10. Зелёные при белых

Результатом врангелевских карательных акций стало вновь вспыхнувшее партизанское движение зелёных и «красно-зелёных», число которых по некоторым данным достигло порядка 10 000. По мнению Я.А. Слащёва, располагавшего иной информацией, это — преувеличение, но нет дыма без огня. Основную часть зелёных продолжали составлять крымские татары, так как потери в боях восполнялись почти исключительно за счёт свежих сил, поступавших новичков из крымскотатарских деревень (Григорьев, 1923. С. 235). Существовали целые «зелёные» районы, как, например, в окрестностях деревни Мангуш, прославившихся как «средоточие дезертиров и революционной татарской молодёжи» (Макаров, 1992. С. 66). Примерно то же говорилось и о Корбеке. Как и при Деникине, это были беглые призывники, дезертиры, а также крестьяне, уклонившиеся от уплаты налогов и опасавшиеся репрессий.

Возросшая мощь зелёных позволяла им нападать не только на мелкие заставы белых, но и на города. Благодаря сочувствию татарских масс села они «были неуловимы... Население, конечно, их кормило, сообщало все сведения и, если нужно, укрывало, а укрытий в горах было достаточно» (Слащёв, 1924. С. 130, 131). Такое отношение объяснялось не только общими симпатиями и антипатиями, но и экономической стороной этого сотрудничества. Дело было в том, что зелёные, в отличие от красных и белых, платили за поставляемые им продукты (Поляков, 1999. С. 7). Тот, кто экономит деньги, как известно, платит дважды — и противникам зелёных приходилось расплачиваться. Причём не только деньгами, а часто и кровью.

Более общий фактор был серьёзней. «Горное татарское население, враждебно относившееся к врангелевцам, оказывало зеленоармейцам мощную поддержку, тем более что мусульманские нравы исключали возможность выдачи лиц, находивших у них убежище» (Раковский, 1921. С. 150). Особенно результативными стали походы некоторых отрядов осенью 1920 г., когда их возглавил профессиональный военный капитан П. Макаров, бывший «адъютант его превосходительства» В.З. Май-Маевского¹.

Советская историография представляла зелёных врангелевского периода какими-то отпетыми большевиками, а после захвата власти в Крыму Советами — уже беспринципными бандитами, кормившимися грабежами, хотя по большей части это были те же самые люди. На самом деле неверно как первое, так и второе утверждение. Возможно, ближе к истине более независимые воспоминания врангелевцев, пришедших к выводу, что зелёные «были как против нас, так и против красных» (Матасов, 1990. С. 137).

К зелёным на советском этапе этого движения мы ещё обратимся, а что касается деникинского и врангелевского периодов истории горных мстителей, то уже тогда поддержка их крымскотатарским крестьянством была небеспричинной. Зелёные не только в отдельных случаях защищали сёла, которым грозили карательные рейды или иной террор властей, но и постоянно делились с их населением военными трофеями (то есть, по сути, возвращали им ранее отобранное властями по реквизициям или контрибуциям). Не стоит, конечно, превращать этих партизан в каких-то робингудов², но о фактах их деятельности такого рода упрямо говорят документы.

Исход. Худ. Дм. Белюкин

Приведём, к примеру, показания стражника врангелевской охраны, вырвавшегося из плена в горах: «Зелёные отбирали у стражи лошадей и продукты, забираемые «по мобилизации», и возвращали их местным жителям, вызывая их симпатии... Также конфисковывали имущество у богатых» (цит. по: Зарубины, 1997. С. 321). Понятно, что крымские татары были настолько заинтересованы в продолжении деятельности зелёных, что помимо иной помощи добровольно снабжали их необходимой оперативной информацией, уведомляя партизан о начинавшихся или готовившихся карательных операциях белых³, шли от них и иные ценные данные о противнике, оборонительных линиях, сооружённых близ городов и т. д.

Что же касается большевистского вклада в партизанское движение врангелевского периода, то это — гораздо более сложная история, чем кажется на первый взгляд, к тому же по-настоящему не исследованная. Но даже при первом знакомстве с нею возникают серьёзные сомнения относительно истинности целей, которых декларативно стремились достичь большевики, а также законности средств, ими использовавшихся. Пока можно отметить лишь весьма позднее разворачивание их отрядов по сравнению со стихийным зелёным движением. Самый трудный этап становления и организации сети партизанских отрядов, налаживание их взаимодействия, разделение лесов и гор на своеобразные зоны влияния — всё это происходило в условиях, когда «партийный комитет прекратил фактически своё существование оттого, что организации на местах провалились, связи разрушились» (Бунегин, 1927. С. 321).

И второе обстоятельство, само по себе примечательное и пока не до конца прояснённое, — грандиозные средства, которых Москва не жалела ради того, чтобы её люди оседлали партизанское движение в Крыму, особенно в момент близившегося его захвата Красной армией. Когда в августе 1920 г. руководящую роль в большей части движения против П.Н. Врангеля заняла прибывшая из ЦК КП Украины так называемая группа А.В. Мокроусова, она привезла с собой огромную сумму в советских и николаевских денежных знаках. Эти деньги тратились щедро, без счёту, в том числе на подкуп должностных лиц, наём информаторов в сёлах и белогвардейских отрядах, закупку продовольствия, одежды, обуви и т. д. Тем не менее первоначальная сумма была такова, что когда наступила новая оккупация Крыма Советами, денег у «партизанского вожака» осталось столько, что их пришлось чуть ли не мешками сдавать в казну.

Наконец, третья необычная черта в действиях отрядов под руководством Мокроусова. То, что он издавна ненавидел крымских татар, было ясно ещё с 1917 г. (см. выше). Но вряд ли он позволил бы подчинять чувству личной ненависти всю тактику своих отрядов, не имея на этот счёт каких-то указаний сверху. Факты же говорят о том, что Мокроусов по прибытии в лес первым делом стал бороться не столько с белыми, сколько с небольшевистскими отрядами зелёных, в которых большинство как раз и составляли местные татары (Григорьев, 1923. С. 234).

Победители Врангеля. Худ. Ф.Г. Кричевский

Уже через 4 дня после своего фактического прихода к власти в лесах, он издал приказ об обязательной регистрации всех партизанских отрядов в его штабе. Это была политика полного подчинения всего движения большевикам. Как заявил новоприбывший командир, те зелёные, что попытаются избежать такой неожиданной политизации их деятельности, «в течение 2 недель со дня опубликования настоящего приказа будут считаться бандитскими и разоружаться» (цит. по: Ремпель, 1929. С. 186; см. также: Мокроусов, 1940. С. 62). И это несмотря на огромную объективную пользу, которую приносили беспартийные зелёные в защите мирного населения, в том числе и русского, от карательных отрядов белых. Вооружённый человек без партбилета в кармане был для Мокроусова потенциальным противником, вот в чём суть его приказов⁴.

В дальнейшем из-под пера Мокроусова выходили и более дикие указания. Так, прикрываясь необходимостью остановить «врангелевские» лесозаготовки, 03 сентября 1920 г. он издал приказ, согласно которому предлагалось всех «захваченных в лесу... считать агентами Врангеля и расстреливать на месте», в лучшем случае «разгонять и брать на учёт для предания Военно-Революционному Трибуналу по приходе в Крым Красной Армии» (цит. по: Мокроусов, 1940. С. 67).

Несмотря на оговорку, согласно которой лес разрешалось вывозить только «бедному населению лишь для пользования», этот приказ фактически означал полную свободу репрессий, в частности самосудов над любым крымскотатарским крестьянином, захваченным в лесу за заготовкой топлива. А ведь многие семьи жили продажей дров и древесного угля в города Южного берега, работали на трест «Дров-топ» и т. д. Этот приказ обрекал их на голодную смерть. Как показывает сам автор приказа, после его неоднократного применения в различных местах Главной гряды, он «возымел своё действие» (там же). Можно догадываться, сколькими казнями крымскотатарских крестьян было оплачено такое его воздействие⁵.

И всё же историки, работавшие по свежим следам, то есть довоенные советские исследователи, приходили к выводу, что и во время «мокроусовского» периода партизанской войны в массовом движении «зелёных» Крыма основную роль играли именно крымские татары, а не команды, заброшенные с материка (Бунегин, 1927. С. 317). Отдельные отряды вообще являлись целиком крымскотатарскими. Например, таким был Карасубазарский отряд, созданный населением деревень Топлы, Кутлук, Камышлы и Еленовка, Пятый полк повстанческой армии, когда она организовалась, так и назывался «Татарским». Да и Четвёртым полком, где большую часть составляли крымские татары, руководил «Ибрагим» (настоящее имя неизвестно) Мустафаев (Ремпель, 1929. С. 188, 192).

Здесь напрашивается весьма примечательный вывод — чехарда правительств в течение трёх последних лет, репрессии менявшихся властей привели к совершенно неожиданному результату. За оружие впервые после аннексии Крыма взялась самая мирная и безобидная часть населения полуострова — крымские татары. Причём не под влиянием агитации какой-либо партии, но совершенно стихийно, самостоятельно. Мы не можем здесь объяснить этот уникальный феномен, который конечно же заслуживает специального исследования.

Во главе парада на Красной площади 1921 г. Л. Троцкий — большевистский лидер, приведший красных к победе в Гражданской войне

К осени 1920 г., точнее, к очередной годовщине Октября Крым уже был наглухо блокирован войсками командующего Южным фронтом М.В. Фрунзе, почти впятеро превосходящими силы П.Н. Врангеля. Тем не менее на полуострове пока не было введено осадное положение. Но главнокомандующий понимал, что дни свободного Крыма сочтены. Поэтому вначале неофициально, а 11 ноября уже выступив с заявлением в печати, он поставил в известность своих соратников, а также мирное население, что их ожидает после захвата полуострова Красной армией. Но одновременно он предупредил о тяжёлых испытаниях, предстоящих тем, кто решится эмигрировать. В заключение П.Н. Врангель советовал всем, у кого нет особых причин опасаться мести большевиков, всё же оставаться на родине.

Многие остались. Или были вынуждены остаться из-за ограниченного числа кораблей и транспортных судов, оказавшихся в те дни в крымских портах. Но, во всяком случае, красным не удалось то, к чему они прилагали нечеловеческие усилия, а именно: сорвать эвакуацию, для того чтобы расправиться с побеждёнными. Выход за рубеж был организован врангелевским штабом так, как это позволяла обстановка, а в общем — образцово, как и всё, что делал этот генерал. Вся операция прошла практически без контакта с противником и неизбежных при этом жертв и неурядиц⁶, в отличие от Новороссийска (Гиацинтов, 2010. С. 107).

Большевистские армии смогли 12 ноября 1920 г. взломать оборону на Перекопе и ворваться в Крым. Эвакуация через портовые города шла полным ходом. При этом в последний момент решались на эмиграцию не только вооружённые противники Советской власти, но и все, кто помнил о былых её репрессиях, опасался их возобновления. Поэтому, например, на Севастополь в эти дни «в 4 ряда по шоссе непрерывной вереницей неслись повозки тыловых частей, обозов и мирных жителей» (Смоленский, 1921. С. 14). В числе этих штатских людей были не только «буржуи», — паника перед наступавшей Красной армией была всеобщей. Это было поистине массовое бегство, в котором участвовали даже больные и тяжело раненные, страшившиеся красных больше самой смерти и массово покидавшие госпитали и больницы. Гонимые этим нестерпимым ужасом, «больные и раненые шли пешком к вокзалам. Цепляясь за стены, шатаясь от слабости, шли тифозные. Калеки ползли по земле, умоляя Христом Богом помочь им выбраться...» (Раковский, 1921. С. 183—184).

Ещё одна картина, увиденная глазами феодосийской девочки Нонны Папарупы: «Большевики подходили к Перекопу, армия белая бежала. Богатые люди [заранее] все выехали за границу... Занятий в гимназии не было, по улицам бродили брошенные лошади. На молу у пароходов была давка, бросали вещи на пристани; по улицам валялись пачками американские подошвы, которыми снабжали Белую армию. Громили магазины, брошенные хозяевами. Паника стояла ужасная. Священники организовывали крестные ходы, «покаянные дни» с молениями на площади, где были захоронены в братской могиле юнкера, убитые в боях за Перекоп. Александр Вертинский ещё давал в Крыму концерты и пел:

Я не знаю, кому и зачем это нужно?
Кто послал их на смерть недрогнувшей рукой...

Последнюю ночь бухта вся горела, зажгли нефть и сжигали корабли, рвались снаряды.

Утром вошли красные. Сибирская дивизия. Белял-татарин, который жил в нашем доме, пошёл встречать. Вернулся он довольно скоро в старом треухе, а его гордости, серой каракулевой папахи, на нём не было. Кто-то из солдат, ехавший на лошади, снял с него папаху, а ему нахлобучил треух. Белял ругался по-татарски и плакал» (АМ ФВ. Д. 161. Л. 26, 27).

Несмотря на то, что за море отправилось огромное количество русских людей, в Крыму, как указывалось выше, осталась значительная часть солдат и офицеров, которым вроде бы не хватило места на участвовавших в эвакуации судах (Смоленский, 1921. С. 214). Трудно сейчас сказать, так ли это было на самом деле. Непосредственный свидетель событий тех дней, русский писатель И. Шмелёв вспоминал, что все, кто решился, имел полную возможность бежать из Крыма — руководивший эвакуацией адмирал М.А. Кедров сказал ему буквально следующее: корабли ушли, «не оставив никого, кто желал бы эвакуироваться». Последним взял курс на Босфор крейсер «Корнилов», после того как генерал П.Н. Врангель посетил на нём всю цепь портовых городов, лично убедившись, что решивших эмигрировать более нет (Шмелёв, 2000. С. 11).

Увы, это утверждение не полностью соответствует действительности. Во всяком случае, в одной только Феодосии на судах, уходивших за море, не хватило места 12 000 военнослужащим и штатским. Всех их взяла в плен вошедшая в город 16 ноября 9-я стрелковая дивизия под командованием Николая Куйбышева. Понятно, что по всему Крыму таких оставленных было намного больше (Бобков, 2000. С. 357). В одной из статей парижского «Общего дела» была по свежим следам (12.11.1920) опубликована корреспонденция о последних днях белого Севастополя: ««Саратов» отходит на рейд. Больше нет пароходов. На Корабельной грузят последних раненых на американский миноносец. На набережной ещё густая толпа... Из Севастополя не удалось вывезти всех раненых. Из них многие не захотели ждать смерти от большевиков и сами покончили с собой. Не успевшие сесть в Севастополе офицеры бросались в море вплавь, чтобы добраться до судов. Старик полковник, потеряв надежду попасть на пароход, застрелил свою дочь и застрелился сам на Графской пристани. Это было уже днём. Когда же наступила тьма, самоубийства приняли массовый характер. Стрелялись и бросались в море» (публ. В. Петрова. Крымский альбом. Вып. 1. Феодосия, 1996. С. 59). Но, конечно, гораздо больше беженцев дождалось новой власти. В большевистский плен попали отставшие от своих полков солдаты и офицеры, тыловые подразделения вместе с ранеными и больными (красноармейцы вытаскивали их из госпиталей и присоединяли к остальным пленным) и даже полносоставные команды, батареи и роты, державшие оборону до последнего. Всех их сгоняли в лагеря. Там же оказались арестованные семьи военнослужащих и даже обычных чиновников царского времени.

Памятник Врангелю в г. Сремски Карловицы близ Белграда

То есть люди оставались в Крыму вовсе не из доверия к большевистской власти, а по каким-то иным причинам, так как едва Красная армия заняла полуостров, как многие из этих вынужденно или добровольно «невыездных» столь же добровольно ушли в горы. Остальные осели в городах, а также степных деревнях, гадая о решении своей судьбы. С тревогой ожидало новую власть и коренное население Крыма. Насчет политики Советов на севере, в России, носились в последний год самые противоречивые слухи. Говорили о новых веяниях среди лидеров большевизма, об их намерении вести общество к большей, чем ранее, демократии в «освобожденных» областях, о новой земельной политике и т. д. Слухам этим и верили, и не верили...

Вот свидетельство человека, поверившего в гуманизм победителей, безусловно взявших верх и поэтому вроде бы не нуждавшихся в зверствах. Бывший министр финансов в правительстве Соломона Крыма, расстрелянный впоследствии красными, А.П. Барт отказался эмигрировать, считая, что за границей ему делать нечего. К тому же, говорил он, «я уверен, что... никакой опасности не угрожает. Ведь уже в прошлый раз (то есть в 1919 г. — В.В.) большевики в Крыму почти никого не казнили, а теперь, окончательно победив своих противников, они захотят показать себя милостивыми. Всё это я обсудил и бесповоротно решил остаться в Симферополе» (цит по: Филимонов, 2000. С. 8).

Через 10 дней после прихода в Крым Красной армии ситуация прояснилась. В.И. Ленин, выступая в Москве на партийной конференции 26 ноября, заявил: «Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим»⁷.

Таким образом, сомнениям пришел конец. Безусловно, вождь мирового пролетариата имел в виду и остатки не успевшей эмигрировать российской буржуазии, и Белой армии (100 000 человек). Но судя по названной втрое большей цифре, прежде всего местное население: если из 300 000 «буржуазии» вычесть упомянутые 100 000 действительно не успевших эмигрировать неместных офицеров и российских чиновников, то останется 200 000 только крымских «шпионов и спекулянтов» (вместе с их семьями — около миллиона человек). То есть практически речь шла о всех крымчанах, чуть менее четверти из которых составляли крымские татары⁸. Именно они теперь могли готовиться к новым испытаниям с последующим «перевариванием» в желудке класса-гегемона — или представлявшей его партии большевиков.

В истории коренного крымского населения открывалась последняя, самая трагическая её страница.

Примечания

1. Некоторые крымские татары (например, Абдул Смаил из дер. Алсу), зная, что в кое-каких отрядах руководящая роль принадлежит большевикам, тем не менее продолжали сражаться в них. Мало того, они ещё и брались «вербовать в наши ряды татарскую молодёжь» (Макаров, 1992. С. 55). Другие, как Билял Османов из Каралеза, служили большевикам проводниками в горных лесах (ук. соч. С. 59, 60).

2. Впрочем, среди них встречались действительно натуры романтичные и по-своему благородные. Некий бандит Шурка из Кадыковки грабил на крымских дорогах всех подряд, а затем щедро раздавал часть добра крестьянам горных деревень. Благодаря этой своей особенности, несмотря на все меры, принятые Врангелем, «Шурка казался неуловимым» — его поддерживало местное население (Макаров, 1992. С. 60).

3. Вот типичное содержание сообщений такого рода: «от татар узнали, что с Ялты по шоссе прошло 44 подводы добровольцев на нас» (Ремпель, 1929. С. 188), или: «на нас двигался отряд по маршруту Чоргунь — Ай-Тодор — Шулюгде (очевидно, Шули. — В.В.). Это сообщили татары» (Макаров, 1992. С. 81).

4. Всячески преувеличивая свою роль в движении зелёных, Мокроусов утверждал, что к моменту его прибытия летом 1920 г. в Крым партизан, беглых дезертиров, как крымскотатарских, так и русских было на всей территории полуострова всего-то около 200 человек (Мокроусов, 1940. С. 59), намекая, что лишь благодаря ему счёт повстанцев пошёл не на сотни а на тысячи.

5. Несколько опережая ход истории, заметим, что Мокроусов применял свою проверенную практику уничтожения «лишних людей» в лесу и в годы Второй мировой войны, в период оккупации Крыма немцами. Тогда число расстрелянных его отрядом крымскотатарских стариков и женщин (мужчины были на фронте) достигало не десятков — сотен (см. I очерк IV тома).

6. Впоследствии эвакуацию Белой армии изучали в зарубежных военных академиях как образец проведения масштабной военной операции в условиях наступления превосходящих сил противника. Всего на 126 судах было вывезено 150 000 военных чинов и 50 000 гражданского населения, в том числе 27 000 женщин и детей и 6000 больных и раненых. На полуострове осталось около 100 000 человек беженцев, военнослужащих и других лиц некрымского происхождения (Паламарчук П. Крестный путь Белой армии чёрного барона // Родина, 1994, № 11. С. 30).

7. Ленин В.И. Собрание сочинений. 3-е издание. Т. 25. М., 1936. С. 511. — Показательно, что из следующего, 4-го Собрания сочинений, эти людоедские слова «самого человечного» таинственным образом исчезли из текста стенограммы ноябрьской конференции.

8. Накануне Первой мировой войны общая численность населения Крыма составляла 652 800 человек (Энц. словарь Гранат. 7-е изд. М., 1933 [по матрицам 1914 г.] Т. 26. С. 108). К началу Гражданской войны татар в Крыму числилось 450 000 или 42% от возросшего населения, при этом на город приходилось 11%, а на село остальные 36% (Исхаков, 2006. С. 185). В 1920 г., согласно газетам врангелевского периода, татар оказалось уже больше половины населения (Юг России, 27 июня 1920). Наконец, поданным советской переписи 1921 г. население полуострова составляло 720 000 человек, из которых татар оказалось всего 26 000 или 17,5%. Не исключено, что в последнем случае доля коренного народа в общем числе населения полуострова была искусственно занижена.