Раевские в Партените

Почти 80 лет владели Партенитом Раевские. Жизнь нескольких поколений этой замечательной семьи многие годы была связана с Крымом.

Николай Николаевич Раевский-младший, друг великого поэта Пушкина, женившись на единственной дочери генерал-лейтенанта Михаила Михайловича Бороздина, одарил и себя, и всю семью огромным состоянием. К имению Тессели, которым он уже владел, прибавилось имение Карасан, а позже и земли на территории деревни Партенит.

Вернувшись с Кавказа после смерти отца, Николай Николаевич поселился в Тессели, уютном и малолюдном уголке, расположенном в западной части Южного берега Крыма, недалеко от Фороса. Находясь в вынужденном бездействии после активной военной жизни, он много и охотно читал произведения греческих авторов, Геродота, Аристотеля, книги мистически-религиозного содержания, которые ему настойчиво посылала баронесса Беркгейм, жившая по соседству. Но чтение было не единственным его занятием.

Страстный садовод-любитель, Раевский с увлечением принялся за строительство оранжереи, разведение виноградника. Акклиматизация субтропических растений в Крыму тоже занимала в то время его мысли. Он вел переписку по этим вопросам не только со знаменитыми европейскими ботаниками, но и с местными владельцами южнобережных усадеб, в частности, с княгиней Анной Сергеевной Голицыной, жившей в Кореизе.

Николай Николаевич Раевский-младший — владелец имений в Крыму

В этот период произошло его сближение с царской семьей, посетившей Крым в 1837 году. Николай Николаевич сделался любимым собеседником Императрицы Александры Федоровны, которая и «помирила» его с царем.

Тогда же Раевский сделал предложение юной Анне Михайловне Бороздиной, незадолго до этого ставшей фрейлиной. Случилось это в Бахчисарае, как утверждают, на мостике сада Ханского дворца. Венчание состоялось в Москве 22 января 1839 года.

Женой прославленного генерала, по свидетельству современников, стала девушка болезненного сложения, рыжая, с веснушками, не отличавшаяся красотой. Главными достоинствами новобрачной были не только огромное состояние, но и хорошее воспитание и образование, более серьезное, чем имели в те времена девушки ее круга. Была она дочерью М.М. Бороздина и Е.А. Шемякиной, дочери Александра Николаевича Шемякина, командора ордена св. Иоанна Иерусалимского.

Отец Анны Михайловны, Михаил Михайлович Бороздин, происходил из старинного русского дворянского рода, который вел свое начало от Юрия Лозынича, выехавшего в 1327 году из Волыни к великому князю Александру Михайловичу Храброму Тверскому. Правнук Юрия, Иван Васильевич, получил прозвание Борозды, его сын Савва в молодые годы постригся в монахи и прославился своей «строгой» жизнью. Церковь причислила его клику святых; мощи его почивали в основанном им Савва-Вишерском монастыре, недалеко от дороги Санкт-Петербург—Москва.

Михаил Михайлович, старший сын генерал-поручика Михаила Саввича, шести лет от роду был зачислен на военную службу, которой впоследствии посвятил всю жизнь. Начинал он в звании капрала Лейб-Гвардии Измайловского полка. Уже будучи подполковником участвовал в нескольких сражениях против шведов. Был комендантом г. Корфу, а затем в 29 лет стал начальником охраны Неаполитанского короля. Неаполитанцы интересовались русским, и кто-то из них оставил свидетельство: «Прибыл Б.; этот молодой генерал, ему всего 29 лет, говорят, задает тон и уже объявил, что будет получать приказания только от вице-короля и не признает над собой начальства генерала, командующего Неаполем».

Бороздин оправдал свое назначение, заслужив признательность и короля Фердинанда IV, и населения. Добрую память о русском генерале М.М. Бороздине долго хранили в Неаполе, который ему еще раз довелось посетить через несколько лет. В 1829 году он, приняв приглашение короля Франциска I, приехал на охоту в загородную виллу, расположенную недалеко от Неаполя. Бороздин был страстным охотником и вообще человеком увлекающимся (однажды на скачках в Неаполе держал пари в 600 дукатов против английского посла). Увлекался он не только охотой и скачками, но и театром, покупкой картин, других художественных произведений. В одном из писем графу Ростопчину Михаил Михайлович писал: «...Находясь в стране, которая была колыбелью искусств, счел бы за истинное удовольствие, граф, если бы Вы, желая приобрести что-либо, сделали бы меня здесь вашим комиссионером...».

Генерал-лейтенант Михаил Михайлович Бороздин

Вероятно, находясь на службе в Италии, М.М. Бороздин выучил итальянский язык, так как в его формуляре значилось: «русской, французской и итальянской грамоте читать и писать умеет».

В годы Отечественной войны, как истинный патриот, Бороздин принимал участие в ряде сражений, в том числе и на Бородинском поле. Он командовал 8-м пехотным корпусом, сражавшимся в этой битве вместе с 7-м пехотным корпусом генерала Н.Н. Раевского на участке между Шевардиным и батареей Раевского. И если Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» выделяет в Бородинской битве особо батарею Раевского, то Г.П. Данилевский в историческом романе «Сожженная Москва» именует ее «битвой гигантов», «битвой шести Михаилов», имея в виду М.И. Кутузова, М.Б. Барклая, М.Б. Милорадовича, М.С. Воронцова, М.М. Бороздина и наполеоновского М. Нея.

После увольнения со службы по болезни с 1816 года он жил постоянно в Петербурге. В августе 1837 года Михаил Михайлович решил поехать в Крым, где многие годы жил его брат Андрей Михайлович, бывший с 1807 по 1816 год сенатором и Таврическим губернатором. Прожив в городе Симферополе немногим более двух месяцев, страдая от сильных болей, в октябре 1837 года генерал М.М. Бороздин Скончался. Погребен был в Симферополе.

Сохранилось одно из последних писем генерала, адресованное Матвею Матвеевичу Муромцову, действительному статскому советнику, который тогда исполнял должность Таврического губернатора. М.М. Муромцов готовился к приезду Императора Николая I в Крым и, вероятно, обратился за помощью к М.М. Бороздину. В ответ больной генерал писал из Симферополя: «...Для таких высочайших посетителей, столь дорогих сердцам их подданных, я, конечно, за счастье почел бы помочь Вашему Превосходительству в меблировании Алуштинского дома, но в Карасане дом мой не меблирован, а здесь имею только две комнаты, в коих я живу и от болей мучаюсь; но за всем тем, если угодно Вашему Превосходительству, я могу послать в Алушту на моих быках диван на подушках, покрытый черной бомбою, другой — орехового дерева, который велю сейчас покрыть лаком, и две дюжины стульев из моей столовой... «.

Упоминаемые в письме дома в Карасане и в Симферополе стали приданым его дочери Анны Михайловны.

Через три недели после свадьбы молодые уезжают в Керчь, к месту службы Н.Н. Раевского, куда он был назначен командиром всей Черноморской береговой линии с производством в генерал-лейтенанты и где находился штаб береговой линии. В этом городе и жили Раевские до конца службы Николая Николаевича. Весной 1839 года Керчь посетил Григорий Иванович Филипсон, офицер Генерального штаба в Ставрополе. В своих воспоминаниях он писал: «Н.Н. встретил меня как родного. Он был уже женат и потому должен был изменить во многом свой прежний быт. Он встретил меня в своем обыкновенном костюме, но вымытый и выбритый и в бархатных шароварах лилового цвета. Впрочем, в его кабинете продолжал царить прежний хаос: глаз хозяйки не имел права туда проникать...». На поздравление Филипсона, отметившего перемены в костюме, Николай Николаевич сказал серьезно, поправляя очки: «Любезный друг, жена моя велела сшить мне четверо бархатных штанов и притом самых нежных цветов».

Раевский прежде всегда мало думал о своем костюме, и однажды графиня Е.К. Воронцова сшила ему из своих трех шелковых юбок мешок, который и надевала на него шутя, когда он гостил у нее в Алупкинском дворце.

Как выглядел Н.Н. Раевский в последние годы жизни, можно представить благодаря картине, написанной известным русским художником Василием Андреевичем Тропининым. Ему принадлежит и знаменитый портрет А.С. Пушкина. Стремящийся к живой, непринужденной характеристике человека, несколько идеализируя его, художник постарался показать рельефную крупную фигуру знаменитого генерала. Изображение Николая Николаевича соответствует и описанию современников, в частности, его бывшего начальника штаба Г.И. Филипсона, который отмечал, что Раевский был «высокого роста, смугл, крепко сложен и вообще массивен; черты лица его были выразительны...».

Портрет Н.Н. Раевского-младшего. В.А. Тропинин

В Керчи у Анны Михайловны и Николая Николаевича родились сыновья Николай и Михаил. Получив отставку в 1841 году, Раевский с женой и детьми переезжает в имение Карасан, находившееся рядом с Партенитом, в западной части селения Кучук-Ламбат. Свое название селение получило, вероятно, от древних местных маяков. Античные источники утверждают, что здесь когда-то находился город Лампас, следы которого безвозвратно утеряны. Лампад — эллино-греческое слово, что означает факел, светильник. Селения Кючюкъ-Ламбат и Бююкъ-Ламбат (маленькая и большая лампада) во времена турецкого владычества относились к Мангупскому княжеству. Это были небольшие деревушки, расположенные в живописной местности, большую часть жителей которых составляли татары.

Пляжи Кучук-Ламбата до революции

Первым русским колонистом здесь стал дядя Анны Михайловны, Андрей Михайлович Бороздин, Таврический губернатор, потом сенатор, который еще в начале XIX века приступил к устройству своего имения в Кучук-Ламбате.

В сборнике «Таврида» А.Н. Муравьева (М. 1827 г.) есть стихотворение «Кучук-Ламбат», содержащее восторженное описание этого места:

Ламбат! Ламбат!
Приют покоя,
Для сердца милый уголок!
Где легкокрылое, златое
Летает счастье и далек
Унылый мир с его страстями,
И смертных жизнь не тяготит, —
Кто равнодушными очами,
Тебя мог видеть и забыть?...

В «Поэтических очерках Украины, Одессы и Крыма» (М., 1837 г.) И.П. Бороздин, как бы отвечая на этот вопрос, писал:

Забуду — ль я Кучук-Ламбата
Дом, кипарисы, дивный сад,
К заливу чуть приметный скат,
Плоды и зелень винограда?

В 1835 году владелец этого дивного уголка Андрей Михайлович уступил в западной территории своего имения фруктовый сад брату Михаилу Михайловичу Бороздину.

Получив имение в качестве приданого жены, Николай Николаевич Раевский назвал его Карасан. Есть предположение, что сделал он это в память пребывания в персидской провинции Харасан. И здесь, так же как и в Тессели, Николай Николаевич стал заниматься садоводством. Об этом свидетельствует и переписка с местными помещиками.

Из письма Феодосия Дмитриевича Ревелиоти к Раевскому от 10 февраля 1840 года: «8 штук крупного белого и красного кизила, о котором Вы изволили писать мне, я отправил в Карасан. На этот раз я не мог достать больше, но позже немного я пошлю столько, сколько возможно только будет...».

Раевский занимается не только садом, но и приобретает новые земли, о чем уведомляет свою жену: «Любезная супруга Анна Михайловна! Сего 1843 года июня 9-й день приобрел я покупкою от статского советника и кавалера Никанора Михайловича Лонгинова имение, состоящее Ялтинского уезда Алуштинской волости при деревне Партените, заключающее в себе садовые, льняные и хлебопашные участки земли, как значится в купчей крепости. По случаю отъезда моего в Россию я не выполнил по сему имению установленного обряда. Вручая вам при сем купчую крепость на сказанное имение с прочими документами, от продавца мне переданными, покорнейше прошу вас принять на себя труд представить оную в Ялтинский Уездный суд и просить о вводе во владение, принять оное в распоряжение и управление. Пребываю навсегда с чистою к вам любовью».

Письмо это было написано Николаем Николаевичем в июне 1843 года перед отъездом из Крыма. Он выехал из Карасана с намерением посетить в Москве старшего брата Александра, не предполагая, что вернуться в Крым ему уже не придется. После встречи с братом Николай Николаевич отправился в имение жены, расположенное в Воронежской губернии, — слободу Красную, где занялся, как обычно, хозяйственными делами...

Болезнь Раевского-младшего началась с боли в правой щеке и не предвещала сначала ничего опасного. Однако небольшая опухоль быстро стала увеличиваться и перешла через нос к левому глазу. Ему сделали операцию на лбу и возле носа, но это не облегчило состояние больного. В последние дни жизни он часто терял сознание, но когда память возвращалась к нему и боль отступала, призывал Бога и говорил: «Бедная моя Анюта! Бедные мои дети!». Для развлечения во время быстротечной болезни Николай Николаевич просил читать ему исторические книги или рассказывать сказки и басни.

Скончался он 24 июля 1843 года в полном расцвете сил, ему было всего 42 года. Окончил свой земной путь Николай Николаевич Раевский, юный герой войны 1812 года, который в четырнадцатом году был с русскими войсками в завоеванном Париже. Однажды, делился семейным преданием князь Сергей Волконский, «...этот мальчик в офицерском мундире пришел в театр Комеди Франсе, но его не хотели пускать, говоря: «Pardon, Monsieur, on ne laisse pas entrer les enfants au parterre». Тогда он громким голосом на весь театр прочитал строки из трагедии французского драматурга Пьера Корнеля «Сид» (Сид Кампеадор — испанский рыцарь, прославившийся подвигами в Реконкисте в XI веке):

Je suis jeune, il est vrai, mais aux âmes dien nees
La valeur n'attend point le nombre des années.

Я молод, и это правда, но с душой недавно народившейся. А ценность моей души не зависит от прожитых лет». (Перевод авт.). И его тут же пустили.

Анна Михайловна узнала о смерти Николая Николаевича только через 4 дня и, оставив детей на попечение друга семьи А.И. Казначеева, отправилась в слободу Красную на могилу мужа. В сентябре она вернулась в Крым, в имение Карасан, там ждали ее осиротевшие дети. Старшему сыну Николаю было тогда около 4 лет, а младшему Михаилу полтора годика. Всю свою любовь, знания и энергию мать отдавала детям.

Долгое время из-за слабого здоровья старшего сына Анна Михайловна жила в Италии. Там она пристрастилась к занятиям археологией, которой увлеклась вскоре после замужества. Живя в Керчи, она изучала богатые собрания древностей местного музея. В Риме Анна Михайловна собирала древнеримские и греческие монеты и медали, а впоследствии — и черноморские. Большая коллекция, около 25 000 экземпляров, среди которых были ценные предметы старины, впоследствии перешла к ее внуку Петру Михайловичу, создателю так называемого «Архива Раевских».

В Риме эта энергичная женщина была окружена известными русскими писателями, художниками, которых часто можно было встретить тогда за границей. Воспользовавшись предоставленной свободой выезда, многие русские стали путешествовать по миру. Среди знакомых Раевской были братья Самарины, граф Соллогуб, княгиня Зинаида Волконская, А.О. Смирнова-Россет, профессор Т.Н. Грановский и другие интересные личности. В Риме Анна Михайловна приобрела две картины известного художника А.А. Иванова (одна из самых популярных картин его «Явление Христа народу» была куплена Императором Александром II и пожалована им Румянцевскому музею). Брату художника А.М. Раевская субсидировала поездку в Афины для археологических исследований.

Анна Михайловна Раевская, дочь М.М. Бороздина, жена Н.Н. Раевского-младшего

О своей жизни за границей вдова писала ближайшему другу семьи и помощнику ведения ее хозяйственных дел в Крыму А.И. Казначееву. Каждая долгожданная весточка с родины приносила ей особое удовольствие. Из этих писем Анна Михайловна узнавала обо всех событиях, происходивших в ее имениях.

В мае 1847 года Казначеев писал ей: «В прошлом году продано Карасанского вина на 23 т. р. ассигнациями за вычетом издержек на провоз в Таганрог, найма там погреба и винопродавца и проч. Буржо управляет вашими делами хорошо и честно. На днях я опять ездил в Карасан, Партенит и Ялту. В Карасане разбирал споры, ссоры и вздоры. Кажется, все уладил порядочно. Не знаю, довольны ли вы будете моим разбором, но он был необходим и полезен... Один рабочий из Болтышки жаловался мне, что его в экономии через станового пристава наказали розгами. По личному моему разведанию и по собственному его признанию, он, напившись пьян, бушевал и разругал старосту; я нашел, что наказание было законно и дельно, и велел негодяя с женою отправить в Болтышку; это также избавит Карасан от 200—250 р. ас. годовых издержек. Прочим людям объявлено мною, что если и из них кто вздумает пьянствовать и бушевать, — становой будет к их услугам. И если им тягостно здесь получать хорошее жалованье, хорошее содержание и доброе обхождение, то прикажу всех их отослать в Красное. Наемные люди будут дешевле... ».

Из другого письма, написанного в 1856 году, она узнает: «Кончина Буржо очень горестна для семейства его и для Карасана. Такого приказчика не найдем. Ни одна Южнобережная экономия не давала столько чистого дохода, как Карасанская — при нем. Все владельцы Южнобережские завидовали нам и удивлялись выгодному управлению Карасанскому. Буржо был человек нехитрый и не орел, но честен. В этом весь секрет. Желательно, чтобы м-м Буржо опять возвратилась в Карасан. Без нее там не будет так, как было».

«Семейство Буржо выехало в конце войны из Карасана и поселилось близ Лозанны, в Швейцарии; подумайте же, какое несчастье постигло его здесь: бедный Исак Петрович только что успел купить близ Лозанны именье и переехать в него, как вдруг занемог и дней через 10 или 15 умер! Бедная жена его хочет ехать опять в Карасан, продав прежде здесь именье...».

Возвратившись на родину, Анна Михайловна Раевская стала заниматься научно-просветительской деятельностью. Она давала средства на открытие воскресных школ для народа, покупку книг для школ и приюты для бедных. Светская жизнь не привлекала молодую вдову. В одном из писем она призналась своей золовке Софье Николаевне: «Я редко выезжаю в свет, но чаще всего я выезжаю на лекции, которые составляют почти мои единственные развлечения».

Анна Михайловна начала приводить в порядок рукописи М.В. Ломоносова, издает его портрет с его же собственной подписью. Собирает автографы Гоголя (два письма его к художнику Иванову), академика Палласа, дружит с историком профессором С.М. Соловьевым.

Ее уже взрослые сыновья, студенты Московского университета, с одобрения матери принимают живейшее участие в организации и ведении журнала «Библиотека Естественных и Математических Наук» с отделами физики, химии, геологии, минералогии и чистой математики. Анна Михайловна с энтузиазмом занималась распространением этого журнала.

После окончания университета судьба забросила старшего сына Николая в Среднюю Азию. Там он заинтересовался хлопководством, шелководством, рисовыми плантациями и вообще торгово-промышленной деятельностью.

Мысль о возможности разведения хлопчатника в Крыму возникла у Николая, по его признанию, зимой 1861—1862 года. Тогда вследствие междоусобной войны, вспыхнувшей в Америке, почти совсем прекратился вывоз хлопка, которым Америка снабжала всю Европу. Признаки хлопчатобумажного голода стали обнаруживаться и в Англии. Тогда-то молодой энтузиаст и решил попробовать культивировать хлопчатник на полуострове, считая, что теплый климат и плодородная почва подходят для этой цели. Семена для первого опыта в количестве 2 кг он выписал из Парижа. Местом для посева избрал пологий склон холма, который делит Партенитскую долину на две части, постепенно понижаясь к морю. Несмотря на холода, наступившие в тот год в октябре в Крыму, Николай собрал порядочное число поспевших коробочек с белой как снег ватой. Образцы этой ваты он послал в Москву и Англию, чтобы узнать мнение специалистов. Отзывы были самые благоприятные.

На следующий год Раевский решил продолжать свои опыты, выписав семена из Англии, куда они привозились из Америки. На Российской сельскохозяйственной выставке, открывшейся в 1864 году, он представил образцы хлопка, выращенного на Южном берегу, пытаясь обратить внимание на этот факт промышленников и сельских хозяев. Результаты эксперимента Николай Раевский огласил на выставке, сказав, что «разведение хлопчатника может тогда только достигнуть в Крыму значительных размеров, когда будет доказано, что растение это может произрастать и на севере от Крымских гор. Вопрос этот может быть окончательно решен только на опыте. По моему опыту уже доказано, что для произрастания хлопчатника достаточно в Крыму 5-ти месяцев хорошей погоды. Культура эта, при близости моря, обещающего легкий сбыт хлопка, может в течение нескольких лет достигнуть здесь такого развития, что сделается для этого края источником небывалого богатства и благосостояния. Вот мое мнение. Пускай же время и опыт подтвердят или опровергнут его».

Время и опыт показали, что выращивать хлопок не только на Южном берегу, но и в степной части полуострова нецелесообразно и неперспективно. В середине XIX века Николай Раевский и не предполагал, чем станет Крым в недалеком будущем, особенно его Южный берег. Тогда он не мог предвидеть, что миллионы людей каждый год будут приезжать на солнечный полуостров, чтобы набраться сил, бодрости и здоровья. Южный берег превратится в прекрасную популярную здравницу, к морю и солнцу которой будут обращены взоры северян. Именно этой цели — отдых и лечение — служит теперь каждый квадратный метр драгоценной южнобережной земли.

Но этого сын генерала Н.Н. Раевского, мечтавший о благосостоянии края, даже и предполагать в те годы, конечно, не мог.

Кроме хлопка деятельно занимался Николай Николаевич и традиционным для Крыма виноградарством. Естественно, проблема выгодного сбыта крымских вин волновала его и как члена Московского Общества распространения технических знаний, и как Вице-председателя Ялтинского Отделения Общества содействия русской промышленности и торговле, и как хозяина собственного виноделия.

В «Санкт-Петербургских Ведомостях» 1875 года было напечатано письмо Н.Н. Раевского, в котором он анализировал обстановку в Крыму в связи с продажей вин и тем кризисом, который грозит крымскому виноделию в ближайшее время. Дело в том, что почти все отечественные купцы, приобретающие вина на Южном берегу, уведомили своих клиентов, что отказываются покупать вина «за исключением прежних контрактных условий». И крымские владельцы виноградников лишились единственных покупателей, на задатки которых обычно производили обработку своих плантаций в зимнее время. Вследствие этого многочисленные артели рабочих, прибывающих в Крым в целях заработка, оказались без работы. Владельцы виноградников не имели возможности оплатить их труд, и виноградники могли остаться необработанными в течение зимы. Это, конечно, отрицательно сказалось бы на следующем урожае. Поэтому, считал Н.Н. Раевский, необходимо искать дополнительные надежные рынки сбыта крымских вин, чтобы не зависеть от отечественных покупателей.

Выход из положения, в котором оказалось южное виноделие, он видел в продаже крымских вин за границу, в частности, в Англию, Индию и Китай. Раевский предлагал установить прямые связи между производителями и «Лондонским обществом для привоза и продажи чистых иностранных вин». С этой целью позже в Лондон был послан член Комитета Общества. Что касается Индии и Китая, население которых не потребляло вино, Николай Николаевич отмечал, что многочисленные колонии европейцев и американцев и экипажи судов, тысячами посещающих порты этих стран, пьют этот напиток, и в большом количестве. Но ни в Китае, ни в Индии не производят вина, их привозят из Лондона, Гамбурга, Марселя и других европейских городов, которые находятся на более далеком расстоянии от индийских и китайских портов, нежели Одесса.

К тому же, утверждал Н.Н. Раевский, легкие французские вина вследствие жары плохо выдерживают перевозку и потому отправляются в Индию и Китай не иначе как «значительно подправленные спиртом».

Крымские вина более крепкие, чем французские, и отлично могут выдержать транспортировку. Важным аргументом в пользу этого предложения было и то, что цены на вина в индийских и китайских портах высоки, и это должно покрыть все расходы по производству и доставке и дать порядочную прибыль.

Чтобы подтвердить свое предложение практической проверкой, Раевский отправил небольшую партию крымского вина из Одессы в Порт-Саид, откуда его должны были перегрузить на пароход «Русского Общества», отправляющегося в Китай за чаем первого сбора. О результатах Николай Николаевич пообещал сообщить в свое время Обществу содействия русской промышленности и торговле.

Вообще в среде военных Раевских внук прославленного генерала выглядел чудаком, «тратившимся на свои эксперименты с бескорыстием». Один из сослуживцев по Туркестану так описывал Николая Раевского: «Это был большой чудак... который мечтал... на одни свои личные средства ввести в Туркестане правильную культуру хлопка, шелководства, виноделия... Он и по внешности напоминал Дон-Кихота: высокий, худой, с длинной шеей, с своеобразным отпечатком заботливости на лице... Всегда обложенный массой газет и журналов... техническими книгами, брошюрами на разных языках, он искреннейше... посвящал в тайники своих знаний всякого, кто... интересуется делом».

Живя в далеком Ташкенте, Николай Николаевич умело управлял южнобережными имениями. Об этом свидетельствует переписка с управляющим его обширным хозяйством Павлом Юрьевичем Килиусом. В архивных документах сохранились письма управляющего, написанные на фирменных листах конторы Партенитского имения Николая Николаевича Раевского Таврической губернии Ялтинского уезда деревни Партенит. В этих письмах он подробно описывает обстановку во вверенном ему хозяйстве. В апреле 1872 г. Килиус сообщил Раевскому о приезде в имение художника Струкова, который производил исследования древностей на территории Партенита. Видимо, художник работал без разрешения владельцев, недовольных самовольным вторжением на их территорию, поэтому управляющий объяснял Николаю Николаевичу ситуацию: «Относительно раскопки древнего храма в Партените у подножия Аюдага художником Струковым, командированным для археологических изысканий в Таврической губернии по Высочайшему соизволению, имею честь сообщить, что всеми возможными силами старался препятствовать. Но посудите сами, какую я имел власть противиться, когда он прибыл внезапно с рабочими и открытым предписанием от Новороссийского Генерал-Губернатора об оказании содействия со стороны жителей в тех местах, где ему нужно работать, он уже до приезда в Партенит исследовал древности в Крыму, например, в Айвасиле, Гурзуфе, на Аюдаге, Судаке и других местах, а по краткости времени и за дальним расстоянием я не мог спросить Вашего разрешения, тем более что Исправник и Пристав строго внушили мне не мешать ему, к тому же у меня нет законной доверенности на управление Партенитом. Впоследствии только я узнал от матушки Вашей, что он действовал от себя, взявши с собой некоторые остатки и обломки карнизов, капителей и колонн и 4 плиты с могил для хранения в одном из музеев, в чем дал мне и подписку, — мраморный и мозаичный пол оставил на месте...».

Николай Николаевич Раевский — старший внук прославленного генерала Н.Н. Раевского

Письма шли долго, приходили с опозданием на месяц и больше. В августе того же года управляющий сообщал Николаю Николаевичу о состоянии дел в имении за прошедшее время. Он писал о дождливом лете в Крыму, отчего ожидался плохой урожай винограда, о скверных дорогах в имении около Аю-Дага, размытых дождем, о необходимости дополнительно нанимать рабочих, чтобы привести их в порядок. Тут же Килиус отмечал, что рабочие «стали стоить очень дорого, так как появляются много новых дач на Южном берегу, особенно около Ялты». В этом же письме он сообщал: «В нынешнем лете в городе Ялта появилась холера, эта страшная болезнь перешла в ближайшие деревни Аутку и Дерекой, до нас еще по милости Божией не доходила, теперь, говорят, утихает».

Деловую переписку с управляющим имением вела и контора Н.Н. Раевского, находящаяся в С. — Петербурге, писал в Крым из Ташкента и Николай Николаевич. В одном из писем, например, Раевский сообщает о покупке семян турецкого табака, которые он выписал из Константинополя через садовую фирму Вагнера, и о намерении приехать осенью в Крым. Позже из С.-Петербурга управляющего уведомили о том, что поездка Николая Николаевича откладывается до весны, когда должны отправиться в Крым и Михаил Николаевич со своей супругой.

В одном из писем контора Раевского в Петербурге извещает Килиуса о намерении владельца построить теплицу в имении для размножения и сохранения в течение зимы новых культур растений и цветов. А также о том, что Николай Николаевич желает увеличить цветник около господского домика в Партените и продолжить его выше по горе, расположив террасами до вершины скалы, засаживая террасы не только цветами, но и хвойными, и другими вечнозелеными растениями. В этом же письме сообщалось, что Николай Николаевич просит управляющего посеять несколько тысяч самых крупных орехов и каштанов для устройства впоследствии обширной плантации тех и других на окружающих имение горах.

В следующем письме контора сообщает Павлу Юрьевичу Килиусу о том, что из Петербурга в Партенит по распоряжению Н.Н. Раевского направляется унтер-офицер Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка Семен Емельянович Гусаров для занятий по садовой, виноградной, винной или табачной части — по усмотрению управляющего. «Жалованье назначить по 10 руб., если им будут довольны, то можно жалованье увеличить. Вместе с Гусаровым отправлены в Крым земледельческие орудия, необходимые для подготовки земли под табак, а также столовая, чайная посуда, столовое белье, ковры, занавески и прочие предметы домашнего быта, предназначенные для Партенитского дома на случай приезда Царской фамилии или других знатных особ».

В те годы обстановка дома в Партените была небогатой. В архивных документах сохранилась опись имущества, находящегося в господском домике, за 1873 год. Кроме обычных вещей (диванов, кроватей, столов, стульев, подсвечников) в описи значатся предметы, говорящие об интересах и пристрастиях хозяина дома. Среди них — коробка для сбора трав, охотничья сумка, патронташ, двуствольное ружье, швейцарская палка. На стенах домика, отмечалось в описи, — два образа, рисованные на дереве, и фотографический портрет Н.Н. Раевского. В той же описи отмечено, что в 1873 году в имение были доставлены из Петербурга складная кровать, два бухарских ковра, чайная и столовая посуда.

К тому времени в Партенитском имении находились и транспортные средства: коляска на 4 места с покрывалом, дрожки, доставленные из Петербурга, бричка и две тачки. Позже здесь появился редкий в те годы вид транспорта — автомобиль, выдающееся изобретение конца XIX века. О наличии автомобиля у Раевских свидетельствует один из приказов революционного комитета от 18 февраля 1918 г., обнаруженный в архивных документах. «Немедленно приступить к розыску автомобилей, взятых во время Гражданской войны в Ялте из майоратного имения гр. Мордвинова одного и из имения «Партенит» Раевского одного».

Владения Н.Н. Раевского, как и при его отце, постепенно увеличивались за счет покупки у местных жителей лесных и сенокосных угодий. В очередном письме управляющий писал хозяину о том, что один из жителей Партенита переселяется в Алушту и продает свои участки земли за 1400 руб. Управляющий считал эту сумму слишком большой. Поэтому он осмелился купить только один маленький участок, прилегающий непосредственно к владению Раевского, за 140 руб. В этом же письме он писал, что по закону продавец должен был сначала спросить у Раевского, хотел бы ли он приобрести землю, а уже потом продавать односельчанам. И тут же сообщил Николаю Николаевичу, что еще один житель Партенита, некий Сеид Харли Дервиш, объявил, что продает свой участок и новый дом недалеко от «нашей казармы» за 1300 руб., и советует Раевскому: «Этот участок нужно непременно купить, чтобы он не попал в руки татар».

Управлял имением Павел Юрьевич Килиус, судя по всему, умело и добросовестно. Не случайно 25 декабря 1872 года в Партенит на его имя пришло письмо с радостной вестью. В этом письме сообщалось: «За старание по управлению Партенитским имением, за улучшение качества нашего вина (за которое мы получили в последнее время много медалей) и за свидетельства моим братом и другими лицами, посетившими Партенит, я решился, не дожидаясь прибытия моего в Крым, сделать Вам теперь прибавку жалованья, назначив с 1 января 1873 года вместо получаемых Вами 720 руб. в год — 900 руб. в год.

Желая поощрить и прочих служащих в Партенитском имении, я прошу Вас, по случаю наступающего Нового года, раздать им в награду сто рублей, распределив эту сумму между ними по Вашему усмотрению. Н. Раевский».

Поглощенный мирными заботами, Николай Раевский был очень похож на отца и деда, жизнь которых все-таки большей частью прошла не в военных походах, а на мирных сельских полях своих имений, в деревенских хлопотах. Недаром после кончины Н.Н. Раевского-старшего Денис Давыдов отмечал с сожалением, что в некрологе говорилось только о подвигах генерала на полях сражений и не упоминалось о его мирных трудах в деревенском уединении: «Там с ежедневным восхождением солнца видели мы его в простой одежде поселянина, копающего гряды и сажающего цветы...». Николай Раевский-внук унаследовал от него не только любовь к природе, но и многие другие характерные черты. Он не расставался с «исторической шашкой» Раевского-старшего: «...гордился своим знаменитым дедом, знал наизусть все его боевые подвиги, хотел быть непременно на него похожим...».

Очевидно, именно эта гордость, да и сама пылкая, благородная, увлекающаяся натура Николая Раевского, названного в честь отца, Николая Николаевича младшего, и деда, Николая Николаевича старшего, о котором Пушкин писал: «свидетель екатерининского века, памятник 12 года», привела его на Балканский полуостров, где в 1875 году началась война за освобождение сербов от турецкого ига. Там он был принят в сербскую армию полковником, а 20 августа 1876 года был сражен насмерть пулей, попавшей ему в левый висок. В одном из некрологов в сентябре 1876 г. так описаны обстоятельства его гибели: «Славянское дело было для него в течение всей жизни одним из самых задушевных вопросов. Увидев, что война принимает серьезный оборот, он поспешил уехать в Сербию, причем взял с собой до 50 000 руб. серебром, для раздачи нуждающимся офицерам. В продолжение 13 дней, которые Раевский провел в Сербии, успех не покидал его; нанося сильное поражение правому флангу Абдул-Керима, он перешел потом к Андровацу... Здесь, атакованный 1 сентября / 20 августа втрое превосходящими силами, он мужественно отстаивал каждый шаг, пока неприятельская пуля не положила его на месте».

Русское общество с редким единодушием оплакивало тогда его геройскую смерть. Сербский князь Милан и Императрица Мария Александровна послали сочувственные телеграммы впавшей в отчаяние матери, Анне Михайловне Раевской. Тело героя было перевезено в Россию и похоронено рядом с могилой его знаменитого деда, возле церкви села Эразмовка, рядом с имением Болтышка Киевской губернии. Анна Михайловна пережила своего старшего сына. Она умерла в 1883 году и похоронена рядом с мужем в слободе Красная Воронежской губернии.

Так как Николай Николаевич женат не был и детей не имел, продолжателем рода и владельцем крымских имений семьи стал младший сын Раевских Михаил Николаевич. Уравновешенный и спокойный по характеру, Михаил, названный в честь деда-генерала по материнской линии (М.М. Бороздина), окончил курс университета по математике первым кандидатом. Увлекаясь астрономией, этот романтик объехал все европейские обсерватории, посетил Париж, Лондон. В Риме он встречался со знаменитым итальянским астрономом Анджело Секки, исследовавшим спектры звезд, планет, комет, Солнца, автором первой в мире классификации спектров звезд. След увлечения М.Н. Раевского астрономией мы находим позднее в одном из его стихотворений:

Мне нужны крылья... Нет, ладью,
Корабль подайте мне готовый!
Увидеть Южный Крест хочу
И с ним толпу созвездий новых.
Природы Ключ хочу понять.
За той синеющей границей
Мне будет легче прочитать
Другие звездные страницы...

В свите Императора Александра II М.Н. Раевский принимал участие в военных событиях русско-турецкой войны 1877—1878 годов, причем за отличие в боях получил «золотое оружие за храбрость».

Михаил Николаевич Раевский — младший внук

Неравнодушное отношение к природе и сельскому хозяйству, которое он унаследовал от отца, сопровождало Михаила Николаевича всю жизнь. Именно поэтому он стал президентом Императорского Российского общества садоводов, а его труд по плодоводству «Плодовая школа и плодовый сад» выдержал несколько изданий. Интересно отметить, что созидательный труд и серьезное отношение к природе родного края у представителей всех трех поколений Раевских каждый раз проявлялось на ином, более высоком уровне. Раевский старший работал в свое удовольствие у себя в усадьбе, его сын приступил к практической реализации собственной программы развития садоводства на Черноморском побережье Кавказа. Один из внуков с чутьем и упорством прирожденного экспериментатора, движимый мечтой сделать Россию хлопковой державой, осваивал эту культуру в Средней Азии и в Крыму. Другой стал автором актуальных трудов по практическому плодоводству в южной России.

С уверенностью можно сказать, что М.Н. Раевский сыграл самую видную роль в развитии плодового садоводства в России последней четверти XIX века. В течение ряда лет занимая должность директора департамента земледелия, он все свое жалование целиком отдавал в кассу нуждающимся чиновникам департамента. А любовь к природе открыла в нем поэтические струны.

Зелена и радостна ранняя весна,
Зелены и радостны юности года.
Но с приходом времени солнце землю жжет,
С каждым днем прибавится жизненных забот.
Много бурь изведает страдная пора.
В жизни время мужества — вечная борьба.
Но зато растения сладко спят зимой,
Как закроет голову белой пеленой.
Нужно в зиму долгую силы набирать.
Для весны, для будущей все уготовлять.

В своих любимых имениях Карасан и Партенит на Южном берегу Крыма Михаил Николаевич так же, как его отец и брат, с увлечением занимался виноградарством и виноделием. И этим живописным местам с богатым историческим прошлым он тоже посвятил стихи.

Где скифы? Где тавров воинственных внуки?
Где готы, владельцы прибрежной земли?
Как детская сказка, как праздные звуки,
Забыто их имя, исчезли следы.
И новые люди, и новое племя
Пришли, уповая, что каждый нашел
Отчизну надолго, — но пробило время,
И взвился над Таврией новый орел!

В 1871 году Михаил Николаевич женился на фрейлине княжне Марии Григорьевне Гагариной, дочери известного художника, друга Лермонтова и Вице-президента Императорской Академии Художеств князя Григория Григорьевича Гагарина. Это она, уже будучи вдовой, намного пережив мужа (он умер в 1893 году), издала его простые, но такие искренние стихотворения.

Исполненные благополучия и семейного счастья, Михаил Николаевич и Мария Григорьевна Раевские в окружении своих детей, а их было у них немало: четыре сына, Николай, Михаил, Георгий (умер в пятилетием возрасте), Петр и шесть дочерей, Мария, Анна, Софья, Елена, Анастасия и Ирина, — любили проводить время в крымских имениях. Прекрасный дом и парк с редкими экзотическими растениями, обширный виноградник, насчитывающий более 100 тысяч кустов, различные хозяйственные постройки, отличающиеся изящной простотой, замечательный вид на море и горы составляли прелесть богатой барской усадьбы.

В 1885—1887 годах Михаил Николаевич построил в Карасане для своей семьи новый трехэтажный особняк в мавританском стиле, который и сегодня является украшением старинного тенистого парка. В память о любимой матери, Анне Михайловне, умершей к тому времени, у входа в здание был укреплен медальон с изображением мадонны с младенцем. К сожалению, автор дворца неизвестен.

В архивных документах сохранилась подробная опись карасанского имущества 1888 года. Список предметов и вещей в новом особняке Раевских дает представление о быте и интересах большой и дружной семьи. В наши дни в этом здании размещается административный корпус санатория «Карасан», и нужно немало воображения, чтобы представить, каким был дом в те счастливые для его обитателей времена. И все-таки попробуем увидеть его таким, каким он был тогда, когда здесь жили законные владельцы, украсившие свое жилище красивыми вещами, ценными предметами декоративно-прикладного искусства и живописными полотнами старых мастеров.

В просторном кабинете М.Н. Раевского стояли два турецких дивана, один большой, другой поменьше, письменный стол из орехового дерева, дубовый книжный шкаф, изящная этажерка для цветов, железный шкаф для оружейных приборов, удобное кресло-качалка, венские стулья. Кроме письменного стола был еще один небольшой круглый резной столик с надписью «На память 1886 1/2 г. Карасан». На стене кабинета висела картина из времени Венецианских Дожей в золоченой раме.

Привлекательной была и гостиная комната с двумя роялями и органом, с черным лакированным резным шкафом, ломберными столиками, один из красного дерева, другой из карельской березы. В гостиной находились и детский учебный столик со стулом, а также буковая этажерка для нот и цветов.

В кабинете Марии Григорьевны стояли большой письменный стол из березы и маленький из красного дерева, шифоньер, шкаф с зеркалом, турецкий диван, кресла. Стены уютного кабинета хозяйки имения украшали две картины в богатых золоченых рамах, одна художника Волкова «Морской вид», другая — «Цветы», автор A. Peters.

В светлой учебной комнате детей Раевских находился большой стол и небольшой шахматный столик, на нем доска из слоновой кости, а также бюро, этажерка, стулья. Стены были увешаны прекрасными детскими портретами. Девять портретов в богатых золоченых рамах были выполнены масляными красками. К сожалению, имена детей и автор, а может, авторы портретов в описи не указаны. На одной из стен учебной комнаты располагалась икона Божьей матери с младенцем.

В детской комнате старинного особняка кроме обычных предметов обращают на себя внимание такие вещи, как весы, четыре гири, а также стол для пеленания младенцев.

В столовой зале помещались буфетный шкаф из дуба, большой стол и маленький столик для детей, стулья, ломберный стол и другая мебель. Всего в доме было восемнадцать комнат для членов семьи и прислуги, не считая комнат в подвальном помещении.

В старом барском доме (он находился на месте нынешней спортивной площадки, его разобрали) было тоже немало интересных предметов, дорогих для его обитателей. Среди картин — портреты Анны Михайловны Раевской в черной лакированной раме и ее отца, генерала Михаила Михайловича Бороздина, в ореховой раме, два портрета Николая Николаевича Раевского, большой портрет Михаила Васильевича Ломоносова в красивой золоченой раме, портрет Михаила Николаевича, девять акварелей, похвальные отзывы детей, помещенные в ореховые рамы.

Судя по описи, проведенной позже, в 1890 и 1898 годах, управляющим А. Козьминым, обстановка в имении Раевских была богатой, стильной, хорошего качества и очень удобной. Многочисленные фарфоровые, хрустальные, мраморные вазы всех цветов и оттенков, разнообразные чернильницы, подсвечники из бронзы, серебра, дерева, хрусталя, роскошные люстры украшали некогда интерьеры особняка. Во всех комнатах настенные и настольные часы разных размеров, одни с бронзовым конем, другие с кукушкой, третьи с фигурками ангелов, всех не перечислишь. Среди огромного количества посуды, находящейся к тому времени в имении, были прекрасные столовые сервизы, привезенные владельцами из других имений в Карасан. Здесь и мальцовский сервиз из хрусталя, состоящий из рюмок, бокалов, стаканов, кувшина с позолотой для льда, белый китайский кофейный сервиз, украшенный цветами, шведский столовый сервиз синего цвета, гербовый, и сервиз, изготовленный по заказу, с надписью «Карасан». Мебель, вазы, картины, посуда отличались изяществом и свидетельствовали о вкусе владельцев.

В описи, сделанной управляющим, отмечено, что в 1897 году Мария Григорьевна Раевская, заботливая хозяйка имения, продолжая благоустраивать свое жилище, привезла в Карасан новые вещи: кавказские бурки, дорожку на парадную лестницу, персидские бумажные скатерти, буфетную посуду из мельхиора, хрусталя, меди и фарфора.

Мы думаем, что современному читателю будет интересно познакомиться и со списком провизии, которая имелась в хозяйстве в далеком 1890 году. Он поражает изобилием. Среди продуктов питания (с указанием количества) были указаны копчености и крупы, цукаты и варенье, орехи и изюм. Разнообразные соки и пряности, крахмал, грибы сушеные, макароны, картофельная и пшеничная мука. Имелись в запасе у большого семейства кофе, фасоль, оливки, рис, малиновый сироп, прованское масло, миндаль, а также водка, вино и многие другие продукты, не считая, конечно, свежих фруктов и овощей.

Казалось, ничто не угрожало мирному и благоустроенному течению жизни в этом тихом живописном уголке Крыма. На виноградниках, плантациях табака, в парке, в саду и огороде трудились служащие и поденные рабочие. В документах Партенита и Карасана сохранились сведения о работах, проводившихся в имениях, и заработной плате, которую получали рабочие за свой труд.

Интересно знать, что почтальон, например, за три рабочих дня получал 2 руб. 40 коп. Поденные рабочие, а их было 23 человека, при срезке винограда за 6 рабочих дней в сентябре 1911 года получили по 3 руб. 60 коп. А тот, кто пас коров, за 6 дней получил 2 руб. 10 коп. Уборка двора в течение трех дней стоила 2 руб. 10 коп, установка пограничных столбов за 1 день работы — 70 коп. За работы по уборке парка, конюшни, питомника получали 2 руб. 10 коп. за три рабочих дня. В то же время крупа гречневая стоила 2 руб. 20 коп. за пуд (16, 4 кг), мука ржаная 1 руб. 60 коп., а пшено 1 руб. 80 коп. за пуд. Все это можно было купить в магазинах имения. Ведро водки, например, стоило 7 руб., а вина — 5 руб. (1 ведро — 12,3 литра).

Жалованье главного управляющего имениями было самым большим и составляло 2000 руб. в год, он обеспечивался квартирой, в которой были отопление и свет. Управляющий имением получал 1800 руб. в год и тоже обеспечивался приличной квартирой. Священник получал уже 900 руб. в год, ему тоже предоставляли хорошее жилье. Учительница в Карасанской школе получала 540 руб., сторож дворца — 216 руб., садовник — 420 руб., рабочие в парке — 240 руб. и т. д.

Всеми сведениями о содержании постоянных служащих и рабочих, а их было 13 человек в Карасане и 24 — в Партените, располагал управляющий. В сведениях о содержании служащих отмечены и пенсионеры, которым выдавали пенсии, а также те, кому за усердный труд жалованье увеличено. В Карасане, например, было три пенсионера, они получали пенсии — один в размере 600 руб. и двое по 120 руб. в год.

В общем, судя по документам, Партенит и Карасан были прибыльными имениями с хорошо налаженным хозяйством. Табачные плантации, виноградники и фруктовые сады составляли главные статьи их дохода.

Имение Карасан при деревне Кучук-Ламбат и Кучурлюк Дерекойской волости занимало площадь 115 десятин 2118 квадратных саженей на самом берегу моря. Территория эта была распределена по угодьям следующим образом: под постройками находилось 2008 кв. саженей, под парком — 5 десятин 332 кв. сажени, под плодовым садом — 3 десятины, табаком и посевами хлеба — 21 десятина 720 кв. саженей. Лес занимал площадь 32 десятины, виноградники — более 23 десятин.

Имение Партенит, также расположенное у моря, занимало пространство около 330 десятин, из которых 45 совершенно ровной земли — подобной нет ни в одном имении на Южном берегу Крыма. Климат здесь весьма умеренный и очень благоприятен для выращивания винограда. А ручьи, протекающие по плодородной партенитской долине, особенно способствуют произрастанию лучших сортов табака. Если учесть чудесный климат этой местности, расположение имений на берегу Черного моря у склонов живописной горы Аю-Даг, а также обширную площадь угодий, представляешь, каким сказочным богатством владела семья Раевских перед революцией. А если ко всему этому прибавить все постройки на территории Партенита и Карасана, а также прекрасные вещи и предметы, многие из которых были подлинными произведениями искусства, трудно оценить стоимость этого райского уголка.

Со всем этим — и с прекрасным домом, и с чудным парком, на территории которого произрастало более 200 видов диковинных деревьев, со всем, что было дорого их сердцу на протяжении многих счастливых лет, потомкам великого ученого М.В. Ломоносова и знаменитого генерала Николая Николаевича Раевского пришлось навсегда расстаться.