Священник Аверкий Саморян

Грозным, сокрушительным событием для духовенства Ялты стала скорая и решительная расправа над замечательным священником Аверкием Саморяном, который совсем недолго пробыл настоятелем Александро-Невского собора. Да и не мог пробыть долго. Всякого живо реагирующего на советскую действительность человека, тем более социально чуждого, органы не оставляли без внимания.

Дело отца Аверкия возникло 18 ноября 1929 года на основании накопившихся материалов в Ялтинском ГПУ еще в 1927 году. Все доносы и собранная информация о священнике Аверкии сводились к тому, что он в Ялте «в течение ряда лет проводил антисоветскую агитацию по день ареста. Группировал вокруг себя антисоветски настроенных кликуш и через них проводил будирование религиозных масс церквей Тихоновских приходов, возбуждая недовольство в массах на Соввласть путем распространения среди масс провокационных слухов, что коммунисты и советская власть путем обложения церквей непосильным налогом стараются закрыть все церкви и устроить в них клубы».

Действительно, Саморян был активным человеком с острым чувством к несправедливости и всякой неправде. Еще в 1920 году за «чуждую идеологию и религиозную пропаганду» его исключили из Харьковского университета, где он учился на словесном отделении. Но это его только подтолкнуло скорее принять священный сан и все силы молодости отдать на благо Православной церкви.

Он служил в Харькове и других городах Украины, непродолжительное время священствовал на Северном Кавказе, пока в мае 1927 года не попал в Севастополь. Там он стал настоятелем больничной церкви и развернул активную пастырскую деятельность. Органы ГПУ внимательно фиксировали его «преступление» перед властью: «Внедряя суеверия в религиозные массы верующих, совершил молебствие у обновленной иконы», за что был привлечен к ответственности. Но отец Аверкий успел быстро покинуть город и тем избежал ареста. В 1928—1929 годах он — настоятель феодосийского Александро-Невского собора. Там, не теряя времени зря, он быстро и легко вернул к жизни бывшее феодосийское сестричество. Из еще вчера испуганных сестер-прихожанок образовалась замечательная команда церковных активисток, способных отстаивать не только свои убеждения и веру, но и храмы города. По благословению священника они распределили между собой обязанности: поддерживали образцовый порядок в храме, читали и пели на клиросе. А наиболее способные и активные сестры были командированы по другим храмам, где появлялись опасные настроения и прихожане начинали прислушиваться к обновленческой пропаганде. Их молитвенный настрой и трезвая церковность помогали совестливым христианам своевременно избегать душепагубных сетей. Их тихие, ясные слова, наполненные опытом веры, достигали цели, и для простодушных становилось очевидным жестокое лукавство раскольников и непримиримость властей к верующим.

В тех случаях, когда сестры не могли справиться сами, не хватало аргументов и авторитета, как это получилось в Казанской церкви, приходил отец Аверкий. В конце марта 1929 года группа обновленцев была готова к захвату храма бывшего монастырского подворья. Смутьяны набирали силу, соблазняли нерешительных, и командированные в Казанский храм сестры были уже не в силах сдерживать их напор. На одном из собраний, когда приходом обсуждалась возможность перемены церковной ориентации и приглашения обновленческого священника, неожиданно для всех пришел отец Аверкий с предложением разъяснить церковную ситуацию, разрешить назревший вопрос. С присущим ему красноречием он выступил перед собравшимися с яркой, зажигательной речью, нелицеприятно обрисовал политику обновленческих вождей и местных горе-пастырей, примкнувших к раскольникам, и предложил всем канонически совестливым церковным людям отряхнуть прах обновленческой смуты и объединиться вокруг Патриаршей церкви, «противостать всякому нововведению в церквях, которое делается Советской властью с целью притеснения религии, ликвидации храмов и передачи их на поругание под клубы».

Наблюдатель из ГПУ писал: «Выступление Саморяна, где присутствовало до 30 человек, было тенденциозным. Антисоветские элементы использовали собрание и церковь как трибуну для агитации против Советской власти и ее мероприятий. По тактическим соображениям репрессивные меры к Саморяну Аверкию не применены, и он через несколько дней после своего выступления выехал на жительство в Ялту».

По благословению феодосийского архиерея отец Аверкий стал благочинным Большой Ялты и настоятелем Александро-Невского собора, а точнее нижнего храма великомученика Артемия, так как верхний храм захватили обновленцы. Вынужденный отъезд из Феодосии не смутил мужественного пастыря, и он с прежней решимостью продолжал трудиться на благо Церкви.

Органы ГПУ зафиксировали в своих отчетах: «С первых же дней по прибытии в Ялту занялся группировкой вокруг себя женщин — бывших сестер Ялтинского сестричества, бывших людей, и вообще местных кликуш, антисоветски настроенных. И он проводит прежнюю деятельность, выступая с антисоветскими речами на собраниях и в проповедях после богослужения».

На новом месте отец Аверкий действовал с незаурядной энергией и подлинным вдохновением. Ему удалось объединить вокруг себя всех, кто от непрекращающихся притеснений и унижений потерял церковную ориентацию и стал унывать. Живая вера, зажигательные проповеди и личное бесстрашие ободряли и внушали доверие настолько, что еще вчера растерянные люди находили силы в своих испуганных сердцах и, самоорганизовываясь, с радостью исполняли пастырские благословения. Отец Аверкий был поистине неутомим, служил практически каждый день, и за богослужением по три раза говорил проповедь. Объяснял Священное Писание, говорил о нуждах и проблемах общины, как настроиться в новых условиях на церковную жизнь, обличал раскольников и смутьянов, лжепастырей, прельщающих народ. С каждым днем в храме становилось все больше людей, и он, без сомнения, овладевал их сердцами. Когда он почувствовал, что к нему появилось безусловное доверие, стал действовать еще решительней и энергичней, так что антицерковные затеи властей на всех уровнях подвергались его обличениям. Более того, он организовал сбор средств на нужды собора и духовенства как в своем храме, так и по всему городу и прилегающим деревням. Порой он и сам ходил с женщинами из сестричества, собирая материальную помощь, и при этом всем проповедовал — верующим и неверующим. Один из стукачей сообщал: «При сборе средств Саморян просил жертвовать, говоря: "Не будете жертвовать, коммунисты налогами закроют церкви и переделают под клубы" и предлагал еще больше сплотиться вокруг церкви <...>. Зарекомендовал себя в глазах верующих Ялты как "истинный поборник православной веры" и "нелицеприятный обличитель безбожных властей"».

Особенно близкими для Аверкия стали греки-лишенцы, подданные Турции и Греции. Он бывал в их домах и поддерживал морально.

В конце октября 1929 года на годовщину смерти своей дочери грек Пеламиади позвал гостей. Пришел и отец Аверкий. После совместной молитвы за трапезой кто-то из греков, выражая общее решение, сказал: «Мы, греки, хотим просить хлеба у власти» и что они во время празднования 12-й годовщины Октябрьской революции 7 ноября хотят выйти на улицу с транспарантом, на котором будет написано: «Мы признаем Соввласть, даешь хлеб». Священник не одобрил эту инициативу и посоветовал не предпринимать никаких шагов в этом направлении. Среди присутствовавших оказался стукач, и уже через несколько дней все греки, девять человек, были арестованы.

17 ноября был арестован и отец Аверкий Саморян. У следователя уже были показания свидетелей из Феодосии — Бизина, Дымченко и Тошона — о собрании в Казанском храме, когда отец Аверкий смог переубедить сомневающихся и лишить инициативы злоумышленников, так что триста человек, почти все присутствовавшие, пожелали остаться в патриаршей церкви.

Были допрошены и ялтинцы: Дмитрук — председатель Александро-Невского приходского совета, Терещенко — староста собора и Хтинцулова, которую следователь в документе определил как «кликушу собора». Они подтвердили официальную версию, что с прибытием в Ялту священника Саморяна «тихоновщина» оживилась. Вокруг него образовалась активная группа церковных людей, он проповедовал по несколько раз на день, и не только «на религиозные темы, но и на отвлеченные, чем будировал население». Более того, когда церковный совет предложил священнику Саморяну прекратить вести антисоветские беседы в церкви, он их проигнорировал и продолжал проповедовать, подчиняясь пастырской совести. В результате Церковный совет отказал ему в праве служить в Александро-Невском соборе, и он перешел в Иоанно-Златоустовский храм.

«Свидетели» из Златоустовского храма Мокарев, Киселев, Туточнин и другие показали, что, находясь на службе, он продолжал себя вести по-прежнему и «с выделенными им женщинами сам ходил по городу Ялте и в деревни Дерекой и Ай-Василь собирать деньги на церковь, причем заходил в каждый дом, не считаясь с тем, кто там живет, верующие или нет».

12 января 1930 года священника перевели в симферопольский изолятор.

На следствии отец Аверкий виновным себя не признал. За время нахождения в ялтинском изоляторе он написал заявления с просьбой «о прощении непроизвольных упущений, которые могли быть истолкованы как нелояльное отношение к Советской власти» и просьбой разрешить «добровольный выезд из Крыма».

Помимо его церковной деятельности, проповедей и выступления на собрании в Казанском соборе Феодосии, власти поставили отцу Аверкию в вину и то, что ему было достоверно известно о готовящемся выступлении греков-лишенцев, и он не сообщил в следственные органы как после собрания, так и после их ареста, зная о причинах ареста.

На основании свидетельских показаний «обвиняемый Саморян Аверкий Иванович, 1896 года рождения, уроженец Таврической губернии Бердянского уезда, села Борисовки, семейный, с неоконченным высшим образованием, лишенный избирательных прав как служитель культа <...>, проживает в Ялте, по Крутому переулку, № 6, достаточно изобличается свидетелями»¹.

К нему применили ст. 58-10 на основании того, что «материалы дела считаются вполне доказанными».

Приговор подписали уполномоченный СО Модин, начальник СО Сорокин и заместитель ПП ОГПУ по Крыму Нельке, и священник Аверкий Саморян был отправлен в Соловецкие лагеря на три года.

Примечания

1. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 2547, л. 1—15.