6. Выдвиженцы, ударники, стахановцы и проч.

Если происходит всеобщее ухудшение качества жизни, то раскол массы населения (одна из основных задач советской власти) невозможен — ведь для его осуществления хоть кто-то должен и выигрывать. В годы индустриализации такими «выигравшими» было решено сделать рабочих — за счёт крестьян. В области экономики эта политическая линия выразилась в реформе снабжения народа предметами первой необходимости, в первую очередь — продовольствием. В селе его снова стало нахватать.

Вначале этот недостаток в товарах объяснялся объективными трудностями восстановления народного хозяйства. Когда восстановительный период завершился, и экономика страны ценой неимоверных жертв действительно как-то выправилась, положение со снабжением села осталось тем же, то есть, по сути, никаким (всё нужно было правдами и неправдами добывать в городе — если были деньги). То есть товарный поток от деревни отсекался по-прежнему, но уже без каких-либо объяснений, то есть негласно.

И лишь в 1930 г., на декабрьском пленуме ВКП(б) секретарю ЦК партии Л.М. Кагановичу была позволена примечательная откровенность в выступлении: «Мы систему снабжения коренным образом ломаем и приспосабливаем её к интересам рабочих важнейших и ведущих отраслей нашей индустрии». Смысл этой «ломки» заключался в том, чтобы крестьянин, даже раздобыв денег и приехав с ними в город, ничего не мог купить. И такое нововведение в отношении сельского труженика оправдывали теоретики откровенной дискриминации деревни: «Разве оттого, что отдельный ОРС или ЗРК¹ полученные им фонды в 500 кг мяса отпускает не обезличенному потребителю, а по заранее определённому плану, заранее определённой группе лиц, — разве от этого суть советской торговли меняется?» (цит. по: Болотин, 1934. С. 9).

Так ещё шире разошлась трещина между рабочими и крестьянами, то есть людьми первого и второго сорта. Но этого было недостаточно, ведь и рабочих становилось с каждым годом всё больше. В целях партийной политики пора было вносить дальнейший раскол, уже в «класс промышленного пролетариата». И из этого шага особого секрета не делалось: «Установка, взятая на подчинение снабжения интересам производства (читай: партии. — В.В.) проявилась... в ряде мероприятий партии, начиная от развёртывания системы закрытых распределителей... и кончая решением партии... о расширении прав заводоуправлений и улучшении карточной системы (ЦК и СНК, декабрь 1932 г.). Нельзя же отождествлять по количеству и качеству труда рабочего-кессонщика и рабочего-землекопа» (ук. соч. С. 10—12).

Таким образом фактически восстанавливалась дореволюционная роль хозяина завода и цехового мастера, которые могли третировать неквалифицированных рабочих², а именно такими были на заводах, фабриках и мастерских Крыма выходцы из крымско-татарского села. И ещё один тип раскола всё более ширился и углублялся: из тружеников, входивших, казалось бы, в одну группу, избирались и поднимались над основной массой нужные партии люди — выдвиженцы.

В Крыму они появились раньше и заметнее других видов привилегированных жителей, причём как города, так и деревни. Это были низовые работники, каким-то образом обратившие на себя внимание, проявившие преданность большевизму, какие-то деловые способности и некоторые другие перспективные качества, необходимые советскому руководящему работнику.

Уже в 1926 г. в республике было «выдвинуто» 94 человека, из которых в высшее руководящее звено попало только 5, по районам распределили 68, а 21 выдвиженец стал во главе сельсоветов. Из общего числа этих избранных половину составляли крымские татары (Коренизация!); русских было вдвое меньше (Крым АССР. Вып. III. С. 276).

Выдвижение в Крыму происходило по следующей схеме. Отобранная группа вначале делилась на два потока, которые условно можно обозначить как партийно-административный и технологический. Если для того, чтобы попасть в первый, нужны были задатки твердокаменного большевика, то для второго — лишь способность оптимизировать, то есть сделать более производительным труд на конкретном предприятии. По понятным причинам первый поток был гораздо более перспективным в смысле карьеры. Из выдвиженцев такого рода вышло несколько руководителей республиканского масштаба. Но для того чтобы попасть в этот поток, нужны были особые качества или же заслуги.

Типичный пример: простой крестьянин Бари Алядинов в 1918 г. записался в конную милицию, через 2 года уже работал в ревкоме деревни Махальдур, с 1922 г. он — председатель Татар-Османского сельсовета. Отсюда через 4 года он выдвигается сразу на должность председателя районного комитета взаимопомощи и райсобеса. Это было только начало, вполне обычное, благополучной карьеры (Кр. 11.08.1924). Но были случаи и более крутого взлёта. Такой же деревенский парень Асан Софа сразу был выдвинут на должность заместителя управляющего Крымсельхозтреста, а рабочий Госметзавода Кенже — на пост заместителя председателя правления Крымского коммунального банка (Кр. 11.08.1924; КК. 26.05.1930).

По второму, технологическому потоку можно привести пример двух крестьян, Бекира Сеит-Умера (Фоти-Сала) и Аблы Максуда (Коккоз), людей неграмотных, но толковых и авторитетных. В дальнейшем они вполне справлялись со своими многотрудными обязанностями председателя колхоза и заместителя председателя сельсовета (Поляковская, 1939. С. 12). Что же касается индустриальных предприятий, то такой информации о крымских татарах-выдвиженцах практически нет. Поэтому в качестве типичной «карьеры» автор осмеливается привести пример своей бабушки, Ксении Возгриной, которая в 1931 г. была выдвинута из рабочих симферопольской консервной фабрики «Возрождение» в начальники цеха, на должность, в которой она оставалась до последних дней жизни. То есть это были люди, просто нужные производству на своих местах; взлётов и падений там почти не случалось.

В отличие от выдвиженцев, ударники «свой» класс (или даже место работы) не покидали, формально (то есть не обязательно по профессиональному уровню) становясь его элитой, золотым фондом. Это были, в основном, рабочие или крестьяне, перевыполнявшие все мыслимые и немыслимые нормы и задания, естественно, иногда не без «помощи» администрации, заинтересованной в такой рекламе: это хорошо характеризовало и деятельность начальников тоже. Ударники, кроме обычных славословий на собраниях предприятия и вне его, получали ордена и медали, награждались путёвками в санатории и дома отдыха (редкая удача и честь в те годы). В прессе их называли «знатный полевод», «знатный токарь» и т. д., то есть так, как раньше газеты именовали лишь аристократов.

Да они и были аристократией, неважно, что рабочей. Знатные ударники вовсю пользовались набором узаконенных привилегий, недоступных их товарищам по цеху или полевой бригаде. Так, им был открыт доступ в специальные магазины (отобранные товары при этом доставлялись к ним на дом), им давалась повышенная зарплата, бесплатные билеты в лучшие театральные залы республики и т. п. В выдвиженцы они попадали в первую очередь. Питались ударники также по-особому: обеды для них были более калорийны, а стоили дешевле; притом их без очереди обслуживали в столовых или вообще кормили в закрытых залах (Болотин, 1934. С. 70, 72).

Плакат 1936 г. Худ. Г.М. Футерфас

Вряд ли где-либо в советской стране идеология свободы, равенства и братства разоблачалась более наглядно, чем в системе общепита. Для организаторов этой системы — и большинства их современников — одинаково советские люди не были одинаковыми едоками. На заводах и фабриках Крыма имелись три типа отдельных столовых — для рабочих и низших служащих, для среднего звена администрации (начальству еду носили в кабинет) и, наконец, для ударников. Кое-где, правда, такого разделения не было, но ударники, питавшиеся в одном помещении с остальными рабочими, получали (по специальным, дополнительным карточкам) двойную или тройную порцию. Посетивший в те годы Страну Советов финский коммунист Арво Туоминен был поражён контрастом между вполне демократичной Финляндией и СССР: «Пожалуй, нигде, кроме восточных стран, деление на классы [советские власти] не смогли бы возможным демонстрировать столь открыто, как в России» (цит. по: Фицпатрик, 2008. С. 120).

Естественно, эту и иные привилегии нужно было отрабатывать. И ударники занимались этим делом практически повсюду в производственной, политической, идеологической и других сферах тогдашней действительности. Конечно, случались курьёзные перегибы. Так, группа ударников-татар из рабочих керченского Госметзавода выступила в качестве коллективного аналитика научного творчества Бекира Чобан-Заде. Эти «литературные критики» пришли к выводу, что почтенный академик «был буржуазным националистом, им и остался», после чего потребовали лишить его всех научных званий и степеней (КК. 22.01.1930).

Вообще-то привилегий для ударников было слишком много, чтобы не появиться и злоупотреблениям или «нетипичным явлениям при присвоении этого высокого звания». Администрация предприятий, как упоминалось, отбирала и поддерживала кандидатуры ударников из «своих» людей, по блату. Это было распространённое явление, получившее в стране наименование «лжеударничества». Интересно, что работник и в самом деле мог быть героем труда, но звания ему не присваивали, если не подходили другие данные. Ну а если, скрыв их, человек всё-таки звания удостаивался, а потом сокрытое (к примеру, происхождение от мельника) всплывало, то такой ударник тоже становился «лжеударником».

В совхозе Джамчи Старокрымского района в 1933 г. были отмечены очень неплохие показатели по многим культурам. Районное начальство выявило самых лучших, они стали ударниками. А затем выяснилось, что из 60 премированных и обласканных передовиков половина — то ли бывшие «кулаки», то ли подкулачники. Конечно, все 30 тут же стали «лжеударниками», хотя кое-кто из них не стремился ни к первому из званий, ни тем более ко второму (Борьба. 22.02.1933).

Но это — простой случай, а бывали эпизоды, в которых трудно понять, чего было больше: искреннего трудового энтузиазма (бывало и такое!), желания попользоваться привилегиями ударника (вариант: просто заработать) или элементарной показухи, умело раздутой начальством. Летом 1931-го пожилые евпаторийские рабочие Сейтар Джемиль, Ягья Аджи-Молла, братья Эмир-Вели и Эмир-Осан Курт-Бедиевы, Багиш Шейх-Умер и другие обратились к таким же, как они, ветеранам с призывом выйти поработать снова (один сезон) на Сасык-Сивашском сольпроме. Все старики стали после этого ударниками и, очевидно, вполне заслуженно, учитывая специфику их труда: в те годы не только ломка соли, но и выкатка её в вагонетках под палящим солнцем производилась вручную. И это уже не говоря о ногах, изъеденных рапою, которая мигом съедала любую обувь (Кол. 29.08.1931).

Позже, в середине 30-х, в Крыму (как и в прочих республиках) развернулось «стахановское движение». Это была вершина ударничества и непревзойдённый образец «липы» в государственном масштабе, начиная с подвига самого Алексея Стаханова (вроде бы нарубившего 102 т угля в смену вместо плановых 7 т) и кончая эпохальными достижениями его последователей.

Обвинять в пособничестве этой кампании самих «стахановцев» нелегко уже потому, что часто им такая шумиха была глубоко безразлична, да и инициатива шла сверху, а не от них. И если на Евпаторийском ремзаводе слесари Джапар Абкеримов и Амет Мемет качественно ремонтировали сельхозтехнику, а в тресте Главхлеб пекари Асан Мустафаев и Абкадыр Смаил просто не могли допустить брак или грязь в цехе, то в чём они виноваты, если их честные имена связали с главной «жертвой» очковтирательства в масштабах страны — Стахановым? (Кол. 14.04.1936).

Напротив, только добрым словом можно помянуть станочниц Евпаторийской трикотажной фабрики, «стахановок» Шарие Аксизову, Абде Бекмамбетову и Капие Халимову — эти достойные женщины просто хорошо работали. Откуда могли знать швеи Муратова и Хайрединова (артель «Промшвей», Евпатория), что почётное звание, которое присвоили им (и ещё десяткам тысяч таких же скромных тружеников), приведёт к повышению норм выработки по всей стране?

Но это бывало редко. Чаще «под ударников» подгоняли местные, крымские нормы и задания. В типичном циркулярном письме заместителя Председателя Крым ЦИКа Ш.А. Монатова от 31.08.1931 прямо предписывалось пересмотреть нормы «выработки в сторону установления по всем видам сельскохозяйственных работ действие ударных норм, беря за основу выработки лучших ударников-колхозников». После такого письма по всем колхозам Крыма приходилось за ту же «оплату» в трудоднях работать больше. Понятно, что ударников очень не любили, — ведь их рост рикошетом бил по скромному достатку простых семей, сказывался не питании детей и всём остальном.

Таким образом, в 1930-х гг. власть, широко применяя классическую тактику кнута и пряника, соединила практически военную дисциплину с весьма ощутимыми (при всеобщей бедности) поощрениями для тех, кто ей подчиняется, и даже старается при этом перевыполнить плановые задания.

Примечания

1. ОРС — Отдел рабочего снабжения (в основном на железных дорогах); ЗРК — закрытый рабочий кооператив.

2. «...товарные фонды фактически находятся в руках директора, который имеет возможность маневрировать ими». «Решающую роль при выдаче ударной карточки играет мастер... такое положение резко поднимает авторитет мастера» (Болотин, 1934. С. 12, 13).