо» принадлежало умершей жене протоиерея Петра Сербинова, высланного из Крыма в 1929 г., с которой Ксения Харченко была в близких отношениях и от которой остались книги и письма.

1. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010202, л. 38.

2. Там же. Л. 38—39.

3. Там же. Л. 48.

4. Там же. Л. 50.

5. Там же. Л. 68.

6. Там же. Л. 42—45.

7. Там же. Л. 72—73.

8. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 014823, л. 9—11.

9. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 014696, л. 5—7.

10. Там же. Л. 9.

11. Там же. Л. 11.

12. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 014823, л. 86—87.

13. Курортные известия, 1937, 20 октября.

14. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 014823, л. 95.

Приложение

[1]. Ведомость о церкви за 1931 год

I. Во имя кого посвящена Церковь, в каком месте находится (указать округ, район, село или город). Ближайшая железнодорожная станция или ближайший порт, постовая станция (в скольких верстах) от каждого из указанных пунктов, какие населенные пункты входят в приход и в каком они расстоянии.

II. Деревянная или каменная, одно-, двух-, трехпрестольная, год постройки и на какие средства построена.

III. В каком состоянии здание храма, не требует ли капитального ремонта и какого именно, и принимаются ли к этому с чьей-либо стороны старания, и если храм в последние 10 лет ремонтировался, то какой произведен ремонт, когда и на чьи средства.

IV. В какую сумму здание храма застраховано, когда и какая взимается сумма за страховку, ренту и со строительства, всего сколько.

V. Достаточно ли церковной утвари и в каком состоянии последняя находится.

VI. Какой положен при церкви штат клира и какой в наличности, если уменьшен, указать по какой причине уменьшен.

VII. Имеются ли для причта квартиры, степень их пригодности для жилья, в каком расстоянии от храма и на чей счет они содержатся.

VIII. Источник содержания причта и слагается ли оно из одних ли только доброхотных даяний, или дается еще какое-нибудь пособие общества, в общем, достаточно ли содержание.

IX. Имеется ли при храме хор, платный (на какие средства) или любительский, бесплатный.

X. Кто управляет хором: особое лицо, псаломщик, диакон, если кто-либо из последних, то исполняют ли они обязанности регента по должности, усердию или за особое вознаграждение.

XI. Состав Тройки.

XII. Не вмешивается ли Тройка в дела чисто пастырские: указанием, когда служить, в каком облачении.

XIII. Не было ли случаев, когда церковный совет или отдельные его члены удаляли из прихода священника без ведома Епископа.

XIV. Не приглашал ли Церковный Совет или отдельные члены его, или Община в целом, при наличии законного пастыря, другого священнослужителя без ведома Епископа.

XV. Находилась ли Община все время в Патриаршей ориентации или переходила к каким-либо раскольничьим организациям, к каким именно, когда, кто причиной сему, если переходила, то когда и кем воссоединена с православной церковью.

XVI. Зарегистрирована ли Община за Патриаршей ориентацией, когда, есть ли документы.

XVII. Имеются ли в приходе заштатные или безместные священнослужители или монашествующие в священном сане, служат ли они когда-нибудь в храме, оказывает ли им Община из своих средств пособия, особенно для заштатных из бывших в сем приходе священнослужителей.

XVIII. Нет ли задолженности церкви, за что, кому?

Подписи: Настоятеля и Тройки.

Е[пископ] П[орфирий]

При составлении ведомости нет надобности переписывать вопросы, а лишь только писать ответы соответствующей нумерации.

Причту и Православной Общине Православной ориентации
гор. Ялты Крымской Епархии

Приветствую Вас, возлюбленные, с Великим Праздником Рождества Христова и желаю, да будет с Вами благодать, милость и мир от Бога Отца и от Господа Иисуса Христа, Сына Отчего во истине и любви (2 Иоанна I, 3).

I. Волею Божию и распоряжением высшей Церковной власти, Патриаршей Православной Всероссийской Церкви, я назначен, как Вы уже знаете, Епископом Крымским и Феодосийским, на что у меня имеется указ Патриархии от 4 сентября сего 1931 года за № 6908 и особая справка той же Патриархии от 18 декабря сего же 1931 г. за № 8095 о поручении мне Управления приходами, расположенными на территории районов Крымской Республики.

II. Приступая к исполнению своих Архипастырских обязанностей, возложенных на меня промышлением Божиим (я обрадовался зело), получив засвидетельствование о Вашей верности, яко ходите во истине (3 Иоан. I, 3). Но Церковная жизнь в настоящее время выдвинула небывалые требования от Пастырей Церкви Православной, Правлений Церковных Общин и самих Общин нашей Православной Церкви (Патриаршей Ориентации). Поэтому Пастырям и Общинам особенно теперь нужно строго отдавать себе отчет, что указания и руководство со стороны их Православного Епископа канонически и нравственно обязательно для них, исключительно, конечно, по вопросам веры и церкви.

III. Руководствуясь этими соображениями, я позволяю себе надеяться без всякого сомнения, что Братие Сопастыри и Приходы, руководимые Духом Христовой веры, верны канонам и всему духу Нашей Церкви, с готовностью и любовию отзовутся на призывы мои к возможному по настоящему времени упорядочению церковной жизни на местах. Для того же, чтобы можно было принять какие-либо меры по проведению Приходской жизни в возможное по теперешнему времени спокойное и ровное течение, я считаю необходимым иметь верные, полные и точные сведения с мест о всем, что пережили Общины за время Церковной разрухи, кончая настоящим моментом и когда нужно принять меры к оздоровлению и восстановлению нормальной жизни Общины во славу Нашей Святой Православной Церкви. (Между прочим, такие сведения необходимы мне для годичного отчета и доклада Патриарху.)

IV. Для осуществления вышеуказанного прошу не позже 1 февраля будущего 1932 г. предоставить мне: 1) по прилагаемым формам в двух экземплярах каждую ведомость о Церкви и Послужной список причта — один экземпляр того и другого останется в Епископии, а другой будет возвращен в приход; 2) общий доклад по Общине по следующей программе: а) процент посещаемости храма в отношении ко всему населению (при слабом посещении — причины этому), б) процент уклоняющихся от Таинств Исповеди, Причастия, Брака, Крещения и Погребения (если большой процент — причина), в) о сектантстве и неверии (какие секты, число их и численность сектантов) и есть ли тенденции к росту, застою или упадку того и другого и причины его, г) есть ли в приходе раскольническое движение в сторону обновленчества, оппозиции (В.В.Ц.), д) заботливость или халатность руководителей (Тройки) или всей Общины к нуждам Храма или Причта, е) обеспечен ли Причт какими-либо средствами содержания от Общины (помимо кружечных доходов) в виде жалования, квартиры, уплаты налогов и прочее, ж) что особенно вредно отзывается на приходской жизни Общины; желательные мероприятия к упорядочению приходской жизни, и) общее заключение по данному пункту моего настоящего обращения.

V. Прошу указать мне находящиеся по соседству (в районном масштабе) Общины, отколовшиеся от Православной Церкви с обозначением ориентации отколовшихся, времени отпадения, и если есть, то предпринимаются ли какие-либо меры к осуществлению этого, их стремления и с каким результатом.

VI. Прошу сообщить, имеются ли в приходе или по соседству заштатные или безместные священнослужители, также монашествующие в священном сане, какой они ориентации и хотя бы краткие сведения о сане, образовании и времени службы (о православии их иметь формулярный список полностью), почему они не занимают приходов, служат ли когда-нибудь (где, в каком приходе) и также сообщить, на какие средства они живут. Такие же сведения прошу о монахинях.

VII. Для однообразия в Церковной службе в Епархии считаю необходимым сообщить некоторые на этот счет распоряжения Высшей Церковной Власти и существующую практику в других местах — церквей нашей Патриаршей Ориентации, именно: а) Указом Патриархии от 8/21 октября 1921 г. за № 549 установлено следующее (не везде введенное). Формула поминовения Иерархии нашей Церкви, о Священных Патриарсех Православных, о Патриаршем Местоблюстителе нашем Преосвященном Митрополите Петре, о Преосвященном Митрополите Сергии и о Преосвященном Епископе нашем (имярек), чья Епархия в данное время, а на ектениях вверх того, согласно Апостольскому наставлению (1 Тим. 2, 2) и постановлению в Бозе почившего Святейшего Патриарха Тихона и бывших с ним Иерархов, составлявших Патриаршее Управление, возглашать на Великой ектении «О стране нашей, и властях ее Господу помолимся», на сугубой «еще молимся о стране нашей и властях ее, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте»; б) кроме того, предлагаю ввести непременно чтение молитвы на Литургии на сугубой ектении с каждениями на Великой ектении об умиротворении Церкви, искоренении ересей и расколов (молитву прилагаю — для ясности перепишите сами), в) для поднятия интереса к церковным службам со стороны верующих нужно стараться привлечь их к активному в этих службах участию, для чего прошу организовать в храме общее пение хоть самых употребительных и наиболее знакомых молящимся песнопений: Царю Небесный, Святый Боже, Отче наш, Символ Веры, Достойно есть, Богородице Дево, Славословие, Воскресение Христово видевше и пр.

Примечание: не следует смотреть на содержащиеся в этом пункте мои предложения как на мелочь. Соблюдением этих по видимому мелочей мы ясно, точно и определенно устанавливаем единение со всеми церквами нашей ориентации, находящимися в разных местах нашей обширной страны, причем поминовение в частности Заместителя и Сергия мы избегаем недоразумений, возникающих иногда из того обстоятельства, что Местоблюстителя Петра поминают и новые раскольники, последователи так называемого В.В.Ц., это единообразие в поминовении и церковной практике дает возможность нашим верующим сразу и безошибочно определять, какому течению принадлежит та или иная церковь и ее пастырь.

VIII. Знаю, что тяжело живется теперь братиям сопастырям, нелегко и церковным общинам в материальном отношении, тем не менее нахожу нужным напомнить им их долг — иметь заботу о содержании своего Православного Епископа, считая этот их долг одним из звеньев нашего взаимообщения, и, возможно, насколько позволяет современная обстановка, при посредстве Епископа и под его руководством урегулирования приходской жизни. Я просил бы установить регулярные ежемесячные посильные взносы для удовлетворения насущных потребностей Вашего епископа и для уплаты налогов.

IX. По получении сего со всеми делами обращаться ко мне по адресу: г. Феодосия, Нагорная, 7. При приеме у меня не требуется соблюдения каких-либо этикетов, прошу обращаться со мной, как со старшим своим собратом.

X. Прошу сообщить, кого община считает своим благочийным, кого духовником, и так как я не знаю, какие по соседству с Вами находятся Православные приходы, то прошу мое настоящее обращение и приложение переслать своему соседу, если я к нему по незнанию его сего не послал, и прошу перечислить известные Вам соседние общины и принты в них и адресов к ним.

Смиренный Порфирий,
епископ Крымский и Феодосийский.

[2]. Обзорная справка

По материалам архивно-следственного дела № 913038 по обвинению Германова Михаила Александровича, 1902 года рождения, бывшего начальника 3 отдела УГБ НКВД Крымской АССР.

Германов был арестован 26 октября 1938 года на основании справки, составленной врио. нач. 9 отдела НКВД Крыма Азаровым и утвержденной наркомом Якушевым с санкции Ежова.

В справке указывалось, что Германов является участником к.р. шпионской террористической организации, возглавляемой бывш. зам. НКВД Крымской АССР Штэпа и что, работая начальником отдела, занимался вредительством и не вел борьбы с врагами народа.

Из дела видно, что основанием к аресту Германова послужили показания арестованных бывших сотрудников НКВД Крыма: Винса Д.К., Раецкого С.Н., Прокофьева, которые на следствии [дали] признательные показания о своем участии в к/р шпионско-террористической организации и показали, что Германов также является участником этой организации, причем Винсу и Раецкому об этом стало известно, якобы, от Штэпы, а Прокофьев сам для себя сделал такой вывод, основываясь главным образом на существовавшей, по его мнению, близости Германова к Штэпе.

Впоследствии обвиняемые Винс, Раецкий и Прокофьев, от ранее данных ими показаний отказались, заявляя, что о существовании какой-либо к/р организации им ничего неизвестно и что данные ими показания, как о себе, так и о других лицах, являются вымышленными и не соответствующими действительности, полученными в результате извращенных методов следствия.

Кроме того, в постановлении о продлении срока следствия по делу указывалось, что, помимо показаний Винса, Раецкого и Прокофьева, в отношении Германова имеются показания от 11 февраля 1939 года арестованного — бывшего начальника 1 отдела НКВД Крыма Чечельницкого Я.Г., арестованного в городе Москве, который утверждал, что ему известно от бывш. наркома Михельсона о том, что Германов входил в террористическую группу.

Однако к делу Германова показания Чечельницкого не были приобщены.

На первых трех допросах 27 октября, 17 ноября и 10 декабря 1938 года, производившихся Якушевым и Беспалько, обвиняемый Германов категорически отрицал свою причастность к к/р организации и какую-либо а/с предательскую деятельность. Лишь признал себя виновным в том, что он не произвел лично и своевременно расследование по поступившему рапорту сотрудника Коршунова о фашистской деятельности бывшего сотрудника НКВД Крыма Винса Давида и, несмотря на наличие указанного рапорта Коршунова, — дал хорошую аттестацию Винсу и выдвинул его на должность заместителя начальника отделения.

После этих трех допросов Германова следствие по его делу некоторое время вел зам. нач. отделения 3 отдела ГУГБ НКВД СССР Пчелкин, а после него особоуполномоченный НКВД Крыма Саган, а затем работник следственной части НКВД Крыма Сивоконь.

Однако в процессе следствия предъявленное Германову обвинение в принадлежности к к/р организации не нашло своего подтверждения, и Германову было предъявлено обвинение в том, что он, будучи начальником 3 отдела, в своей практической работе нарушал революционную законность, проводя необоснованные аресты граждан, следственные дела на которых впоследствии были прекращены, а арестованные после длительного содержания в тюрьме освобождены из-под стражи. Кроме того, культивировал среди сотрудников 3 отдела извращенные методы следствия.

На допросах Германов не отрицал применения к арестованным незаконных методов при допросах.

Он показал:

«В мае 1938 года в Крым на должность заместителя НКВД Крыма приехал Якушев, который лично мне да, по-моему, и другим работникам рекомендовал сходить в гараж и вырезать из покрышки резиновую палку.

...Извращенных методов следствия без разрешения бывшего наркомом Якушева и Михельсона я не применял. Когда Якушев порекомендовал мне применять извращенные методы следствия по польскому способу с применением резиновой палки, я отказался...

В 1938 г. на должность наркома приехал Михельсон, который сразу же начал применять извращенные методы следствия и требовать этого от нас. Тогда же Михельсон лично избил находившегося у меня на допросе обвиняемого Бирзгал...

М.А. Германов. Публикуется впервые

В том же 1938 г. по приезде в Крым на должность зам. наркома Якушева, когда он стал давать мне незаконные установки при допросах, а также и в отношении арестов, в частности по делам бывших сотрудников НКВД Крыма, предлагая требовать от них признаний о заговоре, терроре, шпионаже, диверсиях, я категорически отказался и заявил, что вынужденных получать не буду...»

Материалами предварительного следствия установлено, что в 3 отделе УГБ НКВД Крымской АССР в период 1937—38 гг. широко практиковалось применение извращенных методов следствия. Эти незаконные методы следствия применяли работники 3 отдела: Мартыненко, Коршунов, Полозаев, Кривченюк и сам Германов.

Евдокимов Г.Г. — зам. начальника ЭКО НКВД Крыма на предварительном следствии показал:

«При допросах арестованных применялись методы физического воздействия, в частности к осужденному к ВМН Рексту...»

Решетников — зам. начальника 3 отдела НКВД Крыма в суде показал, что:

«...K Рексту во время допроса мы (с Евдокимовым) применяли, физические методы воздействия, это после того, как Рекст решением тройки был осужден к ВМН.

Подтверждаю тот факт, что во время допроса арестованного Будзишевского зашел бывший нарком Михельсон и заявил, что он не видит, чтобы мы как следует допрашивали Будзишевского, а вот в других отделах, когда допрашивают, так слышно, и при этом Михельсон ударил Будзишевского. Этот эпизод происходил в кабинете Германова в моем присутствии...».

Кривченюк Б.Э. — ст. инспектор АХО НКВД Крыма показал:

«Германов указывал, арестованные должны дать показания о своей к/р деятельности. Как метод к ускорению дачи показаний обвиняемыми применяли длительный допрос, причем обвиняемые давали показания стоя...».

Винс Д.К. — зам. нач. отделения 3 отдела НКВД Крыма на предварительном следствии показал:

«Побои в Керчи ввел в порядок дня Германов. Избиение арестованных широко практиковалось следователями Мартыненко, Коршуновым, Полозаевым, Великовским, самим Германовым.

Первое время избиения ограничивались, главным образом при допросах приговоренных к ВМН, но с приездом Якушева, оно стало обыденным явлением...

Тут же завели директора МТС Вознак, несознавшегося, кандидата в члены ВКП(б). Вознак уже был осужден тройкой к расстрелу, на которого имелись показания кулаков, выбитые Пикулиным... Тут я впервые видел "колесо" в применении Германова и Кенаревского. Я лично избивал вместе с Германовым Вознак. В избиении Вознак участвовал тут же Михельсон, который бил кастетом».

Показания Винса в части избиения осужденных к расстрелу перед приведением приговоров в исполнение с целью получения показаний Германов подтвердил.

Германов показал, что он принимал участие в избиении Вознак (директор Фрайдорфской МТС), но «делал это по приказанию Михельсона, который больше нас с Винсом и Кенаревским избивал Вознака кастетом».

Великовский Б.Г. — начальник 1 отд. 3 отдела УГБ НКВД Крыма показал:

Жена и дочь М.А. Германова. Публикуется впервые

«Бывший нарком Павлов ввел по приезде практику стоек и непрерывных допросов. Это же поддерживал и Михельсон, введя еще в практику рукоприкладство, а с приездом Якушева последнее распространилось еще больше.

Германов эту систему извращенных методов ревностно воспринял и культивировал среди аппарата.

Меня и других работников неоднократно обвинял в либерализме и оппортунизме, когда к арестованным не применяли методов воздействия, причем заходя в кабинет к оперработнику во время допроса, сам начинал применять физические меры воздействия».

Германов с санкции Якушева специально выделил камеры внутренней и городской тюрьмах, где помещали только арестованных, которых избивали во время допросов, среди них были бывшие члены ВКП(б) Бирзгал, Цыкуль и др.

Брайдер М.С. — бывший зам. начальника отделения 3 отдела НКВД Крыма показал: «что же касается культивирования извращенных методов следствия со стороны Германова, то такие факты имели место, с его стороны неоднократно, как на оперативных совещаниях, так и в отдельных указаниях, когда Германов предлагал того или иного арестованного ставить на стойку и брать таким образом у него показания...».

Грихно А.Д. — оперуполномоченный 1 отделения 3 отдела показал:

«В 3 отделе существовала практика, что во время допроса арестованных ставили на стойку. Это практиковалось во всех отделах.

Германов и я в кабинете Германова допрашивали Бирзгала, в это время зашел нарком Михельсон, обвиняя нас, что мы не умеем допрашивать, стал избивать Бирзгала, стулом ударил по голове, отчего потекла кровь...».

Шишлов Я.И. — оперуполномоченный 3 отдела УГБ НКВД Крыма показал:

«Применение к арестованным мер физического воздействия при допросах (стойки, избиения) не являлись инициативой Германова, а культивировались бывш. вражеским руководством, в лице Михельсона, а особенно Якушева...».

Батко — оперуполномоченный 3 отдела в своем рапорте на имя бывш. наркома ВД Крыма Петрова 20 марта 1939 года писал:

«Германов... заявил, что сейчас нужно всех допрашивать стоя и не отпускать до тех пор, пока всего не расскажем...

Германов заявил, что вот нужно брать пример с Лузина, у которого за это время созналось около 100 человек, который делает так, приведет арестованных, поставит всех в комнате с поднятыми руками, они не отпускаются до тех пор, пока не заявят, что будут сознаваться...

Германов... ответил, что все показания нужно корректировать, а потом давать подписывать обвиняемым. Я у него спросил, а как же корректировать те показания, если обвиняемый... заявляет, что он ни в чем не виновен, он заявил, что с этим церемониться нечего, — напишите ему показания с материалов и заставьте подписать».

Показания о нарушениях революционной законности при проведении допросов дали на предварительном следствии и другие работники НКВД Крыма.

Материалами следствия установлены и другие нарушения революционной законности со стороны Германова.

М.А. Германов в кругу семьи. Публикуется впервые

Наиболее характерной в отношении нарушения социалистической законности является операции по арестам советских граждан, проведенные в различных городах Крыма и в районах, населенных немцами, поляками, эстонцами и греками.

По поводу необоснованных арестов участник этих операций Шапиро показал, что в декабре 1937 года начальником 3 отдела Германовым была направлена оперативная бригада для проведения массовой операции по арестам лиц греческой национальности, проживающих в Старом Крыму, где было арестовано более 70 человек.

«В марте 1938 года в Евпаторийский горотдел была командирована группа оперативных работников Лузин, Лобанев, Могильников и я, Шапиро, для проведения массовой операции по немецкой линии. Ст. опергруппы являлся Лузин, для руководства прибыл Германов.

В течение одного дня было арестовано 140 человек. Основанием для ареста служили старые архивные материалы, церковные дела, которые никакой ценности для следствия не составляли.

В конце апреля 1938 г. Германовым были разосланы работники в районы Крыма, где проживали разные национальности... установить поляков, немцев, латышей, эстонцев, иранцев... составить на них списки и справки на арест, которые утверждались Германовым, и на основании этих списков производились аресты... Выезжали Могильников в Лариндорф, и я в Ички».

Аналогичные показания дал второй участник массовых и необоснованных арестов советских граждан Скутин А.И. Он показал, что аресты граждан в гор. Ялте производились необоснованно:

«В большинстве при отсутствии каких-либо агентурных материалов и к/р деятельности Германов давал распоряжение об аресте. Аресты производились без оформления постановления и санкции прокурора... В результате за 2-е суток в г. Ялте было арестовано около 200 человек, большинство которых потом было освобождено...».

Свидетель Винс Д.К. показал:

«Особенно жуткие перегибы допускались 3 отделом по арестам немцев. Установка Германова в этом вопросе была — "каждый немец — кулак" и "фашист". В начале 1938 года, вернувшись из больницы, я как заместитель начальника отделения КРО, стал подсчитывать, где и сколько было арестовано обслуживаемого мною немецкого контингента.

Этот подсчет показал, что в Крыму из взрослого мужского населения немцев было арестовано до 35—40%, при этом удары наносились в одно и то же место — Тельманский, Фрайдорфский, Лариндорфский и Евпаторийский районы...».

Показания о нарушениях революционной законности при производстве арестов в городах Ялте, Севастополе, Феодосии, Евпатории и в районных центрах Крыма дали и другие участники массовых операций по арестам советских граждан: Кривченко, Мелешко, Коршунов и другие.

За все эти действия Германов был предан суду Военного Трибунала войск НКВД Крымского Округа, по приговору которого он, на основании ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР 14—16 мая 1940 года был осужден всего лишь к 2 годам заключения в ИТЛ.

Определением Военного Трибунала войск НКВД Харьковского округа от 29 июня 1940 года приговор в отношении Германова был оставлен в силе.

Дело на Германова хранится в учетно-архивном отделе УКГБ Крымской области.

Справку составил:

Пом. военного прокурора ОдВО

Полковник юстиции (подпись) Черняев.

ВЫПИСКИ ИЗ СПРАВКИ

Бывшего Наркома Внутренних Дел Крымской АССР майора госбезопасности Каранадзе от февраля 1939 года о ходе выполнения постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17.XI—1938 г. и приказа НКВД СССР № 900762 от 26.XI—1938 года.

...Извращения в следственной работе и незаконные аресты.

Пробравшиеся в органы НКВД Крыма, ныне разоблаченные и арестованные враги народа — Михельсон, Якушев, Германов, Григорьев, Бем и др. во вражеских целях производили массовые незаконные аресты, а затем в процессе следствия, путем применения незаконных методов допросов, у арестованных вымогали ложные показания о причастности их к различным контрреволюционным организациям и иностранным разведкам.

Большой вражеский удар был нанесен по группе колхозников, когда в период проведения массовых операций по изъятию кулацкого элемента по Крыму по приказу 00447 по «липовым справками» под видом социально-чуждого элемента — арестовывались честные колхозники.

Только по 2-м операциям в 1937 году из 4000 чел. было арестовано и осуждено 1618 колхозников и, если в этот период арестовывались по недостаточно обоснованным справкам, то в последующий период, т. е. в 1938 году аресты колхозников производились компанейски — по спискам, а следственные дела на них оформлялись как на группы «штурмовых фашистских, повстанческих отрядов».

...В первых числах мая 1938 года Германов, по распоряжению Михельсона, создал из числа работников 3-го отдела «ударную» бригаду, во главе которой лично выехал в г. Ялту и на основании имевшихся в Ялтинском горотделе устаревших списков учета белогвардейского элемента и полученным из адресного стола справкам на проживавших в Ялтинском районе поляков произвел одновременный необоснованный арест 100 человек, не располагая на этих лиц компрматериалами. Каждый из арестованных Германовым быстро допрашивался, и те из них, которые вызывали какие-либо подозрения, — направлялись в тюрьму, а некоторые тут же на месте освобождались.

«...Осенью 1937 г. на оперативном совещании начальников периферийных органов и сотрудников Наркомата обсуждался вопрос о массовой операции по кулацкому контрреволюционному элементу, где были объявлены контрольные цифры по каждому району, опрошены все начальники периферийных органов и начальники отделов Наркомата о реальности контрольных цифр. Очень многие из начальников периферийных аппаратов давали встречные цифры, т. е. вместо 50 человек 100 человек.

Срок выполнения задания был установлен 10—15 дней. Совещанием руководили Михельсон, Бызов, Германов, Григорьев.

После совещания ежедневно звонили в районы и требовали выполнения цифр по аресту.

В результате районы арестовывали без всяких материалов по спискам в ряде случаев не того, кто подлежал репрессии.

Для выполнения задания по линии 3 Отдела были созданы бригады и посланы в г.г. Севастополь, Керчь, Феодосию и Ялту».

(из сообщения нач. Ялтинского Отдела НКВД Крыма лейтенанта госбезопасности Скутина).

В этом же 1938 году Михельсоном, Якушевым и Германовым были произведены массовые совершенно, в большинстве своем, необоснованные аресты греков в г.г. Ялте, Севастополе и Керчи, причем на оперативных совещаниях работников отдела, а также при выездах на периферию, Германов давал установки «объединять в к/р националистические шпионские организации всех греков, которые состоят или состояли членами церковных двадцаток.

...Значительное количество лиц арестовывалось XI Отделом НКВД Крыма по спискам по признакам их принадлежности к той или иной национальности, в частности, немцы, греки, поляки, болгары, эстонцы, латыши, проживавшие в определенной зоне.

Не располагая материалами компрометирующего характера, необходимыми для изобличения обвиняемых в контрреволюционной деятельности, сотрудники ОДТО и XI Отдела НКВД широко практиковали по отношению к арестованным методы физического воздействия.

В результате этого, обвиняемые давали вынужденные, вымышленные показания о своей "контрреволюционной" деятельности, оговаривая и других лиц, известных им по совместной работе».

Далее в справке дается перечень наиболее характерных примеров с указанием дел, по которым сотрудниками ОДТО и XI Отдела НКВД к арестованным применялись меры физического воздействия (арестованные Фундуков, Попов В., Келесиди И.Д., Бернардов, Надь Тересник, Шулик, Иронько А.М., Панусис Д.И., Садлаев Э.Ш., Такинен Э.М. и др.).

В справке, кроме того, приводятся многочисленные факты фальсификации протоколов допроса свидетелей, на основании которых затем обвинялись арестованные.

Нарком Внутренних Дел Крым. АССР
майор госбезопасности (Каранадзе)

«_» февраля 1939 года

Выписки из справки произвел:

Ст. следователь УКГБ при СМ СССР на Черноморско-Азовском Морском и Дунайском Речном бассейнах

майор (подпись) Тепляков

Копия справки хранится в деле разной переписки б. Особого Уполномоченного НКВД Крымской АССР за 1939 год в Учетно-Архивном Отделе УКГБ при СМ УССР по Крымской области.

Ст. следователь Управления КГБ при СМ СССР на Черноморско-Азовском и Дунайском Речном бассейнах.

майор (подпись) Тепляков.