6. Экономическая реформа

В эти годы всё откровеннее проявляется антилиберальная устремлённость основной великорусской массы, то есть крестьянства и городских низов. Тлеющая крестьянская война делает необходимой коренную реформу во всероссийском масштабе, направленную на обуздание разбушевавшейся общинной психологии, тянувшей и остальное население назад, к полному подчинению личности диктату «мира», к средневековому феодальному порядку жёсткого подавления частной инициативы властью реакционно-архаичного большинства. С другой стороны, необходимость для России перемен коренного, революционного масштаба и содержания была ясна не только одним революционерам. Нужно сказать, что понимающих эту необходимость можно было обнаружить не только в нижних, но и в самых верхних этажах государственного здания. И после 1905 г., после провала попытки провести архаизирующие политические и экономические преобразования бунтарским путём снизу, П. Столыпин делает попытку реформировать Россию сверху, путём эволюционным.

Это — схема. Конкретные формы столыпинских преобразований далеко не столь однозначны и бесспорны, хотя бы с точки зрения перемен в уровне демократичности общества, уровне благосостояния крестьянства и так далее. И наиболее ярко спорность как целей, так и средств для их достижения выступает в чисто экономическом аспекте столыпинских реформ.

Накануне в Крыму не имело земли в среднем около 16% сельского населения. Но в некоторых уездах, вроде Евпаторийского и Перекопского, процент обезземеленных повышался соответственно до 75 и 67; при этом, как и раньше, основную часть этих бедняков составляли крымские татары¹. Для сравнения укажем, что в материковых уездах губернии (например, Бердянском и Мелитопольском) число безземельных едва превышало 3% (Губенко, 1961. С. 14). При этом оплата наёмного труда не только не поднялась по сравнению с концом XIX в., но кое-где и упала, что вызывалось среди прочего и возросшей мобильностью контингентов рабочей силы. В Таврической губернии, прослывшей по всей империи «хлебной» и привлекавшей огромное количество обедневшего крестьянства, в год действительно требовалось около 270 тыс. человек пришлой наёмной рабочей силы. Однако колоссальное предложение превышало и этот немалый спрос.

Прибывавшие в Крым крестьяне-отходники, многие из которых проделывали неблизкий даже по российским масштабам путь, являлись на рабочие рынки. Главным из них был Джанкойский, вспомогательными — собиравшиеся в Симферополе, Курман-Кемельчи (ныне Красногвардейское) и Карасубазаре. И только здесь они могли обнаружить, что рынок переполнен, а цены найма снизились до минимальных. Тем не менее, находясь в безвыходном положении, пришельцы соглашались и на самые невыгодные условия. Этим они содействовали постепенному закреплению нищенской оплаты труда, причем она оставалась такой и после сезонного наплыва рабочей силы, зимой.

Одновременно росла продолжительность рабочего дня. Обычно он начинался теперь затемно, а заканчивался поздно вечером. Впрочем, в пору молотьбы работа не прекращалась и ночью. Небывалого объёма достиг труд женщин и подростков, доля детского труда почти нигде в Крыму не опускалась ниже 50%, а в отдельных местах превышала 75% (ук. соч. С. 25). Понятно, что всё перечисленное объективно ухудшало положение местного крымскотатарского батрачества и бедняков-арендаторов.

Относительное перенаселение края тяжело сказывалось прежде всего на труде, быте, уровне жизни крымскотатарских крестьян². Причем, будучи доведены до крайней степени нужды, они не могли перебраться в город; даже бедняки-переселенцы, не имевшие в Крыму корней, но владевшие русским языком и нередко грамотные, составляли непреодолимую конкуренцию крымскотатарским крестьянам.

Нормальный уровень доходов на одну семью в те годы равнялся приблизительно 6000 рублей в год (Россия, 2000. С. 232). Но по данным Министерства финансов таких семей было по всей России всего-то 60 000. Остальным же едва хватало на хлеб, а о покупке земли они и мечтать не могли, особенно в Крыму с его земельными ценами. Таким образом, готовившиеся Столыпиным реформы, которые должны были ударить прежде всего по наиболее консервативной, малоспособной к резким переменам части сельского общества, объективно были направлены в Крыму против крымскотатарской бедноты. Это показали и результаты их проведения.

Земля вновь стала объектом грандиозных спекуляций, губернию заполнили орды перекупщиков, совершавших сделки с огромной для себя выгодой; скупая крестьянские участки по 90—95 руб. за десятину, маклеры продавали ее по 180—230 руб. (Сельскохоз. обозр., 1910. С. 157). В конечном счёте, земельные массивы оседали в фондах банков, у крупных землевладельцев, округлявших свои домены, зажиточных крестьян, ведших хозяйство наёмным трудом. Общинные наделы пригородных деревень переходили в условиях Крыма из сельскохозяйственного в градостроительный сектор. В своём Отчёте за 1915 г. губернатор Тавриды указывал, что за период, прошедший с 1906 г. (то есть за полные 10 лет — отчёт писался летом 1916 г.) из 130 120 сельских хозяев-общинников из сельской общины выделилось по различным причинам (в том числе и из-за продажи своего участка на сторону) намного больше половины, а именно 90 923 семейства. При этом из общинной территории площадью в 1 617 949 десятин «уплыла» в различных направлениях практически половина земли — 879 475 десятин (РГИА. Ф. 1284. Оп. 194. Д. 27. Л. 43 об.).

Дети Алупки. Начало XX века. Фото Ф. Сокорнова. Из коллекции издательства «Тезис»

Возникает вопрос: чьей землей торговали бесчисленные маклеры 1906—1915 гг., у кого она была отнята? Статистика указывает: 70—75% всех продававшихся участков не превышали размера 25 десятин. Другими словами, это были типичные мелкие самостоятельные хозяйства крестьян, обрабатывавших землю собственным трудом (Бунегин, 1927. С. 10). И второй источник сверхприбылей: вакуфные и общинные земли Крыма. В своём докладе в Думе весной 1907 г. Решид Медиев заявил, что из недавно ещё принадлежавших сельским обществам 600 000 десятин земли осталось всего 79 000, а из 200 000 десятин вакуфных угодий — только 87 000. То есть, у коренного народа Крыма только за несколько лет до 1907 г. было отнято полмиллиона десятин (то есть, гектаров) земли — огромное достояние, огромная ценность для небольшого полуострова, половину которого занимают негодные для полеводства местности. Проследив движение этих площадей, Р. Медиев выяснил, что они оказались у тех же ненасытных «собирателей» крымской земли: Мордвиновых, Воронцовых-Дашковых, Каховских и прочих героев крупнейших аграрно-собственнических скандалов и тяжеб XIX века (См. в: Т. IV. Приложение VII).

Много позднее, в 1916 г., эти действия получили полное оправдание в столице. В марте этого года в Министерстве внутренних дел, в Департаменте духовных дел инородных исповеданий была подготовлена справка для министра внутренних дел А.Н. Хвостова. В ней всё случившееся выглядело вполне законно и даже благопристойно, а вся вина целиком сваливалась на самих же ограбленных мусульман Крыма:

«До 1885 года вакуфные имущества Таврической губернии (капиталы и недвижимость) находились в ведении Таврического Духовного Правления. Обнаружившиеся с течением времени злоупотребления со стороны Духовного Правления в деле заведывания означенными имуществами, имевшие своим последствием не только уменьшение их доходности, но даже сокращение их числа и количества, послужили основанием к образованию в 1885 году, по высочайшему повелению, комиссии для проверки наличности вакуфных имуществ и прав на владение ими... По закону 25 октября 1885 года управление вакуфами было изъято из ведения Духовного Правления и передано означенной комиссии, впредь до окончания её занятий и назначения нового лица на вакантную в то время должность Таврического муфтия...

Фактически эта должность с 1885 года вакантна и обязанности муфтия исполняются Таврическим кади-эскером (помощник муфтия). Министерство [внутренних дел] до последнего времени воздерживалось от назначения муфтия, имея в виду, что с замещением этой должности неизбежно возник бы вопрос об упразднении вакуфной комиссии, ибо в силу закона последняя должность должна действовать впредь до выполнения возложенных на неё задач и назначения нового лица на вакантную в то время должность Таврического муфтия» (РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 639. Л. 9—23 об.).

Этот документ, помимо прочего, являет собой тот редкий случай, когда государственный орган признаётся в нарушении законных прав инородцев (в данном случае — мусульман Крыма), вызванном единственно нежеланием упразднить одно из бюрократических учреждений империи. Нетрудно догадаться, как эта справка могла появиться на свет — её готовили чиновники Министерства внутренних дел, то есть сослуживцы членов той самой вакуфной комиссии, которую за бездеятельностью собрались было упразднить. Но страхи чиновников комиссии оказались напрасными, они благополучно получали свои жалованья вплоть до самого Октябрьского переворота. А крымские татары, лишенные традиционных вакуфных средств на поддержание национальных образования, здравоохранения и мечетей, так и не увидели их до означенного события 1917 г. Впрочем, позже — тоже. Тут была какая-то преемственность в выборе средств удушения крымской культуры, что неудивительно.

Но вернёмся к эпохе столыпинских реформ. Ослабив путы внешнеэкономического принуждения в сельской местности, они объективно способствовали окончательному распаду крымскотатарской общины, на что отчасти и были рассчитаны. И именно в Крыму патриархальные традиции села были особенно сильны, а разложение их шло наиболее быстро. Если в России в целом из общины к 1915 г. выделилось менее 30% хозяев, то в Крыму — 63,6%, при этом общинные земли уменьшились вдвое (Дубровский, 1963. С. 575). По числу же выделившихся на отруба крестьян Таврическая губерния опередила даже степную Украину, и здесь выйдя на первое место в империи (Секиринский, 1981. С. 11). Одновременно уменьшился и дворянский клин (с 33,5 до 18,4% за тот же период), но резко выросла доля крупного крестьянского и предпринимательского хозяйства на собственной земле³.

Эволюция аграрного сектора в Крыму тех лет шла не «прусским», как в остальной России, а так называемым американским путем. С одним отличием от классических образцов: в ходе этой буржуазно-крестьянской перестройки крымская сельская среда не смогла выделить собственный тип агрария капиталистического склада, как на это указывают некоторые авторы (например, Секиринский, 1974. С. 25). Лишь весьма редко крепкие крымские фермеры нового образца могли похвастать, что корни их родов уходят в крымскую же землю. На самом деле это были в основном переселенцы или, в лучшем случае, их дети или внуки. Коренные же крымчане, в особенности татары, оказались в результате реформ пострадавшей стороной. Как индустриализация России, затеянная Сергеем Витте, так и сельская реформа Петра Столыпина имели один порок, сводивший все меры к нулю: в России политика продолжала управлять экономикой.

Крымские татары при всем желании не могли приобретать выброшенные на свободный рынок зе́мли. Пресса и статистические отчёты тех лет сообщали, что в результате роста цен «наиболее нуждающиеся крестьяне и поселяне по недостатку средств для оплат, во многих случаях даже с помощью банка, не имеют возможности выступить в роли покупщиков» (Обзор Тавр, губ., 1915. С. 17). Общий низкий уровень экономической просвещённости крестьянства исключал и такой спасительный для бедняков выход из тяжёлого положения (известный в других регионах), как кооперативное движение. И отдельные исключения⁴ лишь подчёркивали безнадёжность общей ситуации.

Поэтому возникает естественный вопрос: а не были ли реформы на окраинах империи задуманы как составляющая общей русификаторской политики? В частности, антитатарской в крымских условиях? Утвердительный ответ здесь не исключен уже по причине весьма высокой избирательности, с которой новые законы били именно по массе крымскотатарских крестьян. Есть и еще одно соображение в пользу такого вывода. То, что П.А. Столыпин придерживался общего курса на русификацию, духовное и внеэкономическое закрепощение угнетенных наций, доказано давно. Не он «изобрёл» этот курс, но впервые с его легкой руки подобная политика получила поддержку столь широких кругов русского общества. Ведь за его самые шовинистические законопроекты голосовало большинство депутатов III и IV Дум, в том числе известные своей демократичностью и либерализмом. Так, например, П.Б. Струве призывал к беспощадной борьбе с ростками национального самосознания и к тому подобным мерам в общегосударственном масштабе (Сафаров, 1923. С. 337). В целом же этот важный для истории крымскотатарского народа вопрос требует, конечно, специального исследования.

Примечания

1. По другим подсчётам, доля безземельных татар обширного Перекопского уезда (в него тогда входил и Джанкой с округой) составляла ещё больше — 79,8% от общей численности крестьян (Камшицкий, 1925. С. 140).

2. Один из показателей жизненного уровня крымских татар в эти годы — первое место, которое они заняли в империи по заболеваемости туберкулёзом (Райпольский, 1930. С. 94). И до этого довели коренное население именно того края, куда вся Россия ездила лечить убийственную в ту эпоху болезнь целительным крымским воздухом!

3. В целом земли к 1915 году распределились в Крыму следующим образом: у «фермеров» — 45%; у крупных землевладельцев — 40%; вакуфные — 6%; казённые — 4%; городовые — 3%; колонистские — 1,4% от общей площади земли, находящейся в хозяйственном использовании (Бунегин, 1927. С. 12).

4. В конце «нулевых» гг. XX в. Мемет Бекиров, сын весьма состоятельного землевладельца из Дерекоя, Эмира Асан-ага Бекирова, создал в Ялте кооператив «Берекет» (Урожай), который объединил образованных и зажиточных татарских коммерсантов-оптовиков. При кооперативе имелось благотворительное общество, оказывавшее реальную поддержку крестьянам и городской бедноте (Сейдамет, 2009, № 11. С. 14). Однако при всей бескорыстности этой помощи она никак не могла изменить общего тяжёлого положения крымского крестьянства, так же как пример ялтинских кооператоров не был в состоянии увлечь основную массу сельских жителей полуострова. Правда, позднее, когда крестьяне поняли всю выгоду такого совместного производства, они соглашались на сотрудничество с кооператорами, но этому всячески мешали российские предприниматели, опасавшиеся конкуренции. Так, когда был организован винодельческий кооператив в Кизилташе под Ялтой и крестьяне обещали сдавать весь виноград в него, окрестные виноделы искусственно подняли закупочную цену на сырьё с полутора рублей до четырёх, переманив таким образом к себе всех виноградарей уезда (Сейдамет, 2009, № 30. С. 14).