г) Амнистии, их результат

Очевидно, осознав трудности и малоуспешность вооружённой борьбы с зелёными, 1 мая 1921 г. большевики попытались выманить их из горных убежищ, объявив о всеобщей амнистии, дав обещание не препятствовать повстанцам в возвращении к семьям и мирному труду¹.

О результатах этих «амнистий» красочно рассказывает современник и очевидец тех событий писатель И.С. Шмелёв:

«Их было семеро, с поручиком-командиром. Татары больше. Долгие месяцы держались они в лесах и камнях, на перевале, — в снегах и ливнях. Грозили и не сдавались. По Крыму их были сотни — не захотевших неведомой им Европы. Ловят перепелов на дудочку, селезней на утиный «кряк». Их поймали заманкой: объявили — прощение. Они спустились с оружием, — своей честью, — почерневшие и худые, с тревожно-сверкающими глазами застигнутой горной птицы. Они ходили по городку тревожно, плечом к плечу, приглядываясь к углам, прислушиваясь к ночным моторам. Они стереглись ночами, не выпуская из рук винтовки. Они приглядывались к горам, где камни были для них — родное: из камня выросли их аулы. Пока — им не разрешали туда вернуться. Их возили на фаэтонах: смотрите — друзья, союзники! Покорились! Их кормили бараниной и поили вином — братались. И тенью следовали за ними ясноглазые люди, в коже. Их выпытывали приятельски о лихой жизни на перевале, об оставшихся там глупцах, о тропках... Потом — отобрали оружие: теперь мир, и они завтра поедут в свои деревни. Потом их забрали, ночью. Потом... сегодня уедут дальше. Уехали. С ними могут покончить в море — швырнут с камнями...

Может быть, тут же, на берегу, их жёны, матери... или из деревень горных видят чёрную лодочку на море и не чуют. Радуются прощенью, ждут: власти нельзя не верить. Слёзы выплаканы давно. Теперь — ослепнут. Так ослепла старая таарка, над которой сжалились осенью, отдали задыхающееся тело её офицера-сына, забитого шомполами. Она вымолила его, выбила головой у камня, в ногах у палачей была.

— Теперь можешь везти! — сказали.

И она, счастливая, на горной глухой дороге целовала его в погасающие глаза, приняла его вздох на родных коленях. Глухие буковые леса слушали её плач — да камни. Да старик возница, сосед-татарин, тёр кулаком глаза.

— Не плачь, горькая женщина, — сказал он. — Лучше своя земля.

Этих не выдадут» (Шмелёв, 1992. С. 104, 105).

Но объявленной амнистией не всех удалось обмануть. Большинство командиров этим посулам не дало веры, и когда в горах появились посланцы ревкомов с отпечатанными условиями амнистии, то, встретившись с членами боевых отрядов, они убедились в бесполезности своих уговоров. Правда, зелёные отпустили этих коммунистов, не причинив им вреда, лишь передав через них, что «в скором времени мы сами будем давать вам амнистии» (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 55).

Бывали и исключения. Люди одного из крымско-татарских полевых командиров, Маламбутова, предельно измотавшись от длительных скитаний и лишений в горах, стали настаивать на возвращении в родные деревни. Но когда Маламбутов, уступив этим просьбам спустился с гор в сопровождении нескольких человек, то был арестован чекистами, естественно, нарушившими обещание амнистии. Применив к повстанческому командиру страшные пытки, особисты заставили его указать места расположения общих баз и складов. После этого в горах несколько дней шли жестокие бои регулярных частей с оставшимися маламбутовцами и другими отрядами зелёных.

Позже, когда эти сражения окончились поражением отряда Маламбутова, красные приговорили его самого и его бойцов к смертной казни. Но чтобы придать этой расправе видимость законности, арестованные были обвинены в... шпионаже (в чью пользу — неизвестно). Командир и несколько человек его отряда были расстреляны, но остальные «возвращенцы» с боем пробились обратно в горы, где в дальнейшем, уже «в отместку за казнь Маламбутова», стали уничтожать большевиков с удвоенной энергией и беспощадностью (Мельгунов, 1990. С. 70, 71). Вообще в движении зелёных можно наметить некоторые этапы, в течение которых стратегия и тактика лесных повстанцев несколько менялась.

В апреле 1921 г. они установили полный контроль над дорогами Южного берега Крыма, так что алуштинские ревкомовцы боялись выезжать в сёла района, но в городе чувствовали себя в безопасности (ГААРК. Ф. Р-1. Оп. 3. Д. 1. Л. 38). В мае—июне происходит смычка лесных партизан с городскими подпольщиками, которые устраивают для отрядов зелёных базы регулярного снабжения, отчего большевики утратили покой также и в городах, и в посёлках. «Почти прекратилось авто-гужевое сообщение между уездами. Надо полагать, что число бело-зелёных в это время было не менее 10 000 бойцов» (Ишин, 1966. С. 47).

В июле движение переходит в новое качество. На крупных дорогах появляются постоянно дежурящие посты зелёных. Абсолютно неспособная противостоять их отрядам Ялтинская ЧК подавленно сообщает в центр, что «в Гурзуфе по городу часто гуляют зелёные, вооружённые с ног до головы, заходят в санатории, справляются о коммунистах» и т. д. (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 107, 108). То есть южнобережная ситуация граничила с двоевластием.

Наконец, в августе члены большевистских комитетов в массе бежали из сёл и городов Южного берега, более не пытаясь организовать сопротивление, — настолько превосходили их и тактикой, и боеспособностью отряды зелёных (ГААРК. Ф. Р-136. Оп. 1. Д. 1. Л. 26). Но не только на этом этапе, а и зимой-весной 1921-го на всём Южном берегу сохранялась одна стабильная ситуация: власть была совершенно бессильной, зелёные делали всё, что хотели, в чём признавались сами местные аппаратчики (ГААРК. Ф. Р-1260. Оп. 1. Д. 46. Л. 42).

В мае того же года в пользу зелёных изменилось положение и вдали от Южного берега, в районе Карасубазара. С 20 числа всё более частыми становятся захваты сёл и деревень в районах Аргинском, Баксанском, Молбайском, Сартанском и Солларском. Цель была обычной для партизан всех времён, — продуктовое самоснабжение, возобновление боеприпасов, ликвидация большевистского вооружённого насилия. Последнее звучало в сводках как «преследование работающих в районе агентов и продармейцев» (ГААРК. Ф. Р-1. Оп. 3. Д. 1. Л. 51).

В Бахчисарайском районе в те же месяцы участились расстрелы агентов райопродкома, милиционеров и осведомителей ЧК. Там же впервые стали широко практиковаться «лесные дозоры», перехватывавшие зерно и скот, реквизированные продармейцами. Благодаря этим дозорам в Стиле и Коуше Улусальской волости крымско-татарское крестьянство вздохнуло свободнее — из их краёв ничего нельзя было вывезти. Поэтому здесь на какое-то время поборы стали нецелесообразны и прекратились как бы сами собой (ГААРК. Ф. Р-1. Оп. З. Д. 1. Л. 41 об.).

Но и крестьяне Бахчисарайского района не забывали своих благодетелей. В политсводках тех месяцев указывалось, что «в горных районах отношение к бандитизму благожелательное... они (то есть крестьяне. — В.В.) считают, что пребывающие в горах бандиты являются чуть ли не их друзьями, потому что, мол, грабят только совработников и солдат...» по той причине, что «бандиты совершенно прервали работу по выемке у крестьянства Госразвёрстки» (ГААРК. Ук. дело. Л. 50). Коккозский райревком докладывал 1 июня, что крымско-татарское население за зелёных просто «уцепилось — дали им повод работать исключительно на себя (так в тексте. — В.В.) благодаря безпрерывному оперированию» (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 123 об.).

Последнюю фразу, как наиболее ёмко передающую смысл и цель зелёного движения, стоило бы выбить на будущем памятнике в честь этих защитников крымско-татарского крестьянина в одну из самых тяжёлых годин в его истории. Примером полного слияния, нераздельности крымско-татарского села и летучих отрядов зелёных может служить обращение лесных командиров к крестьянам Никиты и Коккоз: разбирать своё конфискованное добро из складов Продкома, пока они не ушли в горы (ГААРК. Ук. дело. Л. 109, 124). А вот ещё одна оперативная сводка, заслуживающая внимания последовательностью изложения истории и истинных причин стойкости зелёного движения:

«С первых же дней прихода большевиков между ними и татарским населением Крыма установились натянутые отношения. Мелкие собственники поголовно... не приняли «коммуны» и стали в оппозицию большевикам. Когда же те стали арестовывать и расстреливать членов Курултая (среди них расстрелян Кара Бекиров), наиболее видных руководителей татарского национального движения, всё татарское население возненавидело большевиков. По объявлению мобилизации большевиками² молодёжь ушла в горы и начала зверскую борьбу с большевиками... Отряды зелёных скрывались в горах по всему побережью от Судака до Севастополя (Байдары). Татары сначала действовали вместе с русскими отрядами, но затем отошли от них, так как русские принимали людей без достаточного разбора и к ним нередко проникали провокаторы коммунисты, которые предали не один отряд... Татары теперь поддерживали с русскими отрядами лишь оперативную связь. Они застрахованы от предательства, ибо среди всего татарского населения Крыма нет ни одного большевика, а чтобы придать своей Крымской власти характер власти национально татарской, большевики выписывают комиссаров татар из Казани. Из Казани же прибыл и целый кадр агитаторов, которые разъезжают по деревням и убеждают татарское население в неминуемой скорой ликвидации зелёных и понуждают их угрозами прекратить снабжение повстанцев. Угрозы эти не действуют: всё татарское население поголовно всячески помогает зелёным» (цит. по: Кручинин, 1999. С. 74, 75).

Коккозы. Юсуповская мечеть

Очевидно, пора задаться вопросом сохранения имён этих зелёных, польза от деятельности которых была гораздо очевидней, чем у членов одноименного всемирного движения конца XX в. К сожалению, в этом труде невозможно назвать даже часть их имён и дел (для этого пора организовывать отдельное коллективное исследование). Поэтому назовём здесь отряды только Южного берега и действовавших только в июне 1921 г.:

I. Отряд Кокубирова (Кочубарова), бывшего пристава Алушты. Разбит на 4 группы, действовавшие в районе Алупки, Ялты, Гурзуфа и Алушты. Общая численность — 120 человек.

II. Отряд Мустафы Курбы, помощник командира Ахмет. Количество — 30 человек, все поголовно татары. Район действия — Ялта. Опорный пункт связи, набора желающих и сбора агентурных данных — Коккозы.

III. Отряд анархиста Сарано. Действовал в основном в районе Дегерменкоя.

IV. Отряд поручика Августинского, численностью 40 человек. Действовал в районе Улу-Узеня.

V. Отряд ротмистра Абадзе. Здесь, кроме крымских татар, были какие-то «белые чеченцы». Общая численность — 35 человек. Район действия — Демерджи, Улу-Узень, Кучук-Узень.

VI. Отряд «Татарина Аппаза». Район действия тот же, число бойцов — 52 человека, все поголовно татары.

VII. Отряд полковника Сташевского («Безрукого»). Район действия тот же, плюс полное контролирование Ангарского перевала и остальных участков шоссе Симферополь — Алушта. Численность отряда — 60 человек.

VIII. Отряд Алиготинского, в составе которого было 40 человек. Район боевых действий — Алуштинский район, в основном окрестности Таушан-Базара.

IX. Конная группа, чей командир и численность не установлены. Действовала в районе Байдарских ворот.

X. Недавно появившаяся группа, неустановленного командования, действовавшая в тесном контакте с отрядом полковника Сташевского. (ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 107—108).

Эти данные были собраны по горячим следам, поэтому они не претендуют на полноту. Гораздо позже было установлено ещё несколько групп зелёных, из которых одна была количественно, по-видимому, из крупнейших:

1. Карасубазарско-Судакское соединение, около 4000 человек, преимущественно бывшие офицеры

2. Соединение полковника Мотицирова, численностью 300 чел.

3. Отряд полковника Мамуладзе, численностью 50 чел.

4. Отряд капитана Спаи, численность — 32 чел. (Ишин, 1996. С. 47; Русская эмиграция. Т. I. С. 209). Как заметит знающий географию Крыма читатель, и здесь перечислены отряды зелёных, действовавшие лишь в небольшой части горного леса, в основном же — вдоль Южного берега, да и то на его ограниченном отрезке — от Балаклавы до Алушты. Выше упоминавшиеся цифры (тысячи повстанцев) складывались при учёте всех отрядов, действовавших по всему Крыму и, конечно, численно превосходивших южнобережные.

В августе крымский обыватель перестал удивляться лихим набегам зелёных даже на Симферополь. В очередной раз, в ходе такого почти привычного нападения, отряд зелёных удерживал городскую мельницу (быв. мельница Иониди) столько времени, сколько понадобилось для погрузки и вывоза 150 пудов пшеницы. Тогда же было вывезено всё зерно, хранившееся в центральной Заготконторе, и зерно с мельницы (она находилась возле вокзала) местного сельхозкооператива (ГААРК. Ф. Р-1188. Оп. 3. Д. 48. Л. 618). Совершались такие набеги и небольшими силами. Однажды отряд зелёных численностью всего 10 человек «напали на Симферопольские бойни, находящиеся в двух верстах от города. Они явились туда с подводой и стали требовать мяса, а когда заведующий-коммунист спросил у них ордер, то они распахнули свои пальто и показали офицерские погоны на плечах, заявив: «Вот наш ордер». Коммунист перепугался и выдал им требуемое» (Очевидец, 1996. С. 62).

Повторяю, это никого не удивляло. Иначе и быть не могло, так как против зелёных Крыма боролось всего 4 спецотряда общей численностью чуть более 1000 штыков (ГААРК. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 69. Л. 7, 26, 67, 73). Лишь изредка они усиливались частями Красной армии.

Примечания

1. На это мероприятие возлагались большие надежды: «Опубликованная амнистия должна стать решающим фактором в деле завоевания симпатий со стороны татарского населения, которому амнистией прощаются все преступления против Советской власти» (Информационный бюллетень за 15.04—02.05.21, типографски отпечатанный экземпляр хранится в: ГААРК. Ф. Р-1202. Оп. 2. Д. 16. Л. 55). Подчёркнутые автором строки в комментарии не нуждаются. Из-под ареста по этой «амнистии» были освобождены (по всему Крыму) лишь 172 человека (ГААРК. Там же).

2. Большевистская мобилизация была объявлена впервые 22 апреля 1918 г. Согласно правительственному декрету, восьминедельную военную подготовку должны были пройти все граждане мужского пола в возрасте от 18 до 40 лет. Затем они автоматически зачислялись в резерв армии, то есть могли быть призваны в любой день. Но от этой обязанности освобождались все, кто не использовал наёмного труда. То есть масса крестьян, нуждающихся в посторонней помощи в страду или в случае болезни, не призывалась — и тем самым лишалась всех законных прав, истекавших из исполнения воинской обязанности.