а) Межкультурный конфликт на новом этапе

Необходимо заранее оговориться: здесь речь пойдёт не о таком положительном явлении, как аккультурация, то есть взаимообогащающее влияние друг на друга двух или нескольких вошедших в непосредственный контакт культур. Этого в советском Крыму практически не было. Иммигрантов, прежде всего великорусских, не интересовала традиционная крымская культура, они её никогда не понимали и не старались понять. С другой стороны, крымские татары, ощущая острую опасность подавления своей культуры, исходящую от многократно превосходящей переселенческой массы, инстинктивно отторгали или крайне сдержанно и неохотно заимствовали элементы пришлых культур. Впрочем, что они, при всём желании, могли бы в этих культурах восприять?

Имеются многочисленные свидетельства малокультурности и глубокого невежества иммигрантов 1920—1930 гг. Кроме того, они, по понятной причине, не обладали и сотой долей знаний крымско-татарского народа о земле, где им предстояло отныне жить, о сельскохозяйственных культурах и животных полуострова и приёмах ухода за ними. В этом не было их вины, скорее имело место глубокое равнодушие иммиграционных властей, не озаботившихся хоть каким-нибудь профминимумом для переселенцев, не говоря уже о нормальных для массового переселения курсах по ознакомлению с условиями жизни на новом месте.

Таракташская мечеть сегодня

Но и реакцию местных крестьян (которые тем более не были виновны в острых проблемах, вызванных переселением) легко себе представить, когда иммигранты, в большинстве своём бывшие хлеборобы, да и то не из лучших, стали губить сады и виноградники Южного берега и горной части Крыма. Это было настоящим бедствием: на сады напала гусеница, на лозах появились уже забытые было мильдью и чёрная плесень, причём распространившись столь широко, что газеты запестрели паническими рубриками «Виноградники в опасности!» (КК. 23.07.1924). В других садоводческих районах, в том числе в долинах Предгорья, по причине того же бедствия (а нашествие профанов, культурный и этнический паразитизм — настоящее бедствие, неважно, Крым это или Карелия) было полностью загублено от 35 до 40% садов (КК. 22.05.1924).

Кем же они были в массе, эти новые «крымчане»? Повторяем, что на неведомые земли юга переселялись не самые зажиточные семьи, а те, кому было нечего терять на старой родине. То есть «сельские пролетарии» (а отчасти и люмпен-пролетарии), которые прихватили с собой в Крым и вполне пролетарские манеры поведения и обычаи, пролетарскую мораль. Естественно, они не собирались таить свои качества от нового окружения, начав щедро делиться достояниями такой вот «культуры» налево и направо. Что поразительно — этот процесс не был ограничен несколькими годами привыкания пришлой массе к новой среде обитания. Его губительное воздействие на крымскую культуру растянулось на десятилетия, не завершилось оно и сегодня, в самом конце XX — начале XXI в. Этот вывод обоснован тысячами примеров, приведём только одно сравнение такого рода.

Интерьер мечети после того, как из неё были удалены межэтажные перекрытия и перегородки между жилыми комнатами. Фото автора

В 1930-х великорусские крестьяне, которых поселили в доме-замке бывшего помещика Топалова в Кучук-Сюйрени, чудовищно его загадили, надругавшись над традиционной крымско-татарской страстью к чистоте и порядку, ранее здесь царившими, — на это даже советская пресса обратила внимание (КК. 14.11.1930). Духовные наследники этих тёмных людей, прибывшие в Крым уже в послевоенное время 1980-х гг. и временно поселенные в бывшей Таракташской мечети, превратили её в рассадник антисанитарии, социального и морального упадка (автор лично стал невольным тому свидетелем, посетив её в 1992 г. вместе с тогдашним председателем Судакского меджлиса Ильвером Аметовым). Правда, позже мечеть возвратили верующим, и они навели в ней былой порядок.

И эти материально и духовно малоимущие люди не особенно стесняли себя в выражениях, высказывая своё презрение к древней крымско-татарской культуре. Впрочем, не исключено, что некоторые из них брали при этом пример со своих партийных вождей, утверждавших в печати, что беды сельского хозяйства, среди прочего, кроются «в культурной отсталости крестьян» Крыма (Десять лет. С. 24). Здесь, в Крыму, с особой яркостью вновь проявилась органическая неспособность российских этнических масс к культурному диалогу, их неприязнь, в лучшем случае — невнимание, полнейшее равнодушие к духовному миру инокультурных соседей — крымских татар. Что неудивительно: ученые-этнолингвисты вполне объективно и бесстрастно отмечают, что для русских вообще нехарактерно соблюдение правил межкультурного общения, нехарактерна «регламентация правил коммуникации, наблюдается высокий уровень определённости в выражении точки зрения, бескомпромиссность в споре [с нерусскими], толерантность и конформизм во внутригрупповом общении и не-толерантность в межгрупповом; велика доля оценочных суждений, отсутствует антиконфликтная стратегия общения» (Христофорова, 2001. С. 110).