б) Крымские татары в войне с Турцией 1806—1812 гг.

В 1806 г. началась очередная русско-турецкая война. Россия, готовила её с 1802 г., при этом одной из причин такой военно-политической инициативы была общая обстановка в Европе. Точнее, побудительным импульсом здесь служила даже не столько конкретная расстановка сил, а общеевропейские антимусульманские настроения, вызванные вполне конкретными событиями.

К началу XIX в. европейские державы уже успели продемонстрировать своё экономическое и военное превосходство над мусульманскими странами, уже начался очередной многонациональный, общехристианский поход на Восток. В 1798 г. Наполеон захватил османский Египет (впрочем, не окончательно), указав тем самым и оптимальное направление агрессии. При этом он продемонстрировал смехотворную лёгкость, с которой европейская держава, располагающая современным вооружением, может присвоить даже исконно исламские, глубинные территории, завладев при этом баснословно богатыми трофеями.

Этот урок был быстро усвоен. Большинство европейских государств сделало из него абсолютно тождественные выводы: если я сегодня не отхвачу свой кусок от жирного восточного пирога, то завтра его проглотит кто-нибудь из европейских же политических конкурентов. И христианские державы тут же бросились, отталкивая друг друга, рвать на куски исламский мир в Азии, Африке и Европе. Этими кровоточащими «кусками» стали Индия, Малайя, европейская часть Турции, Персия, Кавказ.

Не отставала от друзей-соперников по «европейскому концерту» и Россия, решив возобновить с новыми силами свою многолетнюю экспансию в южном направлении. Предлог для политического давления на Турцию на сей раз был избран самый фантастический: ввиду обострения русско-французских конфликтных отношений Петербург стал якобы всерьёз опасаться «удара французских войск со стороны побережья Ионического моря через Балканы и дунайские княжества» прямо в Северное Причерноморье и Крым (Новичев, 1963. Т. II. Ч. 1. С. 74—75).

Поэтому надо было создавать какой-то оборонительный вал в районе Дуная — за счёт Османской империи, естественно. Вторая причина готовящемуся русскому вторжению носила чисто внешне более альтруистический характер: единоверное население Молдавии и Валахии «страдало от непосильных податей» и основанная на рабском труде империя решила помочь этим крестьянам зажить, наконец, по-человечески (там же)¹.

На деле же предполагалось не более и не менее, как завоевание соединёнными усилиями нескольких зарубежных территорий Турции с последующим её разделом. Об этом говорилось в составленной в сентябре 1800 г. по приказу Павла I первоприсутствующим членом Коллегии иностранных дел графом Ф.В. Ростопчиным «Записке», имевшей значение программного документа державы. В нём шла речь о расчленении тела «безнадёжного больного», то есть Турции, между Россией, Австрией, Пруссией и Францией. По этому плану, получившему полное одобрение царя, русские должны были получить Румелию, Молдавию и Болгарию — то есть большую часть турецких владений в Европе (Проливы, 1999. С. 94—95).

Герцог А. де Ришельё.

Это было стратегическое направление российской политики, которое вряд ли справедливо называют «новым» (Дипл. словарь. Т. III. С. 67). Направление было как раз старым, «южным»; новыми были разве что внешнеполитические средства, с помощью которых должен был осуществляться очередной агрессивный поход на Ближний Восток. И программа эта, в сути своей, не изменилась со смертью Павла и воцарением Александра I.

В 1805 г. благодаря созданию антифранцузского, а, значит, и антитурецкого блока с Англией, Австрией и Швецией, Россия значительно усилилась и осенью приняла участие в военных действиях в Европе. Турция, исходя из заявленного ею нейтралитета, закрыла Босфор для военных флотов любых держав, в том числе и для русского. Протесты России оказались бесплодными и в октябре того же года российская Днестровская армия перешла турецкую границу, а через месяц оккупировала Молдавию и Валахию. Тем не менее Турция всё ещё сохраняла нейтралитет, отводя свои войска от наседавшего с севера противника. Порта объявила войну царю лишь в январе 1807 г., прекрасно понимая, что против неё тут же выступит союзная России Англия (Бейдилли, 2006. С. 61). Что и случилось, когда подстрекательства царя на славянских Балканах увенчались успехом, а восставшие сербы овладели Белградом. К тому времени русские войска уже заняли всю Бессарабию.

Крым пока оставался в стороне от военных действий, но в Петербург поступили сведения о том, что в Турции готовится мощный десант на полуостров. При этом турки якобы рассчитывали на поддержку крымскотатарского населения, жестоко обиженного Россией, и в голодные годы ностальгически вспоминавшего безбедную жизнь под османским протекторатом. Последнее, возможно, и соответствовало действительности, так как были живы старики, помнившие ханские времена и рассказывавшие о них детям и внукам. Таким образом, турки планировали серьёзную операцию в тылах наступавшей российской армии силами не только десанта, но и за счёт мятежа многочисленного крымскотатарского населения на полуострове и в междуречье Днепра-Днестра, который должен был оттянуть на себя часть сил с направления главного удара. Однако султан Селим III, будучи человеком осторожным, счёл необходимым не рисковать кораблями и живой силой и вначале удостовериться в готовности крымских татар поддержать готовившийся десант.

В Крым было решено заслать несколько групп разведчиков крымскотатарского происхождения, из числа эмигрантов. Согласно архивным данным, такая засылка практически сорвалась по причинам, о которых легко догадаться: деньги у Османской империи имелись, значит, дело было в полнейшем отсутствии энтузиазма среди потенциальных агентов. Удалось завербовать только двоих человек, братьев Каяли и Селями Челеби из дер. Такиль Евпаторийского уезда. Впрочем, и их история даёт возможность восстановить как методы военно-политической разведки такого рода, так и причины полного её провала в Крыму.

Получив неплохое образование в местных медресе, братья Челеби в 1799 г. отправились в Стамбул с целью совершенствования в науках. На протяжении 7 лет они исправно посещали турецкие учебные заведения, в последние годы уже занимая какие-то должности в аппарате высокопоставленных османских чиновников. Один из последних устроил Каяли аудиенцию у самого султана, о чём этот крымский татарин рассказывал следующее: «В мае прошлого года (то есть в 1806 г. — В.В.) будучи в Константинополе служил я у придворного чиновника Армутчи-оглу, который представил меня султану Селиму. Султан словесно мне приказал: «Поезжай в Крым, узнай, много ли там есть Российского войска и Крымские Татары хотят ли мне служить или хотят быть верны Российскому Государю»» (РГИА. Ф. 1163. Оп. 1. Д. 36. Л. 2—5).

Очевидно, после высочайшей аудиенции братья получили дополнительные задания в соответствующих султанских службах, так как сбором информации они в Крыму не ограничились. По возвращении на родину они поделились с двумя из односельчан своим планом: возмутить против русских властей крестьян деревень Такиля и Бозоглу, затем идти с мятежниками на Тобе-Чокрак и, усиливаясь по пути за счёт возмущаемого крымскотатарского населения, направляться на Сарабуз, а затем на Симферополь. Здесь братья планировали каким-либо образом выманить в поле таврического гражданского губернатора (им был в тот год Д. Мертваго) и «обезглавить его». Эта акция, продолжали братья, была совершенно необходимым условием успеха мятежа, поскольку губернатор пользовался среди крымскотатарского населения различных слоёв не только авторитетом, но и своеобразным почтением, которое он наверняка бы использовал в борьбе с возмутителями спокойствия.

Гравюра неизвестного художника Памятник А. де Ришельё в Одессе

Планы эти были разрушены в зародыше. Такильские крестьяне, проведав о миссии братьев Челеби, по собственной инициативе связали их и сдали исправнику, уже отправившемуся из Евпатории в уезд для поимки турецких посланцев. Они были отвезены в Симферополь и там допрошены лично Д. Мертваго. После этого губернатор для того, чтобы совершенно застраховаться от волнений, причиной которым могли стать следствие и суд в Крыму, счёл разумным отправить братьев за пределы полуострова, в Екатеринослав. Допросные же протоколы и другие материалы следствия были отправлены в Одессу, на рассмотрение самого дюка Ришельё.

Знаменитый основатель Одессы, герцог Арман де Ришельё, а в российской службе — генерал-лейтенант, назначенный незадолго до того военным губернатором всего Новороссийского края, тогда же совершил ознакомительную поездку по вверенной ему территории. Теперь он, сочтя это дело немаловажным, передал 12 сентября 1807 г. всю допросную документацию министру юстиции империи П.В. Лопухину.

В сопроводительной записке военный губернатор изложил министру свою точку зрения на дело братьев-мятежников. Смысл её заключался в том, что посетив Крым в марте 1806 г., дюк нашёл местных татар «спокойнейшими: они впоследствии, когда продолжалась с Франциею война, вызвались сами выслать из себя на защиту Отечества ратников... Ожидая ежеминутно со стороны моря турецкого десанта, подлежала необходимым образом местному начальству забота направлять умы татар, единоверных туркам, к преданности России». Этого, впрочем, не понадобилось, так как упомянутое ополчение предоставило самим фактом своего добровольного сбора «благонадёжное ручательство в их (то есть крымских татар в целом. — В.В.) верности, которую никак нельзя было поколебать... Покойная и мирная жизнь татар чрез всё прошедшее время, когда при прошлом разрыве с Портою войск в Крыму неприметно почти было², истину сию доказывает. Какого же больше надобно испытания?» (РГИА. Ук. дело. Л. 25 об. 28). В заключение дюк, известный своим добрым отношением к крымским татарам, превзошёл сам себя: он осмелился рекомендовать Министру империи ограничиться ссылкой братьев-подстрекателей на время войны куда-нибудь подальше от Крыма, а то и вообще простить их.

Однако дело Челеби было сочтено настолько важным и опасным, что по нему начались переговоры в высших эшелонах имперской власти — речь шла уже не о провалившемся заговоре одиночек, но о позиции крымскотатарского населения в разгоравшемся военном конфликте, от которой зависела судьба всей огромной Таврической губернии. Но с каждой неделей, на протяжении которых в Петербурге анализировалась крымская проблема, всё более явной становилась верность суждений герцога Ришельё: как в этой фазе войны, так и позже, до самого её окончания, крымские татары сохраняли полную лояльность верховной власти. Те же из них, что одели мундиры эскадронцев, верно служили России на западной границе империи.

А что касается братьев Челеби, то Александр I, как ни невероятно это звучит, последовал совету одесского дюка и полностью простил их, «...из единого монаршего милосердия, указав обратить их, Челеби, на прежнее их жилище», то есть в Евпаторийский уезд (РГИА. Ук. дело. Л. 35 об.).

В те же августовские дни 1807 г. наступило двухлетнее перемирие с турками. Потом ещё пару лет шли вялые позиционные действия на дунайском фронте, пока в 1812 г. не был заключён окончательный мир (Бухарестский 28.05.1812 г., ратифицирован 23.06.1812 г.). Короче, актуальность «крымского десанта» Турции, исчерпавшая сама себя в 1807 г., более не возникала, и атмосфера в Крыму была едва ли не спокойнее, чем во внутренних губерниях империи (здесь не возникала даже проблема рекрутского набора военного времени, немало волновавшая население собственно России).

Примечания

1. Любопытно, что и самые современные исследователи слепо берут на веру подобные утверждения российской имперской пропаганды тех далёких лет. Так, доныне с серьёзным видом утверждается, что «Россия традиционно считалась покровительницей всех православных христиан Османской империи и оказывала им постоянную моральную и материальную поддержку, не исключая и поддержки военной, например, во время русско-турецкой войны 1806—1812 гг.» (Проливы, 1999. С. 105). И, конечно же, поддержка эта была исключительно бескорыстной, и оказывалась «в силу общности конфессиональной принадлежности», и лишь во вторую очередь она «успешно совмещалась с задачами установления политического преобладания на Балканах» (ук. соч. С. 107). В связи с этим стоит вспомнить о совсем свежем в те годы примере своеобразной заботы такого рода о единоверцах: имеется в виду тотальная депортация христиан Крыма.

2. По относящейся к тем же месяцам справке Д. Мертваго, в период 1806—1807 гг. в Крыму действительно сложилась крайне угрожающая ситуация. Из российских войск на территории полуострова оставались лишь Эстляндский мушкетерский и 25-й Егерский полки, «...из коих в первом большое число людей от болезней померло и столко [же] было больных и слабых, а Егеря в Керчи во отдалении стояли, так что нельзя было полагаться на военную опору, а между тем [шли] известии, что Турки объявили войну, что флот уже к отплытию изготовленный назначается к крымским берегам и что Французской министр (то есть французский посол в Турции. — В.В.) содействует распоряжениям турков — по сим причинам льзя (то есть «можно». — В.В.) было сомневаться в верности татар, по единоверию усердствующих Турецкому правительству» (РГИА. Ф. 1163. Оп. 1. Д. 36. Л. 37).