4. Милли Фирка и большевики

Обращаясь к этой непростой теме, хотелось бы напомнить, что примерно до самых последних недель 1917 г. большевики в Крыму не отличались ещё особым зверством. Современник вспоминает: «И эта свобода и отсутствие резких репрессий советской власти давало повод многим предполагать, что, может быть, власть попала в руки более энергичных людей и... явится возможность приступить к делу внутреннего строительства на новых, невиданных ещё началах. Так смотрели на большевиков через призму расстояния (до кровавых событий в Петербурге и Кронштадте. — В.В.), и мало кто думал и предполагал, что большевики могут нести только разрушения и гибель государства. Так шло до середины декабря (1917 г. — В.В.), когда в Севастополе произошли события, положившие начало неистовому, кровавому и кошмарному большевизму» (Кришевский, 1992. С. 101).

Лидеры левого крыла Татарской партии, пытавшегося найти общий язык с доминировавшей тогда силой — большевиками, сами не стояли на стороне («на платформе») не только большевизма, но и социал-демократии в целом. С другой стороны, один из их органов, «Кырым оджагы» (Евпатория), критиковал правых членов Татарской партии за излишнюю, с его точки зрения, радикальность. Но оба политических крыла, и правое, и левое, твёрдо удерживали программные позиции национального развития крымских татар как мусульманского народа (Улькюсал, 1980. С. 339).

И в том, что Гражданская война всё-таки вспыхнула, виновен менее всего коренной народ и его партия. Как признавали и советские исследователи, старые и совсем недавние русские переселенцы в Крым, пытаясь сохранить и умножить свои дореволюционные привилегии, естественно считали лучшим средством для этого поддержку любых акций власти, пришедшей на юг с их старой родины. Поэтому они стояли всецело за большевиков и именно они стали инициаторами если не гражданской бойни в целом (это был не их уровень), то вооружённых столкновений в Крыму с коренным народом (Мексин, 1939. С. 191), ставших началом большой войны.

Сказанное отнюдь не означает, что Татарская партия, а затем Милли Фирка не поддерживали советскую власть, особенно в критические, наиболее важные для судеб народа, периоды. Именно поэтому, среди прочего, после создания в 1919 г. Крымской ССР она могла свободно действовать, будучи легализованной большевиками. А после возвращения в том же году белых ушедшая в подполье партия непримиримо относилась к их национальной политике. Переговоры с большевиками и меньшевиками о координации совместных антиврангелевских действий начались в апреле 1920 г.

Особую готовность к такому сотрудничеству проявили большевики. На своей Коктебельской конференции (имевшей статус съезда), состоявшейся 5—7 мая 1920 г., крымская организация РКП(б) приняла решение «усилить контакт с татарской национальной партией «Милли фирка», которая, как выяснилось на переговорах нашего ОК с ЦК этой партии, определённо ориентировалась на Советскую власть» (цит. по: Бунегин, 1927. С. 280). А после выступления П. Врангеля на Мусульманском съезде, проходившем в Крыму 5—18 мая 1920 г., где генерал открыто отрицал любую автономию для крымских татар в будущем, Милли Фирка принимает окончательное решение ориентироваться единственно на РКП(б).

В идеологии российских теоретиков большевизма, провозглашавшей селекционное (то есть практически расовое) превосходство чистой пролетарской крови, пролетарии Крыма, в абсолютном большинстве своём русские, видели оправдание всем беззакониям и чудовищным зверствам своих братьев по классу и крови: комиссаров из Центра, банд «революционных солдат и матросов» Черноморского флота и Красной армии. А ещё одно доказательство своей если не правоты, то всеконечной безнаказанности они нашли в том, что коренной народ в этой неравной вооруженной борьбе им проиграл. И, добавим, не мог не проиграть, так как, традиционно миролюбивый, он не обладал ни опытом братоубийственной войны, ни награбленными средствами для её ведения, ни, наконец, предельно беспринципным и жёстким командным аппаратом и преступной волей своих противников-большевиков.

Как во время Гражданской войны, так и после окончательного установления советской власти, те социально-политические слои, что наводили у себя дома, в России, порядок, хоть для видимости принявший форму некой извращенной «законности», здесь себя таким маскарадом не утруждали. Партийные посланцы Ленина, солдатня и охотно примкнувший к ним однонациональный крымский городской люмпен-пролетариат, а также временно призванная на старые посты царская бюрократия резко усилили нормы колониальной эксплуатации крымско-татарских экономики и культуры. Они опирались при этом на известные законы и декреты советской власти, используя мощную и эффективную партийную машину.

Таким образом, новая власть принесла мусульманскому населению не облегчение, а новый, тотальный колониализм. Он качественно отличался от старого режима. Теперь началась многолетняя акция по выкачиванию не только физических, но и духовных сил народа. Это было самое начало масштабной кампании по разложению культуры крымцев, их традиционной нравственности, по замене их чести и совести тлетворными принципами большевизма. Это была всё та же, российского образца, но поднявшаяся на новую ступень бесчеловечности система, которая ещё в довоенный период получила точное определение «пролетарского колониализма» (Мексин, 1939. С. 191). Здесь не идет речь о том, как советская власть расплатилась со своими верными оруженосцами-большевиками позже, в 1930-х гг., почему она их предала. Пока мы будем говорить о том, что они натворили в Крыму для её победы и укрепления.

Что ожидает крымских татар в случае победы этой власти, им было ясно задолго до осени 1920 г. Для этого хватило двух предыдущих периодов господства большевиков в Крыму, когда народ стал свидетелем невиданных здесь до того зверств и казней. Поэтому для партии национального освобождения перед неизбежным третьим и, как было понятно, отнюдь не кратковременным приходом большевиков к власти, не стоял вопрос, куда и с кем идти. Проблема стояла иначе: что делать?

Впрочем, сама партия пока запрещена не была, что объясняется, с одной стороны, постоянно растущим авторитетом Милли Фирка среди татар в 1920—1923 гг., а с другой — полным отсутствием сочувствия коренного населения советской власти. То есть в условиях широкого «зелёного движения» большевики не осмелились поднять руку на народную партию — это привело бы к новой волне крымско-татарского сопротивления. Кроме того, в большинстве случаев будучи совершенно невежественными в особенностях хозяйствования в условиях глубоко чуждого им полуострова, не зная культуры коренного населения Крыма, его традиционных структурных экономических связей и т. д., они нуждались в высокопрофессиональных специалистах, без которых невозможно было бы наладить нормальную работу в производственных, культурных и научно-образовательных сферах. Именно такими специалистами и являлись крымскотатарские интеллигенты, большая часть которых не скрывали своего членства в Милли Фирка, а остальные поддерживали программу этой партии. Другое дело, что, пытаясь привлечь миллифирковцев к себе на службу, большевики стремились всячески ограничить область их деятельности, исключив из неё органы народного просвещения, культуры, гуманитарных наук и даже религиозные институты.

Поэтому стремление членов Милли Фирка вернуть народу его свободу и культуру была в новых условиях делом чрезвычайно сложным, лидеры партии поняли это уже в первый год советской власти в Крыму. Логичным завершением всей деятельности партии стал бы её самороспуск. Для её членов здесь был единственный шанс выжить просто физически, — в этом смысле уже имелся горький опыт национальных партий Украины и Кавказа, не склонивших своих знамён с приходом ленинцев. Имелся ещё один вариант — невзирая на вплотную приблизившуюся опасность расправы (собственно, она уже началась: Гражданская война плавно перетекла в практику массовых казней), остаться на посту служения народу.

И Милли Фирка, партия, во главе которой стояли настоящие крымцы, патриоты, беззаветно преданные своим соотечественникам, своей земле¹, обладая полной свободой выбора, предпочли второй, смертельно опасный путь. Это были историки, поэты, писатели, юристы, профессора естественных и гуманитарных наук, короче, грамотные люди, которые не могли не знать, что становятся поперёк пути нечеловечески жестокой власти, что их борьба имеет крайне малые шансы на успех, что, сделав этот выбор, они подписывают себе смертный приговор с отсрочкой на неопределенный срок. Тем не менее дезертиров среди них не оказалось. Каждый по мере сил исполнил главный долг своей жизни, свой последний долг.

Другое дело, в чём именно члены национальных крымско-татарских партий видели конкретное исполнение этого долга. Лишь крайне немногие, такие прозорливые и сильные личности, как Джафер Сейдамет, не питая абсолютно никаких иллюзий о возможности компромисса с российскими убийцами, эмигрировали, сразу и до конца жизни избрав для себя путь вооружённой борьбы с режимом извне. Основная же часть их осталась в Крыму, со своим народом, в защиту прав которого они бесстрашно выступили немедленно после установления новой власти.

Так, ими была подготовлена и направлена в Крымревком «Докладная Записка от 25 ноября 1920 г.», подписанная членами ЦК Милли Фирка во главе с его председателем Сеит-Джелилом Усеином-оглу Хаттатовым². В этом документе отразилась давняя и прочная склонность партии к идеологии, мало чем отличавшейся от социалистической. Тогда это была не редкость для партийных группировок самых разных ориентаций, но одинаково уставших от автократии царского дома Романовых. Имея, таким образом, немало общего с большевистской теоретической платформой, миллифирковцы могли вполне логично прийти к выводу о возможности установления компромиссного сотрудничества, «расходясь с коммунистической партией не в принципах, а лишь по времени и способу осуществления» общих задач.

Оговорка о «времени» раскрывалась той частью Записки, где обосновывались различия в сроках, средствах и путях достижения крымским народом социальных завоеваний в сравнении со среднеевропейскими сроками и образом действий. Это прежде всего экономическая теория и практика, отличная от современной европейской, поскольку она вытекала из традиционных идеологий ислама и тяжёлого наследия столь ещё недавней эксплуатации крестьян крупными землевладельцами. Миллифирковцы призывали большевиков к противостоянию европейскому империализму путём объединения двух сил — Советской власти и «порабощённого мусульманского мира».

Милли Фирка предлагала, таким образом, своё сотрудничество с властью с целью объединения усилий в борьбе за достижение общих положительных идеалов. А для увеличения эффективности такой борьбы партия добивалась от власти вполне выполнимых уступок, не ущемлявших ничьих прав: «1) легализации Милли Фирка, 2) передачи татарских религиозных, просветительских дел и вакуфов в ведение Милли Фирка, 3) разрешения издания газеты «Миллет», литературных и научных журналов и книг» (Губогло, Червонная, 1992. Т. 2. С. 37). При этом миллифирковцы соглашались взять все расходы по народному просвещению и издательское дело на себя, очевидно рассчитывая покрыть их из национальных вакуфных доходов.

Эта Записка была передана Крымревкомом в Областком, где она была рассмотрена на заседании 30 ноября 1920 г. После чего последовало решение, в котором говорилось: «1. Резолюцию, отвергавшую соглашение с группой [Милли Фирка] в целом, как вредным и ненужным пережитком [утвердить]. 2. Начать кампанию против Милли Фирке (так! — В.В.) устной и письменной агитацией. 3. Издать брошюру, направленную против Милли Фирке. Поручить написать её тов. Фирдевсу» (цит по: Зарубин, 2003. С. 80). Таким образом, коммунисты, которые, как известно, панически боятся малейшего нарушения своей монополии в идеологической и экономической сферах, отвергли предложение миллифирковцев, по сути, запретив в дальнейшем существование и самой партии.

Такой шаг Областкома и стоявшего за ним Крымревкома имел важные последствия. Пытаясь вытолкнуть из политической жизни Крыма национальную партию коренного народа, коммунисты не только выразили тем самым свое отрицательное отношение к крымско-татарской культуре, насильственно лишив лучших, самых выдающихся художников и учёных возможности оказывать своё влияние на её развитие. Но комиссары лишали народ шанса хотя бы возродить свою культуру в старом, традиционном виде после векового её истребления колонизаторами. Кроме того, отнимая у самых грамотных и ответственных защитников народа права на любую сопряженную с административными или идейными возможностями деятельность, большевики готовили почву для безнаказанных репрессий против крымских татар в будущем.

Отныне назвать любого крымского татарина «миллифирковцем» было всё равно, что доказать его контрреволюционную сущность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Приравняв поздней осенью 1920 г. раз и навсегда миллифирковцев к «врагам народа», государство закрепило за собой право объявления вне закона практически любого крымского татарина, а при необходимости — и всесоюзной охоты за ним. Даже простой сельский сход, не санкционированный властями, почти автоматически считался организованным миллифирковцами и имевшим антибольшевистскую или националистическую направленность³.

Тем не менее Милли Фирка не оставила попыток собственной легализации. В 1921 г. она собрала крымско-татарскую Беспартийную (то есть смешанного состава) конференцию, на котором было вынесено постановление о принятии массами советской власти, после чего направила своих видных представителей, членов ЦК А. Озенбашлы и Х.С. Чапчакчи, в Москву для налаживания рабочих контактов с центральной властью (Валякин, Хаяли, 2009. С. 157). Как ни странно, эта попытка удалась. Контакты были установлены, и лидеры, а также рядовые члены партии стали занимать высокие и даже ведущие посты в советском Крыму. Их назначали даже на министерские посты, а Вели Ибраимов стал в своё время председателем КрымЦИКа. Однако, несмотря на новый, внешне совершенно легальный статус Милли Фирка, она оставалась в секретных сводках крымских чекистов на положении скрытой контрреволюционной организации, с которой предполагалось вести борьбу (см. ниже).

Понятие «борьбы с миллифирковщиной» обладало тем особым достоинством, что начатая под его флагом кампания организованной травли в любом вузе, заводе или целом районе била по людям сугубо избирательно — имеется в виду их национальная принадлежность. То есть била только по крымцам, пока оставляя греков, армян, евреев (короче, некоренные этнические группы) в покое. Эта практика давала власти настолько удобный рычаг в политике русификации, что закономерен вывод: если бы партии Милли Фирка не было, её нужно было бы придумать.

Но она существовала, она пользовалась поддержкой народа, причиняя немало забот местным и московским чекистам. Уже в 1921 г. в своём отчёте (исполненном передёргиваний, голословных обвинений и просто грубейших ошибок, вызванных незнанием местного материала. — В.В.) Крымская Чрезвычайная Комиссия без колебаний вносила её в число политических антисоветских партий:

«Эта татарская организация Крыма, представляющая по существу одно и то же, что сионисты, во время курултайщины потерпела поражение в борьбе с татарской же партией «мусульман-прогрессистов», ставленником которой и был глава курултая Сулькевич (!?). Два непримиримых течения: националистическое, стремившееся к присоединению Крыма к скипетру (?) турецкого султана, и Милли-фирковское, лелеявшее надежды свержения «реакции» и осуществления идеалов татарской демократии, отложили существенный отпечаток на психологии татарского населения Крыма.

Милли-фирковцы, представители татарской интеллигенции, особенно ярко проявили себя после объявления Крымской области Республикой. Они разлагали татарские массы с той же настойчивостью и упорством, с каким эсеры подтачивали психологию крестьянства. Они работали, большей частью, в культ-просветительных татарских организациях и учреждениях Наркомпроса, систематически восстанавливая татарские массы против политики Советской власти. Особенное внимание они посвятили организации татарской молодёжи» (цит. по: Валякин, Хаяли, 2009. С. 144, 145).

Примечания

1. На момент установления советской власти во главе партии стоял С.Д. Хаттатов, а в её ЦК входили Бекир Чобан-Заде, Халил Чапчакчи, Бекир Одабаш, Сеит Умер Таракчи, Осман Муединов, Фетти Абдураман и секретарь М. Аджи-оглу. В самом конце того же 1920 г. С.Д. Хаттатова сменил Б. Чобан-Заде, остававшийся на посту председателя ЦК партии до 1925 г.

2. Опубликована в: Ени Дунья. 12.02.1922; Бочагов, 1932. С. 120—123; Губогло, Червонная, 1992. Т. 2. С. 35—37. — После этой бесплодной попытки была сделана ещё одна, летом 1921 г., после того как в мае того же года Москва, стремясь прекратить сопротивление коренного народа репрессиям власти, а также заручиться симпатиями народов зарубежного Востока, «коренным образом изменила свою политику в Крыму» (Kırımal, 1952. S. 287), что выразилось в амнистии зелёным, где было немало крымцев, и в освобождении около 300 пленных, находившихся в заключении (см. ниже). «Этот шаг Москвы подвиг нелегальную политическую партию Милли-Фирка», а также «беспартийные круги тюркского населения к объявлению себя готовыми к сотрудничеству с большевиками» (там же).

3. Приведу выдержки из чекистской докладной записки, направленной Сталину в феврале 1926 г.: «В дер. Улу-Узень Ялтинского района в связи с перевыборами сельхозтоварищества группа кулаков (татар) устраивала нелегальные собрания, намечая своих кандидатов. В дер. Куркулет Ялтинского района местная кулацко-националистическая группировка при перевыборах поддерживалась ответственным работником Чапчакчи. В результате националисты одержали на перевыборах победу и председателем был избран миллифирковец... В Ялтинском районе на перевыборах правления сельхозтоварищества в дер. Кареве (очевидно, имелся в виду Кореиз. — В.В.) приехал ответственный крымский работник Хаттатов. На совещании местных националистов-кулаков обсуждали вопрос о недопущении в новое правление коммунистов. Выборы дали благоприятные для националистов результаты» (Сов. секретно. Т. 6. С. 153, 154).