2. Путь Вели

Вели Ибраимов родился в Бахчисарае в 1888 г. Его отец Ибраим был коммерсантом, а дед Мемет — крестьянином из Озенбаша. Очевидно, Вели пошел бы по стопам своего отца, как старший брат Мемет, если бы не другие влечения, проявившиеся довольно рано. Ещё мальчишкой, отправляясь с друзьями к чаи-рам и садам долины Ашлама-дере, Вели с любопытством заглядывал в окна цокольного этажа крупного здания по правой стороне дороги, не доходя до Салачика. Там размещалась типография, принадлежавшая, как и весь дом, дальнему родственнику семьи Вели, знаменитому Исмаилу Гаспринскому.

Великий крымский педагог, случайно познакомившись с мальчиками, не мог не обратить внимания на необычную любознательность Вели и его брата Умера. И когда младшему из них исполнилось 14 лет, согласился взять их учениками, положив оплаты 5 рублей в месяц каждому. Но одновременно Исмаил-бей предложил ребятам заниматься с ними — бескорыстно, естественно, как всё, что он делал. Так и пошло, — 6 часов братья работали в наборном цехе, а 2 часа в день брали уроки истории и культуры своего народа, его языка и литературы — уроки бесценные, так как все эти знания было невозможно почерпнуть из книг — таких книг не было. Затем пришла очередь иных, после крымско-татарского, языков, так пригодившихся впоследствии: русского, французского, турецкого, немного арабского.

Поэтому в 18 лет Вели бегло говорил на этих языках и, что ещё важнее, — он в полной мере проникся идеями Гаспралы о глубоком духовном единстве всех тюрков, о всемирной исламской общности, не знающей границ, разделяющих страны, народы и «классы». И, конечно же, Вели впитывал в себя мысли Исмаил-бея о необходимости культурного возрождения крымских татар, немыслимого без освобождения коренного народа Крыма из-под духовного гнёта имперских властей.

Такие идеи, в общем созидательные и абсолютно мирные, рано овладели духовным миром молодого человека. Об этом можно судить по тому, что 18-летний наборщик уже печатал свои статьи в «Терджимане»; эти мысли бахчисарайского наставника, в конечном счёте, во многом определили и весь его дальнейший путь. Именно в те неспокойные годы Вели начинает принимать участие в национально-освободительном движении крымских татар. Пока оно было довольно аморфным, не имело чёткой организации и даже программы, но чего нельзя не признать за его участниками — они были бесстрашны и крайне активны. Едва начав посещать их тайные сходки. Вели смог сделать важный вклад в расширение технической базы движения. Когда И. Гаспринский решил сменить старое оборудование своей печатни на более современное, то Вели выпросил у него старые наборные кассы со свинцовыми шрифтами, а несколько позже стал владельцем и ручного печатного пресса — также полученного от Гаспралы.

Эта бесценная техника была с немалым трудом перевезена в Симферополь, где старший из братьев, Мемет, имел на базаре дом. Нижний этаж этого здания занимали трактир и кофейня, а верхний — небольшая гостиница¹, но имелся ещё подвал, там и устроили новую типографию. Здесь В. Ибраимовым печатались материалы пропагандистского и теоретического содержания. По некоторым сведениям он ещё до 1914 г. был одним из активных членов симферопольского культурно-просветительского общества «Акмесджит», а в 1916 г. его даже избрали председателем местного крымско-татарского рабочего союза (Гарчев, 2001. С. 132). Вся эта деятельность, естественно, была подпольной, то есть незаконной, и когда полиция добралась до подвала, то всё типографское оборудование было конфисковано. Самому Вели при этом удалось ускользнуть, но, будучи в Симферополе человеком известным, он не мог там оставаться. Ему пришлось выехать на Кавказ. Вернулся он уже в 1917 г., после Февраля, и сразу окунулся в гущу революционной борьбы.

Как указывалось выше, уже в марте 1917 г. национально-освободительное движение коренного народа находилось в Крыму на невиданной до того высоте. Симферопольские татары, прекрасно помнившие Вели, избирали его делегатом и I, и II Всекрымских мусульманских съездов. На втором из этих форумов, состоявшемся уже в преддверии октябрьского путча, В. Ибраимов выступил во время дискуссии о поддержке Всероссийского Учредительного собрания. В своей речи он предложил выдвигать на делегатских выборах исключительно крымских людей, известных беззаветным служением общему делу, зарекомендовавших себя в качестве старых борцов за интересы народа, рабочих и крестьян Крыма в целом (ГТ. 11.10.1917).

В биографиях крымского лидера, написанных уже советскими и даже постсоветскими авторами, можно встретить такие данные: «В революционном движении — с 12-го года, член ВКП(б) — с 1917...» (Цепин, 1991) и так далее, что не совсем верно²: если деятельность на раннем этапе национально-освободительного движения и считать «революционной» (что далеко не так), то, как свидетельствуют современники Вели, в партию большевиков он вступил в 1921—1922 гг. В то же время в партстаж ему были засчитан период его пребывания в левом крыле Милли Фирка: ведь оно действительно солидаризовалось с большевистской программой 1917 г., а В. Ибраимов лично сблизился с большевиком А. Боданинским, возглавлявшим после ухода партии в подполье нелегальную мусульманскую коммунистическую ячейку. Всё это, скорее всего, и стало причиной легенды о дореволюционном членстве Вели в РСДРП. Действительно, заурядному советскому газетчику было трудно постичь, как беспартийный крымский татарин мог быть в Гражданскую войну начальником разведки фронта, а затем председателем «тройки» по ликвидации бандитизма. Тем не менее эти факты из жизни Вели не являлись тогда чем-то исключительным.

Трудно оспорить простой факт: мы и в 1919 г. находим имя В. Ибраимова в так называемом «Списке № 8 организации татар Крыма Милли-Фирка» (Бочагов, 1932. С. 57), правда, не в составе Центрального комитета этой партии, в чём его обвиняли позже, когда членство в Милли Фирка стало рассматриваться как криминал. Но тот бесспорный факт, что Вели, уже занимая ответственные посты в складывавшихся структурах советского государства, затягивал, насколько это было возможно, со своим вступлением в ВКП(б), говорит об одном — о сильном подозрении, которое он всегда питал к партии ленинцев. И особенно — к её национальной политике. Само же вступление в партию состоялось, по словам его сына, только после долгой и доверительной беседы Вели с Лениным, где вождь торжественно гарантировал ему (не исключено, что с долей искренности) предоставление Крыму статуса республики — равноправного члена советской федерации. То есть не ущербно-автономного, а образцового советского социалистического государственного образования, мусульманского естественно. Лишь получив это слово чести, Вели решается окончательно связать свою судьбу с будущей Россией, вступив в её единственную легальную партию (АМ ФВ. Д. 5. Л. 3, 3 об.)³.

Но до этого было ещё весьма далеко от той поры, когда в 1919 г. советское правительство начинает отдавать В. Ибраимову известное предпочтение по сравнению с его земляками даже более зрелого возраста. В этом году его вводят в состав делегации, направляемой в Турцию для налаживания деловых контактов с лидером прогрессивного движения в соседней Турции Кемалем Ататюрком. Утверждают, что в 1920 г. он стал сотрудником Особого отдела Закавказского фронта, до этого участвуя в боях с белогвардейцами «в составе воинских спецформирований мусульман-красноармейцев» (Ибадуллаев И. 2009. С. 14). Затем, уже в середине 1921 г. он участвует в работе Всекрымской татарской беспартийной конференции, где избирается в президиум наряду с крупнейшими лидерами национального движения — О. Дерен-Айерлы, С. Хаттатовым, Х. Чапчакчи, Б. Чобан-Заде, А.С. Айвазовым, З. Булушевым. Через несколько месяцев, 4—6 ноября 1921 г. на 5-й областной всекрымской конференции РКП(б) Вели Ибраимова, уже бесспорно члена партии, избирают в областком (Гарчев, 2001, 134).

Сразу же по завершении конференции, на Учредительном Всекрымском съезде Советов, провозгласившем образование нового государства Крымской Социалистической Советской Республики, В. Ибраимова избирают руководителем важнейшего в те годы административно-политического ведомства — Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции республики. Эти факты показывают, что движение вверх по лестнице местной иерархии шло более или менее демократично, выбор действительно хорошо известных народу, заслуживающих доверия земляков происходил без особого вмешательства Центра. Впрочем, и в других регионах нарождавшейся советской империи тогда, в первые послевоенные месяцы, это ещё не было редкостью. На пост Председателя ЦИК республики В. Ибраимов был выдвинут в 1924 г. (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 1436 а. Л. 1).

Вели Ибраимов (предположительно) в центре справа. Из коллекции музея Ларишес

Однако вряд ли допустимы сомнения в том, что из московских кабинетов за подающим надежды национальным лидером внимательно следили новые вожди империи. Главным образом Сталин. Известно, что вызвать раздражение генсека могли и люди весьма послушные, всячески старавшиеся избегать малейших трений с ним. Но здесь был не тот случай. Как раз приспособленчеством Вели грешил менее всего, и разлад между двумя лидерами становился более чем вероятным.

Первый конфликт со Сталиным возник у Вели ещё в бытность последнего начальником фронтовой разведки. Разбираясь в случайно попавших к нему документах, В. Ибраимов обнаружил (и не скрыл от партии) некоторые вполне бесспорные факты присвоения Сталиным части «экспроприированного» ещё в царское время золота Тифлисского банка. Несколько позже, в 1922 г., когда в Чеченской Автономной области вспыхнул кровавый конфликт между местным населением и большевиками и посланный туда Сталин проявил полную свою безграмотность в национальных проблемах, отчего лишь усугубил раздор, то вместо него в конфликтный регион был назначен в статусе особоуполномоченного члена правительства Вели Ибраимов. Он уладил все проблемы быстро и тактично, усугубив тем самым неугасающую ненависть Сталина, который, не тая её, высказался однажды по этому поводу в том смысле, что может простить всё, «кроме подрыва авторитета» (АМ ФВ. Д. 5. Л. 3).

Второй конфликт был, что называется, тлеющим. В 1922 г., на уже упоминавшейся I Всекрымской беспартийной конференции татар было принято постановление о возвращении этнических крымских татар из стран бывшей Османской империи, куда они эмигрировали после аннексии ханства Россией. Оставшимся в Крыму родственникам эмигрантов было хорошо известно, что в этих странах идёт насильственная ассимиляция их земляков; особенно заметным это было в Румынии. «Всё это способствовало тому, что, с одной стороны, создавало в Крыму настроение в поддержку соотечественников, с другой — возвращение крымских татар и заселение ими пустующих земель становилось велением времени как единственное средство воспрепятствовать дальнейшей колонизации полуострова» (Сеитбекир, 1997. С. 8).

Эта проблема была поставлена перед I Всекрымским учредительным съездом Советов, но в дальнейшем дело с места не сдвинулось, несмотря на искреннюю заинтересованность и готовность к содействию, которая проявлялась у десятков тысяч крымских родственников оказавшихся за рубежом татар. Наконец, уже в 1925 г. Крым ЦИК направил в Москву с большими трудностями подготовленное и вынесенное своё Постановление о разрешении возвращения в Крым 20 000 соотечественников — в качестве первой, пробной партии репатриантов. В Постановлении речь шла о въездных визах, видах на постоянное жительство и трудоустройство репатриантов на старой родине, о предоставлении транспортных средств для перевоза всего этого контингента, о выделении земельных площадей размером в 100 000 десятин и кредита в сумме 1 300 000 руб. сроком на 3—5 лет для приобретения сельскохозяйственного инвентаря и строительства жилья (Озенбашлы, 1997. С. 155).

Не дожидаясь решения Москвы, испытывая непредвиденные трудности в осуществлении уже начавшегося переселения жителей горно-предгорных деревень в степные районы, Вели пришёл к мысли о создании новой общественной организации, которая могла бы взять целиком на себя вопросы и переселения горцев, и реэмиграции крымчан из Румынии и Болгарии.

И такая организация была создана. Её назвали Конь ярдым (Помощь переезжающим). Но не успела она по-настоящему приступить к делу, как ею пристально заинтересовались известные органы. Секретарь Крымского областного комитета ВКП(б) Петропавловский вскоре получил и соответствующую бумагу от председателя крымского ОГПУ Торопкина. В этом документе примечательны два момента. Первый: чекист не мог привести ни одного положения, компрометирующего новую организацию, поскольку на заре советской власти репатриация крымских татар стала одним из положений нескольких партийных документов. Но органы ГПУ насторожил сам состав учредителей Кочь ярдым (А. Озенбашлы, Б. Муединов, А. Куркчи и др.), которых он характеризовал как «видных националистов».

Второй: несмотря на то, что одним из авторов Устава общества и главным инициатором его создания был Вели Ибраимов, имя председателя названо не было, — очевидно, местный чекист чувствовал, что этот орешек ему не по зубам, хотя он и позволил себе оценить будущую функцию Кочь ярдым как прикрытие «для оформления деятельности националистических группировок, не говоря уже о невыгодности передачи таковым (то есть её членам. — В.В.) инициативы заботы о реэмигрантах. В силу чего считаем целесообразным организацию данного Общества этим лицам воспретить» (цит. по: Сеитбекир, 1997. С. 48, 49).

Естественно, и в этих строках сказано далеко не всё. Гепеушник Торопкин не пожелал (или не имел права) сообщить о доводе, который был частью внутреннего документа, подготовленного куда более крупным чекистом и имевшего гриф «Совершенно секретно» — я имею в виду уже упоминавшийся доклад С.Ф. Реденса. Там «обратное переселение в Крым тех многочисленных татар-эмигрантов, которые живут в Добрудже и Анатолии и при благоприятном положении дел охотно переселились на свои старые места» было отнесено к числу националистических установок партии Милли Фирка. Объяснялась и причина неприемлемости такой репатриации: «Это означало бы увеличение количества населения в Крыму вдвое, при этом сплошь зажиточными хозяйственными элементами, которые в громадной мере усиливали бы татарское влияние в Крыму».

Представляли опасность, по мысли Реденса, и те крупные деятели-татары, которые, даже оставшись в Турции, усилили бы своё влияние на крымские дела через своих знакомых или близких из числа соотечественников, вернувшихся на историческую родину: «Из среды крымских татар, находящихся за границей, вышло большое количество чрезвычайно видных деятелей современной Турции, таковы, например, татары Осман-паша — полководец, спаситель Константинополя на позиции Чаталджи во время Балканской войны; Ахмед-Девджет-Бей, многолетний редактор турецкой газеты «Икдам»; Абдураман Шериф Бей, известный историк и министр просвещения; Абдураман Бей, видный финансист и министр финансов, Исмаил-паша — юрист, председатель Верховного трибунала Кемаль-Паши. Наконец, даже сам Кемаль-Паша, сын эмигранта [из] Бахчисарая, таким образом крымские эмигранты имеют огромное влияние на их новую родину. Все эти деятели, как и обширные круги, вышедшие из той же среды интеллигенции, поддерживают постоянную связь со своей первоначальной родиной, таким образом иностранная крымскотатарская политика в значительной степени зависит от вопроса реэмиграции» (цит. по: Ефимов, Белоглазов, 2002. С. 160).

Этот документ, наверняка сыгравший значительную роль в дальнейшей истории предвоенного Крыма, был хорошо продуман и точно направлен. Его автор не мог не знать о завистливой ненависти, которую испытывали большевистские руководители (по большей части из малообразованных низов) по отношению к интеллигенции, да ещё и иностранной. И конечно же, они должны были опасаться конкуренции со стороны перечисленных в докладе блестящих сынов крымского народа в их влиянии на население полуострова — и это уже не говоря о шпиономании, известной по отношению к Крыму с царских времён. Но Реденс сознательно скрыл куда более важный факт (или не был с ним знаком?): целую треть Коммунистической партии Турции составляли представители крымско-татарского меньшинства этой державы (Bennigsen, 1992. P. 120). И уж конечно, они могли значительно повысить уровень сельской коммунистической, но не большевистской прослойки в Крыму. Короче, непуганные коммунисты в СССР не нужны.

Президиум КрымЦИК. Сидят (слева направо): Сулейман Ибраимов, С.Я. Умеров, И.В. Белолипецкий, Вели Ибраимов, У.В. Балич, Н.Г. Хамитова, М.П. Дагаев. Стоят: Япиев, Р. Кокасон, Я.Т. Лаубе, Т.Д. Эйзенбраун, С.А. Поляков, А.Э. Памукчи, О. Ислямов. Фото из: Весь Крым, 1926

Безусловно, информация доклада Реденса о таком содержании переселенческих инициатив В. Ибраимова пошла по инстанциям всё выше. После чего (вряд ли по чистому совпадению) и возникла кремлёвская идея отвода степных земель, пока не поздно, совсем иным переселенцам, а именно, евреям Украины, Белоруссии, и даже Палестины. И это решение стало зародышем третьего конфликта между Сталиным и Вели Ибраимовым.

Через несколько лет личные счёты двух советских лидеров углубились острыми политическими разногласиями. Первым из них было «непонимание» В. Ибраимовым сущности НЭПа. Крымский председатель воспринял эту новую политику в совершенном соответствии с её духом и буквой, то есть, согласно с ленинской формулировкой, как реформу, задуманную «всерьёз и надолго». И начал суперактивно содействовать нэпу в направлении изменения режимной атмосферы, системы власти на республиканском уровне. То есть, не пускаясь в теоретические споры о понимании новой политики, он стал претворять её в жизнь практически, вмешиваясь в решения большевистских аппаратов Крыма относительно сотен и тысяч человеческих жизней.

Случаев, когда обладавший уникальным политическим и административным весом в республике председатель помогал простым людям, было множество. Не все они отражены документально (задачи сбора фактов биографии Вели при его жизни никто себе не ставил). Но документов по немалому числу подобных дел чисто стихийно отложилась в архивах такая масса, что для историка нет иного выхода, как оставить разбор их на долю грядущих поколений исследователей, а здесь ограничиться приведением всего нескольких примеров, пусть даже не претендующих на типичность.

Вот просьба к председателю Эннана Аджи-Мустафы и Реджеба Джевдета, руководителей Кучук-Ламбатского сельскохозяйственного товарищества «Урлук» («Семя»). В 1922—1924 гг. оно имело собственный винный подвал в центре Симферополя (на Салгирной), на который был «спущен» совершенно непомерный налог (218 золотых рублей в месяц, что равнялось 550 литрам марочного вина). Едва кооператоры кое-как справились с этим побором, как в феврале налог снова увеличился — в полтора раза, тогда как весь месячный оборот подвала составлял всего-то 2000 л в месяц. Поэтому в своём письме председателю крестьяне резонно указывали, что от такого налога «в очень скором будущем крымские виноградники превратятся в дикие леса, потому что крестьяне при таких тяжёлых условиях не в состоянии будут обрабатывать своих виноградников» (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 241. Л. 60). Прошло совсем немного времени, и по распоряжению Вели налог для «Урлука» был существенно снижен.

А вот краткая резолюция председателя, освобождающая от милицейского штрафа в 23 руб. золотом, неведомого ему Мемета Муллина (ГААРК. Ук. дело. Л. 64). Или письменное подтверждение Вели-беем личности известного ему алуштинца Сеит-Мемета Мустафы с просьбой ускорить освобождение последнего из тюрьмы (ГААРК. Ук. дело. Л. 88). Причём дело было не в социальном сочувствии бывшего печатника к этим и иным «братьям по классу». Председатель без колебаний заступался за бывшего помещика и эскадронца Абкерима Абдурешита, препятствуя его высылке из Крыма (ГААРК. Ук. дело. Л. 117, 117 об.), или бывшего крупного феодосийского землевладельца Абдул-Гани Темирова (ГААРК. Ук. дело. Л. 122—125). Иногда резолюции Вели спасали людей в прямом смысле слова, он был последней надеждой осуждённых. Так, он, едва успев вывести буквально из-под расстрела полуграмотного ак-шейхского крестьянина Сеит-Ибрама Сеит-Ваапа, тут же отдавал распоряжение о пересмотре дела осуждённого на высылку евпаторийца Сади Абдуллы (ГААРК. Ук. дело. Л. 341, 341 об., 428), и т. д. и т. п.

Притом было бы ошибкой считать, что такую отзывчивость В. Ибраимов проявлял только по отношению к крымским татарам. Сохранились сотни его резолюций на просьбах обиженных местными властями русских, евреев, караимов... Вот одно из таких дел, — оно касалось представителя весьма славной среди караимов фамилии Ходжаш. Пятидесятилетний купец II гильдии Исаак Ходжаш, известный и пользовавшийся огромным авторитетом среди разноплеменного населения всего Крыма, честнейший человек (он являлся, среди прочего, председателем Евпаторийского общества взаимного кредита) и щедрый благотворитель, был 24 июня 1923 г. совершенно безвинно приговорён к высылке из Крыма с конфискацией всего имущества. На его защиту стали не только караимы, но и евпаторийские татары Азамат Аппазов, Зекирья Арипов, С. Муждаба, М. Мустафа, Абдулджеппар Абдул-Казим и другие (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 241, Л. 53—57). Но спасти этого достойного человека удалось только после вмешательства В. Ибраимова.

Итак, Вели Ибраимов открыто стал на защиту своих земляков, не только не скрывая этого, но и буквально призывая всех честных коммунистов к спасению народа конкретными делами. Сталин, а некогда и Ленин, всегда опасались именно тех видов активности («вредной самодеятельности»), что способны вырвать инициативу у партии. В такой ситуации компромисс между кремлёвскими верхами и местным партийным руководством становился невозможным. Но для конкретных мер против строптивого крымского председателя ЦИКа требовался конкретный же повод. Его поисками активно занимались большевики Москвы и Крыма, однако эта работа оставалась безрезультатной до того, как были проведены кадровые перестановки.

Уже став председателем КрымЦИКа (1924 г.), Вели ознакомился со сталинским планом колхозного строительства (согласно которому именно Крым почему-то должен был возглавлять всесоюзную кампанию коллективизации). Против этого коллегиально принятого плана В. Ибраимов, естественно, выступить не мог. Но, поблагодарив вождя за доверие, он фактически от колхозного строительства самоустранился. Результат был ясен и без сводок статистики — число колхозов не росло, а уменьшалось, кампания на протяжении всех 1920-х уходила в песок (подробнее см. ниже). Возникает вопрос, почему Сталин, имевший к тому же личные счёты с В. Ибраимовым, не убрал его с первого поста в республике? Абсолютно верный ответ вряд ли когда-нибудь может быть получен — генсек не оставлял записок о возникновении и осуществлении своих замыслов. Однако близкий к истине вывод можно сделать, опираясь на дошедшие до нас оценки личности Сталина, сделанные его современниками.

В данном случае неплохо проясняет ситуацию запись, сделанная в кругу, питавшем понятный интерес к личности кремлёвского диктатора и профессионально изучавшем черты его характера. Имеются в виду учёные и политики Третьего рейха, в частности близкий к Гитлеру автор ценных дневниковых записей Герман Раушинг. В марте 1944 г. он записал, что фюрер в недавнем разговоре с румынским диктатором Йоном Антонеску так охарактеризовал Сталина: «Даже если у него в руке револьвер, а противник вооружён лишь ножом, он дождётся, пока тот уснёт; это Голиаф, опасающийся Давида. Лютость дикого зверя сочетается в нём с малодушной низостью человека» (цит. по: Социо-логос. Вып. I. 1991. С. 395).

Действительно, Сталин терпел В. Ибраимова, опасаясь открыто линчевать руководителя национальной республики — это могло не просто насторожить, но и возмутить, и вызвать протест коллег крымского лидера из других национальных регионов. И вождь стал ждать — но отнюдь не пассивно. Уже в эти годы Москва принимает решение «укрепления кадров» южной республики проверенными людьми, которые могли бы противостоять строптивому Ибраимову. Одним из «варягов» такого рода был С. Сеид-Галиев.

Примечания

1. Позднее этот дом стал собственностью Вели, а после революции здесь разместили Дом крестьянина; в настоящее время здание снесено. История того, как небогатый рабочий парень неожиданно стал домовладельцем, такова. Мемет Ибраимов был удачливым зажиточным коммерсантом, но умер довольно молодым. Накануне смерти он завещал практически всё своё имущество Вели, с тем чтобы брат воспитал его сыновей, Сеит-Ибрама и Реуфа Ибраимовых (жена Мемета была больна чахоткой и дети не могли с ней постоянно общаться). Поэтому после смерти Мемета этот дом в центре Симферополя перешёл к Вели, а на гувернантке Реуфа, приехавшей из Эстонии, молодой крымской татарке по имени Наир, Вели через некоторое время женился.

2. Здесь имеются в виду добросовестные авторы, получившие возможность писать в перестроечных условиях гласности и ошибающиеся, очевидно, также вполне добросовестно. К иному ряду относятся официозные сведения о жизни и деятельности В. Ибраимова, созданные после его осуждения и наполненные не столько ненавистью, сколько заказной ложью. Наконец, не вполне пригодны к использованию и те источники, что сложились ещё при жизни председателя. Они поражают как безмерным славословием в его адрес, так и совершенно нелепыми измышлениями, задуманными явно с целью сделать из Вели «стойкого большевика» гораздо ранее, чем он услышал само это слово. К числу таких мутных источников относится известная в своё время статья «Вели Ибраимов», опубликованная 12 декабря 1924 г. в Яш Куввет и впоследствии многократно перепечатанная в других изданиях (последний раз — в первом номере Ени Дунья за 1991 г.). В этой статье приводились данные о том, что В. Ибраимов, ещё будучи мальчишкой (то есть в годы работы у И. Гаспринского), изготавливал бомбы, разбрасывал листовки и так далее. Эти и иные выдумки газетчиков приводили Вели в ярость, как любое враньё, но он был вынужден терпеть их, — в годы его жизни все они утверждались идеологами Политбюро и были обязательны к напечатанию (АМ ФВ. Д. 5. Л. 4 об.).

3. Данный архивный шифр обозначает не вполне обычный источник, а именно запись свидетельств покойного Тимура Велиевича Марьяновича, сына Вели Ибраимова, записанные автором с его слов дважды, 25.10.1991 г. и 02.04.1996 г. Т.В. Марьянович составил себе картину бурных событий, разворачивавшихся вокруг его отца в 1920-х не только из собственных наблюдений, но и из обильной информации, переданной ему матерью Нияр Ибраимовой (от которой Вели-бей не скрывал ничего не только из содержания своей работы и политической борьбы, но и из планов и сокровенных размышлений), с союзным наркомом юстиции Н.А. Апетером, с секретарём Верховного Совета СССР Аблякимом Гафаровым, с Б.У. Умеровым, который в 1920-х был первым секретарём РКСМ Крыма, некоторыми московскими аппаратчиками, обиженными Сталиным и не без оснований видевших в Вели (а после его смерти — в его вдове) единомышленников или, во всяком случае, верных людей, с которыми можно было говорить откровенно, не опасаясь доноса.