Участие команды греческих «охотников» в обороне Севастополя

22 марта 1855 г. (4 апреля по новому стилю) Греческий легион был выведен из города и закреплен в составе Чоргунского отряда генерал-лейтенанта П.П. Липранди, прикрывавшем линию Чоргун-Балаклава.

Эта информация ставит все точки над «i» в вопросе о продолжительности участия греческих волонтеров в обороне Севастополя. Например, Ю. Пряхин считает, что «Греческий легион совместно с частями Крымской армии принимал самое непосредственное участие в боевых действиях и особенно отличился в ходе героической обороны Севастополя, продолжавшейся 349 дней, находясь в составе отважного гарнизона с 1 марта по 27 августа 1855 года»¹. В формулярных списках офицеров Греческого легиона автор монографии часто встречался со следующей характеристикой: «[Находился] с 14 февраля по 29 марта с волонтерами в составе Севастопольского гарнизона; находился 3 и 10 марта в вылазках из оного»². Таким образом, большая часть греков была выведена из гарнизона 22 марта. Остальные покинули гарнизон 29 марта. Вместе с защитниками Севастополя почти до самого конца осады в городе держалась только немногочисленная команда греков-«охотников» (не более взвода) под командованием самого А. Хрисовери.

А. Хрисовери, наотрез отказавшийся покидать Севастополь, был исключен князем Мурузи из списка легиона, лишившись единственного источника дохода — жалованья, которое начислялось только волонтерам, официально числящимся в списке легиона. С ним остались представители его «фракийского клана» и несколько рядовых волонтеров. «Список волонтерам, находящимся в Севастополе», с собственноручными карандашными пометками Мурузи, дает нам представление о том, кто же остался сражаться до последнего в городе. Первым в списке следует имя самого командира «охотников» — майора Аристида Хрисовери. Против его фамилии кем-то из штабных работников сделана аккуратная приписка карандашом «Не считается в службе». Далее офицеры Андрей Кутуфа («по приказу князя Мурузи отставлен от службы»), Элефтерий Пасхали («отставлен от службы») и Дино Асилани, который также не считался князем военнослужащим легиона, так как он всегда «находился при Хрисовери». Аналогичные пометки сделаны напротив фамилий и других военнослужащих — унтер-офицеров Феодора Ананиева («племянник Хрисоверги с позволения Мурузи») и Ивана Константинова, который, как писал Мурузи, «самовольно прибыл сюда» и который «всегда находились при Хрисоверги»³. Среди нижних чинов были направленные из легиона в Севастополь «за покупками» и оставшиеся там без позволения Мурузи рядовые Харлампий Пичинопуло и Василий Феодору и др. В списке фигурируют имена 60-летнего Антония Кардани и ветерана Сулинской битвы, безрукого Дмитрия Сумоглу (или Шумоглу). Эти люди и присоединившиеся к ним позже еще 17 легионеров стали костяком отряда диверсантов-пластунов, действовавшего на передовой оборонительной линии от Малахова кургана до батареи Жерве. Хрисовери недолго оставался без дела — его взяло под свою опеку командование главной комендатуры Севастополя, назначив боевого офицера командиром участка цепи линии городской обороны, которой руководил хорошо знакомый Хрисовери по штурму Евпатории и ночной вылазке 10—11 марта генерал С.А. Хрулев. С мая 1855 года он был назначен начальником 1-го и 2-го отделений оборонительной линии. Хрулев, ценивший храбрых офицеров, искренне обрадовался появлению Хрисовери в качестве подчиненного. «Сегодня на 1-м отделении приходил г. А. Хрисовери проситься ко мне, — писал Хрулев на полях своего рапорта начальнику штаба Севастопольского гарнизона Васильчикову, — я ему сказал, чтобы он просил князя (Васильчикова). Буду очень рад, если их (греческих волонтеров) пришлют ко мне»⁴. В итоге в мае 1855 г. под командованием Хрисовери оказалось 800 отборных русских солдат-пластунов и черноморских казаков (от слова «пласт», то есть лежащие пластом) и греки, которых Хрисовери, по его образному выражению, «использовал как соль для еды». Причем греки, по замыслу барона Остен-Сакена, были прикомандированы к Хрисовери «для исполнения ими в гарнизоне службы, каковую несли выступившие из Севастополя пластуны черноморских пеших казачьих баталионов». Кстати говоря, на 4-м отделении оборонительной линии командой пластунов успешно заведовал еще один бывший волонтер, один из немногих болгар, реально участвовавших в обороне Севастополя, подпоручик Кишельский.

В Крымской войне (1853—1856) 2-й и 8-й казачьи пластунские батальоны отличились в боях под Балаклавой и при обороне Севастополя на легендарном 4-м бастионе⁵. Пластуны предназначались для проведения разведок, диверсий, выполнения специальных задач. Глядя на казачьих пластунов, командиры армейских пехотных полков в Севастополе начали заводить у себя по их образцу особые команды. Отбирали самих храбрых и сметливых солдат, выдавали им редкие в то время в регулярных войсках штуцера и высылали в ночные дозоры. Солдаты перенимали у бывалых пластунов их ухватки, привычки и даже стали подражать в одежде. Находясь в дозорах, секретах, в разведывательном поиске, пластуны обращали внимание на многие малозначительные на первый взгляд детали в деятельности врага, частности вскрывали новые артиллерийские позиции, обнаруживали ведение работ по рытью тоннелей с целью закладки мин под расположение русских войск. Однако одним наблюдением из стационарных пунктов задачи пластунов не ограничивались: они осуществляли регулярные вылазки в окопы противника, с особой, свойственной только им аккуратностью снимали часовых, уничтожали орудия, захватывали пленных, выполняя функции разведывательно-диверсионного подразделения.

О том, насколько опасной была служба пластунов, говорит лаконичный рапорт командира «команды волонтеров» А. Хрисовери начальнику штаба Севастопольского гарнизона князю В.И. Васильчикову: «...вчерашнего дня, когда вдарили тревогу, отправившись с вверенною мне командою в назначенное мне место на седьмом бастионе, прибыв туда до 8-го часу с половиной вечера, и так как на моем месте ничего не случилось, то отправился с вверенной мне обратно и на пути в траншеи ранило ядром... унтер-офицера Елефтерия Георгиевича в обе ноги, но легко. О чем, донося вашему сиятельству, имею честь подписаться»⁶.

Вылазка в ночь на 11 марта 1855 г.

Греки рисковали жизнью не только на передовой. В самом городе, вместе с русскими солдатами и офицерами, они занимались обезоруживанием вражеских бомб и снарядов и сбором свинцовых пуль, так как защитники Севастополя по-прежнему испытывали острый дефицит боезапасов. С его транспортировкой дело обстояло так плохо, что на каждый выстрел русских батарей союзники отвечали тремя. Занятие по сбору и обезоруживанию бомб и фугасов нередко приводило к трагическим исходам. Так, 22 июня 1855 г. неподалеку от того места, где жил Петр Алабин, упала и не разорвалась неприятельская бомба. Греки волонтеры и наши солдаты, по словам Алабина, подхватили ее и потащили в харчевню разряжать. К несчастью, снаряд взорвался. Греку, ее разряжавшему, оторвало обе руки, и, кроме того, пострадало несколько зрителей⁷.

Сражение в июле 1855 г. стала последней успешной военной операцией, в которой принимал непосредственное участие А. Хрисовери, начиная со знаменитого «Сулинского дела». Все вылазки, которые он планировал и проводил лично — за редким их исключением, как, например, действия греков при штурме Евпатории, — неизменно оборачивались успехом. Удивительная дерзость, внезапность, неожиданность замыслов и чёткость их выполнения, минимальные потери среди личного состава были отличительным «почерком» Хрисовери. Кроме ежедневного участия в боевых действиях, Хрисовери неутомимо продолжал борьбу на «бюрократическом фронте», требуя привлечения как можно большего количества греков к участию в диверсионных операциях. Он видел в этом спасение «чести Греческого легиона».

«Благодаря деяниям нескольких добровольцев в течение месяца чести сподобится весь легион», — утверждал Хрисовери, обращаясь к князю Мурузи с очередной просьбой о направлении к нему на передовую добровольцев⁸. При этом А. Хрисовери считал, что в Севастополь лучше направлять добровольцев, людей, «которые желали бы прийти сами». По его мнению, тогда можно было бы рассчитывать на их «усердную службу». Стоит отметить, что главная комендатура Севастополя после назначения Хрисовери на линию городской обороны же потребовала посредством рапорта в Ставку, чтобы из корпуса волонтеров прислали роту под его командование. Настойчивость Хрисовери возымела определенное воздействие — последовало предписание главнокомандующего Крымской армии Горчакова от 23 мая 1855 г., продублированное начальником штаба Коцебу, «о вызове из легиона 30 человек-"охотников" для исполнения на оборонительной линии Севастополя той службы, которую несли наши пластуны». В письме звучала директивная нотка о необходимости «всех этих охотников выслать сюда поспешнее». Затем последовал и новый запрос, уже начальника штаба Севастопольского гарнизона Васильчикова, уточняющего характера: «...прибыли ли к майору Хрисовери волонтеры?»⁹ Несмотря на требования о немедленном выполнении Мурузи приказа, он всячески затягивал «отправлении 30 избранных волонтеров в Севастополь от легиона».

Чувствуя усиливающееся давление со стороны армейского начальства, Мурузи предпочел отделываться формальными отписками, в которых выражал свое якобы принципиальное согласие с предложениями Хрисовери и городской комендатуры. Князем даже была придумана оригинальная версия о нежелании волонтеров служить вместе с Хрисовери. На последнюю эскападу Мурузи резко отреагировал Коцебу: волонтеров в город отправить немедленно, нежелание служить под командой Хрисовери — предлог, не заслуживающий внимания¹⁰. Тогда Мурузи избрал другую тактику. В июне он уведомил Хрисовери «о своем желании прислать из Легиона на службу в г. Севастополь еще сто человек или присылать через каждые 15-ть дней по роте»¹¹. На деле же, согласно рапорту Хрисовери, Мурузи не только не отправил в Севастополь людей вместе с присланным из города офицером Дионисием Асилани, но и 4 «ослушников», которые некоторое время находились вместе с Хрисовери, приказал связать по рукам и ногам, «как разбойников», и велел их жестоко наказать¹². В кулуарных беседах Мурузи прямо выражал свое отношение к происходящему, говоря, что «Хрисовергис желает уничтожить мой легион» и, что, если «одну роту из корпуса отправить в Севастополь, корпус распадется»¹³.

Болгарская исследовательница М. Тодорова, интерпретируя высказывание Хрисовери, считает, что он был не совсем объективен. «Такое объяснение событий, — указывает Тодорова, — вполне объяснимо, если принять во внимание неодобрение, с которым он описывает любые меры, предпринимаемые Мурузи, и явно недружелюбные отношения между ними»¹⁴. Как представляется, разобраться в этой запутанной ситуации можно путем сопоставления всех доступных источников, в частности рапортов, направляемых от имени начальника Греческого легиона в Ставку, и реакции на эти обращения со стороны руководства Крымской армии и Севастопольского гарнизона. Тодорова, к примеру, считает, что Мурузи искренне хотел направить часть добровольцев в Севастополь, но ему якобы «отказали». Действительно со стороны Мурузи поступило несколько предложений о направлении волонтеров в Севастополь, однако не было найдено ни одного документа, в котором бы речь шла о возражении со стороны штаба Крымской армии. Единственный отказ связан с предложением группы волонтеров направить их в качестве прислуги на артиллерийские батареи. Командующий армией князь Горчакова посчитал эту меру излишней и велел поблагодарить греков за их самоотверженность. Относительно команды «охотников» подобные документы не обнаружены. Наоборот, Главный штаб армии теребил руководство Севастопольского гарнизона, интересуясь, не «не соизволил на присылку в Севастополь ста человек греческих волонтеров Легиона Императора Николая I»¹⁵.

Сцена из Севастополя. К. Филиппов

В то же время греки из легиона, расквартированного в районе деревни Каралез, пытались самостоятельно добираться до Севастополя, зачастую самовольно оставляя расположение своей части. Так, в конце июля из легиона сбежал офицер Афанасий Чирео¹⁶. К нему присоединился Николай Караиско, бывший командир 1-й роты волонтеров, уволенный в отставку с предписанием убыть из Крыма в город Измаил на временное жительство. Несмотря на строгое воспрещение появляться в Севастополе, Караиско и не думал уезжать из Крыма. Вместе с Чирео они обратились к генералу Хрулеву с просьбой зачислить их в команду Хрисовери. Мурузи в свойственной ему манере попытался опорочить обоих офицеров, утверждая, в частности, что Чирео «не способен к военным действиям», а в легионе заведовал только хлебопеками. На Хрулева, лично знакомого с Чирео, которого он лично представил к награде орденом Св. Анны 3-й степени за участие в штурме Евпатории, наветы Мурузи не возымели никакого действия. И Чирео, и Караиско в итоге попали в команду «охотников» Хрисовери.

Ранее, в мае 1855 г., еще четверо рядовых Иван Константину, Елефтерий Георгиевич, Харлампий Пачинопуло и Василий Феодору покинули легион. Мурузи жестко преследовал подобных «беглецов», пресекая любые попытки неповиновения себе. Из рапорта Хрисовери на имя Хрулева, по стилю напоминавшего скорее крик души, чем ординарную служебную записку, нам становится известным, что этих четверых рядовых князь Мурузи приказал, «как разбойников, связать по рукам и ногам и предать в руки катов, которых его сиятельство князь Мурузи кормит, чтобы били и мучили». В конце своего рапорта Хрисовери просил Хрулева объяснить ему «от души», почему люди, «желающие пролить кровь свою с большим желанием в святом сем граде, предупреждаются и наказываются как разбойники, но те, которые убегают от сражения, чтятся и награждаются?»¹⁷.

Мурузи не стеснялся использовать инструменты финансового давления на Хрисовери, не выплачивая положенные кормовые и жалованье даже отправленным от легиона в Севастополь волонтерам, ссылаясь на некие «затруднения» со стороны казначейства своего подразделения. В свою очередь, периодически возникавшие проблемы вынуждали Хрисовери обращаться непосредственно к командованию гарнизона с просьбами о помощи.

Кульминация этой борьбы амбиций и честолюбия совпала с агонией осажденного города и тяжелой контузией самого Хрисовери. Согласно мемуарам Хрисовери, «18 августа в 2 часа пополудни, — когда он находился на укреплении Малахова кургана вместе с уроженцем Кефалонии, лейтенантом Андреасом Кутуфасом — внезапно между нами упали две бомбы. Лейтенанта они разорвали взрывом на четыре куска, я же был отброшен в воздух и спасся только чудом, однако был ранен в голову осколками бомбы»¹⁸.

В своем донесении Васильчикову генерал Хрулев писал: «Хрисоверги... на Корабельной стороне контужен в голову и находится в госпитале на Северной, а помощнику его, Андрею Кутуфа, оторваны, так что в настоящее время команда греческих волонтеров не имеет офицеров»¹⁹. Ранее, во время очередной вылазки, был тяжело ранен («двумя штуцерными пулями в правый бок и навылет в правую ладонь, сверх того контужен в левую ногу») поручик Дионисий Асилани, состоявший адъютантом при Хрисовери²⁰. Этим обстоятельством не замедлил воспользоваться князь Мурузи, проявивший завидную оперативность. Он сразу же направил в Главный штаб Южной армии рапорт о том, что им уже «сделаны необходимые распоряжения... о назначении офицера для команды греками»²¹.

Черноморские пластуны

24 августа (4 сентября) началась 6-я усиленная бомбардировка, заставившая умолкнуть артиллерию Малахова кургана и 2-го бастиона. Севастополь представлял груду развалин; исправление укреплений было практически невозможным. 27 августа союзники в полдень двинулись на штурм и через полтора часа французы овладели Малаховым курганом; на всех прочих пунктах обороняющиеся, совершив чудеса храбрости, отбили нападение, однако дальнейшая оборона Севастополя уже не представляла никакой выгоды; в последние дни бомбардировка вырывала из русских рядов по 2—3 тысячи человек, и стало очевидным, что удерживать оборонительные позиции невозможно. Поэтому князь Горчаков решил оставить Севастополь и в течение ночи перевёл свои войска на Северную сторону. Вместе с русскими солдатами и офицерами в этот драматический день город покинули и его греческие защитники из команды «охотников» А. Хрисовери. «Севастополь был зажжён, пороховые погреба взорваны, военные суда, стоявшие в бухте, затоплены. Союзники не решились преследовать нас, считая город минированным, и только 30 августа (11 сентября) вступили в дымящиеся развалины русской Трои».

В своем автографе «Падение Севастополя» с подзаголовком «Отрывки из сочинения: Прибытие А. Хрисовери в Россию», хранящемся в Коллекции греческих рукописей Национальной библиотеки Украины имени В.И. Вернадского, А. Хрисовери дал оценку падению Севастополя, своего рода, как он выразился, эпитафию: «В тот день можно было видеть известный и славный очаг православия, город-герой Севастополь, словно вымершим между двух военных лагерей — вымершим, потому что друзья уже оставили его, а враги еще не смели приступить к захвату. Говорят, что французы в течение пяти или шести дней еще не осмеливались ступить своей нечестивой ногой в это святой город, и это понятно, ибо над городом витала правоверная душа великого императора и благословила его на упокоение... Да, воистину и враги признавали, что облако огня окутывало город шесть дней. На седьмой же день, в субботу, набросился на Сион род Моавитский и наполнился святой город воплем рыданий, стенаний и плача»²².

Добавим несколько строк о судьбе команды греческих «охотников». В сентябре 1855 г. Мурузи попытался было вернуть их назад в легион, мотивируя это тем, что «более никакой службы они не несут». Однако греки проигнорировали его приказ, перебравшись в Симферополь и Бахчисарай под предлогом положенного временного отпуска. Собравшись всей командой вместе, они избрали своими капитанами Афанасия Чирео и Дмитрия Перуку и отправились сражаться в партизанский отряд князя Орбелиани, действовавший на Южном берегу Крыма. Там греческие волонтеры пробыли почти целый месяц. Только после настойчивых требований Мурузи арестовать «зачинщиков непослушаний», командование приняло решение об их отзыве из отряда Орбелиани²³.

Примечания

1. Пряхин Ю. Греческий «Легион императора Николая I и поселение его ветеранов в Приазовье» // Греки в истории России XVIII—XIX веков. Исторические очерки. СПб., 2008. С. 83—84.

2. Формулярный список «О службе и достоинстве офицера Легиона Императора Николая 1-го Дмитрия Николаидиса» // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 2. Л. 0143—0144.

3. Список волонтерам, находящимся в Севастополе // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0133.

4. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 116.

5. В 1842 г. в штатные расписания конных полков и пеших батальонов Черноморского казачьего войска были включены пластунские команды численностью соответственно 60 и 96 человек каждая. Оружие они имели более современное, чем прочие казаки, в частности, первыми получили дальнобойные штуцера с примкнутыми штыками. С учетом специфики трудной и полной опасностей службы пластунам было назначено и повышенное по сравнению с другими казаками жалованье.

6. Рапорт майора А. Хрисовери начальнику штаба Севастопольского гарнизона кн. Васильчикову, 1855 г. июня 6 // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 114—114 об.

7. Алабин П. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. Часть II. Вятка, 1861. С. 281.

8. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 62.

9. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 115; РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0131—0132 об.

10. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0141—0141 об.

11. Там же. Л. 0123.

12. Рапорт майора Греческого легиона Николая 1-го Хрисоверги // Там же. Л. 0152—0153.

13. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Α΄. Σελ. 62.

14. Todorova, M. The Greek Volunteers in the Crimean War // Balkan Studies. Vol. 25, 2, Thessaloniki, 1984. P. 559 (in English).

15. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 125.

16. Требуя немедленного отзыва обратно в расположение Легиона Чирео, кстати, отличившегося при штурме Евпатории и вылазке 10—11 марта, Мурузи характеризовал его как «неспособного к военным действиям, так как заведовал в легионе хлебопеками» // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 144—144 об.

17. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 63.

18. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Ibid.

19. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 142—142 об.

20. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0243—0243 об.

21. Там же. Л. 0221—0221 об.

22. Падение Севастополя (Отрывки из повествования «Прибытие А. Хрисовери в Россию») 28 августа // Чернухин Е.К. О трёх греческих автографах в собраниях Института рукописи Национальной библиотеки Украины имени В.И. Вернадского // Рукоп. та книжк. спадщина України: археогр. дослідж. унік. архів. та бібл. фондів. Киев, 2010. Вип. 14. С. 33—35.

23. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0208—0270.