Глава II. Бахчисарайский горный район

Переходя теперь к рассмотрению деревенского дома Бахчисарайского района, необходимо сказать несколько слов о возникновении земледельческого быта у крымских татар. Долго после того, как образовались оседлые городские центры, сначала Салхат, затем Бахчисарай, татарское население оставалось кочевым. Еще в половине XVI века, как свидетельствует Броневский¹, татары со своими стадами уходили из Крыма на кочевья в степи между Днестром и Доном, в октябре возвращаясь обратно. Анонимный татарский автор «Сокращенной Истории» точно указывает, что летние кочевья находились на реках Волге, Урале, Эмбе, Тереке, Кубани, а также Днепре. Для обуздания кочевых наклонностей татар, не желавших еще в XVI веке обращаться к оседлой жизни и воспринимать основы турецкой цивилизации, хан Сагиб Гирей издал приказ рубить колеса и ломать телеги у всех, кто вздумал бы выехать из Крыма на кочевье². Сохранился ряд грамот этого хана, свидетельствующих, что он раздавал леса татарам для постройки постоянных жилищ. Однако, можно думать, что только в начале XVII века, когда русское государство достигло пределов Азовского моря, и для татар были закрыты привольные пастбища черноморских степей, и возможность военных набегов для них все более уменьшалась, чисто экономические причины, а не административные распоряжения заставляли их переходить к оседлости. При этом развитие оседлого быта шло постепенно с юга на север, и в степной части Крыма еще долго вплоть до XVIII века продолжали жить кочевые ногайцы. Оседавшие татары горного района неизбежно должны бы ли заимствовать жилища и другие навыки земледельческого хозяйства у местного населения, которое само, как показывают переселенцы греческие из этого района в Мариуполе, в свою очередь, к XVIII веку сильно отатарилось, забыло свой язык, а отчасти и национально слилось с татарами. Сказывалось, конечно, и влияние Бахчисарая с уже сложившимися там несколько своеобразными основами городской культурной жизни, развившейся, как мы видели выше, не из одних туземных, но и пришлых, с одной стороны, общетатарских золотоордынских ростков, а с другой — из южнотурецких, мало азиатских источников, которые вместе имели своей почвой общемусульманский культурный мир. Но влияние города не могло давать всех нужных навыков оседлой сельской жизни, развитие которой могло происходить у татар лишь органически в процессе постепенного приобщения к местным установившимся традициям. Уже теоретически мы можем выявить две основных стихии, под воздействием которых складывалась материальная культура и определялся национальный состав татарского периода в указанном районе: это — греко-римско-византийская и готская.

Первое прочное появление греков в Крыму совпадает с периодом пышного расцвета Ионийской культуры, которая, захватив Анатолийское побережье Малой Азии, сделалась здесь центром, откуда целая сеть колоний быстро покрыла сначала южные (Смирна, Трапезунд), а затем и северные берега Черного моря, неся с собой не только общеэллинские, но и специфические малоазиатские традиции³. Важнейшими из этих колоний на северном берегу Черного моря была на западе Ольвия, влиявшая и на западный Крым, и группа городов на Керченском полуострове. Вероятно, также занятая первоначально ионийцами севастопольская бухта на западном побережье Крыма была захвачена дорийцами и выросла в громадный культурный центр Херсонес, игравший крупную цивилизующую роль не только на Таврическом полуострове, но даже в южнорусских степях, находившихся с ним в оживленных торговых сношениях. В противоположность греческой колонии на Керченском полуострове, где многочисленное туземное, связанное с Кавказом, и скифское население оказывало влияние на весь строй и характер местной греческой культуры⁴, судя по погребальному ритуалу вплоть до VI в. нашей эры в Херсонесе колония, по-видимому, основалась на более пустынном месте, не имевшем постоянного оседлого населения и носила чисто греческий характер, который долго сохранялся и после того, как Крым подчинился политически Римской Империи, и римские гарнизоны укрепились в Ай-Тодоре и на Гераклейском полуострове. Напротив, греческое влияние на Крым все время продолжалось, и источником его была Малая Азия. Особенно ясно это сказывалось во втором веке до нашей эры, когда образовавшееся на берегах Черного моря Понтийское царство выступило в лице Митридата на защиту греческих колоний Крыма против постоянно нападавших как на Херсонес, так и на Босфор, скифов. После взятия и разрушения столицы Скифской державы города Неаполиса, Херсонес был поставлен в тесную политическую зависимость от Понтийского царства, с которым культурно Крым был и тогда связан. Под влиянием со стороны Малой Азии происходила и христианизация Крыма, и Крым в этом смысле, оказывается, не столько тяготел к Византии, сколько к Каппадокии и Пафлагонии⁵ откуда происходило значительное выселение невольников в связи с постоянными морскими походами готов — этой второй этнической стихии дотатарского Крыма. Готы появились впервые в Крыму вначале третьего столетия нашей эры, когда они, овладев Босфором, прославились у византийских писателей своими смелыми морскими набегами на Анатолийское побережье и даже острова Эгейского моря.

По своему германскому происхождению готы были в Крыму представителями особой варварской культуры, первоначально возникшей в суровых лесах Прибалтийского края. Их могучая историческая роль и колоссальной быстроты успех, с которым они овладели всеми областями южноевропейской культуры, показывает, что они на своей первоначальной родине являлись и политически и культурно более развитыми, чем прочие германские племена. Нам важно для уяснения тех культурных традиций, которые готы могли принести в Крым, выяснить область их первоначального пребывания и путь, по которому происходило их движение на юг. Писатель VI века Иордан, сохраняя предание о пребывании готов на Висле, по-видимому, на правом ее берегу, где, по Шахматову, они, вытеснив кельтских вендов, находились в соседстве со славянами, балтийцами и финнами⁶, заметно культурно влияя на всех их. Однако, и Висла не была их первоначальной родиной. Смутные предания относят их происхождение к Скандинавии, которая обыкновенно и считается прародиной готов, и готский язык ставится в близкое родство с северо-германскими. Однако, это мнение нельзя считать вполне общепризнанным. Так, в своем исследовании «о славяно-готских отношениях по данным языка», проф. Браун⁷ утверждает, что готы никогда из Скандинавии не выходили и по языку значительно ближе стоят к среднегерманцам, которые лишь на острове Готланде обнаруживают на себе заметное влияние готов, видимо, позднее туда проникших. На нижнюю Вислу готы, по его мнению, спустились сверху не ранее I века по Р.Х. Эти вопросы имеют непосредственное значение для уяснения тех культурных традиций, которые были принесены готами на их новую территорию Крыма, где, понятно, готы должны были продолжать в новой природной и этнической среде материальную культуру, создававшуюся на их родине, где и до сих пор находятся ее следы и пережитки у потомков готов и народов, испытавших на себе их влияние⁸.

Попав в Приднепровье и проникнув в Крым, готы первоначально заняли широкую область северного Крыма, но, в дальнейшем, после вторичного появления в Крыму гуннов, которые по смерти Аттилы во второй половине V века нашей эры вновь вторглись в Крым с севера, разделив готов на две половины, последние оказались частью на Таманском полуострове, так называемые готы-тетракситы, где они позже исчезли, частью в области предгорного и горного Крыма — готы-трапезиты — между Балаклавой, Чатырдагом и Судаком, где их застают писатели, начиная с Прокопия, описывающего их искусными земледельцами и доблестными воинами, вплоть до XV века, их полного поражения татарами. Область, занимаемую готами, Прокопий называет Дори, по-видимому, как доказывает А.А. Васильев⁹, по имени главного города Дори, который можно отождествить с городом Феодоры¹⁰ иначе Мангупом, действительно являвшимся оплотом готского могущества вплоть до 1475 года, когда он был взят турками, и владететель Мангупа Исайко, известный как по итальянским, так и русским известиям, был убит. Название готов трапезитами определяет и другой географический пункт, вокруг которого было сосредоточено основное готское население, это гору Чатырдаг¹¹, татарское название которой сменило более древнее греческое — гора столовая или Трапезус¹². Васильев А.А.¹³ высказывает предположение, что и мало понятное название готов тетракситов, возможно, объясняется лишь разночтением старых рукописей Прокопия, и что те и другие готы являются одним народом.

Раннее проникновение христианства в готское население в IV веке связало его судьбу с греческим населением Крыма и особенно с Херсонесом, находившимся в соседстве с главным ядром готских владений в Крыму. Союзные отношения Готии и Херсонеса продолжались во все время их истории и поддерживались общими интересами защиты их оседлых территорий от постоянных вторжений в равнинную область Крыма, сменявших друг друга азиатских, главным образом, турецких кочевников.

Но господство кочевой культуры совершенно уничтожило в равнинной части рассматриваемой области всякую возможность оседлого быта, и готское земледельческое население частью должно было укрыться в горные области и защищаться, а Херсонес постоянно подновлять свои укрепления, так что некогда богатая хлебная житница, вывозившая в V веке до нашей эры хлеб в Грецию, в VII веке по P. X. сама должна была покупать хлеб за соль из-за моря. Для защиты Херсонес и Готия должны были искать помощи у сменившей Римскую Империю Византии, которая сама уже в эпоху своего нового расцвета в VI веке была заинтересована в крымских колониях, которые могли быть посредниками в ее торговле с восточной Европой, и, несмотря на господство кочевников, продолжала увеличивать греческий элемент в Крыму. Так, по свидетельству Прокопия, при императоре Юстиниане были основаны и укреплены два новых города: Алустон и Горзувит, вошедшие потом в состав готского княжества, которое само было ограждено в это время в северной своей части укреплениями, построенными Византией при входе в горные долины. С еще более значительным притоком греческого населения мы встречаемся в VIII веке, когда в эпоху иконоборческого движения Крым являлся, на ряду с Южной Италией, главной областью, где искали себе защиту гонимые почитатели икон. Этот прилив греческого населения опять таки, главным образом, малоазиатского, приводит вместе с распространением христианства к усилению греческого языка и греческого влияния в Крыму. Насколько значителен в это время был приток населения в Крым, показывает образование тогда многочисленных пещерных городов и пещерных монастырей в Крыму, которые Кулаковский относит именно к этой эпохе, так как мы наблюдаем возникновение подобных пещерных городов в Южной Италии, развившихся там в связи с той же эмиграцией из Малой Азии, которая, таким образом, и явилась источником этой своеобразной культурной черты Крыма, возможно, отразившейся и в пещерножительстве киевских отшельников¹⁴. Полное восстановление Византийской государственной власти в Крыму можно отнести к началу XI века, когда войска Василия Болгаробойца окончательно разбили хазар, и центры хазар: Босфор и Керчь сделались греческим достоянием. Император Михаил Комнен (1143—1180) считает своим владением Тмутаракань и город Россия (Rosia) при устье Дона, а это означает, говорит В.Г. Василевский¹⁵, полное господство Византии в лежащих ближе к Херсонесу таврических пределах. Когда греческое правительство в XIII веке сменилось латинским, херсонесская область осталась греческой и вошла в удел Трапезундской монархии, и дальнейшая участь крымских греков и, вместе с ними постепенно проникавшихся греческой культурой, готов была снова крепко связана с Малой Азией, в которой и следует искать источников этнического своеобразия старых греческих поселенцев Крыма. Окончательное отуречение готского населения, однако, происходило довольно медленно; в эпоху татарского нашествия Готия представлялась довольно значительной самостоятельной областью, обладавшей целым рядом приморских селений, доставшихся, по договору с татарами, генуэзцам в конце XIV века (1380 г.)¹⁶, как то: Фори (Форос), Кикенео (Кикенеиз), Лупико (Алупка), Мусакори (Мисхор), Ориандо (Ореанда), Джалита (Ялта), Сикита (Никита), Герзивиум, Партените, Ламбади и Лусто (Алушта), где, по словам Рубруквиса¹⁷, в 1253 году имелся готский язык, в котором он узнал немецкий. В XV веке и несколько позже центром готских владений оставался Мангуп, а также Бузбек указывает еще Сюрень (Суиварин) на р. Бельбеке¹⁸. Окончательно самостоятельность херсонесцев и готов падает, когда в конце XV века Тавридой завладевает Турция, по отношению к которой ханство крымских татар становится в вассальную зависимость. С этого времени начинается особенно быстрая татаризация населения Крыма. Однако, несмотря на это, готский язык, ранее уже сменившийся в богослужении греческим, еще продолжает сохраняться в обиходе вплоть до конца XVII века. Так, лейб-медик Kämpfer, бывший в Крыму после 1683 года, собрал, по собственным его словам, напечатанным в 1727 г. в его книге «Hystory of Japan and Siam» (VI гл.), большое количество готских слов, превышающее известное собрание Бузбека, сделанное более чем на сто лет раньше. К сожалению, образцов готского языка, собранных Кемпфером не оказалось среди его рукописей, хранящихся в Британском Музее. По-видимому, они окончательно утрачены¹⁹. Кроме этих двух этнических стихий, германско-готской и малоазиатско-греческой, краткий исторический очерк пребывания которых на территории западного Крыма мы только что дали, нельзя не учитывать возможных следов, которые могли оставить еще некоторые обитавшие здесь оседло народности. Прежде всего необходимо отметить алан, а затем некоторые, по-видимому, позднее появившиеся кавказские племена, как то — армян, грузин, черкес. Аланы или асы, как их знают арабские и европейские источники, эти младшие собратья скифов и сарматов и предки осетин издавна обитали в соседстве с готами, оттесненные вместе с ними в горную область Крыма. Самое появление аланов в Крыму связывается с вторжением туда готов, захвативших часть аланов с собою из причерноморских степей, где они были ранее этого уже знакомы византийцам и принимали участие в великом переселении народов, достигнув с германским племенем вандалов до Африки, где вандальские короли именовали себя королями вандалов и аланов в 418 году²⁰. Достоверное же упоминание об аланах в Крыму относится к V веку, когда указывается в одном перипле (описании) морских берегов Крыма город Ардабда (нынешняя Феодосия), имя которого составителем перипла трактуется как принадлежащее аланскому языку в переводе означающее Семибожный. В.Ф. Миллер²¹, предлагая несколько иную этимологию этого слова, указывает на несомненно иранский его характер, чем доказывается иранское происхождение и самих аланов. Нас, однако, в данном случае интересует пребывание аланов не в восточном, а в западном предгорном Крыму, упоминание о чем мы встречаем только в XIII веке, в так называемом аланском послании епископа Федора²² от 1240 года, где говорится о существовании близ Херсонеса поселения алан, возникшего там по обоюдному согласию с херсонесцами для ограждения и охраны последних. Возможно, что это была крепость Кырк-Ер²³, как до последнего времени караимы называют Чуфут-Кале и где, по сообщению арабского географа Абул-Феды (умер в 1331 году), в его время жили асы oI as или аланы²⁴. О присутствии в Киркере алан говорят и татарские известия о взятии этого города²⁵. Отсюда поселения алан продолжались на восток и при посещении Салхата (старого Крыма) посольством египетского султана Бейбарса в 1263 году население его состояло из кипчаков, русских и алан²⁶. Позднее, в первой половине XV века, итальянский путешественник Барбаро²⁷, посетивший Крым, определяет территорию, занятую аланами — от крымских гор или Готии до Аккермана (Монкастро).

Племя алан, издавна бывшее в дружественных отношениях с Византией, находилось вообще под сильным ее культурным влиянием. Как видно из самого существования постоянных поселков у алан в указанное время пребывания их в западном Крыму, они к этому времени перешли от кочевого быта к оседлому, хотя в Предкавказье они тогда еще оставались номадами²⁸. Однако, несмотря на последнее, нельзя думать, что навыки оседлого быта были заимствованы аланами в эту сравнительно позднюю пору исключительно на территории Крыма, так как по-видимому, еще на заре их исторической жизни в первые века нашей эры в предкавказских степях часть их могла быть земледельцами, подобно тому, как о сарматских племенах свидетельствует Страбон²⁹. Как самостоятельная национальность аланы, по-видимому, исчезли на территории западного Крыма раньше готов, а тем более греков, с которыми они, очевидно, и смешались. Последнее известие о них, как об отдельном племени мы имеем в письме Марино Санудо к французскому королю Филиппу IV от 13 октября 1334 года, где он причислял к народам, зависящим от татар, готов и небольшое число аланов³⁰.

При обзоре этнических групп, имевших свою оседлость в западной предгорной области Крыма, нельзя не остановить внимание на многочисленных хорографических названиях, связанных с именем черкес. На них обратил внимание еще Кеппен³¹, при чем он же и возражал против возможности считать это явление признаком пребывания черкесской народности в Крыму. Он полагал, что эти названия, из которых наиболее известно название пещерного города Черкес-Кермен, могли быть принесены татарами, которых слово черкес употреблялось как собственное имя.

Это мнение может быть справедливо только отчасти. Черкесы, с которыми татары находились в близких сношениях на переднем Кавказе, и которые даже бывали на службе у крымских ханов, конечно, им были достаточно хорошо известны. Кроме того, Потоцкий³² приводит известное ему в XVIII веке название верхнего течения Бельбека Кабардой и местности, заключенной между Бельбеком и Качей-Черкес Таш. Во всяком случае, проникновение черкесов, поселения которых на восток известно достигали Днепра, на Крымский полуостров вполне вероятно. Имеются сведения о более позднем пребывании черкесов в Крыму. По свидетельству Доминиканца Дортелли д'Асколи³³, прибывшего в начале XVII века с миссионерскими целями в Крым для отыскания почти отуречившихся остатков генуэзских колоний, генуэзцы, по сведениям Броневского, поселенные татарами в деревне Сортас³⁴, Сююрташ (Сивур Таш) к югу от Бахчисарая, в районе между Качей и Бельбеком, терпели притеснения от черкесов и принуждены были выселиться оттуда в Феччиалу (ныне Фоти-Сала), где он застал их в количестве 12 домов, удержавших католичество, но утерявших родной язык, который они заменили татарским, а «также черкесским, путем браков с черкесами». В настоящее время вопрос о пребывании черкесов в долине Качи и Бельбека ждет еще своего дальнейшего исследования. Таким образом, к двум исторически ясным историко-культурным компонентам — греческому и готскому, сложившим оседло-бытовой уклад дотатарского населения предгорного западного Крыма, должен быть прибавлен возможно и третий, связанный с Кавказом, значение которого, однако, не ограничивается этим, а, как увидим ниже из анализа памятников материальной культуры, уходит глубоко к вероятным историческим связям населения Крыма, в частности, Тавров, со странами к востоку от Босфора Киммерийского.

Перейдем теперь к рассмотрению того, что явилось продуктом всей этой многообразной культурно-бытовой истории района в отношении к господствующим здесь формам жилища. Наиболее характерный тип деревенского жилища предгорного района западного Крыма сохранился в глухих долинах северного пологого склона южной Крымской гряды, в районе водораздела Качи и Бельбека. Здесь мы встречаем старые дома, выстроенные из дерева и представляющие собой весьма своеобразные срубы, «чагмаев», сложенные из очень массивных досок, получаемых путем раскалывания вдоль толстых дубовых («емен») стволов помощью клина, «шапа». Доски поставлены ребрами друг на друга и скреплены на углах глубокими зубцами накрест, так что концы досок выдаются наружу сантиметров на 30—40. Для того, чтобы доски, ширина которых достигает 38 ст., не переворачивались с ребра, их скрепляют между собой прилегающими к ним вертикальными, иногда наклонными по плоскости стены, брусьями скрепами, «пайванд». Скрепы эти из тех же дубовых досок прибиваются снаружи деревянными шипами, «чуй».

Такого рода сруб помещается или прямо на земле на низком каменном фундаменте или подымается на сложенный из камня нижний этаж, высокие стены которого выравнивают с одной стороны наклон местности. В первом, простейшем случае, дом представляет собой, вытянутую одноэтажную постройку, состоящую из комнаты в 5—6 на 4—5 метров с пристроенными сенями, чаще всего из иного материала. Деревянные вертикальные планки, скрепляющие доски передней и задней стен, едва достигающих полутора метра высоты, связываются попарно сверху поперек дома горизонтальными брусьями-матицами, концы которых выступают наружу. В числе трех-четырех они проходят под потолком и являются опорой для массивных стропил, которые подобно тому, как мы видим в городских домах Бахчисарая, образуют верхними концами сантиметров на 80 выше стен перекрест, как бы клещи, «макас», по которым проходит подконьковая слега, «омурга,» двускатной крыши. Плоские крыши даже в наиболее бедных домах здесь не встречаются. Потолков не бывает, и свод двускатной крыши из потемневших и как бы лакированных от дыма слегка обтесанных массивных брусьев производит приятное впечатление своей солидностью. В отличие от городских домов очаг представляет здесь незагороженный с боков камин, а участок комнаты около входной двери вдоль всей остальной стены, где прямо на полу разжигается костер, над которым на высоте около 1½ метров от пола на деревянной раме, покоящейся на столбах или на пропущенных в стену деревянных брусьях, возводится из камня или плетня, обмазанного глиной, воронкообразный свод, открывающийся отверстием в крышу. Выступающая внутрь комнаты деревянная перекладина рамы, поддерживающая свод очага, называется «яшмак»; деревянная стена, к которой примыкает очаг, отделена от него глинобитной или каменной прослойкой, часто настолько толстой, что в ней под сводом очага делается углубление в виде лежанки, «тапшан», на высоте 5—7 сантиметров, приспособленной для сиденья внутри очага перед огнем. В отличие от городских домов, в деревенских домах пристройка-ниша, «камерэ», обычно отсутствует. Все постельные принадлежности остаются сложенными вдоль стен. «Мусандра» над дверью представляет собой палати, глубиной во всю ширину очага, служащие для складывания там фруктов. Обыкновенно теперь немногие из татар довольствуются одной комнатой даже в том случае, когда сени достаточно широки и имеют собственный очаг; даже бедняки стараются пристроить по другую сторону сеней вторую комнату, потребность в которой часто вызывается мусульманским обычаем изолировать женщин от постороннего глаза и, таким образом, исторически связывается с вторжением татарских обычаев в местную среду. Такого рода тип деревянных домов, по-видимому, некогда был и в самом Бахчисарае, где его вытеснил рассмотренный выше тип турецко-османского дома.

Значительно более сложную постройку, хотя в основе исходящую от предыдущей, представляет собой деревянное двухэтажное строение, распространенное в горных деревнях — Узенбаше, Стиле и других. Примером этого, более сложного, типа может служить дом Рамазана Ахмета в деревне Биюк-Узенбаш, находящийся на перекрестке улиц, близ общественного фонтана. Дом расположен на пологом к улице склоне горы, искусственно превращенном в террасу, отвесный край которой в сторону улицы укреплен каменной кладкой в виде вертикальной стены, более двух метров высоты, углом выступающей вперед. Узкой стороной дом подходит вплотную к самому краю террасы, так что последняя представляет как бы продолжение стены дома, которая кажется здесь стеной крепости. Широкий фасад его обращен на свободную площадь террасы, которая служит как бы открытым двором. Задняя стена выходит в переулок и, наконец, четвертой стеной дом упирается в гору, теряет нижний ярус и становится одноэтажной деревянной постройкой. Нижний этаж дома, имеющий в длину 10 метров, в ширину 4,5 метров, построен из камня. Собственно из камня сложены три стены, почти глухие, тогда как четвертая, передняя, с дверями и окнами, сделана, как и в Бахчисарайских домах, из плетня, обмазанного глиной. Основой для верхнего этажа служат две системы балок «разан», в передней части дома идущих в продольном направлении, в задней части дома — поперечно. Балки эти, представляющие собой почти необделанные стволы толстых деревьев сантиметров 35 в диаметре, выдаются своими концами в 1,75 метров длиной наружу, служа основанием для балкона верхнего этажа. Передняя система состоит из 8 балок, имеющих в длину 6 метров. Одним своим концом эти балки покоятся на внутренней, делящей нижний этаж на 2 части, стене, другим же, опирающимся на переднюю стену, где положено такое же выступающее наружу бревно, как сказано, свешиваются, образуя основание крытого висячего балкона (софа). Вторая система балок также состоит из 8 рядов толстых бревен, которые одним концом упираются в заднюю совершенно глухую стену, а другим, выступающим наружу — на перекладину, «табан-агач», лежащую на столбах или колонках, «дрэк», нижней галереи.

Собственно внутреннее помещение второго этажа по размерам соответствует нижнему, так что все остальное пространство отходит под галерею. Деревянный сруб образует только одну большую переднюю часть второго этажа, тогда как остальная часть является турлучной и плетневой пристройкой. Способ устройства сруба такой же, как выше описано для одноэтажных деревянных построек. Только у данного дома, имеющего крышу в четыре ската, изменено соответственно положение стропил. Крыша галереи, огибающей всю переднюю и боковую стороны дома, является продолжением скатов крыши, но конструктивно образуется самостоятельной системой стропил, более тонких жердей, называемых здесь «охлух». Поверх стропил вся крыша покрыта досками, сверх которых положена желобчатая черепица обычным способом. Первый слой черепицы положен вогнутой стороной вверх, а ребра, образуемые на месте стыка краев черепицы, покрыты следующим слоем, лежащим вогнутой стороной вниз. Все двухэтажное помещение имеет четыре комнаты, две внизу и две наверху. В нижнем этаже комнаты отделены друг от друга узкими сенями, вход в которые идет через дверь, проделанную в середине бокового фасада. Комната («соба» или «собалы ёв»), расположенная в правой половине, размером четыре квадратных метра, не имеет очага и служит гостиной. Убранство этой комнаты составляют тюфяки и подушки, положенные на обычное возвышение, «сэдт», глинобитного пола. Большое двойное окно выходит на нижнюю галерею. Более жилая левая комната несколько больших размеров, чем правая, площадью пять квадратных метров и высотою 2,5 метра, имеет очаг, расположенный у бокового фасада. Очаг представляет собой совершенно самостоятельную пристройку из камня и глины, прилегающую снаружи к стене дома в виде большой четырехугольной печи, труба которой без изгибов в прямом направлении выходит на крышу.

Внутрь очаг открывается широким входом, являясь как бы выступом комнаты, освещенным маленьким окошечком, проделанным в стене самого очага. Вдоль задней и боковой на улицу стен идет на полу возвышение, «сэдт», для сидения, продолжающееся и внутрь очага. Комната освещается двухсветным окном, выходящим на галерею, кроме того, имеется еще одно окно, высоко расположенное в каменной стене, обращенной на улицу. Потолок образуют восемь толстых древесных стволов, на которых покоится верхний этаж, куда подымались в старину из этой комнаты по внутренней лестнице в отверстие потолка, закрываемое дверцей, «хапу».

На верхний этаж можно попасть теперь по вновь устроенной наружной лестнице, идущей от земли на верхнюю галерею. Обе комнаты верхнего этажа не служат в настоящее время для жилья, а заняты под склад табаку и других хозяйственных припасов. Однако, наличность очага в большой деревянной комнате указывает, что некогда она была занята под жилье. Эта комната представляет собой сруб длиной 6 метров, шириной 4,2 метра, без плоского потолка, с дверью, украшенной округлым карнизом, ведущей на галерею, и другой дверью, в виде люка на полу, — в нижний этаж. Комната освещалась только одним окном, прорубленным в задней стене, с деревянной решеткой и двустворчатыми ставнями. Вторая комната, пристроенная сбоку из плетня («чит»), обмазанного глиной, не соединяется с первой, а в нее ведет отдельная дверь с галереи. Эта комната, освещенная двумя окнами, также проделанными в задней стене, могла служить для гостей, но теперь от ее былой обстановки ничего не сохранилось. Отдельно во дворе под навесом устроена куполообразная печь, «фурун». Она представляет собой самостоятельную постройку, состоящую из каменного квадратного фундамента, два на два метра и 75 ст. высотой, и самой печи на нем, сбитой из глины в виде купола с двумя отверстиями: устьем у основания и дымоходом где нибудь сбоку повыше. После того, как печь достаточно вытоплена, и стенки ее достаточно раскалены, дымоход чем нибудь затыкается, и печь готова для выпечки хлеба.

Весь дом, хотя и находится в настоящее время в ветхом состоянии, тем не менее представляет собой внушительное сооружение, напоминая о прошлом, богатого некогда крупным строевым лесом, края.

Подобного рода дом не является единственным в Узенбаше и других горных деревнях района. Отличаются они друг от друга весьма незначительными уклонениями: часто балкон, идущий вдоль длинной стены с фасадом, устраивается совсем без подпорок-колонок. Нижний этаж не всегда является жилым помещением: нередко он превращен в кладовую, склад для сена и т. д. Иногда это так называемый «ма-газан» (от арабского machsan — склад), где варится бекмес, стоит виноградный пресс («искендже») и разная хозяйственная рухлядь. Дома, расположенные здесь совершенно свободно, независимо друг от друга, имеют обширные дворы, часто с фруктовыми деревьями. Широко разбросанные по склонам гор, рассеченных долинами, эти деревни утопают в зелени. Таков Узенбаш, Керменчик, Стиля и др. Подходя к такой деревне близко, видишь вокруг только высокие горы, поросшие лесом, но вдруг неожиданно за поворотом перед глазами открывается склон, покрытый живописными воздушными постройками. Их особенная архитектура, выступающие всюду крупные древесные стволы придают селению не южный, а скорее какой-то северный отпечаток. Естественно обратиться за объяснением этой своеобразной конструкции деревянных срубных домов к северным пришельцам-готам, которые владели значительной областью в этой части Крыма в течение более тысячи лет. Совершенно северной чертой является скрепление стен из горизонтального леса способом сруба. Мы наблюдаем этот прием у восточных славян, великороссов и белорусов, у которых употребляют, однако, для стен круглые бревна. У западноевропейцев известны три главных типа конструкции стен из дерева. В старой скандинавской архитектуре распространен способ постройки стен из вертикально стоящих бревен (Reisvaerk). Его мы находим и в северо-западной Швейцарии, местами в Венгрии и на юге, например, в Боснии³⁵.

В Германии встречается как этот последний способ Stehwerk, Pfostenbau, так и срубание стен из горизонтально положенных четырехгранно обтесанных брусьев Biockhausbau³⁶. Кроме этого, известно устройство стен путем обшивания досками деревянной решетки (нем. Riegelwerk, Fachwerk, датск. Bindingsvaerk).

Хотя крымский способ вполне не подходит ни к одному из них, но, очевидно, содержит, элементы двух последних; для более же полного уяснения этих отношений необходимо подробное изучение технических деталей в устройстве германских жилищ, что недостаточно выполнено. Многочисленные работы по немецкому жилищу, главным образом, касаются изучения плана жилища, расположения поселков и терминологии. Но эти работы совершенно не дают нужных деталей по самой технике строений, т. е. по материалу, способам скрепления отдельных частей, взаимоотношению их и т. д. В устройстве крыши, в способе скрепления стропил помощью упора на горизонтальные брусья можно все-таки усмотреть германские приемы.

На вопросе о древнем готском жилище останавливал свое внимание М. Heyne³⁷ в работе о немецком доме в 1899 г. Он сделал там попытку обрисовать характер жилища вестготов на основании словарного материала, заключенного в готской библии Вульфилы IV в.

Так, перевод на готский язык греческого слова, означающего фундамент, каменное основание дома через gasuljan, т. е. Schwelle — деревянная перекладина, говорит, по его мнению, за то, что каменные фундаменты не были достаточно распространены у готов, и дома строились обыкновенно из дерева на столбах, что подтверждают для готов, в противоположность Скандинавии, и археологические данные. Обозначение двери, кроме daurôns, еще словом heúrds, что значит плетень, свидетельствует об употреблении именно этого технического приема для устройства входа в жилище. Крыши были двускатные с фронтонами gibla. Для обозначения второго этажа пользовались терминами, заимствованными у кельтов kêlikn (кельтское celicuon — башня)³⁸. Но весь этот материал недостаточен, чтобы подойти к выяснению готских влияний в Крыму. Возможно полагать, что готы содействовали укреплению в Крыму двухкамерного альпийского, называемого в Германии верхненемецким, дома. Во всяком случае, именно этот тип плана, по-видимому, был характерным для готов. Действительно, в их языке существуют термины для комнаты за перегородкой (немецк. Kammer) hêthjo и для самой стены, разделяющей помещение внутри mithgardiwadjus³⁹. Известна была готам и основа верхненемецкого дома — крытая печь anhus, делавшая hêthjo аналогичной теплой stube⁴⁰ верхненемецкого дома, т.-е., как мы увидим ниже, соответствующей «soba» крымско-татарского жилища. Любопытно, что и терминология последнего, хотя и очень сильно измененная под влиянием турецкого языка, сохранила некоторые готские элементы. Так, совершенно необъяснимое с точки зрения турецких языков, название для столь важной конструктивной части, как бревенчатое основание всего деревянного дома на каменном фундаменте, «разан», возможно, выяснится при сопоставлении его с готским razn, означающим дом. У готов это слово, происходящее от слова ras, известного в современном немецком языке в форме rast, покой, остановка, значительно вытеснило более обычное обозначение дома Hus (Haus), настолько, что дало возможность образовать в готском языке такие производные слова, как, например, garzna, сосед⁴¹. Возможно, что через готов проникло к татарам и слово keller, заимствованное от латинского cella, кладовая, у татар «келер» — чулан, загороженный на веранде⁴². Однако, кроме этих северных готских влияний, можно проследить здесь влияние архитектурных типов, господствовавших в Византии и Малой Азии. Кроме употребления для крыши черепичного покрова, «керемет», уже одно название которого обличает его греческое происхождение, пришедшим через Византию следует считать архитектурный мотив свисающих балконов. Мы уже говорили выше о происхождении подобного же, но несколько иначе выраженного, явления в постройках Бахчисарая, из турецких влияний, главным образом, константинопольской архитектуры, всецело выросшей на византийской почве. В предгорном же деревенском районе, хотя мы и видим значительное нивелирующее турецкое воздействие в обстановке жилища, тем не менее указанные здесь черты необходимо относить к тем дотурецким византийским влияниям, которые, пройдя сквозь южнотурецкую среду, вторично попадали в Крым из османской архитектуры в связи с художественными требованиями османского стиля. Здесь указанный мотив — выступание второго этажа над первым — имеет первоначальный, оправдываемый конструкцией характер, напоминая этим вполне подобные формы в древнеримской архитектуре частных домов, так называемые pergulae или maeniana, которые хорошо известны в Помпейских строениях. Из римской архитектуры эти формы перешли и в ранневизантийскую: там, по-видимому, они господствовали в деревянных домах Константинополя в V веке и повлияли на архитектурный стиль богатых каменных палаццо, воспринявших, кроме римских, еще и сирийские черты⁴³. В первой половине XIII в., как показывают миниатюры рукописи Скилицы, стало встречаться и влияние арабское, незаметное вне османских мотивов на деревянных жилищах рассматриваемого района. По-видимому, наследием римского времени надо считать здесь куполообразную хлебную печь, которая хорошо была известна у римлян, имела у них совершенно тот же вид и, обычно в их доме, помещалась снаружи или в особых домашних хлебопекарнях pistrinum⁴⁴. Самое название фурун, известное в Сербии, особенно в Боснии, а также в Болгарии в форме форуна или вурния, в албанском фурне, обнаруживает романское происхождение — латинское fornax и furnus. В.В. Радлов⁴⁵ считает термин заимствованным из итальянского от forno, но Миклошич⁴⁶ видит в нем у славян турецкое заимствование. По-видимому, в самой Турции печь осталась от римского и даже еще от более раннего времени и вытесняла там иной тип печи, господствующий в Малой Азии и Армении, тоже куполообразной формы, вероятно, прототип римской, но несколько иного устройства, погруженную в земле и с отверстием на вершине купола, известного у армян под сходно звучащим именем «thonir», диалектически «thondir»⁴⁷. У грузин встречаются оба типа печи в особых, находящихся вне жилищ, пекарнях «пурни»⁴⁸. Эта печь распространена и далее в Иране и известна в Туркестане под тем же именем «тандыр». В.А. Городцов⁴⁹ обнаружил последнюю при раскопках города Маджар, куда она попала, видимо, вместе с ирано-арабскими влияниями, обнаруживаемыми в архитектуре. Вместе с хлебной печью в Маджарах и Сарае⁵⁰ были в употреблении и отопляемые снаружи глиняные нары, называемые в Персии khan, известные также в северном Китае и применяемые в древнеримских банях. Эти формы печей, по-видимому, уже не получили широкого распространения, в Крыму, где, как сказано выше, мы имеем фурун римского типа с отверстием на боку, a «khan» известен только в ханских банях в Бахчисарае. Подробное исследование типов купольной хлебной печи на всей указанной территории в связи с вопросом о развитии крытой печи вообще, может представлять значительный историко-культурный интерес. Любопытно, что вверх по Днепру, в Полтавской губ., куполообразные печи римского типа были известны, как показывают археологические данные⁵¹ в VIII веке. И до сих пор подобного рода глинобитная печь встречается еще кое-где и у великороссов в Архангельской губернии. Жилище горного Бахчисарайского района имеет еще ряд особенностей, которые необходимо относить к более древним туземным традициям, к коим мы вернемся, когда познакомимся с типом южнобережного дома.

Примечания

1. Броневский. Описание Татарии. Зап. Одес. Общ. Ист. и Древ., VI т., 388 стр.

2. Сокращенная история Крымского ханства. Перев. с татарского — Негри. Зап. Одес. Общ. Истор. и Древ., т. I, стр. 384.

3. Хогарт. Иония и Восток, пер. П.В. Латышева. Петр. 1914.

4. Кулаковский Ю. Керченская христианская катакомба 491 года, Мат. по Арх. России. № 6, 1891 г. стр. 20—22.

5. Васильевский. В.Г. Житие Иоанна Готского. Труды, т. II, стр. 352.

6. Шахматов А.А. К вопросу о финско-кельтских и финско-славянских отношениях. (Изв. Акад. Наук № 9, 1911, стр. 722).

7. Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. СПб, 1899 г. стр. 282, 328.

8. Вопрос о необходимости искать северных готских влияний в области татарского жилища в Крыму мне был со всей определенностью поставлен В.В. Богдановым в 1923 году, о чем считаю своим долгом указать здесь и принести Владимиру Владимировичу свою благодарность за ряд указаний, сделанных им в наших частных беседах.

9. Васильев А.А. Готы в Крыму. Извест. Росс. Академ. Ист. Мат. Культ., т. I, стр. 314—315.

10. Название Феодора удержалось в названии близ лежащей деревни Ай-Тодор, ныне населенной татарами.

Кулаковский. К истории готских епархий в Крыму в VIII в. Ж. М.Н. Пр. 1898, 2, стр. 181.

Не существует единого мнения по поводу этнического содержания в названии Дори. В.Г. Васильевский производит от готского, а Брун — армянского произношения древнего названия Таврии; Томашек, за ним Браун — от готско-шведского dauro — ворота; Миллер — осетинск. дор — камень, даур — ворота; Васильев А.А. — кельтск. дурос — крепость. См. подробно об этом: Васильев А.А. «Готы в Крыму» (Изв. Росс. Акад. Истор. Матер. Культуры, I, стр. 323—328).

11. Страбон. VII, гл. 3, 4.

12. Паллас. Путешествие по Крыму. 1793—1794 г. Зап. Одес. Общ. Ист. и Древ XII, 1881, стр. 173.

13. Васильев А.А. Готы в Крыму. Изв. Росс. Акад. Ист. Мат. Культ., I, 339.

14. Кулаковский. Прошлое Тавриды., стр. 75.

15. Василевский. В.Г. Житие Стефана Сурожского. Труды, т. III, CLXVI.

16. Desimoni S. Atti della società Ligure di Storia Patria V p. 254, цитировано по Braun F. Die letzten Schicksale des Krimgoten СПБ. 1890. 24 стр.

17. Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Перев. Малеина. СПБ., 1910 г., стр. 68.

18. Брун Ф. Черноморские готы и следы долгого их пребывания в Южной России. Черноморье. 1880, II, стр. 241.

19. Куник. Записка готского топарха. Зап. Акад. Наук т. XXIV, кн. I, СПБ., 1874, стр. 143.

20. Браун, Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. 96 стр.

21. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. III, 76, 96 стр.

22. Зап. Одес. Общ. Ист. и Древ., т. XXI, стр. 17.

23. Брун. Черноморье. II т., стр. 135—138.

24. Aboulféda. Géographie trad. par Reinaud Paris. 1848. I. p 319.

25. Смирнов. Крымское ханство под верховенств эм оттоманской Порты. Одесса. 1888, стр. 104.

26. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. I, СПБ, 1884, стр. 38, 63.

27. Семенов. Библиотека иностранных писателей о России, т. I, СПБ, 1836, стр. 55, итал. текст, стр. 94.

28. Кулаковский. Христианство у алан. Визан. Врем. V, 1896.

29. Страбон. IX. гл. 2, абз. I.

30. Брун. Материалы для истории Сукдеи. Черноморье. II. стр. 137.

31. Кеппен. Крымский сборник. 1837 года, 250—251 стр.

32. Potocki. Voyage dans les steppes d'Astrakhan. I, стр. 158

33. Дортелли. д'Асколи. Описание Черного моря и Тартарии. Зап. Одес. Общ. Истор. и Древ. XXIV, отд. 2, стр. 128.

34. Броневский. Описание Тартарии. Зап. Одес. Общ. Истор. и Древ., VI, стр. 343—6.

35. Мерингер Р. Пучька кучьа у Босни Херцеговини. «Гласник Зем. Муз. у Босни и Херцегов.». 1899, стр. 181.

36. Meldahl F. Ueber die historischen Formen der Holzbaukunst und die geographische Verbreitung derselben. «Sitzungsb. Anthrop. Gesellsch. in Wien». 1892. № 3, стр. 51.

37. Heyne M. Der deutsche Wohnungwesen. Leipz. 1899, стр. 17.

38. Heyne, loc. cit. 70 стр.

39. Stephani K. Der älteste deutsche Wohnbau und seine Einrichtung. Leipz 1902. стр. 162.

40. Laufer O. Das deutsche Haus in Dorf und Stadt 1919, стр. 33.

41. Kluge Fr. Die Elemente des Gotischen. Strassb. 1911, стр. 97.

42. Загадочно другое обозначение чулана словом «шӓниш» (д. Диргуль). Не имеет ли оно какого-либо отношения к северовеликорусскому «шолныши», «шовныша» или «Дюмныша», означающему комнатку за перегородкой у печи?

Rhamm считает великорусский термин северо-германского происхождения, но предложенная им этимология крайне сомнительна.

43. L' de Beylié. L'habitation Bysantique. Paris. 1902, p. 199—200.

44. Fulvio L. Delle fornaci e dei forni pompeiani. Napoli, 1879.

45. Радлов. В.В. Опыт словаря тюркских наречий. СПБ. 1911, в. 24, стр. 1949.

46. Miklosich Fr. Die türkischen Elemente in den Südost- und Ost-europäischen Sprachen. Wien. 1888. 39, 117 стр.

47. Mowsesjanz (Ter) Parsadan. Das armenische Bauernhaus. «Mitt. Anthr. Gesellsch.» in Wien. XXII, n. V, 1892, стр. 160.

48. Пантюхов. О пещерных и позднейших жилищах на Кавказе. Тифлис, 1896 г., стр. 91.

49. Городцов В.А. Результаты археологических исследований на месте развалин города Маджар в 1907 году. Тр. XIV Археол. Съезда III, стр. 186.

50. Терещенко А. Окончательное исследование местности Сарая Уч. Зап. Ак. Наук I и III отд., т. 2, в. 1. 1853.

Баллод. Ф. Приволжские Помпеи. 1923, стр. 32.

51. Макаренко Н. Отчет об археологических исследованиях в Полтавской губ. в 1906 г. Изв. Арх. Ком. XXII, 1907 г., стр. 60—61, 63 (рис.).