а) Практика модернизации просвещения

Суть джадидизма раньше и полнее всего выявилась в реформе преподавания арабского языка в мектебах. До того обучение чтению и письму велось по традиционному, древнему, исходящему ещё из арабоязычного региона первых последователей Мухаммада слоговому методу. Он был основан на обучении самих носителей арабского языка. То есть людей, знавших его лучше любого иного, для которых действительно идеальным был выработанный на протяжении столетий усуль-и-кадими («старый метод»).

В отличие от современного буквенного (алфавитного) метода со сравнительно небольшим числом букв и, соответственно, звуков (в арабском — 29), при обучении по старому методу на малышей в мектебах обрушивалось немыслимое количество сочетаний этих букв в виде слогов. Показав их школьникам, преподаватель сразу переходил к чтению Корана на арабском, при этом смысл текста и взрослому понять было бы затруднительно. Второй недостаток старого метода: кроме чтения Корана, детей не учили ничему — ни родной тюркской грамоте, ни письму, ни началам арифметики и т. д. Третий минус: нигде не предполагался набор групп по уровню подготовки (по классам). Учителю приходилось заниматься с различно подготовленными — от нескольких недель до многих месяцев — учениками, находившимися в одном классе. Естественно, такой метод отнимал массу времени (подр см. в: Гаспринский, 1894. С. 5). Поэтому обучение простому чтению требовало 6—7 лет, тогда как новым (буквенно-звуковым) методом И. Гаспринского — в среднем всего 2 года.

То есть в школах последователей Исмаил-бея благодаря новому методу арабская грамота осваивалась втрое быстрее. Поэтому освобождалась масса времени, которое учителя-джадидисты использовали для углублённого изучения текстов Корана. Ученики должны были их пересказывать своими словами, развивать отдельные сюжеты и темы, самостоятельно анализировать прочитанное. В программу были введены и занятия светскими учебными предметами, в которых всегда имелась и имеется практическая необходимость. Это были чистописание, родной язык, математика. Между прочим, буквенный метод позволял научить ребёнка читать по-крымскотатарски в среднем за 40 дней (Гаспринский, 1894. С. 5). Причём этот срок не зависел от родного языка учеников. Так, не зная ни слова на хинди, Исмаил-бей именно за 40 дней обучил арабской грамоте маленьких индусов в основанной им в марте 1910 г. новометодной бомбейской мусульманской школе (Shura, 1914, № 24). Короче, это было преподавание на современном уровне, и трудно представить себе, что сталось бы с отцами и дедами современных крымских татар, если бы они остались в школе, по-прежнему отданной целиком в руки учителей старой школы...

На родине первый новометодный мектеба был открыт в 1884 г. И. Гаспринский в Бахчисарае, причём только в одной маалле, Кайтаз-агъа. В городе, где насчитывалось 32 мечети и 3 медресе, это было, конечно, скромное начало. Курс в такой начальной школе был рассчитан на 2 года; за этот срок дети должны были научиться чтению и письму на арабском языке. Одновременно предполагалось обучение их крымскотатарскому, точнее тюркскому литературному языку, усовершенствование и обогащение которого целиком является заслугой Исмаил-бея. Это были основные предметы, дававшие в руки учеников ключ к овладению остальными знаниями. Но кроме того, в бахчисарайском мектебе преподавались основы ислама и арифметика, то есть две дисциплины, знание которых абсолютно необходимо именно с детского возраста. Через 11 лет в городе работало уже 7 таких училищ, а всего по мусульманским регионам империи метод бахчисарайского просветителя использовался в сотнях новометодных начальных училищ, число которых к 1916 году пошло на шестую тысячу (Беннигсен, 1993. С. 87).

Но не только дети были предметом заботы И. Гаспринского. Те же, по сути, просветительские задачи была призвана решать издаваемая им газета, знаменитый Терджиман — пожалуй, самое выдающееся из национальных периодических изданий бывшей империи. Уже в первом номере, увидевшем свет в 1883 г., издатель и редактор обязался вести своих читателей к возрождению тюркской культуры, ставя перед собой задачу поднять единоверцев из болота фанатизма до степени гражданского и духовного развития современного уровня. Основные задачи такого служения народной культуре и исламу Исмаил-бей определил в вышедшем за два года до того программном эссе «Русское мусульманство» (Гаспринский, 1993. С. 17—58).

Важным результатом этого трактата было объективное подведение итогов российской колонизации ряда мусульманских регионов и одновременной самоизоляции российских последователей ислама, что практически одинаково пагубно сказалось на духовной, политической и культурной жизни Крыма, Поволжья, Кавказа и других краёв, населённых тюрками: «Общественная и умственная изолированность мусульман, глубочайшее невежество, мёртвая неподвижность во всех сферах их деятельности, постепенное обеднение населения и края и, по окраинам, гибельная эмиграция» (ук. соч. С. 20). Другими словами, Гаспралы рискнул поставить знак равенства между вынужденной эмиграцией за рубеж, там, где это было можно (Крым, Кавказ, юг Бессарабии) и герметичным самозакупориванием мусульман внутренних губерний, которые «уходили в свой тесный мирок, отдаваясь ему всецело и не желая знать и ведать ничего, что не касалось близкого нашего мирка и его узких интересов» (ук. соч. С. 21).

Дерекойский кружок кройки и шитья. Второй справа в третьем ряду — имам Ибраим Тарпи. Снимок из архива А.-Ф. Ибрагимова, США

Духовное раскрепощение крымцев должно было начинаться с детства, когда в каждом ребёнке закладываются основные черты характера, в том числе и такая важная, как открытость, способность и стремление к разнообразным контактам с окружающим миром. Эти качества не могла дать только школа — по сути, маленький мирок, что определяется её основным назначением. Но проблему раннего «врастания» в окружающий мир могли решать внешкольные учреждения в виде кружков — музыкальных, танцевальных, певческих, но прежде всего художественно-прикладных, как наиболее полно отвечавших эстетическим потребностям крымцев. Такие кружки стали создаваться в 1910-х гг., лишь гораздо позже их опыт был использован при организации меценатских государственных профессиональных художественных школ (например, Бахчисарайской). Часть кружков возникала стихийно, по назревшей в более или менее современных, культурных семьях потребности воспитывать своих детей в кругу сверстников, живо интересующихся национальным искусством, культурой в целом и под руководством широко образованных руководителей.

В качестве примера назовём кружок кройки и шитья для девочек, образовавшийся в 1915 г. на базе Дерекойской школы. Руководительницей его стала Себиха-ханум Тарпи (супруга имама И. Тарпи), которая не без мысли о расширении кругозора своих маленьких подопечных пригласила в качестве преподавательниц исключительно русских дам из соседней Ялты. Такое общение было интересным и полезным для обеих сторон, о чём увлечённые своим делом наставницы неоднократно сообщали Себихе-ханум (АМ ФВ, Д. 23. Л. 13). После окончания кружка, ставшего со временем чем-то вроде курсов, девочкам выдавался диплом, устраивался выпускной вечер с известными людьми Ялты в качестве приглашённых, что оставалось в памяти надолго.

Исмаил Гаспринский подчёркивал, что российские мусульмане далеко обогнали великорусскую массу по грамотности («50—60% мусульман и мусульманок могут читать свободно по-татарски» — сообщал он), что народная культура крымских татар и их единоверцев, хоть и в полузадушенном состоянии, существует. Но для того, чтобы её освободить, а ещё более — чтобы возродить и высокую крымскотатарскую культуру, было совершенно необходимо воскресить «славные арабские медресе, дававшие в своё время столько знаменитых тружеников науки и мысли» (Гаспринский, 1993. С. 54—55).

Но этого было мало. В специфических условиях российской империи с её практически закрытыми границами путь к высшему светскому (в том числе философскому, историческому, юридическому и пр.) образованию на всех уровнях выше среднего лежал через знание русского языка. Для крымскотатарских реформаторов русский язык превращался, таким образом, из языка колонизаторов в средство модернизации и освобождения, ступенькой, позволявшей униженным народам стать в ногу с веком. Кроме того, русский был единственным универсальным языком общения, и лишь овладение им делало возможным интеллектуальный рост вне стен высших заведений империи, рост благодаря незримому «университету общения» с миллионами таких же угнетённых и мечтающих о духовном и политическом освобождении подданных России.

Но здесь существовала ещё одна опасность, которую крымский реформатор также разглядел ещё на ранней стадии её зарождения. Повышение роли обучения русскому языку могло негативно отразиться на значимости родных языков. Они могли автоматически перейти в разряд традиционных, но несколько архаичных и непрестижных ценностей. Ведь новейшие учебники и трактаты по самым современным проблемам объективно опережают свои переводы (если их переводят!) на местные языки, отчего последние тоже архаизируются. Именно поэтому И. Гаспринский никогда не забывал подчёркивать важнейшую роль крымскотатарского языка даже в сравнении с русским и арабским (пример такой заботы — уже упоминавшаяся многолетняя разработка Исмаил-беем для тюрков литературного языка, приведённого в соответствие с современностью, забота о начальных национальных школах и многое другое)¹.

В перспективе же И. Гаспринский видел широкое обучение крымской молодёжи в высших учебных заведениях не только России, но и за рубежом. Собственно, отдельные юноши и ранее учились за границей, но почти исключительно в Турции и исключительно в духовной школе. «Крымская молодёжь, выезжая на обучение за пределы Крыма, поступала в основном в стамбульские медресе. Поступать в иные учебные заведения они не решались, опасаясь, что там, в Крыму, и сами они, и их семьи будут обвинены в вероотступничестве. Исмаил-бей, своим тридцатичетырёхлетним неустанным трудом подняв историческую бурю в сознании масс, достиг того, что крымцы, доселе отстранённые от прогресса, потянулись к образованию и культуре, и, почувствовав вкус образования в России, в Европе, в Стамбуле, поднялись на такой уровень, что могли разглядеть окружающий их мир» (Сейдамет, 2009, № 1. С. 14).

Примечания

1. Кстати, ратуя за распространение русского языка среди мусульман-интеллектуалов в качестве цивилизационного инструмента, И. Гаспринский резко выступал против массового распространения русского среди крымскотатарских крестьян в результате стихийной или бытовой русификации через иммиграцию великороссов. Отдавая себе отчёт в объективно существовавшем культурном и духовном превосходстве общемусульманской части населения России над великорусской, Исмаил-бей писал, в частности: «В массе мусульмане и обеспеченнее и грамотнее, чем русские люди. По сим причинам распространение русской речи в настоящее время не может иметь успеха» (Терджиман. 18.11.1883).