3. Социалистическая Советская Республика Таврида

Наступившая после спада террора «мирная передышка» мира крымчанам не принесла. Строительство советской власти было исполнено жестокими внутренними противоречиями, сопровождалось различными видами репрессий. Фактически продолжалась Гражданская война против коренного населения. Она шла в различных сферах, формы ее были разнообразны, но не менялся основной принцип: власть диктовала свои законы и за нарушение их расправлялась немедленно. Например, в феврале был распущен губернский съезд профсоюзов — отряд солдат и матросов разогнал делегатов лишь за то, что на нем была вынесена оценка деятельности властей, большевикам не понравившаяся. Правда, затем был собран новый съезд профсоюзов, «делегаты» которого были назначены сверху, и поэтому беспокойств властям более не доставляли.

Почти одновременно заседавший в Симферополе в первых числах марта 1918 г. многопартийный Первый губернский съезд Советов избрал Центральный исполнительный комитет, большинство которого составили большевики. Как это происходило, не стыдясь, рассказывает большевик-руководитель татарской фракции съезда (120 из 700 делегатов): её «приходилось заранее подготовлять к вопросам, стоявшим на повестке дня». В результате вся фракция отдавала голоса большевикам, хотя до съезда многие из этих татар, в особенности крестьяне, стояли на эсеровской позиции (Фирдевс, 1923. С. 60, 61). Первым председателем ЦИК стал большевик Ж. Миллер, секретарём — тоже большевик И. Фирдевс.

В состав ЦИК ввели теперь и эсеров (левых). Эти 8 человек при 12 большевиках были безопасны, зато создавалась видимость демократии и плюрализма, ставших после недавних событий просто необходимыми. 12/22 марта 1918 г. ЦИК объявил своим декретом территорию Крымской губернии Социалистической Советской Республикой Тавриды (ССРТ) в составе РСФСР. Древний топоним «Крым» далеко не случайно был выброшен из названия нового политического образования (хотя и под весомым предлогом включения в новое «государство» трёх заперекопских уездов). Его и возглавили практически целиком «крымчане» в первом поколении, за исключением Исмаила Фирдевса и его помощника И.С. Идрисова. Столь же не случайно позже бывали периоды, когда в КрымЦИКе не оказывалось ни одного крымца. Работать по этой и иным причинам им было непросто; так, они оказались, в частности, не в состоянии (или даже не пытались — об этом нет сведений) прекратить резню южнобережных татар греками, которая продолжилась и после января 1918 г. (Фирдевс, 1923. С. 68).

Тогда же было создано новое правительство — Совет народных комиссаров Социалистической Советской Республики Тавриды (далее: СНК), во главе которого также стал большевик А. Слуцкий, человек вообще не крымский, то есть впервые сюда попавший за несколько дней до этого¹. Два поста сразу — наркома по делам национальностей и наркома иностранных дел — занял И. Фирдев, он и здесь оказался единственным представителем коренного народа Крыма.

Правительство ССРТ пробыло у власти немногим более месяца, но выводы о направленности его политики сделать можно. Так, им были проведены две кампании национализации недвижимости. При этом в ряде городов, например в Балаклаве, национализировались частные постройки, в том числе принадлежавшие простым рыбакам и садоводам, все рыбные заводы, в том числе и самые мелкие, а также улов, реализацию которого монополизировала теперь большевистская власть — по закупочным ценам, ею же определявшимся. За Перекоп ушла и значительная часть с трудом и мукою (при тогдашнем безлошадьи) собранного урожая: как выразился глава правительства А. Слуцкий, «благодаря энергичным мерам и преодолению сопротивления местнических элементов» (Памяти павших. С. 28). Конфискации имущества у мирных граждан снова приняли самый разнузданный характер, они ничем не отличались от обычного грабежа.

В этом смысле весьма показательны январские—мартовские события 1918 г., имевшие место в Евпатории. Здесь 23—31 января 1918 г. прошли выборы в исполком; в результате были избраны 23 человека, среди которых 13 являлись членами РСДРП (крымцев не было вовсе). Возглавивший исполком большевик Н. Дёмышев² обратил внимание коллег на то, что дальнейшая работа невозможна из-за отсутствия материальных средств. Но выход был найден. Как сообщает один из членов евпаторийского исполкома, «отчасти вследствие этого, отчасти для «удушения» буржуазии, на имущие классы наложена была контрибуция... до десяти миллионов рублей» (Елагин, 1922. С. 52, 53). Однако к тому времени (конец февраля 1918 г.) тех же самых «имущих» евпаторийцев уже несколько недель грабили солдаты и откровенные бандиты, и вскоре от их ценностей вообще могло ничего не остаться.

Поэтому, продолжает автор этого откровенного до наивности саморазоблачения, «чтобы отбить охоту у любителей лёгкой наживы, мы решили провести выемку у буржуазии всех драгоценностей... Всё это очень организованно было проделано в течение 2 дней — 28 февраля и 1 марта» (Елагин, 1922. С. 55). Другими словами, чтобы воспрепятствовать стихийному грабежу, контрибуцию было решено немедленно заменить грабежом большевистским — то есть уже узаконенным. Приведём один-два типичных примера того, как в Евпатории это партийное решение осуществлялось на практике.

Из заявления пострадавшей гражданки Халач К.А.: «...ко мне в дом вломились красногвардейцы, взломав замки, перерыли всё в доме и похитили все ценные вещи...» (ГААРК. Ф. Р-1040. Оп. 1. Д. 1. Л. 73). Ещё одно, похожее: «В ночь на 1 марта из нашей квартиры... красногвардейцами было похищено 11 столовых ложек...» (Там же. Л. 75). В этих «обысках», явно приносивших немалый личный доход, не гнушались участвовать и партийные лидеры города, члены исполкома, в том числе известные во всекрымском масштабе. Так, уже упоминавшийся автор воспоминаний В. Елагин унёс с собой из одной лишь квартиры: кофейный серебряный сервиз, цепочку от медальона и 10 рублей наличными. А из другого дома — чайные ложечки, столовое серебро, а деньгами в два раза больше — целых 22 рубля (Там же. Л. 74).

Карта Социалистической Советской Республики Таврида (в границах бывшей губернии)

Не гнушались личным участием в ограблениях частных квартир и первые лица большевистской Евпатории, находя для этого свободное время (возможно, оно засчитывалось как рабочее). Так, Н. Дёмышев с В. Матвеевым унесли из жилища К.А. Аттара золотые дамские часики, более 2000 руб. денег и многое другое (ГААРК. Ф. Р-1040. Оп. 1. Д. 1. Л. 76—78). Сумма одних только наличных значительна, не то что у Елагина. Не исключено, что Дёмышев и Матвеев оплачивали услуги наводчиков — как настоящие профессионалы.

Конечно, этим именитым грабителям можно найти оправдание вроде обычного: «такое уж время было...». Но эпоха-то здесь как раз ни при чём. Когда в том же 1918 г. Евпаторию заняли германские оккупационные войска, то награбленное и ещё не спущенное большевиками добро было у них отобрано немцами. Но они не увезли его с собой, как ожидалось, а стали возвращать носильные вещи и деньги законным владельцам. Правда, из общей массы похищенного красными удалось вернуть не всё. Полностью было удовлетворено 5 заявлений, а остальные — лишь частично, так как многое уже исчезло безвозвратно (ГААРК. Ук. дело. Л. 79). Но само по себе стремление немецких оккупантов ликвидировать большевистское зло запомнилось надолго — причём не только евпаторийцам и не только татарам.

На селе были иные проблемы. Прежде всего, республиканские власти не торопились перераспределять землю — как это было обещано Лениным. Более того, когда вопрос о наделении участками крестьян крымскотатарских сёл был выдвинут левыми эсерами, большевики выступили против. Они предложили свою альтернативу — национализацию земли, по сути, всё оставлявшую на своих местах. При этом территория Крыма была торжественно объявлена «всенародным достоянием», но до передела участков с учётом массы обезземеленного деревенского населения властям пока дела не было: они решали более масштабные задачи³.

Уже тогда, весной 1918 г., здесь началась многомесячная кампания, получившая продолжение в последующие «приходы» власти большевиков в Крым — обезземеливание крымскотатарского крестьянина. Работавшие ранее на землях русских помещиков и рассчитывавшие на раздел этой земли в более или менее полном объёме между семьями хлеборобов, садоводов и виноградарей, эти бывшие батраки и арендаторы не получили вообще ничего. Земли бывших имений стали передавать в искусственно насаждаемые артели и коммуны, но главным образом — в совхозы⁴. При этом бывших арендаторов попросту сгоняли с земли, а батракам предлагали единственный выход — вместо получения долгожданной земли закабаляться в государственную артель (вариант — госкооператив) или, что практически было тем же самым, — в совхоз с его нищенской заработной платой. Поэтому крымские татары в большинстве своём так и остались безземельными. А значит, и без декларированных новой властью свобод. И это не было исключением из общего правила: крымские большевики, как и в других местах, относились к крестьянам как к «несознательному, последнему буржуазному классу», что было характерно для них и впоследствии (Голованов, 1989).

Всё это творилось в условиях вновь начавшихся контрибуций. Этим термином теперь стали обозначать нечто новое. А именно — чрезвычайные поборы в никак не чрезвычайных условиях совершенно мирного времени. Это были ничем не оправдываемые реквизиции, в ходе которых крестьянам выплачивали (если выплачивали!) лишь 30% стоимости продукта по так называемой твёрдой цене, и без того составлявшей жалкую долю цены фактической, то есть рыночной (КВ. 31.01.1918). Уже тогда большевики пришли к выводу, что «реквизиция с вооружённой силой неизбежна», и в крымское село отправилась первая тысяча вооружённых матросов и красногвардейцев (там же). Вначале эти предшественники продотрядов стали прочёсывать зерновые районы, потом пошли вдоль побережья, толпами поднялись в горы⁵.

Имел место и открытый грабёж, что называется, в особо крупных размерах. Реввоенком Севастополя обеспечивал десятки тысяч своих головорезов всем необходимым в первую очередь, забирая продовольствие у других городов. Причём без излишних объяснений, посредством каких-то средневековых пиратских нападений: «...членом ВРК Кулешовым при содействии катера Голланд захвачен в Евпатории и приведён в Севастополь транспорт № 82 с зерном в количестве 120 000 пудов. Выгружено в Евпатории лишь 16 000 пудов» (КВ. 13.01.1918).

Тут следует ещё учитывать, что Крым не первое десятилетие обеспечивал хлебом как собственные незерновые и индустриальные районы, так и напрямую поставлял зерно и иные сельскохозяйственные продукты в 18 губерний. Этот вывоз продовольствия в условиях наступавших тяжёлых времён не прекратился. Напротив, он даже усилился. Былую роль царского Петербурга теперь взяла на себя Москва; не зная и не желая знать положения на местах, она диктовала, сколько и какого вида сельскохозяйственной продукции следует поставить в тот или иной промышленный центр.

Первые трактора в крымскотатарских кооперативах. Фото из коллекции издательства «Тезис»

По официальным подсчётам, за недолгие недели своего существования Совет народных комиссаров Республики Тавриды направил в Россию чуть более 3 000 000 пудов хлеба (Памяти павших. С. 28). Однако по более поздним, уточнённым данным, эта цифра возросла до 5 000 000 пудов (Гарчева, 1981. С. 20). Именно она вполне конкретно и доходчиво объясняет, каким именно образом А. Слуцкому с его помощниками удалось обречь на голодную смерть в ближайшем будущем десятки тысяч крымских крестьян и жителей города.

Казалось, большевики сознательно, шаг за шагом, всё более углубляли пропасть между советской властью и крымскими татарами: «Крестьянин, веками мечтавший о земле, не получил её от большевиков, принципы национализации были непонятны крестьянину, особенно в то время, когда, не допуская распределения земли, большевики применяли очень строгие меры при сборе хлебопродуктов в деревне» (Бунегин, 1927. С. 139).

Голодающие татары крымского села, испокон веку мечтавшие о собственном хозяйстве, были вынуждены вступать в организованные властью сельскохозяйственные кооперативы. Они не сопротивлялись, тем более что особой разницы между новой формой труда и старым батрачеством не было; не изменились ни техника, ни продолжительность рабочего дня, ни заработки. Новые сельскохозяйственных машин и тракторов насчитывалось буквально единицы, они были для всех в диковинку.

Новым было лишь усиление идеологического давления сверху. Были открыты советские школы, многие — для взрослых, Солдатский университет в Ялте, шла подготовка к открытию русского Таврического университета.

Всё это были звенья одной цепи, предназначенной для сковывания традиционно свободной духовной жизни края. Агитация за такое «просвещение» не могла заслонить от крымцев полного равнодушия новой власти по отношению к их проблемам. Для них уже не был секретом простой факт: школы теперь открывались с совсем иной, чем просветительская, целью. На I съезде ЦИК было указано, что национального вопроса в Крыму не существует, так как теперь «все равны». А когда крымскотатарская группа съезда предложила ввести в исполком одного-двух её представителей, то председатель ЦИК отказался рассматривать предложение, издевательски посоветовав татарам вступить в РСДРП(б) — тогда они смогут баллотироваться в качестве членов партии, но не ранее (Бунегин, 1927. С. 140). Реакция народа на подобные оскорбления национальных чувств была вполне ожидаемой.

Как писал в своих воспоминаниях П.Н. Врангель, в Республике Тавриде «татарское население, глубоко враждебное коммунизму, приняв внешние формы новой власти, по существу осталось прежним» (Врангель, 1992. Т. I. С. 93). Это же наблюдение встречаем в бумагах поручика М. Хайретдинова: «Большевики хорошо знали, что их декреты не имели для татар особенного значения и не проводятся в жизнь... что татары относятся к ним не только не сочувственно, но даже враждебно» (Советов, Атлас, 1933. С. 91). О том же вспоминал другой современник, на этот раз простой крымский татарин, Якуб Ваап Фетиев: «В 1918 в Крыму среди крымского населения не имели представления об освободительном движении, называемом большевистским, а особенно среди татар... слово «большевик» было чуждо пониманию очень многих грамотных крестьян...» (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 241. Л. 341). И положение это осталось в силе до самого конца «мирной передышки».

А наступил он 26 марта 1918 г., когда якобы в связи с угрозой вторжения на полуостров немецкой армии⁶ у крымских татар были вновь конфискованы лошади и остатки другого скота, была объявлена всеобщая мобилизация. При этом «политически незрелых» жителей села и города принуждали, ещё до начала военных действий, рыть окопы и углублять старый ров на Перекопе. Однако Советы неправильно рассчитали политическую обстановку. Опасность им грозила вовсе не от крымцев, и даже не от немцев, но со стороны собственной опоры — начались волнения в воинских частях.

Гурзуф в начале XX в. Открытка из коллекции музея Ларишес

Дело было, конечно, не в том, что люди в шинелях проявили сочувствие к безвинно репрессированным крымчанам. Скорее наоборот: эти одетые в форму крестьяне не желали более поддерживать своими штыками диктатуру ЦИК в абсолютно чуждом им Крыму. Конца службе, судя по обстановке, не предвиделось; из родных губерний шли письма, зовущие их к земле, а они были вынуждены практически исполнять карательные и оккупационные функции в окружении крымского народа, по понятным причинам не испытывающего к ним тёплых чувств. Первым признаком недоверия армии и флота к ЦИК стало избрание в Севастополе, а затем и в других городах не большевистских, как это было ранее, а меньшевистских лидеров.

Второй причиной волнений в армии была продолжавшаяся её деморализация, борьба с которой шла с переменным успехом. Её вели постоянно прибывавшие в Крым комиссары, но им мощно противодействовала анархия, безнаказанность будничных грабежей и насилия над мирными жителями, лучше иных средств разлагавшие и без того нестойкий личный состав. Излишне говорить, что основной жертвой бесчинств по прежнему оставались самые беззащитные из мирных жителей полуострова — крымские татары. Это был вынужден признать сам председатель СНК Тавриды, Антон Слуцкий: «Красная армия превратилась в банду мародёров» (Советов, Атлас, 1933. С. 37).

Наконец, общему обострению обстановки содействовали расстрелы, одно время почти прекратившиеся, но вновь возобновившиеся перед самым приходом в Крым немцев. Об этом говорят материалы уже упоминавшейся Особой комиссии, приступившей к следственной работе после разгрома советской власти. В них весьма нередки факты бессудной расправы над крымскими татарами, они становились нормой. Людей убивали с целью обогащения, не испытывая при этом никаких угрызений совести, даже стыда. По поводу упомянутой выше казни братьев Велиевых один из убийц, красноармеец Меркулов, на вопрос сестры убитого, где увезённые братья, ответил: «Мы их убили, как собак».

Слухи (как оказалось, преждевременные) о приближении немцев и украинских частей к Южному берегу Крыма вызвали надежды у населения Ялтинского побережья на скорое избавление от большевистского ига. Молодые крымцы прибрежных сёл, стремясь ускорить собственное освобождение, проявили известную активность. Они создали отряд, вооружённый спрятанным ранее оружием, и выступили к Алуште, чтобы отрезать красным частям путь к отступлению. Но эти крымцы, не имевшие никакого боевого опыта, были плохо подготовлены к военным действиям. Кроме того, они были малочисленны — их собралось всего 100—120 человек. Плохо организованный, этот отряд выступил преждевременно. Украинцы и немцы были ещё не близко, поддержки никак не могли прислать, и потому после первого же выступления отряд понёс урон и рассеялся по горам.

Это стихийное выступление оказалось роковым для населения Гурзуфа, Алушты, Кизилташа и других мелких сопредельных посёлков. Красноармейцы, уже сознавая, что дни их власти в Крыму сочтены, принялись с особой беспощадностью уничтожать имущество этих селений и убивать попадавшихся им в руки крымцев, не успевших скрыться вместе с молодёжью в горах. Посёлки поджигались, а когда хозяева спускались из своих горных убежищ, чтобы попытаться спасти остатки последнего достояния, большевики устраивали засады и убивали несчастных погорельцев целыми партиями, заставляя затем кого-либо из оставшихся зарывать трупы, даруя за этот труд жизнь.

Трём братьям Муратам в Алуште пришлось под угрозой винтовок зарыть 19 трупов своих соплеменников. В Гурзуфе было убито более 60 стариков-татар, трупы брошены, незарытые, на дорогах, улицах, в виноградниках. Родственникам, решавшимся разыскивать своих убитых близких, нередко приходилось прекращать поиски из-за угроз красноармейцев. Совершение погребений становилось опасным делом, не было пощады даже духовным лицам: в Гурзуфе и Никите были убиты во время погребального служения 2 муллы.

В селе Кизилташ, подожжённом с нескольких сторон, были перебиты вернувшиеся с гор татары, преимущественно старики. Последние, числом 15 человек, собрались у дома пожилого крестьянина Аджешира с тем, чтобы совместно попытаться упросить гурзуфский Совет солдатских и рабочих депутатов о прекращении дальнейших поджогов. Но собравшиеся были арестованы красными, после чего четверо: Аджешир, Джемиль, Али-Усейн и Али-Бекар были тут же казнены (сожжены живыми в одном из домов). Остальных стариков, связанных попарно, красноармейцы погнали по шоссе в сторону Ялты, а затем расстреляли. Организованное вскоре следствие обнаружило, что «у двоих убитых оказались отрезанными уши и нос» (Красный террор. Южное побережье Крыма. 2004. С. 211—212).

Примечания

1. Слуцкий Антон (Нафтали) Иосифович (1884—1918), родился в Варшаве. В революционном движении с 1905 г. Активный участник Октябрьского переворота. Член Петроградского комитета РСДРП. Делегат VI съезда РСДРП. На II Всероссийском съезде Советов избран членом ВЦИК. В марте 1918 г. направлен в Крым.

2. Бывший тверской учитель Н.М. Дёмышев оказался одновременно и главой евпаторийского партийного комитета. Один из его современников утверждает, что это было номинальное лидерство, так как фактически местными партийцами руководила большевичка Мася Гриншпун, а её ближайшими помощниками стали В. Елагин, А. Фарбер, Кац, И. Спер и Моняк (Елагин, 1922. С. 55). В это трудно поверить, так как многочисленные расследования, проведённые и следователями Белой армии, и советскими историками, подтверждают свидетельство современников Н. Дёмышева — именно он стал главным палачом Евпатории в 1918 г.

3. К концу «первой» советской власти в Крыму из 64 848 хозяйств только 39 531 имело собственную землю в том или ином количестве. То есть 40% всего крестьянства было начисто лишено важнейшего средства производства. Ещё около половины имело земельные участки размера, совершенно недостаточного для ведения самостоятельного хозяйства (Бененсон, 1919. С. 14). Из безземельных крестьян Крыма половина арендовала землю, вторая же по-прежнему, как и до революции, не имела ни сельскохозяйственных орудий, ни рабочего скота. То есть они оставались безнадёжными батраками (ук. соч. С. 19).

4. Совхоз (сокр. «советское хозяйство») — сельскохозяйственное предприятие, чьё имущество являлось государственной собственностью. В совхозах вчерашние крестьяне исполняли ту же работу, что и раньше, но уже в качестве наёмных сельскохозяйственных рабочих. Они получали фиксированную заработную плату в денежной форме, чем отличались от колхозников, стоимость оплаты трудодней которых менялась в зависимости от собранного урожая. Это — крайне общая схема. В действительности доход колхозников зависел ещё и от менявшегося государственного налога с обобществлённой негосударственной собственности, а совхозников — от финансовой политики государства, определявшейся партией вне зависимости от трудового вклада и конечных результатов их деятельности.

5. Даже в апреле 1918 г. Красной армии как регулярного войска не существовало. По Крыму бродило множество полубандитских «отрядов» под красным знаменем. Как признавал один из военных специалистов (получивший задание преобразовать эти группировки в какое-то подобие воинских частей), основным занятием «красных» являлся грабёж крымскотатарского села: «Отрядов было много, и каждый из них жил на свой образец; контрибуция в их быту играла первые роли...!» (Макаров, 1992. С. 4).

6. Ещё 9 февраля 1918 г. противниками России в Первой мировой войне (странами Четверного союза) был подписан союзный договор с независимой Украиной. После чего а её землю, истерзанную отрядами разномастных грабителей, вошли войска новых союзников и навели там некоторый порядок. В благодарность за эту помощь союзники погнали на запад многочисленные эшелоны с украинским зерном и другими продуктами, в которых остро нуждались Германия и Австрия. Теперь та же акция должна была распространиться на Крым — и с той же конечной целью (подробнее о внешнеполитическом обосновании германской оккупации Крыма см. ниже).