г) Первые колониальные акции

Первой после аннексии административной реформой было создание «Таврического областного управления». В состав этого учреждения, задуманного для наведения порядка среди волновавшегося коренного населения Крыма, вошли (кроме российских чиновников) мурзы, согласившиеся сотрудничать с новой властью. Именитые крымцы прекрасно понимали, что в дальнейшем им придётся сотрудничать с оккупационными властями, с чем и примирились. Достаточно сказать, что они согласились подчиняться барону О.А. Игелстрому, в 1783 г. командовавшему войсками, порабощавшими Крым.

Однако российское правительство, национальную политику которого определяла лично императрица, прилагало понятные усилия к сглаживанию конфликтов, которые неминуемо должны были возникнуть на колонизованной территории. Эти усилия, вызванные прежде всего стремлением, так сказать, удешевить процесс врастания Крыма в имперское тело, находили своё выражение буквально во всём, что подтверждается уже первыми действиями царского правительства на территории утратившего независимость ханства. В феврале 1783 г. был издан «Закон о позволении князьям и мурзам татарским на получение всех преимуществ русского дворянства» (ПСЗ. Т. XXII, № 15 936). Далее, квартальные и сельские джемаат, вплоть до самых малочисленных, были «одарены» правом на исполнение ими старых функций самоуправления. Наконец, было сохранено административное деление полуострова на 6 каймаканств. Было создано и небольшое крымскотатарское войско, правда, непонятно, с какой целью. Что защищать, против кого выступать? (Водарский, Елисеева, Кабузан, 2003. С. 59).

Г.А. Потёмкин пытался привлечь к поддержке новой власти и крымскотатарское духовенство, заверяя его в соблюдении свободы вероисповедания в России вообще и в Крыму в частности. Нужно сказать, что эти декларации князя¹ имели некоторый успех по причине острой уязвленности крымских вероучителей недавним «обновленчеством» Шагин-Гирея, глубоко оскорблявшим мусульманскую элиту. Теперь положение, вроде бы, менялось в лучшую сторону, отчего они не только сами добровольно принесли присягу на верность императрице, но и, пользуясь своим традиционным авторитетом, склоняли к тому же широкие круги верующих. Воспользовавшись этим настроением, наместник фактически включил муфтия бывшего Крымского ханства Масалафа-эфенди в состав администрации края: он стал получать казённое жалованье, тем самым согласившись стать одним из чиновников Российской империи. Впрочем, эти авансы наместника не выходили из некоторых имперских рамок. Так, подчинив всех новых подданных российской администрации, он сохранил юрисдикцию всех бывших кади лишь в религиозной сфере. То есть они уже не могли излагать своё мнение по поводу возможных нарушений гражданского или уголовного права, которые отныне находились в ведении имперских органов.

Не пренебрегал Потёмкин и личными связями с крымскими имамами и муллами. Разъезжая по территории полуострова он делал подарки местным муфтиям, порой весьма дорогостоящие (часы, кольца с драгоценными камнями, книги). А также демонстративно жертвовал деньги мечетям, порой до 200—300 рублей (Миранда, 2001. С. 56, 57, 61, 66).

Князь пытался погасить и тревогу крымских татар относительно набора в русскую армию. Дело в том, что из Очакова и других турецких крепостей, захваченных имперскими войсками, до Крыма доходили слухи о том, что молодых парней насильственно забривают в солдаты. Поэтому он рекомендовал Екатерине дать крымским татарам гарантию полной свободы от рекрутчины (Лопатин, 1997. С. 176).

У такой политики было несколько причин.

Во-первых, жёсткая антимусульманская политическая линия России, прослеживающаяся с начала века, привела к возмущению российских последователей ислама и, как следствие, к огромным затратам — материальным и в живой силе². Во-вторых, Екатерина стремилась сохранить свою европейскую репутацию просвещённой и гуманной правительницы. Наконец, такой шаг был рассчитан и на дальнейшее углубление раскола нации; собственно, эта акция по своему содержанию (отбор и поощрение политической коллаборационистской и компрадорской элиты) является классической для колониальной политики не только России.

Поэтому уже в первые месяцы нового господства началось возвышение части «нового дворянства» Крыма над соотечественниками. В Областное правление вошли возведённый в чин советника Кутлуш-ага, асессор Гражданской палаты Ачказы-ага, советником в Уголовной палате стал К. Киятов, асессором Казённой палаты Мемет-мурза Аргинский. Позже губернским предводителем дворянства был избран (практически назначен именным указом Екатерины, с окладом в 2000 руб годовых) Ширин-бей, тем же указом муфтию Крыма было выделено аналогичное жалование, и ещё 1500 руб — кадиаскеру (Завадовский, 1885. С. 65, 69). Затем дворянские титулы были розданы десяткам мурз; многие при этом получили русские окончания к родовым именам или наименованиям родовых имений: российскими дворянами со всеми правами и привилегиями стали Арабские, Бораганские, Байдарские, Джаминские, Джамбайские, Даирские, Джанкылычи, Кайтазовы, Картбинские, Кондильские, Конгуратские, Крымтаевы, Меркитские, Тайганские, Улановы, Эмировы и т. д., не говоря о старинных бейских родах.

А вскоре после этого, в 1784 г., последовал акт противоположного для коренного населения значения. Было постановлено отбирать дома у «немирных» татар, то есть, тех, «кто не желал терпеть благодеяния русского господства, и которым было разрешено выезжать в Турцию или любое иное место», о чём сразу же стало известно в Европе. Как и о том, что «этим разрешением воспользовались те, кто имел возможность оставить дома, зе́мли и иное имущество, взяв с собой какие-то наличные суммы. Бедняки же при всём желании не могли выехать: денег не было не только на обустройство в принимающей стране, но и на проезд, тем более что транспортные цены с начала переселения многократно возросли. И люди остались в Крыму... Тем не менее в результате этой эмиграции деревни и поля заметно обезлюдели, а большие города стали пустынны» (King, 1788. S. 249—250).

Свои плоды этот искусственный раскол принёс, хоть и нескоро. А пока новоназначенные чиновники (здесь были названы лишь высшие из них) хоть и не оказывали по своей неопытности большой помощи царской власти в её репрессиях против народа, но, по крайней мере, в эти мероприятия не вмешивались, а большего от них и не требовалось. А уже через несколько месяцев после аннексии почти все бывшие подданные хана, жившие за Перекопом, то есть ногайцы, ещё недавно оказывавшие Екатерине помощь против жителей полуострова, были высланы в Зауралье. Выселение, как и в случае с крымскими христианами в 1778 г., проводилось военной силой под руководством опытного А.В. Суворова. Понятно, что и депортация ногайцев стоила множества жертв среди мирного населения.

Что же касается собственно Крыма, то новая, теперь уже тотальная оккупация полуострова встретила сопротивление коренного народа. Когда летом 1783 г. русские войска удалились из центральной части Крыма на Керченский полуостров, остатки уцелевших отрядов бывшего ханского войска стеклись воедино и предприняли несколько безуспешных попыток вытеснить русских и оттуда. Узнав об этом, Г.А. Потёмкин, находившийся в Петербурге, приказал А.А. Прозоровскому схватить командиров этих отрядов и устроить показательную казнь. Современники утверждали, что генерал отказался выполнить приказ, гордо заявив, что он «не наёмный убийца» («was not an assassin» — Milner, 1855. P. 248). Возможно, это лишь легенда, но не подлежит сомнению факт последовавшей за этим очередной резни, учинённой русскими карателями (под командованием родственника Г.А. Потёмкина, князя Павла), в том числе и мирного населения, в ходе которой погибло около 30 000 мужчин, женщин и детей (Item; см. также: Улькюсал, 1980. С. 170). Тем не менее, как сообщает тот же источник, сопротивление продолжалось до сожжения русскими ханского Летнего дворца, игравшего в глазах крымских татар роль одного из важнейших символов государственного суверенитета ханства (см. ниже).

В условиях этих карательных рейдов потёмкинских солдат и казаков, и даже после их окончания значительная часть коренного народа эмигрировала за рубеж. Россия вытесняла местное население прочь, очевидно, пытаясь решить эту проблему «по-своему», то есть, по-русски. Поэтому нас не должно удивлять стремление избавиться от крымских татар (по выражению Потёмкина, от «недоброжелателей, которые, конечно, при первом случае открыли бы свою злонамеренность» — Письма, 1881. С. 289), то есть от врага, из внешнего превратившегося во внутреннего.

Ещё в июне 1783 г. Г.А. Потёмкин приказывал генерал-поручику А.Д. де Бальмену, представлявшему высшую власть в Крыму, и сообщившему о стремлении многих крымских татар эмигрировать, ни в коем случае не препятствовать бегству новых подданных Екатерины за кордон, но напротив, упростить процедуру их выпуска: «предписать на все посты, чтобы выезжающим из Крымского полуострова татарам отнюдь не было делаемо препятствий» (Письма, 1881. С. 269). И, одновременно, явно с целью не упустить время, боясь, что беженцы и одуматься могут, князь в тот же день, 23 июня лично рассылает такого же смысла предписания на упомянутые посты. Вот образец такого стереотипного ордера (приказа): «Уведомясь, что татары в окрестности Сарыбулатской пристани оставляя свои домы, удаляются из Крыма, предписываю вам нималого не делать им в том препятствия, но оставить их в полной свободности ехать куда пожелают» (там же).

Понятно, что не все желающие бежать из Крыма татары имели к тому возможность. Но Потёмкин и об этом подумал — поистине, это был одарённый администратор! В июле 1783 г. он предписывает тому же А.Д. де Бальмену принять участие в их судьбе: «бедным же, которые не могут нанять судов, предложить ехать на Очаков», то есть добираться до Оттоманской империи по суше. Объяснение такой «заботы» о беженцах мы видим двумя строчками ниже, где светлейший всячески торопит события: «кто не желает здесь оставаться, таких и не терпеть долго... и для сего понудить их сбираться... Домы их... взять в ведомство казённое...» (Письма, 1881. С. 278). Затем в августе того же года Потёмкин указал де Бальмену разбросать в Крыму густую разведывательную сеть, в которую вовлечь «татар неподозрительных», то есть, готовых доносить на соотечественников (ук. соч. С. 253). Другими словами, Россия наводняла Крым своими агентами (или пыталась сделать это), рассматривая практически всех крымских татар как потенциального противника.

Тогда же, 5 августа 1783 г. Г.А. Потёмкин торжествующе объявляет Екатерине: «Род татарский — тиран России некогда, а в недавних времянах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Граница теперешняя обещает покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской. Взойди на трофей, не обагренный кровию и прикажи историкам заготовить больше чернил и бумаги» (цит. по: Лопатин, 1997, № 674). Реакция турок на крымские события была замедленной, если не нулевой. Да и в дальнейшем, как сообщал Потёмкину 1 октября 1783 г. российский посланник в Стамбуле Яков Булгаков, они «...о Крыме смотреть не будут, ежели не воспоследует какого нового обстоятельства со стороны Европы» (РА, 1905. Кн. 2. С. 349).

Впрочем, каких-то решительных перемен в западных «обстоятельствах» ждать не приходилось.

Примечания

1. Потёмкин не упустил случая подтвердить свои слова делом. Он заказал в одной из петербургских типографий печатание Корана для новой колонии, и вскоре тюки с экземплярами священной книги прибыли в Крым. Эта акция не могла не подействовать на не избалованных таким вниманием джемааты полуострова.

2. После окончания русско-турецкой войны 1735—1739 гг. Москва впервые стала насильственно и массово крестить иноверцев империи, применяя как экономические, так и военно-полицейские меры. Но если язычники обычно позволяли себя крестить (на деле сохраняя веру отцов), то мусульмане Поволжья, где в основном и проводились эти акции, оказывали царским миссионерам яростное сопротивление, часто убивали их, поднимали мятежи против власти и т. д. Эти акты сопротивления были подавлены с крайней жестокостью, после чего часть татар и башкир эмигрировала на мусульманский Восток, а часть примкнула к вооружённым толпам Емельяна Пугачёва. Именно поэтому, как считают некоторые исследователи, Екатерина и сменила тактику, временно отказавшись от наступления на российских мусульман (Каппелер, 2003. С. 131—132).