Игумении Евдокия (Куртэн) и иеросхимонах Софроний (Дубинин)

Люди, как правило, больше похожи на свое время, чем на своих родителей. Для живших в практически безрелигиозной среде официальное православие, обязательное для всех верноподданных империи, стало чем-то обыденным и привычным, уже неудоборазличимо говорящим о Духе и Истине. Жизнь по Евангельским заповедям представлялась далекой, отвлеченной и непонятной, а стало быть, неактуальной. И только утонченные люди, способные вопреки всему отозваться на призыв Вечности всем своим сердцем, смогли сделать единственно правильный выбор и последовать за Христом.

Такой была монахиня Евдокия (в миру Екатерина Эдуардовна Мещерякова, урожденная Куртэн), вошедшая в историю как основательница и первая игумения Покровского монастыря в Бургундии, в селении Бюсси-ан-От.

Ее отец, француз Эдуард Эдуардович Куртэн, был разносторонний, во многих отношениях способный человек, хорошо играл на скрипке. Мать, Мария Георгиевна, была русской, дочерью генерал-майора Георгия Васильевича Борисоглебского. После свадьбы в 1894 году они из Петербурга переехали в Москву, где через год — 10 ноября в доме Каншина в Мыльниковом переулке на Чистых прудах и появилась дочь Екатерина. К этому времени Куртэн получил место преподавателя французского языка в гимназии при московском Лазаревском институте восточных языков.

Вскоре из-за туберкулеза Георгий Васильевич, еще в чине полковника, уехал в Ментону, куда через девять месяцев приехала и Мария Георгиевна с дочерью. Там ребенок научился ходить, там были сделаны первые фотографии.

Э.Э. Куртэн

Когда Екатерине было 10 лет, родители разъехались, а через год она из-за кори была вынуждена оставить Елизаветинский институт благородных девиц и в 1907 году переехать с матерью и сестрой Марией в Ялту, где они жили в пансионе и на различных квартирах. У сестер были гувернантки — немка, а потом англичанка, благодаря чему Екатерина овладела, кроме французского, еще немецким и английским. Сдав экзамены экстерном, в шестнадцать лет поступила в 6-й класс Ялтинской женской гимназии, где встретила священника Сергия Щукина, который во многом повлиял на ее дальнейшую жизнь.

Семья Екатерины Эдуардовны была далека от религии, и в церковь ходили только по большим праздникам, скорее формально, чем по призванию. Живая вера, преломленная в опыте конкретной человеческой жизни, была трудно представима для Екатерины Куртен, пока она не увидела и не услышала отца Сергия Щукина. На склоне лет игумения писала: «В молодости так хочется найти идеал, и о. Сергий вызвал в нас формулу: "если он может быть таким, как мы его узнали, — мы чутко и пристально следили за ним, — то значит, Евангелие осуществимо на земле"».

Гимназию Екатерина Куртэн окончила в 1913 году с золотой медалью. Завершив свое образование в 1914 году окончанием педагогического класса, она получила право преподавать любимую ею с детства историю.

После того как началась война, Мария Георгиевна уехала с дочками в Москву и поселилась на квартире покойной матери. Екатерина поступила учиться в Народный университет на отделение словесности, но вскоре оставила его из-за потери интереса к предмету.

Эдуард Эдуардович и Мария Георгиевна с дочерью Екатериной

Весной 1915 года Куртэны вернулись в Крым, и Екатерина стала преподавать математику на вечерних курсах для рабочих и давать частные уроки.

Через год она познакомилась с Еленой Карцовой, впоследствии женой известного церковного писателя Ивана Михайловича Концевича, которая со временем и сама стала церковной писательницей. Их дружба, усиленная подлинным религиозным чувством, сохранилась на долгие годы.

После революции, в 1918 году, сестры Куртэн подружились с Юлией Рейтлингер — талантливой художницей, иконописицей. К этому же времени относится знакомство с будущим мужем Екатерины — Александром Дмитриевичем Мещеряковым, которому она давала уроки английского. Мещеряков был дружен с протоиереем Сергием Булгаковым, и он с Екатериной Эдуардовной часто приходил в маленькую церковь в Гаспре на его службы. Ночевали в имении матушки отца Сергия Елены Ивановны в Олеизе и на следующий день, после литургии, также пешком возвращались в Ялту.

В 1920 году они обвенчались.

Э.Э. Куртэн с дочерьми

Общие знакомые отзывались об Александре Дмитриевиче как о человеке «высокой души, светлого ума, обладавшем абсолютной памятью». Он изучал буддизм и теософию и, отдав дань увлечениям эпохи, милостью Божьей стал православным.

Пережив ужасы, происходившие в Крыму, Мещеряковы в 1921 году переехали из Ялты в Севастополь и прожили там пять месяцев в непрекращавшейся борьбе за выживание. Человек высокого роста, Александр Дмитриевич, особенно страдал от голода, но мужественно боролся и внешне никак не проявлял своих мучений. В это время он напряженно готовился к принятию священного сана, и все его мысли и чувства погружены были в молитвенное предвосхищение служению Церкви.

Ранней весной 1922 года семейство Мещеряковых покинуло Севастополь и отправилось в Москву. Ехали две недели. В Харькове Александр Дмитриевич заболел, а в Москве врач поставил диагноз — крупозное воспаление легких — и направил в больницу. Он непрестанно творил Иисусову молитву, молилась и Екатерина, но чувство безнадежности не покидало. И когда врач сообщил о своем бессилии и о том, что нужно готовиться к худшему, Куртэн, вопреки своим ожиданиям, восприняла это как посещение Божие: спокойствие вернулось в ее душу, и Александр Дмитриевич мирно скончался на ее руках.

Как удостоверение того, что Господь ее не оставил, сразу же после похорон мужа она узнала об освобождении из московской тюрьмы отца Сергия Щукина и о том, что он в настоящее время находится в клинике профессора Плетнева, куда попал с тяжелой формой нефрита. Невзирая на болезнь и слабость, в день памяти преподобномученицы Евдокии священник отпел Александра Мещерякова.

Мария Георгиевна с дочерью Екатериной

После смерти мужа Екатерина Куртэн некоторое время жила в Москве, общалась с протоиереем Сергием. Пасху 1922 года встретила в Марфо-Мариинской обители, которую возглавлял отец Митрофан Сребрянский^*. В 1923 году Куртэн перебралась в Гомельскую губернию к отцу и оттуда совершила несколько паломнических поездок. Потом вернулась в Ялту, где на Ломоносовском бульваре, в доме № 10, жили ее мать и сестра. Впоследствии она вспоминала: «Летом 1923 года Ялта была вся отремонтирована, следы голода исчезли, переменился только состав населения — наверх всплыли nouveaux riches, образованные люди превратились в гувернанток, учителей. Тем временем я нашла маленький скиток в горах над Гурзуфом в 17 километрах от Ялты, во главе которого стоял старец Софроний. К монастырю я всегда стремилась, посетила многие из них на севере: Зосимову пустынь, Оптину, Киево-Печерскую лавру, маленькие монастыри вокруг Гомеля».

О старце Софронии (Дубинине) она узнала от друга покойного мужа Георгия Карловича Вейдемиллера, которого А.Д. Мещеряков когда-то обратил к вере.

Церковь в честь Казанской иконы Божией Матери и скит были основаны в 1913 году ради поминовения сродников Токмаковых и Молотковых — известных виноделов. А настоятелем с самого начала был назначен человек высокой духовной жизни — иеромонах Софроний. Он был из крестьян. В семнадцать лет оставил дом, родителей и долго странствовал по России в поисках духовной жизни. По его свидетельству, именно в этот период странничества он приобрел святоотеческий опыт и научился ни к чему не привязываться, полагая свое упование на Божий Промысел.

Отец Эразм — так в то время звали старца Софрония — поступил в монастырь на Новом Афоне и прожил там несколько лет, пока из-за тяжелого климата не заболел лихорадкой и не был переведен в Крым в Георгиевский монастырь, где был на послушании гостиничного. Правящий архиерей Димитрий (Абашидзе) хотел взять отца Эразма в архиерейский дом, но тот уклонился, предпочитая тишину монашеского уединения. Тогда владыка Димитрий с пострижением в схиму с именем Софроний назначил его настоятелем Кизилташского скита.

Е.Э. Куртэн. Ялта

Скит был мужским, но со временем по разным причинам стал женским и сформировался из паломниц, окормлявшихся у отца Софрония. Поначалу было не более десяти женщин, которые делали всю необходимую работу самостоятельно, своими руками построили трапезную и несколько келий. Об этом ските вспоминает митрополит Вениамин (Федченков):

«В 22 верстах от Ялты, в глубине Крымских гор, покрытых густым лесом вековых деревьев, находился маленький скит, называемый "Софрониева пустынь". Скит был женский, мал и беден. В нем не было ни ограды, ни ворот. У входа в дом скитниц на согнувшемся толстом стволе громадного старого дерева висело несколько маленьких колоколов. Управлял скитом иеросхимонах Софроний, отличавшийся простотой и смирением. Он жил в маленькой келейке, примыкавшей к церкви, устроенной вплотную у самой горы. В келье было небольшое оконце, выходившее в церковь; через него старец выслушивал все службы и правила, совершаемые о. иеромонахом Ноном, худеньким, истощенным от поста, молчаливым человеком.

Поздним вечером монахиня на коленях вычитывала правило, каноны Иисусу Сладчайшему, Матери Божией, Ангелу Хранителю. И тотчас же, в 12 часов ночи, начиналась полунощница, утреня; вычитывалось правило к причастию. Оканчивалось это рано утром.

Весь день жившие в скиту проводили в утомительном труде. Сна было мало. Отец Софроний был прозорлив. Однажды в скит пришли два студента. Перед их приходом он велел трезвонить в колокола, сказав: "К нам идут епископ и священник!" Действительно, один из них стал после епископом, а другой... был впоследствии рукоположен в иеромонахи с именем Серафим. Он был любимым учеником старца Софрония: отличался духовным трезвением, забывая все окружающее»¹.

Екатерина Куртэн (сидит) и Елена Карцова. 1917 г.

Именно в это место к уже известному старцу Софронию пришли сестры Куртэн, учительница русского языка из Симферополя по имени Владислава и Георгий Вейдемиллер. Женщины остались в скиту, Марию Куртэн в 1925 году постригли в иночество с именем Мелитина.

В ночь с 14 на 15 ноября 1927 года отец Софроний, которому Екатерина Куртэн абсолютно доверяла, постриг в монашество с именем Евдокия. Об этом знало лишь два человека — Владислава, уже мантийная монахиня, и сестра Мелитина, уехавшая в эту ночь к матери, чтобы та ни о чем не догадалась.

На следующий день монахиня Евдокия, обновленная благодатью Святого Духа, уже была в Ялте и давала уроки, с интересом наблюдая за учениками, — заметят ли они происшедшие перемены, которые она так явственно ощущала в себе.

Она осознавала себя насельницей пустыни и посещала Кизилташ при первой же возможности, но, сохраняя тайну пострига, продолжала жить с матерью в двухкомнатной квартире. Мария Георгиевна не хотела примириться со своим мужем, перебравшимся из Гомеля в Ялту, и он жил отдельно, во всем поддерживая любимых дочерей.

А.Д. Мещеряков

До 1928 года скит был мало доступен для чужих недоброжелательных глаз. И мало-помалу в тишине лесистых гор, под покровом Божественной благодати, у отца Софрония собралось тридцать сестер.

Но быть незамеченным, оставаться в тени в те суровые времена было особой милостью Божией, дарованной на время для укрепления духа перед уже наступившими и уже не отменяемыми испытаниями, сотрясавшими всю Россию.

23 августа 1928 года, в четверг, по ордеру, выписанному чекистом Модиным, был арестован иеромонах Серафим (Вейдемиллер), проживавший в тот момент в поселке Троицком в доме Е.В. Пархоменко. Следователь Крастошевский записал в анкете арестованного: родился в Берлине в 1899 году 2/15 сентября, мать, Лидия Ивановна, учительница в Ялтинской школе, проживает в Дегерменкойском районе в поселке Троицком и является настоятелем церкви, из мещан и в армии не служил. До 1917 года учился в Ялтинской мужской гимназии. С 1918 по 1924 год учился в Крымском университете вначале на математическом факультете, а потом перевелся на педагогический. Вскоре он был снят со студенческой пайки за открытое высказывание своих религиозных убеждений. Материальное положение вынудило его оставить учебу и уехать в Ялту, где он стал членом приходского совета Аутской Успенской церкви. Там он узнал, что в Казанский храм Кизилташа требуется псаломщик, и в 1924 году был принят отцом Софронием.

Через некоторое время Вейдемиллера отправили в другой Кизилташский монастырь — под Феодосией, где он в 1927 году был пострижен в мантию в честь преподобного Серафима Саровского и рукоположен в священный сан.

Александр и Екатерина Мещеряковы и Зоя Зварыкина

23 августа на допросе он сказал, что из членов двадцатки, подписавших договор на пользование церковью, состоит в артели только один Ефим Антонович Колбаса. «<...> Службу в церкви совершаю я и священник Нон Капуста два раза в день. Службу посещают монашки, служащие при церкви: Ульяна Кузьминична Таранская и Анастасия Федоровна Тимошенко, а также монашки, не состоящие на службе, — Притуляк Лариса Григорьевна и Домбровская Мария Климентьевна»². Отвечая на вопросы следователя, Вейдемиллер продолжал:

«Мне прислал архиепископ Александр из Феодосии справку в том, что мне разрешается поминание [митрополита] Петра Крутицкого, но я поминание его производил все время, а также после того, как получил распоряжение от Админ[истративного] орг[анизационного] Отдела Ялтинского РИКа о запрещении поминаний "Петра Крутицкого", причем я предупредил, что вопрос этот должен разрешиться в благоприятном смысле, а поэтому считал возможным производить поминание. Сельскохозяйственная артель сочувственно к церкви не относится, на неоднократные мои обращения к отдельным членам артели об оказании материальной помощи церкви я сочувствия с их стороны не встречал, за исключением члена артели гр[аждани]на Колбасы.

Церковь посещают в воскресные дни от 5 до 15 человек, а в большие праздники бывает до 40 человек. В Ялте я бываю очень редко, а когда приходится бывать, то захожу к Сербинову Петру. Интерес к церкви в последнее время заметно остывает, материальная поддержка также ослабевает, и если бы церковь закрылась, то я искал бы себе службу по своему занимаемому положению, священнослужителя в другом месте.

Посещение Казанской церкви священнослужителями других городов — явление очень редкое, бывают отдельные случаи посещения церкви приезжими на отдых в Крым священнослужителями. К совершению богослужений посторонних священников в нашей церкви я не допускаю, так как для этого необходимо знать принадлежность его к соответствующему течению и вообще его поведение. Весной 1927 года сюда приехал с Кавказа монах "Адам" и остался здесь жить. Я в Ялтинский Адм. Орг. отдел о приезде монаха "Адама" не сообщил, потому что не знал о необходимости дачи адм. орг. отделу таких сведений. "Адам" работает на случайной черной работе и является постоянным посетителем церкви.

Церковь в честь Казанской иконы Божией Матери в Кизилташе

Кухней пользуются священнослужители, монашки и члены артели. Я плачу за стол гражданке Тимошенко 10 рублей в месяц, отец "Нон" снабжает ее дровами и продуктами»³.

В тот же день следователь допросил инокиню Мелитину, в миру Марию Эдуардовну Куртэн, которая дала следующие показания:

«Сельскохозяйственная артель Артек-Троицкая существует с 1922 года. Организована она из лиц, проживавших на территории предполагаемого к постройке монастыря, но ввиду революции он, монастырь, не выстроен, а построена только приходская церковь. В настоящее время в с/х артель входят:

1) Куртэн Мария Эдуардовна, 25 лет, родители живут в Ялте по Ломоносовскому бульвару, № 10. 2) Кривошеина Александра Григорьевна, 45 л. 3) Габрилович Вера Болеславовна, 33. 4) Ронский Филипп Федорович. 5) Колбаса Ефим Антонович, 60. 6) Языкова Анна Прокофьевна (жена Колбасы). 7) Ковалева Ксения Иларионовна, 35 лет.

В Кизилташском скиту

Из перечисленных семи человек члены земельного общества Дегерменкой — Колбаса, Языкова и Куртэн.

Кроме перечисленных лиц, ранее в этой артели состояли:

1) Дубинина Екатерина Анастасьевка, 32-х лет — племянница священника Софрония, ныне находящегося в Симферопольском Исправдоме. Живет она с родственницей Ильченко Клавдией Емельяновной, 21 г. 2) Зайцева Мелания Ефимовна, 21 г., с теткой Зайцевой Таисией Семеновной, лет 50 — монашка. 3) Илашова Пелагея, 27—28, с теткой Притуляк Ларисой Григорьевной — монашка, лет 76. 4) Пархоменко Евдокия Васильевна, 50 лет, с племянницами Богдановой Анной Федоровной, 20 лет, Юркиной Марией Юрьевной, 16 лет. 5) Голубцова Наталья Александровна, 32, с примаком Мауринг Клавдией Мартыновной. 6) Грищенко Анна Михайловна с примаком Галициной Екатериной Никитовной. Все они разновременно вышли из артели в 1927 году и занимаются индивидуальным хозяйством. Вышли они после обследования и разъяснения участкового агронома о неправильной форме пользования земли, а именно до его обследования.

В с[ельско]х[озяйственной] артели имелась двух видов земля: земля частновладельческая — собственная, принадлежащая указанным выше хозяевам (покупали они ее разновременно у татар), и артельная, полученная от Дегерменкойского общества. При обработке земли были разделены собственники — хозяйки (так мы их называем) обрабатывали свою, а на артельной земле работали определенные дни недели. По Уставу у нас была с/х артель частная, действительно же у нас была артель — товарищеский способ обработки земли. Собственнической земли было около 6 десятин, а артельной 1½ десятины. В настоящее время в артели имеется ¼ десятины, принадлежащая члену артели Колбаса Е.А., а он ее купил у Пархоменко Евдокии Васильевны, в то время, когда был закон, что лица, кои не в силе обрабатывать землю, их излишки будут отбираться. И если наша артель ликвидируется, то Колбаса останется на своем участке. Из недвижимого имущества в артели имеется коровник, сарай, из движимого две лошади, две коровы, дилижанс. Живут члены артели некоторые в доме Колбасы (4), двое у Юркиной, а Ронский имеет собственный домик. Наемным трудом артель не пользуется, делает тяжелую работу, как, например, ковку, кровельную выполняет Лавриненко Адам Григорьевич — монах с Афона <...>.

Интерьер кизилташской церкви

Также по найму иногда в артели работают священники, проживающие тут же, в артели, Вейдемиллер Серафим Карлович, Капуста Нон Семенович. Духовенство живет на средства церкви, от артели ничего не получает и, насколько мне известно, хозяйки (собственники) им не помогают. Церковь Троицкого поселка посещают не только жители близлежащих поселков, но приходят и из других мест. В праздничные дни приходящих бывает по нескольку десятков человек, а в остальные дни, если и приходят, то одиночками. Приходящие лица надолго не задерживаются, если же приходят богомольцы издалека, то они останавливаются у тех, у кого есть свободное место. Приходящих в артель и церковь никакой регистрации не ведут. У тех же лиц, кои остаются ночевать, отбирают документы. Посещают — приходят на богомолье разные лица — молодые и старые, мужчины и женщины. Весной 1928 года останавливался в артели один молодой человек по национальности болгарин или грек, который ночью обокрал церковь и скрылся. Так его обнаружили в Ялте, и ему был суд. В церкви за богослужением поминают [архиереев] Петра, Никодима, за упокой Тихона»⁴.

В тот же день была допрошена Анна Михайловна Грищенко, 43-летняя одинокая женщина, проживавшая в поселке Троицкий с 1914 года, со времени постройки церкви. Прежде чем окончательно поселиться, она ходила к отцу Софронию, получала духовные советы, жертвовала небольшие суммы денег, из которых образовалась достаточная сумма, чтобы купить небольшой участок земли и построить на нем каменный домик. А. Грищенко занималась сельским хозяйством. При организации артели была ее участницей, а потом вышла и занималась индивидуальным хозяйством. К тому времени у Анны Михайловны осталась только одна корова, молоко от которой она продавала в санаторий. Следователю она ничего не рассказала, кроме того, что стол в поселке временами бывает общий, обедают хозяева, члены артели и духовенство. А землю она обрабатывает сама.

На следующий день следователь допросил иеромонаха Нона (Капусту), 48 лет от роду, выходца из Полтавской губернии, Волховицкого уезда, села Сухоносовки, из крестьянской семьи, с низшим образованием. До 1914 года в Ростове служил приказчиком в посудном магазине. С 1914 по 1920 год был послушником в Свято-Троицком монастыре в Карасубазаре, а с 1920-го — в Казанской церкви. С непростительной словоохотливостью он излишне откровенно отозвался на вопросы следователя и рассказал о внутреннем устройстве общины:

Иеросхимонах Софроний (Дубинин)

«Кизилташская религиозная община является фактически монастырем, но вследствие того, что монастыри закрываются, то для этой цели название "монастырь" умышленно изъято, хотя все признаки, как внешние, так и внутренние, монастырь этот сохраняет все время. Церковная служба здесь производится согласно монастырского устава; с 1 часа ночи до 4 часов утра, с 4 вечера до 8 часов вечера. Всех молящихся вместе с членами артели от 20 до 25 человек. В артели имеются также монашеские дома, в которых раньше проживали монашки, с 1918 года умышленно изменили форму названий "кельи", так как были разговоры о закрытии монастыря, а поэтому, хотя лица в этих "кельях" остались жить по-прежнему, но от священника Софрония последовало распоряжение, чтобы "кельи" не назывались этим наименованием, так как из Ялты сообщили, что монастыри будут закрываться.

Иеромонах Софроний в 1921—1922 годах произвел пострижение в монахини Ирину в Ларису и Татьяну в Таисию. Обе монахини сейчас находятся здесь. Церковная община — монастырь и сельскохозяйственная артель являются одним целым. Хозяйство у артели и у церковной общины одно. Юридически все оформляется отдельно, а фактически церковь помогает артели и наоборот. Если артель распадется, то это не будет в ущерб монастырю, так как члены артели останутся при монастыре у своего индивидуального хозяйства и будут по-прежнему поддерживать Серафима; так же, как и все, [он] пользуется общим столом наравне со всеми членами артели и никакой платы за это не производит, пользуясь, как и я, питанием бесплатно. Я был предупрежден Серафимом Вейдемиллером, что если меня кто-либо будет спрашивать об артели и монастыре, то я должен сказать, что артель существует совершенно самостоятельно и что монастыря у нас нет. Серафим, насколько мне известно, получил это распоряжение от Софрония Дубинина. Весь находящийся в артели как живой, так и мертвый инвентарь является общим достоянием церкви и артели. Имеется 6 или 7 коров, а также 3 лошади, и все это также является общим имуществом общины и артели, хотя по бумагам все это разделено в отдельности на артель и общину. Постройка 7 отдельных домов, которые занимают члены артели и считают их своими, выстроены до революции на церковные деньги. Взаимная поддержка артели и церковной общины существует постоянно, но все это не оформляется с целью.

Записано с моих слов верно; протокол мне прочитан, в чем и расписываюсь. Монастырь получает материальную поддержку от разных лиц деньгами, одеждой, продуктами и прочим. Нон Капуста»⁵.

24 августа была допрошена и монахиня Олимпиада (Тимошенко).

Иеросхимонах Софроний (в центре) с сестрами и насельниками Кизилташской пустыни. В первом ряду третья слева (в белой косынке) сидит сестра Мелитина (Куртэн). В последнем ряду первая слева (в белой косынке) стоит монахиня Евдокия

Она родилась в 1871 году в селе Белозерье, неподалеку от Черкасс. С 1890 года по 1926-й монашествовала в Георгиевском монастыре в Керчи, после чего перебралась к отцу Софронию. Там она убирала храм и пекла просфоры, готовила обед на 20 человек, т. е. для священников и членов общины. Ей помогала монахиня Иулиания (Таранская), а продукты предоставляла артель, члены которой ежедневно бывали в храме на службе, из которых 5—8 человек пели в хоре.

31 августа помощник уполномоченного СО ГПУ Куприянов рассмотрел материалы, собранные на священнослужителей Серафима (Вейдемиллера), Нона (Капусту) и монаха Адама (в миру Андрея Григорьевича Лавриненко), о том, что они «ведут агитацию среди монашек за неподчинение решению Крымцика о их выселении из артели. Для того чтобы вызвать сочувствие к себе у местных крестьян, они их настраивали против Советской власти и ее решений, как якобы направленных во вред тружеников их артели и т. д., что предусмотрено ст. 58-10 УК»⁶.

На этом сомнительном основании Куприянов принял решение всех арестовать и привлечь к уголовной ответственности, что и утвердил начальник СО ГПУ Крыма Сорокин.

10 сентября следователь Куприянов разобрался, что обвинения в отношении Подозниковой В.И., Романченко П.Я., Капусты Н.С. и Лавриненко А.Г. «при проверке материала следственным путем сведения о ведении антисоветской агитации <...> не подтвердились, а посему <...> производство дознания прекратить и обвиняемых из-под стражи освободить».

Иеросхимонах Софроний (Дубинин) и иеромонах Серафим (Вейдемиллер). Публикуется впервые

Отец Серафим был оставлен в Симферопольской тюрьме, а 15 сентября Куприянов весь материал, связанный с его арестом, отправил в Ялту на доследование, которое провел все тот же Модин. Он вызвал некоего жителя поселка Константина Кулиди, который только и сообщил, что отец Серафим до священства проживал в общине и как бывший студент, человек умный, пользовался уважением. Но другой свидетель, Умер Осман, сообщил о «нездоровых» настроениях иеромонаха и его «преступных высказываниях» о разрушении монашеской общины властями, что и подтвердил крестьянин Дегерменкойского района, его собрат Дурсун Реджеп, 29-летний член ВКП(б). Он сообщил Модину, что Вейдемиллер исключен из университета по религиозным убеждениям. «В монастырской артели он являлся единственным грамотным человеком и как молодой образованный человек, держал весь монастырь в своем повиновении. Из монашек никто ему не возражал, и они являлись орудием в руках попа. Зная, что во главе монастыря находится молодой священник из студентов, к нему приходят много верующих на поклонение. Сам Вейдемиллер по характеру скрыт, необщителен, но все же его часто можно было видеть среди местных дегерменских крестьян-татар, у которых он старался сыскать внимание и благожелательное отношение. И такое заигрывание с крестьянством особо было заметно с августа 1928 года, после заметки в газете "Правда" и "Красный Крым", что монашеские артели в Кизилташе и Космодемьяне ликвидируются. По поводу этих статей крестьянам говорил, что сов. власть притесняет религию, что ликвидация артелей есть разновидность борьбы с религией, что поступки Советской власти расходятся с декретами. По декретам к церкви никакого отношения они не имеют, а в действительности притесняют религию на каждом шагу <...>»⁷.

Этих «свидетелей» оказалось достаточно, чтобы было составлено «обвинительное заключение» для внесудебного рассмотрения.

В праздник Покрова Пресвятой Богородицы уполномоченный СО ГПУ Крыма Михайлов нашел, что «следствие по делу закончено, обвинительное заключение Ялтинского Райотделения ГПУ Крыма составлено правильно, предъявленное обвинение гр-ну Вейдемиллер[у] имеющимися в деле материалами — доказано, процессуальные нормы соблюдены».

И предложил меру наказания — высылка из Крыма на три года.

М.Э. Куртэн в Ялте

16 ноября 1928 года отца Серафима освободили из-под стражи с лишением права проживать в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону, «означен[ных] губ[ерниях] и округах, и в Крыму, с прикреплением к опред[еленному] месту жительства [а точнее, к Мелитополю] сроком на три года, считая срок с 22/IX—1928 г.»⁸.

В том же роковом для общины году был выслан в Чернигов и иеросхимонах Софроний (Дубинин), где в 1929 году мирно скончался.

После таких потрясений сестры одна за другой стали покидать Кизилташ. В 1929 году скит был окончательно закрыт. Чекисты сбросили крест с храма, разобрали все иконы, в том числе и почитаемый образ Казанской Матери Божьей, и все, что имело хоть какую-нибудь ценность, отвезли в подвалы финотдела.

Инокиня Мелитина (Куртэн), не выдержав испытаний, вернулась к матери, окончила курсы счетоводов и поступила на службу помощником бухгалтера в один из санаториев. Монахиня Евдокия стала преподавать в школе. Мария Георгиевна давала уроки музыки, и материально они перестали нуждаться. К этому времени относятся попытки всех Куртэнов эмигрировать во Францию, так как жизнь в Советской России по многим причинам стала казаться неприемлемой. По законам Франции, жены французов и их дети автоматически получали французское гражданство. Но монахиня Евдокия, бывшая замужем за русским, считалась советской гражданкой. Обеспокоенная этими обстоятельствами, она обратилась в посольство с просьбой уточнить, может ли она считаться француженкой, не пораженной в правах, и получила ответ, что, согласно новому закону, принятому правительством в 1918 году, она сохраняет за собой французское подданство, даже если была замужем за русским подданным.

Архиепископ Арсений (Смолянец)

Эдуард Эдуардович Куртэн был достаточно обрусевшим человеком, а Мария Георгиевна вообще с ужасом представляла, что ее кости останутся на чужбине. Но происходившее в России пугало и подталкивало искать более безопасную альтернативу для дальнейшей жизни.

Потрясения в полной мере касались и церкви, в жизни которой монахиня Евдокия принимала активное участие. За сбор денег для сосланных священнослужителей ее вызвали в ГПУ. Затем ее арестовали прямо на улице и отправили в Симферополь, где две недели она провела в тюрьме. Ее убеждали стать негласным осведомителем, но монахиня Евдокия уклонилась от сомнительного предложения. В это время ее отец был в Москве и обращался во французское посольство, где ему пообещали содействие. Видимо, это стало причиной того, что чекисты решили отпустить монахиню Евдокию.

В 1931 году Куртэн сама поехала в Москву хлопотать о французских документах. С 1925 года там служил третьим священником в церкви Спаса на Песках протоиерей Щукин. Их встреча была наполнена радостью. При всякой возможности, не жалея сил, она с другого конца Москвы приезжала в храм только, чтобы еще раз побыть на службах отца Сергия.

8 октября 1931 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, с отцом Сергием произошел несчастный случай, и через два дня он скончался в больнице.

Игумения Евдокия

Всю оставшуюся жизнь матушка Евдокия жалела, что не повидалась с любимым пастырем перед его кончиной — московские дела заставили отложить встречу на его именины, а потом оказалось уже поздно...

Куртэн прожила в Москве еще год и там уже узнала о блаженной кончине любимого старца Софрония и о том, что его похоронили на старом русском кладбище в Чернигове, где его могила стала почитаемой народом.

25 июня 1930 года на Феодосийскую кафедру был назначен архиепископ Арсений (Смолянец). Но в Феодосии он оставался недолго — через полтора года, 23 декабря 1931 года, из-за надуманных подозрений НКВД был арестован. Поводом для ареста архиепископа Арсения послужили попавшие в поле зрения чекистов два незначительных происшествия, одно из которых было связано с Марией Эдуардовной Куртэн.

В воскресный день начала августа 1931 года после литургии к архиепископу Арсению подошла молодая женщина и назвалась сестрой известной ему жительницы Ялты Екатерины Куртэн. Мария Эдуардовна передала конверт, в котором, по ее словам, должны быть деньги, отпущенные церковным советом собора Иоанна Златоуста на архиерейские нужды, и записка настоятеля протоиерея Димитрия Киранова, и попросила расписку в получении денег. Владыка нашел неудобным производить эту операцию в соборе и, кроме того, заинтересовался француженкой по отцу, прожившей несколько лет в Кизилташской пустыни близ Ялты под руководством иеросхимонаха Софрония (Дубинина) в качестве инокини среди простых русских монахинь. Задержавшись ненадолго, владыка побеседовал с представленными ему спутницами Куртэн, приехавшими на феодосийский базар за покупками, отпустил их, а Марию Эдуардовну пригласил к себе домой. Она пришла через час в особнячок, состоящий из трех небольших комнат, и получила расписку. А так как хозяйка Антонина Васильевна уже накрыла стол к обеду в прилегающем к дому саду с прекрасным видом на Феодосийскую бухту, владыка любезно пригласил гостью отобедать с ним. Он расспросил Марию Эдуардовну о положении церковных дел в Ялте и высказал предположение, что Иоанно-Златоустовский храм пополнился новыми прихожанами, так как, по его сведениям, Александро-Невский собор принял обновленцев, и те перешли в верхний храм, до последнего времени остававшийся верным Церкви. Куртэн сказала, что это, к сожалению, далеко не так, и старые прихожане не хотят расставаться с собором, несмотря на перемену ориентации, и, сверх того, обновленческий епископ Вениамин Молчанов своим прекрасно обставленным богослужением, чарующими голосовыми данными, многократной проповедью в течение одной службы сумел привлечь к себе часть православных прихожан.

Татьяна Брунс

Затем Мария Эдуардовна говорила о возможности переезда их семьи во Францию, о том, что этот вопрос еще не решен окончательно и у нее есть сомнения. Ее отцу, ездившему в Москву хлопотать о возвращении на родину, в посольстве обещали помочь и даже предоставить бесплатный проезд до Парижа, но советские чиновники не сочувствовали его инициативе, и в первую очередь это касалось ее сестры Екатерины, уже принявшей советское подданство. Кроме того, ее мать, русская, не хочет «слагать свои кости на чужбине». В разговоре владыка Арсений попытался указать на некоторые неудобства жизни сестер во Франции по причине слабого знания французского и, в особенности, из-за отсутствия православных храмов в католической стране. На это Куртэн сказала, что надеется устроиться в общине православных сестер в Париже, устроенной Н.П. Римской-Корсаковой, известной владыке еще по Твери.

Мария Куртэн предложила архиепископу Арсению, если есть необходимость, передать что-нибудь на запад знакомым архиереям. Владыка поблагодарил и сказал: «Если встретите кого-либо из наших епископов, передайте, что хотя здесь живется мне не очень сладко, но все же я рад, что остался на месте, а не уехал с теми, кто эмигрировал».

Обед из двух блюд, фруктов и чая длился около двух часов, и, когда гостья собралась уходить, архиепископ сказал: «Погодите, у меня может быть к вам просьба. Не можете ли вы, перешагнув границу, передать от меня весть митрополиту Антонию (Храповицкому), моему старому знакомому?» Когда она охотно согласилась, владыка Арсений попросил передать ему на словах все подробности его жизни, какие она увидела: в каком храме служит, как поет хор и о чем возможно говорить на проповедях. И добавил: «Передайте ему, что я живу в Феодосии, познакомьте его с моим бытом, передайте, что бывший в Таганроге келейник теперь архимандрит, а мальчик Ваня Кабанов^**, которого так любил митрополит Антоний во время своего пребывания в Таганроге, уже получил среднее образование». Владыка объяснил Марии Эдуардовне, что с митрополитом Антонием он знаком уже сорок лет и еще гимназистом 7-го класса обращался к нему.

«При посредстве митрополита я поступил на второй курс Академии и в течение двух лет окончил ее. В значительной степени он содержал меня во время моего пребывания в Академии. Лично я его видел в Уфе в 1901 году, куда ездил на его счет лечить начало горловой чахотки. По окончании курса Академии я год прослужил в должности на учебной службе у митрополита Антония, который был на Волыни. С 1903 года я бывал у митрополита Антония изредка, проездом, не более 4—5 раз до 1919 года. В 1919 году митрополит Антоний приезжал в Высшее Церковное Управление при Добровольческой Армии и дважды у меня останавливался. С 1919 года я не получил от него ни одной вести и сам не написал ему, но продолжаю митрополита Антония высоко ставить по-прежнему <...>. Когда будете проезжать через Варшаву, поделитесь впечатлениями о Феодосии с тамошним митрополитом Дионисием, учеником Антония и близким к нему человеком <...>»⁹. На этом свидание с владыкой, оставившее самые благоприятные впечатления, закончилось.

Монахиня Мария (Скобцова), М.Э. Куртэн, монахиня Евдокия, 1936 г.

Все обстоятельства складывались в пользу отъезда во Францию, визы и билеты получены, и Мария Георгиевна с дочерью монахиней Евдокией в сентябре 1932 года прибыли в Париж.

Первое время жизнь во Франции складывалась чрезвычайно трудно, приходилось в буквальном смысле выживать. Беспросветным будням, чувству безысходности можно было противопоставить только монашеское терпение и неколеблемое упование на милость и помощь Божию.

В Медоне в церкви великомученика Иоанна Воина монахиня Евдокия неожиданно для себя встретила сестер Рейтлингер — Юлию и Екатерину, расписывавших храм. Они отвезли ее к протоиерею Сергию Булгакову, который принял их с отеческой любовью, и она впоследствии неоднократно участвовала во многих организованных им богословских семинарах. Но зарабатывать на жизнь пришлось по-другому: матушка Евдокия работала уборщицей в бюро А.Ф. Керенского, читала вслух старому ослепшему еврею, была кухаркой у польско-еврейской шляпницы, которая предоставляла ей комнату для проживания. У протоиерея Сергия Булгакова она познакомилась с монахиней Марией (Скобцовой) и подвизалась с ней в общежитии для бедных русских девушек на Вилла де Сакс, где была Покровская домовая церковь.

С 1932 по 1939 год по предложению протоиерея Сергия Булгакова преподавала английский в Богословском институте и часто ездила с ним в Лондон на съезды англикан и православных. Читала лекции католикам и протестантам. В 1934 году Куртэн переехала на улицу Лурпель, 77.

Монахиня Ия (Брунс), 1955 г.

В 1936 году Мария Эдуардовна была пострижена митрополитом Евлогием (Георгиевским) в мантию с именем Дорофея.

В 1946 году произошло чудесное событие: профессор В.Б. Ельяшевич предоставил матушке Евдокии и бывшим с ней сестрам свой дом с приусадебным участком в Бюсси-ан-От, где и был основан Покровский монастырь.

Одной из замечательных насельниц этого монастыря была монахиня Ия, в миру Татьяна Михайловна Брунс. Родом из богатой дворянской семьи, владевшей в Крыму землей и недвижимостью, она не боялась совершенно открыто, словами и поступками, заявлять о себе как о православной христианке и по мере сил отстаивать права гонимой Церкви. Лишившись средств к существованию после революции, она давала частные уроки по математике, жестоко нуждалась, едва сводила концы с концами, но не роптала. Напротив, дерзновенное упование на Христа дарило ей радость, душевный мир и христианскую уверенность в завтрашнем дне. Протоиерею Димитрию Игнатенко она поверяла мысли и чувства, по его благословению не без успеха поднимала православных верующих против обновленцев. В свое время, когда потребовалось, она поехала в Москву к священномученику митрополиту Петру (Полянскому) и получила от него необходимые указания и благословение продолжать борьбу с раскольниками. Окрыленная поддержкой митрополита, вернувшись в Крым, она проявила большое мужество, энергию, в результате чего православные приходы объединились и не допустили обновленческого архиерея. Пожалуй, в окружении отца Димитрия не было более энергичного, успешно действовавшего на церковной ниве человека, чем Татьяна Брунс.

В мае 1926 года ОГПУ арестовало священника Димитрия Игнатенко за то, что он с амвона призывал на Пасху помочь заключенным. По его благословению Татьяна Брунс с другими активистками прихода добилась от администрации изолятора разрешения посетить камеры заключенных. В первый день Пасхи с приветствием «Христос Воскресе!» они обошли все камеры и раздали пожертвования, собранные прихожанами. На следующий день, принеся очередные гостинцы, они устроили для 513 узников праздничный обед. Все это обернулось для священника арестом, а для Брунс — высылкой на север, где она провела 14 лет, живя практически милостыней.

Париж. Сергиевское подворье, весна 1938 г. Преподаватели и студенты. Сидят слева направо во втором ряду: Г.П. Федотов, монахиня Евдокия, о. Кассиан (Безобразов), протоиерей Сергий Булгаков, митрополит Евлогий (Георгиевский), о. Киприан (Керн), о. Никон (Греве), о. Афанасий (Петров), В.В. Зеньковский, Н.С. Арсеньев, Е.Е. Киселевский

В 1941 году Брунс вернулась в Крым и активно занялась делами церкви. При отступлении немцев она покинула Отечество и оказалась в Берлине. По приглашению сестры, жившей в Париже, Татьяна уехала во Францию, где 11 месяцев провела в госпитале. Вскоре она встретила знакомых по Крыму монахинь Бландину (в миру Александра Оболенская) и Меланию (в миру Екатерина Лихачева), которые познакомили ее с игуменией Евдокией. Через некоторое время она поселилась в Покровском монастыре, приняв монашество с именем Ия, и стала ближайшей помощницей игумении. Мать Ия отошла ко Господу 22 января 1977 года.

По свидетельству очевидцев, игумения Евдокия была удивительным человеком. Ее образ запечатлевался у всех, кто хотя бы однажды с ней общался. Величественная, сильная натура, она имела хорошее образование и широкий кругозор; в то же время в ней отсутствовала какая-либо поза и даже намек на высокомерие. Своей добротой она покоряла людские сердца. Монахиня Силуана писала: «В обители она естественно объединяла вокруг себя сестер, но и продолжала часто ездить с лекциями, чтобы рассказать о православии католикам, протестантам, англиканам, так как находила, что свидетельства подобного рода являются одной из миссий Русской Православной церкви в условиях Запада»¹⁰.

Игумения Евдокия (Куртэн) мирно скончалась в 1947 году, 24 июня.

И по сей день в Свято-Покровском монастыре на юге далекой Франции сохраняется память о Кизилташской пустыни, старце Софронии и чудной красоте Южного берега Крыма.

Примечания

*. В 2000 г. прославлен в лике преподобноисповедников Русской Православной Церкви.

**. Ваня Кабанов жил при епископе Арсении и прислуживал в храме. Владыка занимался с ним общеобразовательными предметами и, по всей видимости, готовил к священническому служению.

1. Епископ Вениамин (Федченков). Божии люди. Мои духовные встречи. — М., 1990. — С. 271.

2. ГАРК. Ф. Р-4808, о. 1, д. 07484 / 3614, л. 7.

3. Там же. Л. 8.

4. Там же. Л. 2—3.

5. Там же. Л. 4—5.

6. Там же. Л. 9.

7. Там же. Л. 17.

8. Там же. Л. 22—23.

9. Протоиерей Николай Доненко. Новомученики Феодосии. — С. 191.

10. Монахиня Страна. Игуменья Евдокия. — С. 200.