Зарубежная наука о крымских готах

В западной науке в это время проходят совсем другие процессы, далекие от каких-либо идеологических игр и притязаний. В период с 60-х по 80-е годы XX века за рубежом печатается несколько значительных исследований, посвященных анализу свидетельства Бусбека, а также других письменных источников по истории и языку крымских готов¹. Особенно важным для понимания крымско-готского языка оказалось уже неоднократно упоминавшееся нами исследование Макдональдса Стернса (1978). В этой работе, идя в известной степени по стопам Р. Лёве, автор анализирует и переводит на английский практически все доступные источники до- и постбусбековской эпохи, предлагая их критическую интерпретацию. Особенно примечателен вывод Стернса о том, что сведения Бусбека являются аутентичным и важнейшим источником о языке и истории крымских готов. Исходя из этого Стернс установил, что готский язык, безусловно существовавший как историческая реальность как минимум до второй половины XVI века, являлся отдельным независимым восточно-германским языком (или диалектом) и мог быть охарактеризован как остроготский язык, развивавшийся вне зависимости от визиготского языка Вульфилы (иначе называемого «библейским готским»)².

В 80-е годы несколько важных, но практически недоступных за пределами Италии работ по крымско-готскому языку было опубликовано итальянскими учеными³. В 1983 году вышла крайне дискуссионная работа О. Грёнвика. В ней исследователь попытался доказать, что крымско-готский язык был изначально западногерманским; позднее, после расселения готов в Крыму, язык стал приобретать те же самые лингвистические черты, что и восточногерманский готский⁴. Данная смелая теория была опровергнута другими филологами-германистами (см., например, труд Н.А. Ганиной).

Вид на Мангуп из деревни Ходжа-Сала (из альбома В. Пассека, ок. 1840 года)

Особо, на наш взгляд, следует выделить работы румынской научно-исследовательской школы. На волне характерного для историографии межвоенного периода интереса к крымско-молдавским (румынским) контактам эпохи господаря Стефана III румынские ученые обратились к изучению истории крымских готов и княжества Феодоро; после падения режима Чаушеску академический интерес к этой теме только усилился. Н. Йорга, В. Василиу, Н. Бэнеску, Г. Брэтиану, а в последние годы Шт. Горовей, М. Сэкей, Шт. Андрееску и А. Пиппиди написали несколько десятков статей и монографий на эту тему⁵.

К сожалению, нельзя не отметить, что отечественные авторы слабо знакомы с достижениями западной историографии и, как следствие, часто делают поспешные и не совсем обоснованные выводы по тем или иным аспектами крымско-готской истории. Остается надеяться, что в ближайшие годы, с усилением интернациональных академических контактов и появлением большего числа исследовательских работ в свободном доступе в сети Интернет, эта досадная тенденция пойдет на убыль.

Примечания

1. См. краткий обзор и библиографию в Ганина. С. 7—8, 260—264; Stearns. Р. 34—36.

2. Stearns. Р. 3, 120; ср. он же. Das Krimgotische // Germanische Rest- und Trümmernsprache / Hrsg. H. Beck. Berlin; New York, 1989. S. 175—194.

3. Nucciarelli F.I. Il testo del glossario gotico di Crimea. Galeno, 1983; Solari V.R. Bilancio sul gotico di Crimea. Genova, 1984.

4. Grønvik O. Die dialektographische Stellung des Krimgotischen und die krimgotische cantilena. Oslo, 1983. S. 57—58.

5. Полную библиографию см. в MAP. P. 242—269.