5. Задачи и формы деятельности партии

Самый спорный из вопросов истории Милли Фирка в советский период — о форме её деятельности. Советская историография единодушно твердит о том, что партия крымских татар вела нелегальную, подпольную работу, направленную на срыв важнейших мероприятий советской власти (Очерки истории Крыма. Ч. 3. С. 41), разрушение советского аппарата, «перекрытие классовых моментов национальными» и даже «полного уничтожения Советов» (Бочагов, 1932. С. 58, 61; КПН. С. 68).

Для того чтобы поверить в подобные нелепости, нужно совершенно забыть об уникальности ситуации в Крыму 1920-х гг. Во-первых, полуострову уделялось особое внимание советской власти ещё с памятной угрозы Ленина «переварить» основную часть его населения. И слово вождя, как будет видно ниже, не расходилось с делом. Естественно, возникает вопрос, как можно было планировать «уничтожение Советов» в условиях, когда Красный террор мгновенно уничтожал не только просто заподозренных в нелояльности (чаще всего мнимой), но и перемалывал десятки тысяч жертв, невинных по меркам любой, самой деспотической власти в мире? Концлагерем, а то и расстрелом грозило и в 1930-е гг. простое головотяпство, а читателя уверяют, что всё это время миллифирковцы, в том числе занимавшие самые видные посты республики (то есть бывшие у всех на виду), «бешено боролись» с советской властью, поддержанной всей мощью карательно-репрессивного аппарата и армии.

При этом и самые оголтелые критики партии Милли Фирка из историков старых и новых не могут назвать ни одного конкретного факта насилия или террора, ею осуществлённого. Причём даже в условиях жестокого преследования национальной интеллигенции посредством именно террора, что, как известно, вызывает ответные, защитные акты насилия. В чём же истоки столь откровенного передёргивания? Свет проливает признание одного из ранних историков партии. Обличая «миллифирковское» содержание и идеологию первых советских школьных учебников, изданных в Крыму, этот автор при всём желании не может найти в них ничего опаснее аполитичности. Но он тут же добавляет, что «в школах они устно дополнялись политиками от Милли Фирки» (Бочагов, 1932. С. 62). Другими словами, по мысли автора, крымские учителя были членами националистической партии, а учитывая, что в Крыму было полным-полно миллифирковцев, «окопавшихся» во всех без исключения наркоматах республики начала 1920-х (там же), можно прийти к выводу, что повсюду, собственно, в любом мыслящем крымском татарине, сидел миллифирковец.

Так была перевёрнута первая страница в очередном, уже советском «томе» огромного корпуса лжи и домыслов, созданного поколениями российских авторов, так или иначе касавшихся истории крымско-татарского народа. Так была принята от русской буржуазной науки эстафета колониальной историографии. А затем поднята на такую высоту тиражей, многоязычных переводов и повсеместного (в том числе зарубежного) массового охвата, что и не снились дореволюционным фальсификаторам, нередко дудевшим вразнобой, каждый в свою дуду. И отнюдь не собранным в единый, многоголосый симфонический оркестр, с творческим азартом следовавший такту, отбиваемому далеко, за кремлевской стеной, невидимым, но всевидящим дирижёром.

Настоящей же истории партии Милли Фирка пока, к сожалению, не существует. Она могла бы быть создана на основе её собственного, партийного архива. Судьба его в настоящее время неизвестна, однако некоторые факты позволяют сделать в этом смысле весьма неутешительные предположения. Работая в 1920-х гг. над своей (уже цитированной выше) брошюрой, А.К. Бочагов имел в своём распоряжении лишь опубликованные в открытой печати документы партии, а те, что он приводил в своем очерке впервые, являлись копией с копии. Судя по важности такой работы, имевшей не столько научное, сколько злободневно идеологическое и политическое значение, обком и подчинявшиеся ему крымские архивы должны были предоставить автору всё имевшееся о Милли Фирка. И если этого не было сделано, значит уже тогда миллифирковский архив был либо уничтожен в ходе разгрома этой партии (скорее всего самими миллифирковцами, а не чекистами, для которых он представлял безусловную ценность), либо был вывезен за рубеж кем-либо из крымско-татарских эмигрантов. Последнее менее вероятно — документальные своды такой ценности были бы опубликованы крымской зарубежной диаспорой, как это имело место с другими материалами.

Поэтому вряд ли будет ошибкой предположить, что этого архива не существует, и мы должны судить о завершающем, закрытом периоде истории Милли Фирки, лишь пользуясь немногими зарубежными и в основном крымскими газетно-журнальными материалами и публикациями источников (напр.: Сов. секретно. Т. 4. М., 2001). Естественно, делая обычные поправки на большевистский, то есть необъективный или прямо клеветнический характер комментариев к подобным публикациям, о чём уже говорилось.

Понятно, что располагая таким кругом источников, завершить в этом очерке более или менее полно историю первой национальной партии крымских татар невозможно. Поэтому оставим эту тему историкам будущего, а себе — право касаться её по мере хронологического изложения иных материалов по истории народа, то есть имеющих не столь узкий характер.

Однако дать самую общую оценку деятельности Милли Фирка в 1920-х гг. можно, без особого риска ошибиться, уже сейчас: её характер и направленность не смогли скрыть даже партийные историки. Так, в пропагандистском сборнике «Десять лет Советского Крыма» мы встречаем два основных авторских вывода о Милли Фирка. В первом из них признается тот факт, что и в 1918 г. партия имела целью национально-культурную автономию в составе России (С. 57). Во втором, касающемся советского периода, мы видим, что национальная партия, стремившаяся любой ценой сохранить легальные формы существования¹, была буквально загнана в подполье.

Впрочем, новое положение партии имело не только отрицательные, но и положительные стороны. Парадоксальным образом партия получила «свободу слова», так как вышла из состояния зависимости от государственной цензуры, политической конъюнктуры, от других властных рычагов, имеющих значение для легальных партий и печати, для личных карьер чиновников и т. д. Отныне партийные политика и печать как раз и приобретают внутренне нестеснённый, максимально искренний характер, глубоко и полно выражая себя перед народом и историей. И Милли Фирка весьма полно использовала своё новое положение, прежде всего в своих идейно-политических разработках.

В её стратегических концепциях развивалось и углублялось положение о недейственности в крымских условиях большевистской теории классовой борьбы. В основе этого утверждения теоретиков-миллифирковцев лежал бесспорный факт — коренное население Крыма подвергалось в последние полтора века не классовой, а скорее колониальной эксплуатации, а также национальной, а не сословной или социальной дискриминации. Поэтому и будущее Крыма (как и других мусульманских областей и республик страны) миллифирковцами предлагалось строить на основе не какой-то безликой классовой, а собственной, национальной власти, максимально способной не слепо «давить национальную буржуазию», но органично и естественно развивать мирную культуру всех слоёв всей нации, где каждый занят своим делом.

Тогда же была выработана ещё одна теория, которая дополняла первую. Миллифирковцы выстроили на прочной научной основе положение об особом пути развития мусульманских регионов в целом. То есть о пути, в корне отличном от европейской модели прогресса (кстати, этот вывод находит подтверждение в современной истории, да и политологии тоже). Главную опасность для естественного хода событий Милли Фирка видела в стремлении большевиков ускоренными темпами, не останавливаясь перед насилием и кровью, загнать народ в ярмо новых отношений, к тому же выработанных в некрымской, инокультурной среде. Такие отношения, нелегкие и для «завоевавшего» их в Гражданской войне русского народа, несли для мусульманских регионов, не имевших с ними вообще ничего общего, двойную и тройную угрозу (к несчастью, эти прогнозы крымских «националистов» сбылись в будущем).

Теория эта имела и рекомендательную часть, которая в очень упрощённом виде советовала «не спешить, дать крымско-татарскому народу время самому пройти ряд исторических ступеней, убедиться в правильности избранного пути, которого он иначе не сможет понять и с которым не сможет освоиться» (цит. по: Бочагов, 1932. С. 125).

Наиболее развёрнутое положение о политике партии было выработано на нелегальном совещании руководства Милли Фирка, проведённом 24 сентября 1924 г. в Кизилташе. Это был период, когда советская власть взяла курс на «татаризация)», то есть на частичное возрождение крымско-татарских культуры и традиций, но под большевистским контролем, что должно было привести к образованию нового, советского крымско-татарского общества. Не желая участвовать в этой кампании извращения национального духовного облика коренного народа, ЦК Милли Фирка принял в Кизилташе решение не оказывать большевистской партии поддержки в её национальной политике, а кампанию по татаризации взять в свои руки. Далее рекомендовалось продвигать татар-специалистов на руководящие должности в различных сферах народного хозяйства и культуры, а молодёжь — направлять в наиболее перспективные вузы, в государственные и партийные органы, на транспорт, в средства связи и т. д. (Хаяли, 2009. С. 134).

Понятно, что большевики видели опасность подобных теорий и программ не только в «выхолащивании пролетарско-классового содержания советской власти, её перерождения в народно-демократическую» (Десять лет. С. 360). Самой страшной для власти была именно бесспорность, абсолютная верность выводов миллифирковских теоретиков; это чувствовали идейные противники крымскотатарской народной партии, неустанно искореняя в Крыму сам дух её объективного, научного и ответственного анализа происходившего.

Примечания

1. Среди прочего, имеется в виду кооператив «Ширкет», руководимый некоторыми членами миллифирковского ЦК (Хаттатов, Чапчакчи, Озенбашлы, Чобан-Заде и др.). «Ширкет» имел отделения во многих городах и районах Крыма; доход от него использовался целиком на национально-культурные нужды, что контролировалось всё теми же доверенными и авторитетными лидерами народа. «Ширкет» был разогнан уже в 1923 г. Однако накануне на Лубянке чекисты были вынуждены признать своё поражение в открытой борьбе с этой политической организацией, действовавшей в форме кооператива. Заместитель председателя ОГПУ, тогда ещё малоизвестный Г.Г. Ягода, докладывал Сталину в конце этого года: «Некоторую деятельность проявляет группа кооператива Шаркет (так!), что проявилось в успехе её хлопот об оставлении высылаемых из Крыма помещиков-татар» (Сов. секретно. Т. 1. С. 974). В 1928 г. его ведомство даст, уже задним числом, более развёрнутую характеристику деятельности «Ширкета» (см. ниже).