9. П.Н. Врангель

Критиковавший режим Деникина генерал П.Н. Врангель сменил его в Крыму 4 апреля 1920 г. Он стал практически таким же диктатором, заняв посты главнокомандующего армией и правителя Крыма, совмещая, таким образом, в своём лице всю полноту военной и гражданской власти. О целях и задачах своего правления П.Н. Врангель сообщил на пресс-конференции, состоявшейся 9 апреля 1920 г., по сути, изложив при этом законченную и всеобъемлющую программу преобразования Крыма, а затем и всей России. В отличие от своих более воинственных предшественников-генералов, он не планировал никакого утопического «похода на Москву». Напротив, эта программа была по-шведски трезвой¹, вполне реалистичной, глубокой, и выглядела осуществимой — с точки зрения её современников.

На этой пресс-конференции П.Н. Врангель, в целом, верно определил национальную болезнь великорусского этноса (что в самой России удавалось тогда немногим) и даже наметил путь борьбы с этим недугом: «Пусть среди разлагающегося больного тела свободно оживают отдельные клеточки, и долг искусного врача должен быть в объединении их, не разрушая каждой в отдельности. Чем больше будет здоровых клеток, тем процесс разложения будет скорее пресечён. В конечном счёте все омертвелые части организма распадутся и новая молодая ткань заменит потерявшее жизнеспособность больное тело (выделено мной. — В.В.)» (КВ. 11 (24).04.1920).

Таким образом, П.Н. Врангель не питал несбыточных надежд на «излечение» России и её народа не только в скором будущем, а, судя по тексту выступления, вообще когда-либо. Напротив, выходом из назревавшей столетиями, и наконец создавшейся предгибельной ситуации он полагал не лечение медикаментами, а единственно некую «трансплантацию ткани», то есть радикальную замену больного человеческого материала здоровым. О том, где искать потребный «материал», для барона вопроса не стояло: в Крыму, естественно. Именно здесь, полагал он, возможно создание «такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа»². Возможно, именно в этом была ошибка генерала.

Вернее, даже не столько ошибка, сколько избыточная вера, переоценка способностей к изменению упомянутого человеческого «материала». Но это был общий порок, свойственный всем его предшественникам-реформаторам, начиная от Петра I и кончая П.А. Столыпиным, и даже современником последнего, С.Ю. Витте.

Конечно, П.Н. Врангель отдавал себе отчёт в том, что для достижения этой цели необходима огромная работа в самом Крыму. Прежде всего нужно было удовлетворить нужды коренного крымского населения и, особо подчёркивал он в своей программе, должны быть непременно приняты во внимание и выполнены «национальные нужды населения, в частности татарского... самым тщательным образом» (Т.Г. 17.05.1920). Здесь явно выделялась роль крымскотатарского народ, как основного носителя крымских традиций, а также общечеловеческой гуманности и культуры межнационального общения — по-видимому, этого остро недоставало остальному населению бывшей империи. И, нужно сказать, такие возможности на полуострове именно в это время имелись.

«Если для культуры столиц — Петрограда и Москвы годы революции и Гражданской войны явились годами упадка, то, скажем, юг страны в этот период пережил небывалый, хотя и кратковременный, культурный расцвет... короткий же период врангелевского режима совершенно справедливо может быть назван временем наивысшего культурного расцвета Крыма» (Мальгин, Кравцова, 2006. С. 125). Причём дело было не только в том, что Крым дал приют всем выдающимся поэтам, художникам, артистам, музыкантам и т. д., бежавшим с большевистского Севера. Именно во время упомянутого «врангелевского режима» пробудились культурные силы и крымскотатарского народа: «Для получения образовательных и культурных развлечений создаётся культурно-просветительный кружок (то есть круг, сообщество. — В.В.) татарской молодёжи» (ук. соч. С. 128). Началось построение нового, крестьянского — по сути, национального крымскотатарского земства, которое должно было взять местную власть в свои руки. Что и являлось, по утверждению министра земледелия Г.В. Глинки, конечной целью земельной реформы барона (Кронер, 2011. С. 274). Это было только начало — но на большее, к сожалению, судьба не отпустила ему времени.

Итак, генерал намеревался создать в Крыму образцовое государство, своего рода «опытную ферму», образовать «государственное ядро, которое будет развиваться и притягивать к себе другие области», где ненавидят большевиков (Раковский, 1921. С. 32). Вместе со своим министром иностранных дел П.Б. Струве он призывал к образованию демократического федеративного государства, отказавшись от всех «великодержавных затей», для чего ввёл в свое правительство не только монархистов, но и эсеров, стремясь сделать его плюралистическим (что сказалось даже на переименовании в апреле 1920 г. Добровольческой армии в Народную, правда, в мае это название снова изменилось). Далее был санкционирован ряд процессов над офицерами, замеченными в обирании и прямых грабежах местного населения. Нередко на скамью подсудимых садились и полковники, а генералы Сидорин и Келчевский были приговорены к 4 годам каторги (ТГ. 1920, № 14). Для борьбы с мародёрством в рядах армии были созданы особые комиссии. Затем была объявлена полная амнистия политическим противникам, в том числе и тем, кто ранее служил в Красной армии.

Однако отпущенные на свободу большевики и им сочувствующие, конечно же, сами «исправляться» не стремились и, что хуже, втягивали в коммунистическое болото политически нейтральное, мирное население. С ними нужно было что-то делать, иначе борьба с терроризмом грозила превратиться в бесконечный сизифов труд. П.Н. Врангель нашёл выход — он стал высылать этих «романтиков большой дороги» на их духовную родину — в советскую Россию. Эта христиански мягкая мера оказалась тем не менее весьма действенной. Осуждённые на такую кару (а их оказалось много) слёзно просили переменить место ссылки хоть на Турцию, хоть на Грузию, куда угодно, только не в совдепию с её трибуналами и страшными «тройками»³.

Вторым нововведением П.Н. Врангеля в сфере юрисдикции был подъём возрастной планки до 18 лет для лиц, подпадавших под закон о военно-полевых судах. Теперь более молодые люди могли быть уверены в том, что за преступления (даже самые тяжкие и доказанные) им гарантировано разбирательство в обычном суде присяжных, защита адвоката и т. д.

Портрет П.Н. Врангеля

Для того чтобы привлечь местное население в свое войско, П.Н. Врангель увеличил ставки рядовых до 800 руб. в месяц (1 кг хлеба в апреле 1920 г. стоил в Крыму 35 руб.). Общая либерализация внутренней политики врангелевского режима выразилась в свободе профсоюзного движения. В руководство новообразованными крымскими профсоюзами смогли войти даже меньшевики (Бунегин, 1927. С. 302). Подобные акции, как и резкое уменьшение безработицы, вначале привлекали к новому правительству симпатии трудящегося населения. В связи с прекращением экономических связей с Россией при П.Н. Врангеле получила развитие местная промышленность, производящая товары широкого потребления, — мыловаренная, сахарная, кожевенная, текстильная, электротехническая. Так, например, в кожевенную промышленность были влиты субсидии на приобретение за рубежом экстракта (120 млн руб.), на организацию сбора коры, сумаха и другого дубильного сырья (30 млн руб.), на закупку жиров и других материалов — ещё 50 млн руб. Из-за рубежа (в основном из Англии) стали ввозить инструменты, мануфактуру, горючее, топливо (Шафир, 1923 а. С. 102). Возобновили работу банки, выдававшие ссуды предпринимателям города и сельским хозяевам.

Богатый урожай 1919 г. (для Северной Таврии: пшеницы и ржи 80 млн пудов, ячменя и овса 60 млн пудов) принимался на 80% по твёрдой, установленной договором цене; остальные 20% покупались частными предпринимателями по рыночным ценам (Шафир, 1923. С. 106). На валюту ввозились с 1 января по 1 сентября 1920 г. следующие товары (по весу при загрузке на транспорт): продукты — 240 000 пуд., сельскохозяйственные машины и оборудование — 20 000 пуд., мануфактура, рыбачьи сети, нитки, одеяла и проч. — 74 000 пуд., химическая продукция — 42 000 пуд., топливо и смазка — 4 361 000 пуд., кожи, обувь — 9300 пуд. (ук. соч. С. 110—113). Это были результаты возрождения отменённой большевиками свободы торговли. Причём далеко не полной, ограниченной количеством ещё сохранившихся, несмотря на революцию, торговых связей. Это, впрочем, видно и по крайне бедному ассортименту предметов товарообмена.

Но для села гораздо важнее был Закон о земле, опубликованный 25 мая 1920 г. Согласно этому акту, которого уже три года после революции тщетно ожидало крымское крестьянство, земля отчуждалась у крупных землевладельцев и передавалась трудившемуся на ней населению «в вечную наследственную собственность». Сюда же относились все угодья казны, Государственного земельного банка, а также пустотные и не обрабатывавшиеся их владельцами или сдаваемые ими в аренду земли (Усов, 1925. С. 146—147). Единственным условием для получения надела была принадлежность к крестьянскому сословию. Это было вызвано опасениями перехода участков к «чужому земле человеку». Мера вполне оправданная, она стала заслоном для земельных спекулянтов, от деятельности которых уже полтора века сокращался крымский земельный фонд.

Собственно, такие формы наделения землёй прямо перекликались с земельными реформами П.А. Столыпина. Эта аналогия была настолько полной, что бросалась в глаза и рядовым газетчикам. А уж такой глубокий аналитик, как В.В. Шульгин, прямо писал в своей газете «Великая Россия» (Севастополь):

«И вовсе не случайность, что здесь у нас на Юге, на этом маленьком клочке, свободном от коммунистического безумия, столыпинская реформа... облекается в законную форму ближайшими сподвижниками П.А. Столыпина. Здесь «им» не удалось сорвать реформы. Она продолжается под гром пушек, под кровавый стук пулемётов, под стоны людей, спасающих от «великих потрясений» — «Великую Россию»» (цит. по: Антанта, 1923. С. 192).

За выделяемые правительством участки предлагалось платить выкуп на протяжении 25 лет, впрочем относительно невысокий, не превышавший размера аренды (1/5 урожая, а то и меньший). Фактически же крестьянин-покупатель должен был внести трёхлетний урожай зерновых в рассрочку на указанный двадцатипятилетний срок. Другими словами, вступая во владение землёй, он обязывался выплачивать около 4% урожая в год, что в среднем составляло 250 фунтов (113 кг) с участка (Кронер, 2011. С. 273). Часть выкупа должна была идти бывшим помещикам и другим крупным землевладельцам, но своих прав на землю они лишались немедленно⁴. Вполне терпимым этот выкуп был и оттого, что крестьяне получали право на расширение производства до размера, представлявшегося им оптимальным. Это должно было увеличить производительность труда по сравнению с николаевским прошлым, когда большинство крестьян имело (или арендовало) нищенские клочки земли.

Газета «Крестьянский путь» справедливо отмечала в августе 1920 г. выгодность новых положений для крымского крестьянства. Ведь они гарантировали всем, в том числе и беднейшему татарскому населению, приобретавшему землю, минимум 4/5 урожая, полную свободу выбора сельскохозяйственных культур и, что не менее важно, свободу от продразвёрстки, реквизиций, возвращения помещиков и т. д. Тем не менее Законом о земле воспользовалась лишь часть населения, а именно зажиточные крестьяне — русские и немецкие фермеры, но отнюдь не крымцы.

Крымскотатарское крестьянство не решилось им последовать по ряду причин. Во-первых, передавая крестьянам землю, власти откладывали оформление законных купчих до момента полного погашения суммы земельного выкупа. Никакого владельческого документа селяне пока не получали, что их настораживало. Далее, обнищавшее большинство населения крымскотатарских деревень, испытавшее за последние четыре года смену восьми различных властей (каждая из которых приходила со своими законами), не верило в прочность врангелевского правительства. Они смотрели в будущее со вполне понятным пессимизмом. Никто из них не торопился вкладывать труд и средства в землю ещё по одной причине — «всё равно, мол, большевики придут» (Бунегин, 1927. С. 296), а с ними — и продразвёрстка, и прочие атрибуты военного коммунизма.

Наконец, некоторые современники и соратники П.Н. Врангеля считали, что действию закона в среде крымского крестьянства мешал элементарный страх перед репрессиями со стороны красных или даже зелёных. Не секрет, что и те и другие жестоко преследовали всех, кто шёл навстречу инициативам противника, пусть даже речь шла о принятии обычных аграрных нововведений, не имевших ничего общего с политикой. Если бы такая реформа была объявлена до Гражданской войны со всеми её акциями устрашения и прямыми расправами, то крестьяне, скорее всего, восприняли бы её как давно ожидавшееся справедливое решение наболевшего земельного вопроса. Это не пустое предположение — так считали свидетели и даже участники врангелевских преобразований. Бывший председатель Таврической губернской земской управы князь В.А. Оболенский полагал даже, что если бы Закон 25 мая 1920 г. «был опубликован Деникиным 25 мая 1918 г., исход Гражданской войны был бы совершенно иным» (Оболенский, 1935. С. 371).

П.Н. Врангель среди высшего командного состава армии

Действительно, реальная, а не фиктивная передача земли в руки крымского крестьянства тогда могла всколыхнуть всю Россию. Об этом говорят факты. Там, где П.Н. Врангель успел провести свою реформу (в Северной Таврике, за Перекопом), крестьяне получили 76% всей пахотной земли, причём не в кооперативную (как при большевиках), а в личную, наследственную собственность (Кронер, 2011. С. 275). Слух о мелитопольцах, первыми ставших крепкими хозяевами, немало попортил крови большевикам. Ведь он ширился на «красной» территории подобно степному пожару, и всё больше бедняков искренне желали победы Чёрному барону, а многие и приближали её. Большевики душили эти вредные для них слухи как могли. Достаточно сказать, что лишь за хранение листовки с текстом врангелевского Закона о земле большевистские военные суды приговаривали виновных к расстрелу на месте (ук. соч. С. 274). Уже тогда новая власть смертельно боялась правды.

Экономическому пессимизму, а оттого и бездеятельности крымских татар поначалу не могла помочь и новая национальная политика, хотя объективно она была направлена на поддержку интересов коренного населения. Первой мерой такого рода стало разрешение издавать крымскотатарские газеты — впервые за последние годы. Стали выходить газеты «Миллет» и «Голос крымских мусульман» на крымскотатарском языке, было издано огромное количество листовок, прокламаций, актуальных планов и программ, другой печатной продукции, рассчитанной на политическое просвещение основной массы населения — крестьян гор и степи.

Далее, 16 мая 1920 г. в Симферополе впервые после разгона Деникиным крымскотатарской национальной Директории был собран Съезд крымскотатарских представителей. Его целью была разработка принципов самоуправления края, решение проблем вакуфов, национального просвещения и религии. Делегаты съезда были избраны вполне демократическим путём, хотя в силу вполне понятных трудностей (развал транспорта, бандитизм и так далее) добраться до Симферополя смогли далеко не все, а власть никакой помощи в этом смысле не оказала. Тем не менее на съезде присутствовало 20 человек из 44 делегатов-крымцев, а также сам П.Н. Врангель, причём одним из председателей собрания был начальник гражданского управления правительства Д.П. Перлик (то есть лицо, исполнявшее обязанности министра внутренних дел) (Григорьев, 1923. С. 234).

В своём приветствии съезду П.Н. Врангель, не удержавшись, намекнул на то, что в мобилизации молодёжи и выполнении конской повинности крымские татары могли бы участвовать и поактивней. Что же касается самых насущных нужд народа и вопросов, стоявших на повестке дня съезда, то главнокомандующий ограничился общими обещаниями удовлетворения, по возможности, части экономических требований и культурно-просветительских нужд коренного народа.

Более конкретные сообщения сделал Д.П. Перлик, заявивший, что крымским татарам «рассчитывать на какую бы то ни было автономию не приходится; татары обязаны выполнять свой долг перед родиной; в области религиозно-просветительной им будут гарантированы их самодеятельность и самоуправление» (цит. по: Григорьев, 1923. С. 234). В дальнейшем выяснилось, что крымцам будет точно так же гарантирована и экономическая свобода.

Это было, конечно, далеко не всё то, чего могли ожидать делегаты и пославшие их общины крымцев. Но, будучи людьми реалистично мыслящими, они вполне понимали, что даже самые безудержные фантазёры и романтики вряд ли могли всерьёз надеяться, что какое бы то ни было правительство, находящееся в состоянии войны, пойдёт на столь фундаментальную политическую перестройку своего единственного плацдарма, как предоставление ему национальной автономии. Ведь это, среди прочего, означало бы добровольное подчинение единственной боеспособной армии, боровшейся с большевизмом, именно национальному, то есть нерусскому и нероссийскому правительству (да к тому же состоящему из глубоко штатских политиков).

Поэтому остаётся признать, что съезд сделал то, что мог. Но и сделанное значило немало. Было решено (и это безоговорочно принял П.Н. Врангель), что крымские татары создадут своё внутреннее национальное самоуправление. Кроме того, крымцам полностью передавалось решение вакуфной, культурной и просветительской проблем. Практическое проведение реформ возлагалось на Особую комиссию по разработке положения о национальном самоуправлении при Начальнике гражданского управления (Григорьев, 1923. С. 235).

Эта комиссия начала свою работу в форме совещания лишь 20 августа 1920 г. В её состав входило 12 крымцев во главе с председателем Симферопольской уездной земской управы Мустафой-мирзой Кипчакским, одним из лидеров, в тот момент наиболее популярных и авторитетных в широких кругах крымских татар. На совещании был принят проект создания национального самоуправления, которое должен был осуществлять руководящий орган численностью в 60 человек. Согласно донесению польского разведчика, правительство П.Н. Врангеля на протяжении июля и августа работало «над татарской автономией, которая охватила бы все аспекты татарской культурной, экономической и культурной жизни... Через неё татарское движение становится легальным, и таким образом будет легче его углублять. Они ожидают автономию с нетерпением и торопят правительство» (цит. по: Исхаков, 2006. С. 193—194).

Но ещё до решения проблемы самоуправления комиссией, очевидно получившей от правительства ряд полномочий, в июне 1920 г. был смещён муфтий (выше говорилось, что он был ставленником белых, а не избранником народа). Однако главным результатом работы комиссии стали тщательно проработанные ею планы будущей администрации и национальных крымскотатарских культурно-просветительских институтов. Специалист по крымским школам, инспектор народных училищ И.И. Зорин записал, что осенью 1920 г. было решено ввести в мектебе изучение русского языка со второго года обучения, а в гимназиях Симферополя, Бахчисарая и Карасубазара — изучение крымскотатарского языка. Предполагалось также перестроить на традиционных национальных началах Симферопольскую татарскую учительскую семинарию, «легализовать» (поднять в статусе до государственных) частные симферопольские мужскую и женскую учительские семинарии, бахчисарайские художественно-промышленные школы. Эти и иные проекты стали осуществляться и даже перевыполняться: уже в октябре 1920 г. было открыто востоковедческое отделение в Таврическом университете, тем самым он стал первым центром ориенталистики на юге России.

Две точки зрения на Врангеля — разбойника и освободителя. Плакаты неизвестных художников

В целом это высшее учебное заведение пользовалось особой заботой П.Н. Врангеля. Им были созданы все условия для нормальной работы университета, который, как полагал барон, в будущем станет образцовым очагом новой, свободной науки и просвещения. Не без его участия в сентябре 1920 г. ректором Таврического университета становится блестящий учёный, мыслитель с мировым именем, академик Российской Академии наук и первый президент Академии наук Украины (1919) В.И. Вернадский. До этого академик покинул вначале Петроград, где советское правительство приговорило его к тюремному заключению в Кронштадте, а затем, когда большевики захватили Украину, он выехал и из Киева. В.И. Вернадский так объяснял своё бегство в Крым: «Я не считаю возможным жить в положении раба, которое неизбежно предстоит испытать всем, оказавшимся в условиях этого нового порядка» (цит. по: Ивановская, 2001. С. 148). Духовная и научная атмосфера во врангелевском Крыму вполне устраивала учёного⁵.

Упоминавшийся И.И. Зорин верно оценил значение культурно-просветительской программы, одобренной и поддержанной П.Н. Врангелем, направление его перспективной национальной политики в целом для будущей России: «Наиболее дальновидные управленцы (врангелевского правительства. — В.В.) задумывались о перспективах новой мусульманской политики, о том резонансе, который получат принятые ими меры за пределами Крыма... Вполне очевидно... что вопрос о новых для крымских татар законах есть вопрос не только местный, а общероссийский, общегосударственный, и, принимая новый закон об обучении по отношению к татарскому населению Крыма, мы решаем вопрос и в отношении татар казанских и азербайджанских и, с другой стороны, ставим точку над i и в отношении целого ряда других национальностей» (цит. по: Исхаков, 2006. С. 194).

Наконец, в сентябре правительство гарантировало вступление системы культурного и хозяйственного самоуправления не позднее чем через два месяца, к началу ноября. А уже 8 октября 1920 г., за месяц до предполагаемого осуществления реформы П.Н. Врангель издаёт приказ, в котором, среди прочего, подчёркивает, что она — плод инициативы крымцев: «Идя навстречу чаяниям татарского населения в деле устроения тех сторон его духовно-религиозного и бытового уклада жизни, которые существенно отличают магометан от прочего местного населения, и признавая справедливым предоставить крымским татарам право самоуправления в области духовно-религиозной, культурно-просветительской и по заведывании) вакуфами, приказываю в изменение и дополнение действующих узаконений:

1) Ввести в действие прилагаемое Временное положение о самоуправлении крымских татар в области духовно-религиозной, культурно-просветительской и по заведывании) вакуфами.

2) Таврическое магометанское духовное правление... и Комиссию по упорядочению вакуфных в Крыму имуществ... упразднить, и дела названных учреждений передать органам самоуправления крымских татар.

3) Постановить, что в случае пресечения линии владельцев, имеющих право на частный вакуф... сей вакуф обращается в неприкосновенную собственность самоуправления крымских татар и доходы от него поступают в особый фонд при Управлении делами крымских татар наравне с доходами от духовных вакуфов упразднённых мечетей».

В этом Временном положении указано также, что для осуществления самоуправления крымских татар необходимо создать в Симферополе Совет по делам крымских татар и его исполнительный орган — Управление делами крымских татар⁶.

Для официального утверждения реформы и принятия к руководству её основных положений, что должно было состояться в Севастополе, на вечернем заседании правительства 29 октября/12 ноября 1920 г., туда прибыл Мустафа-мурза Кипчакский. Но именно в этот день Красная армия прорвала оборонительную линию на Перекопе. Началось последнее, роковое завоевание Крыма Советами...

Бахчисарайские дети. Фото начала XX в.

Это, так сказать, одно лицо Петра Врангеля, обращённое к законопослушным, лояльным по отношению к его правительству крымцам. Но имелось и другое. Генерал, буквально по человеку выстраивавший свою армию для спасения народов от большевизма, не мог прощать дезертиров в собственном стане. Не обращая ни малейшего внимания на мотивы, заставлявшие людей уклоняться от службы, он с солдатской непреклонностью и одинаковой беспощадностью боролся со всем, что ему представлялось злом, и на фронте, и в тылу. Для этого были созданы военно-судные комиссии при начальниках гарнизонов, штабах корпусов, дивизий и бригад. Они получили право на расследование и вынесение приговоров по делам «самоснабжения» (грабежа), разбоев и других преступлениях военных против гражданского населения (Карпенко, 2002. С. 286). Видимо, именно для того чтобы смыть со своего войска клеймо позорных деяний времён Деникина, П.Н. Врангель приказал 11 мая 1920 г. переименовать Добровольческую армию в Вооружённые силы Юга России (ВСЮР).

В земельной же политике он во многом полагался на советы своего премьер-министра А.В. Кривошеина — бывшего помощника и единомышленника П.А. Столыпина⁷. Не без участия последнего генералом был подготовлен приказ, согласно которому имущество и земля не только дезертиров (или бежавших в горы призывников), но и их ближайших родственников подлежали конфискации. Приказ этот стал причиной новых карательных акций, прямого грабежа населения, чудовищных насилий над ним. Не будем перечислять кровавых подробностей походов «усмирителей», прислушаемся лишь к свидетельству современника: «Обстановка исполнения этого приказа была так ужасна, что некоторые офицеры отказывались ехать... а генерал Зеленин... после первой же командировки в качестве начальника карательного отряда поспешил уйти в отставку, чтобы не видеть этих ужасов» (Раковский, 1921. С. 83). Но и обычный, рутинный быт крымскотатарского села был при П.Н. Врангеле подорван весьма основательно. Современники признавали, что барон не хуже большевиков преследовал крестьян горных деревень за заготовку дров в лесу (Макаров, 1992. С. 57).

В то же время крымские татары-горожане были в целом довольны режимом П.Н. Врангеля. Ведь только при нём, впервые с 1917 г., стало спокойно на улицах, да и в собственном доме можно было не опасаться знаменитых «обысков»-грабежей. Такая ситуация не была лишь внешним эффектом при сохранении неизменной сути тогдашней действительности. Разнообразные меры, принятые генералом с помощью не только юридических, но и чисто карательных средств, свершили чудо: на заводы и артели, на фабрики и промыслы вернулась забытая с царских времён дисциплина, как бы сами собой прекратились забастовки, армия стала получать нормальное, несмотря на блокаду полуострова, снабжение. И, что звучит уж совершенной фантастикой, — прекратились, по генеральскому запрету, офицерские увеселения с пьянством, а в безумно деморализованной массе переселенцев и местных люмпенов сошли на нет уголовные преступления (Матасов, 1990. С. 136).

Как объяснял этот парадокс сам П.Н. Врангель (Приказ № 179), сутью его управления Крымом были «хлеб и порядок»: обеспечение земледельца землёй в совокупности со свободой сбыта урожая плюс неуклонный контроль за соблюдением законности. Легко заметить, что две части этой сверхкраткой программы не только взаимно обусловливали друг друга. Тщательность и доскональность (что вообще было характерно для П.Н. Врангеля) в исполнении первой части программы существенно облегчали проведение в жизнь второй, и наоборот.

Эта программа была, конечно, рассчитана на перспективу (как и упомянутое сохранение крупных имений в целости единственно за их высококультурность)⁸, на длительное и постоянное применение в будущем. Это была внутренняя политика «большого счёта».

И в этой сфере своей многогранной деятельности барон также находил бесценную поддержку в лице А.В. Кривошеина, профессионала-экономиста, целиком и полностью его поддерживавшего. Кривошеин считал, что именно «на этом клочке земли, в этом Крыму надо устроить человеческое житьё. Так, чтобы ясно было, что вот там, за чертой, красный кабак, а здесь, по сю сторону, — рай не рай, но так, чтобы люди могли жить... Мы, так сказать, опытное поле, показательная станция. Надо, чтобы слава шла туда, в эти остальные губернии, — что вот там, в Крыму, у генерала Врангеля, людям живётся хорошо» (цит. по: Оболенский, 1928. С. 7). Возможно, мечтам белого генерала и его помощника-реформатора и суждено было сбыться, — успехи в экономике и социальной жизни были налицо, вопрос был только во времени для углубления и упрочения их.

Как мы знаем, судьба не подарила Петру Врангелю этого времени. Но кое-что удалось сделать и до истечения «врангелевского» этапа в истории Крыма и его народа. О восстановленном порядке уже говорилось. Что же касается хлеба, то при не уменьшавшемся его вывозе за границу (война требовала денег), хлеба при бароне хватало всем, чему содействовала и государственная торговля зерно-продуктами по умеренным ценам. Современные историки доказательно утверждают, что в осаждённом, воюющем из последних сил Крыму «уровень жизни, особенно рабочих... был выше, чем в центре России» (Зарубины, 1997. С. 292). Другое дело, что поддерживался этот уровень, в особенности в последние месяцы врангелевского периода, за счёт крымскотатарского крестьянина, так как никакого подвоза с материка не было, а Крым был переполнен пришлым людом сверх всякой меры. Некий Кривуленко, перебежавший в сентябре 1920 г. к красным, рассказывал о совершенно невероятных лишениях страдавших от голода масс (см.: Русская эмиграция. С. 120). Впрочем, не исключено, что эта информация была не совсем достоверной.

И всё же, подводя итоги Гражданской войне, в том числе и в Крыму, можно сделать вывод, что победа в ней красных была вполне закономерной. Прежде всего, они сумели привлечь на свою сторону значительное количество «военспецов», от бывших унтер-офицеров до генералов. Далее, большевистское командование успело в ходе разгоравшихся сражений понять, что отказ от уставов и иных положений царской армии (об этом было объявлено в 1917 г.) неминуемо ослабит боевую мощь РККА, и впоследствии переписало в новые уставы основные положения старых. Что, кстати, весьма импонировало военспецам, чья деятельность по привычным канонам (конец «партизанщины» в частях, жёсткое единоначалие и дисциплина) стала гораздо эффективнее. Огромны заслуги в победе большевиков наркома по военным делам Л.Д. Троцкого. Создав, по сути, Красную армию, он соединял в одном лице достоинства пламенного оратора-революционера и талантливого генштабиста, способного к стратегическому мышлению.

Наконец, большевики искали — и находили — общий язык с массами, их лозунги (впоследствии оказавшиеся пустыми) почти постоянно привлекали к ним крестьян и рабочих, веривших в лучшую жизнь после победы красных. От такого рода политической деятельности руководители белого движения высокомерно отказывались, не скрывая своей цели — восстановления империи. Это не могло не отталкивать от них основную массу города и села, не желавшую возврата к своему ещё столь недавнему униженному, бесправному состоянию. Грубо говоря, Белой армией руководили военные, а Красной — политики, что, как правило, обеспечивает превосходство последних именно в гражданских войнах.

Примечания

1. Существует генеалогическая версия о шведско-эстонском происхождении предков П.Н. Врангеля. Этот дворянский род этимологически ведёт своё имя от Warangale — название крупного села и замка в Эстонии (совр. Wrangelshof). Впервые носители этого родового имени упоминаются в 1277 г., позднее оно было преобразовано в дворянскую фамилию Wrangell (1772). Среди Врангелей известно немало выдающихся шведских политиков и полководцев, а также помещиков в Лифляндии (www.dlc.fi/-ebelingl/pertti/GENE2.htm). В центре Стокгольма сохранилось их родовое гнездо, названное в путеводителях Домом Врангелей.

2. Несколько опережая события, отметим, что П.Н. Врангель впоследствии неоднократно заявлял о том, что в случае победы над большевизмом он вполне допускает преобразование империи в федерацию нескольких, более или менее автономных, частей нового государства. Очевидно, и в таком случае пример образцового «острова» Крыма среди безурядной, полудикой страны должен был оказать благоприятное влияние и на остальных членов такой федерации — в смысле преобразований. При этом он не скрывал, что именно крымские татары должны, по его мнению, сыграть в освобождении и преобразовании России заметную роль: «В настоящее время Крым оказался базой русской армии; отсюда должна начаться борьба за освобождение России от ига красной нечисти. Не сомневаюсь, что и в этой борьбе татары окажутся на высоте положения» (ТГ. 17.05.1920). Собственно, это был реальный проект, созданный на базе новой национальной программы. Имелась она и в Белом движении, чьи теоретики, кажется, учли тяжкие ошибки царской политики по отношению к «инородцам» (подробнее см.: Цветков, 2006. С. 24 и др.). Впрочем, это вопрос спорный.

3. Подробнее см.: Зарубины, 1997. С. 272. — К сожалению, этот ценный опыт в дальнейшем никем заимствован не был. Хотя он мог бы привести к любопытным результатам, если бы западные правительства в 1920—1960-х гг. применяли его, например, к датским, шведским или английским «ленинцам», высылая их в СССР...

4. Впрочем, при это учитывалась перспективность уже существующих высококультурных хозяйств в будущем. При известной высокой степени «агрикультурности» эти угодья не отчуждались даже у довольно крупных владельцев. Очевидно, в дальнейшем они должны были стать неким «опытным полем», живым примером для окружающих, в большинстве своём традиционных и даже архаичных хозяйств.

5. В.И. Вернадский настолько увлёкся идеей главнокомандующего превратить университет в оплот науки будущего, что даже отказался от предложения великобританской миссии переправить его в Англию «ввиду того общего значения, которое имеет Таврический университет в деле возрождения науки и высшего образования в России» (цит. по: Ивановская, 2001. С. 152).

6. Полный текст проекта Временного положения о самоуправлении крымских татар в области духовно-религиозной, культурно-просветительной и по заведованию вакуфами, откуда взяты эти цитаты, приведён ниже (см. IV том этого издания).

7. А.В. Кривошеин (1857—1921). Сын воронежского крестьянина, дослужившийся в армии до чина полковника, стал крупным государственным деятелем. В 1906—1908 гг. был заместителем (товарищем) министра финансов, управляющим Дворянским и Крестьянским банками, затем главноуправляющим землеустройством и земледелием России. В начале Гражданской войны находился в парижской эмиграции, но возвратился в Россию для участия в белом движении. П.Н. Врангель не раз говорил, что Кривошеину он «целиком доверяет дела внутреннего управления» (цит. по: Карпенко, 2002. С. 272).

8. Такие немногие «островки» передовой агрикультуры служили бы, по мысли П.Н. Врангеля, маяком для основной массы крестьян. Именно в этих последних барон видел перспективу для фермерской экономики будущего: «Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век» (Врангель, 1992. Ч. 2. С. 73).