3. Начало войны

Война, о которой написаны десятки научных трудов, заслуживает такого внимания, хоть и длилась недолго — около двух лет. Началась она односторонним актом вступления русских войск на турецкие провинции Молдавию и Валахию. Военные действия вначале показали превосходство российского оружия на суше и на море. Турецкий флот был почти полностью уничтожен в ноябре 1853 г. при Синопе. Почти одновременно столь же неожиданному нападению российской армии подверглись турки на Кавказе под Башкадыкларом и были разбиты, а вдоль молдавских берегов все дальше на юг поползло русское войско. «Таким образом, Европа получила окончательное подтверждение того, что и на суше, и на море Россия начала интервенцию. Европа приняла вызов» (Поляков, 1998. С. 155).

Нужно сказать, что западные союзники, проводя анализ сравнительной мощи русской и турецкой армий, очевидно, предвидели такой успех нападающей стороны. Но извне, естественно, не была видна внутренняя слабость николаевского режима. Впрочем, не была она очевидна и для самих русских, до того как начались первые поражения, обусловленные именно этой гнилостью чиновничьего и армейского аппарата.

Ещё в сентябре 1854 г. турецкие, английские и французские войска численностью 63 000 человек высадились, не встретив никакого сопротивления, в Евпатории и южнее Сак, а оттуда двинулись к Севастополю. В том же месяце после кровопролитного сражения на Альме, закончившегося поражением русских, началась знаменитая 349-дневная оборона Севастополя, крепости с абсолютно преступно не готовыми к войне укреплениями. Даже возможности союзного десанта русское командование не сумело предусмотреть! Война стала затяжной, что входило в планы русского правительства, пожертвовавшего Крымом ради интересов власти царя Николая и безопасности собственно России, а также и для отвлечения части турецких войск с западного берега Чёрного моря¹. Впрочем, эта тяжёлая, крымская жертва была принесена совершенно напрасно: выполнение второй части стратегического плана русских, касавшейся овладения Адрианополем, Стамбулом и проливами, безнадежно затягивалось (в конечном счёте он полностью был оставлен).

А потом последовало крайне невыгодное развитие событий и в Крыму. Вместо сдерживающих, локальных боев русские были принуждены к масштабным сражениям, мало напоминавшим картину демонстративных военных действий. Крым неожиданно превратился из «ловушки» для союзных армий в нечто противоположное: «...если это место было наиболее благоприятным для показной войны, то для серьезной войны оно было бы наиболее опасным» (Маркс, Энгельс. Т. XXII. С. 39). Союзники же, бесспорно, оказались серьёзным противником, говоря не только о Южном театре. Они демонстрировали европейскую боевую выучку и дисциплину. Что могли противопоставить им русские полки, нагло обкрадываемые собственными снабженцами? Известно, что уже на ранних стадиях войны разложение перешло от интендантских в общевойсковые части, запятнавшие себя мародёрством местного населения (см. ниже).

Но не только в воровстве интендантов и технической отсталости было дело. Отечественные историки, особенно военные, крайне неохотно, сквозь зубы признают (а то и вовсе отрицают) исторический факт, ставший известным уже через несколько лет после окончания той войны, причём факт, очевидный даже неспециалистам. А именно что российские стратегия и тактика тех лет были столь же отсталыми, как и материальная часть (Hoffschläger, 1859. S. 13).

Рисунок из английского журнала «Панч» 29.08.1855. Подпись: «Двуглавая ворона в Крыму»

Абсолютно неграмотный как полководец, бывший посол в Стамбуле А.С. Меньшиков, проиграв Альминское сражение, был вроде бы вовремя сменён новым главнокомандующим, М.Д. Горчаковым. Но и тот оказался не лучше: чего стоит хотя бы штурм Гасферовой горы 4 августа 1855 г. Это была акция совершенно бездарно им задуманная и проведённая, ничего не принесшая защитникам Севастополя, но стоившая 20 000 потерянных матросов, солдат и офицеров. Конечно, профессиональные качества и чисто человеческие таланты таких военачальников, как П.С. Нахимов, В.И. Истомин, В.А. Корнилов, С.А. Хрулёв, Э.И. Тотлебен бесспорны, но эти командиры всего лишь обороняли город, а не вели войну — вот в чём драма позорного поражения России, вот отчего всё же пал «Севастополь, неприступный для врагов» (слова из песни советской эпохи).

Увы, не только личным мужеством прославились и рядовые защитники обречённого города. Для того, чтобы полнее раскрыть основную тему этой главы, придётся вникнуть в совсем не героические стороны Севастопольской страды. И тогда обнаружится, что в то время, как английские, французские и сардинские медики оказывали помощь всем раненым (в том числе и оказавшимся в их лазаретах русским), противник поступал не совсем адекватно. Русские солдаты и матросы «добивали раненых англичан штыками в присутствии русских офицеров!», — поражались союзники (Wood, 1896. P. 151). Естественно, такие случаи освещались в европейской прессе. К сожалению, она гораздо меньше уделяла внимания насилию казаков и солдат той же российской армии над крымскими татарами. Впрочем, что бы изменилось от появления ещё и этой информации?

Английские газеты царь исправно просматривал, но о его реакции в отношении убийц раненых неизвестно даже специалистам, историкам войны. В эти месяцы его мысли были заняты другим. Ему доносили, что Севастополь, вся армия в Крыму страдают от нехватки поставок провианта и боезапаса. Николаю наверняка приходила на ум Отечественная война 1812 г., когда неизмеримые российские пространства погубили наполеоновскую армию. Теперь жуткие, разбитые тысячевёрстные российские дороги становились одной из причин гибели Севастополя, одной из причин поражения России.

Император ввязался в эту войну, последнюю в его жизни, явно в недобрый час. Союзники Турции были совсем не похожи на разрозненных, плохо вооружённых, хоть и отчаянно храбрых поляков, которых царь привык сотнями вешать в своих карательных акциях 1830-х гг. Крымская кампания оборачивалась не славой, а позором. В последние месяцы своей жизни Николаю I довелось увидеть редкое для русского царя зрелище — вражеские корабли, крейсирующие у Кронштадта, в виду его петергофской дачи. Это был результат всей политики императора, хотя он и не дожил до последнего ее результата, последнего унижения, покончив с собой накануне оставления Севастополя (так, по крайней мере, уверяли современники: на одном из парадов он простоял на жестоком морозе без верхней одежды несколько часов, отчего заболел и умер).

Лично знавший Николая на протяжении многих лет дипломат и камергер Ф.И. Тютчев дал убийственно точную характеристику всей бездарной политике этого царя: «Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях (выделено мной. — В.В.), ничем не воспользовался и всё упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах» (Тютчев Ф.И. Собрание соч. Т. II. М., 1980. С. 176).

Примечания

1. К такому выводу приходят многие историки, в том числе Энгельс, указывавший, что для России было выгодно, «чтобы союзники отправились в Крым и основательно там застряли... Продвигаться из Крыма вглубь России было бы стратегическим безумием» (МЭ. Т. XXII. С. 39).