Священник Евгений Руденко

Трагической и противоречивой, как и сама эпоха, оказалась жизнь священника Евгения Анатольевича Руденко, который совсем недолго служил в Александро-Невском соборе Ялты.

Евгений Руденко родился в 1912 году в Керчи. Семья была религиозной, и чувство Бога у ребенка появилось очень рано. Он прислуживал в алтаре керченского Александро-Невского собора и дома часто играл, изображая служащего священника. «Однажды в 1918 году, когда Керчь захватили немцы, по квартирам распределяли солдат на постой. Привели постояльца и в семью Руденко, как раз в тот момент, когда маленький Евгений устраивал "домашнюю службу". Он взял катушечку на нитяных постромках, которая символизировала кадило, и, читая молитвы, кричал сестрам: "Молитесь, молитесь, становитесь на колени..." Увидевши эту сцену, немец не пожелал оставаться на постой»¹. Его отец, Анатолий Алексеевич, работал кладовщиком на консервном заводе, где Евгению пришлось часто подрабатывать, так как семья жила достаточно бедно.

В 1928 году Руденко окончил девятилетку с педагогическим уклоном и устроился работать на тот же консервный завод. Но с 1932 года Евгений Анатольевич стал преподавать в школах Керчи, а в следующем, 1933 году, получил диплом Одесского педагогического института. Руденко знал французский, итальянский и немецкий, играл на фортепиано и замечательно пел зычным, густым баритоном. В этот период его жизни он обратился к церкви и, чтобы расширить и углубить свои религиозные познания, читал доступную богословскую литературу. Впоследствии в 1947 году в течение четырех месяцев был вольным слушателем Одесской духовной семинарии.

В 1936 году Евгений Руденко перебрался в Москву, преподавал в общеобразовательных школах, регулярно возвращаясь в Керчь, где оставалась его одинокая мать. Там же, в Москве, Е. Руденко окончил музыкальный техникум.

Когда началась война, он приехал в родной город, чтобы мать не оставалась одна. Ехал через Харьков, Новороссийск и на судне до Феодосии. Пытался устроиться на работу, но безуспешно: школы уже были закрыты... В поисках места выехал в Симферополь и в октябре, за 2—3 недели до захвата города немцами, устроился в городскую психбольницу культработником. На оккупированной территории остался непреднамеренно. Эвакуировать работников больницы не успели или не смогли. Жизнь под немецким сапогом резко переменилась. Помимо бытовых и экономических обстоятельств, краеугольным оставалось мировоззренческое — оккупанты не должны оставаться на русской земле. Эти настроения поддерживал его родственник Николай Иосифович Эльяш, которого он знал с детства и с которым учился в одной школе. Впоследствии Эльяш стал врачом. В 1937 году они по-настоящему сблизились и некоторое время проживали в одной квартире. Эльяш был руководителем подпольной советской организации, которую создал сам. В один из ноябрьских вечеров 1941 года молодые люди объяснились, и Н. Эльяш предложил Евгению Анатольевичу вступить в ряды подпольщиков, на что тот дал согласие.

По просьбе Николая Эльяша Евгений усовершенствовал свой немецкий язык — настолько, чтобы стать переводчиком, на что у него ушло пять месяцев. И когда он счел свои познания достаточными, был представлен неким сестрам, имевшим близкие отношения с главной переводчицей в немецкой комендатуре Симферополя. Немолодая, очень милая и обаятельная Мария Евгеньевна Ковалевская, как об этом стало известно Руденко много позже, была опытной разведчицей. В рекомендательной записке сестры аттестовали Е. Руденко наилучшим образом, поручились за его порядочность и просили устроить на должность переводчика. Евгений Анатольевич не замедлил явиться в немецкую комендатуру, находившуюся на углу улиц Серова и Р. Люксембург и, представившись, подал Марии Евгеньевне записку. Внимательно прочитав, она приняла молодого человека с повышенным вниманием, дала нужные советы, сама написала заявление во избежание грамматических ошибок и предложила Руденко переписать его своей рукой. Одним словом, сделала все, что было в ее силах. Комендант принял заявление Руденко, проверил его знание языка. Поинтересовался образованием, прошлой жизнью, партийностью и так далее. Руденко ответил, что он из мещан, беспартийный и в Красной армии не служил. В свою очередь Мария Евгеньевна представила Руденко коменданту как прекрасного, образованного человека, который, несомненно, справится со своими обязанностями. Комендант ей доверял, и поэтому без долгих проволочек Евгений Руденко был принят на службу и направлен в привокзальное отделение жандармерии.

Там Руденко прослужил до октября 1943 года, затем заболел тифом и около двух месяцев лежал в больнице, а потом еще отлеживался дома.

В привокзальном отделении он близко сошелся с его начальником Келлером, и, когда его в январе 1944 года перевели на должность шефа 2-го отделения немецкой полиции Симферополя, он забрал с собой Руденко, где тот прослужил до самого отступления немцев. Это решение было принято еще до его болезни.

Во время работы в привокзальной жандармерии в разведывательную задачу Руденко входило давать информацию о готовящихся облавах на партизан, обысках в домах подозреваемых и о движении транспорта. Собранные сведения по распоряжению Эльяша он передавал Нине Усовой, Таисии Афониной и Шуваловой. О его подпольной работе больше никто не знал.

В обязанности Руденко входила выписка документов для русского населения, которому немцы разрешали переезд по железной дороге. Иногда он участвовал в обходах с контролем полицейских постов и постов РОА, находившихся при железной дороге, а также в допросах задержанных жандармерией людей. Порой ему приходилось быть немым свидетелем избиения людей, заподозренных в причастности к партизанам. Как правило, это были те, кто за проезд без пропуска не мог заплатить положенный штраф. Их запирали на замок, пока не набиралась группа, а затем под конвоем полицейских отправляли в комендатуру для расследования.

По чьему-то доносу весной 1944 года в полиции стало известно о пребывании партизан в одном из домов на Красной горке, и Руденко с шефом жандармерии, соглядатаями и несколькими полицейскими был вынужден присутствовать во время ночного обыска. Подобная ситуация повторялась не более двух-трех раз, и во всех случаях никто не был пойман. Впрочем, однажды через несколько дней после обыска в полиции стало известно, что подозреваемая семья, проживавшая в переулке между бульваром Ленина и улицей Гоголя, уехала ночью на подводах к партизанам. В то же утро Руденко, как переводчик, сопровождал начальника полиции на место происшествия. Квартира была вскрыта, произведен обыск, но ничего ценного и компрометирующего не обнаружено. Были опрошены соседи и составлен акт. А шеф полиции, видимо, как компенсацию за беспокойство, забрал из квартиры картины.

В том же, 1944 году, Руденко участвовал в рейде по проверке паспортов на одной из улиц Красной горки, так как кто-то донес, что там проживает человек без документов. Все закончилось тем, что нашли женщину, варившую самогон. Ее оштрафовали и отобрали уже произведенный напиток.

Священник Евгений Руденко

В первой половине июля 1943 года немцы арестовали Н. Эльяша по дороге на работу в родильный дом и заключили в тюрьму, находившуюся в районе бывшего клуба НКВД. Его обвинили в содействии побегу из немецкой тюрьмы и последующем укрывательстве шести военнослужащих девушек Красной армии. И только в августе 1943 года его выпустили за хорошую взятку.

В апреле 1944 года Е. Руденко оказался на грани ареста. Н. Эльяш ушел к партизанам, и обеспокоенный Евгений Анатольевич, узнав об этом, провел бессонную ночь, но на службу пришел вовремя. Хозяйка квартиры по улице Хацко, 15, Мария Меркурьев на Эверт, около 8 утра пришла к нему на работу и сообщила, что почти сразу же после его ухода дом был оцеплен и проведен обыск. Через некоторое время к зданию полиции, которое располагалось в конце улицы Госпитальной, недалеко от поворота трамвайного круга и здания физического корпуса педагогического института, подъехала машина СД. Келлер, видимо, желая проверить реакцию Е. Руденко, сказал: «Автомобиль СД пришел», но никакого смущения на лице переводчика не заметил, тот без каких-либо эмоций продолжал заниматься своей работой.

Войдя в помещение, работники СД сразу же сказали Е. Руденко, что им известно об уходе Эльяша к партизанам, и потребовали, как родственнику, дать исчерпывающий ответ. Сохраняя полное спокойствие, Руденко сказал, что за доктором Эльяшом вчера вечером пришла автомашина и он уехал на аэродром — эвакуироваться в Румынию. И добавил, что тот продолжительное время добивался пропуска через своего знакомого, шефа геологической станции, и об этом обстоятельстве известно многим общим знакомым.

Руденко предложили сесть в машину и под конвоем отвезли на геологическую станцию, где указанного свидетеля не оказалось. Тогда они отправились в родильный дом, где работал Эльяш, и побеседовали с заведующим Сергеем Георгиевичем Навроцким, но не в присутствии Руденко. Затем его привезли в СД, произвели обыск и посадили в камеру, где уже находилось примерно 18 изнуренных и истощенных людей. Его трижды допрашивали, куда делся Эльяш, но без избиений, Руденко повторял уже сказанное. Через 10 дней его снова вызвал следователь и сказал, что его освобождают из-под стражи и он может вернуться на прежнюю работу и занять старую квартиру, которая была опечатана, и выдал необходимые справки.

Перед уходом следователь строго предупредил, что если он получит сведения о причастности Эльяша к партизанам, его непременно расстреляют. И предложил вообще о всех случаях проявления партизан или связи с ними немедленно сообщать в СД, на что Руденко дал согласие.

После происшедшего Келлер стал относиться к Евгению Анатольевичу сухо и вскоре откомандировал его в главное управление полиции, находившееся в здании бывшей гостиницы по улице Кирова, на должность переводчика. Теперь его работа состояла в том, чтобы, согласно вопросам, направлять посетителей в нужные кабинеты².

После освобождения Крыма от фашистов Руденко остался в Симферополе. Первые послевоенные годы прошли для него относительно спокойно. Он преподавал итальянский язык в Симферопольском музыкальном училище и под влиянием Святителя Луки обдумывал свое призвание. В марте 1948 года он был рукоположен в священный сан. Став клириком Александро-Невского собора в Ялте, он с ревностью и большой энергией занялся восстановлением полуразрушенного храма. Многое приходилось делать своими руками. Когда власти узнали о намерении священника побелить собор, предупредили: «Если будет несчастный случай — попа посадим, а храм закроем». Тогда на следующий день отец Евгений, помолившись, обвязал себя веревкой поперек туловища, сам полез на стены и начал белить. Со временем, увлеченные его решимостью, стали подтягиваться помощники — мужчины мастерили, а женщины шили и перепечатывали на машинке утраченные минеи и триоди. Более того, в соборе стали устраивать благотворительные обеды, и на фоне дороговизны продуктов это производило сильное впечатление даже на неверующих.

В Ялте отец Евгений, как правило, ходил в священнической одежде, чем немало раздражал воинствующих атеистов.

Святитель Лука высоко оценивал способности Руденко и отзывался о нем, в частности, так: «В Ялту я послал священника Руденко — образованного и ревностного человека. Когда он туда приехал и поставил вопрос об открытии нижнего храма, в соборе его встретили в штыки, но он устроился хорошо, так как первые его проповеди привлекли массу верующих и он сумел завоевать их расположение. В Ялтинском соборе есть нижний храм великомученика Артемия, о восстановлении которого и поставил вопрос священник Руденко. Я разрешил и сейчас я получил из Ялты телеграмму о выполнении этого задания»³.

В начале 1949 года уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР по Крымской области Я. Жданов в беседе со Святителем Лукой коснулся вопроса о проповедях, в частности, в ялтинском Александро-Невском соборе. Ссылаясь на указы Патриарха и Синода от 25/VIII и 16/XI—48 г., которые предписывали говорить проповеди только по воскресным и праздничным дням, не выходя за пределы толкования Священного Писания, и которые должны были носить «чисто церковный» характер, он указал Святителю, что в ялтинском соборе проповеди произносятся ежедневно, а порой и по два раза на день, утром и вечером. Кроме того, отец Евгений два раза в неделю, по воскресеньям и четвергам, проводил душеспасительные беседы, своего рода катехизацию. О днях и часах этих бесед он вывешивал объявления на церковных дверях. «В притворе при входе в собор на обеих стенах висят большие плакаты с рисунками на библейскую тему "О земной жизни Иисуса Христа, Сына Божия, Спасителя мира", под каждым рисунком имеется текст, составленный священником Руденко, по сути дело, это — наглядная религиозная пропаганда, затем при соборе для прислуживания священникам имеются пять мальчиков-школьников».

Святитель Лука возразил уполномоченному: «Что проповеди произносятся ежедневно — это хорошо, так и должно быть, так как я сам их говорю ежедневно, и с указами Синода в отношении проповедей и непреподавания Закона Божия я не согласен, о чем писал Патриарху. И главным образом по этой причине еду к Патриарху для беседы с ним по этим вопросам.

Если священник Руденко проводил беседы на душеполезные темы после службы — тоже неплохо, и эти беседы проводились испокон веков, и я сам, еще будучи священником в Ташкенте, такие беседы проводил, ничего в этом плохого нет»⁴.

Ялта. Собор Александра Невского. Фото 1960-х годов

15 сентября 1949 года было выписано постановление на арест священника Евгения Руденко, и 2 октября за ним пришли на улицу Кирова, 3, в квартиру № 11, где он проживал. Во время обыска органы нашли справку о его принадлежности к партизанскому движению, которую в свое время ему передал Виталий Коган, имевший отношение к подпольной работе. В постановлении на арест была четко сформулирована вина священника перед советским народом: «Руденко, оставшись проживать на оккупированной немцами территории, являлся активным немецким пособником, добровольно поступил на службу в немецкие карательные органы — жандармерию, а затем в комендатуру в качестве переводчика, принимал участие в допросах арестованных советских граждан.

В настоящее время среди своего окружения проводит антисоветскую агитацию, возводя клевету на руководителей партии и Советское правительство»⁵.

Документ подписан лейтенантом Жильцовым.

У арестованного священника сняли отпечатки пальцев, сделали фото и составили словесный портрет: рост — высокий, выше 180 см, фигура — средняя, плечи опущенные. Шея длинная, заметен зоб. Волосы — темно-русые. Глаза — карие, лицо — овальное, лоб — высокий. Брови — дугообразные, нос — малый, рот — большой. Особых примет нет⁶.

В тот же день отца Евгения допросил майор Тарасенко. Священник изложил свою биографию, как остался на оккупированной территории, как был привлечен Эльяшом к подпольной работе, и все подробности, связанные с этой деятельностью. Выслушав своего подопечного, 15 октября следователь предъявил обвинение: «Враждебно настроен к Советской власти, остался проживать на оккупированной территории, где добровольно поступил в жандармерию переводчиком, принимал участие в допросах», на что отец Евгений ответил: «Виновным в предъявленном обвинении по ст. 58.1 "а", 59-02.1 УК не признаю»⁷.

Следователь потребовал указать всех знакомых пофамильно, и Руденко назвал ряд церковных певчих, в том числе и тех, которых он уволил, а также старосту храма Сысоева, члена ревизионной комиссии Алексея Чумина и других.

Некий Павел Алексеевич дал показания на Руденко о том, что тот восхвалял немцев и немецкую культуру. Но и это обвинение священник решительно отверг, как и то, что его проповеди носили политический оттенок. Современному человеку трудно представить, какую неудоборазличимую мерцательность в словах священнослужителя усматривали гонители и какими могли быть последствия такого обвинения.

На допросе 27 декабря 1949 года состоялся следующий диалог:

«<...> Я еще раз повторяю, что мне, как священнику, не положено заниматься политикой, в проповедях я политических вопросов не затрагивал и никто меня к этому не уполномочивал, указаний таких не получал <...>.

Вопрос: Установлено, что в одной из проповедей Вы перед прихожанами Александро-Невского собора заявляли, что со стороны советской власти допускаются гонения в отношении православной веры. Вы это подтверждаете?

Ответ: Я считаю, что свидетель, давший эти показания, перепутал события. Читая проповедь о Варваре Великомученице, я говорил, что в эпоху ее жизни Церковь была гонима язычниками. В своих неоднократных проповедях, читая Евангелие для прихожан, я говорил, что вера в Бога падала, падает и будет падать, эта проповедь была основана на материалах Евангелия. О том, что православная вера гонима Советской властью, я не говорил и не мог говорить.

По этому вопросу, видимо, даже был неправильно информирован секретарь городского исполкома Еврастов. Будучи вызван в горисполком по ряду вопросов, Еврастов мне заявил: "Что же ты в проповедях о Варваре заявляешь о гонениях на православную церковь?"

Оккупированный Симферополь, улица Кирова

Я объяснил Еврастову, как в действительности было дело, т. е. разъяснил ему то, что о гонении на православную церковь или веру со стороны Советской власти я на проповеди не говорил <...>. Гумен Алексей Маркович или не понял моей проповеди, или умышленно извратил факты. Утверждаю, что было именно так, как я показывал.

Вопрос: Следствием также установлено, что Вы, являясь священником Александро-Невского собора, проводили работу по вовлечению в церковь молодежи и, в частности, детей школьного возраста, расскажите об этом?

Ответ: В мои обязанности, как и всем священникам, входило привлекать в церковь больше прихожан, однако искусственных средств вовлечения верующих в церковь я не применял. Единственное мое средство привлечения в церковь прихожан — это хорошее чтение проповедей, дикция, умение петь, внятливость речи, этим я привлекал людей в церковь. При чтении моей проповеди действительно приходило больше людей, были лица преклонного возраста и молодые люди. Что касается детей школьного возраста, то я их в церковь не привлекал.

Вопрос: Известно, что в церкви прислуживают дети школьного возраста?

Ответ: Да, два мальчика было, по имени Шура и Коля, их возраст точно не знаю, им было примерно 10—11 лет.

Вопрос: Что они делали в церкви?

Ответ: Они прислуживали, выносили свечу к началу службы в церкви, но до конца службы не оставались. Всегда уходили раньше.

Вопрос: Они школьники?

Ответ: Да, они школьники.

Вопрос: Кто их привлек к службе в церкви?

Ответ: Обычно принято, что во всех церквях имеются мальчики, которые прислуживают, т. е. выносят свечи к началу службы. В нашей церкви таких мальчиков не было. Разговорившись однажды с членом двадцатки Александро-Невского собора Оськиной, я ее спросил, у кого из церковной двадцатки имеются такие мальчики, которые могли бы прислуживать в церкви. Оськина мне заявила, что у нее имеются два мальчика — Шура и Коля и что они не против, чтобы взять их в церковь для прислуживания. Я сказал Оськиной, чтобы они пришли, и я посмотрю, что это за мальчики.

Впоследствии мальчики Оськиной пришли в церковь, они присмотрелись, как они должны прислуживать, а затем приходили в церковь и выполняли свои обязанности. Обычно они приходили два раза в неделю, в Воскресный день и в праздничные дни.

Немецкие солдаты в Симферополе

Вопрос: Кто еще из мальчиков прислуживал в церкви?

Ответ: Несколько раз для прислуживания в церкви приходил мальчик по имени Ваня.

Вопрос: А что за мальчик Владимир?

Ответ: Владимир — это совсем маленький мальчик, кажется, еще дошкольного возраста, он является сыном жительницы города Ялта Хаустовой, которая очень хотела, чтобы ее сын прислуживал в церкви, но ввиду того, что он совсем маленький, я его к прислуживанию в церкви не допустил.

Вопрос: Ставился ли вопрос директора школы об отлучении мальчиков Коли и Шуры от церкви?

Ответ: Передо мной такого вопроса никто не ставил, но ко мне с жалобой приходила Оськина Анна Самойловна и рассказала мне, что у нее хотят отобрать детей и передать их в детский дом за то, что их она неправильно воспитывает, т. е. имеется в виду, что она их пускает в церковь. Я ответил Оськиной, что отобрать у нее детей никто не может, а что касается прислуживания в церкви, пусть она сама решает.

Вопрос: Какова материальная заинтересованность мальчиков в прислуживании в церкви?

Ответ: Заработной платы, как обычные работники церкви, они не получали, но по праздникам они получали деньги в виде награды по 100—150 рублей, причем деньги вручал не им, а Оськиной Анне.

Как мальчикам, прислуживающим в церкви, им были пошиты т[ак] н[азываемые] стихари (специальная церковная одежда). Эту одежду они надевали только, когда приходили в церковь служить.

Вопрос: Они до последнего времени находились в церкви?

Ответ: Да, до последнего времени. Считаю необходимым дополнить, что наградные деньги мальчикам выдавались два-три раза в году, на праздники, престольный Александра Невского и Пасху»⁸.

Допросы продолжаются один за одним. Следователь ничему не верит, устраивает очные ставки, но отец Евгений, как и прежде, решительно отвергает все обвинения.

Симферополь. Весна 1944 г.

Наконец объявилась некая Наталия Ивановна Шелкова, жительница Ялты, лет 35—38, и дала на священника показания. Следователь спросил: «Имеет ли она к нему неприязненное отношение?» Священник ответил: «Нет». Хотя «благоразумней» было бы признать, что она по какой-то причине, затаив злобу, клевещет на него. Шелкова участвовала в ремонте храма и, естественно, как и другие рабочие, сталкивалась с отцом Евгением довольно часто.

Следователь зачитал выдержку из ее показаний о том, как в один из обеденных перерывов священник хулил советскую действительность. Священник все отрицал...

«— Вы говорите неправду. Факты Ваших антисоветских высказываний подтверждены целым рядом свидетелей. Намерены ли Вы прекратить запирательство и рассказать следствию о Вашей антисоветской работе?

— Я говорю правду, но подтвердить какую-либо антисоветскую работу не могу, так как я ее не допускал.

— Вы антисоветскую работу проводили не только с отдельными лицами в церкви. Вы уже были изобличены, Вы использовали для этого проповеди, которые Вы читали как священник для верующих. Почему Вы об этом не говорите?

— Я это отрицаю, никогда в проповедях, читаемых мною в церкви для верующих, вопросов политического характера не затрагивал, а поэтому антисоветской агитации проводить не мог»⁹.

28 ноября 1949 года начальник управления МГБ Крымской области генерал-майор Кондаков продлил срок следствия и содержания под стражей священника Евгения, чтобы лучше разобраться в «пособнической деятельности оккупантам» и «распространении Руденко среди населения антисоветской агитации».

14 декабря отец Евгений прошел медицинское освидетельствование: его осмотрели лейтенант УМГБ Шведов А.К. и врач тюрьмы Цепулина Л.В. и поставили диагноз: понижение слуха, общий невроз, хронический колит с заключением: «в госпитализации не нуждается. Практически здоров, на допросы следовать может».

Следующий допрос состоялся 18 января 1950 года. Начался в 13—00, окончен в 16 часов 40 минут.

«Вопрос: Следствием установлено, что в результате Вашего враждебного отношения к существующему в СССР государственному строю Вы свои враждебные взгляды высказывали не только отдельным лицам, но использовали для этой цели церковь. Вы признаете это?

Ответ: Нет, не признаю, я враждебных Советскому Союзу взглядов не высказывал, в том числе и церковь для этой цели никогда не использовал.

Вопрос: Чем в таком случае объяснить, что, читая проповеди в церкви, Вы касались вопросов политического характера?

Священник Евгений Руденко. Симферопольская тюрьма. Публикуется впервые

Ответ: Читая проповеди в церкви, я политических вопросов не касался.

Вопрос: Вы говорите неправду. Показаниями свидетелей Вы изобличаетесь в том, что в процессе чтения проповедей Вы затрагивали вопросы, не касающиеся церковной службы.

Ответ: Я таких фактов не знаю.

Вопрос: Вам зачитываются выдержки из показаний свидетеля Шелковой Наталии Ивановны от 11 января 1950 года, из которых видно, что, читая проповеди в церкви для прихожан, Вы говорили о заключенных, которые якобы невинно томятся в тюрьмах. Разве такого факта не было?

Ответ: Вопрос о заключенных мною действительно затрагивался, но не в такой форме, как показывает свидетель. В проповедях этот вопрос вообще не затрагивался. После этих проповедей отдельные лица подавали заздравные записки, чтобы я, как священник, прочитал о их здравии. В записках обычно указывалась фамилия или имя, и если он в заключении, то в записке об этом указывали, и если мне попадала такая записка, то я читал во здравие заключенного, но о том, что он виновен или не виновен в заключении, я не говорил.

Вопрос: Но это подтверждает свидетель, который лично слышал это заявление от Вас.

Ответ: Я считаю, что свидетель Шелкова показала неправду.

Вопрос: Вы сами заявили, что с Шелковой у Вас никаких личных счетов нет, что подтвердила она сама на допросе, следовательно, у нее нет оснований Вас оговаривать?

Ответ: Личных счетов с Шелковой Н.И. у меня действительно нет, но имел место случай, когда она на меня обозлилась только потому, что на устроенном в церкви обеде я ее, как курящую женщину, отстранил от обслуживания гостей, это обстоятельство ее сильно обидело, и дело дошло до истерики, причем она заявила, что она мне это не забудет, поэтому считаю, что Шелкова дала неправильные показания.

Вопрос: В таком случае Вам предъявляется выдержка из показаний свидетеля Плесного Якова Львовича, который подтверждает показания свидетеля Шелковой о том, что вы перед прихожанами высказали соболезнование заключенным, находящимся в заключении, и что это заявление вы сделали в проповеди. Что Вы сейчас скажете?

Ответ: Свидетель Плесный также говорит неправду, т. к. он обижен за то, что, будучи священником Александро-Невского собора, я его уволил из церковного хора, а то, что он и Шелкова дают в отношении меня одинаковые показания по одному и тому же факту, они могли сговориться.

Вопрос: На допросе Вы 27 декабря 1949 года были изобличены свидетелем Гуменом Алексеем Марковичем в том, что на одной из проповедей Вы заявили, что православная вера была гонима, сейчас гонима и будет гонима. Вы это помните?

Ялта. У памятника Сталину. 1950-е гг.

Ответ: Да, помню, следствие мне действительно предъявило показания Тумена, в которых было указано, что я в проповеди заявлял о гонении на православную веру в прошлом, настоящем и будущем, но я тогда следователю показал, что этот вопрос был мной затронут не в такой форме, как показал свидетель Гумен.

Вопрос: 12 января 1950 года свидетель Плесный Яков Львович допрошен в качестве свидетеля, который показал: "Говоря в одной из проповедей о православной вере, Руденко заявил, что православная вера была гонима, и в настоящее время гонима, и будет гонима, но благодаря нашим людям православная вера непобедима".

Таким образом, Ваши антисоветские заявления, как видите, не основаны на каких-то договорах свидетелей, а прямо показывают о Вашей антисоветской деятельности?

Ответ: Я не знаю, почему Плесный подтверждает показания Тумена, возможно, и они договорились об этом. Я подобных заявлений в проповедях не делал»¹⁰.

Следующий допрос состоялся 26 января 1950 года и продолжался с 22 часов до 2—30 ночи.

Следователь снова вернулся к его работе переводчиком во время оккупации: где и когда он встречался с Н. Эльяшом, где получал зарплату, с кем встречался и другие мелкие подробности извлекались из памяти священника.

В Ялте священник Руденко жил на квартире Андрея Яковлевича Басова, где познакомился с Иваном Ивановичем Туманиным, который с энтузиазмом, не опуская деталей, рассказал следователю о всех мало-мальских огрехах священника против Советской власти. Не без пафоса он стал цитировать Руденко:

«Это же безобразие! Сколько наше правительство выслало честнейших людей в Сибирь, где они гибли тысячами, а когда Германия напала на Россию, тогда правительство обратилось к этим верующим за помощью. И только благодаря религии Советское правительство одержало победу, потому что как ни вытряхивали религию, в людях веру в Бога, но все же народ верующим остался, так как без веры в Бога человечество победить не может <...>.

Примерно в апреле месяце сего года во время пасхальных праздников по приглашению священника Руденко я пришел к нему на квартиру, за чашкой чая Руденко высказывал свое недовольство о проведении общественными организациями воскресника по восстановлению города Ялты. В порыве негодования и ненависти стал говорить, что какое безобразие творят власти, единственный праздник в году, который верующие особенно чтят, а их заставляют работать. Было время, заставляли нас молчать, а потом, когда настал для них трудный момент, как будто примирились с церковью. Так разрешите теперь нам воспитывать людей, если сами не умеете.

Во время выпуска первого государственного займа, в тот день, когда проходила подписка, я был в это время в квартире священника Евгения Руденко, который высказывался против подписки на заем, заявив, что у нас Советское правительство создало такой режим, за который весь мир ненавидит его, и, пожалуй, у нас в стране больше половины не согласны с этим режимом. Вот, например, продолжал Руденко, возьмите артиста, своим талантом он заставляет тысячи людей смеяться или плакать, а что они за это получают. Случись с ним какое-либо несчастье, и он потеряет трудоспособность, и он должен унижать себя и просить помощи, а дальнейшая его жизнь не обеспечена. Также нищенское существование имеют врачи и педагоги.

Примерно в июле 1949 года после богослужения я был приглашен священником Руденко пройтись погулять по улице. Возле санатория "Ореанда", сидя на скамейке, беседуя о высылке из Ялты неблагонадежных элементов, Руденко заявил: "А вы думаете, за мной они не охотятся, но броситься на меня их не пускает оттепель, прошли те времена, когда можно было хватать священников и высылать <...>".

У священника Руденко есть библиотека, которую он собрал из книг, запрещенных советской цензурой, в которых авторы этих книг унижают пролетарских писателей. Так, например, мне лично Руденко давал читать книгу, название и автора ее установить было нельзя, так как первые страницы выпали, в которой автор клеветал на великого писателя А.М. Горького.

Ялта. 1950-е гг.

На мой вопрос к священнику Руденко, всем ли он дает читать такие книги, он мне ответил: "Нет, только своим"».

Допрос лжесвидетеля завершился строгим вопросом следователя: «Вы не оговариваете священника Руденко?» На что тот определенно ответил: «Выше изложенные мною показания в отношении священника Евгения Руденко правдивы, и я на своем показании настаиваю»¹¹.

Следователь опросил еще массу свидетелей, предложивших ему различное видение отца Евгения — от положительного до крайне отрицательного.

Так, 19 декабря 1949 года был допрошен и Николай Эльяш, который в то время жил в Москве и учился в институте театральных искусств им. Луначарского. Он подтвердил, что по заданию горкома партии остался на оккупированной территории, был связан с партизанами и создал подпольную группу, которая выполняла задания разведывательного характера. Он по просьбе следователя называет всех членов созданной им группы, в том числе и Е.А. Руденко, которому поручил поступить на работу к немцам. Это распоряжение он получил от Витенко, стоявшего во главе разведки, и подобрал человека на свое усмотрение с хорошим знанием немецкого языка для работы у немцев. По поручению Эльяша он познакомился с членом «Национального трудового союза нового поколения» (НТС НП) Виктором Иннокентьевичем Бондаренко, который незадолго до ухода оккупантов из Крыма появился в немецкой полиции и вербовал людей в свою организацию. Евгений Руденко через него познакомился с руководителем этой организации Кнохе (он же Книрше) Владимиром Андреевичем и получил у него их программу. «Впоследствии всю работу по этой организации я проводил лично, используя Руденко лишь для связи с Бондаренко.

Обо всем этом было доложено Витенко, я лично с докладом выезжал в лес, а затем после отхода немцев из Крыма все документы, фотографии, письма по этой организации были мною сданы лично бывшему в то время Народному Комиссару НКГБ генералу Фокину»¹².

22 декабря 1949 года свечница собора Людмила Константиновна Дианова дала показания на отца Евгения.

«По прибытии в город Ялту Руденко стал усиленно привлекать в церковь новых лиц, особенно из числа детей школьного возраста <...>, платил им деньги и дарил подарки. Он организовал библиотеку из книг религиозного содержания, изданных до революции 1917 года. Книги эти он распространял среди верующих, я лично видела, когда Руденко производил обмен книг <...>.

12 сентября 1949 года за счет церковных средств Руденко организовал в соборе банкет с выпивкой, куда были приглашены лица без определенных занятий. На указанном выше банкете присутствовал приехавший из Киева архимандрит Кронид. Там же, на банкете, пелись песни "Многие лета Руденко" и архимандриту Крониду, после чего нищим раздавались деньги. Израсходованную сумму 4230 руб. на устройство банкета Руденко провел актом как на приобретение имущества для церкви.

В соборе часто устраивались собрания без разрешения на это архиепископа и органов Советской власти».

Другой «церковник», член ревизионной комиссии собора Алексей Маркович Гумен не пожалел масла для разгоревшегося огня. Он заявил: «Священник настроен антисоветски, но внешне это не проявляет». И привел фрагменты из проповедей, истолкованных им в угоду следователю, а также добавил: «В соборе находится много религиозных книг дореволюционного издания, которыми пользуются учащиеся дети не без разрешения Руденко. Он привлек к церкви 6 мальчиков, и после его ареста они перестали ходить в храм». Другие «свидетели» рассказывали, как он хвалил дореволюционную жизнь и те удобства, которые были тогда. И даже что он крестил комсомолку, которая отдыхала в Ялте! Но кто она и откуда приехала, никто определенно сказать не мог.

Певчий Александро-Невского собора — Плесный, которого отец Евгений уволил из хора, утверждал, что настоятель «в завуалированной форме проводил в проповедях антисоветские взгляды», причем так, что «не каждый мог в этом разобраться»! А он, Яков Львович, разобрался. А еще священник запугивал людей: «В одной из проповедей Руденко начал говорить о страшном оружии, как атомная бомба, причем он это свел к тому, что если люди не будут молиться, оставят церковь и Бога, то на их головы разразятся такие несчастья, как атомная бомба. Этим самым Руденко запугивал людей, чтобы они не бросали веры в Бога и не отлучались от церкви». Яков Львович оказался поистине «замечательной» находкой для следователя и с подлинным вдохновением рассказал еще массу заведомо опасных гадостей о священнике и для достоверности добавил: «Хотя он меня уволил из хора Александро-Невского собора, но это не может служить причиной каких-либо неприязненных отношений к нему или дачи неправильных показаний. Я рассказываю только то, что мне известно, и свои показания могу подтвердить всегда».

Некая Гуляева Наталья Ивановна сообщила, что священник Евгений «заманил ее сына Владимира в церковь», но она ему ходить туда категорически запретила. И более того, она не поленилась прийти в храм и устроить священнику скандал. Она забрала сына и даже для острастки повела в милицию, и он перестал ходить в собор. Фамилия сына была по отцу, погибшему на фронте, Росчислав.

Набережная Ялты. 1950-е гг.

«После того как священника арестовали, посещение школьниками церкви совершенно прекратилось», — заявил директор средней школы № 15 Н.А. Майский. Директор оказался активным человеком. Как-то раз он увидел мальчишек на церковном дворе и пошел разбираться. Дети при появлении директора разбежались, кроме двух, ему не знакомых. На вопрос, где они учатся, один вполне резонно заметил, что это не его дело. Тогда он, заломив им руки, отвел в Гороно, и там выяснилось, что это братья Чех и они регулярно ходят в церковь. Директор даже собирался пойти к настоятелю с разговором «о развращении им детей» и предложить ему прекратить это «безобразие», но по ряду обстоятельств так и не дошел.

Следователь провел еще несколько очных ставок с так называемыми свидетелями. Отец Евгений держался спокойно, с достоинством, подобающим священному сану. Все обвинения он в прямых и ясных ответах категорически отвергал. Бывшие приятели, прихожане и просто знакомые, не в последнюю очередь движимые страхом, с подачи следователя говорили тому заведомо страшные вещи, которые неминуемо должны были привести священника к скамье подсудимых.

Показательна очная ставка с уже упоминавшимся И.И. Туманиным, которая состоялась 30 декабря 1949 года. После предварительных вопросов Туманин подтвердил свои предыдущие показания от 13 сентября об антисоветских высказываниях отца Евгения и добавил: «Когда впервые я познакомился с Руденко в квартире Басова, я с ним разговорился о происшедших изменениях в Церкви. Руденко меня спросил, разве вы заметили какие-либо изменения, я ответил, что раньше во время богослужения в церкви упоминали христолюбивое воинство, а теперь так не упоминают, на что Руденко мне ответил, что вы неправильно понимаете, раньше упоминали христолюбивое воинство потому, что воины были верующие, поэтому упоминается только воинство, а не христолюбивое воинство, и здесь же добавил: "Зачем нужны Христу такие бандиты"».

На это отец Евгений ответил: «Разговор подобного характера действительно имел место, когда мы коснулись этого вопроса, я объяснил Туманину, что в настоящее время Церковь отделена от государства, а верующих в армии очень мало, поэтому мы в церкви упоминаем не христолюбивое воинство, а просто воинство. Что касается того, что я якобы говорил "зачем Христу такие бандиты", это я отрицаю, так как не говорил этого.

Я хочу также отметить, что этот разговор со свидетелем Туманиным произошел не при первой встрече с ним, а при второй встрече, до этого разговора Туманны мне рассказывал, что он в прошлом занимался антирелигиозной деятельностью, поэтому я не мог ему заявить такую вещь, что Христу не нужны такие бандиты».

Вопрос Туманину: «Вы утверждаете, что Руденко назвал советских воинов бандитами?

Ответ: Да, утверждаю и на своих показаниях настаиваю, так как такое заявление Руденко сделал при разговоре лично со мной.

Вопрос: Еще какие факты Вам известны антисоветской деятельности Руденко Евгения?

Ответ: Через несколько дней после разговора с Руденко о христолюбивом воинстве я посетил квартиру Руденко и в беседе с ним я затронул вопрос о напряженной международной обстановке, которая случилась в настоящее время, на что Руденко мне ответил: "Куда это годится, наше правительство довело страну до такого состояния, что весь мир отвернулся от нас, потеряли доверие перед всем миром или больно считают себя умнее других"».

Отец Евгений ответил: «Я со свидетелем Туманиным на международные темы не разговаривал и его показания в этом отношении не подтверждаю. Не мог я говорить со свидетелем на подобные темы уже только потому, что мне было известно со слов Туманина, что он антирелигиозный деятель в прошлом».

Но Туманин не сдавался: «Да, я настаиваю, так как такой разговор был. Не знаю, почему Руденко отрицает этот факт, что касается того, что Руденко якобы мне не доверял, это неправда, так как я рассказывал Руденко о том, что меня в прошлом исключили из партии, и он, Руденко, в своих антисоветских разговорах меня не стеснялся.

Ялта. Праздничное богослужение в соборе Александра Невского

В этой же беседе Руденко заявил, что вскоре после революции Советское правительство выслало в Сибирь лучших людей, в том числе и священнослужителей, а когда нависла опасность, то Советское правительство прибегло к помощи этих людей, а также заявил, что сколько ни вытравливали веру, все же люди остались верующими, и без веры победить не смогли».

На это Руденко ответил: «Разговор со свидетелем Туманиным по этому вопросу действительно имел место. Разговор тогда коснулся об обновленцах, которые нарушили Евангелие и стали вмешиваться в политику, причем в антисоветском направлении, и что такие лица действительно были высланы, однако, несмотря на это, многие из верующих людей в тяжелый для страны момент проявили себя как патриоты. Такой разговор действительно был».

Туманин продолжил: «Однажды я зашел к Руденко и ему рассказал о том, что я оформил документы на пенсию, при этом у меня на руках имелся обходной лист, с которым я заходил к врачам на осмотр. Руденко взял у меня этот обходной лист, прочитал его и сказал мне: "Напрасно Вы ко мне раньше не обратились. Я бы Вам сказал, как надо было бы себя держать, когда Вас осматривает врач. Нужно было бы сказать, что Вы плохо видите, ушному врачу нужно было бы сказать, что Вы плохо слышите, и вообще не нужно было держать себя бодро. И тут же Руденко усмехнулся и сказал, что священнику неудобно говорить и учить таким вещам".

В этом же заявлении Руденко сделал клеветническое заявление на партию и Советское правительство, заявив, что "с нас тянут всякие налоги, надо и с них брать". Продолжая беседу, Руденко сказал, что вообще жизнь в капиталистических странах лучше, чем в Советском Союзе. Вот говорят, там эксплуатация, а у нас что, и тут же Руденко привел такой пример. "Вот Вы, квалифицированный рабочий, около Вас должно жить еще 10 человек, а вы как живете сейчас?"»

«Я подтверждаю, — сказал отец Евгений, — только то обстоятельство, что свидетель Туманин действительно мне говорил, что он оформляется на пенсию, и в руках действительно держал какую-то бумажку, возможно, что это был обходной лист, но я его не читал, т. к. этот разговор был на крыльце моего дома, и как нужно держаться у врача, я Туманину не говорил, а равно отрицаю клеветнический разговор о советской действительности. Этого я ему также не говорил. Что касается того, что он, как квалифицированный рабочий, якобы плохо живет, то разговор был, но не так, как говорит свидетель, а было так. Свидетель Туманин долго был без работы, а потом устроился на работу поваром, при этом жаловался на плохие условия работы. Я сказал Туманину: "Как вам не везет, когда вы не работали, вы лучше выглядели, а сейчас работаете и похудели". Этот разговор был при последней встрече».

Следователь обратился к Туманину: «Обвиняемый Руденко отрицает Ваши показания.

Ответ: Руденко говорит неправду, когда он говорит, что разговор был на крыльце его дома. Указанный мной выше разговор с Руденко был не на крыльце, как утверждает Руденко, а в его квартире, на своих показаниях я настаиваю, так как этот разговор с Руденко был, и он лично мне высказывал свои антисоветские взгляды.

Вопрос свидетелю Туманину: Продолжайте показания об антисоветской деятельности Руденко.

Ответ: Примерно в апреле месяце 1949 года, в первый день Пасхи, я сидел на квартире Руденко и пил чай, первый день Пасхи был воскресным днем, и в этот день местными властями был устроен воскресник, в беседе по этому вопросу Руденко с возмущением заявил, что в этот день верующие желают праздновать, а их заставляют работать; в этой же беседе Руденко сказал, что в прошлом им, т. е. священнослужителям, зажимали рот, а после войны в отношении этого стало легче, и будто бы примирились с церковью, так пусть нам дадут возможность воспитывать людей, если сами не умеют.

Вопрос обвиняемому Руденко: Подтверждаете разговор, изложенный свидетелем Туманиным?

Ответ: Свидетель Туманин довольно часто пил у меня чай и в моем присутствии, и в моем отсутствии, не помню сейчас, был ли он у меня на первый день Пасхи, не помню также, был ли в первый день Пасхи объявлен воскресник, и таких заявлений антисоветского характера, как указывает свидетель Туманин, я ему не делал.

Следователь: Вы настаиваете на своих показаниях?

Собор. Крестный ход

Ответ: Категорически настаиваю и заявляю, что разговор, о котором я указал выше, имел место, именно в первый день Пасхи на квартире у Руденко.

Следователь: Продолжайте излагать известные Вам факты антисоветской деятельности Руденко.

Ответ: Летом 1949 года, когда проходила подписка, за чаем в квартире Руденко он высказался против этого мероприятия, заявив при этом: "Нашу страну довели до того, что весь мир ее ненавидит, и, пожалуй, больше половины жителей Советского Союза ненавидит этот режим, который создан в нашей стране".

В эту же беседу Руденко затронул вопрос о людях, занятых в искусстве, при этом он заявил: "Возьмите, например, артиста, он заставляет людей смеяться и плакать, а как он обеспечивается, а случись с ним что-нибудь, он должен просить о помощи, на таком же положении врачи и педагоги".

Вопрос обвиняемому Руденко: Вы и сейчас будете отрицать показания свидетеля Туманина, который изобличил Вас в высказывании антисоветских взглядов?

Ответ: Указанные свидетелем Туманиным разговоры о займе, о режиме в стране, врачах и педагогах я не говорил ему, и я это отрицаю.

Вопрос свидетелю Туманину: Вы на своих показаниях в этой части настаиваете?

Ответ: На своих показаниях настаиваю и заявляю следствию, что такой разговор со стороны Руденко был, у меня нет причин его оговаривать.

Вопрос свидетелю Туманину: Вам еще какие-либо факты антисоветских разговоров со стороны Руденко известны?

Ответ: Летом 1949 года я был в квартире Руденко, он меня пригласил пойти погулять, мы пошли в сквер около санатория "Ореанда", где сели на скамейку. В разговоре со мной Руденко спросил меня, что слышно в Ялте, я ему сказал, что говорят, что проводится выселение из Ялты судимых и бывших в оккупации, на что Руденко сказал: "Вы думаете, что они за мной не охотятся, но их ошейник не пускает взять меня".

Вопрос обвиняемому Руденко: Подтверждаете эти показания свидетеля Туманина?

Ответ: Нет, не подтверждаю, так как подобного разговора с моей стороны не было. Я помню, что я гулял со свидетелем Туманиным по набережной в городе Ялте, но такого разговора не знаю. В сквере, о котором указывает свидетель, я с ним не был.

Святитель Лука в ялтинском Александро-Невском соборе

Вопрос свидетелю Туманину: В своих показаниях Вы показали, что Руденко распространял запрещенную литературу, расскажите об этом подробно.

Ответ: Посещая Руденко, он мне давал журнал Московской патриархии, однажды я был в квартире Руденко, и он мне дал книгу издания 1914 года, заглавия не помню, но вся она была написана реакционно, причем в одной из статей этой книги возводилась клевета на великого русского писателя М. Горького, статья эта называлась "Большевики в роли антихриста". Ознакомившись с содержанием этой книги, я спросил Руденко: "Вы что, всем даете такие книги читать?", на что он мне ответил: "Нет, только своим".

Вопрос обвиняемому Руденко: Что за книгу Вы давали читать свидетелю Туманину?

Ответ: Свидетель Туманны действительно брал у меня церковные журналы, однажды, будучи у меня в квартире, я ему действительно дал журнал с переплетом в виде книги под названием "Странник", наряду со статьями о церкви были критические статьи, в том числе статья о Горьком, я сам статью о нем не читал, но поскольку свидетель Туманин утверждает, что эта статья является клеветнической в отношении Горького, то считаю себя виновным, что дал ему эту книгу.

Вопрос свидетелю Туманину: Имеете ли Вы чем-либо дополнить свои показания?

Ответ: Нет, не имею.

Вопрос обвиняемому Руденко: Имеются ли у Вас вопросы к свидетелю Туманину?

Ответ: Пусть свидетель Туманин скажет, почему он стал на путь голословных обвинений меня в антисоветской деятельности.

Вопрос свидетелю Туманину: Ответьте на вопрос.

Ответ: Мои показания об антисоветской деятельности Руденко являются правдивыми, я рассказал следствию то, что слышал лично от него, и ни одного слова лишнего не сказал, и никакой необходимости в этом у меня не было и нет.

Вопрос обвиняемому Руденко: Имеются ли у Вас еще вопросы?

Ответ: Нет, не имею.

Вопрос свидетелю Туманину: Имеются ли у Вас вопросы к Руденко?

Ответ: Нет, вопросов у меня к Руденко не имеется».

Могила священника Евгения

На этом печальная встреча когда-то мирно беседовавших между собой людей закончилась.

Другая, не менее печальная, встреча состоялась 2 января 1950 года со свидетелем Колесниковым Анатолием Михайловичем. Очная ставка была начата в 21 час 10 минут и закончилась в 2 часа 30 минут ночи.

На вопрос следователя Руденко ответил: «Да, знаю, это Анатолий, фамилию и отчество его не знаю, — со слов Эльяша Николая Анатолий в период оккупации помогал ему в сборе материалов разведхарактера, и один раз я вместе с Эльяш Николаем, не помню в каком году, заходил в квартиру Анатолия, где Эльяш должен был получить какие-то данные. После того как Крым был освобожден от немецких оккупантов, я с Анатолием встречался неоднократно.

Вопрос обвиняемому Руденко: Ваши взаимоотношения с Анатолием?

Ответ: Взаимоотношения с Анатолием у меня нормальные, личных счетов или каких-либо неприязненных отношений между нами не было и нет.

Вопрос свидетелю Колесникову: Знаете ли Вы сидящего здесь человека? И Ваши с ним взаимоотношения?

Ответ: Да, знаю. Это Руденко Евгений, отчество его не знаю. Взаимоотношения у нас с Руденко нормальные, неприязненных отношений между нами не было и нет. Что касается заявления Руденко, что он якобы вместе с Эльяш в период оккупации заходил ко мне на квартиру, то этого случая я не помню. После освобождения Крыма от немецких оккупантов я с Руденко действительно встречался неоднократно.

Вопрос свидетелю Колесникову: Назовите свою фамилию.

Ответ: Моя фамилия Колесников.

Вопрос обвиняемому Руденко: Вы теперь вспомнили фамилию Анатолия?

Ответ: Да, теперь я вспомнил, его фамилия действительно Колесников.

Вопрос свидетелю Колесникову: Подтверждаете ли Вы свои показания от 8 сентября 1949 года, данные Вами в отношении Руденко Евгения?

Ответ: Да, свои показания от 8 сентября 1949 года, данные мной в отношении Руденко Евгения, подтверждаю.

Вопрос свидетелю Колесникову: Что Вам известно о Руденко Евгении?

Ответ: При встречах с Руденко в послеоккупационный период он мне неоднократно высказывал свои антисоветские настроения, и это обстоятельство меня крайне удивляло, так как я считал Руденко человеком лояльным по отношению к Советской власти. Как я уже указал, Руденко неоднократно высказывал свои антисоветские взгляды. Так, например: примерно в 1946 году я на улице Карла Маркса встретился с Руденко Евгением. Разговор был о музыке, так как я являюсь музыкантом, затем затронули разговор на тему политического характера, и Руденко мне рассказал следующее, что он якобы слышал, что в Москве на совещании Министров иностранных дел поставили перед советским правительством вопрос о том, чтобы в Советском Союзе было разрешено существование нескольких партий; комментируя это обстоятельство, Руденко высказал следующее мнение, что легальное существование других партий, кроме коммунистической, привело бы к истинным интересам народов нашей страны, и что это обстоятельство привело бы к новому курсу политики Советского правительства.

Вопрос обвиняемому Руденко: Подтверждаете ли Вы эти показания свидетеля Колесникова?

Ответ: Как я уже указал выше, в послеоккупационный период я с Колесниковым действительно встречался и на улицах Симферополя, бывал также у него в квартире; что касается показания свидетеля о том, что я якобы высказывался за создание в Советском Союзе нескольких политических партий, я этого разговора не помню. Я также не помню, чтобы я с Колесниковым встречался на улице Карла Маркса.

Что касается того, что в Москве состоялось совещание министров, где ставился вопрос о создании в Советском Союзе нескольких политических партий, то это обстоятельство мне совершенно известно не было.

Вопрос свидетелю Колесникову: Настаиваете ли Вы на своих показаниях?

Ответ: Я не настаиваю на том, что этот разговор был именно на ул. Карла Маркса, так как встречи с Руденко я имел на разных улицах города, не исключена возможность, что этот разговор был на Карла Либкнехта или вблизи улицы Карла Маркса, но сам факт разговора я хорошо помню и на своем показании настаиваю, оговаривать Руденко я не намерен, а показываю то, что имело место в действительности.

Вопрос свидетелю Колесникову: Какие Вам еще известны факты антисоветских высказываний со стороны Руденко Евгения?

Ответ: При встрече с Руденко, кажется, в тот же день, мы с ним разговорились о снижении цен на продовольственные товары; в этой беседе Руденко мне рассказал, что по существу Советская власть ничего нового не сделала, чтобы можно было ее за это благодарить, при этом Руденко высказал мнение, что удешевление цен на продовольственные товары вызвано определенными причинами. Руденко по этому поводу сказал: "Зверь чувствует скорую и неизбежную гибель и делает все, чтобы себя обезопасить, что в случае возникновения войны это явится поводом для агитации. Правительство будет говорить, что мы, мол, привели страну к хорошей жизни, но нам помешали капиталисты".

Вопрос обвиняемому Руденко: Свидетель Колесников изобличает Вас в том, что Вы в беседе с ним по поводу снижения цен на продовольственные товары проводили антисоветские разговоры, подтверждаете это?

Ответ: Я припоминаю, что между мною и свидетелем Колесниковым была беседа по поводу снижения цен, причем в процессе этой беседы я говорил, что незадолго до войны в нашей стране было произведено снижение цен, но начавшаяся война с Германией помешала дальнейшим мероприятиям по снижению цен. Возводилась ли мной клевета на Советскую власть, я не помню. Могу лишь заявить, что назвать Советскую власть зверем я не мог. Одновременно с этим я в силу того, что я забыл обстоятельства нашей беседы по указанному факту, прошу свидетеля мне напомнить об этом.

Вопрос Колесникову: Можете ли Вы напомнить Руденко, когда и при каких обстоятельствах между Вами состоялась беседа на указанную тему, во время которой Руденко возводил клевету на Советскую власть?

Ответ: Даты состоявшейся беседы я восстановить в памяти затрудняюсь, знаю, что это было вскоре после отмены карточной системы, что касается места, то я помню абсолютно точно, встреча и разговор произошли около почтамта.

Вопрос Руденко: Удовлетворены ли Вы ответом свидетеля по интересующему Вас вопросу?

Ответ: Да, удовлетворен, но встречи со свидетелем Колесниковым около почтамта, как он показывает, я не помню.

Вопрос Руденко: В таком случае, объясните, где же между Вами и Колесниковым состоялась беседа о снижении цен, о чем Вы заявили выше?

Ответ: За давностью времени восстановить в памяти, где и когда состоялась между мной и Колесниковым беседа о снижении цен, — я затрудняюсь.

Вопрос Колесникову: Какие еще были разговоры между Вами и Руденко при Вашей встрече около почтамта?

Ответ: В беседе о снижении цен Руденко увязал этот вопрос с международной обстановкой, говоря, что снижение цен вызвано целым рядом бунтов, погромов в Польше и вообще на территории стран, где имеется политическое давление Советского Союза.

Вопрос Руденко: А это обстоятельство из показаний свидетеля Колесникова Вы подтверждаете?

Ответ: Я подтверждаю, что рассказывал Колесникову разговор, слышанный мной, кажется, в поезде, точно не помню, о беспорядках в Польше, но подробности этого разговора я сейчас не помню.

Вопрос Колесникову: Какие факты антисоветских высказываний Вам еще известны со стороны Руденко?

Ответ: Летом 1946 года Руденко посетил мою квартиру, не помню точно, к чему возник разговор о большевиках, на что Руденко о большевиках высказал свои антисоветские взгляды, в частности он заявил: "Большевики это подонки и отрепье народа". В этой же беседе возник разговор, насколько я помню, о писателях, в частности о Горьком. Руденко заявил следующее: "Горький — это продажная душа". Кроме того, в этой же беседе Руденко в клеветнической форме отзывался о руководителе партии и Советского правительства, заявив: "Трудно придумать более тяжкую жизнь, которую они создали"».

Следователь задал вопрос Руденко: «Показаниями свидетеля Колесникова Вы изобличаетесь в том, что Вы высказывали клеветнические измышления в отношении большого писателя Горького и руководителя партии и Советского правительства. Подтверждаете ли Вы эти показания свидетеля?

Ответ: В квартире Колесникова я несколько раз был, но таких бесед, как показывает свидетель, я не вел.

Вопрос Колесникову: Настаиваете ли Вы на правильности данных Вами показаний?

Ответ: Мои показания об антисоветских высказываниях Руденко соответствуют действительности, и я на них настаиваю.

Вопрос Руденко: Как видите, свидетель Колесников настаивает на правильности данных им показаний о Вашей антисоветской деятельности; намерены ли Вы рассказать следствию о проводимой Вами преступной работе?

Ответ: Я считаю, что дал правдивые показания, и других показаний дать не могу.

Вопрос Руденко и Колесникову: имеются ли у Вас вопросы друг[к] другу?

Ответ обоих: Вопросов у нас не имеется.

Протокол очной ставки нам прочитан, с наших слов написан верно»¹³.

На этом закончили свои дознания майор Галкин и майор Полторак.

28 января 1959 года майор Полторак постановил: все личные вещи, документы, изъятые во время обыска у отца Евгения, — «крест из белого металла с цепочкой, фотокарточки в количестве 60 штук, четки и письма» — сдать на хранение в финансовый отдел УМ ГБ Крымской области, а все прочее передать родственникам. В тот же день капитаном Боголюбовым был составлен «Акт» о сожжении переписки, изъятой во время обыска, «как не представляющей никакой ценности».

Помимо вышесказанного, следствие всячески пыталось приписать отцу Евгению отношения с «Национальным трудовым союзом нового поколения» (НТС НП) из-за его знакомства с Виктором Иннокентьевичем Бондаренко, сыном белоэмигрантов, который в разное время жил в Гамбурге и Берлине. Он был адъютантом и переводчиком руководителя НТС НП в Крыму Кнохе (Книрше) с 1942 по 1944 год. Н. Эльяша особенно интересовал В.И. Бондаренко, и, выполняя задание, Руденко пытался сделать определенные усилия в этом направлении.

30 января 1950 года священник Евгений Руденко ознакомился с материалами следственного дела. В течение семи часов он читал и перечитывал толстую папку, разделившую его жизнь на «до» и «после», пока не поставил автограф: «<...> дополнить следствие ничем не имею и ходатайств никаких не предъявляю».

Детская тема особенно волновала атеистическую власть, и все необходимые материалы, свидетельствовавшие о миссионерских поступках священника, были собраны органами по возможности полно как несомненное свидетельство его преступной деятельности. В своей докладной записке директору 15-й школы Н.А. Майскому классная руководительница писала:

«В прошлом учебном году ученик моего класса Росчислав Владимир пропустил несколько учебных дней.

Выяснилось, что первый день прогула связан с субботой перед религиозным праздником Пасхой. Следующая неделя считается у церковников праздником. Оказалось, что мальчик был привлечен в церковь священником, который организовал там для детей (мальчиков) ночлег, кормил их крашеными яйцами и куличами, платил деньги.

Вполне естественно, что вкусная пища, деньги соблазнили мальчика, и он хотел бросить школу и служить в церкви. Мать, Гуляева Наталья Ивановна, проживающая в г. Ялта, по ул. Горный проспект, дом № 14, не знала, где ее сын пропадал, потом, узнав, что он в церкви, возмутилась и взяла ребенка домой.

Мальчик вновь был возвращен в школу.

Классный руководитель (подпись). 15/Х—49 г.».

И еще один документ оказался в руках следствия:

«Директору мужской средней шк. № 15
Майскому Николаю Антоновичу

Докладная

В прошлом учебном году ученик 3 класса Севастьянов Николай и Панаиотов Александр пропустили несколько учебных дней. Это было связано с их работой в церкви. В дни религиозных праздников, например 19 января (Крещение), в дни Пасхи и другие праздники указанные ученики школу не посещали.

В этом учебном году было несколько пропусков. 12 сентября (Александр Невский). В этот день Севастьянов и Панаиотов Ал. участвовали в религиозном празднестве и обеде, который был устроен церковью.

Дети эти воспитываются бабушкой Оськиной А.С., ярой поклонницей церкви и членом двадцатки. Мать этих учащихся отказывается от их воспитания. На вызовы учителей и дирекции школы отказывается явиться.

Ученики Севастьянов и Панаиотов на протяжении года работали в церкви за денежное вознаграждение, а также получали и материальную помощь (костюмы, обувь). В настоящий момент бабушка Оськина требует от церкви задолженность зарплаты внукам Севастьянову и Панаиотову.

1949.15/Х
Учителя (две подписи)
г. Ялта, Загородная, № 10
Мать Елена Ивановна Панаиотова
Бабушка Анна Самойловна Оськина».

Директор в свою очередь сообщил о происходившем властям.

«Нач. Ялтинского гор. Отд. МГБ
Полковнику Аверенкову

Докладная записка

Директора мужской средней школы № 15
Майского Николая Антоновича
о привлечении Руденко детей в церковь.

Прикладывая докладные записки учителей школы т.т. Руденко А.И. (Литкенса, 6), Улановой О.А. (Пушкинская, № 11), Белых З.А. (Ремесленная, 10), сообщаю следующие данные о привлечении учащихся попом Руденко в церковь.

Вскоре после своего приезда в гор. Ялту Руденко деньгами и подарками привлек для службы в церковь целую группу ребят. Есть случаи, когда дети не хотели идти в церковь, их избивали. Так поступила бабушка Оськина А.С. со своими внуками Севастьяновым и Панаиотовым. В случае с Севастьяновым деньги выплачивались бабушке Оськиной А.С. по слухам, по 200 руб. в месяц. Кроме того, поп Руденко после службы выдавал мальчикам на руки по 5—10 руб. Желая больше привязать их к церкви, Руденко разрешал детям собирать деньги с прихожан. Часть этих денег ребята присваивали, приучались к воровству, хвастались этим и привлекали других ребят. По большим праздникам Руденко устраивал угощения даже с вином. Часть детей оставлял ночевать в церкви против воли родителей (случай с Росчиславом).

Бабка Севастьянова и Панаиотова Оськина А.С. требует у церкви задолженность за работу ребят.

Мне известны следующие ребята в возрасте 9—14 лет, привлеченные попом:

1. Дмитриев Иван, ученик 4 класса нач. школы, проживает — ул. Пироговская.

2. Чех Владимир, ученик 4 класса нач. школы № 4 (Гоголевская ул., № 8). Мать Чех Раиса Петровна работает уборщицей СШ № 5 (Войкова, № 4).

3. Хаустов Владимир, ученик 3 класса муж. сред. шк. № 15. Мать Хаустова Валентина Ивановна (домохозяйка), отец Хаустов Петр Филиппович, инженер КЭЧ. Проживают — поселок Ущельное, улица Мельничная, 16.

1949 г. 15/Х
Директор муж. сред. № 15
Майский»¹⁴.

31 января было составлено «Обвинительное заключение» на Е.А. Руденко, где перечислялись все его многочисленные вины без всякого упоминания о спецзаданиях Н. Эльяша, с подачи которого он и оказался переводчиком в жандармерии и общался с Виктором Бондаренко и Владимиром Кнохе. Ему поставили в вину послевоенные высказывания, а по сути, деликатные сомнения в идеальности государственного строя и власти. Особым пунктом было подчеркнуто его священство: «Не желая заниматься общественным трудом, Руденко в 1947 году принял сан священника и использовал церковь для проведения завуалированной антисоветской пропаганды. Руденко материально заинтересовал детей школьного возраста деньгами и подарками, привлекал их для прислуживания в церкви, в результате чего дети бросили школу».

Ссылаясь на вышеуказанные преступления, следователь Полторак предложил «Руденко Евгения Анатольевича заключить в ИТЛ на 15 лет». В прилагаемой «Справке», помимо прочего, указывалось: «Вещественных доказательств по делу не имеется».

23 июня военный прокурор войск МВД СССР подполковник юстиции Кураскуа пришел к выводу, что Руденко все же не по своей воле оказался переводчиком в жандармерии, а по заданию Н. Эльяша, которому, в свою очередь, начальник Особого отдела штаба партизанского движения в Крыму Якустиди дал поручение внедрять советских людей в карательные органы немцев, откуда можно было бы черпать разведывательные материалы.

«Через Руденко Эльяш добывал и получал необходимые им документы, бланки пропусков, карты германских военных объектов, а также информацию о режиме и т. д., о чем он неоднократно докладывал как Якустиди, так и работникам органов МГБ Витенко и Фокину <...>. Таким образом, Руденко Е.А. проходил службу у немцев по заданию и в интересах органов Советской власти, и его обвинение по ст. 58-1а УК РСФСР материалами дела не доказано.

Обвинение же Руденко по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР материалами следствия доказано.

Так, например, свидетель Колесников А.М. показал и на очной ставке с обвиняемым подтвердил, что в конце 1947 года, после отмены карточной системы, Руденко в беседе с ним клеветал на советскую действительность, на ВКП(б) и Советское правительство. При этом свидетель привел ряд примеров антисоветских измышлений, высказанных обвиняемым Руденко.

Свидетель Туманин И.И. показал и на очной ставке с обвиняемым подтвердил, что летом 1949 года в беседе с ним Руденко Е.А. восхвалял жизнь капиталистических стран, клеветал на Советское государство <...>.

Кроме того, в проведении антисоветской агитации Руденко Е.А. изобличается оперативным материалом за 1945—1949 гг.».

И на основании показаний двух сомнительных свидетелей подполковник юстиции Кураскуа постановил: «Дело по обвинению Руденко Е.А. по ст. 58-10 ч. 1 УК РСФСР внести на рассмотрение Особого Совещания при МГБ СССР, определив меру наказания 10 лет ИТЛ», что и было исполнено 22 июля 1950 года. Свой срок Руденко отбывал в лагере недалеко от Соликамска¹⁵. Там он получил инфаркт и все время молился, чтобы умереть за воротами лагеря.

Протоиерей Евгений Руденко благополучно для своей души прошел испытания войной и гонениями. Свой срок он отбыл не полностью и уже в 1955 году вернулся в родной Крым. Святитель Лука, зная Руденко как достойного пастыря, принял его в епархию, что в те времена тотального контроля со стороны уполномоченного было совсем непросто. В 1958 году отец Евгений и его престарелая мать Евфросинья Васильевна написали жалобу о пересмотре дела на основании того, что следствие проводилось не объективно и его показания записывались не всегда точно. Полковник юстиции Лукьянчиков, просмотрев материалы дела, сосредоточил свое внимание на «свидетельских» показаниях, утверждавших, что отец Евгений видел советскую жизнь не как завершенный идеал. К тому же «майор Полторак, проводивший и заканчивавший расследование по делу обвиняемого Руденко, в своем объяснении от 22/VIII—1953 года категорически отрицает применение каких-либо недозволенных методов следствия по делу осужденного Руденко». Как не поверить товарищу?! Соответственно, жалоба была отклонена как неосновательная.

Служил отец Евгений во Всехсвятском храме Феодосии, и, казалось, все скорби и неприятности остались позади. Но что-то пошло не так... Личные конфликты с прихожанами, неуступчивость с обеих сторон привели Руденко к утрате взаимопонимания с правящим архиереем.

В 1958 году прихожане Всехсвятского храма написали жалобу на священника Руденко Святителю Луке и, видимо, не до конца доверяя его объективности, копию отправили уполномоченному Гуськову: «Мы, прихожане Феодосийской Кладбищенской церкви, считаем нужным изложить Вашему Преосвященству следующие обстоятельства, мешающие нормальной деятельности нашей церкви и аморально действующие на психологию верующих, а в особенности на молящихся из числа приезжих курортников, которые удивляются терпеливости прихожан нашей церкви».

Далее церковные «активисты» излагали свои возмущения, суть которых сводилась к следующему. Часть домика, в котором оставался жить священник Евгений, находилась на расстоянии 10—15 метров от церкви, и там поселился некий молодой человек Миша, лет 24—25, «не родственник Руденко», который выходил из дома в трусах и майке, играл на гитаре. На замечания благочинного и настоятеля храма отца Серафима, по утверждению жалобщиков, реакции не последовало. Далее священника Руденко обвинили в «аморальном поведении», которое заключалось в том, что к нему приходила Мария Яковлевна Закарлюк, имевшая доверительные отношения с епархиальными сотрудниками, в частности с Евгенией Павловной Лейкфельд. И далее говорилось: «Нужно отметить, что Руденко является той раковой опухолью на теле нашей церкви, которая немедленно должна быть удалена»¹⁶.

Факты по своей природе изменчивы, в зависимости от их интерпретации они могут продемонстрировать взаимоисключающие картины, предложить неограниченное количество версий.

«Активисты» прихода ни много ни мало требовали от архиерея изгнать из Епархиального управления, по их мнению, скомпрометировавших себя лиц и «распорядиться о скорейшем выселении Руденко из квартиры дома нашей церкви, а также и удалении его с территории церкви как неугодную и вредную заразную опухоль», и далее жалобщики обращались к уполномоченному, не чувствуя невозможности и противоестественности такого обращения в одном письме.

«Облуполномоченного православной церкви тов. Гуськова просим оказать содействие в высылке Руденко, заставив его немедленно освободить квартиру для предоставления таковой настоятелю нашей церкви о. Серафиму»¹⁷.

В конце концов жалобщики нашли какие-то свидетельства и «доказательства» о растрате церковных средств и добились того, что священник Евгений Руденко был отправлен за штат. Измученный лагерями и преследованиями от внешних, враждующих против Церкви, отец Евгений не выдержал гонений от своих. Он смирился со своим положением и последние годы прожил в Феодосии на покое, неподалеку от Всехсвятского храма.

Скончался отец Евгений 10 августа 1961 года. Его отпевал иерей Леонид Дунаев.

Примечания

1. Протоиерей Владислав Шмидт. «В память вечную будет праведник» // Православие и медицина, № 2 (9), 2011. — С. 49.

2. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 017944, л. 5—8.

3. Крымская епархия под началом архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). — С. 174—175.

4. Там же. — С. 244—245.

5. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 017944, л. 12.

6. Там же. Л. 6.

7. Там же. Л. 17—18.

8. Там же. Л. 80—91.

9. Там же. Л. 102—103.

10. Там же. Л. 104—106.

11. Там же. Л. 127—128.

12. Там же. Л. 161—166.

13. Там же. Л. 167—172.

14. Там же. Л. 173—176.

15. Там же. Л. 278—279.

16. ГАРК. Ф. Р-4808, о. 4, д. 13, л. 85—86.

17. Там же. Л. 87.