6. Спонтанная (стихийная) русификация

Спонтанная, ненамеренная русификация, как видно из самого этого термина, специально не задумывалась и не планировалась. Но истоки она имела те же самые, что культурная или идеологическая её разновидности: в лучшем случае глубокое равнодушие, а чаще — враждебность к непонятной культуре Крыма и её носителям. Таким образом, она была немыслима без шовинизма (также спонтанного), так же как последний конкретно выражался и в стремлении к русификации региона. Результаты обоих этих видов антитатарской активности были схожи уже в силу своей однонаправленности, стихийности, непредсказуемости и многообразия их проявлений. Упомянем некоторые из них.

В 1920-х гг. в городах и посёлках Крыма стали открываться рабочие столовые, крайне необходимые не только для местных рабочих, но и для крестьян, чьи поездки в районные центры становились с течением времени всё более частыми. Но в системе Нарпита, как упоминалось, еду нередко готовили с использованием свинины. О том, что в республике, где коренное население — мусульмане, как воздух нужны и шариатские столовые, никто не думал¹. Поскольку же к тому времени практически исчезли частные мусульманские харчевни, то приезжие крымские татары могли поесть, без риска нарушить запрет на свинину, только на базаре (когда он работал). Там были отдельные ряды, где мусульманские торговцы соседствовали с еврейскими, не менее строго относившимися к предписаниям о чистоте мяса. Понятно, что это была еда всухомятку, но другого выхода просто не оставалось.

Хуже было в посёлках, не имевших своего базара, и уж совсем плохо — в смешанных рабочих или, в особенности, сельскохозяйственных бригадах, где по рабочим дням предусматривалось совместное питание. В тех случаях, когда на бригадную кухню завозили свинину, крымские татары оставались голодными, и это могло продолжаться неделями. На полевых станах совхоза Тузлы-Шейх-Эли была вообще установлена какая-то постоянная свиная диета: «Очень долгое время рабочие питались одной свининой. Завтрак из свинины, в обед на первое свинина, на ужин галушки с поросятиной» (КК. 04.05.1929). Наверное, не всегда такие ситуации складывались умышленно, скорее они были плодом равнодушия, но ведь и безразличие может иметь мучительные, как в данном примере, последствия, да и само по себе быть глубоко оскорбительным, даже издевательским.

Впрочем, возникали и заранее планировавшиеся проблемы такого рода. В 1931 г., делая в Совнаркоме доклад о состоянии общественного питания в Крыму, докладчик Карга, критикуя недостатки в практике самозаготовок, ни слова не сказал о снабжении столовых бараниной или куриным мясом, но говорил лишь о невыполнении «Директивы правительства республики об откорме 10 свиней при каждой колхозной столовой» (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 4. Д. 786. Л. 1). В результате критики осенью 1931 г. было издано Постановление КрымЦИК, где в пункте 6 предписывалось «поставить до конца 1932 г. на откорм при столовых на менее 10 000 свиней» (ГААРК. Ук. дело. Л. 11).

Практические проводники политики партии в крымско-татарской деревне не знали не только традиций и культуры, но и языка коренного населения. Поэтому для общения с этими начальниками (а от этого нередко зависело всё будущее крестьянской семьи) приходилось обращать внимание на обучение подрастающего поколения русскому языку. Предпочтение, которое при этом отдавалось русской школе по сравнению с крымско-татарской, отмечалось уже в конце 1920-х гг. Причина была простой — самые опасные для тогдашней деревни люди, прибывшие из России «двадцатипятитысячники», как правило, не имели переводчиков, а без точного взаимного понимания некоторые важные ситуации и процессы (например, вроде оценки и конфискации крестьянского имущества) складывались для крымских татар ещё пагубней, чем обычно (КК. 01.03.1930). Сказанное имело отношение и к обычным, то есть несудебным разбирательствам нарушений общественного порядка и трудовой дисциплины, производственным, бытовым и жилищным конфликтам и многому другому.

Симферопольский базар ещё на старом месте. С сайта http://www.simfion.narod.ru

В школе же, значительно пополнившейся при советской власти русскими учителями, литература и история преподавались так же, как и в самой России, то есть в духе великодержавия и русского национализма (известная концепция «старшего брата»). Превозносились подвиги палачей крымскотатарского народа фельдмаршалов Ласси и Долгорукова, руководителя первой депортации крымчан Суворова и т. д. (КК. 13.07.1940).

Преследование большевиками религии коренного населения — особая тема. Но были у крымских татар обычаи, имевшие основой не столько ислам, сколько более древние для Крыма народные традиции (например, остатки сельского самоуправления в виде общинных сходов, советов деревенских старейшин и т. п.). Власти неоднократно и упорно выступали против этих традиций, отменяли решения сельских общин, наказывали за участие в советах старейшин. Направленные против народных, и в целом безобидных традиций, такие меры «спускались» обкомом, инструкции которого объявляли национальные обычаи вредоносными, теоретически обосновывая их преследование. Оказывается, дело было в том, что при сохранении их станут невозможны ни «смычка», ни укрепление авторитета сельсоветов (Носов, 1924). И чем ответственнее было решение, принятое общиной для деревни, тем строже власти наказывали участников такого схода.

Двое убийц-рецидивистов, братья Барий и Амет Джеляловы некоторое время буквально терроризировали крестьян целой округи (в районе бахчисарайского села Отарчик). Власти были бессильны; в конце концов за дело взялись сами отарчикцы, и вскоре братья-разбойники были пойманы. Их судила отарчикская джемаат и приговорила к смерти. Под приговором подписалось 60 глав семей, мулла, учитель и деревенский уполномоченный сельсовета. Об этом приговоре узнали в районе и все, кто его подписывал, сами попали под суд, естественно, уже советский. Все получили довольно мягкие условные сроки, лишь мулла Аким Умер, к которому судья применил «классовый подход», удостоился вполне реальных 4 лет тюрьмы. Естественно, после этого совет старейшин Отарчика распался, сход также более не собирался ни разу. Бахчисарайский же райисполком мог отчитаться в ликвидации ещё одного вредного, «реакционного» крымско-татарского обычая (КК. 23.08.1924).

Таким образом, многолетнюю кампанию русификации Крыма отличали и интенсивность, и многообразие методов, и широкий выбор направлений. Крымско-татарский народ, окончательно лишённый всех своих прав, мог противопоставить этому губительному культурному, социальному, политическому, идеологическому и националистическому наступлению только любовь к языку и культуре предков, привязанность к старым обычаям, преданность своей исторической родине. Но этого оказалось достаточным для того, чтобы народ Крыма в довоенный период не только физически выжил, но и сохранил своё духовное достояние, несмотря на огромное численное и силовое преобладание культурно-агрессивного переселенческого массива и его московских лидеров.

Примечания

1. Единственную столовую такого рода открыли после долгой бюрократической волокиты в Феодосии. Однако из-за негодной организации снабжения кухни продуктами, её пришлось через два месяца закрыть (РиК. 15.08.1924).