Путеводитель по Крыму
Группа ВКонтакте:
Интересные факты о Крыме:
Каждый посетитель ялтинского зоопарка «Сказка» может покормить любое животное. Специальные корма продаются при входе. Этот же зоопарк — один из немногих, где животные размножаются благодаря хорошим условиям содержания. |
Главная страница » Библиотека » Д.Н. Верхотуров. «Крым. Военная история. От Ивана Грозного до Путина»
Глава третья. Война за продолжение промышленной революцииЧто собой представляли результаты первого этапа промышленной революции, который в России закончился перед Крымской войной? Промышленная революция, хотя и началась в России с запозданием, но шла куда более интенсивными темпами. Например, по данным известного советского экономиста и плановика С.Г. Струмилина, за тридцать лет промышленной революции в Англии было установлено паровых машин мощностью в 4,5 тыс. л.с., а за аналогичный период промышленной революции в России (1830—1860 годы) — около 200 тыс. л.с., из которых 100 тыс. л.с. приходилось на железные дороги и 40 тыс. л.с. — на пароходы1. В России были собственные разработки в области паровых машин (достаточно вспомнить машину П.И. Ползунова) и механических станков. Многие из которых опережали даже английские образцы. Например, в 1774—1781 годах крепостной слесарь Егор Желинский на демидовском Нижнетагильском заводе построил «катальную» машину, или первый в мире непрерывный прокатный стан для прокатки четырехгранных полос железа2. Подобный прокатный стан появился в Англии только через 15 лет. Поэтому, наряду со ввозом иностранных машин, в России стало развиваться собственное машиностроение. Например, с 1815 по 1830 годы было построено 150 паровых машин, 650 механических станков, 975 прядильных машин и около 3000 других машин, таких как краны, подъемные механизмы и т. д3. В Петербурге уже в начале XIX века появилась группа предприятий, которые сыграли выдающуюся роль в промышленной революции. В числе их был Ижорский Адмиралтейский завод, который строил паровые машины, металлообрабатывающие станки и сделал первую паровую самоходную землечерпалку. С 1801 года работал Петербургский литейно-механический завод (будущий Путиловский, затем Кировский завод), который получил паровую машину огромной мощности в 50 л.с. Он производил судовые машины, а в 18271837 гг. построил 45 машин общей мощностью 1600 л. с4. Паровые машины строились в Петербурге на заводе Франца Берда, который выпустил до 1825 года 130 паровых машин, в том числе двигатель для первого русского парохода «Елизавета», спущенного на воду в 1815 году. После Крымской войны этот завод построил три паровые машины мощностью по 800 л. с. каждая. Перед Крымской войной в России уже была неплохо развита машиностроительная отрасль, включавшая 27 механических и 125 литейных заводов, на которых работало 36 тыс. рабочих. В промышленности появились предприятия, оснащенные целым комплексом паровых двигателей и станков. Например, Нижне-Тагильский металлургический завод имел в 1845 году 20 водяных колес, 11 паровых машин, 19 прокатных станов и 2 пудлиговые печи, то есть был оборудован по последнему слову техники того времени. Индустриальное ядро российской промышленности было создано, и оно сказалось уже во время войны, когда петербургским верфям удалось быстро усилить Балтийский флот паровыми канонерками. Перед Крымской войной весь российский флот насчитывал 446 военных судов, в том числе 65 пароходов, большей частью заказанных в Англии5. В военное время многие парусные суда переделывались в винтовые пароходы, которые вооружались и превращались в канонерские лодки. Было построено 103 паровых машины общей мощностью в 15 тыс. л. с., многие из которых были установлены на этих переоборудованных судах (67 винтовых канонерок и 14 винтовых корветов и клиперов). В 1849 году в Нижнем Новгороде был основан Сормовский завод, строивший пароходы для нужд бурно развивавшегося волжского судоходства. Завод начал со сборки двух бельгийских пароходов, доставленных в разобранном виде, но до 1861 года построил 60 паровых судов общей мощностью в 32 тыс. л. с. Российское машиностроение в период Крымской войны, в принципе, было готово перейти к постройке мощных военных кораблей. Было уже судостроение, производство мощных судовых машин. На Холуницких заводах в Вятской губернии в 1855 году инженер В.С. Пятов создал первый в мире прокатный стан для прокатки корабельной брони. Машиностроение развивалось не только на специализированных заводах, но и, к примеру, на текстильных предприятиях. В 1798 году в Петербурге была основана первая и крупнейшая в России текстильная фабрика — Александровская мануфактура. Первоначально ткань выделывалась вручную, отчего и пошло ее название, но потом на ней установили паровые двигатели, ткацкие и прядильные машины. В 1829 году фабрика производила 55% всей пряжи в России. При ней было создано механическое отделение, занимавшееся ремонтом и производством станков. Оно поставляло машины на другие ткацкие фабрики, возникавшие в Петербурге, Москве и в других городах. В Москве до нашествия Наполеона было 11 текстильных фабрик, но они были уничтожены в знаменитом Московском пожаре в 1812 году. Правительство всеми силами поддерживало развитие промышленности. К примеру, в России с 1822 года вплоть до окончания Крымской войны действовал самый жесткий протекционизм. Ввоз ситца и сукна был запрещен, другие виды тканей были обложены заградительными пошлинами. Ввозная пошлина на чугун составляла 600%, а на железо — 250% от его стоимости. Правительство выдавало промышленникам щедрые субсидии, предоставляло монопольные права и платило премии. Так, половина собранных пошлин за ввоз тканей передавалась текстильным фабрикантам в порядке премии6. Отмена этих заградительных пошлин и открытие рынка для английских и французских товаров стало одним из итогов Крымской войны. Эффект от промышленной революции был велик и очевиден. Данные говорят о том, что все-таки до Крымской войны промышленная революция в России состоялась и это сказалось на всем хозяйстве страны. Так, за 1818—1856 годы внутренняя торговля России выросла более чем в четыре раза и достигла суммарного объема почти в 1 млрд рублей7. Стало больше производиться и выпускаться на рынок товаров, увеличились перевозки. Резко возросла нагрузка на водные пути сообщения, которые были наиболее пригодны в то время для массовых грузоперевозок. Объемы перевозок зерна с 1811 по 1854 годы увеличились в 8,2 раза, муки и крупы — в 9,6 раза, стройматериалов — в 7,6 раза, тканей — в 5,5 раза, металла — в 3 раза, соли — в 13,7 раза8. Вполне себе налицо первые последствия промышленной революции, выражающиеся в резком росте производства, торговли и перевозок товаров. Только, в отличие от Англии, в России основной рост пришелся на внутренний рынок, поскольку в рамках империи были объединены как хорошо экономически развитые губернии, так и слаборазвитые районы, в которых промышленности практически не было. Насколько можно судить, именно этот рост грузоперевозок по водным путям сообщения, подвигнул правительство на расширение строительства железных дорог. Вопрос о развитии новых путей сообщения, независящих от сезона, ледохода и межени, в России к началу Крымской войны вполне назрел. Война, в которой слабость развития путей сообщения выявилась очень ясно и отчетливо, лишь оформила уже сформировавшуюся тенденцию. После Крымской войны стали не только строиться новые железные дороги, но и развивалось железнодорожное машиностроение. Петербургский литейно-механический завод перешел на выпуск паровозов и подвижного состава. Эта задача была признана очень важной. В 1866 году было принято решение изготавливать принадлежности для железных дорог внутри страны, каких бы издержек это ни стоило9. Но почему же российская промышленность, столь успешно взявшая темп в 1830-е годы, не смогла пойти дальше? Причина состоит в том, что вставшая на ноги машиностроительная промышленность перед самой Крымской войной столкнулась с нехваткой металла. Древесно-угольная металлургия давала прекрасный металл, но у нее был существенный недостаток. Большое потребление древесины на углежжение быстро истощало лесные запасы вокруг заводов. Каждый завод получал лесную дачу — участок леса под вырубку. Заготовка и пилка леса требовала рабочих рук и лошадей. По мере того, как вырубка шла все дальше и дальше от завода, расходы и трудозатраты на заготовку и доставку топлива все возрастали. В отличие от крупных угольных месторождений, на которых можно быстро и в разы увеличить добычу топлива, дровозаготовки такому же расширению не поддавались. Именно по этой причине в России выплавка чугуна в 1830—1850-е годах колебалась примерно на одном и том же уровне — 176—208 тыс. тонн в год (11—13 млн пудов), тогда как в Англии она за с 1820 по 1850 годы выросла с 691,6 тыс. тонн до 2240,8 тыс. тонн10. Во Франции в 1847 году она составила 592 тыс. тонн. Металла стало не хватать, и уже в 1852 году было импортировано 375 пудов чугуна. Казалось бы, немного. После Крымской войны импорт достиг 48 тыс. пудов (768 тонн), а к 1860 году импорт достиг 547 тыс. пудов (8752 тонны)11. Импорт металла — это только косвенный признак дефицита, вовсе не отражающий общего положения дел. По данным Госплана СССР, который оценивал потребности в металле перед индустриализацией, дефицит металла порождает неудовлетворенный спрос: отказ от использования металла по причине его дороговизны или недоступности. Объем этого неудовлетворенного спроса может измеряться десятками миллионов пудов. Нечто подобное, конечно, было и в Российской империи перед Крымской войной, и это сказалось на русской армии. Для войны состояние металлургии и промышленности было очень важно. Воевали не только армии и флоты, но и фабрики и заводы. Из заводских ворот проистекала вся военная и экономическая мощь, которая шествовала по миру, утверждала власть императоров и господство политических идей. Так что, кроме людей и лошадей, воевал также металлофонд — то есть накопленное в стране количество металла, воплощенное в различных металлоизделиях военного и мирного назначения. Большой металлофонд позволяет реализовать весьма сложные и материалоемкие программы, такие как строительство пароходов, перевооружение артиллерии, оснащение оружейных фабрик новыми видами и типами станков. Превосходство Англии в паровом флоте и в нарезных винтовках — это накопленный металлофонд, который позволял клепать пароходы десятками штук и построить новые оружейные фабрики, вроде английской фабрики в Энфилде, которая стала одним из главных британских арсеналов12. В России же нехватка металла выражалась в большой нехватке оружия. По данным А.М. Зайончковского, в 1853 году для содержания положенного запаса оружия на артиллерийских складах не хватало: 482,1 тыс. ружей, 50,1 тыс. драгунских и казачьих ружей, 48 тыс. карабинов, 31,1 тыс. штуцеров, 35,5 тыс. пистолетов. Наличным запасом оружия можно было вооружить лишь чуть более половины регулярной армии. Например, на 27,7 тыс. генералов и офицеров регулярной армии имелось 7,7 тыс. пистолетов. Однако, гораздо лучшая обеспеченность союзников металлом выразилась не только в лучшем стрелковом вооружении, но и в том, что англичане соорудили в Крыму железную дорогу от Балаклавы до Сапун-горы для снабжения войск припасами. Для строительства морей привезли 1,8 тыс. тонн рельс (этого металла хватило бы для производства всех недостающих русской армии пехотных ружей), 6 тыс. шпал, 300 тонн досок, паровозы, вагоны, копры для забивания свай и краны. С февраля по март 1855 года была построена одна ветка протяженностью 11 км, а потом с ответвлениями, ее протяженность достигла 23 км. На дороге работало 4 паровоза и 190 вагонов. Наличие этой железной дороги позволило союзникам основательно подготовиться к штурму Севастополя. Русская же армия не только ничего подобного в Крыму не построила, но и вынуждена была довольствоваться гужевыми перевозками всех припасов для армии, и сталкивалась с грандиозными проблемами. Впрочем, не только дефицит металла был причиной торможения промышленного развития России. Для масштабного применения паровых машин лучше всего, конечно, подходил уголь. В Англии и Франции уголь сразу занял место главного топлива для паровых машин и судовых двигателей, благо угольные месторождения были вблизи морей и рек, откуда его удобного было перевозить в порты и бункеровать морские пароходы. В России же, в силу отсутствия угля в основных промышленных районах, паровые машины работали на дровах. Для металлургии, в особенности уральской, это был просто удавкой. Леса не хватало для получения древесного угля, и заводчики с крайней неохотой ставили у себя паровые машины, предпочитая обходиться водяными колесами и конским приводом. Пар использовался в маловодные сезоны, чтобы заводы не простаивали. Таким образом, суммарная мощность промышленного привода на уральских заводах составляла 37 тыс. л.с.; 5 тыс. л.с., т. е. 7%, приходилось на паровые мощности. Даже в весьма хорошо развитом Нижнетагильском горнопромышленном округе было 13 металлургических заводов, которые совсем не имели паровых машин и обходились водяными колесами. В частности, это привело к тому, что на уральских заводах горячее дутье, резко сокращающее потребление топлива при плавке, так и не нашло широкого применения. Для него нужны были паровые машины и топливо для них. Обычно, исследователи говорят про тлетворное влияние крепостного права и дешевых рабочих рук, но все же отсутствие топлива гораздо более веская причина. То же самое можно сказать и про все паровые машины в России, которые потребляли дрова. Фабрики и заводы, паровозы и пароходы потребляли колоссальное количество древесины. Заводская паровая машина в середине XIX века потребляла примерно 22 куб. метра дров в сутки. Дровозаготовки требовали многочисленных рабочих рук, работы гужевого транспорта и значительных расходов. Крупное предприятие можно было создать только в том случае, если каким-то образом избежать зависимости от дров. Так, к примеру, крупнейшая в Европе Кренгольмская мануфактура, созданная в 1859 году, появилась только потому, что на реке Нарве были установлены водяные колеса общей мощностью 1500 л.с.13. Если бы там стояли паровые машины такой же мощности, то уголь пришлось бы ввозить из Англии. Каменный уголь для паровой машины был лучше и транспортабельней дров. Угля в Российской империи добывалось очень мало, угольные копи на Дону давали около 10 тыс. тонн угля в год, вывозить который было очень трудно. До знаменательного момента открытия криворожских руд и создания крупной черной металлургии, первоначальное развитие угледобычи в Донбассе вытянул флот: военный Черноморский, а потом и гражданское пароходство, которое с 1837 года стало крупнейшим потребителем донецкого угля. В 1830-х годах стали сооружаться более крупные и глубокие шахты, улучшалась организация и оснащение добычи. Перед Крымской войной уголь находил широкое применение и вывозился морем в Крым и на Кавказ. До войны была даже сделана попытка создать в Крыму полноценное металлургическое производство. В 1846 году недалеко от Керчи был построен чугуноплавильный завод, который использовал железную руду Керченского месторождения, открытого в 1830-х годах, и донецкий уголь, поставляемый по морю. Во время Крымской войны развитие крымской металлургии было прервано. В 1855 году британцы во время рейда на Керчь захватили завод, взорвали доменную печь и вывезли его оборудование. Вот как раз исход Крымской войны и предрешил, будет ли у России большое индустриальное будущее или нет. Если смотреть с точки зрения дальнейших судеб промышленной революции, Крым превратился в важнейший стратегический форпост России еще до Крымской войны. И не только тем, что там базировался Черноморский флот, который был веским аргументом против всех возможных устремлений Турции. Именно Крым с его крупной военно-морской базой прикрывал Керченский пролив, Азовское море и вход в Дон, по которому можно было попасть в единственный на тот момент крупный и перспективный угольный бассейн в России — Донецкий. Крым защищал, по сути дела, возможность для дальнейшего индустриального развития России. Если бы осуществились планы лорда Пальмерстона, и Россия подверглась бы расчленению, то это привело бы, помимо всего прочего, к тому, что Донецкий район не смог бы развиться в главную угольно-металлургическую базу Российской империи. Во-первых, одним из следствий реализации планов лорда Пальмерстона было бы прекращение русского морского торгового и военного судоходства по Черному морю, что лишило бы донецкий уголь главного потребителя и привело бы к прекращению добычи. Во-вторых, впоследствии Донецкий угольный бассейн, скорее всего, попал бы под полный контроль британского и французского капитала. И Англия, и Франция эксплуатировали бы его только и исключительно для своей выгоды. Других же аналогичных источников угля и металла у России тогда не было, да, в общем, и появиться не могло. Для создания новых угольно-металлургических баз потребовались куда более продвинутые технологии и решимость большевиков в реализации народно-хозяйственных задач. Без угля и металла Россия не смогла бы удержать своих позиций и быстро скатилась бы в группу второразрядных, зависимых и колонизируемых стран. Так что, сражения в Крыму и оборона Севастополя была не только обороной морской крепости, но и защитой будущего страны в самом широком смысле этого слова. Если бы Крым был потерян Россией, очень многое в мировой истории сложилось бы совсем по-другому. Примечания1. Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России и СССР. М.: «Наука», 1966. С. 370. 2. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М.: «Наука», 1990. С. 30. 3. Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России и СССР. М.: «Наука», 1966. С. 377. 4. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М.: «Наука», 1990. С. 59. 5. Там же. С. 94. 6. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М.: «Наука», 1990. С. 28. 7. Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России 1850—1880 гг. М.: «Наука», 1978. С. 10. 8. Там же. С. 12. 9. Хромов П.А. Экономическая история СССР. Период промышленного и монополистического капитализма в России. М.: «Высшая школа», 1982. С. 26. 10. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М.: «Наука», 1990. С. 101. 11. Трубецкой А. Крымская война. М.: «Ломоносовъ», 2010. 12. Трубецкой А. Крымская война. М.: «Ломоносовъ», 2010. С. 51. 13. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в. М.: «Наука», 1990. С. 61.
|