б) Садоводство

Очевидно, на этой теме придётся остановиться поподробнее не только из-за её вечной актуальности для Крыма, но и ещё по одной, не совсем обычной причине. Дело в том, что и доныне не прекращаются активные попытки всячески принизить способности традиционного крымскотатарского общества к самостоятельному творчеству, мирному хозяйствованию, выработке соответственных эстетических норм и так далее. В частности, в литературе и прессе встречаются ничем не подтверждённые замечания насчёт того, что и в садоводстве Крымского ханства не было ничего, достойного упоминания, что своей садово-парковой и плодоводческой культурой Крым должен на веки вечные быть благодарен русским, которые осчастливили его завозом и культивацией на диких просторах сотен новых, прекрасных деревьев, кустарников и виноградных лоз.

Избегая голословности, приведём несколько примеров такого рода всего из двух небольших статей. Оказывается, до аннексии «большая часть деревьев и кустарников, воспринимаемая сейчас как неотделимая часть ландшафта, отсутствовала (кипарисы, тополи, акации, магнолии, пальмы и десятки других растений-репродуцентов)» (Веникеев, 1994. С. 15—16). Оставим без внимания таинственные «растения-репродуценты», но каким образом Крым превратился в некий полигон, куда человек за несколько десятилетий успел завезти «большую часть» его флоры? В Крыму представителей флоры, в основном, дикой — десятки и сотни видов¹. И если бо́льшую часть их в Крым завезли русские, то непонятно, кто эту грандиозную, совершенно уникальную в истории природных регионов кампанию оплатил? И, кстати, где её следы в исторических источниках? К сожалению, К. Веникеев не приводит абсолютно никаких данных (даже непроверенных) по проведению такого опыта, а ведь он был бы полезен в озеленении других пустынь и бесплодных пустошей...

Кроме того, Крыму были якобы неведомы культурные инжир, миндаль и даже обычный тополь. Была «абсолютно неизвестна шелковица» (непонятно, чем же кормили местного шелкопряда, дававшего в старину сырьё для целой отрасли крымского ремесла?), виноград был ужасен на вкус, и так далее, уверяет тот же автор (Там же). В Алупке первые два кипариса посадил не кто иной, как Г. Потёмкин, эти-то два дерева — «праотцы всех растущих теперь в Крыму кипарисов», говорит другой, более от нас отдалённый временем писатель (Всеволожский, 1839). Последний раз фантастическое утверждение о полной неосведомленности крымских татар в культурном садоводстве повторил один из авторов солидного исторического журнала (Отечественная история, 2000, № 3. С. 185), слепо уверовавший в научную добросовестность более раннего исследователя (Подр. см. ниже).

Истоки этой дурной традиции в российской историографии Крыма неясны, как, собственно, истоки почти любой лжи. Возможно они — в откровенно бездарных и, что хуже, насквозь фальшивых виршах некогда печатавшегося, но не без причины быстро и прочно забытого поэта эпохи аннексии Крыма:

«Тогда была во дни их (то есть крымских татар. — В.В.) буйства
Тогда ни виноград, ни смоква (инжир. — В.В.),
Ни персики, ни абрикосы Природных вкусов не имели»

(Бобров, 1798. С. 136—137)

Возможно, прочтя именно эти строки, другой, действительно крупный русский поэт, не удержался от ехидного замечания:

«Я вижу тень Боброва!
Она передо мной,
Нагая, без покрова,
С заразой и чумой Сугубым вздором дышит...»

(Батюшков К.Н. Сочинения. Т. 2. М., 1989. С. 132)

Попытаемся, по ходу нашего анализа «растительного» сюжета, разобраться с этой грустной картиной полупустынного Крыма и его совершенно безвкусных плодов.

Для Крыма фруктовые сады — вообще особая тема. Неслучайно из всего ландшафтного многообразия полуострова наибольшей привлекательностью для путешественника обладали именно парки и фруктовые сады, что и отмечалось задолго до появления в Крыму русских: «Кипарисы, яблони, груши, слива, айва и ореховые деревья растут везде в изобилии» (Тунманн, 1936. С. 19). «Очень много кипарисов и айвы» (Willis, 1787. P. 10). «Их дома окружены садами, к ним ведут кипарисные (курсив мой. — В.В.) аллеи» (Büsching, 1785. S. 323). О том же писали ещё более ранние исследователи природы Крыма, обнаружившие здесь и в начале XVII в. прекрасные сорта груш, яблок, слив, вишни и ореха (Luce, Beauplet, Lamberty, 1634. P. 3).

«Особенно славились они своим умением разводить сады... Некоторые города [в XVIII в.] буквально утопали в зелени садов» (Рольденберг, 1883. С. 68). Слава, в общем-то, заслуженная. В садовом деле Крыма в XVIII в. и раньше были весьма развиты и селекция, и гибридизация и аккультурация постоянно завозимых из-за рубежа экзотичных сортов и видов растений. О том, что садоводство являлось товарным в Средние века, уже говорилось; но и к моменту аннексии оно не угасло: «Ещё до присоединения Тавриды к Российской империи садоводство находилось там в весьма значительной степени, и Крымские синапские яблоки вместе с виноградом уже и тогда развозились по соседственным провинциям» (Стевен, 1839. С. 46). Важно лишь отметить, что это передовое для своего времени садоводство не считалось монополией учёных или же нанимавшей их национальной элиты, оно было неотъемлемой частью крымскотатарской народной культуры.

То же самое можно сказать и насчёт облагораживания местных культурных и диких сортов плодовых деревьев: «У татар дело прививки считается великой заслугой перед Богом, и раньше они очень часто делали прищепы на дикие деревья в лесах» (Чеглок, 1910. Т. II. С. 22). «Несмотря на то, что в крымскотатарских садах вы не отыщете признаков ни регулярности [западных садов], ни [европейской] школы, тем не менее сады пользуются здесь внимательным уходом, хорошим поливом, перекапыванием и удобрением, деревья подрезаются и облагораживаются прививкой» (Engelhardt, Parrot, 1815. S. 45—46). Садоводство было поистине народной наукой, ведь даже при невозможности завести необходимую для проращивания саженцев, профессионально оборудованную теплицу, крымский татарин не бросал этого увлекательного дела, а использовал с той же целью собственный дом: «Небольшую оранжерею здесь замещает во время холодов татарская изба» (Паллас, 1793. С. 155). Чего же удавалось в результате достичь к концу ханского и началу царского периодов?

«Нет ничего прекраснее Алуштинской долины; сплошь тянутся плодовые сады. У подножия большинства деревьев вьётся виноградная лоза, ветви и плоды которой переплетаются с ветвями деревьев. Нежащая глаз зелень ковром покрывает землю, повсюду орошаемую при посредстве каналов, которые доставляют воду на возвышенные места с верховьев речки. Плодовые деревья старые и невольно приходит на мысль, что [всё это —] остатки древней земледельческой культуры... И сейчас ещё, несмотря на то, что эти плодородные земли заброшены... ещё великолепны эти старые насаждения... эти прекрасные зелёные газоны, орошаемые каналами, искусно проведёнными от высоко лежащих источников всюду, где только можно пожелать их присутствия» (Ромм, 1941. С. 59, 61)².

«Старые татарские сады, которых так много при этой деревне (Элиз-оба, в наст, время не существует. — В.В.), заселённой ныне русскими, очень хороши, — как здесь, так и далее по Каче. Они удивительно плодородны и засажены хорошими сортами дерев. Особенно хорош известный сорт яблоков, называемый «синап». За ними обыкновенно приезжают сюда извощики и увозят их отсюда в Москву и Петербург» (Паллас, 1793. С. 84). Шума, находившаяся в довольно глухом месте (дорога Акмесджит — Алушта представляла ранее собою просто тропу), тем не менее «утопала в виноградниках и деревьях всех видов» (Besse, 1838. P. 225).

В окрестностях Карасубазара другой путешественник увидел в 1787 г. «...множество мелких сёл, живописно разбросанных в [дикорастущей] зелени и огромном количестве фруктовых садов, в которых деревья беззаботно теснят друг друга» (Baert, 1797. S. 19). Вокруг Дерекоя, по свидетельству Палласа, росли старые каштановые деревья, которые почти каждый год приносили плоды. «Теперь, — отмечает он, — кроме [самого] Дерекоя здесь не видно почти ни одного каштанового дерева» (Паллас, 1793. С. 165). Понятно, что имеется в виду не конский каштан, а съедобная, культурная разновидность этого дерева, после аннексии действительно пропавшая практически со всей территории полуострова и в прежнем объёме не восстановленная и доныне.

У нас есть свидетельство и о садах степной зоны, существовавших благодаря искусственному орошению: «Около Козлова (то есть Гёзлёва. — В.В.) и в Тарханской куте [имеются] сады, в коих плодоносные и другие разные деревья без всякого почти присмотра произрастают...» (Габлиц, 1785. С. 4). А через десяток-другой лет российской оккупации очередной внимательный гость Крыма отметит: «Гранатовые, масличные, фиговые и лавровые деревья, которые прежде были садовые, ныне одичали...» (Герман, 1808. С. 157). О том, что это были именно татарские, причём очень старые сады, говорит возраст плодовых деревьев. Когда некий маркиз де Кастельно посетил Крым в 1820-х гг., то обнаружил в одном из садов Алупки маслиновое дерево, окружность ствола которого у корня равнялась 10 метрам. Там же он нашёл виноградную лозу, которая была более похожа на дерево, так как толщина её превышала полметра (Караулов, 1874. С. 39). Понятно, что эти растения могли достичь столь почтенного возраста благодаря не только природе, но и грамотному уходу за ними, без которого присоединенный к России Крым, его сады и парки, стали совсем иными...

Всё это — общие впечатления. Попытаемся теперь хотя бы вкратце перечислить виды и сорта различных плодов, выведенных в Крыму до его захвата.

Черешня была красная и более крупная жёлтая, оба сорта поспевали уже в мае—июне. Жёлтая была отмечена уже в XVII веке, она была «столь сочная, что сочнее и вкуснее даже черешни из города Банья-Лука в стране Боснии... Если человек съест некоторое количество этой черешни, его пищеварение улучшится, а тело его окрепнет. Такая это сочная белая черешня с особыми качествами, которую называют также гюльнари» (Челеби, 1999. С. 79). К концу ханского периода в Крыму произрастало уже три сорта: крупная жёлтая и полупрозрачная Таргана-кирес, чёрная крупная Кара-кирес, имевшая форму сердца, удивительно сочная (русские называли её позднее Шпанской вишней), а также упомянутая выше и ставшая крайне редкой белая Ак-кирес (Pallas, 1801. S. 443).

Вишня, судя по записи иностранного путешественника конца XVIII в., культивировалась не только обычная, но и искусственно выведенных карликовых сортов. Эти деревья были более плодоносны и удобны при сборе урожая: от Мангупа вплоть до бахчисарайских предместий «...я видел множество очень малорослых вишенных деревьев, покрытых цветами; плоды этих деревьев, говорят, очень вкусны» (Караман, 1854. С. 1453). Из других крымских сортов сохранилось одно имя — Ал-кирес (обычная поздняя, часто встречалась и в лесах, близ руин старых деревень). Были распространены и два неместных, судя по их названиям, сорта: Бендер и Анадолу (Анатолийская).

Слива имелась четырёх основных сортов: 1) Желтая круглая, величиной с грецкий орех Сар-эрик (Бахчисарай, Судак). 2) Жёлтая, продолговатая, более крупная, похожая на Ренклод (Бахчисарай, Зуя). 3) Изюм-эрик, тёмно-красная или чёрная, некрупная, заострённая с обоих концов, из которой давили сок или делали чернослив. 4) Чёрно-фиолетовая, величиной с куриное яйцо Джан-эрик (Бахчисарай, долина р. Тиберти).

Менее распространенной была розовая Ал-ерик. Удивительно урожайными были Орах-эрик, Печен-эрик и совершенно чёрная Куз-эрик. В целом крымская слива производила на путешественников впечатление своей величиной: «она здесь вдвое крупнее обычных сортов», записал английский гость Крыма (King, 1788. P. 229. См. также: Герман, 1808. С. 157; Железнов, 1871. С. 18).

Груши были пяти основных сортов: 1) Жёлто-зелёные, круглые, весьма сочные, созревали в июле (горный Крым). 2) Жёлтые, «отменного вкуса», (Кача, Тиберти). 3) Жёлтые, «величиной и вкусом всех превосходившие», созревали в августе (Индол, Кача). 4) Жёлто-зелёная в красную крапинку, «в самую глубокую осень поспевает», лежит до весны (Алупка). 5) Круглая, плоская, напоминающая яблоко сорта Бергамот (Карасубазар). Из этих и других сортов назовём по именам Султане, Куту-армуд, Терез, Шише, Акъ-армуд, Сияр, Боздаргал, Сазы-Боздаргал, Муллахти-армуд, Кёк-сулюн, Альбузан (поздние), Миск-армуд (ранние, поспевали уже в июне), Ашрапай, Кирес-армуд, Балл-армуд, Бей-армуд, Хыйар-армуд (то есть «огуречная») и т. д. (Pallas, 1801. S. 441).

Яблонь имелось несколько сортов с различным временем поспевания, от июля до сентября. Самый поздний сорт культивировался у Судака: плод был плоский, тёмнокрасного цвета, отмечали, что он «приятной квасной вкус имеет» (Габлиц, 1785. С. 71). «Таких яблок, как здесь, нет больше нигде в заселённой четверти [Крыма]. Эти судакские яблоки известнее даже, чем яблоки садов Малатьи под названием назлы и яблоки сада Костандиль в Румском эйялете. Они благоухают как мускус и амбра. Даже некоторые поэты и сочинители написали в книге ...о судакских яблоках: «Радость, радость, радость, как яблоко. С Богом — воздержание от греха». Эти судакские яблоки столь же приятны и вкусны, как яблоки садов города Коджа-эли Измирского санджака (Малая Азия. — В.В.). Они жёлтого цвета, каждое весит чуть ли не окна (то есть 1,3 кг. — В.В.), а косточки из них вытаскиваются. У тех, кто их попробует, обоняние наслаждается, и очень сильно» (Челеби, 1999. С. 79).

Сохранились известия и о таких сортах, как Султан-синап, Кандиль-синап, Кара-синап, Челеби, Сары-челеби, Памук-алша, Гуль-пембе и др. Крымскотатарские селекционеры добивались не только прекрасных вкусовых качеств яблоневых сортов, но и невероятной урожайности их: одно 30-летнее дерево сорта Синап могло нести 2000 плодов; естественно, при этом вокруг ствола высился целый лес тонких подпорок-чаталов (Grimm, 1855. S. 79—80). Старые татарские сорта высоко ценились и в более позднем садоводстве: упомянутые сорта Челеби и Гуль-пембе совершенно не поражались долгоносиком, самым страшным вредителем яблоневых садов (Симиренко, 1898. С. 8).

Шелковица. Уже тогда был выведен сорт, который, как и ныне, почему-то называли в Крыму «стамбулкой» или «Стамбул-дут» (под этим именем он был известен и в науке того времени — Moms Constantinopolitana). Он сразу был выделен из других сортов («чёрная, величиной с чернослив ягода... с отменно большим листом» — Габлиц, 1785. С. 71) посещавшими Крым учёными, указывавшими, что этот сорт был широко распространён до аннексии, да и выведен здесь, а не за морем.

Крымские татары потребляли шелковичных ягод «как свежих, так и сушёных весьма много... делая и сироп, который при лечении разных болезней с пользой употребляется» (Там же). Были более мелкие сорта с плодами красными и белыми, их листья также использовали — в местном шелководстве. Огромное количество старых деревьев погибло в первые десятилетия после аннексии; тому виной была красивая, лимонного цвета древесина шелковицы, из которой русские чиновники и офицеры заказывали мебель (Герман, 1808. С. 160).

Трудно удержаться и не привести описание этих старых, ещё ханского периода деревьев, увиденных в Дерекое немецким путешественником начала XIX в.: «У каждого дома здесь по несколько инжирных, шелковичных и ореховых деревьев. Их огромные стволы и ветви имеют перед нашими фруктовыми деревьями то преимущество, что они несравненно более живописны... Когда мы вошли во двор Исмаила, то он протянул нам тарелку с шелковичными ягодами, которые были не только очень вкусны, но и отличались невероятным размером. Как счастливы были бы ребятишки Германии, если бы их детство протекало в тени этих величественных деревьев с сочными ягодами!» (Kohl, 1841. S. 195).

Грецкий орех рос повсюду, но самый крупные плоды его собирали в районе Старого Крыма. Известно, что это дерево славится не только своим долголетием, но и длительным периодом плодоношения. Поэтому нередко древние орехи передавались по наследству на протяжении многих поколений. При этом они могли находиться не в саду хозяина, а в разных местах деревни или прилежащей местности.

Ореховые стволы достигали невероятных размеров. В одной из деревень вблизи Алупки в XIX в. плодоносило дерево, окружность ствола которого достигала 80 футов или более 26 метров (Завадский-Краснопольский, 1874. С. 23). Всего одно такое могучее дерево вполне могло прокормить скромную крымскотатарскую семью: путешественникам часто показывали экземпляры, урожай с каждого из которых достигал 80 000—100 000 крупных плодов (Craven, 1855. P. 5). Один из таких орехов, росший у мраморной чешме в центре Партенита, принося годовой доход в «500 талеров» (500 руб. ассигнациями), кормил сразу три семьи, отчего о нём прослышали даже иностранные путешественники (Мормон, 1840. С. 216; Goebel, 1837. S. 265). Но и его превосходил знаменитый тысячелетний орех в Байдарской долине, дававший в год гораздо более 100 000 плодов и кормивший пять семей, мирно деливших эту благостыню между собой (Grimm, 1855. S. 84).

Вопреки общепринятому мнению, родиной грецкого ореха является отнюдь не Греция. Классик истории европейского садоводства указывает, что на юг Балканского полуострова эта ценная культура была завезена из стран, расположенных на берегах Чёрного моря (Золотницкий, 1911. С. 293). Так что не исключено, что этот вид ореха был выведен на самой цветущей среди причерноморских территорий, то есть на Крымском полуострове.

Фундук был представлен в Крыму тремя сортами. Обычный садовый или лесной имел небольшие плоды. Но имелись и два особо ценных сорта: Бадем-фундук с высокими, пышными кустами и удлинёнными, тонкокорыми плодами, и Требизонд-фундук, плоды которого были короче, ближе к шаровидной форме, и самые крупные по размеру. Его красивые кусты встречались только в крымских садах (Pallas, 1801. S. 446). Следует заметить, что лесной фундук с круглыми или продолговатыми плодами был не менее вкусен, чем садовые сорта. Последние часто собирали на продажу, в том числе и за пределами Крыма, так как у продолговатого фундука скорлупа тоньше, почти как у садового Бадем-фундука, за что его особенно ценили (Железнов, 1871. С. 19).

Виноград насчитывал к моменту аннексии более 20 только общеизвестных сортов. В своё время они были подробно описаны академиком П.С. Палласом³, посетившим Крым через 10 лет после аннексии и заставшим все старинные сорта винограда. Назову основные из них, руководствуясь этим сочинением и оставляя местные наименования в той форме, в какой их записал на слух автор.

Из белых сортов названы следующие. Шыра-изюм, имевший овальные полупрозрачные ягоды, из которого изготовляли сухое вино, а также Какура-изюм с овальными тонкокожими ягодами средней величины, желто-зелёного цвета, очень сладкими, с матовым жемчужным блеском. Этот сорт считался в Судаке и Козах наилучшим для вина, им была занята здесь половина всей площади местных виноградников. Сурма-изюм являлся разновидностью предыдущего сорта, его выращивали гораздо меньше и использовали как столовый. Более сладким был другой столовый сорт, Канние. Ягоды Тергюльмека отличались желтовато-коричневым цветом. Некрупные по размеру, они славились своей нежной кожицей и сладким соком. Собирали их сразу по созревании, так как они быстро опадали. Это был чисто винный сорт. Мускат напомнил П.С. Палласу лучшие сорта его родины — немецкого Рислинга. У него были некрупные, круглые, довольно твёрдые ягоды, а сок настолько сладок, что есть их было «почти неприятно, это был какой-то липкий мёд» (Pallas, 1801. S. 412). Поспевал Мускат в августе, но мог оставаться на лозах до первых заморозков. Менее сладким был Кондаваста, сок его ягод был несколько водянистым, это — типичный столовый сорт. В Козах особенно распространён был Пандасс, желто-зелёные круглые и весьма крупные ягоды которого обладали из-за толстой кожицы несколько горьковатым, даже вяжущим привкусом.

Из ранних белых сортов был известен Кабак-изюм, ягоды его плотных, тяжёлых гроздей были тонкокожими, из них было легко давить сусло для вина. Зеленоватые ягоды Кёк-узуна имели овальную форму, были сладкими и толстокожими, отчего кисти его отлично выдерживали транспортировку. Довольно толстокожий Шабаш был не слишком хорош в виноделии, тем не менее, благодаря другим своим качествам, он имел весьма широкое распространение (его лозы имелись почти в каждом дворе). Крупные овальные ягоды этого сорта были весьма нарядны, но имели прочную кожицу и были очень мясисты, так что сока при давлении давали меньше других. Поэтому из него варили бекмес или везли на базар. Некоторые же владельцы оставляли кисти Шабаша на лозах до первых морозов или же снимали в октябре и держали под крышей в подвешенном состоянии. Он выдерживал такое хранение до февраля, отчего только слаще становился. Делали из него и чудесный изюм. Шадым-бармак, который по-русски впоследствии стали называть Белой Асмой, имел крупные, сильно удлинённые, зеленоватые или почти пепельные ягоды, обладавшие «красивой посадкой в кистях» (Pallas, 1801. S. 416). Его можно было употреблять в пищу уже в августе, но позже он становился золотистым, сохраняя твёрдость, а кисло-сладкий вкус сменялся медовым.

Более редким сортом считался Арсахи или Стамбул-изюм, который имел крупные (около 4 см длиной, а толщиной с мужской палец) и вкусные, сочные, хоть и не слишком сладкие ягоды цилиндрической формы с мясистой мякотью. Из-за склонности к опаданию его кисти приходилось убирать по мере созревания. Балабан-шабаш привлекал внимание прежде всего размерами своих лоз: на виноградниках Судака и Коз они достигали толщины бедра взрослого человека. П.С. Паллас отнёс его к, возможно, самому крупному из культурных сортов винограда в мире (Pallas, 1801. S. 417). Грозди его были небольшими, ягод по 20 в каждой, но имели редкую красную мякоть, а их плотно сидящие жёлто-коричневые ягоды, покрытые белым налётом, были размером с садовый фундук. Своей твёрдой, сладкой мякотью он напоминал Шабаш, но отличался скороспелостью.

Выбор чёрных и красных сортов винограда был в районе Судака невелик, как и общее количество лоз. Из них П.С. Паллас называет Татлы-кара-изюм с его чёрными, овальной формы ягодами, обладающими нежной кожицей и легко осыпающимися. Своим приятным вкусом они напоминали бургундские сорта. Кара-изюм отличался крупной, плотной кистью. Из-за малой сахаристости на вино не годился, но использовался в качестве столового винограда или в варке бекмеса. Его мякоть, в отличие от кожицы, была светлого цвета. Распространённые в Козах Кефе-изюм и Стамбул-Шах-изюм привлекали своими тяжёлыми кистями и крупными ягодами. Ранним сортом считался Куч-меме, поспевавший в августе. Его чёрные ягоды своим размером и формой были похожи на Дамские Пальчики, но имели красную мякоть и тонкую кожицу. Огромные кисти Танаю-са (от 1,5 до 4,5 кг) могли храниться долго, до Нового года, но из них и вино давили. Из-за своих крупных, тонкокожих ягод, весьма полезных для кроветворения, он потреблялся и в свежем виде. Кирмиси-Миск-изюм или Альбурла имел довольно крупные, красивые кисти, причём его круглые ягоды висели на необычно длинных черешках. В каждой ягоде было всего 1—2 зёрнышка, а мякоть обладала привлекательным вкусом и мускатным ароматом. Клети совершенно не осыпались, могли оставаться на лозе до зимы. Фодша или Бакша, часто встречавшийся в Качинской долине, становился сладким уже в августе, когда его зеленоватый цвет менялся на нежно-розовый. По созреванию ягоды становились полупрозрачными и ещё более сладкими.

Отличался от других и сорт винограда Асма, который имел удивительно сильный, длинный ствол; посаженная у высоких деревьев, его лоза довольно быстро добиралась до вершин. Её кисти, самые крупные из всех чёрных сортов винограда, весили много фунтов, а коричнево-чёрные с сизым налётом ягоды по размеру были равны суставу большого пальца. Очень красивое растение, но для виноделия его кисти совершенно не подходили, так как при всей своей сочности ягоды были слишком водянисты — уже готовое вино быстро скисало. Но они годились для бекмеса, а благодаря толстой кожице — и для вывоза, в основном на Украину, куда этот сорт поставлялся в большом количестве. У Мусгулы были твёрдые, удлинённые красно-коричневые ягоды, собранные в столь же красивые, как у Асмы, плотные, лёжкие кисти, хорошо переносившие дорогу. Его ягоды были относительно некрупными, но тонкокожими и весьма вкусными, в их мясистой мякоти было 1—2 зёрнышка. А слегка подвяленные, они приобретали тонкий винный аромат.

Как пишет П.С. Паллас, в других частях Южного берега Крыма он видел немало других сортов, которые не имел возможности исследовать. Поэтому учёный называет их лишь по имени. Это: красноягодный Галкин, чёрный, с удлинённой кистью Тылки-Карасы, также чёрные Уста-Мемет-Карасы, Ирин-Шава-Карасы, Тувак, Маравири, Курт-Куйрюк, Зейтун-изюм и Измир-изюм. Встречались ему там и белые сорта, неизвестные в Судакской долине и окрестностях: Кумино, Кетчи-Мемеси-Ташлы, Каири, похожая на белый мускат Кумла с её сильным ароматом, Беияс-Танагос, Сачма-Данеси и другие.

Из записей П.С. Палласа следует, что он ограничил свои изыскания лишь Судакской долиной, как самой знаменитой винами областью полуострова. К сожалению, авторы фундаментальных трудов по крымской ампелографии совершенно не интересовались старыми крымскотатарскими сортами. Отчасти столь явный пробел в наших знаниях заполняют более общие работы, где иногда затрагивается и эта тема (Железнов, 1871. С. 27; Коржинский, 1910. С. 140—142; Куртбелялова, 2006. С. 7).

В них можно обнаружить упоминания о белых столовых сортах (Камбур пармак, Казбин, Сары-сап, Розаха, Зерва, Зант эполетный, Зант жёлтый, Кандаваста, Шира-изюм, Тер-гульмек, Какурдес, Аджиамет Ибраим), о белых винных (Шах-изюм, Ташлы, Кокур белый, Чауш обыкновенный, Чауш жёлтый, Чауш круглый, Чауш зимний, Кадым-бармак, Корнишон, Ширадзули белый, Аскалон), о красных (Джеват-кара, Капитан-кара, Эчке-мемеси, Мавро-кара, Танаса), чёрных (Кефесия, Кара бурун, Сале-аганын-карасы, знаменитый Эким Кара или Чёрный Доктор, ныне почти исчезнувший) и других. К сожалению, эти авторы работали в более позднее, чем Паллас, время, и не исключено, что среди названных ими сортов могут встретиться и завезённые переселенцами, то есть недавнего иностранного происхождения, но получившие новое, крымское имя.

Персики, самые крупные и сочные, росли на побережье севернее Ялты и в Судакской долине. К сожалению, названия их старых сортов до нас не дошли, поскольку лет через двадцать после Первой эмиграции большая часть деревьев одичала без ухода: «лучшие [персики] попадаются около Гурзуфа и Судака, растут в лесах без призора (очевидно, имеются в виду чаиры. — В.В.), отчего очень мелки, но вкусом сходствуют с садовыми. (Броневский, 1822. С. 160—161). Впрочем, единственное название успел записать П.С. Паллас: это Шефтала белой и жёлтой разновидностей (1801. S. 443).

Абрикосы повсюду считались массовой культурой, но больше всего их было в Старом Крыму и Судаке. Цветом их плоды были «совсем почти жёлтые и вкусом весьма приятны» (Габлиц, 1785. С. 68). Они были столь широко распространены из-за своей неприхотливости и высокой плодоносности. Многие деревья брошенных деревень продолжали плодоносить и долгое время после Великих исходов, но из старых, благородных сортов к концу XVIII в. сохранился лишь один — Сердали (Pallas, 1801. S. 443).

Миндаль, вопреки вышеприведённому утверждению К. Веникеева, был известен в Крыму с VI в., когда его завезли сюда греки (Чернобай, 2001. Т. I. С. 267). Позднее в результате селекции этой культуры появилось несколько её разновидностей. Наиболее распространён был тонкокорый миндаль, чьи орехи были «хотя и не велики, но покрыты столь тонкою кожурой, что их пальцами ломать можно, а ядро весьма сладкое» (Коржинский, 1910. С. 141—142). С побережья культура распространилась и в горную часть полуострова, она была известна уже феодоритам. Стоит отметить, что одичавшие миндальные деревья до сих пор растут на местах старых, исчезнувших после великих исходов, татарских деревень на южных склонах Главной гряды и в глубине гор (Чернобай, 2001. Т. I. С. 267—268).

Инжир белый и чёрный произрастал и в предгорье, но главным ареалом его культивации были долины и склоны всего южного побережья от Балаклавы до Ялты. Не столь крупноплодные и вкусные разновидности инжира выращивали, кроме того, в Алуште, Ускуте, Судаке, Ахтиаре. О давности этой культуры в Крыму свидетельствовали огромные деревья близ Ореанды; высота некоторых из них в начале XIX в. достигала 12 саженей или 25 с лишним метров (Монтандон, 1997. С. 43).

Айва лучшего качества росла между Балаклавой и Алуштой. Но множество одичавших деревьев, дававших не столь крупные плоды, и ныне встречается повсюду в горах Южного берега и Предгорья, на местах деревень, чьё население покинуло Крым в ходе аннексии и позднее. До сих пор айва плодоносит и в более суровых климатических регионах полуострова, например, в Евпатории с её ледяными зимними ветрами. Видимо, в Крыму занимались её селекцией, так как здесь имелось три сорта, заметно отличавшихся друг от друга (Pallas, 1801. S. 442).

Садовая рябина давала ягоды круглые и грушевидные, величиной с лесное яблоко. Наблюдатель отмечал, что «она та ж, которую во Франции и других южных краях Европы в садах держат» (Габлиц, 1785. С. 76).

Кизил садовый был двух сортов — Стамбульский и Бахчисарайский. Его выращивали повсюду, кроме степных районов. Много было дикого, более мелкого и не такого «мясистого»; его и сейчас в районе между Узун-Дере (Большим Каньоном), Коккозами и Мангупом целые заросли, есть он и в других местах горного Крыма. Крымские татары потребляли его свежим, сушили, варили и даже солили (в последнем случае используя в качестве приправы к мясным блюдам).

Гранаты были некрупными, но хорошо вызревали до октября. Выращивались в садах от Балаклавы до Алушты, повсюду встречались и старые, давно одичавшие деревья (Pallas, 1801. S. 444).

Маслины. Сам факт их культивации — лучшее свидетельство трудолюбия мудрого народа, ведь это дерево начинает плодоносить только лет через 25—30, то есть, чаще всего, лишь для детей посадившего... Многие тысячи стволов маслины встречались вдоль всего Южного берега, но больше всего росло их между Балаклавой и Ламбатом. Плоды крымской маслины были не очень крупными, но чрезвычайно обильными. Масла из них почти нигде не давили, предпочитая солить в деревянной или керамической таре. Впрочем, и масло здесь получалось великолепным, особенно «самотёчное», то есть получаемое до первого отжима.

Культура маслины, очевидно, насчитывала в Крыму не сотни, а тысячи лет, о чём говорят размеры отдельных экземпляров. В окрестностях Алупки российский путешественник второй половины XIX в. измерил окружность ствола одного из уцелевших с ханских времён деревьев этого вида: она достигала 11 футов или почти 4 метров (Завадский-Краснопольский, 1874. С. 23). Поэтому не выдерживает никакой критики утверждение современного автора, о том, что «лавр, оливковое, гранатовое и другие деревья» были завезены в Крым в XIX в. из французского Прованса и акклиматизированы здесь заботами дюка Ришельё (Амфитеатрова, 2001. Т. I. С. 15).

Мушмула являлась распространённой, обычной садовой культурой, но встречалась и в лесах. Крымцы прививали её на айву, после чего плоды становились крупнее (Pallas, 1801. S. 444).

Кара-курма (Каркас; Каменное дерево) из семейства ильмовых имелась двух видов. Это дерево с ценной древесиной высаживалось вдоль изгородей, а плоды его также использовались в пищу (Pallas, 1801. S. 444).

А теперь вернёмся к выводам современного учёного, автора ведущего исторического журнала России, Отечественной истории, известного исследователя, упомянутого в начале этого параграфа. Кризис наступивший в сельском хозяйстве на фоне общего упадка Крыма после аннексии Россией, он объясняет депортацией крымских христиан, как мы помним, имевшей место накануне катастрофы:

«Интересно, кому нужны были сады и виноградники, которые некому обрабатывать (татары садоводством не занимались)?» (Дейников, 2000. С. 185). Здесь мы сталкиваемся именно с той ситуацией, когда комментарии излишни.

Примечания

1. По некоторым подсчётам, сделанным в последней четверти XIX в., крымская флора насчитывает 1573 вида; из них 1/5 часть встречается не только здесь, но и в средиземноморском ареале, а 1/9 — в остальной Европе (Талиев, 1900. С. 37). С тех пор на полуострове открыто ещё немало видов растений, ранее неизвестных ботаникам.

2. Приехавший в ту же долину через два с небольшим десятка лет после аннексии Крыма российский автор с грустью отметил, что там «нет уже фиговых, масличных и сим подобных нежных деревьев» (Броневский, 1822). Другой заметил множество одичалых маслин в Мангупе, Мшатке, долине Симеиза и Кара-Тепе, между Алупкой и Ялтой (Караулов, 1874. С. 9—12) — это к выше упоминавшимся заслугам «прогрессивного» российского садоводства в Крыму...

3. Исследование крупного учёного-естествоиспытателя П.С. Палласа, составленное в форме записок путешественника, было издано в 1801 г. в Германии. Затем оно было переведено на русский и опубликовано в Одессе в начале 1880-х гг. (Паллас, 1793). Однако публикатор Г. Караулов счёл нужным опустить в этом переводе практически всё, что учёный написал о винограде и других сельскохозяйственных культурах ханского периода истории Крыма. О причинах этого пропуска можно только догадываться.