Итоги Дунайской кампании для балканских волонтеров

В июле 1854 г. начался вывод русских войск из Молдавии и Валахии. Балканский фронт для России перестал существовать. Провал Дунайской кампании стал прологом для дальнейших неудач русской армии в Крыму. По авторитетному мнению А. Свечина, русского военного историка и теоретика, «вся Дунайская кампания являлась следствием ошибочной оценки политического положения и представляет нагромождение ошибок»¹.

Вместо десантной операции на берега Босфора — почти годовое рассредоточенное сидение на Дунае, потеря стратегической инициативы и напрасные многотысячные потери.

Вместо переправы в районе Видина и Рущука, пунктах географически близких к Сербии и Черногории, сербам и черногорцам, славянскому населению, готовому поднять восстание, — перенос центра основного удара на Нижний Дунай и Добруджу. По образному выражению Е. Тарле, тот же Паскевич «и пальцем не шевельнул, чтобы хоть как-нибудь попытаться реализовать все эти планы поднятия балканских христиан». Хотя о восстании сербов и болгар, как вспоминал князь Васильчиков, тогда «помышляли действительно»: ему как начальнику штаба Маловалахского отряда было поручено подготовить все для переправы русских войск на сербский берег Дуная².

План генерального сражения при Куюк-Дара из книги М. Богдановича «Восточная война»

Вместо решительного штурма, пока противник был объективно слаб и не успел укрепить крепость Силистрия, — ее затяжная осада, которая неожиданно завершилась в тот момент, когда русские войска были накануне успеха.

Вместо помощи греческим повстанцам в Эпире, Фессалии и Македонии за счет более активных действия русской армии на Дунае и материальных средств — оружия, пороха, денег — выжидательная, инертная позиция с оглядкой на внешнеполитический курс Австрии. «Помощь восстанию не стоит войны с Австрией», — заклинал Санкт-Петербург русский посол в Вене барон Мейндорф³. Балканских добровольцев, набранных и обмундированных за счет русской казны, собирались распустить по той же причине — «так как может быть таковая нужна для успокоения Австрии»⁴. Это уже мнение русского главнокомандующего князя Горчакова — человека военного, не дипломата и миротворца. Между тем первые французские части высадились в греческом порту Пирей лишь в мае 1854 г., а англичане прибыли гораздо позже.

Прошение Александра Ковако

На этот фактор обращал внимание военный историк А. Петров, сделавший факторный анализ Дунайской кампании русской армии. «Вовремя, энергически поддержанное, восстание это могло образовать союзных нам войск до 40 000 в Сербии, 5000 в Черногории, 15 000 в Болгарии, не менее 20 000 в Греции и бывших греческих провинциях Турции и на островах», — писал он. По его подсчетам, только для действий против повстанцев, «французы и англичане должны были бы употребить не менее 50 000 чел., и столько же потребовалось турецких войск, причем и Австрия не могла бы угрожать нам своею 80 000 армиею, стоявшею на границах»⁵. Основания для таких предположений у Петрова были. В пик своего восстания в Эпире, Фессалии и Македонии с оружием в руках против турок сражалось до 15 тысяч греков. В битве при Каламбаке в Фессалии в апреле 1854 г. греки под руководством Христодула Хаджипетроса уничтожили турок больше, чем регулярные русские войсках в сражении при Ольтенице (23 октября 1853 г.), и столько же, сколько при Четати (25 декабря 1853 г.). Только после оккупации Афин союзные войска, обеспечив надежные тылы, стали всерьез готовиться к своей экспедиции в Россию. Фактически своим восстанием греки на целых полгода оттянули на себя значительную часть турецких войск с Дунайского театра военных действий, тем самым отсрочив вторжение союзников в Крым⁶.

Поздно осознав свою ошибку, Николай I говорил: «Восстание в Греции серьезно, будет ли успех, не угадаю: боюсь, что рано начали и особенно ежели нет готового сочувствия в сербах»⁷. Канцлер Нессельроде, которого безосновательно принято обвинять во всех внешнеполитических просчетах, еще в ноябре 1853 г., за два месяца до Греческого восстания, предлагал не оставаться «безразличными к порыву умной и храброй нации, которая, кажется, решила, не боясь угроз западных держав, ринуться на нашего врага». Поддержать этот «порыв», по мнению канцлера, можно было бы «определенными денежными жертвами», а также посылкой в Грецию агента с определенными инструкциями⁸. Когда же царь наконец собрался установить с Грецией особые союзнические отношения, отправив к греческому королю Оттону своего флигель-адъютанта подполковника Исакова для подготовки военно-политического соглашения, страна уже была оккупирована союзниками. «Известие, которое мне сообщено Вашим Величеством, — писал граф Нессельроде, — может оказаться, опасаюсь, смертельным ударом для восстания греческого населения. Если оно подтвердится, миссия подполковника Исакова будет бесцельна и беспредметна»⁹.

Безуспешной оказалась и секретная поездка генерала Саллоса, предпринятая в мае—июне 1854 г. в Сербию и Черногорию¹⁰. После своего возвращения, при свидании с Николаем I, Саллос был вынужден признать, что «славяне относятся с недоверием к нашему могуществу» и что «обаяние, которое имела на них Россия, утрачено надолго»¹¹. Иллюзорные надежды влиятельных славянофильских кругов в Санкт-Петербурге и в Москве потерпели полное крушение.

Александр Ковако

Не оправдались надежды наиболее активной части балканских патриотов, рассчитывавших на формирование корпуса добровольцев из греков, болгар и сербов как на ударную силу для освобождения Балкан из-под турецкого гнета. Русское командование бездарно распорядилось теми «туземными» ресурсами, которые по замыслу Паскевича должны были стать «зерном христианских ополчений наших в Турции». Балканские ополченцы, насчитывавшие до 6 тысяч человек, валашские и молдавские войска, чья численность доходила до 20 тысяч человек¹², в совокупности составляли около ¼ от русской армии, вступившей летом 1853 г. в Придунайские княжества. Это почти две пехотные дивизии. Однако было приказано ни в коем случае не вводить их в дело и держать подальше в тылу. Подчеркнем, что только на вооружение и содержание балканских добровольцев за 9 месяцев 1854 г. казна потратила более 70 тысяч руб. серебром!

Наиболее жестко и бескомпромиссно по этому вопросу высказался болгарин Иван Селеминский. Он считал, что русские компрометировали добровольцев перед турецкими властями, относились к ним с презрением, бессовестно эксплуатировали их и после разогнали в соответствии с мирными парижскими договоренностями¹³.

Генеалогическое древо фамилии Ковако

Не меньшее разочарование испытывали и греки, обвинявшие внешнюю политику России в излишнем увлечении панславизмом. Для многих греческих патриотов Крымская война стала точкой «невозврата» в их отношении к России. «Своим ловким руководством, своей умелой политикой Россия смогла, в наши трагические дни, ввести нас в заблуждение своими взглядами к эллинизму, но после своей двусмысленной политики по поводу признания нашей независимости, и особенно после последней войны, никто больше ни питает иллюзий, — жаловался Панос Коронеос. — Мы знаем ее планы, ее действия, ее интриги; мы знаем очень хорошо, что она не хочет греческого государства и что она систематически преследует эллинизм. Она давила на княжества, на Болгарию, на всех, у кого было сочувствие к грекам, она искала возможность, чтобы установить свою пропаганду панславизма в Фессалии и Македонии, в колыбели Александра Македонского и Аристотеля. Все знают, что эллинизм доминирует в этих странах, особенно в Болгарии, где церковная служба ведется на греческом языке, но Россия охотится на священников и запрещала язык, чтобы заменить русскими священниками и русскими книгами. Россия разрушает нашу национальность, но мы не будем забывать, что наши отцы находили в ней убежище и защиту, и мы ей должны это помнить»¹⁴.

С уходом русских войск на левый берег Дуная сделались ненужными и волонтеры, неожиданно ставшие обузой и для армии, и для казны. Молдавские и валашские войска были разоружены и отправлены по домам. Такая же участь ожидала греков, болгар и сербов. С одной стороны, они не оправдали возлагаемых ожиданий, с другой вопрос их участия в войне был излишне политизирован Санкт-Петербургом, то жаждавшим восстания христианской райи с целью окончательного ниспровержения «больного человека Европы», то считавшимся с балканскими христианами как с законопослушными подданными таких же легитимистских режимов в Австро-Венгрии и Османской империи.

Сложно найти рациональное объяснение поступкам русского политического и военного руководства в данном вопросе. Так как в то же самое время на Азиатском театре военных действий, на Кавказе и в Малой Азии успешно применялись иррегулярные формирования из грузин, карачаевцев, черкесов, курдов и тех же греческих добровольцев¹⁵.

Примечания

1. Свечин А.А. Эволюция военного искусства с древнейших времен до наших дней. Том 2. М.—Л., 1928. С. 45.

2. Русская старина. 1891. С. 172; Васильчиков В.И. Записки начальника штаба Севастопольского гарнизона кн. В.И. Васильчикова. (Писаны в Москве в 1875—1877 гг.) // Русский архив. М., 1891. Кн. 2, № 6.

3. Meyendorf P. Op. cit. Bd. III. Meyendorf P. Ein russischer Diplomat a den Hofen von Berlin und Wien. Bd. III. S. 138.

4. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 2/243. Св. 30. Д. 148. Л. 00015 об.

5. Петров А. Война России с Турцией 1853 и 1854 гг. Дунайская кампания. Т. 2. СПб., 1890. С. 27—28; Состав молдавских и валахских войск ко времени нашего вступления в княже-ства // Там же. Том II. Приложения. Приложение № 29. С. 80.

6. В 1941 г. сопротивление греков и отчасти югославов также отсрочило подготовку немецкого вторжения в СССР.

7. Кудрявцева Е.П. Россия и Сербия в 30—40-х годах XIX века. М., 2002. С. 170.

8. АВПРИ. Ф. Главный архив I-1. 1853. Д. 29. Л. 69—70. От непосредственной посылки агента решили воздержаться. Хотя какие-то связи с греческими повстанцами на полуофициальном уровне по линии МИДа все же осуществлялись. Об этом, в частности, упоминает греческий историк Д. Донда. По его словам, в первой половине 1854 г. бывший секретарь российского посольства в Константинополе поддерживал связь с повстанцами в Эпире и Фессалии // Международные отношения на Балканах. 1830—1856 гг. М., 1990. С. 337.

9. Зайончковский А.М. Восточная война 1853—1856 гг. Том II. Ч. 1. СПб., 1913. С. 642.

10. Черная гора и Сербия в 1854 г. // Русская старина. № 8. Т. 35. М., 1882. С. 375—376.

11. Там же.

12. Зайончковский А.М. Восточная война. Том II. Ч. 1. СПб., 1913. С. 88.

13. Арнаудов М. Селемински. Живот-Дело-Идеи. София, 1938. С. 314.

14. P. Coroneo, Chef d'escadron d'artillerie. Lettre a Tauter de l'Article sur la Question D'Orient inséré dans le spectateur militaire (mai 1856) // Le Spectateur militaire: Recueil de science, d'art et d'histoire militaires, 15 volume (juillet, août et septembre 1856). Paris, 1856. P. 114—115.

15. По подсчетам бакинского историка Ибрагимбейли Хаджи Мурата, в военных действиях 1853 г. в составе русских войск против турецкой армии приняло активное участие более 12 тысяч грузин, армян, азербайджанцев. В военной кампании второго периода, то есть в 1854 г., — около 10 тысяч тех же представителей народов Закавказья. В кампании 1855 г., наиболее важной и насыщенной активными боевыми действиями местных ополчений, в составе Отдельного Кавказского корпуса сражалось до 30 тысяч воинов из народов Кавказа, включая народы Дагестана, Северной Осетии, Кабарды и других обла-стей // Хаджи Мурат Ибрагимбейли. Кавказ в Крымской войне 1853—1856 гг. Хайка, 1971. С. 71.