б) Осуществление «смычки» в Крыму

Такое многоплановое обоснование смычки было рассчитано на все хозяйственные зоны страны. По крайней мере, в теории. На крымской же практике предпосылки к немедленному единению города и села отсутствовали. Промышленность здесь была основана почти исключительно на сельскохозяйственном, а не индустриальном сырье. Поэтому, когда войны и революции начали, а голод завершил разруху сельской экономики, то на полуострове разом остановились консервные, табачные, мукомольные, винодельческие, кожевенные и другие предприятия. Город лишился сырья, а также продуктов питания, рабочих мест и сельского потребителя промышленных товаров. В таких условиях утопичность, нереальность смычки проявилась особенно быстро и выпукло.

Более того, начался противоположный процесс какой-то психологической «размычки» между горожанами и крестьянами. Голодающие сельские жители, нахлынув в город, увеличили и без того острую безработицу, вызвав вполне объяснимое отчуждение и неприязнь рабочих. Поскольку же эта внутренняя миграция была в основном крымско-татарского происхождения, то упомянутый социальный конфликт принял и национальную окраску. Впрочем, виновными в возникновении этого этносоциального напряжения следует всё же считать не только объективные обстоятельства, но и политику крымских властей, противопоставивших русскоязычных и крымско-татарских жителей полуострова. Партийные идеологи прямо заявляли в массовой печати, что в очевидном социально-экономическом расколе и провале смычки виноваты крымско-татарские интеллигенция и буржуазия, которым якобы «удалось вбить клин между революционным пролетариатом и [крымско-татарским] крестьянином» (Десять лет. С. 358).

Действительно, обстановка в Крыму начала 1920-х гг. была на редкость сложной. Но препятствием к её стабилизации был не мифический «клин», орудие не менее мифической «крымско-татарской буржуазии», а те негодные средства, которыми рассчитывали обойтись большевики в преодолении кризиса. Так, в частности, они полагали, что слегка ослабив вмешательство государства в решение аграрных проблем, они создадут тем самым предпосылки, достаточные для возобновления развитых рыночных отношений между крымской деревней и городом. А дальше этот процесс пойдёт сам по себе. Они не подозревали, что для такого развития событий необходимо доверие крымскотатарского села к городу, а его-то как раз и не было.

Подготовительный класс при национальной школе с. Байдар. Фото из: Весь Крым, 1926

В те нелёгкие сами по себе времена практически все материальные средства, остававшиеся в государственных фондах после разнообразных трат (в том числе и на тщетное раздувание революции за рубежом), отдавались промышленному сектору, то есть городу. Так было во всём, начиная от восстановления машинного парка и кончая народным просвещением. При этом крымская деревня была буквально брошена на произвол судьбы. Городские делегаты одного из съездов в Симферополе были неприятно поражены речью учителя Якубова из Байдар, горько заметившего, что сельские «школы абсолютно не снабжаются наробразом (Народным комиссариатом народного образования. — В.В.), крестьяне же не в состоянии дать что-либо из своего ничтожного бюджета. Городу наробразом уделяется намного больше внимания и средств, чем татарской деревне» (МК. 28.11.1923).

Наиболее же усердные администраторы районного уровня пытались осуществить смычку между селом и городом, сделать её более непосредственной тем, что, не сумев увлечь своей идеей рабочих, вводили вместо них в крымскотатарскую деревню в качестве «шефов» войска ГПУ (МК. 23.12.1923). О результатах такой инициативы нетрудно догадаться. «Новый способ смычки с крестьянами» был открыт в 1924 г. — посредством совместного празднования Дервизы¹, что якобы имело «большой успех среди татарского населения и большое значение в смысле политическом» (КК. 10.01.1924). Праздник, любимый народом, конечно, не мог не удаться, но к смычке он имел весьма отдалённое отношение. Это признал корреспондент той же газеты, побывавший в южнобережных сёлах Шуме, Демирджи и Корбеке: «Весело, но результаты плохие» (КК. 20.01.1924).

Они и не могли быть хорошими. Крестьяне, уже по роду своих занятий люди наблюдательные, с самого начала движения за «смычку» заметили, кто именно в городе больше всего заинтересован в ней. А чем вызван этот односторонний интерес — тоже не было для них тайной за семью печатями. Но и без того сугубо политическая подоплека активности властей, не имевшая ничего общего с искренним желанием помочь простым людям, просвечивала на каждом шагу. Крестьяне ясно видели, что они для чиновников — лишь сырьё, материал для каких-то непонятных опытов. Об этом, в частности, говорила бесцеремонность, с которой большевистские чиновники вторгались в традиционную, размеренную жизнь крымско-татарского села, даже во внутренние взаимоотношения крестьян.

Плакаты на тему «смычки» города и села. Авторы неизвестны, массовый тираж

Так, обычная продажа участка земли в деревне Байгончек Джанкойского округа стала причиной специального судебного разбирательства. Оказалось, что участники сделки, бывший мурза Карашайский и середняк Сейдамет Сары-Мамбет, совершили её через посредство «честной двойки»², состоявший из кадия и хатипа деревни Моллалар. Власти расторгли сделку, а её участникам суд вынес весьма любопытное частное определение (позже такие решения будут встречаться всё чаще). В нём говорилось не о сути самой операции купли-продажи, а определялось классовое лицо ответчиков как «дельцов, привыкших паразитически высасывать кровь тёмных масс, продолжающих жить в их среде, в то время когда им место самое малое в исправдомах» (КК. 08.09.1923).

Из опубликованной части материалов следствия явствует, что вызывалось упомянутое беззаконное вмешательство в частную сделку даже не социальным положением «провинившихся». Дело было именно в укоренённости такой практики. Город боролся с традициями, причем чем древнее они были, чем больше ощущалось в них дыхание веков и крымское своеобразие, — тем более беспощадной становилась эта борьба. Особенную ненависть вызывали старинные институты сельского саморегулирования, общинного самоуправления (вроде совета старейшин или же упомянутой «двойки»), — ведь это был вызов вездесущим советским органам, без которых легко обходились крымцы. Поэтому вполне обычной была газетная ложь в адрес таких конкурентов властям: «во всяком селе наряду с сельсоветами существуют муллы и совет стариков, которые гнут и жмут бедняка татарина и заставляют даже думать по ихнему» (КК. 13.12.1923).

Но едва ли не самым «размыкающим» город и деревню фактором была дискриминация крестьянства в отношении трудовой повинности.

Примечания

1. Дервиза — традиционный праздник весны, отмечавшийся мусульманским населением Крыма на протяжении многих веков, несущий явную печать своего древнего, доисламского происхождения.

2. Честная двойка — традиционный, выбранный из авторитетных односельчан арбитражный совет, иногда межселенный.