в) Зелёные и крымско-татарское село после возвращения большевиков

Крымско-татарское село и при советской власти по-прежнему оказывало зелёным повстанцам помощь. Как вспоминает генерал И. Данилов, «одно время ходил слух, что между зелёными в горах находится два генерала врангелевских войск. На этих зелёных измученное большевиками население Крыма возлагало большие надежды... Организация эта засела крепко в горах, ...на Чатырдаг посылались целые бригады для их ликвидации, но безрезультатно, так как неприступность гор, с одной стороны, и отсутствие знания именно тех пещер, в которых укрываются зелёные, а также и путей к ним, делали это предприятие невыполнимым, тем более что в ущельях гор есть такие позиции, на которых хорошо скрытый пулемет может остановить наступление целой бригады» (Данилов, 1993. С. 166).

Число зелёных стало быстро расти с первых недель ревкомовского всевластия, главным образом за счёт бывших военнослужащих Белой армии, а также населения тех районов, где они дислоцировались, то есть горных татар. За короткое время численность их достигла, по некоторым подсчётам, 3000 человек¹.

Советская власть с самого начала повела с ними борьбу собственными методами, то есть наиболее глупыми и недальновидными. Семьи и родственников зеленоармейцев стали брать в заложники, подвергать другим репрессиям².

В Крыму заложников особо массово стали арестовывать, а затем и расстреливать зимой-весной 1921 г. Причём старались брать из каждого села побольше, наверное, про запас, чтобы лишний раз не подниматься в горы. Число таких арестантов из одной деревни могло доходить до 150 человек. Содержали их главным образом в Симферопольской и Севастопольской тюрьмах, а также, в меньших количествах, — в Ялтинском доме предварительного заключения (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 55).

При отборе их из населения сёл и городов крымские чекисты неукоснительно руководились единственной инструкцией на этот счёт: приказом ВЧК № 208 от 17.12.1919. Там, в частности, указывалось, что не имеет смысла брать в заложники тех, кем население не дорожит более всего. Напротив, в этом качестве весьма ценны родственники известных лиц, учёные, духовенство, крупные сановники и т. п. (Обзор деятельности ЧК. С. 190, 191)³.

Поскольку в крымско-татарских сёлах не было ни учёных, ни известных писателей, то Крымревкому приходилось удовлетворяться в первую очередь муллами. А, кроме того, следуя словам приказа № 208 о наиболее ценных для земляков арестантах, в тюрьму волокли крымско-татарских детей начиная от 10 лет. Для уточнения имён этих малолетних заложников взрослого мира достаточно перелистать хотя бы журнал ялтинского Домпредзака (Дома предварительного заключения). Ожидавшие в нём своей судьбы 17-летний Ресуль Нури Гусейн и 15-летний Кенефедин Усеин-Амет могли считаться ветеранами среди других детей-заложников, попавших туда в 1921 г. (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 1. Д. 27. Л. 75, 76 и др.).

Та же участь ждала их взрослых односельчан, замеченных или заподозренных в любой помощи повстанцам. Таким образом, уже к лету 1921 г. в симферопольской тюрьме и камерах особых отделов томилось более полутысячи заложников. Их, в том числе и детей, расстреливали десятками после каждой удачной акции зелёных (Мельгунов, 1990. С. 62). Приведу один официальный документ, имеющий отношение к теме крымских заложников и чисток. А именно «Приказ Полномочной комиссии ВЦИК о порядке чистки в бандитски настроенных волостях и сёлах № 116», подписанный 23 июня 1921 г. председателем этой комиссии В.А. Антоновым-Овсеенко. Предписываемая им методика была довольно незамысловатой. Вначале район, предназначенный к чистке (например, волость или уезд), изолируется, то есть полностью запрещается въезд и выезд из него.

Ещё одним из методов борьбы с двуединым, то есть взаимосвязанным процессом протеста (дезертирство или уход к зелёным) был агитационный. В начале 1921 г. в сёла и деревни Крыма двинулись пропагандисты и агитаторы. Как правило, это были небольшие, состоящие из 2—4 человек группы. То есть один-два коммуниста-агитатора, как правило, некрымчане, то есть русскоязычные и с ними переводчик-татарин, которому для пущей важности придавался статус «содокладчика». Кроме выявления ушедших в горы (путём поголовного учёта мужского населения), эти докладчики агитировали молодёжь вступать в Красную армию, приступившую к смене отвоевавшего личного состава на свежее пополнение. Проследим действия такой группы на отдельном примере.

В деревни Коккозского района в конце января 1921 г. был направлен некий П.И. Поляков и переводчик-содокладчик Билял Каймакчи. Прибыв в очередное село и прочтя доклад, эти двое составляли подробный протокол собрания, видимо, для отчётности. Протоколы эти сохранились в архиве, и по ним можно воссоздать маршрут и содержание этого турне по горам. Итак, 28 января в 8 вечера Поляков и Каймакчи провели собрание в Тиберти-Каралезе, управившись за полтора часа. На другой день утром ими было открыто в 11 часов утра собрание в Сююрташе, в 5 вечера — в Биюк Сюйрени, наконец, в 20 часов — в Кучук Сюйрени. Затем, уже 30-го числа, в 9 утра, состоялось собрание в Албате, в 12 часов — в Юхары Каралезе и т. д.

Везде — полный успех, население всех названных выше сёл единогласно «покрывает аплодисментами речь тов. Полякова, и единодушно приветствует Советскую власть», «чтоб всякую минуту быть готовыми к отражению всякого нападения со стороны капиталистов и для борьбы на бескровном (так в протоколе. — В.В.) фронте» (ГААРК. Ф. Р-1022. Оп. 1. Д. 26. Л. 1—8). Сквозящие в этих дежурных фразах апатия и покорность были, конечно, чисто внешними. Судя по совсем иным архивным материалам, те же сёла, что днём послушно голосовали за доставленные к ним резолюции, ночью помогали «своим» зелёным, уже ушедшим в горы.

Особенно много скрылось в горах жителей чисто крымско-татарских деревень Южного берега — Корбека, Демирджи и Шумы. Но не меньше крестьян покинуло и предгорные Саблы: здесь, как и в некоторых других местах, красные ультимативно предложили старейшинам «вернуть» ушедших к зелёным односельчан под угрозой сожжения этих сёл (Мельгунов, 1990. С. 70).

Каралез. Худ. Карл фон Кюгельген

Тогда же была сделана иного рода попытка возложить ответственность за действия зелёных на самих крестьян. В каждом квартале (малле, произвольной группе домов) крупных сёл большевики стали назначать так называемых «квартальных» и «десятников». Единственной задачей этих назначенцев было подставлять себя под пули зелёных, посменно охраняя по ночам уездные ревкомы. В целом на средней величины село приходилось по нескольку десятков таких подневольных. Например, в Коккозах эти группы должны были выделить деревенские общины Орта-малле, Юхары-малле, Корши-малле и Кутлер-малле (ГААРК. Ф. Р-136. Оп. 1. Д. 1. Л. 37, 37 об.).

Но единственным результатом этих и подобных мер стало многократное умножение антисоветских сил в Крыму. Скрывавшиеся от расстрелов офицеры знали, к кому обращаться за помощью, так как сельские жители не только вышеупомянутой деревни Ангары быстро определили свои позиции: большинству беглецов вообще удалось добраться до зелёных только «благодаря сочувствию местных татар, которые из чувства человеколюбия (выделено мной. — В.В.) совершенно безвозмездно скрывали и проводили этих несчастных в горы... Была известна такая организация, главным деятелем которой был проводник татарин, доставлявший в горы даже и продовольствие для беглецов. Впоследствии на Чатырдаге в марте месяце [1921 г.] собралось довольно много таких беглецов, бежавших из разных городов Крыма. Туда же ушли вооруженные воинские части, даже... с пушками, не успевшие прибыть в Севастополь для погрузки на пароходы... Скрываясь в неприступных пещерах Чатырдага, они имеют там правильную организацию и оружие, доставленное населением или отнятое от красноармейцев» (Данилов, 1993. С. 165).

Дополнительную информацию о методах борьбы Чатырдагских зелёных находим у выше упоминавшегося свидетеля этих событий писателя И.С. Шмелёва. Один из его реально существовавших героев рассказывает: «Мой отряд в 18 чел. держал Чатырдагский перевал. По деревням сидели свои люди, были друзья-чабаны. Облавы на нас кончались для красных неудачно. Дороги стали непроезжие. У комиссаров отпала охота путешествовать. За три недели семнадцать махровых поехали в дальнюю дорогу. Только двое из них встретили смерть прилично. Прочие оправдывались нуждой, темнотой, обманом... [Мы] бедноте давали хлеба... Предателей вешали. Красноармейцев-болванов разоружали, разували, иногда кормили: чего со скотины спрашивать» (Шмелёв, 1926. С. 3).

Не только о конечных, но и о промежуточных результатах противоборства красных и зелёных простому обывателю судить было трудно — особенно на первом этапе этой борьбы. Как ни странно теперь это звучит, но засевшие в горах офицеры, солдаты и крымско-татарские повстанцы не только причиняли всевластным ревкомам беспокойство, но и внушали обоснованный страх. Так, уже упомянутый ультиматум о сожжении южнобережных сёл приведён в исполнение не был лишь благодаря реальной мощи зелёных, заявивших, что «в случае исполнения угрозы, они вырежут всех коммунистов и их семьи не только в деревнях, но и в таких городах, как Алушта, Симеиз, Судак» (цит. по: Мельгунов, 1990. С. 70). И это не было блефом — к тому времени (лето 1921 г.) большевики успели убедиться, что горные мстители свои обещания исполняют.

Более того, какое-то время отряды повстанцев практически беспрепятственно занимались самоснабжением, уничтожали боевую силу противника, ликвидировали особенно ненавистные населению органы власти:

«Они спускаются с гор и нападают на обозы, а иногда и на местечки Крыма, грабят склады интендантства Красной армии, захватывают оружие и уходят со всем этим обратно в горы. Обыкновенно они расправляются только с коммунистами, а красноармейцев отпускают на все четыре стороны, поэтому красноармейцы, зная этот приём, не оказывают никакого сопротивления при нападении на них... В начале апреля [1921 г.] нападение было произведено на город Карасубазар. «Зелёные», как их теперь называют, держали этот город в своих руках в протяжении 6 часов, разграбили и захватили с собой провиант из складов и ушли в горы; и при этом батальон 46-й дивизии сидел в казармах, не оказав никакого сопротивления... Позднее, уже в мае месяце... Ялта была захвачена этими зелёными, которые хозяйничали в ней три дня, вырезав всех коммунистов во всевозможных исполкомах и т. п. большевистских учреждениях, а также лечившихся в санаториях и приехавших сюда из Москвы и Петербурга по образцу прежней бюрократии, на отдых от переутомления, чекистов» (Дантов, 1993. С. 165).

Не менее подробно об этих актах возмездия говорят официальные документы апреля—мая того же года. Причём касающиеся не только чисто горных уездов, а даже и Петровского района: особо ненавистных из советских работников уничтожали среди бела дня в Мамут-Султане и Саблах (ГААРК. Ф. Р-1. Оп. З. Д. 1. Л. 43). Но наиболее полную картину эти материалы рисуют всё же по Южному берегу и прилегающим горным районам, прежде всего между Алуштой и Ялтой.

В мае 1921 г. была проведена серия дерзких вооружённых актов близ Алушты. Кроме того, 10-го числа была остановлена начальственная машина на десятой версте Ялтинского шоссе. В ней находилось четверо: один крупный гражданский аппаратчик, командир 1-й Броневой группы, секретарь Особого отдела 4-й армии и уполномоченный республиканского Политбюро. Троих тут же расстреляли, один, уполномоченный, ускользнул (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 16).

Конечно, такого рода случаи бывали в районе и раньше, но здесь уж пришлось готовить для районного центра особо подробный отчёт. В этом документе, отправленном в Красноармейск (так называлась теперь Ялта), говорилось, что группы зелёных, «оперируют» в определённых точках, близ уже упомянутой г. Кастель, на перевале (17 вёрст в сторону Симферополя), а также у деревень Алуштинской волости по направлению к Судаку. Задачей этих групп, состоявших «в большинстве из татар», является «борьба с существующим строем, отчего они, несмотря на амнистию⁴, не спускаются с гор» (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 23). Их называли «бандитами, грабителями» и т. д., но нападение 9 мая на Кучук-Ламбат говорит совсем о другом. Зелёные разоружили охрану местного ревкома, вывезли из склада винтовки, уничтожили портреты вождей, телеграфные аппараты и всю накопившуюся документацию (ГААРК. Ук. дело. Л. 23 об.). То есть это была не грабительская, а явно военно-политическая, профессионально спланированная и проведённая акция.

Почти аналогичное по духу событие произошло 16 мая на симферопольском шоссе, у Аяна. Там были спешены и обезоружены 3 милиционера. Людей отпустили, но поручили одному из них, Эип Осману Барабашу, передать «комиссарам-коммунистам»: «Пусть бьются с нами до последнего», то есть не обещая пощады и не прося её. Другое дело — рядовые красноармейцы и милиционеры. При встрече в лесу им достаточно было для спасения бросить оружие наземь, и им «будет пощада» (ГААРК. Ук. дело. Л. 26, 31).

Через неделю ещё одна группа милиционеров, разоруженная и отпущенная на волю, сообщила, что среди крымцев ими были замечены белые офицеры с погонами полковника, есаула и сотника. Наверное, и в самом деле, национальное движение сливалось с политическим, потому что стихийно появилось новое обозначение лесным партизанам: «бело-зелёные»⁵. В том же месяце, 27 мая, крупная группа зелёных, человек 200—300, в которой, как обычно, было «большинство татар, но также русские и чеченцы», захватили село Богатырь (у Коккоз). С собой они забрали лишь каких-то «агентов угрозыска», которых, изрядно поколотив, отпустили с миром. Через день там же был расстрелян комиссар (какого ранга — неизвестно), — он и остался единственной жертвой двухдневной, довольно многолюдной акции (ГААРК. Ук. дело. Л. 40, 41). Одновременно, то есть в тот же день, другая группа изловила и расстреляла чекиста-политкомиссара близ Симеиза, а в Гурзуфе — начальника одной из местных структур ЧК (ГААРК. Ук. дело. Л. 45).

Старая карта участка Южного берега (дорога Алушта-Ялта)

Через день, снова у Симеиза, было окружено отделение краснофлотцев. Матросы даже не пытались сопротивляться, увидев, что по склону к ним спускается 60 человек с 2 пулемётами. Впрочем, дело было не в количественном превосходстве. Повторялась давняя история заперекопских походов крымских татар, которым, как правило, безотказно (то есть не покрывая себя позором) уступали превосходящие силы противника. Причин как тогда, так и сейчас было несколько: более высокая боеготовность коренных крымцев, их прекрасные натренированность и закалка, великолепное знание местности и, главное, высокий боевой дух и храбрость.

Поскольку основным условием обороны берега была телефонно-телеграфная связь, то для охраны её узловых станций после этих событий было переброшено значительное количество красноармейцев. Сейчас трудно восстановить всё происходившее в мае—июне 1921-го, но создаётся такое впечатление, что то ли на Южный берег Крыма большевики перебросили совсем уж неопытных солдат (вряд ли, конечно), то ли непривычных к южнобережному вину. То ли, в конце концов, зелёные были какими-то фантастическими рейнджерами. Потому что эти горцы беспрепятственно прорывали оборону красных в любом месте, в любое время, причём не неся при этом никаких потерь.

Так, после того как Кикинеизская телеграфная станция была, в связи с упомянутыми симеизскими событиями, укреплена, 30 мая её захватило всего семеро зелёных (по признанию самих потерпевших). При этом не было ни одной жертвы с обеих сторон (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 7). Такой факт лишь подкрепляет предложенную выше историческую параллель: бескровные стычки, когда «защитники» не оказывали при набегах никакого сопротивления, ни во что не вмешивались (и от этого только выигрывали), были характерны и в беш-башах XVII в.

Через неделю к Дегерменкою спустилось уже 200 всадников, заняли это большое, хорошо укреплённое село, вывезли всё оружие гарнизона и продовольствие. И снова без каких-либо жертв. Это — не совпадение. Двумя днями раньше буквально то же самое, как по договорённости, произошло в совсем другом, тоже крупном, тоже неплохо укреплённом южнобережном селе Кизилташе (ГААРК. Ук. дело. Л. 51, 53).

В эти майские ночи и дни всё население Крыма — и нормальные люди, и те, кто почему-то потянулся за большевиками, окончательно уясняют себе и средства борьбы, и цели своих «зелёных» соотечественников. В разнообразных сводках с мест по уже проведённым каналам связи, в том числе ревкомовским, идёт одна и та же, хоть и разнообразно оформленная информация. Зелёных именуют бандитами или грабителями — и тут же саморазоблачаются, не умея скрыть массовую, народную поддержку своего противника:

«Замечено, что на время действий к бандитам присоединяются и местные татары, уходящие по деревням по окончании таковых. Банды в огромном своём большинстве (выделено мной. — В.В.) состоят из татар. Цель бандитов — борьба с Советской властью. Большинство деревень... относятся сочувственно к бандитам, помогая им в смысле продовольствия и информируя их» (ГААРК. Ук. дело. Л. 72).

Их поддерживали даже советские служащие, в первую очередь, конечно, из немногих осевших в аппарате крымских татар. И даже некоторые ревкомовцы, вроде Мустафы Абдурраманова из Никиты. Но поражает не это, а факт поддержки зелёного, то есть, по сути, крымско-татарского движения, переходившими на их сторону русскими ревкомовцами, такими как Владимир Макарюк и другими (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 55. Л. 6—15). О том, что именно их двигало против большевистского монстра, история вряд ли узнает когда бы то ни было. Практически все они были впоследствии арестованы и казнены, не успев оставить каких-то записей потомкам.

Такого вопроса не возникает в отношении мобилизованных в Красную армию, а затем загнанных в карательные части крымских татар. Призванные, естественно, не по своей воле, они должны были испытывать жестокие нравственные муки, выступая, по сути, против своего народа. Поэтому нет ничего удивительного в том, что дезертирство красноармейцев-татар стало массовым после первого же призыва. То есть сразу после захвата красными Крыма⁶. И уже в 1920 г. для борьбы с бегством пришлось создавать специальный орган с потрясающе звучным именем: Крымгубкомдезертир!

Первым делом, в декабре того же года, Крымгубкомдезертир издал приказание, согласно которому во всех сёлах на каждые 5—10 дворов назначался один «старший по борьбе с дезертирством» (позже их стали называть, почему-то с украинским акцентом, «десятихатниками»). В обязанности такого десятихатника входило трижды в неделю обходить свои дворы на предмет обнаружения дезертиров. Задача была серьёзной, потому что, если в этих дворах дезертир обнаруживался без его помощи, то есть самими властями, назначенец шёл под суд по статье «за укрывательство». И эти несчастные «старшие», замеченные даже в каком-то непонятном «бездействии», подвергались суровому наказанию, вплоть до полного разорения. Понятно как — общепринятой в те годы мерой — конфискацией скота и другого движимого имущества подчистую (ГААРК. Ф. Р-136. Оп. 1. Д. 19. Л. 5, 6).

Практически одновременно, в декабре 1920-го, только-только созданные уездные комитеты по борьбе с дезертирством издали собственные приказы единого содержания: семьи дезертиров автоматически лишались не только положенного родственникам красноармейца пайка «Красная звезда», но и всех иных видов пособий, а также помощи в обработке земли, осеменении и засеве полей, оказываемой земотделами. А в феврале 1921 г. была проявлена своеобразная забота о сельских и городских доносчиках, — повсюду были развешаны ящички, внешне напоминавшие почтовые, но содержимое их регулярно вынималось отнюдь не связистами. Да и устройство таких контейнеров было сложнее: «с пружинкой и боковой дверцей, каковая опечатывается сургучной печатью Укомдеза» (ГААРК. Ук. дело. Л. 8—21).

Но вернёмся к зелёным. Упомянутый автор-свидетель донёс до нас сведения о том, как практически осуществлялся контроль на дорогах: «Обыкновенно засада останавливала автомобиль или подводу, производила осмотр, и если между пассажирами находились коммунисты, то таковые расстреливались, а остальные пассажиры пропускались дальше с извинениями за беспокойство» (ГААРК. Там же).

Примечания

1. Kırımal, 1952. S. 286. — При этом слава о их подвигах вышла далеко за пределы Крыма. Так, уже 21 марта 1921 г. китайская (г. Харбин) газета Irak Shark (Дальний Восток) писала, что крымскими татарами из Джанкоя и Симферополя занят весь Южный берег от Байдар до Феодосии (Kırımal, 1952. S. 286, 287).

2. Практика заложничества осуществлялась, согласно приказу о заложниках, подписанном 4 сентября 1917 г. наркомом внутренних дел Г.И. Петровским., за день до декрета, провозглашавшего начало Красного террора. Согласно приказу, арестованных мирных людей предполагалось казнить в ответ на любые акции, направленные против ленинского режима. Однако сама идея этой кровавой мести была выдвинута гораздо раньше, когда в руках большевиков оказалось множество пленных юнкеров. Л. Троцкий в речи, произнесённой 11 ноября 1917 г., заявил, что «если нашим врагам доведётся брать наших пленными, то пусть знают они, каждого рабочего и солдата мы будем обменивать на 5 юнкеров» (Известия. 12.11.1917). На деле это означало, что жертвы будущей Гражданской войны будут отомщены в пятикратном размере. Много позже, в 1945 г., казни невинных людей, захваченных в качестве заложников, были осуждены международными трибуналами как военные преступления, не имеющие срока давности. Затем «берутся шестьдесят-сто видных заложников». После этого публично зачитывается приказ, согласно которому жителям даётся какой-то срок «на выдачу бандитов и оружия, а также бандитских семей и население ставится в известность, что в случае отказа дать упомянутые сведения, взятые заложники через два часа будут расстреляны. Если... население бандитов и оружие не указало, сход собирается вторично и взятые заложники на глазах у населения расстреливаются, после чего берутся новые заложники и собравшимся на сход вторично предлагается выдать бандитов и оружие... В случае упорства проводятся новые расстрелы и т. д.». При этом «создаются экспедиционные отряды с обязательным участием в них лиц, давших сведения, и другие местные жители, которые отправляются на ловлю бандитов... Настоящее Полнком ВЦИК приказывает принять к неуклонному руководству и исполнению» (цит. по: ОГ. 21—27.09.2000. С. 15).

3. Кажется, практика умерщвления совершенно безобидных для оккупантов, но уважаемых в народе граждан, была впервые применена в России — в качестве меры устрашения. В дальнейшем эта методика, как и многое другое, была заимствована у большевиков германскими нацистами. Так, например, при оккупации Дании по инициативе оберштурмбаннфюрера К.Ф. Шальбурга было казнено немало гражданских лиц, известных всей нации. В том числе и знаменитый в Скандинавии писатель, пастор Кай Мунк (1944 г.). Между прочим, уроженец Киевской губернии, Шальбург был знаком с этой большевистской практикой явно не понаслышке. В России, возможно, по той же причине был расстрелян ведущий поэт-акмеист Н.С. Гумилёв, а позднее — и многие другие известные деятели культуры и искусства, церковные иерархи и т. д.

4. О майской амнистии, касавшейся большей части зелёных, см. ниже.

5. Впервые, судя по архивным источникам, этот термин возник в конце того же месяца, после того как 25 мая 1921 г. в район Дерекоя и Ай-Василя «прибыл отряд белозелёных, численностью очень большой (якобы 1500 человек), половина конных. Этот отряд называется Керченский конный полк. Прибыл с Чатырдага, ушли к Бия-Сале и Бешую» (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 58 об.).

6. Первым крымским татарином, открывшим счёт многим сотням, а потом и тысячам, дезертировавшим из большевистской Красной армии, был байдарский рыбак Мустафа Харшута. Его имя достойно войти в историю народа!