В. Гетц¹. «6-я Корниловская»²

Закончилась сказка счастливых дней отдыха, и опять начались тяжелые будни. В то время когда мы представлялись своему Главнокомандующему, в его штабе разрабатывалась сложная операция по разгрому Заднепровского фронта большевиков, имевших свое предмостное укрепление у Любимовки и Алешек. К операции привлекалась и наша соседка — Польша, изнывающая под ударами советских армий. Обе заинтересованные стороны, вопреки отсутствующему взаимному доверию, объединились в стратегически выгодной комбинации совместных действий.

Опять Корниловская дивизия направляется к месту удара с переправой через Днепр в районе города Александровска у острова Хортица, где некогда славное запорожское войско вело эпическую борьбу с грозной Оттоманской империей. С суворовской быстротой мы сосредоточились в городе Александровске и после тщательной рекогносцировки, с участием всех начальников, ночью этого же дня вся дивизия по понтонному мосту перешла на остров и заняла исходное для атаки противоположного берега положение. 6-я батарея заняла позицию на самом берегу, куда орудия выведены были на руках на обмотанных колесах соломой, во избежание шума. Прикрывшись ветками, люди улеглись у лафетов, а противник «ликовал» в своем безмолвии, не подозревая, что наши орудия наведены на его окопы.

Тихо переливались струи остывшей за ночь воды, от нее шла бодрящая свежесть и влага. Зорко смотрели мы на притаившегося врага и с волнением поджидали уже близкого рассвета. Вот-вот первые выстрелы оживят окрестности, и проснется глубоко уснувший лес, зашевелится, задвигается боевой порядок, и по слову поэта — «строй на строй пойдет штыками»...

Проходила томительная ночь. Появились предвестники утра — с высоты какого-то дерева зачирикала вещунья, ожидавшая теплых лучей, чтобы согреться после зябкой ночи, понемногу стали обрисовываться силуэты предметов, и на востоке чуть заалела заря, с каждым мгновением она становилась ярче, берег противника обозначился, но там все было спокойно. Спешно подошедший командир дивизиона полковник Роппанет³ приказал немедленно открыть огонь.

Оглушительный залп батареи пронизал тишину, и на окопах врага разорвались гранаты. Все пришло в движение, на берег вышел первый атакующий батальон. Энергичный голос командира батальона: «Батальон за мной!» — огласил начало переправы. Вслед за командой весь брод покрылся двигающимися людьми, а командир батальона впереди. Наш комбинированный огонь парализовал противника, который от перепуга и огня ни одним выстрелом не помешал нашей переправе. Вышедший на берег батальон ударников взял около 300 человек в плен.

В то время как все у деревни Хортица было кончено, с ближайших бугров открыла огонь неприятельская артиллерия, но ее стрельба была и кратковременной, и безрезультатной — одна из гранат легла вблизи батареи, не причинив ущерба. Батальон за батальоном, батарея за батареей переходили на другой берег и двигались вперед. Противник бежал, до вечера связь с ним была потеряна. На месте переправы саперы стали возводить мост.

К вечеру этого дня мы достигли села Орловка, где и заночевали. Еще приближаясь к селу, командир батареи обратил внимание командира полка (второго) на густое облако пыли, поднимавшееся на фоне заходящего солнца, определяя движение конных масс, но на это не было обращено внимание, только ночью мы получили подтверждение от чинов обоза, что 2-я конная дивизия Думенко вышла в наш тыл и произвела разгром обозов в районе нашей переправы. Таким образом, «облако», замеченное командиром батареи, не оказалось миражем.

Следующий день принес нам много неприятностей и сюрпризов: с самого утра на ближайших буграх начались столкновения с передовыми частями красной конницы. До выяснения обстановки с нашей стороны никаких активных действий не производилось. 2-й ударный полк занимал село Орловка и выставил сторожевое охранение в сторону возможного появления противника.

6-я батарея заняла позицию на западной стороне села, наблюдая за полем, на котором все чаще и чаще, и каждый раз в более крупных группах, стал появляться неприятель. Время приближалось к обеду, на батарею прибыли кухни. Командир батареи, оставив наблюдателя на наблюдательном пункте, спустился на позицию, и вдруг противник как бы из-под земли вырос перед нами, в то же время слева сзади по нашему тылу открыла огонь неприятельская батарея; ее выстрелы удачно легли на нашей позиции. Командир, поднявшийся на наблюдательный пункт, увидел перед собой конные лавы уже идущего на батарею противника, нас прикрывающая пехотная застава стала сниматься и отходить...

Таким образом, батарея становилась непосредственным объектом атаки. Немедленно открытый по коннице огонь задержал ее, но в это время на прикрывавшем нас гребне появились два броневика красных. Они не успели опомниться, как по ним был открыт огонь из всех 4 орудий, прямой наводкой. Все потонуло в облаках пыли и дыма, и когда рассеялось, то перед нами оказались разбитые башни, а конница повернула обратно от смертоносной картечи. Батарея выдержала напор врага.

Картину этой батальной схватки наблюдал наш прославленный герой генерал Бабиев, который со своей дивизией спешил к нам на помощь, двигаясь по возвышенному плато, откуда вся картина была ясно видна. Генерал Бабиев дал свой похвальный отзыв о действии батареи.

Соединенными усилиями корниловцев и генерала Бабиева конная армия Думенко была отброшена, и затем началось наше наступление на Правобережную Украину. Пал город Никополь. Все оборонявшие его части попали в плен, в числе их 85-я бригада.

После дневки в Никополе началось наше наступление на Апостолово, но неожиданно ночью на марше мы были остановлены и утром на рассвете повернуты на восток. Полное недоумение, которое разъяснилось позже. Оказалось, что наша «поневоле союзница» — легковерная Польша — заключила в Риге мирный договор с большевиками. Ею руководило отнюдь не благородное чувство братской помощи, а чистокровная спекуляция — отдалить, а то и устранить будущее возрождение национальной России, за которое мы боролись, т. е. предать нас большевикам, обеспечив себе мирное житие. Острый момент бытия советской власти, по признанию самого Ленина, умышленно был упущен. Но купленная победа за тридцать сребреников оказалась для нашей соседки недолговечной; за ошибки своих правителей Польша дорого заплатила.

Итак, прекрасно разработанная операция по ликвидации укреплений красных на Днепре и выход на большую дорогу, после блестящего начала, должна была оборваться. Теперь мы стояли лицом к лицу со всеми освободившимися силами Польского фронта и уже направленной в наш тыл конницей Буденного. Сложилась грозная для нас обстановка. Назревал финал борьбы за Крым и нашу участь.

Повернутые с направления на Апостолово и Александровск, мы на рассвете подверглись фланговому удару красных со стороны Екатеринослава. Наша колонна спешно разворачивалась и вливалась в бой. Красные стойко держались, но все же принуждены были отойти и открыть дорогу к понтонным мостам у Хортицы, куда мы прибыли ночью и переправились на восточный берег Днепра, это совпало с неуспехом 2-й армии генерала Драценко, потерпевшей его в бою на переправах, и со смертью генерала Бабиева, вдохновителя всей операции и кумира кубанских казаков.

Сильный противник глубоко вклинился в нашу территорию и перешел в наступление на перешейки Чонгар и Перекоп. Корниловская дивизия спешно была переброшена в район Верхнего Рогачека. Здесь разыгрались упорные бои; мощную поддержку оказывала 6-я батарея, двигаясь непосредственно за цепями своих ударников. Без похвальбы можно сказать, что малые потери и быстрота наступления достигались работой батареи на своем участке. 52-я дивизия красных опять была отброшена, но нам не удалось занять мост на переправе ввиду движения противника в нашем тылу, отрезавшего нас от перешейков. Теперь уже Буденный, со своей многочисленной конницей, развернул свои силы против нас. Двое суток мы под натиском красных отходили к перешейкам, и чем ближе мы были к перешейкам, тем все напряженнее становились бои, уже в районе Аскания-Нова, и движение противника обозначилось с тыла, где красные успели захватить Чонгар и подойти к Перекопу.

Мы находились в полном окружении, однако дух наш не был сломлен и особенно проявился под селениями Михайловка и Отрадная. Здесь закончилось наше тактическое окружение. Стоя всю ночь в цепи своих ударников, батарея наблюдала конницу врага, обозначавшую себя многочисленными кострами на всем многоверстном фронте. Мы с нетерпением поджидали красных, готовые принять их на картечь, а пехота — пулеметным огнем, но так до утра и не дождались. Предчувствовали красные, что их ждало в такой попытке...

Утром мы начали отход и здесь соединились с могучей дивизией дроздовцев. Двумя мощными колоннами по целине мы двигались к Чонгару. Этой картины забыть нельзя: спокойно идут в сомкнутых колоннах Добровольческие полки, а параллельно идут развернутые лавы красных, они даже не пытаются атаковать с близкого, около полутора километров, расстояния, только их станковые пулеметы на тачанках и одиночные орудия обстреливают наши колонны, но стрельба малодействительна и сразу прекращается огнем наших, перекатами действующих батарей. Наш огонь губительный. К обеду преследующая нас конница исчезает, и мы свободно продолжаем свое движение.

Ночью в селении Ново-Михайловка мы неожиданно для красных атаковали их на ночлеге. Почти полностью буденновская бригада 1-й конной дивизии была уничтожена. Батарея приобрела около 30 лошадей, отбитых у бежавших в панике красных. Этим ударом мы открыли себе дорогу на Чонгар, куда к ночи следующего дня прибыли и вошли в Крым. Мало хорошо задумать план нашего уничтожения, но надо было проявить исключительную доблесть, а ее не хватало перед противником, не знавшим тактического поражения. Русская Армия отошла, вполне сохранив свою боеспособность и готовая устоять в обороне Крыма, но обстоятельства складывались не в ее пользу, и, уступая року, пришлось испить горькую чашу изгнанничества.

События развивались так: Корниловская дивизия спешно была направлена вдоль Сиваша на Перекоп, для смены частей 2-го корпуса генерала Слащева. Ветреная, морозная стояла погода во время перехода, и она стала грустной прелюдией ко всей дальнейшей трагической борьбе за Крым. Днем спешно происходила смена частей, а к вечеру дня смены Дроздовская дивизия, оборонявшая Сиваш, была атакована значительно превосходящим силами противником. Для ее поддержки Корниловская бригада отправила четыре батареи под командой командира 6-й батареи. Помощь наша пришла поздно, когда враг на замерзшем Сиваше развернул свои силы и обошел дивизию с правого фланга. Наш огонь с фронта остановил противника, но не повлиял на общую обстановку, и ночью нам пришлось отойти на Юшуньские позиции.

Горсточки корниловцев заняли свои позиции, поджидая спешившие пополнения, отставшие и задержанные общим сдвигом фронта. 6-я батарея заняла позицию в центре боевого расположения, между 1-й и 2-й линиями укреплений. Стояла пасмурная погода конца октября. Красные долго не появлялись, и только к 12 часам дня обозначилось их наступление. Фронтальная атака была легко отбита. Тогда, сковывая нас с фронта, красные начали обходить с левого фланга, около 2 рот их вышло на лед залива, батарея на прицеле 20 смела наступающие цепи. До самой темноты батарея вела столь интенсивный огонь, направляя ее по видимым участкам боя, что к концу дня осталась с одним орудием, остальные три были отправлены в починку, так как все оттяжки или поломались, или погнулись, чего не могло случиться с нашей материальной частью, а французская, и к тому же старого образца, каковой была вооружена батарея, не могла выдержать такого напряжения огня. Горы расстрелянных гильз свидетельствовали о колоссальной работе и интенсивности стрельбы.

К сожалению, в самые решительные моменты боя отсутствовали все орудия, и без преувеличения можно сказать, что противник в этом случае был бы обескровлен. Усилия противника все же увенчались успехом на правом фланге, где ему удалось овладеть окопами, которые, за неимением резервов, остались в руках красных. Пополнение не успело подойти. Отдан был приказ об отходе, и в момент взятия «посадки» неприятельская граната упала рядом с орудием и оторвала ноги старшему фейерверкеру Кудрявченко. В этот трагический момент умиравший воин просил подойти командира и напутствовать его. Командир его обнял и прочел над ним молитву. Ушел христолюбивый воин в селения праведных, а батарея влилась в отходящую колонну. Опять судьба обратилась против нас, но в этот раз — фатально, приведя нас к исходу...

Дорога на Севастополь сопровождалась горьким раздумьем, надо было призвать духовные силы, чтобы не потерять воли к перенесению новых испытаний, покрытых мраком неизвестности. В тяжком размышлении мы подошли к Трем Обломам и остановились на ночлег. Здесь были собраны все остатки дивизии со своей артиллерией. Усталые и морально разбитые, после короткого ужина стали укладываться на полу избы, причем командир батареи отдал приказание дежурному офицеру, поручику Борскову, быть особенно бдительным. На этого офицера командир вполне рассчитывал, но максимальная усталость сломила последние надорванные силы и офицер не устоял.

Тревожный сон командира продолжался не долго. Когда он проснулся, перед ним на стуле сидел дежурный офицер и крепко спал. «Проснитесь, — сказал командир, — немедленно выйдите во двор и узнайте, что делается в селе».

Вскочивший и смущенный офицер быстро вышел и через несколько минут вернулся бледным и с волнением произнес: «Г-н полковник, все ушли, наш дивизион оставлен». Положение создалось крайне тревожное. В самый короткий срок дивизион выступил. Можно было предполагать, что исключительная обстановка вынудила к столь спешному отходу и даже без отдачи нужных приказаний. Дивизион вышел на околицу села и в недоумении остановился, чтобы решить, по какой из двух дорог на Севастополь ушли главные силы.

Никаких следов этого движения не имелось, а время было далеко за полночь. Решено было двинуться по главному пути на Симферополь, а для проверки направления и установления связи был послан офицерский разъезд под командой поручика батареи Владимира Шлидта. Ночь темная — ни зги не видно, еле-еле виднеется полотно шоссе, но оно мертвое, нигде никакого движения, нигде никого...

После часа движения нам встретилась обывательская подвода. На вопрос — как долго он ехал и не встречал ли войск, подводчик сказал, что никаких войск не встречал, а ехал более 2 часов. Таким образом, нам стало ясно, что идем по другой дороге, к тому же наш разъезд не возвращался. Несмотря на очевидность нашей ошибки, мы все же решили продолжать свой путь, некогда было раздумывать. Осенив себя крестным знамением, мы двинулись.

Командир дивизиона, полковник Роппанет, с командирами батарей и небольшой группой разведчиков выехали на полкилометра вперед, и колонна продолжала движение. Так мы прошли более часа, пересекли дорогу от Сарагуз на Евпаторию. Беспокойство за свою участь все же не улеглось, его вызывало зарево пожаров, дутой охватившее нас с востока, оно то удалялось, то приближалось, что показывало присутствие там врага.

Вдруг, из глубины темноты, раздался громкий голос: «Стой! Кто идет?» Назвать себя было опасно. Последовал «дипломатический» разговор, начатый ответом: «Свои!» В это время наши руки вынимали из кобур револьверы, а противоположная сторона щелкала затворами. К счастью, кончилось все благополучно. Оказалось, что мы наткнулись на конную заставу 2 дивизий генерала Барбовича, выставленную на окраине города Сарагуз. Начальник заставы нас информировал о крайне серьезной обстановке и предложил нам скорее двигаться на Симферополь, так как конница спешно отходит, а красные совсем близко.

Что же произошло? Почему нас забыли в Трех Обломах? Всему виновата усталость. Посланный разведчик с приказанием выступать дважды побывал в 1-м дивизионе, а адъютант бригады штабс-капитан Шереметов⁴ не обратил внимания на отсутствие подписи командира 3-го дивизиона полковника Роппанета или его адъютанта, а удовлетворился количеством этих подписей. Командир нашей бригады, генерал Ерогин, в это время исполнял должность начальника дивизии, потерявшей в боях свой генералитет, и, конечно, занят был более ответственным делом, когда ему доложили, что в колонне нет нашего дивизиона, мы шли по другой дороге в сторону от бахчисарайского направления. После возвращения разъезда штаба дивизии, не обнаружившего нас на месте ночлега, 3-й дивизион считался пропавшим без вести, а последний, предоставленный собственной участи, преодолевая все многогранные трудности своего пути, достиг Севастополя, когда погрузка на корабли была закончена и армада судов, готовых к отплытию, стояла на рейде.

Сколько надо было иметь душевных и физических сил, чтобы преодолеть неожиданно встретившиеся трудности; на полдороге из Бахчисарая до Севастополя шоссе буквально было забито подводами встречного движения. Теперь оно окончательно замерло, сцепившись колесами и оставленное людьми... только понурые лошади еще подавали признаки жизни. Чтобы двигаться, пришлось приказать чинам батареи распрягать лошадей, а повозки сбрасывать в канавы. На встречавшихся мостах работа была еще более сложной: здесь подводы перебрасывались через перила, но сил все же хватило, чтобы пробиться к пристани.

Тут повторилось пережитое в Новороссийске, но ко всему прибавилась жгучая душевная боль предстоящей разлуки с Родиной, и не одному из нас приходила мысль о самоубийстве. Потерять все и не знать, что впереди, стучало в сознание мертвым заступом, но больнее всего колола мысль о гибели нашего дела, в святость которого мы так верили и проявили столько энтузиазма.

Стояли мы на берегу и смотрели на готовые к отплытию корабли, занятые собой и безучастные к нам. Мы могли взывать к ним, и они не услышали бы, сигналы наши им были не понятны; на пристани не было ни одной лодки; время проходило, солнце склонялось к западу, люди стали нервничать и считать себя брошенными. Пришлось их успокаивать обещанием разделить участь с ними в ближайших горах, если нам не удастся связаться до ночи с кораблями.

Все же в этот раз рок не оказался жестоким — неожиданно с Графской пристани отчалила лодка, вел ее один человек. На наши крики повернуть к нам лодочник стал заметно удаляться, тогда был поставлен пулемет, огонь которого заставил лодку причалить к нам. Спасение пришло. Командир батареи назначил несколько солдат батареи с фейерверкером сесть в лодку и подойти к ближайшему вымпелу и доложить о нас. От этих людей, покорившихся своей участи, вырвался нелицемерный протест. «Мы верим своему начальству, только командир может добиться нас подобрать», — повторяли они и на руках внесли командира в лодку. Правы были солдаты, но прав был и командный состав в этой обстановке, устранявшей подозрения к собственному спасению. Связь с кораблем, и именно с «Генералом Корниловым», была установлена. На этом корабле оказалась и наша бригада. Спущенные с бортов лодки в несколько рейсов перевезли всех ожидавших на берегу.

Закончен путь. Исполнен долг. Размышления о превратностях судьбы каждый из нас унес на корабль и там, где-то под лодкой, спасаясь от докучливого дождя, передумывал о случившемся и старался немного приподнять завесу будущего, но бессилен был каждый участник трагедии разобраться в душевном хаосе, и невольно он пришел к покорности фатуму — так, значит, суждено! И унесли нас корабли за неведомые горизонты, в чужие страны. Скрылась от нас дорогая Родина, но остался священный огонь в сердце, и будет он гореть, пока мы живы будем.

Дорогие соратники по батарее, думаю, что своим скромным трудом я не удовлетворил вас. Мое описание того периода, во время которого я имел честь командовать батареей, делает его односторонним и далеко не полным, но, к сожалению, в моем распоряжении не было никаких документов — они захвачены конницей красных с обозом; никто из сослуживцев не прислал мне своих заметок; все излагаю по памяти и не в строгой хронологии. Несомненно, много пропущено интересных моментов, а удержать их в памяти не по силам в жизни, преисполненной событиями, проносившимися перед нашими глазами с кинематографической быстротой и разнообразием.

Я сохранил добрую память о вас за самоотверженность и добросовестность, с которыми вы служили России. Крепко вы стояли за честь корниловца, чтя в своей душе память великого патриота, каковым был наш Шеф, генерал Корнилов, и останетесь ему верны, вопреки хуле его врагов. Мы не сомневаемся, что возродившаяся Россия, наша Родина, воздаст нам похвалу за честную службу ей. Будем же нести свой крест до конца, с верой в правоту нашего дела.

Примечания

1. Гетц Викентий Иванович, р. 19 февраля 1889 г. в Витебске. Реальное училище в Двинске, Виленское военное училище (1911). Капитан, командир батареи 137-го артиллерийского дивизиона. В Добровольческой армии с апреля 1918 г., рядовой 1-й батареи, начальник орудия, с весны 1919 г. старший офицер 4-й батареи 1-й артиллерийской бригады, затем командир той же батареи, к ноябрю 1919 г. командир 6-й батареи Корниловской артиллерийской бригады. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Орд. Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. В эмиграции в Болгарии, возглавлял группу Корниловской артиллерийской бригады в Софии. Служил в Русском корпусе. С 1950 г. в Норвегии, с 1956 г. в США. Умер 22 февраля 1968 г. в Нью-Йорке.

2. Впервые опубликовано: Часовой. 1960. Март — август. № 407—411.

3. Роппонет Юрий (Георгий) Николаевич. Полковник, командир батареи 31-й артиллерийской бригады. В Вооруженных силах Юга России в 1-й артиллерийской бригаде, с 4 апреля (22 июля) 1919 г. командир 3-го дивизиона той же (впоследствии Марковской) бригады, затем в Корниловской артиллерийской бригаде; с сентября по ноябрь 1919 г. командир 3-го дивизиона. В Русской Армии в той же бригаде до эвакуации Крыма. Орд. Св. Николая Чудотворца. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Корниловского артдивизиона в Болгарии. В эмиграции в Греции. Умер в конце 1930-х гг. близ Астакоса (Греция).

4. Шереметов Сергей Александрович. Во ВСЮР и Русской Армии в Корниловской артиллерийской бригаде до эвакуации Крыма (с октября 1920 г. адъютант бригады). Штабс-капитан. Галлиполиец. В феврале 1921 г. во 2-й батарее Корниловского артиллерийского дивизиона. Умер 5 августа 1921 г. в Галлиполи.