а) Теория ликвидации класса

Выше говорилось о смысловом различии двух кампаний: раскулачивания и ликвидации кулачества. Но это не означает, что между этими масштабными операциями была резкая граница. В большинстве крымско-татарских (и не только крымско-татарских) деревень первая кампания плавно переходила во вторую. Более того, как упоминалось, несомненные признаки этой второй различались и за 2—3 года до официального её провозглашения. И всё же отметим момент официального старта нового типа массовых репрессий.

Впервые этот, для большинства крымцев малопонятный (в силу неимоверности, неправдоподобности по тотальному своему смыслу) термин «ликвидация кулачества как класса» употребил, кажется, сам Сталин. Во всяком случае, в канун нового 1930 года он провозгласил эту задачу на конференции аграрников-марксистов, объяснив, что кулаков можно было бы уничтожить и раньше, но не было базы (о человеческих судьбах в этой речи и слова не сказано). Зато теперь, продолжил вождь, «имеется база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс» (Сталин. СС. Т. XII. С. 168).

Пока это были слова. Пусть самого могущественного персонажа в тогдашней трагедии, но всё же не более чем слова, а не чёткое и конкретное указание. Понятно было, что указание будет непременно (оно и появилось — см. ниже). Но образцово-большевистское партийное ядро полуострова не могло ждать! И Крым снова обогнал Москву — почти на месяц.

Второго января 1931 г. из Симферополя пошло по районам Циркулярное письмо, где Крым ЦИК, мистически предугадал основные положения ещё не опубликованного (возможно и ненаписанного) цековского документа. В письме указывалось, что в районах сплошной коллективизации, где «бедняцкие и середняцкие массы... огромной волной идут в колхозы», основным становится требование «беспощадно бороться с кулачеством, подрывающим колхозную стройку, решительно очищать колхозы от чуждых, антисоветских элементов» (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 2. Д. 116. Л. 7, 8).

Почти месяцем позже был опубликован долгожданный текст Постановления ЦК от 30.01.1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», а также дополнительная Инструкция от 04.02.1930 г.

В этой Инструкции излагалась разработанная комиссией Молотова техника разделения кулачества на три категории (для последующей различной их «обработки»):

В I категорию входили те, кто в прошлом был замечен в контрреволюционной деятельности (по всей стране их удалось набрать 63 000 семей);

«Миллионы обвиняют тебя в убийстве!» Из газеты Fölkischer Beobachter, 1941 г.

Во II — «в высшей степени эксплуататоры», самой своей сутью содействовавшие контрреволюции (150 000 семей);

В III — «лояльные кулаки».

По принадлежности к той или иной категории определялась и судьба каждой семьи: I—II подлежали аресту и высылке в отдалённые области, III же — перемещению в той же области, но на необработанные земли, подальше от колхозов и кооперативов. Принадлежность к I категории определяло ОГПУ, списки II—III формировались на местах согласно характеристикам деревенских активистов, председателей сельсоветов, и с использованием доносов от рядовых односельчан (Спецпереселенцы, 1992. С. 21, 22).

В первом документе чётко указывалось, что партия имеет «полное основание перейти в своей практической работе от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Это утверждение наводит сразу на несколько вопросов, первый из которых: а был ли класс?

По справочнику «Народное хозяйство СССР 1922—1982 гг.», стр. 225, следует, что в 1928 г. в СССР было 26 000 000 крестьянских хозяйств и 670 000 постоянно нанимавшихся батраков. Учитывая, что кулацкие семьи состояли из 6—7 человек, то чтобы им, не работая самим (то есть живя за счёт чужого труда) как-то прокормиться, нужно было эксплуатировать не 1 батрака, а по меньшей мере 4-х. Таким образом всесоюзная армия батраков в 670 000 человек была в состоянии обеспечить существование лишь 167 тысячам кулацких семейств. Да и это много, так как не все из батраков нанимались только к кулакам; многие работали по 1—2 человека у хозяина, который в таком случае кулаком не считался и в общую цифру кулачества не входил. Итак, максимум 167 000, а скорее всего, где-то около 130 000, или 0,005 часть от общего числа 26 000 000 крестьянских семей, — это, конечно же, никакой не класс, он и на прослойку не тянет...

А теперь о цифрах по Крыму. По далеко не полным данным, лишь с 31 января по 26 февраля 1930 г., то есть за каких-то полмесяца, согласно Спецсводке № 2 ОГПУ «Об операциях по кулачеству» значилось: «Всего по состоянию на 16 февраля 1930 г. по Крыму по ликвидированным разработкам и изъятым одиночкам числится 2295 арестованных. Из них: изъято по 1-й категории — 1774 чел.; по 2-й категории — 521 чел., ликвидировано к/р организаций 1 с количеством по ним участников — 250 чел. Социальный состав арестованных: Лишенцев 130 чел., зажиточных 7 чел., середняков 59, бедняков 51, служащих 130 чел. Ликвидировано группировок 48, с количеством по ним участников 169 чел. На сборных пунктах сосредоточено кулацких семей — 115» (Советская деревня. Т. IIII. Кн. 1. С. 113).

Той же весной, но несколько позже в категорию кулаков явно стали включать, помимо зажиточных крестьян, и «неблагополучных» по социальному происхождению: Из спецсводки № 48 «Об операциях по кулачеству» на 20 марта 1930 г. следовало, что всего «в АКССР по ликвидированным к/р организациям, группировкам и изъятым одиночкам по 1-категории числилось 1458 арестованных. Из них: кулаков — 959 чел., торговцев — 9 чел., служителей религиозного культа — 190 чел., служащих — 5 чел., белых офицеров — 4 чел., середняков — 60 чел., бедняков — 29 чел., батраков — 2 чел. Всего 2808 чел». Из других списков следует, что из духовенства по контрреволюционным организациям проходило — 20 чел., по антисоветским группировкам — 54 чел., а одиночек-контрреволюционеров — 116 чел. (Советская деревня. Т. III. Кн. 1. С. 131).