Отношения России и Украины с Крымским ханством и Турцией. От вооруженной борьбы к враждебному нейтралитету Отношения России и Украины с калмыками

Союз Речи Посполитой с Крымским ханством складывался постепенно на протяжении 1654 г. Неожиданная смерть хана Ислам-Гирея 30 июня 1654 г. затянула решение о союзе против Украины и России, несмотря на то что в Бахчисарай уже вернулся королевский посол Яскульский (с сообщением, что Варшава согласна выплатить 40 тыс. червоных злотых — поминки крымскому хану), а крымский посол в Чигирине Алкас Кегито убедился в нерушимости решения Переяславской рады о воссоединении Украины с Россией.

Как всегда, смерть хана привела к вспышке междоусобной борьбы за власть. На этот раз распря началась между родичами Бегадыр-Гирея (был ханом в 1637—1641 гг.), его братом Магомет-Гиреем и сыном Бегадыра Селимом. В соперничество включился и представитель боковой линии рода Гиреев, ведущий свою родословную от хана Чобан-Гирея, Мубарак-Гирей.

Магомет-Гирей и Селим-Гирей пытались найти поддержку у визиря Сефергазы-аги и в Стамбуле, Мубарак-Гирей искал популярности у крымской знати, прежде всего у мансуровских князей. Селим-Гирея, кроме того, поддерживали князья ширвинские и магницкие¹.

Во время распри едва не погиб Селим-Гирей. Он жил в деревне Айлан у своего воспитателя-аталыка, когда на деревню врасплох напал сын Мубарак-Гирея Адиль с 1600 воинами. Селим вовремя бежал и скрылся у Ширинских князей².

Буквально на третий день после смерти хана в Бахчисарае появились князья Мелди-Гирей-Ширинский и Артемир Магницкий, настаивавшие на кандидатуре Селима³. Но Сефергазы-ага, не возражая в принципе против Селим-Гирея, больше был склонен отдать предпочтение Магомет-Гирею, ибо последний имел поддержку в Стамбуле, да к тому же уже правил крымским юртом в 1641—1644 гг. Кандидатура Магомет-Гирея была для визиря более удобной еще и потому, что это был безвольный человек, неумный политик, пытавшийся в свое время лавировать между своевольными крымскими феодалами и султаном, но на деле «ни в чем не выходивший из воли турецкого правительства»⁴.

Если вспомнить, что за годы своего первого правления Магомет-Гирей не сумел отличиться и на военном поприще (допустил усиление влияния России в Черкессии⁵, то причины непопулярности его среди татарских мурз и беев будут ясны.

Но Стамбулу на крымском троне был нужен именно такой, не имеющий реальной опоры среди местных феодалов правитель. Визирь Сефергазы все это отлично понимал и, чтобы удержаться на прежнем своем месте, поспешил предвосхитить решение султанского дивана. Он послал экстренное уведомление о смерти прежнего хана и просил назначить новым ханом Магомет-Гирея⁶.

Противники Сефергазы стремились к ослаблению зависимости Крымского ханства от Оттоманской Порты, желали видеть на бахчисарайском троне послушного их воле человека. Мелди-Гирей Ширинский и Артемир Магницкий, прибыв в Бахчисарай, потребовали провозгласить ханом бывшего калгу (военачальника) Казы-Гирея. Дожидаться согласия султана они не намеревались, вопрос о приемнике Ислам-Гирея надеялись решить без вмешательства Стамбула⁷.

Протурецкая ориентация Сефергазы противоречила их планам и вскоре стала просто опасной для жизни визиря. 14 июля он был вынужден бежать из Бахчисарая в свои кочевья у Перекопа⁸. На короткое время власть в Бахчисарае оказалась в руках противников визиря. Возможность заключения русско-украинско-крымского союза возрождается. 17 июля Мелди-Гирей и Артемир узнали о том, что перекопский Карач-бей вместе с ногайцами хочет идти набегом на русские города. Карач-бей был немедленно вызван в Бахчисарай и ему приказали оставить всякую мысль о набеге до тех пор, пока не решится вопрос о новом хане⁹.

Борьба за ханский престол и упомянутый выше поход донских казаков летом 1654 г. на Крым усилили тенденцию к заключению русско-украинско-крымского союза. В июле к Хмельницкому прибыл новый крымский представитель Камматбет-мурза «хотячи сызнова с нами в братстве по-прежнему против ляхов нам помочь давать»¹⁰. Хмельницкий немедленно уведомил об этом царя и тотчас же направил своих послов для продолжения переговоров в Крым и к ногайским мурзам, кочующим под Чигириным¹¹.

Какое-то время гетман, вероятно, был даже уверен в близком и благополучном решении вопроса. 16 августа 1654 г. он писал нежинскому полковнику В. Золоторенко: «Мы же, взяв бога на помочь, учиняся изнову в неотменной приязни с татары по смерти ханской, из-под Фастова (где тогда находились русско-украинские отряды. — Г.С.) вместе с ордою дале в Польшу до ляхов рушаемся»¹².

Впрочем, вопреки надеждам Хмельницкого тенденции к союзу против Речи Посполитой так и не возобладали. В августе — начале сентября вернулись послы к ногайцам и сообщили, что те отказываются помогать гетману¹³. Партия сторонников Сефергазы, склонных к поддержке Речи Посполитой, брала верх.

В Стамбуле твердо решили остановить свой выбор на Магомет-Гирее. Счастливого претендента вызвали с о-ва Родоса в столицу. Родос был местом своего рода домашнего ареста всех крымских ханов, лишившихся по каким-либо причинам прежней власти. 30 августа новый хан пировал в Стамбуле по случаю восшествия на престол. В тот же день он должен был отправиться на галере в Крым, но получено было известие, что Москва захватила множество городов у Речи Посполитой, а побережье Крыма блокируют казацкие струги, которые намерены захватить Магомет-Гирея. (В действительности казаки уже в середине августа вернулись на Дон.) Хан немедленно покинул галеру и в тот же день, 30 августа, двинулся в Крым сухим путем¹⁴.

В начале октября Магомет-Гирей остановился во владениях Карач-бея Перекопского, в Кыл-Буруне, куда прибыли представители враждующих группировок знати для встречи с ханом. Состоялось формальное примирение, но вражда между ними не прекратилась¹⁵. Тем не менее визирь Сефергазы сумел укрепить свое влияние среди крымских феодалов.

Не подлежит сомнению, что на этом съезде (курултае) крымской знати обсуждались наиболее важные вопросы, в том числе и вопрос о выборе между союзом с Речью Посполитой или с Москвой и Хмельницким. Было принято решение пообещать Хмельницкому союз против Речи Посполитой, но при условии, что он откажется от решения Переяславской рады. Этот вывод подтверждается двумя грамотами, написанными 5 и 8 октября. Обе грамоты были адресованы Б. Хмельницкому. В грамоте от 5 октября Карач-бей писал: «...как были мы братьями и приятелями вашими, так и теперь того не изменим. Только твоя милость знаешь, что Москва мой неприятель, а ты теперь с Москвой побратался. Я тебя как добрый приятель остерегаю и потом посылаю братское письмо — твоя милость не слушаешь! Какая тебе от Москвы будет корысть? Они в лаптях ходят. А вы с ними живете, и мы завсегда готовы до приятельства с вами. Из-за вас и с поляками побратались. Если с королевской стороны будет какая-либо причина, мы с королем братство разорвем и к вам на помощь придем. Если у вас есть такое сильное войско и хан вам помогает — чего вам бояться?.. Ты слушай хана, а больше не слушай никого. Если же тебе была какая кривда, мы все готовы одноконно идти. Брось! Я твой милый добрый брат и злого тебе не желаю. Что я тебе желаю, пусть будет на мою голову, только отступи от Москвы»¹⁶.

То же писал и Магомет-Гирей в грамоте от 8 октября: «...на всякого неприятеля вместе готовы есмя итти, только с тем лядаяким москвитином не хотите случится, но во всем осмотритеся сами, что не доброе дело с ними Полшу воевать, откинте Москву от себя, а с нами в приятстве будте... И то ведайте, что когда с нами присягу сломите, то вскоре неприятелей много будете имети, а именно: венгрове, мутьяне и волохи готовы тотчас против вас итти»¹⁷.

Смысл этих посланий — вернуть положение, которое существовало в годы Освободительной войны 1648—1654 гг., когда крымские татары имели широкую возможность грабить украинские земли и в критические минуты предавать Украину польским магнатам, не опасаясь быстрого и решительного вмешательства России.

В совещании принимал участие, по-видимому, и Сефергазы, который 5 октября еще находился поблизости Перекопа. В этот день он писал Хмельницкому, что вынужден был отпустить казацких послов, прибывших к нему в июле, прервать переговоры до прибытия хана в Бахчисарай. Визирь советовал принять предложение Магомет-Гирея о разрыве с Москвой, которая якобы мало что может сделать для гетмана, возобновить союз с ханом¹⁸.

9 октября новый хан въехал в столицу, вероятно, в сопровождении Сефергазы-аги, во всяком случае визирь появился в Бахчисарае где-то между 5 октября, когда он отправил из Перекопа письмо Хмельницкому, и 16 октября, когда состоялись заключительные переговоры визиря с русскими посланниками Т. Хатунским и И. Фоминым. Весь июль, август и сентябрь они вынуждены были прожить на посольском стане на р. Алме в ожидании решения вопроса о новом хане и официального отпуска.

Сефергазы-ага, которому удалось и на этот раз сохранить за собой место визиря, сказал, что новый хан не пойдет войной ни на Россию, ни на Польшу, что с царем он намерен жить в дружбе. Немного поворчав по поводу воссоединения Украины с Россией («Можно было бы и не принимать», так как хан защищает Украину уже 7 лет), Сефергазы твердо пообещал от имени хана сохранение мира, конечно, при условии полной и своевременной выплаты поминков¹⁹.

За этими успокаивающими заверениями вполне можно было рассмотреть и претензии ханства на «покровительство» Украине и прямую угрозу вторжения на украинские земли. Крымский хан отказался признать воссоединение Украины с Россией. Отсюда, утверждал Сефергазы, военные действия татар на территории Украины не могут считаться враждебным России актом. И все же даже такие, чисто формальные заверения визиря о нейтралитете Хатунский и Фомин расценивали как заметный успех. 27 октября посольство покинуло свой стан на Алме и вместе с новыми крымскими послами направились к месту традиционной размены неподалеку от самой южной русской крепости — Валуйки.

Планы заключения русско-крымского союза полностью провалились, но еще оставалась надежда хотя бы нейтрализовать дипломатическим путем военную активность татар, сохранить мирные отношения с ханом, что было возможно лишь при условии признания акта воссоединения, т. е. признания новых царских титулов. Удобный повод для продолжения такого рода переговоров давала смена ханов в Бахчисарае. По традиции, установившейся еще со времени Ивана III и Менгли-Гирея, каждый новый хан заключал шерть с Москвой.

Осенью 1654 г. в Посольском приказе был составлен образец шертной записи для Магомет-Гирея, на полном соблюдении которого должны были настаивать очередные московские посланники к хану. На этот раз в титулатуру царя включалась Малая Россия и хан должен был принять обязательство не нападать на южнорусские и украинские земли. Идею союза с ханом сменила идея нейтралитета крымских и иных подвластных хану татарских орд²⁰.

В Москве отлично понимали, что такого рода «худой мир» не может гарантировать полного спокойствия на рубежах. Молниеносные схватки со стремительными отрядами кочевников постоянно вспыхивали по всей линии засечной оборонительной черты в XVI и XVII вв. Нейтралитет Крыма был нужен скорее для того, чтобы разрушить союз хана и Польско-Литовского короля.

С проектом новой шертной грамоты в Бахчисарай направился осенью 1654 г. С. Лодыженский. Но тщательно продуманный в Москве проект в основных своих пунктах был отвергнут. Шертная грамота, доставленная в Москву С. Лодыженским, не упоминала в царском титуле «Малую Россию». Хан решительно отказался давать какие бы то ни было обязательства относительно ненападения на украинские земли. Магомет-Гирей, правда, обещал «жить в мире и дружбе», но это распространялось только на собственно русские земли, признавать же за Россией права на украинские территории хан не намеревался. Перед русским правительством, как и прежде, выдвигались категорические требования высылать в прежнем размере поминки и запретить походы казаков на море²¹.

30 декабря С. Ладыженский и А. Агарков, так ничего и не добившись в Бахчисарае, вернулись к месту размены посольств, в 5 верстах к югу от Валуек. Здесь на берегу степной речки Ураевы уже должен был стоять шатер «разменного воеводы» И.И. Ромодановского, а с ним новое русское посольство в Крым во главе с Дмитрием Жеребцовым и Семеном Титовым, а также и возвращавшиеся из Москвы ханские послы и гонцы.

«Постоянным уполномоченным» всех крымских ханов на размене оставался, как и в 40-х годах, Маметша Сулешев. По дорогам Крыма из Бахчисарая к р. Ураеве двигался длинный обоз: посланники С. Лодыженский и А. Агарков со своей свитой, новые крымские послы в Москву и их свита, около сотни полоняников, за которых татары надеялись получить выкуп, 450 человек свиты и конвоя Сулешева²².

Однако на этот раз на берегах Ураевы русского посольского стана не было. Обычно размена посольствами происходила довольно быстро и больших запасов продовольствия с собой не везли, но теперь день тянулся за днем, недели за неделями, а новых русских послов в Крым и «разменного воеводы» окольничего И.И. Ромодановского все не было. Ожидание затягивалось и незначительные запасы продовольствия быстро таяли. Ничем не мог помочь и валуйский воевода Василий Григорьевич Фефилатьев: крепость сама терпела хронический недостаток в продовольствии из-за своего удаленного положения от хлебных районов страны (на Дону хлеб не выращивали). Коренные валуйские жители сеяли хлеба мало, да и тот часто поедала саранча. В довершении всех бед осенью под Валуйки «подбегал» самовольный татарский отряд, отогнал скотину, пограбил и полонил людей, выжег посад²³.

Среди прибывших на размену послов и полоняников начался голод. Некоторые татарские мурзы из конвоя Сулешева уже хотели самовольно уйти в Крым, да и сам М. Сулешев угрожал С. Лодыженскому и А. Агаркову, что покинет разменное место и откочует в Бахчисарай. Позднее С. Лодыженский и А. Агарков говорили И.И. Ромодановскому, что они «на степи помирают голодом», а татары хотят идти в Крым и Сулешев с мурзами «однова татар за саблями держат»²⁴.

Особенно тяжело было, конечно, полоняникам. Их кормили в последнюю очередь. В основном это были люди пожилые, прожившие в плену 20—25 лет²⁵, и для них возвращение в Крым означало смерть в неволе. Чтобы освободить хоть часть полоняников, С. Ладыженский некоторых из них взял на поруки и тут же отправил в Валуйки (кстати, теперь татары волей-неволей должны были дожидаться прибытия И.И. Ромодановского и уплаты выкупа за полоняников)²⁶.

Ожидание затягивалось. Только 15 февраля 1655 г. И.И. Ромодановский и дьяк С. Звягин прибыли в Валуйки и в тот же день послали уведомление М. Сулешеву о своем прибытии, а вскоре направили в татарский стан и продовольственные запасы²⁷. Еще дольше задержались новые посланники в Крым Дмитрий Жеребцов и Семен Титов: лишь 9 марта они прибыли на разменное место вместе с прежними крымскими послами в Москву Айвас-агой «с товарыши», а через два дня состоялась размена²⁸.

Чем объяснить столь длительную задержку? Во-первых, слишком долго готовились материалы посольства в Посольском приказе: только 28 января последовал указ об отправлении И.И. Ромодановского²⁹. Все это время тщательно продумывался проект шертной грамоты нового крымского хана. Задержали размену и татарские гонцы в Москве «потому, что татаровя покупили на Москве многие, и возы у них тяжелые, и дорогою идут мешкотно»³⁰.

Сам окольничий и князь И.И. Ромодановский действовал весьма энергично: за 2 с небольшим недели он сумел собрать и обеспечить всем необходимым на дорогу отряд в 600 человек и прибыть в Валуйки³¹.

С. Лодыженский поспешил встретиться с И.И. Ромодановским еще до начала переговоров Ромодановского с Сулешевым о размене посольств. Необходимо было поделиться хотя бы краткими сведениями о положении в ханстве и возможных перспективах русско-крымских отношений. Миссия Лодыженского явно не удалась. Магомет-Гирей категорически отказался вписать в шерть новые царские титулы, отказался от сохранения нейтралитета в войне России и Речи Посполитой³². Ханский двор совершенно не смущало, что совсем недавно Хатунскому и Фомину было твердо обещано не ввязываться в эту войну. Такая «забывчивость» являлась одной из характерных черт крымской дипломатии и, конечно же, весьма затрудняла нормальные дипломатические контакты.

Тем не менее сам С. Лодыжинский расценивал перспективы развития отношений с Крымом весьма оптимистически. Он полагал, что есть все основания ожидать от Магомет-Гирея, калги и нуретдина «к доброму делу сходства и правды», что дружественную России позицию занимает Сефергазы-ага³³. Лодыженский уверял, что с посольством при ханском дворе обращались сравнительно хорошо, и «бесчестья и тесноты никакого не было»³⁴. Последнее вообще заставляет усомниться в искренности и объективности оценок С. Лодыженского. Оскорбление чести и достоинства посла было в Крыму обычным делом, и буквально каждое русское посольство сталкивалось с этим. Скорее всего посланник приукрасил факты, преувеличил степень своего успеха, а то и просто выдал желаемое за действительное.

11 марта И.И. Ромодановский приказал взять в Валуйках посольский шатер, 4 крепостные пищали, порох, свинец, построил обоз и конвой и двинулся «на разменное место на реку Ураеву». Переход в 5 верст занял не много времени. Остаток дня потратили на устройство лагеря: разбили шатер, огородились возами, подновили старые земляные укрепления (построенные на случай нападения другой «договаривающейся стороны»), назначили внутренние и отъезжие караулы. Особо строго наблюдали за крымским посольством: его поставили в обозе поближе к Яблоновский детям боярским. И.И. Ромодановский был воеводой в Яблонове на Белгородской черте и взял с собой наиболее известных ему и надежных местных дворян, на которых он мог рассчитывать в любую минуту. Приставленному к крымскому посольству Т. Владычицу не разрешалось оставлять татар без надзора ни на одну минуту вплоть до окончания переговоров с М. Сулешевым.

Вечером состоялась размена посольствами и переговоры с М. Сулешевым. Основные требования русской стороны были прежними: «...на его царского величества Украины и на запорожских черкас войною не ходили (бы) и князем и мурзам и всяким воинским людям никому ходить не велели». «На послах сверх положенного ничего не имать». Посланникам стоять во дворе в Яшлове, держать их «в чести и береженье», давать корм не скудно, хану в шертной грамоте писать именование — титул Алексея Михайловича по образцовому письму, «как он сам себя именует», т. е. с упоминанием «самодержца» и «Малой России».

Сулешев в ожидании предстоящей церемонии раздачи жалования готов был пообещать все, что угодно. Он не только клятвенно подтвердил, что будет «приводить» хана к благосклонному для России решению, но от имени хана поклялся на Коране в том, что хан не нападет на русские и украинские земли, даже если побуждать хана будет сам султан. От имени хана Сулешев обещал, что отныне с послами в Бахчисарае будут поступать достойно, без унижений и оскорблений, лишних соболей «править» на них не будут. Обещания от имени хана Сулешев давал самые щедрые, обещал все, что угодно было русским представителям. Согласился Сулешев даже на то, что в шертной грамоте будут написаны полные тогдашние царские титулы, с «Малой Россией» и с «самодержцем», от себя по собственной инициативе добавил даже, что хан разорвет союз с польским королем. В чем секрет столь необычной покладистости Сулешева? В обмен на все эти обещания, от которых в Бахчисарае имели обыкновение очень легко отказываться, Сулешев требовал дополнительного жалования на четырех крымских «царевичей» и на 5 человек ханских придворных. В посольских документах эти придворные назывались «нужетерицами»³⁵.

Таким образом, во время церемонии размены посольства новые посланники в Крым Д. Жеребцов и С. Титов оказались попросту дезинформированы своими предшественниками, толи не разобравшимися в сложной внутренней обстановке в ханстве, толи без лишней скромности преувеличившими свои «успехи».

14 марта 1655 г. состоялась церемония размены посольствами и посланники Жеребцов и Титов двинулись в путь. После тяжелого дневного перехода по раскисшей весенней степи подошли к бурно разлившейся речушке Чернавке. Чтобы утром не тратить время на переправу, решили преодолеть Чернавку с вечера, а за ночь отдохнуть и обсушиться на другом берегу. На середине реки поток подхватил телегу с государевыми грамотами, перевернул ее, «и государевы грамоты слегка помокли». К счастью, соболиные и прочие меха, денежную казну «переправили совсем вцеле, не подмочили»³⁶. Порча мехов имела бы для посланников гораздо более неприятные последствия в Крыму, чем порча царских грамот.

20 марта «перешли по льду с большою нужею» Северный Донец, за которым начинались ногайские кочевья. Теперь невзгоды распутицы усугубились опасностью нападения нагайских мурз, не очень склонных считаться с обычаями посольской неприкосновенности. На горизонте постоянно маячили ногайские всадники, наблюдавшие за движением большого посольского каравана. Жеребцов и Титов даже не рискнули отпускать с дороги казаков с отписками, боясь, что их перехватят в ногайских кочевьях по Молочным Водам.

Очередная дневка была сделана после переправы через р. Тор. По старым обычаям у берегов этой реки посланники должны были дарить соболя и лисьи шапки Маметше Сулешеву и его свите. Однако на этот раз посланники нарушили обычай: свита подарков не получила, так как охрана посольства казалась Жеребцову и Титову совершенно недостаточной. «Почесть» согласились дать только самому Сулешеву, да и то лишь в том случае, если он усилит конвой и будет «радеть» государеву делу.

Сулешев был взбешен, когда почувствовал, что соболи могут не попасть к нему в руки. По его приказу к подводам были приставлены татары «и велел арбачейские лошади бить безпрестани». По степным хлябям посольский обоз «пошел скорым обычаем». Лошади выбивались из сил и уже к вечеру того дня две пали от бешеной гоньбы (посланники непреминули отметить в статейном списке: цена тем лошадям 24 руб.). Вскоре бросили еще четырех лошадей, несколько украли сопровождавшие посольство татары.

Посланники потребовали от Сулешева прекратить эти скачки «и шол бы он дорогою мерною ездою, чтоб им достальных лошадей по степи не розметать». Вместо павших лошадей потребовали «наимываться татаром мерною ценою как бы мошно нанята». Татарский пристав Сулешев вновь потребовал «почести» для себя и своей свиты и «по самой конечной неволе почесть ему чинили», его сыну, 7 мурзам и 20 татарам. Покраденных коней, несмотря на самые горячие заверения Сулешева, конечно, не нашли³⁷.

4 апреля 1655 г. посольский обоз остановился под Перекопом, а 13-го прибыл на традиционный стан к р. Алме. Аудиенция у хана была назначена на 20 апреля. Накануне вечером состоялся предварительный разговор с визирем Сефергазы-агой. Уже на этой первой беседе сложилась чрезвычайно напряженная обстановка.

Визирь отказался встать при чтении «государевого милостивого слова» к нему, «а что оне, посланники, называют государя своего великим и велик де один бог, а он де государь Московский и делает не так, как при отце иво было»³⁸. Именование царя просто «государем Московским» не могло не насторожить посланников. Не придется ли вновь вести споры о праве царя на титул «всеа Русии самодержец», не говоря уже о включении в этот титул Малой России? «И тебе было, Сефергазы-ага, таких непристойных слов не уметь и мыслить, не токмо про великого государя нашего, про его царское величество такие непристойные слова говорить и называть его, великого государя, одним государем Московским»³⁹.

Резкая отповедь и упоминание о предстоящей выдаче визирю «государева жалования»⁴⁰ несколько его успокоили. Визирь, правда, поворчал еще на тему: «всякий государь велик в своем государстве», но все же заверил посланников, что будет радеть о русских делах и приводить Магомет-Гирея «па добро»⁴¹.

Но этих заверений визиря хватило ненадолго. Едва только он получил «государево жалование», как попытался сделать все для того, чтобы максимально затруднить действия посольства. Сефергазы-ага был сторонником союза с Речью Посполитой. Для начала он настаивал на том, чтобы много о государевых делах с ханом не говорили, изложили дело «короткими словами». Жеребцов оставил это требование без внимания. Аудиенция у хана состоялась на другой день и по традиции началась с вручения подарков. Причем на этот раз подарки и жалование ханским придворным были увеличены против прежнего. Сверх обычного прислали подарки на пять царевичей и жалование на четырех придворных «пужетерпцов»⁴². Увеличенный размер подарков и жалования свидетельствовал об особой важности посольства Д. Жеребцова и С. Титова, об особой заинтересованности России в поддержании мирных отношений с Крымским ханством.

На этот раз увеличение подарков не помогло. Едва Жеребцов начал посольскую речь, как Сефергазы прервал его. Посланник успел сказать только о подарках и жаловании и о стремлении России жить в мире с ханством. По наказу дальше Жеребцов должен был говорить о положении на Украине и о нейтралитете Крыма в русско-польской войне. Сефергазы уже знал содержание царской грамоты из беседы с посланниками накануне и явно стремился не допустить упоминания этих вопросов на аудиенции. Сведя аудиенцию к проведению передачи подарков, визирь сознательно как бы исключал всякий политический характер посольства и делал его главной целью вручение мехов. Тем самым крымский двор лишний раз подчеркивал, что это не столько подарки, сколько дань вассала. На политические темы с вассалом говорить самому хану нет нужды. Кроме того, визирь тщательно оберегал свою монополию на решение внешнеполитических вопросов и не очень доверял хану. Косвенно это подтверждает последовавший на встрече диалог: «Та де речь вся, что оне, посланники, говорят, написана от государя в Цареве грамоте. — Настаивал Сефергазы-ага. — И то де делов двое говорить им перед царем непригоже, а предние де посланники перед царем на посольстве столько не говоривали»⁴³.

Жеребцов попробовал протестовать, но теперь вмешался сам хан: «О которых делах с ними, посланники, к нему, Магомет-Гирею, наказано, и они б де, посланники, про те дела говорили с ближним ево человеком Сефергазы-агою потому, что те дела у него, Магомет-Гирея царя, ведать ему, Сефергазы-аге. А больше того царь посланников речей слушать не учал»⁴⁴.

Хан устранился от решения вопросов внешней политики, опасаясь обострения отношений с визирем. В руках визиря, опиравшегося на местную знать, по мнению А.А. Новосельского, сосредоточивалась действительная власть. Ханы все более и более превращались в марионеток⁴⁵.

Переговоры проходили в очень напряженной, если не враждебной для представителей России атмосфере. Едва только посланники переступили порог Золотого кабинета ханского дворца в Бахчисарае, где обычно проходили приемы иностранных послов, как сопровождавший их Маметша Сулешев «взял Дмитрия Жеребцова и приведчи перед царя наклонил вневолю с большою силою. А после того взял и подьячего Семена и наклонил вневолю з большою силою. А переводчику Араслану Култумышеву велел Маметша царю проклонитьца в землю»⁴⁶. До этого подобной унизительной процедуре русские посланники подвергались только один раз, в 1649 г. Столь же оскорбительный прием ожидал посланников и на аудиенции у Калги и нуретдина.

Поскольку деловые вопросы на официальных аудиенциях не рассматривались, кульминацией каждого посольства в Крым были встречи с визирем, на которых выяснилась позиция сторон и обсуждались интересующие стороны проблемы.

После более чем прохладной аудиенции у хана трудно было рассчитывать на сердечность визиря. В назначенный для переговоров с Сефергазы день, 2 мая, посланники покинули посольский стан на Алме и прибыли в Бахчисарай. В городе они остановились у какого-то «белорусца», вероятно, полоняника, осевшего в Крыму.

Почти полдня Сефергазы заставил их ожидать приема, велев сказать, что он выехал с ханом на охоту. Такой ответ был оскорблением уже сам по себе. Лишь к вечеру Жеребцова и Титова допустили в покои визиря. Споры начались уже по первому пункту переговоров — о признании ханом воссоединения Украины с Россией. Посланники потребовали переписать шертную грамоту хана с упоминанием в царском титуле «Великие и Малые России самодержца».

«Если прежняя грамота, — отвечал Сефергазы, — нелюба, то хан ее перепишет, а писать будет во всем против прежних обычаев, как было исстари при прежних крымских царях, а с обрасца царевы шертной грамоты писать им негодитца и николи того не бывало»⁴⁷. Итак, Сефергазы ссылался на историю. Ссылки эти довольно любопытны и заслуживают более пристального внимания.

Запорожские казаки, продолжал Сефергазы, были в подданстве у польских королей с 800 лет. «А после у них (у хана. — Г.С.) были в подданстве лет с семь, и оне, крымские люди, проча их, черкас, себе и чая от них впредь правды и постоянства, за них стояли и с польскими и литовскими людьми бились и многие неповинные крови проливали, и в обиду их никому не давали. ...А гетман де Богдан Хмельницкий ...хотел быть за ними в подданстве и до веку. А ныне де те запорожские черкасы им солгали и воровством своим от них отложились и доброту их забыли, а называются государевыми»⁴⁸.

Утверждение, что Украина была 800 лет в подданстве у польских королей, противоречило уже тогда хорошо известным фактам. Тем не менее скидывать его со счетов не следует. Несомненно стремление доказать, что воссоединение лишено исторической основы и исторических прав.

Следующие утверждения Сефергазы касаются прав Крыма на Украину (помощь в 1648—1653 гг.). Ненадежность такой помощи хорошо известна. Татары изменяли неоднократно: и под Зборовым в 1649 г., и под Берестечком в 1651, и под Жванцем в 1653 г. Эти примеры можно умножить.

Наконец, отношения Хмельницкого с ханством никогда не были отношениями подданства. Это был военный союз, за который Украина платила дорогой ценой многочисленного полона и опустошительных грабежей⁴⁹. В реплике Сефергазы еще раз проявились давние экспансионистские тенденции политики Крыма, пытавшегося закрепить за собой роль наследника Золотой Орды. Любое обращение к хану по дипломатическим каналам, любой договорный акт трактовался в Крымском ханстве как признание вассальной зависимости того или иного народа и государства.

Примечательно, что до переговоров 2 мая 1655 г. Крым но выдвигал открыто претензий на обладание Украиной. Даже когда осенью 1654 г. был заключен польско-татарский союз, и в то время хан предпочитал рядиться в одежды благородного рыцаря, борца за «справедливость», бескорыстного защитника невинно пострадавшего Яна Казимира. Теперь же придворные ханские круги открыто заявили о своих претензиях, что свидетельствовало о дальнейшем обострении отношений с Россией. Претензии на Украину и союз с Польшей могли означать одно: помогая более слабому противнику, не допустить чрезмерного усиления России и тем самым сохранить возможность реализации своих территориальных и политических притязаний.

Последовала резкая отповедь русских посланников, что такие речи ведут «меж государств на розврат, а не к тишине и покою. И царского величества подданных гетмана Богдана Хмельницкого со всем Войском Запорожским называет ворами нецелом, а воровства их нигде не бывало и в подданстве оне у крымских царей никово не бывали, и впредь не будут». Были они в подданстве у польских королей, но не вытерпев неправд и надругательств, «учинилися в вечном холопстве у великого государя нашего, у его царского величества... А Магомет-Гирею царю, и калге, и нурадыну царевичам, и им, ближним людям, в досаду тово ставить нечево, да и за чюжое стоять непригоже»⁵⁰.

О заключении русско-крымского союза против Речи Посполитой уже не упоминали. При решении же вопроса о ненападении Крыма на украинские и русские земли дипломаты Посольского приказа исходили из следующего постулата: после воссоединения украинские земли считаются составной частью России, и нападение татар на них приравнивается к нападению на собственно русские территории. В «образцовой» шертной грамоте, составленной в Москве, писалось, что хан не будет нападать сам и посылать своих подданных на «украинные» (т. е. окрайные русские) земли и на запорожских черкас. То же требование изложили посланники и на переговорах с визирем⁵¹.

Сефергазы выдвигал противоположный постулат: поскольку воссоединение незаконно, украинские земли не могут считаться частью территории России, и нападение на них не может расцениваться как нападение на русские земли и нарушение шерти. Он прямо заявил на встрече 2 мая, что нападать татары на запорожских черкас будут, мстя за «измену» казаков. «А Магомет-Гирею де царю того учинить не уметь, что на таких воров войною не ходить и не разорять, разве у всех крымских и нагайских татар не будет на руках ногтей, или глаза их землею загребут, тогда де оне тем ворам запорожским черкасам воровство их и измену мстить не будут»⁵².

Такое поведение визиря находилось в явном противоречии с обещаниями, которые дали в Москве в ожидании щедрых поминок ханские послы «Айвас-ага с товарыши», а на разменном месте — Маметша Сулешев. Эту противоречивость непреминули отметить Жеребцов и Титов: «Айвас-ага и... Маметша Сулешев... договорились на том, что Магмет-Гирею царю прежняя своя шертная грамота переменить, а писать вновь по обрасцовому письму с полным царского величества именованьем...»⁵³.

Давняя дипломатическая практика свидетельствовала о том, что в Бахчисарае не придавали никакого значения договорам, заключенным от имени хана его представителями в Москве или под Валуйками. Это позволяло «дипломатам» типа Айвас-аги или М. Сулешева давать заведомо неприемлемые для хана посулы. Да и сам Сулешев, «забыв» обещания, данные под Валуйками, не только не помогал русским, но даже и не пробовал воздействовать на ход переговоров. «Помочи от него в государевых делах и впредь не чаять потому, что человек непостоянный, только большой охотник ко взяткам. А что возьмет, и того не помнит»⁵⁴.

Несогласованность между действиями татарских послов и действиями центра только кажущаяся. В центре отлично знали, что послы в Москву практически ничего не могут решить, что любое их действие может быть не подтверждено в Бахчисарае. По существу представители хана в Москве не несли никакой ответственности за принятие решений и единственную цель своей поездки видели в получении мехов и выгодной торговле на московском базаре. В литературе уже отмечалось, что такого рода «несогласованность действий» была одним из принципов политики Крыма, что это давало возможность хану в любой момент отказаться от принятых обязательств. Дипломатия становилась нестабильной, вносился элемент нервозности и неопределенности⁵⁵.

Возможно, крымские дипломаты не всегда посвящали свое правительство в такого рода торгово-политические операции в Москве.

Переговоры с визирем уже подходили к концу, когда Титов дал понять, что от нейтралитета хана в украинских делах зависит размер поминок. В этот раз, заявил посланник, дали дополнительные поминки на четырех царевичей и жалование на пять «нужетерпцов» — придворных только потому, что Айвас-ага пообещал, что хан не пойдет на Украину. В противном случае размер поминок будет сокращен. Однако на этот раз старое средство нажима на Крым оказалось неэффективным. Сефергазы заявил, что осенью и зимой 1655 г. татарских отрядов на Украине не было (здесь визирь явно солгал), но если бы калга с войском успел подойти, «и он бы де всех государевых людей и с черкасы побили наголову»⁵⁶.

Посольство у нуретдина 4 мая тоже прошло с большими трудностями. Подарки, посланные нуретдину, его матери, дочерям и женам, показались слишком малыми. Дело дошло до того, что у Жеребцова силой забрали коня, на котором он прибыл с посольского стана в Бахчисарай, шарили по посольским телегам, разыскивая спрятанные меха, ничего не нашли и отпустили посланников с миром на их стан к Алме, но лошади Жеребцову так и не вернули⁵⁷.

Столь же безрезультатно закончилось и посольство у калги 17 мая. 20 мая Сефергазы сообщил окончательный ответ хана, который, конечно же, ничем не отличался от ответа визиря 2 мая⁵⁸.

27 августа хан призвал русских посланников на отпуск и объявил им, что вскоре идет походом на своих неприятелей, «а на кого имянем про то не сказал, а молыл глухо»⁵⁹. Еще раньше от придворных посланники узнали, что это будет поход на Украину. 30 августа 1655 г. Магомет-Гирей выступил из Бахчисарая, оставив вместо себя в столице калгу⁶⁰. Обычно татары выступали в поход весной, по свежей траве, когда в изобилии был подножный корм для конницы. Столь длительная задержка на этот раз объясняется поражением польско-татарских войск на Украине в кампании 1654—1655 гг. и походом донских казаков, опустошавших побережье Крыма в течение всего лета 1655 г.

Несмотря на отпуск у хана, покинуть Бахчисарай Жеребцов и Титов не могли, так как дипломатический ритуал предусматривал вручение так называемых «легких поминок», направляемых из Москвы в дополнение к тем, которые были вручены хану во время первой аудиенции посланников. Нарушение этой статьи дипломатического протокола могло привести к нежелательным осложнениям и без того весьма натянутых отношении с Крымским ханством.

После отправления в набег хана и нуретдина, которых сопровождал и визирь Сефергазы-ага, дипломатическая жизнь в Крыму замерла. Русские посланники вынуждены были дожидаться ханского возвращения, ограничиваясь сбором информации о внутреннем и международном положении ханства. 28 ноября 1655 г. «легкие поминки» и новая грамота к хану были доставлены на посольский стан донскими казаками⁶¹. К этому времени обстановка на театре русско-польской войны еще более изменилась в благоприятную для России сторону. На Украине военные действия шли под Львовом, почти вся Белоруссия и Литва были пройдены русской армией.

Русское правительство считало новые земли достаточно прочным приобретением и включило их в царский титул. Теперь задача, стоявшая перед Д. Жеребцовым и С. Титовым, стала еще более сложной. Им предстояло добиться признания ханом нового царского титула: «...всеа Великия и Малыя и Белыя Русии самодержец и многих государств восточных, и западных, и северных отчич, и дедич, и наследник, и государь, и обладатель». Когда оставшийся в Бахчисарае Маметша Сулешев спросил, чем вызвано появление новых титулов, ему ответили: «А ныне ему, великому государю, бог поручил и сверх того Великое княжество Литовское, всей Коруны Польской многие городы, а Малая и Белая России, и Волынь, и Подолье все за ним, великим государем, и что ему, великому государю, бог дал, и тем за што не писатца?»⁶². Конечно же, ни калга, ни тем более М. Сулешев не имели полномочий решать вопрос о признании новых царских титулов. Необходимо было дождаться возвращения хана.

31 декабря 1655 г. хан и визирь вернулись в Бахчисарай, «а полону татаря с собою не привели ни одного человека»⁶³. Простые татары утверждали, что хан потерял 10 тыс. всадников.

Переговоры с Д. Жеребцовым и С. Титовым возобновились, несмотря на их полную бесперспективность. По требованию русских состоялось заседание ханского дивана, на котором стоял вопрос о признании новых царских титулов. Решение дивана гласило: «Хотя б де царское величество для тех титл и сверх нынешнее казны прислал к ним казну или две нарошно, и царь бы де, и калга, и нурадын с таким титулом к государю писать не велели потому, что де та речь пристойна одному богу, а ко государю де так писать негодитца. Писать будут как писывали к прежним государям и к отцу ево государеву»⁶⁴.

Не договорившись ни по одному пункту, посланники 2 марта 1056 г. покинули посольский стан на Алме и в сопровождении нового татарского посольства и М. Сулешева двинулись к Валуйкам, где предстояла размена с новым посольством — Андрея Акинфова и Григория Жданова. Ввиду явно неудачного похода на Украину хан запретил в этом году проводить размен и выкуп пленных⁶⁵ и лишь после самых настоятельных требований придворной знати разрешил выкупить и обменять 20 человек⁶⁶.

Выше говорилось о предпринятых дипломатами Хмельницкого и им самим шагах, направленных на заключение нового союза с Крымским ханством летом-осенью 1654 г. Вступление на Крымский юрт Магомет-Гирея означало неудачу этих дипломатических контактов, а в уже приведенных письмах Карач-бея, Сефергазы-аги и самого хана от 5—9 октября 1654 г. от Хмель-пицкого еще раз потребовали разрыва с Россией.

Эти письма не были для гетмана неожиданностью. Еще в конце сентября 1654 г. гетман писал Алексею Михайловичу, что посланные за помощью к едиссанским, белгородским и ногайским татарам представители гетмана вернулись «ни с чем».

Татары начали военные действия против Украины, но попытки оторвать Хмельницкого от России путем дипломатического нажима не прекращались. 12 октября 1654 г. гетман писал Алексею Михайловичу, что. к нему прислан некий «очаковский бей», который от имени крымских и других орд потребовал «отлучитца от царского величества», а с ними «попрежнему быть в братстве». Но мы, писал гетман, «прелестям их не верим и о том тщатися будем, чтоб они радости не восприняли»⁶⁷. «Очаковский бей» был не одинок. В наказе Б. Кондратенко, направленному 24 октября в Москву с просьбой о помощи, Хмельницкий писал, что приходят листы и от других татарских беев и мурз, «из которых видна великая неприязнь к ним». В случае сохранения верности России они угрожали «всеми силами снявся, с венграми, мунтянами и прочими на нас наступать»⁶⁸.

Еще в августе в Крым был отправлен на переговоры о союзе сотник Брацлавского полка Михаил Бегаченок. В конце октября он был отпущен из Бахчисарая, не продвинув ни на шаг дело заключения союза. Как и в переговорах с русскими посланниками, хан настаивал на незаконности акта воссоединения и всеми военными и дипломатическими мерами стремился расторгнуть опасное для Крыма решение Переяславской рады и Земского собора.

Вместе с Бегаченком в ставку гетмана направился новый татарский посол — Тохтамыш-ага. 24 октября 1654 г. Хмельницкий писал царю из лагеря под Корсунем, откуда он руководил отражением татарских набегов: цель Тохтамыша-аги, «чтоб есмя твоего царского величества отлучившися, с ним на братство присягли, в купе по-прежнему пребывали. А когда того не учиним и от твоего царского величества не отлучимся, тогда сам с ордами крымскими, нагайскими, так же венграми, мутьянами, волохами и с ляхами снявся, на нас наступать обещаетца»⁶⁹. В конце письма гетман сообщал, что Тохтамыш был «отпущен ни с чем». В беседе с посланным в Киев дворянином Д.П. Тургеневым И. Выговский упомянул еще одно требование Тохтамыша-аги — «с полским бы королем быть в миру»⁷⁰.

В Москву передавали абсолютно точную и полную информацию. Это подтверждается ответной грамотой Б. Хмельницкого к Магомет-Гирею, текст которой не отложился в московских архивах. В обеих грамотах цели гетмана изложены одинаково: «Только то нам в удивление, что наша ханская милость пишешь, дабы мы от царя московского отступили. Это дело невозможное, ибо понимаем, что и ваша ханская милость цезарю турецкому ничего плохого не мыслишь»⁷¹. И если хан пишет, что в противном случае обрушит на нас силы Трансильвании, Валахии, Молдавии, соединившись с Польшей, то Войско Запорожское уже стоит по границам и там «дружеского письма от вашей ханской милости ожидаем, не давая наименьшей причины для разорвания дружбы, помня великолепно то, что каждого пан бог за нарушение присяги строго наказывает»⁷². Мы готовы умереть на границах, но не допустить врага к себе. В заключение Хмельницкий напоминал, что ожидает к себе нового посла, но такого, который бы подтвердил прежнюю присягу⁷³.

Стремление отождествить отношения Украины с Москвой и приравнять их в определенном смысле к отношениям между Крымом и Турцией в тексте этой грамоты не вызывает сомнения. Таким образом здесь совершенно четко говорится именно о подданстве Украины России.

Дипломатические связи Хмельницкого с Крымом продолжались и в то время, когда татарские отряды соединились с войсками Речи Посполитой и действовали на украинских землях. Убедившись на собственном горьком опыте в ненадежности военного союза с Крымом, Хмельницкий стремился использовать теперь это качество крымской политики в интересах России и Украины, разорвать союз Магомет-Гирея и Яна Казимира. Эти же цели были и у России. Специфика украинско-крымских отношений заключалась в том, что сохраняющаяся сила традиций и намерения Крыма создать польско-украинско-татарский союз против России позволяли Хмельницкому вести речь не только о нейтралитете, но и о возрождении союза. Союза не против России, а против Речи Посполитой. Это было возможно в случае переориентации внешней политики ханства. Надежды на переориентацию сохранялись до тех пор, пока существовала оппозиция Магомет-Гирею и Сефергазы-аге, стремившаяся возобновить войну против Польши и установить более или менее спокойные отношения с Россией (в первую очередь ногайские и прочие подвластные Крыму орды).

Гетман старался использовать любую возможность для возобновления антипольского союза. В конце октября — начале ноября 1654 г. через Украину в Крым с новыми царскими грамотами к хану и к русским посланникам проезжал царский гонец Устокасимов, он вез известие о взятии Смоленска. Под видом проводника Хмельницкий направил своего представителя с письмами, в которых предлагал хану, калге и нуретдину, «чтоб с нами в братстве жили»⁷⁴. (О чем немедленно уведомил Посольский приказ.)

Грек Юрий Константинов, прибывший в Москву из Константинополя, сообщал в Посольском приказе 12 ноября: «А мурзы и татаровя на нового хана приходили неодинажды с шумом, что он их нынешнее лето зделал без добычи. Как они хаживали в Польшу с Хмельницким им давывал от себя сукна и кафтаны, и иное, что у него лучилось, да они ж с ним в Польше добывалися; а ныне де они того ничего не видали. А Хмельницкий их к себе презывал и против прежнего им во всем обещал, и добыча у них нынешнего лета вся пропала от пего, хана. И конечно, мурзы хотя быть с Хмельницким в дружбе по прежнему, а посланец Хмельницкого в Крым ныне есть»⁷⁵. Приведенный выше отрывок интересен еще и тем, что сведения исходят от лица, не заинтересованного в каком-либо искажении позиции Хмельницкого и объективно рисующего как цели гетмана, так и внутренние силы Крымского ханства, поддержку которых гетман мог использовать.

В январе—марте 1655 г. отряды крымских татар вели активные военные действия на Украине. Никаких сведений о дипломатических акциях Хмельницкого в Крыму за это время не найдено, да, по-видимому, до конца марта они и не предпринимались. Только в конце марта, когда крымским татарам было нанесено несколько чувствительных ударов, Карач-бей перекопский вновь направил письмо с предложением возобновить переговоры о союзе против России. Предложение делалось от имени хана⁷⁶.

Все это время Хмельницкий пытался воздействовать на хана через Стамбул. В Стамбуле ситуация тоже оставалась достаточно сложной и переменчивой. 28 сентября 1654 г. в письме к царю гетман высказывал опасения по поводу того, что война Османской империи с Венецией подходит к концу, турки с татарами думают «никуды, только на нас все силы свои обратить»⁷⁷. Спасение от этой опасности было только в организации морского похода казаков Дона и Запорожья к турецким и крымским берегам, о чем и просил Хмельницкий⁷⁸.

От Силистрийского паши Сияуша, писал Хмельницкий в Москву еще 24 октября, прибыл к нему посол, но этого посла «не задержав, ни с чем отпустили есмя»⁷⁹. По-видимому, неудача, постигшая посла от Сияуша, вынудила силистрийского пашу действовать более активно: в тот же день в инструкции отправлявшегося в Москву с листом к царю Б. Кондратенко записали: «Турки подлинно на войну готовятца»⁸⁰. В листе царю от 10 ноября гетман уже сообщал, что «Сияуш, паша силистрийский, через Дунай до нас перешол»⁸¹.

Впрочем, для Хмельницкого вскоре стало ясным, что нападения Турции не произойдет. А.С. Матвееву, прибывшему в лагерь гетмана под Корсунь 5 января 1655 г., Хмельницкий говорил: «Турецкий султан на украину царскую (южнорусские города. — Г.С.) и на запорожские города наступать не может. Во-первых, дорога дальняя, не только что зимою, но и летом пройти ее невозможно, ибо эти края, которыми идти, все опустошены, а турки нежные, без провианта никогда не ходят. Во-вторых, турецкий султан разругался с венецианами и с сербами, и сербы Венеции помогают, и туретчина терпит от них великие беды»⁸².

Угроза казацкого похода и неудача с Венецией, как и рост национально-освободительной борьбы на Балканах, на время сдержали агрессивные намерения Турции против России и Украины. В конце марта Сияуш-паша направил к Хмельницкому письмо, в котором вину за временное обострение отношений и агрессивные акции сваливал на прежнего визиря, который теперь устранен, а при новом визире Аземе «всякое ваше дело будет совершенно по вашему желанию, по прежним вашим присылкам, чаем, желание ваше исполнено будет»⁸³. Для ведения переговоров Сияуш-паша прислал некоего Шагин-агу и предлагал вместе с Шагин (Шаин, Шагал)-агой отправить в Стамбул украинских представителей. Хмельницкого больше всего волновал вопрос о запрещении татарам нападать на Украину и о возобновлении казацко-татарского договора против Речи Посполитой. Силистрийский паша многозначительно намекал, что султану известно о «недружбе» казаков и татар.

Почти в тот же день, если не одновременно с Шагин-агой, прислал свои письма к гетману и перекопский Карач-бей. О турецких и татарских письмах, о прибытии посла Хмельницкий немедленно сообщил киевским воеводам, а Выговский — воеводе русского отряда В.В. Бутурлину. Выговский дополняет, что получены письма и от Криштофи Тышкевича, Шагин-ага и Карач-бей «прельщали» Хмельницкого, «чтоб мы отступили от его царского величества и султану турецкому поддались»⁸⁴.

Письма Сияуша, Карач-бея и Тышкевича были пересланы в Москву со специальным гонцом сотником Осипом Томиленко. С ним же было направлено и письмо гетмана к Алексею Михайловичу, в котором среди прочего писалось и о возобновлении дипломатических контактов с Турцией и Крымом и о целях Османской империи. Азем-паша «имянем цесаря турского прелестными листами прельшаючи нас и изводячи, чтоб есмя цесарю турскому поддавались, чего не дай боже, ...Сызнова сими же времены Карач-бей перекопский ханским и всех салтанов и беев имянем листы прелестные прислал, ...чтоб: ...от вашего царского величества отступили, а они нам обещают помочи на ляхов. Мы, однако, их прелестям не верим и помочи от них не желаем»⁸⁵.

И все же возобновление переговоров нужно было использовать в своих целях. В Стамбул были направлены два посланника, некие Роман и Яков, с грамотой, содержание которой можно установить на основании ответной грамоты Магомета IV⁸⁶. Хмельницкий писал султану, что Магомет-Гирей соединился с Речью Посполитой, Трансильванией и прочими противниками, воевал украинские земли, что и вынудило заключить с Москвой союз (такая трактовка воссоединения — уступка амбициям султана. — Г.С.). Тем не менее Хмельницкий просит принять Украину под султанскую руку и под оборону и не разрешать крымским татарам и другим подвластным султану народам нападать на Украину⁸⁷.

Послы от гетмана были направлены и в Крым. 4 апреля 1655 г. в обоз русских посланников Д. Жеребцова и С. Титова под Перекопом приходил из деревни Акалта-баши татарин Баамет и в расспросе сказал: «От черкас гонцы приезжают неединожды и будут приезжать для того, чтоб царь воевать не велел. И царь де им в том отказал, и войною на них идти хочет с поляки заодно, за то, что черкасы от них отложились»⁸⁸. Основные цели крымско-казацких переговоров схвачены здесь верно. Даже простой улусный татарин знал о том, что Хмельницкий хочет всего лишь избавиться от нападения хана. Сообщал Баамет и о переговорах Хмельницкого с Шагин-агой: «Да от турского де салтана проехал в Запорог чеуш з грамотою, а писал де турской к черкасом о том: будет оне от московского государя не отлежаться и с крымским не помирятся, и он на них пошел войною многие земли турков и крымцов, ногайцов, мутьянцов, терских, горских черкес, волохов, венгров, ляхов и велит их разорить»⁸⁹.

Выше уже приводилось содержание грамоты Сияуша-паши. В ней ничего не говорится об «отложении» от Москвы, но и тут Баамет верно уловил существо дела: помириться с ханом. Что же касается угроз, то их в письме Сияуша не содержалось, это добавление в духе крымских татар. Примечательно и другое. Баамет говорит лишь об отделении от Москвы, но не о признании Хмельницким власти хана или султана. Следовательно, перекопские татары, встречавшиеся с ханскими и султанскими гонцами чаще других, не воспринимали переговоры гетмана как подданство Крыму.

Посольство Романа и Якова в Стамбуле закончилось успешно. Д. Жеребцов и С. Титов узнали об этом 18 июля 1655 г. В тот день для сбора вестей послали они на Бахчисарайский базар толмача Филиппа Немичева и вожа Кондрата Кожухова. Повезло им необычайно: буквально на их глазах в столицу въехал чеуш султана Магомета IV, который вез в подарок хану кафтан и саблю. Обычно такой подарок означал приказ выступать в поход. На этот раз подарок султана означал мир, На торгу Немичев и Кожухов слышали разговоры, что в новой грамоте к хану султан повелевает войной на Украину не ходить, «а жил бы де с ними (казаками. — Г.С.) в миру и дружбе против прежнего для того, что посылал де гетман Богдан Хмельницкой во Царь-Город к турскому салтану от себя посланцов жаловатца на крымских и ногайских татар в том, что крымские и ногайские татаровя, забыв их дружбу и любовь и всякое добро, сложася с поляки заодно их, черкас, побивают, городы и места их жгут и пустошат, и разоряют, и чтоб турской салтан тех крымских и нагайских татар велел унять. А только де он унять их не велит, и он бы в том на них, черкас, не пенял, что оне, черкасы, за те свои обиды над Крымом и над нагаем учинят. И турской де салтан тех Хмельницкого посланцов подаря большими подарками отпустил в Запороги, а в Крым чеуша с тем и прислал, чтоб войною на черкас не ходить...»⁹⁰.

Слухи о запрещении хану набегов на Украину подтвердил и М. Сулешев, сославшись на «подданство» Хмельницкого султану.

Реакция русских посланников на сообщение о «подданстве» Хмельницкого султану показывает, что серьезного значения этому сообщению не придавали, но, не раскрывая всех карт перед Крымом, просто указывали на его недостоверность: «...что ...запорожские черкасы гетман Богдан Хмельницкой и все Запорожское Войско подданные великого государя... и ис под его государские высокие руки отступны быть не похотят... А у турского салтана оне, черкасы, в подданстве не будут, да и быть им у турского салтана в подданстве негодитца. И он бы, розменной князь, впредь таких речей не говорил и такова непристойного дела не затевал, и тем меж государств ссоры и нелюбья не чинил»⁹¹.

На основании вышеизложенного становится очевидным, что успех посольства Романа и Якова в Стамбул объясняется страхом перед походами запорожских и донских казаков и дипломатическим маневром с мнимым «подданством», предпринятым гетманом с ведома и согласия русской дипломатии. Но была еще одна причина благосклонности султана: незадолго до отправки чеуша в Крым флот султана потерпел новое поражение от Венеции. В Мраморном море турки потеряли более 10 судов, погиб сам капудан-паша, и Стамбул был прочно блокирован с моря «и никого не пропускают на Белое море из Царь-Града и с Белого моря в Царь-Град»⁹². В этой обстановке появление враждебных Турции казацких отрядов на черноморском побережье было весьма нежелательно.

В нашей литературе уже долгое время идет полемика по вопросу о степени самостоятельности внешней политики Крымского ханства. Вопрос этот до настоящего времени остается дискуссионным. Автор оставляет в стороне тему отношений Турции и Крыма в XV—XVI вв. Иное дело — середина XVII в. В это время Османскую империю раздирали острые социальные и национальные конфликты, вражда придворных группировок. Постоянные дворцовые перевороты, устраиваемые янычарами, привели к ослаблению власти султана. Новые тяготы добавила затяжная война с Венецией. Реакция Крыма на распоряжение султана о сохранении мирных отношений с Украиной и Россией еще раз доказывает, что внешняя политика ханства шла часто вразрез с курсом Стамбула. Сулешев не счел нужным скрывать перед Д. Жеребцовым и С. Титовым: «Только де однако ж Магомет Гирей царь, соединясь с польским королем, на них черкас, вой ною пойдет...»⁹³.

Магомет-Гирей выступил в поход 30 августа 1655 г., но некоторое время еще не решался углубляться в пределы украинских земель и ограничивался нападениями на окрайные села и городки. Эти нападения успешно отражали казацкие отряды, в то время как основные силы Хмельницкого и В.В. Бутурлина вели успешные боевые действия и 18 сентября осадили Львов.

Несмотря на выступление татарских сил к границам Украины, Хмельницкий упорно стремился предотвратить их вторжение. Это было нужно для обеспечения безопасности тыла. Вскоре после выхода хана в Крым прибывают послы от гетмана с целью если и не помириться, то по крайней мере сдержать агрессивность татар. «Да и с черкасы де, — писали в статейном списке Д. Жеребцов и С. Титов, — чаять помирятца, потому что после царева походу (из Крыма. — Г.С.) вскоре приезжали в Перекопь от Хмельницкого гонцы, а в гонцах приезжал полковник, а с ним рядовых черкас человек с пятьдесят»⁹⁴. Эти сведения сообщил 23 сентября М. Сулешев. Вряд ли это был простой гонец с письмами. Высокий чин и большая свита говорят о более значительном ранге.

Между тем с Турцией отношения оставались достаточно благоприятными для Хмельницкого. Шагин-ага в сопровождении казацких посланников уже возвращался из Стамбула и остановился в Силистрии, выжидая только того времени, когда степные дороги очистятся от татарских отрядов⁹⁵. В сентябре 1655 г. Шагин-ага вручил Хмельницкому грамоту, в которой султан соглашался принять Украину «под руку нашу и под оборону», держать Хмельницкого и казаков «яко верных и доброжелательных слуг» и помогать им против неприятелей. И главное, к чему так упорно стремилась русская и украинская дипломатия: «...Послали мы во все земли наши, дабы все о том знали и, никакой причины к несогласию вашей милости не давая, жили с вами в дружелюбии и рук против вас не поднимали»⁹⁶.

В свою очередь Хмельницкий был обязан не допускать нападений запорожских, а особенно «московских» казаков, «помня, что и мы всем землям нашим повелели пребывать с вами в приязни»⁹⁷.

Особенно подчеркивалось, что султан обязуется запретить крымским и прочим подвластным ему татарским ордам нападение на Украину⁹⁸. Вместе с грамотой, подтверждавшей запрет хану нападать на Украину, Шагин-ага вез 6 дорогих восточных халатов в подарок гетману.

Крымская знать не стала считаться с заверениями султана и вопреки решению Стамбула в сентябре 1655 г. войска хана устремились ко Львову, осажденному тогда русско-украинскими отрядами. 28 сентября, получив контрибуцию, Хмельницкий снял осаду и выступил против татар. 1 октября ушли из-под Львова и русские войска В.В. Бутурлина. В трехдневном бою, продолжавшемся 8—10 октября, силам Крыма было нанесено жесточайшее поражение у местечка Озерная.

Это поражение наглядно показало крымскому хану силу совместных действий русских и украинских отрядов и эффективность воссоединения Украины с Россией. Реальных возможностей противодействовать воссоединению и продолжать агрессивную политику на Украине в 1655 г. не было ни у Речи Посполитой, ни у ханства. Они могли появиться только позднее, в результате каких-либо политических перемен, связанных в первую очередь с укреплением положения Польши, стабилизацией внутреннего положения в Крымском ханстве. Теперь же речь могла идти только о переговорах, которые и начались 11 ноября. Отчет об этих переговорах мы находим в отписке В.В. Бутурлина в Разрядный приказ, составленный, видимо, по горячим следам и полученной в Разряде 26 декабря 1655 г.⁹⁹

Перечисление представителей татар, участвовавших в переговорах, доказывает, что во встречах участвовали не только крымские, но и ногайские татары, по-видимому, и белгородские, а следовательно, заключенный договор должен был стать обязательным для всех татарских орд. С ханской стороны переговоры вел визирь Сефергазы-ага, со стороны Украины вел переговоры Самойло Богданов — войсковой судья.

Переговоры открыл Сефергазы-ага, обвинив казаков в измене Крымскому ханству. Сефергазы говорил, что в «прошлых годех» казаки присягали, «что быть в приязни с крымским ханом», а ныне они «присягу свою сломали и от крымского хана отстали, а учинились в подданстве у царского величества», и города польского короля отдали царскому величеству, и в Киев пустили русских ратных людей¹⁰⁰.

Речь визиря отличается традиционно золотоордынским пониманием союзного договора. Факт союза с крымскими татарами в 1648—1654 гг. Сефергазы-ага трактует как признание Хмельницким вассальной зависимости от Крыма. Естественно в таком случае трактовать переход в подданство Москве как «измену» хану. Не очень беспокоясь о логичности суждений, Сефергазы тут же упрекает украинских казаков и в измене королю, в передаче королевских городов и даже Киева русскому царю.

Богданов сразу же возразил, что присяга московскому царю вовсе не означает измену предшествующим договорам с Крымом, что присяги хану они не ломали, «а хотят де они и ныне с ними быть в приязни». Следовательно, Богданов сразу же дал понять, что и предшествующие договоры, и тот договор, который они хотят заключить с ханом, это договоры не о подданстве Украины, не о разрыве с Россией, но лишь договоры о союзе. В подданстве же России они останутся «вовеки неотступно», а Киев и другие города отдали они царю потому, что это древняя царская отчина¹⁰¹.

Сефергазы продолжал требовать «отступить» от Москвы, «чтоб гетман Богдан Хмельницкой и писарь и он бы, судья, и полковники от царского величества отступили и были б с ними по-прежнему в любви. А царского величества воевод с ратными людьми им выдали б»¹⁰².

Ответ Богданова исполнен достоинства и мужества: Россия и Украина неразрывны вовеки, «а царского величества воевод и ратных людей они не выдадут и хотят за них все головы свои положить»¹⁰³.

Татары попытались уговорить представителей Хмельницкого хотя бы идти разной дорогой с русскими войсками и не вмешиваться в бой, если ханские отряды нападут на русских ратных людей, но и на этот раз Богданов проявил достойную твердость: в походе казаки будут двигаться только вместе с русскими воинами¹⁰⁴. Зашла речь и о польско-шведской войне. Богданов в ответ на предложение Сефергазы оказать королю помощь заявил, что помощь будет оказана, если царское величество «пожалует короля» и велит казакам и Хмельницкому помочь ему отвоевать свой престол¹⁰⁵.

В первый день переговоры не принесли никаких результатов. В основном вопросе, в вопросе сохранения единства Украины и России позиции сторон оставались неизменными и взаимоисключающими. На следующий день, 12 ноября, обсуждался вопрос о сохранении Крымским ханством нейтралитета в русско-польской войне. «И ноября в 12 день гетман Богдан Хмельницкий с ханом крымским помирился на то, что хану с татары царского величества на украиные и на черкаские городы войною не ходить и поляком на них помочи не давать, и царского величества с воеводы и ратными людьми не битца, и царского величества людей и черкас, которые взяты в полон, отдать. И на том на всем мурзы и хан шертовали и клялись на коране»¹⁰⁶.

Для принятия ханской шерти Хмельницкий лично прибыл в лагерь татар. Со своей стороны гетман обещал не посылать на Крым казаков. На другой день в знак заключения мира татары отпустили захваченных накануне в плен трех человек: стольника И.А. Бутурлина (сына А.В. Бутурлина), стольника И. Ярыжкина и капитана А. Колычова¹⁰⁷.

Таким образом, в ноябре усилия русской и украинской дипломатии, направленные в одну точку, принесли первые ощутимые результаты. Русским послам в Бахчисарае удалось заручиться согласием хана не нападать на русские земли, а Богданову и Хмельницкому под Озерной на короткое время удалось нейтрализовать Крым и получить согласие крымских татар воздержаться от нападения не только на Россию, но и на Украину.

Имеется несколько редакций договора Б. Хмельницкого с Магомет-Гиреем 12 ноября 1655 г. Все они приведены в работе М.С. Грушевского, но без достаточного критического анализа. Грушевский с полным основанием отбрасывает самую недостоверную редакцию, отложившуюся в бумагах Яна Лешиньского, в копии, озаглавленной «Пункты между Магомет-Гиреем, ханом крымским и между Б. Хмельницким, старшим войска запорожского 1655 г.». В виде копии эти пункты отложились и в архиве короля Станислава Августа, откуда они попали в портфели Нарушевича¹⁰⁸. Другие редакции исходят от турецкого чеуша Шагин-аги, присутствовавшего на переговорах, от крымских татар (в изложении волошского воеводы Стефана), наконец, от посла Стефана к Хмельницкому.

Интересно проследить, как искажается смысл заключенного с ханом договора по мере роста заинтересованности авторов этих редакций, а порой и просто слухов в разрыве Хмельницкого с Россией и возвращении Украины под власть Речи Посполитой или принятии им подданства хану либо султану (См. таблицу стр. 110).

Как видно из приведенного выше, наиболее полным источником о переговорах Хмельницкого с представителями хана и о заключении под Озерной договора является отписка В.В. Бутурлина. В ней, правда, не упомянута клятва в соблюдении верности договору, но логично предположить, что эту формальную часть Бутурлин просто опустил. (Напомним, что правители ханства отнюдь не отличались излишней щепетильностью в соблюдении клятв не нападать на соседей и формальности такого рода стоили немного.)

При анализе вышеприведенных документов и определении достоверности их сведений необходимо учитывать, что Шагин-ага присутствовал на переговорах (как об этом пишет сам Хмельницкий)¹⁰⁹, а В.В. Бутурлин, если и не присутствовал на переговорах лично, то во всяком случае был хорошо информирован об их ходе от С. Богданова и гетмана.

По основному вопросу — вопросу воссоединения Украины с Россией — русский, турецкий и украинский источники не противоречат один другому. В.В. Бутурлин пишет, что на требование разорвать с Россией представители Хмельницкого ответили категорическим отказом. Шагин-ага лишь дополняет эту мысль: хан не настаивал упорно на том, чтобы казаки разорвали с Москвой, ибо сам надеется поддерживать с нею дружеские отношения.

Со слов Шагин-аги в Стамбуле, несомненно, знали о том, что Хмельницкий отказался аннулировать решения Переяславской рады, но относились к этому до поры до времени спокойно. В листе к султану Магомету IV гетман, правда, называет себя слугой, подданным и даже рабом султана, но вместе с тем не опровергает факта присяги русскому царю. Между тем бесспорно, что присутствующий на переговорах Шагин-ага знал о спорах по поводу воссоединения Украины с Россией (об этом свидетельствует его беседа с господарем Стефаном), а через чеуша Шагин-агу и в Турции знали о желании гетмана сохранить воссоединение Украины с Россией.

В том случае, если бы Хмельницкий согласился на разрыв с Россией, пусть и в «секретной статье» (как об этом писал Стефан), об этом несомненно упомянуто было бы либо в листе гетмана к Магомету IV, либо чеушем Шагин-агой. Между тем Шагин-ага говорит как раз обратное.

Учитывая крупное поражение, нанесенное татарам в бою под Озерной, вполне можно предположить, что хан признал воссоединение Украины с Россией и обязался не нападать на русские и украинские земли. (Об этом упоминает и В.В. Бутурлин, и Шагин-ага, и Б. Хмельницкий.) Утверждение крымских послов в Яссах, будто бы Хмельницкий «отстал» от России, — типичный пример крымской дипломатии, склонной буквально на другой день после подписания любого договора «забывать» о невыгодных для хана условиях и утверждать обратное зафиксированному в тексте. Массу примеров тому приводит упоминавшаяся уже выше монография А.А. Новосельского.

Вызывают сомнения в достоверности и сведения валашского посла к Хмельницкому: источник этих сведений очень тенденциозен — переводчик крымских татар. Тем более сомнительно происхождение копии Лещиньского. В тексте этой копии включены явно вымышленные «статьи», в которых Хмельницкий именуется всего лишь «старшим на тот час Войска Запорожского», а не гетманом, нет нужды говорить о баснословии «статьи» относительно 6000 реестра. Даже по Белоцерковскому договору 1651 г., заключенному после тяжелого поражения украинских казаков и крестьян под Берестечком, реестр уменьшался с 40 тыс. до 20 тыс. Появление статьи о 6000 реестре после крупной победы в тот момент, когда сам король бежал из Польши под натиском шведской армии, совершенно исключено.

Согласно копии Лещиньского, Хмельницкий обязывался возвратить Украину под власть короля, причем, как явствует из вышеприведенного, на условиях, примерно совпадающих с печально известной Ординацией 1638 г. Эта Ординация была заключена после разгрома казацко-крестьянских восстаний Гуни, Павлюка, Остряницы, Сулимы. Копия настолько соответствует несбыточным чаяниям польской шляхты, что невольно возникает вопрос, не является ли она одним из подложных документов, часто появлявшихся в шляхетской среде в период «потопа» и предназначенных для поднятия духа шляхты, ожидавшей «чуда» для «спасения отчизны»¹¹⁰.

Обращает на себя внимание и то, что в официальных документах Речи Посполитой о разрыве Хмельницкого с Россией говорится значительно осторожнее. Посол Речи Посполитой при ханском дворе Яскульский писал в листе к Гродзицкому (королевский представитель у Хмельницкого): «После таких разговоров разошлись. Орда снова до герцов (мелких стычек. — Г.С.), а хан на переговоры, которые закончились следующим: заключить с казанами дружбу, от пункта о выдаче Москвы (т. е. московских ратных людей. — Г.С.) отказаться, но только для того, чтобы на будущее не отказывались от братства с ней»¹¹¹. На следующий день Хмельницкий приехал лично, чтобы обменяться присягами: с ханом. Хан «согласился на вечную дружбу при том условии, что он будет верным подданным его королевской милости и вместе с ними (татарами. — М.С. Грушевский) стоять на стороне Яна Казимира. Он (Хмельницкий) то все пообещал, поклявшись женой и детьми»¹¹². Как видим, Яскульский противоречит сам себе, утверждая, с одной стороны, что в договоре подчеркнута необходимость сохранения дружбы казаков с Россией и буквально рядом, что хан потребовал вернуться в подданство короля. Одно положение исключает другое.

В инструкции Яну Шумовскому, направленной в апреле 1656 г. в Крым, упоминается лишь о том, что хан потребовал у Хмельницкого разорвать отношения с Москвой («Что сам хан его милость королю его милости через лист оповестил»¹¹³), но не упомянуто, принял ли гетман это условие мира.

На степени достоверности польских и татарских источников о переговорах под Озерной отразилась и заинтересованность Речи Посполитой и Крыма определенными аспектами этих переговоров. В изложении их выпадают те статьи, в которых были больше всего заинтересованы Украина и Россия, и искажаются либо появляются новые «статьи», во включении которых в договор была больше всего заинтересована крымская или польская сторона. В отписке В.В. Бутурлина и в листе Хмельницкого к султану упомянуто о том, что хан обязуется не нападать на русские и украинские земли. Это упоминание отсутствует во всех других текстах. Что касается помощи Яну Казимиру, то в отписке Бутурлина мы читаем: помощь будет оказана только с согласия царя. Шагин-ага говорит примерно то же, не уточняя относительно согласия русских властей. Так же говорят и ханские послы в Яссах. В копии Лещиньского тема эта звучит гораздо более категорично: гетман признает своим государем польского короля и вместе с татарами оказывает ему помощь. Еще более категоричны слухи в шляхетской среде, записанные И.Х. Фрайштайном: казаки посылают 20 тыс. и татары 5 тыс. войска. Постепенно все с большими и большими «подробностями» желаемое выдается за действительное. В польских и татарских источниках совершенно выпадает вопрос об обмене пленными, что оставляло совершенно равнодушными шляхтичей и татарских мурз: их полон был мал.

Источники о переговорах Хмельницкого с ханом в ноябре 1655 г. требуют дополнительного специального исследования, но уже сейчас можно сказать, что наиболее полным и объективным источником является отписка В.В. Бутурлина, написанная по горячим следам событий и во многом подтверждаемая листом Хмельницкого к Магомету IV и информацией чеуша Шагин-аги.

О том, что договор с ханом носил характер только военного союза, свидетельствуют и письма Хмельницкого к калге 22 января 1656 г. и к хану 31 января 1656 г., в которых речь идет о сохранении «присяги на братство» и об обмене пленными¹¹⁴.

20 декабря 1655 г. московские посланники в Крыму узнали, что хан вместе с ордой возвращается из похода и уже остановился у белгородских татар. Дошли до них вести и о договоре под Озерной. Сведения эти собрали русские толмачи, потолкавшись на Бахчисарайском базаре, и они как бы дают оценку простых, «черных» татар: «А полону и никакие здобычи татаровя с собою не везут ничего. А с московским де войском и с запорожскими черкасы царь и нурадын, сказывают, помирились»¹¹⁵. Сулешев, правда, попытался дезинформировать посольство и повернуть все с ног на голову: «А мир меж ими утвердился на том, что им, черкасам, от царского величества отступить и быть у крымского царя в послушанье»¹¹⁶. Дезинформация оторванных от России представителей строилась по классической форме: ложь в основных вопросах в смеси с правдой или полуправдой во всем другом. Сулешев почти не лгал, когда говорил, что по договору украинцы и донские казаки не могут ходить в набеги на Крым, а если донцы пойдут в поход, то запорожцы вместе с татарами должны сдерживать их вооруженной рукой (на счет татар Сулешев сочинил сам). О перемирии хана с русскими войсками Сулешев вообще не упоминал. Направленность подобной дезинформации совершенно очевидна — затруднить положение русского посольства и оказать на него давление.

Впрочем, истинное положение выяснили, хотя и в общих чертах, русские послы довольно скоро. 1 января 1656 г. переводчик Араслан Култумышев и толмач Филипп Немичев узнали от «торгового арменина» Мурата и от некоего «волошенина» о том, что казаки и не думали переходить в «послушание» к хану, а по-прежнему остаются «в воле великого государя царя и великого князя»¹¹⁷.

Масса татарского населения, жившего грабежом русских, украинских и польских земель, встретила известие о перемирии недовольством. «Многие татаровя на торгу и по деревням то говорят, что им на лето на государевы украйные городы войною итти», — записали в статейном списке Д. Жеребцов и С. Титов¹¹⁸. Под стать этим настроениям были и слухи, которые с охотой передавали и оснащали все большими и большими подробностями. Толмач Никон Понарьин ездил в Бахчисарай купить хлеба к столу посланников и их свиты. По дороге ему встретился татарин Супи из деревни Булганак. Со знанием дела Суни утверждал, что поход будет даже не летом, а очень скоро, что султан послал указ хану немедленно идти ни мало, ни много как на Москву и хан выступит в поход сразу же, как только прибудет к нему новое посольство русских с ежегодными подарками. Аджибаки-челеби уверял Араслана Култумышева, что поход начнется «с Егорьева дня» (23 апреля)¹¹⁹.

Впрочем, слухи имели под собой определенное основание, как будет видно ниже, такие планы у крымцев были. (Кстати, Аджибаки-челеби был ханским золотописцем, переписывавшим грамоты к соседним государям, человеком довольно осведомленным во внешнеполитической ситуации.)

19 ноября в Крым прибыло посольство от Хмельницкого. На дороге под Бахчисараем его встретили русские толмачи Араслан Култумышев и Г. Угримов. Казаки пояснили, что прибыли они в Крым с гетманским листом для размена полоном. По договору весь полон, что ныне в Крыму хан должен отпустить на Украину, а запорожцы не должны ходить походами на Крымское ханство¹²⁰

На другой день посланники отправили в Бахчисарай Култумышева и Угримова с заданием встретиться с гетманскими послами и предупредить их, что Жеребцов и Титов уже требовали у хана отпустить на откуп украинский полон, но им ответили, что пленных украинцев будут обменивать на татар. Жеребцов и Титов предлагали общими усилиями добиваться, чтобы те казаки, кого не смогут обменять, были направлены на откуп и их выкупят наравне с русским полоном за счет государевой казны¹²¹. «И запорожские де посланцы тому обрадовались и на милости великого государя били челом», обещали сообщить об этом гетману, а ответ крымского визиря сообщить посланникам¹²².

Необходимо подчеркнуть еще один аспект казацкого посольства; послано оно было в Крым «с ведома великого государя»¹²³. Вряд ли вопрос о посылке представителей в Крым в данном случае согласовывали с правительством, для этого просто не хватило бы времени: договор был заключен 13 ноября, а уже 19 послы Махаринский и Андреев были в Крыму. По-видимому, гетман согласовывал свое решение с В.В. Бутурлиным, командовавшим русскими отрядами. Во всяком случае, и об этой дипломатической акции гетмана, как и о всех других, русское правительство и его представитель на Украине были информированы.

Обмен пленными шел сразу с двух сторон. К Хмельницкому с этой же целью был направлен Тохтамыш-ага, ранее уже побывавший в Чигирине в октябре 1654 г. О результатах его второго посольства можно узнать из реляции польского посла в Крым Яна Шумовского, который почти одновременно с Тохтамышем прибыл в Бахчисарай. 1 февраля 1656 г. неподалеку от Бахчисарая Тохтамыш нагнал обоз Шумовского. Беседа проходила в присутствии только переводчика, а затем встречу отпраздновали. Пьяный Тохтамыш уснул, а благородный Шумовский вытащил у него из сумки письма гетмана к хану и калге и скопировал их¹²⁴.

Письма касаются исключительно вопроса обмена пленными. Обе стороны должны были вернуть всех, захваченных в полон осенью 1655 г.¹²⁵

Речь Посполитая и Крымское ханство упорно пытались навязать обсуждение и другого вопроса — вооруженной помощи Яну Казимиру против шведов в борьбе за возвращение трона. Уже Тохтамыш-ага сразу же после окончания переговоров под Озерной вновь поднял этот вопрос. Хмельницкий отказался его обсуждать, сославшись на то, что королю он не верит и не будет верить до тех пор, пока не получит от него писем или не прибудут королевские послы¹²⁶. В письме к хану Хмельницкий пишет о том же: «Трудно нам помощь давать, когда пактов заприсяженных и слушных с нами не постановили»¹²⁷. Трудно решиться на помощь еще и потому, пишет Хмельницкий, что на поляков надежда плоха и «рознь между ними великая». Явно затягивая решение вопроса о помощи польскому королю, Хмельницкий не оставляет попыток разорвать польско-татарский союз, предупреждая хана, что не нужно давать веры никаким их фальшивым уверениям, что истинная их позиция выяснится весной, когда наступит время, удобное для военных действий. Несомненно стремление Хмельницкого развить всеми мерами наметившееся в результате переговоров сближение Украины, России и Крымского ханства¹²⁸.

В целом политика гетмана осенью 1655 — и в начале 1656 г. продолжала сохранять резкую антипольскую направленность: отказ вступить в союз против Швеции, переговоры с Дунайскими княжествами о подданстве царю и войне против Речи Посполитой, некоторое охлаждение отношений между Бахчисараем и Варшавой и нейтрализация ханства в русско-украинско-польском конфликте.

Разговоры о возможности помощи Яну Казимиру вносили несомненный диссонанс в этот четкий политический курс. В определенной мере они вызваны были, несомненно, стремлением к нейтрализации Крымского ханства, но нельзя не учитывать и то, что внешнеполитический курс России с осени 1655 г. начинает все более и более сближаться с антишведской борьбой в Польше. Это вынуждает и Хмельницкого вносить новые коррективы.

То, что в договор 12 ноября были включены пункты о ненападении татар на русские и украинские земли, означало усиление колебаний во внешней политике ханства, сомнений в целесообразности оказания Речи Посполитой вооруженной поддержки. Это означало обострение дипломатической борьбы России и Украины против Речи Посполитой при ханском дворе.

2 февраля 1656 г. в Бахчисарай прибыли «внове приезжие поляки» — посол Ян Шумовский со свитой¹²⁹. Еще в причерноморских степях он имел переговоры с какими-то татарскими мурзами, которые от имени хана обещали немедленную посылку в помощь Речи Посполитой 30 тыс. орды, а весной выступление и самого Магомет-Гирея с основными силами. Шумовский был настроен весьма оптимистично¹³⁰.

Д. Жеребцов и С. Титов узнали о приезде Шумовского 6 февраля и в тот же день послали А. Култумышева и Г. Угримова тайно выяснить цели польских послов. Дело, скорее всего, не обошлось без соболиных шкурок, перекочевавших из посольских сундуков в сундук Аджибаки-челеби, ханского золотописца, «который золотом пишет во все страны». Таким образом, удалось узнать, что Шумовский привез королевские грамоты, в которых просят прислать на помощь войска «против свейского короля». Об этом вскоре будет у хана «съезд и дума с агами и черными татарами»¹³¹.

Уже первая аудиенция у визиря поубавила оптимизм Шумовского. Шумовский поднял вопрос о посредничестве татар в предполагавшихся переговорах с казаками, просил заверить, что король будет «содержать Хмельницкого и все Войско Запорожское в своей ласке», если гетман признает власть польского короля и окажет ему в это трудное время помощь¹³². Сефергазы-ага отказался обсуждать этот вопрос и (как просил Хмельницкий в письме к хану от 21 января — см. выше) отправил Шумовского с этим к казацким послам. Шумовский попытался было заговорить о посредничестве прямо с ханом на первой же аудиенции у Магомет-Гирея, но хан вообще отказался его выслушать.

Аудиенция Шумовского у визиря и хана состоялась где-то между 2 и 6 февраля, так как б февраля Д. Жеребцов и С., Титов записали в статейном списке: «Да переводчик же и толмач посланникам сказывали, что у Хмельницкого посланцов с нынешними польскими послы советно, друг к другу ходят и меж себя пьют и банкетуют. Да польские же де послы Ян Шумовский с товарыши Хмельницково посланцов сотникам Михаила Махаринсково дарили парою оправною пистолей»¹³³.

Если даже встречи украинских и польских послов проходили действительно в обстановке «дружеских» банкетов (что вызывает определенные сомнения, ибо Култумышев и Угримов услышали об этом от ханского придворного Аджибаки-челебея, который мог в определенных целях и преувеличить «дружбу» представителей Хмельницкого и Яна Казимира), все равно практических результатов эти банкеты не имели, во всяком случае таких, какие ожидал Шумовский.

В это же время, со 2 по 6 февраля, после аудиенции Шумовского у визиря и хана, к польскому послу прибыл доверенный визиря Сулейман-ага с предложением, сделанным якобы от имени Хмельницкого: гетман будто бы прислал к хану письмо, в котором обещал быть верным польскому королю, если «король придет под Каменец и хан також, и я також приду, там короля переспрошу с полковниками и одержу его ласку, и ты, хан, своею склонностью у короля его милости поможешь мне в этом — иначе не доверяю»¹³⁴. В случае несогласия гетман угрожал войной.

Хмельницкий ставил явно невыполнимые условия переговоров: «Король имеет войну шведскую и московскую, как же ему идти под Каменец, если у него неприятель в доме?» — возражал Шумовский.

На следующей аудиенции у визиря Шумовский настаивал на том, чтобы татары, не дожидаясь решения Хмельницкого, немедленно оказали помощь королю и отправились в поход против шведов (фактически этот поход был бы направлен и против Украины), но и визирь и хан ответили, что выйдут в поход они только тогда, когда Хмельницкий выступит с казацкими отрядами в поддержку Речи Посполитой¹³⁵. Таким образом, затягивание гетманом переговоров с Яном Казимиром не только лишало последнего помощи со стороны татар, но и способствовало сохранению, пусть и не прочного, нейтралитета Крымского ханства.

Между тем дела посланников М. Махаринского и М. Андреева успешно продвигались вперед и были близки к завершению. 6 февраля русские посланники Д. Жеребцов и С. Титов записали в статейном списке, что хан приказал собирать «черкасской полон», «и отпуску де Хмельницкого посланцом ис Крыму чаять вскоре ...А с полоном де к гетману ис Крыму посылают перекопьского осадного воеводу Пириш-агу»¹³⁶.

Единственное, что Твердо обещал визирь Шумовскому, — это поручить Пириш-аге добиться от Хмельницкого согласия на совместную с Крымом помощь Яну Казимиру. В листе гетману, который должен был отдать Пириш-ага, хан писал, что невольники будут освобождены, как это и предусмотрено договором под Озерной и уже часть невольников отправлена с Пириш-агой. Пириш-ага вез и королевские листы к хану, с которыми гетману надлежало ознакомиться и сообщить свое мнение. На просьбы короля о помощи, писал Магомет-Гирей к гетману, мы не будем давать ответа до тех пор, пока не узнаем ваши замыслы. Пириш-ага поручалось договориться о совместных польско-крымско-украинских переговорах¹³⁷. В письме визиря более откровенно высказывалось отношение Крыма к вопросу о помощи Речи Посполитой. Сефергазы советовал немедленно оказать ему помощь¹³⁸.

Но советы визиря были напрасны. Хмельницкий не намеревался помогать польской шляхте вновь утвердиться на Украине и тем более поддерживать Яна Казимира в борьбе со Швецией, а в будущем (как намеревались магнатские круги в Речи Посполитой) и с Россией. Прямым следствием посольства Пириш-аги было письмо Хмельницкого к Яну Казимиру от 7 марта 1656 г., в котором он фактически отказывался выслать поддержку, ссылаясь и на плохие погодные условия и на то, что Карл X не нарушил соглашения с казаками и не перешел Вислу, наконец, на то, что такой вопрос может решить только войсковая старшинская рада, а универсалы на созыв ее еще не рассылались¹³⁹. Как видим, гетман не особенно старался даже подобрать более убедительные аргументы затяжки решения.

Иное дело — вопрос об обмене пленных. В письме к Пириш-аге от 10 апреля (Пириш-ага к этому времени уже покинул ставку гетмана и двинулся в Бахчисарай, а возможно, уже и прибыл туда) гетман просил быть перед ханом ходатаем в делах Украины и особо стараться ускорить обмен невольниками. Со своей стороны он обещал немедленно отправить в Крым весь татарский ясырь, какой удалось собрать, а остальных сыскать и доставить позднее¹⁴⁰.

Между тем в придворных кругах Бахчисарая были уверены в полном успехе посольства Пириш-аги, и хан уже намеревался направить орду к Каменец-Подольскому. «Но переменчивые практики Хмельницкого все перемешали, — писал Ян Шумовский к С. Корецыньскому 19 апреля, — пропозиции ханские у всех радных агов и беев отменились»¹⁴¹. «Приязнь орды с нами на тонкой нити тогда уже висела и уже шло к тому, что меня хотели отправить ни с чем, но я... напоминал, что слова у послов как присяга, убеждал до оскомины в зубах визиря, бея, агов, напоследок сказал: "Почему я должен к его королевской милости, пану моему милостивому вернуться? Пусть хан прикажет взять мою жизнь, или кандалы на ноги одеть, ибо то же ждет меня от моего милостивого господина, если вернусь ни с чем"»¹⁴².

Далее Шумовский сообщает, что состоялось специальное заседание ханского дивана, «споры были в консилии сильные», «одни говорили, что боятся казаков так, что и сказать невозможно, другие — что король имеет многих неприятелей». Спорили весь день и отложили решение на завтра. Шумовский поспешил не упустить момента и подкупить членов дивана: «Всем беям, агам и мурзам я обещал что сумел. На завтра по божьей милости так решили, что держать с королем его милостью польским, а к казакам послать с последней декларацией. Об этом совете дал мне знать сам хан»¹⁴³.

Новый посол к Хмельницкому, второй человек в ханстве после визиря, как уверяет Шумовский, Субхангази-ага должен был категорически заявить гетману, что татары короля не покинут независимо от того, будет ли гетман помогать им или нет. Конфеденциально Шумовского предупредили, что «если Хмельницкий одно с ними понимать не будет, мы вам большое войско против шведов дать не сможем, ибо на ту сторону (против Хмельницкого. — Г.С.) все силы наши обратить должны. Быстро дадим белгородскую орду и Суфанкази-ага с нею пойдет, потому что он тамошний воевода ныне»¹⁴⁴.

«Что поделаешь, — сетует в своем письме Шумовский, — стену головой не прошибешь, потому что татары в нас так не влюблены, как мой милостивый пан думает. Им порой ни просьбой, ни золотом не докажешь. И та сгода с Хмельницким, которая под Озерной, не из склонности к нам, но из-за реального положения их состоялась. Сами же они такие прирожденные актеры, что и в Париже таких нет»¹⁴⁵.

В Крыму весной 1656 г. сильно сомневались в возможности расторгнуть воссоединение Украины с Россией. Визирь в одной из бесед прямо сказал Шумовскому, что «Хмельницкий Москву бить не захочет...», а потому «пусть король его милость мир с Москвой чинит: отдать что-нибудь, вытеснить шведа из Польши и так землю успокоить», — писал Шумовский, добавив, что это мнение возобладало на обсуждении в ханском диване¹⁴⁶.

Субхангази-ага выехал на Украину 1 апреля, а уже в начале мая состоялся отпуск Шумовского, которому удалось добиться лишь отправки на помощь небольшого татарского отряда, участвовавшего в неудачной битве под Варшавой 18—20 июля 1656 г. При возвращении в Крым этот отряд был разгромлен казаками.

Крупные силы хан высылать не рисковал, опасаясь нападения казаков. В конце мая примас Пражмовский писал С. Корецыньскому о неутешительных вестях из Крыма: хотя хан и приказал ногайским и буджакским татарам быть готовыми к походу, но выступать им только тогда, когда Хмельницкий пошлет на помощь королю своих казаков: Хмельницкий будто бы через Москву пытается повлиять на калмыков, чтобы те напали на Крым¹⁴⁷.

Неудачными оказались и другие акции Крыма, предпринятые с целью помощи Яну Казимиру. В марте—апреле были высланы ханские посольства в Бранденбург и Трансильванию с предостережением, чтобы те под страхом татарского вторжения не помогали Швеции. Обе эти миссии окончились разговорами¹⁴⁸.

17 мая 1656 г. Россия объявила войну Швеции, вскоре после чего военные действия в Литве и Белоруссии против Речи Пос-политой были фактически прекращены, если не учитывать стычек под Слуцком и осады Старого Быхова, который сдался казакам лишь в 1657 г.

Крутой поворот внешней политики России повлиял и на дипломатию Хмельницкого. Он вынуждеп был поддерживать внешне миролюбивые отношения с Яном Казимиром (в письме к нему от 7 июня гетман благодарил всемогущего бога за прекращение «разлития крови между христианами», когда бог склонил московского царя «к поразумению с вашей милостью»)¹⁴⁹. От прежних своих целей — активной вооруженной борьбы с Речью Посполитой — гетман не отказался и не скрывал этого перед правительством России. 7 июня в наказе своим представителям в Москве он предписывал уведомить царя, что король предлагает крымскому хану совместно напасть на Россию в тот момент, когда начнутся русско-польские переговоры о мире, что эти планы поддерживают представитель папы при польском короле и турецкий султан¹⁵⁰.

Воссоединение Украины с Россией вплотную приблизило границы централизованного Российского государства к степям Малого ногая. Нет сомнения в том, что в перспективе это должно было привести «к конечному торжеству над исконними врагами Руси»¹⁵¹, а в ближайшем будущем к усилению связей Малой ногайской орды с Россией и Украиной. Трезвые московские дипломаты не преувеличивали значения этих связей, но и не отказывались от их использования. Для приобретения союзников против Речи Посполитой приходилось использовать каждый шанс.

Выше писалось о том, что переговоры с Малой ногайской ордой шли главным образом через Хмельницкого, который подробно информировал московских представителей о их результатах (см. гл. I). Ногайцы уже готовы были заключить союз, но под нажимом Бахчисарая прервали переговоры и в июле 1654 г. откочевали из Черного Леса под Чигирином. Но уже в начале августа вновь начался процесс «потепления» отношений ногайцев с Украиной. В ставку гетмана и А.В. Бутурлина под Фастов вернулся полковник Павел Тетеря, направленный к ногайским мурзам для переговоров о союзе. Вместе с ним прибыл к гетману Караш-мурза. Переговоры о союзе шли в стремительном темпе: тут же дали клятву вместе выступить походом против коронных войск¹⁵². Из разговора П. Тетери с А.В. Бутурлиным мы узнаем дополнительные подробности встречи с Караш-мурзой: «А сказывал ему полковник Тетеря, что ногайские мурзы с татары под его царского величества высокую рукою быти хотят и на польского короля с гетманом и с ними идти войною готовы, и прикочевали они з женами и з детьми к Черкаским городом»¹⁵³. Следовательно, речь шла не только о союзе, но и о подданстве Малого ногая России. Договор, вероятно, был заключен в устной форме, но на этот раз Хмельницкий надеялся, что он будет иметь вполне реальные последствия. В письме царю от 25 августа 1654 г. гетман, сообщив о договоре, добавлял: «...яко же чаем, что пойдут»¹⁵⁴.

Хмельницкий делал все возможное для привлечения малых ногайцев в подданство России, не жалея для этого не только сил, но и своих личных средств, умело используя их неутолимую жажду к русским мехам и деньгам. 21 августа на приеме царских представителей дворянина И.И. Ржевского и подьячего Г. Богданова он рассказывал: «...были у него гонцы от ногайских и от многих мурз с тем, что они со всеми своими улусными людьми к нему, гетману, против польского короля на помощь будут и хотят великому государю служить и быть под его государскою высокою рукою в вечном холопстве. И будут де те нагайские мурзы с воинскими людьми к нему вскоре. И он, гетман, служа великому государю, те соболи, что к нему прислано от него, великого государя, на жалование роздаст мурзам и татарам для его государского дела и учнет при них тем его государским жалованьем хвалитца и имя его государское славить, чтобы татаровя великому государю служили безо всякие шатости, так же, как и он, гетман, служит и во всяких мерах радеет»¹⁵⁵.

По другому относился к пожалованным соболям генеральный писарь И.О. Выговский. Посланники сказали ему: за верную службу государь жалует, дает ему сорок соболей. «И ты то государево жалование при гетмане ль возьмешь, или иным временем?» Выговский отвечал: «Без гетмана, иным времянем». Комментария в данном случае не требуется, можно только добавить, что Хмельницкому на аудиенции было вручено тоже сорок соболей¹⁵⁶.

С Караш-мурзой гетман отправил лист к главным ногайским мурзам Кельмамету, Юсупу, Урусу и Нафату, призывая их служить великому государю и немедленно выступить вместе с казаками против Речи Посполитой. В случае согласия ногайцы получали для кочевья обширные районы у Черного Леса. (В условиях острой нехватки пастбищ в Крыму это был довольно весомый аргумент.)

В ставке гетмана со дня на день ожидали подхода ногайцев (тот же П. Тетеря уверял И.И. Ржевского и Г. Богданова, что дней через 5 должны подойти более 20 тыс. ногайских татар¹⁵⁷, но этим надеждам не суждено было осуществиться). С прибытием в Бахчисарай нового хана Магомет-Гирея верх взяли сторонники союза с Речью Посполитой. В конце сентября — начале ноября А.В. Бутурлин писал: «А что де к нему, гетману, хотели быть на помочь ...Каймамет-мурза с товарыши и итти против поляков, и те де татаровя ему, гетману, солгали, поворотясь назад, блюдясь крымского хана»¹⁵⁸. Осенью 1654 — зимой 1655 г. татары Малого ногая вместе с крымскими участвовали в походе хана.

Когда после разгрома польских отрядов под Ахматовым в январе 1655 г. стала очевидной неудача нового похода против России и Украины, среди ногайцев, особенно выходцев из Большой орды, вновь усиливаются настроения в пользу перехода в русское подданство. Удобная возможность для возобновления переговоров представилась им 30 марта 1655 г., когда направлявшиеся в Бахчисарай русские посланники Д. Жеребцов и С. Титов остановились с обозом у Молочных Вод. В этот день к ним на стан прибыл Указ-мурза Урмаметев и, выбрав удобный момент, когда поблизости не было никого из крымских татар, завел речь о возвращении в русское подданство. Он говорил о том, что весь род Урмаметевых был под «высокою рукою великого государя» и кочевал близ Астрахани, что откочевали они в Крым, «убоясь калмыков», и от налоги воевод и приказных людей. «А впредь де им у крымского в повеленье жить отнюдь нелезе, потому что от крымских людей чинитца им и улусным их татаром налога и обиды болшие. Да и от калмыков де около Крыму и Азова кочевать они блюдутца потому, что у калмыков с Крымом ссора болшая, да и сами де крымцы калмыков блюдутца ж»¹⁵⁹.

Посланники отвечали, что пусть ногайцы надеются на милость Алексея Михайловича, «и помня свою родину, где деды их, и отцы, и они народились в их государстве отчине под Астраханью на прежние свои кочевья под иво государеву высокую руку шли безо всякого опасенья, а великий государь ...тое их вину, что они из-под Астрахани откочевали, им отдаст»¹⁶⁰. Калмыков же им опасаться нечего потому, что без веления царя «калмыки ни на ково не пойдут»¹⁶¹.

Указ-мурза Урмаметев запросил охранную грамоту для откочевки под Астрахань, но вручать такой документ в ненадежные руки ногайских мурз послы не решились, а предложили прежде написать челобитную о подданстве, заверить ее подписями и привезти на посольский стан. Эта челобитная будет направлена в Москву, и тогда останется только ожидать царского указа¹⁶². Весной следующего года посланники покинули Крым, но никакой челобитной к царю ногайские мурзы и не вручили.

Как и прежде, основной причиной нерешительности ногайских мурз, в том числе и Урмаметевых, была нестабильность внутреннего положения в ханстве, соперничество, споры по основным для Крыма внешнеполитическим вопросам. 6 мая 1655 г. на посольский стан приходил украинский полоняник Михаил Данилов сын Попович, родом из Василькова под Киевом «и бил челом он, Мишка... ныне де запорожские черкасы и вся Малая Русь з городами п землями учинилась под высокою рукою великого государя... а он де, Мишка, Черкашенин природной ...и чтоб великий государь... иво, Мишку, пожаловал, велел иво ис Крыму ...окупить»¹⁶³.

М.Д. Попович был рабом у старшей жены Ислам-Гирея и сообщил русским посланникам довольно ценные сведения, в том числе и о распрях между татарскими мурзами.

«В Крыму сейчас съезд и рада большая», — говорил он. Хан и думные люди хотят идти войной на Украину, «и ногайские мурзы царю в том отказывают и войною на черкас итить не хотят». Боятся они прихода калмыков и нападения украинских и запорожских казаков. Но споры идут уже не только об участии в набеге. Среди улусных ногайских татар растет недовольство властью хана. «Да и повеленье де у крымского из ногайских улусов многие мурзы быть не хотят, и от Крыму хотят откочевать прочь, потому что им от крымских людей чинятца налоги большие»¹⁶⁴.

Магомет-Гирей не пользовался популярностью не только среди ногайских, но и среди крымских татар. Он не отвечал главному требованию татарских мурз — удача не сопутствовала ему в войне. «А Магомет-Гирей — царю в Крыме долго жить не чаять потому, что иво крымские и ногайские люди, и жиды и арменья не любят за то, что он в Крыме перевел шарап¹⁶⁵, и питье, и напитки, и завел вновь многие обрасцы»¹⁶⁶.

На верность ногаев рассчитывать Магомет-Гирею было особенно трудно. Поэтому летом 1655 г., когда возможность нападения калмыков и казаков на Крым стала особенно реальной (походы устраивались, как правило, в летние месяцы) Магомет-Гирей приказал силой загонять ногайские кочевья за Перекоп и Буг. Обычно эти меры хотя и усиливали оборону Крыма, но приводили к страшной бескормице и падежу ногайского скота. Об откочевке ногайских улусов за Буг сообщили пленные ногайцы в расспросных речах 18 июня В.В. Бутурлину, назначенному командиром русского корпуса у Хмельницкого. Почти 20 тыс. человек и громадное стадо ногайского скота загнали во владения Белгородской орды, где встречены они были далеко не радушно¹⁶⁷.

Ту же картину наблюдал толмач Филипп Немичев, когда проезжал через Перекоп к русским посланникам: «Видел де он в Перекопи многие ногайские тотары розных улусов со своими женами и з детми и со всеми своими животы идут с степи кочевать в Перекопь. А говорят же, что будто их, нагайцов, с степи в Перекопь забивают кочевать по цареву указу, боясь калмыков»¹⁶⁸.

Сведения Филиппа Немичева записаны в статейном списке 18 июня (почти в тот же день, что и отписка В.В. Бутурлина), но еще в сентябре продолжали сгонять ногайцев в Крым, чтобы закупорить узкую горловину Перекопского перешейка¹⁶⁹. В таких условиях вести дальнейшие переговоры с ногайцами было весьма трудно: все это было бы почти на виду у ханских придворных.

Осенью 1655 г. хан вновь выступает в поход и вновь терпит поражение, приведшее к договору с Б. Хмельницким под Озерной, фактически ознаменовавшему временный отказ крымского хана от войны против Украины и переход на позиции нейтралитета.

Меняются и отношения между Малым ногаем и Украиной. Теперь центр тяжести переносится не на усиление соперничества ногаев с крымскими татарами, не на привлечение ногаев к вооруженной борьбе против Речи Посполитой, а прежде всего на сдерживание нападений самовольных ногайских орд на украинские земли. Хмельницкий действовал и силой оружия, и средствами дипломатии.

В ноябре—декабре 1655 г. запорожские казаки неподалеку от устьев Днепра и Буга разгромили улусы Урмаметевых, нападавших на окраинные земли Украины¹⁷⁰, а 22 января 1656 г. в листе к крымскому калге гетман требовал особенно внимательно следить за ногайцами¹⁷¹, которые всегда давали поводы к нарушению заключенных договоров.

Примечания

1. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. СПб., 1887. С. 562.

2. Там же.

3. По сведениям русских представителей в Бахчисарае, эти князья надеялись посадить на ханский престол не Селима, а калгу Казы-Гирея (ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 3. Л. 82. — Статейный список Т. Хатунского).

4. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.; Л., 1948. С. 324.

5. Там же. С. 333—334.

6. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. 1654. Стб. 3. Л. 86. — Статейный список Т. Хатунского.

7. Там же. Л. 82.

8. Там же. Л. 88.

9. Там же. Л. 79.

10. Документи... С. 381. 1654 сентября 15. — Б. Хмельницкий к царю Алексею Михайловичу.

11. Там же.

12. АЮЗР. Т. 14. С. 150. 1654 августа 16. — Б. Хмельницкий к В. Золоторенко.

13. Документи... С. 381. 1654 сентября 15. — Б. Хмельницкий к царю Алексею Михайловичу.

14. Смирнов В.Д. Указ. соч. С. 562.

15. Там же. С. 563.

16. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 957; ЦГАДА. Сибирский приказ. Стб. 1636. Л. 293—294.

17. АЮЗР. Т. 14. С. 117. 1654 октября 8. — Магомет-Гирей к Хмельницкому.

18. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 957.

19. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Стб. 3. Л. 157. Статейный список Т. Хатунского.

20. Заборовский Л.В. Крымский вопрос во внешней политике России и Речи Посполитой в 40-х — середине 50-х годов XVII в. // Россия, Польша и Причерноморье в XV—XVIII в. М., 1979. С. 270.

21. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. 1654. Стб. 1. Л. 59—60. 1654 ноября 5. — Шертная грамота Магомет-Гирея.

22. Там же. Кн. 37. Л. 14. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

23. Там же. Кн. 35. Л. 118. Статейный список И.И. Ромодановского.

24. Там же, Л. 106 об. — 107.

25. Там же. Кн. 32. Книга окупа пленных И.И. Ромодановским в 1655 г.

26. Там же. Кн. 35. Л. 110. — Статейный список И.И. Ромодановского.

27. Там же. Л. 103, 111 об.

28. Там же. Л. 112, 113. Айвас-ага был направлен в Москву с грамотой, в которой Магомет-Гирей уведомлял о своем вступлении на ханский престол и обещал жить в мире и дружбе при условии выплаты ежегодных подарков.

29. Там же. Л. 95.

30. Там же. Л. 106. Татарские послы и гонцы всегда «приторговывали» и постоянно конфликтовали из-за этого с русским правительством.

31. Там же. Л. 102 об.

32. Там же. Л. 108.

33. Там же. Л. 109.

34. Там же.

35. Там же. Л. 121—141 об.

36. Там же. Кн. 37. Л. 21. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

37. Там же. Л. 24—28 об.

38. Там же. Л. 57 об.

39. Там же. Л. 58.

40. «Подарки» вручались членам ханского рода: матери, калге, нуретдину, четырем женам; придворным давали «жалование» за «службу» русскому царю.

41. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 59 об. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

42. Там же. Л. 63—65 об.

43. Там же. Л. 68 об.

44. Там же. Л. 69.

45. Новосельский А.А. Указ. соч. С 390.

46. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 62. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

47. Там же. Л. 85 об. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

48. Там же. Л. 85 об. — 86 об.

49. Голобуцкий В.А. Дипломатическая история Освободительной войны украинского народа 1648—1654 гг. М.: Госполитиздат, 1962; Шевченко Ф.П. Політичні та економічні зв'язки України з Росією в середині XVII ст. Київ, 1959.

50. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 87—87 об. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

51. Там же. Л. 83.

52. Там же. Л. 88—88 об.

53. Там же.

54. Там же. Л. 105 об.

55. Новосельский А.А. Указ. соч.; Санин Г.А. Взаимоотношения России и Правобережной Украины на рубеже 60—70-х гг. XVII в.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1970.

56. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 96. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

57. Там же. Л. 108—117.

58. Там же. Л. 136—152.

59. Там же. Л. 182 об.

60. Там же. Л. 187.

61. Там же. Л. 199—200.

62. Там же. Л. 204.

63. Там же. Л. 219 об.

64. Там же. Л. 232—233.

65. Там же. Л. 233.

66. Там же. Л. 248 об.

67. Документи... С. 391. 1654 октября 12. — Б. Хмельницкий к царю.

68. Там же. С. 395. 1654 октября 24. — Наказ Б. Кондратенко.

69. Там же. С. 393. 1654 октября 24. — Б. Хмельницкий к царю.

70. АЮЗР. Т. 14. С. 97. Статейный список Д.П. Тургенева.

71. Документи... С. 396. 1654 октября 29. — Б. Хмельницкий к хану.

72. Там же.

73. Там же.

74. АЮЗР. Т. 14. С. 115. 1654 ноября. 10. — Лист Б. Хмельницкого к царю.

75. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 921—922.

76. АЮЗР. Т. 14. С. 559—560. 1655 марта. — Письмо Карач-бея к Хмельницкому.

77. Документи... С. 387. 1654 сентября 28. — Инструкция послу в Москве А. Ждановичу.

78. Там же.

79. Там же. Л. 393.

80. Там же. Л. 385. 1654 октября 24. — Инструкция послу в Москву Б. Кондратенко.

81. АЮЗР. Т. 14. С. 115. 1654 ноября 10. — Б. Хмельницкий к царю.

82. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1032.

83. АЮЗР. Т. 14. С. 562, 1655 не ранее марта 24. — Лист силистрийского Сияуш-паши к В. Хмельницкому.

84. Там же. С. 559—562. 1655 марта 27. — Лист Б. Хмельницкого к Ф. Волконскому; Там же. С. 559—560. 1655 апреля 2. — Лист И. Выговского к В.В. Бутурлину. К. Тышкевич был назначен сеймом для переговоров с Хмельницким о возвращении Украины в подданство Яна Казимира.

85. Документи... С. 419. 1655 апреля 2. — Б. Хмельницкий к царю.

86. Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 607—608. Текст этой грамоты отложился в архивах Посольского приказа, следовательно, он был в свое время передан Хмельницким в Москву и гетман не делал секрета из своих связей с султаном, как и из того, что он назвал султана своим господином, а себя подданным Турции. Никаких выговоров гетману за это от Москвы не последовало, ибо в Посольском приказе отлично понимали, что это традиционная практика восточной дипломатии: установление дипломатических связей считать признанием вассалитета. Без этого контакты с султаном были невозможны. Для сдерживания татар через Стамбул и Хмельницкий, и Москва вынуждены были пойти на соблюдение этого досадного, но не имеющего реального значения дипломатического обряда.

87. Там же.

88. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 40. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

89. Там же.

90. Там же. Л. 165—166. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

91. Там же. Л. 169 об. — 170.

92. Там же. Л. 164.

93. Там же. Л. 169 об.

94. Там же. Л. 196. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

95. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1137.

96. Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 608.

97. Там же.

98. Там же.

99. ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 382. Л. 323—327. 1655 не позднее декабря 26. — Отписка В.В. Бутурлина.

100. Там же. Л. 323.

101. Там же. Л. 323 об. — 324. 1653 не позднее декабря 26. — Отписка В.В. Бутурлина.

102. Там же. Л. 324.

103. Там же. Л. 324 об.

104. Там же.

105. Там же. Л. 325 об. — 326.

106. Там же. Л. 326—327.

107. Там же. Л. 327.

108. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1147.

109. Документи... С. 463. 1655 конец ноября. — Лист Б. Хмельницкого к Магомету IV.

110. Polska w okresie... S. 472—473; Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1149.

111. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1144.

112. Там же.

113. Жерела до історії України — Руси. Т. XII. С. 375.

114. Документи... С. 469. 1655 января 22. — Б. Хмельницкий к калге; Там же. С. 471—472. 1655 января 31. — Б. Хмельницкий к хану.

115. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 207. об. Статейный список Д. Жеребцова.

116. Там же. Л. 218—218 об.

117. Там же. Л. 219.

118. Там же. Л. 243.

119. Там же. Л. 242 об. — 244 об.

120. Там же. Л. 237—237 об.

121. Там же. Л. 238—239 об.

122. Там же. Л. 240. Статейный список Д. Жеребцова.

123. Там же. Л. 237 об.

124. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1175. 1655 февраля 1. — Реляция Я. Шумовского.

125. Документи... С. 469. 1655 января. 12. — Б. Хмельницкий к калге; Там же. С. 472. 1656 января 21. — Б. Хмельницкий к хану.

126. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1175.

127. Документа... С. 472. 1656 января 21. — Б. Хмельницкий к хану.

128. Там же.

129. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом, Оп. 1. Кн. 37. Л. 243. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

130. Polska w okresie... S. 474.

131. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 243 об. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

132. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1176. Здесь и далее М.С. Грушевський пересказывает реляции Шумовского без указания их даты и архивных ссылок, что вызывает определенную настороженность. Предшествующие реляции Шумовского имеют ссылки на библиотеку Оссолинских.

133. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 244 об. — 245. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

134. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1176.

135. Там же. С. 1177.

136. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 245. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

137. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 1177. Копия этого письма была передана Я. Шумовскому.

138. Там же.

139. Документи... С. 475. 1656 марта 7. — Б. Хмельницкий к Яну Казимиру.

140. Там же. С. 487. 1656 апреля 10. — Б. Хмельницкий к Пираш-аге.

141. Жерела до Історії України — Руси. Т. XII. Львів, 1911. С. 381. 1656 апреля 19/29. — Я. Шумовский к канцлеру С. Корецыньскому. (Далее: Жерела до Історії...).

142. Там же.

143. Там же. С. 382.

144. Там же. 1656 апреля 19/29. — Я. Шумовский к С. Корецыньскому.

145. Там же.

146. Там же. С. 383.

147. Там же. С. 388. 1656 май. — Пражмовский к С. Корецыньскому.

148. Polska w okresie... S. 475. АМГ. Т. 2. С. 504. — 1656 июня 4. — Расспросные речи шляхтича С. Котовича.

149. Документи... С. 496. 1656 июня 7. — Б. Хмельницкий к Я. Казимиру.

150. Там же. С. 498, 499. 1656 июня 7. — Наказ гетмана Б. Хмельницкого гонцам в Москву.

151. Новосельский А.А. Указ. соч. С. 15.

152. Грушевський М.С. Указ. соч. С. 938. 1654 августа 12. — Отписка киевских воевод.

153. Там же. 1654 августа 12. — Отписка А.В. Бутурлина.

154. АЮЗР. Т. 14. СПб., 1889. С. 47. 1654 августа 21. — Хмельницкий к царю.

155. Там же. С. 20. Статейный список И.И. Ржевского и Г. Богданова.

156. Там же. С. 16. Статейный список И.И. Ржевского и Г. Богданова.

157. Там же. С. 34.

158. Там же. С. 71. Отписка А.В. Бутурлина (получена 13 октября 1654 г.).

159. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 30—31. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

160. Там же. Л. 32—32 об.

161. Там же. Л. 33.

162. Там же.

163. Там же. Л. 121 об.

164. Там же. Л. 124.

165. Шарап — награбленное добро, военная добыча.

166. ЦГАДА. Ф. 123. Сношения с Крымом. Оп. 1. Кн. 37. Л. 124. Статейный список Д. Жеребцова и С. Титова.

167. ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 382. Л. 413. 1655 июня 18. — Расспросные речи пленных ногайцев.

168. Там же. Л. 163.

169. Там же. Л. 191.

170. Там же.

171. Документи... С. 473. — Хмельницкий к Казы-Гирею.