Первый владелец Партенита

Покинув двор русской Императрицы в Крыму, Шарль Жозеф де Линь поспешил верхом через гору Чатыр-Даг в подаренные ему поместья на Южном берегу Крыма. Однажды вечером, сидя в Партените у разбитой античной колонны, под старым орехом, восторженный принц написал письмо одной из своих парижских приятельниц. С письмом этим, замечательным по содержанию, мы предлагаем познакомиться и нашим читателям.

«Здесь в тени двух огромных орехов, старых как мир, у подошвы скалы, где еще виднеется одинокая колонна храма Дианы, из самой прекрасной и интересной страны мира, я Вам пишу это письмо. Сижу на турецком ковре, окруженный татарами, они смотрят, как я Вам пишу, и поднимают на меня свои глаза, полные восхищения, как будто бы я второй Магомет. Фиги, сливы, оливы, черешни, абрикосы и персики все в цвету; они распространяют самый нежный запах и защищают меня от солнца. Волны морские шумят блестящими камешками у моих ног. Я растягиваюсь на ковре, погружаюсь в раздумье и чувствую себя новым существом. Вдали от великолепия двух Императорских Величеств, которые я оставил по другую сторону гор, вдали от празднеств мирской суеты, пресыщенный удовольствием, я, наконец, чувствую себя самим собой.

Я спрашиваю себя; где я и как попал сюда?

Я спрашиваю себя, почему, не любя ни почести, ни деньги, ни милости, ни стеснения, я провел мою жизнь при дворах всех европейских государств?

Я вижу, что могу быть счастливым только в независимом покое... Обаятельная, доверчивая простота Екатерины Великой (le grand) меня покорила, а ее гений привел меня в эти очаровательные места...

Ночь будет прекрасна: море тихо, поверхность его гладка, как зеркало. Вечер удивительный, и я чувствую ту же ясность мысли, какая царит на небесах и на морской глади. Может быть, Овидий стоял на этом месте и писал тут свои Понтийские элегии.

Вот он, Понт Евксинский, эти места принадлежали Митридату Понтийскому. Недалеко отсюда, в Херсонесе, я собирал остатки колонн, я видел там развалины акведука и стены, которые длиннее Лондона и Парижа вместе взятых. Эти оба города исчезнут так же, как Херсонес. В нем были те же интриги любовные и политические. Многие в нем думали тоже совершить необыкновенное, что могло бы изменить мир, а между тем даже имена в этой стране извращены Татарией и Крым давно предан забвению.

Прекрасные размышления для господ, правящих миром! Обернувшись на крыши домов, скрестив свои руки и ноги, я нахожу среди них албанца, который знает немного итальянский язык, прошу его спросить татар, счастливы ли они, могу ли я быть им полезен и знают ли они, что Императрица дала их мне? Они мне передают, что в общем они знают, что их поделили, но не понимают хорошенько, что это значит, что до сего времени они были счастливы и что, если станут несчастливы, то сядут на две большие фелюги, построенные ими самими, и убегут в Турцию.

Я прошу им передать, что я люблю ленивых, но что я хотел бы знать, чем они живут. Они мне указывают на стадо баранов, лежащих на траве, как и я, и я благословляю ленивых.

Они указывают мне на фруктовые деревья и говорят, что когда фрукты поспеют, каймаз приедет из Бахчисарая; увезет на продажу половину урожая и что каждая семья продает фруктов на 200 рублей ежегодно. Они прибавляют, что в Партеницце (так зовут они Партенит) и в Никите — другом небольшом имении, мне принадлежащем, греческое название которого обозначает «победу», — всего 46 семейств.

Я благословляю ленивых, я им обещаю защищать их. Они приносят мне масло, сыр и молоко, совсем не кобылье, как водится у ногайцев. Я благословляю ленивых и опять погружаюсь в размышления.

Еще раз спрашиваю я себя, что я здесь делаю?

Императрица мне предложила ее сопровождать в зачарованный край, которому она возвратила его античное имя Тавриды, и во внимание к моему влечению к Ифигении отдала мне место храма, в котором дочь Агамемнона была жрицей...

И я опять мечтаю и делаю проекты. Пресыщенный почти всем изведанным, почему бы мне не остаться здесь? Я обращу в свою веру этих мусульман, научив их пить вино, я построю дворец, который светил бы далеко в море мореплавателям...

Какая досада, — думаю я, — преследование античной религии уничтожило эти прекрасные остатки культа богов, самые драгоценные для фантазии и воображения, уже падают ночные тени и начинают покрывать землю. Муэдзин с высоты своего минарета призывает к молитве.

Я ищу левой рукой свою бороду, которой у меня нет, я прижимаю правую к груди и благословляю ленивых. И я ухожу от них, и они в удивлении смотрят на меня, своего господина, и слушают о том, что я хочу оставить их свободными...

Я с грустью смотрю вокруг себя; на эти прекрасные места, которые я никогда больше не увижу и которые подарили мне самые восхитительные дни моей жизни. Свежий ветер, вдруг поднявшийся, отвратил меня от мысли ехать по морю на шлюпке в Феодосию, и я еду верхом на татарской лошадке, чтобы через 48 часов нагнать Их Императорское Величество.

Императрица оставляет в каждом городе более 100 000 рублей на подарки, балы, фейерверки и иллюминации на десять лье в окружении. Она говорит, что ее обязанность «благодарить и вознаграждать».

Вот такое интересное письмо с массой занимательных подробностей было написано принцем де Линем, знаменитым писателем XVIII века. Письмо было не единственным, отправленным принцем из Крыма. И в этих письмах, в которых он с увлечением описывал полученные в подарок земли, иностранец не пожалел для них самых горячих и нежных слов, которые могли быть посвящены только родному краю.

Получив земли на Южном берегу, принц де Линь надумал даже, ввиду отсутствия рабочих рук, переселять в Крым из Англии осужденных на каторгу преступников. Этот, по выражению Семена Романовича Воронцова, «позорный для России» проект получил, к сожалению, поддержку Г.А. Потемкина. Но настоящим хозяином здешних мест приезжий иностранец так и не стал. Продав казне подаренные земли, он благополучно вернулся на родину, увозя с собой яркое воспоминание не только о прекрасном крымском путешествии, но и об одном из самых замечательных уголков побережья — Партените.